Семья в контексте эпохи
КНИЖНЫЙ
РЯД
Марк РОЗОВСКИЙ. Папа, мама, я и Сталин : Документальное повествование. - М.: Изд. Зебра Е, 2011. - 768 с.: ил. - 2000 экз.
Несколько лет назад довелось мне побывать на зональной конференции историков и услышать в одном из выступлений, что сейчас происходит бурное накопление первичной информации, очищенной от догм советского периода, осмысление и анализ которой придёт позднее. Вспомнил об этом, читая увесистый том, составленный давним автором "ЛГ", известным режиссёром. К тому же человеком моего поколения, что всегда помогает при чтении семейных хроник. В центре повествования - горестная история об аресте, несправедливом осуждении и длительной отсидке отца автора - экономиста Семёна Михайловича Шлиндмана. Едва ли не половину книги составили его письма из ГУЛАГа.
В письмах слишком много потрясающих деталей, чтобы их приводить в краткой рецензии, но некоторые нельзя обойти. В День Победы зэков угостили сверхплановым киселём, а затем в столовой начальство устроило для себя праздничный пир. В середине ночи кто-то вспомнил, что заключённый Шлиндман хорошо пел в самодеятельных концертах, и вызвали его из барака. И пришлось петь перед тюремщиками - в том числе "Песню о Сталине". А когда он вернулся домой в Москву, сын его был уже не грудничком, как в день ареста, а десятилетним мальчиком. Всю войну мать говорила сыну, что его отец воюет на фронте, и тот посылал ему письма, которые она тщательно прятала. А когда муж вернулся, мать сказала: "Марик, не бойся. Это твой папа". От таких сцен горло перехватывает[?]
Марк Розовский искусно выстроил композицию, сопроводил письма отца и матери необходимыми комментариями и связками. К сожалению, "общеисторическая" (или "общеполитическая") часть книги удалась ему меньше. Кроме чёрной, никаких других красок для рассказа об СССР он не взял. И дело не в "точке зрения", право на которую имеет каждый, а в выборе самых нелепых "источников". При всей трагичности 1930-х годов они вовсе не были самыми кровавыми в истории. Мировая наука давно уже просчитала масштабы наших потерь: в революцию и Гражданскую войну - 20 миллионов, в коллективизацию - 10 миллионов, в репрессиях 1930-х годов - около 1 миллиона человек.
Подобно многим другим мемуаристам, Марк Розовский ни слова не говорит о трагедии коллективизации и о том, как реагировали на неё описываемые им энтузиасты социалистического строительства и представители ленинской гвардии. Будем откровенны: очень многие из них были равнодушны к судьбам раскулаченных и высланных крестьян. Так чего удивляться и возмущаться, что, когда они сами были раздавлены Красным Колесом, широкие слои советского общества продолжали жить своей обычной жизнью.
Сказанное, разумеется, не умаляет заслуг автора книги "Папа, мама, я и Сталин". Особенно (вспомним научную конференцию, упомянутую выше) перед будущими историками, которым он подарил бесценный материал.
Юрий БАРАНОВ