Живая Римма
РВАНОЕ ВРЕМЯ
В этом январе Римма Фёдоровна Казакова могла бы отметить своё 80-летие. Однако её не стало в мае 2008 года, вроде бы совсем недавно и уже вечность назад[?] Это произошло в подмосковном санатории "Перхушково" в час дня. Предположительно, оторвался тромб[?] А легла она в санаторий для профилактики остеопороза. Это болезнь, которой в основном болеют немолодые дамы. От недостатка кальция кости становятся хрупкими и легко ломаются. Римма Фёдоровна ушла из жизни на 76-м году жизни.
А за пару месяцев до её ухода мы с ней в последний, как оказалось, раз говорили по телефону. Как обычно, обо всём на свете. Она была очень живая, подвижная и даже импульсивная натура. Десять лет она работала первым секретарём Союза писателей Москвы, решала вопросы и проблемы коллег и друзей, билась за то, чтобы отстоять помещение союза, всерьёз страдала, что организация, которая повела за собой две тысячи писателей, осталась на улице в результате бюрократической борьбы за общую писательскую собственность. Отчасти в этом были виноваты и функционеры самого СПМ - временные полуписатели.
- Ты представляешь, есть люди в администрации президента, которые ко мне хорошо относятся[?] - призналась Римма. - Для меня готовы сделать всё, что мне надо[?] Прошу о союзе - ничего не получается.
Меня это не удивило. Новой российской власти мощный Союз писателей по образцу Союза писателей СССР был не нужен. Тем более демократическая его фракция. Такой парадокс, точнее, один из парадоксов нынешней российской действительности. Люди, которые в каком-то смысле привели к переменам в стране, оказались ненужными, выброшенными из реальной жизни. Впрочем, такое положение вещей - не парадокс, это закон истории: гидра революции всегда пожирает своих детей и соратников[?] Просто делает это каждый раз непредсказуемым образом.
- Римма, - ответил я, - ну зачем тебе всё это? Ты замечательная поэтесса, ты известна, даже знаменита, твои песни поют по всей России[?] Зачем ты тащишь на горбу эту организацию? Сиди в своей прекрасной квартире, пиши стихи, выступай - много денег всё равно не будет, но ведь и нуждаться не будешь[?]
Но Римма не могла отказаться от участия в общественной жизни. Социально активная личность, она не могла не заниматься делами других людей.
Вспоминая Казакову, я называю её Риммой. Это не фамильярность. В течение почти четырёх десятилетий я называл её просто по имени. И не только я, а практически все, кто с ней общался.
Примерно тридцать семь лет назад, в начале семидесятых, когда моё поколение с опаской, но стали допускать в писательский дом на Герцена - в ЦДЛ, мы гудели в Пёст[?]ром зале: Володя Шлёнский, ещё кто-то из тех, кто назывался "молодыми поэтами". Внезапно к столу подсела Казакова. Мы уже были знакомы по совещаниям молодых. Мы были участниками, а Римма вела семинары. В этот вечер в хмельном задымлённом кафе она подарила мне свою только что вышедшую книгу "Снежная баба".
В конце прошлого - начале этого века снежные бабы вывелись как класс: в Москве на них не хватает снега. А тогда эти существа, скатанные обычно из трёх снежных шаров, с глазами из угольев и озорной морковкой вместо носа охотно населяли наши дворы и скверы. Название "Снежная баба" отсылало и к снеговикам, и одновременно несло ещё несколько смыслов, среди которых слышалось и "нежная баба", да и просто "баба" в самом бытовом - ни в коем случае не уничижительном смысле. Римма Казакова - тоже была этой Снежной бабой, и хрупкой, легко уязвимой, и одновременно двужильной и талантливой женщиной из российской глубинки. Была она и дамой, о чём написала стихи, и матерью, и хорошим другом. Учила испанский язык, много ездила по стране, бывала за границей, в том числе и на Кубе, где испанский оказался очень кстати. Через много лет она написала о своих странствиях:
Я столько километров отмотала,
как птица, в долгих поисках тепла!
И поняла: от жизни так устала,
так я устала, что едва цела.
Она в те годы дружила не только с Володей Савельевым и Таней Кузовлевой, но обожала поэта Евгения Евтушенко, была по-товарищески очень близка с Инной Кашежевой. В семидесятые годы её часто можно было увидеть с Инной за чашечкой кофе и рюмкой коньяку в уникальном по составу своих посетителей Пёстром зале ЦДЛ.
Очень контактная, Римма вообще всегда была способна легко познакомиться и подружиться с самыми разными людьми. А в творческой среде дружить не так просто. У неё это получалось. Правда, получались не только дружбы.
В 1978 году незадолго до очередного съезда советских писателей она вступила в партию. (Для тех, у кого короткая память или тогда не жил, напомню, что тогда в стране властвовала единственная партия.) Это была акция с далёким прицелом, и действительно, на очередном съезде Союза писателей СССР Римма Фёдоровна была избрана в руковод[?]ство союза и стала рабочим секретарём по пропаганде.
Любопытно, что тогда же заторопился вступать в партию поэт и переводчик Владимир Цыбин, он тоже рвался в секретари. Но без партийного билета попасть на такие должности было почти невозможно. Вот эта иерархия партийного и беспартийного и называлась номенклатурой. Вообще когда сегодня говорят о тоталитарном режиме - отсчитывая с 60-х годов прошлого века, часто преувеличивают свирепость и жестокость этого режима. Никто никого не заставлял - всё делалось добровольно. Вы могли быть просто поэтом, ещё лучше - хорошим поэтом, вас издавали, и никто даже не собирался вас обижать. Но если вам хотелось подняться вверх по общественной и административной лестнице, то уж будьте добры!.. Ну а разве сегодня не так? Сам Цыбин вообще был властолюбив и к тому же ревностно соперничал с Казаковой. Но партийность секретарём "большого союза", как тогда называли всесоюзное писательское руководство, Владимира Дмитриевича так и не сделала. Он стал председателем Творческого объединения поэтов Москвы и одним из секретарей Московской писательской организации. Тоже весьма заметные трибуны для литератора.
Римма Фёдоровна пробыла в должности секретаря Большого союза несколько лет. Потом ей пришлось уйти. Точнее, её заставили покинуть секретарский пост. На неё "наехал" Володя Лазарев. Володя, конечно, был завистник. Он не понимал, почему песни на стихи Риммы поют со всех эстрад, а его песни едва звучат[?] Также он ополчился на песенного "чемпиона" - удачливого Михаила Пляцковского, напомню - автора текстов песен "Хмуриться не надо, Лада", "С голубого ручейка начинается река", а главная его песня - это, конечно, "Мой адрес не дом и не улица - мой адрес Советский Союз[?]" и ещё полсотни шлягеров, не понимая, что песни Миши поют не только потому, что тот удачлив: у Пляцковского было невероятное песенное чутьё. Лазареву этого чутья явно не хватало. Так или иначе Римму из большого руководящего кресла он выдавил. Ну и что? Она осталась замечательной поэтессой.
С годами социальный темперамент Риммы Казаковой не угасал. Она так же пламенно, как и при Советской власти, возмущалась бездушием чиновников, болела душой за писателей, которых новая жизнь отбросила на обочину. Когда один полубезумный издатель пригласил её дать стихи в его журнал, Римма ему отказала: за литературный труд надо платить, а редактор любил халяву - он не платил авторам. В итоге основанный им журнал приказал долго жить. Римму любили читатели, она много выступала, отвечала на вопросы в телепрограммах, приняла участие в создании Гимна России на музыку Глинки, писала тексты для песен - они звучали на эстраде, издавала книгу за книгой, короче, была востребована в новой российской реальности.
В конце 80-х - начале 90-х годов, когда порушились старые связи и отношения, мы несколько лет не общались. А впервые после перерыва встретились в "Московском рабочем", издательстве, которое вскоре будет захвачено рейдерами, как многое из прошлой жизни. Помнится мне, это была презентация, может быть, даже первого номера альманаха московских писателей "Кольцо "А", потому что нас встречала Татьяна Кузовлева - главный редактор издания, которое продержалось лет пятнадцать. На этой встрече я в последний раз увиделся с Юрием Нагибиным. Вскоре он, грузный, больной, обиженный всем на свете, ушёл из жизни. Сердце не вынесло нового миропорядка.
Тогда мы разговорились с Риммой, как будто последний раз виделись вчера. Она, как и раньше, осталась очень контактным, лёгким, быстрым в общении человеком. Рассказала, что приходит в себя после инфаркта - была в тёмных очках. Очки, наверное, скрывали синие круги под глазами - свидетельство сердечной недостаточности. Стало понятно, почему её лицо, обычно очень живое, было словно задёрнуто серой тенью[?]
Но сердечная недостаточность - это одно, а сердечность человеческая, душевная - совсем другое, и её у Риммы хватало на всех. Не зря она была выбрана первым секретарём нынче полумифического Союза писателей Москвы, где, кстати, я и сам состою, и стала заниматься делами друзей, коллег, незнакомых ей литераторов и заодно своими.
Сердце временно пришло в порядок, но жизнь в порядок уже прийти не могла. В Переделкине сгорела дача, где она жила[?] В многочисленных фракциях недавно могучего Союза писателей начались скандалы, разгоралась вражда, сведение счётов, сложности в Литфонде, приходилось брать сторону одних против других. Всё это, конечно, подрывало нервы, снова било по сердцу поэтессы. К этому можно прибавить и личные проблемы. Как и всякая женщина, - а тем более талантливая, красивая, страстная, - Казакова искала своё счастье. Но счастья не получалось.
Римма была во многом человеком противоречивым. Например, в середине 90-х годов прошлого века она яростно защищала от нападок одного из кумиров и друзей своей творческой юности - поэта Евгения Евтушенко. А в новом веке сама нелицеприятно критиковала его - и не только приватно, но даже на поминках - по Владимиру Корнилову в зале траурных церемоний Боткинской больницы прошлась в надгробном слове в его адрес. Имени не назвала, но все поняли, а кто-то даже удивился.
Вместе с прозаиком и политологом Игорем Харичевым мы не раз бывали у неё в гостях на улице Чаянова. Совсем недавно я заглядывал в книжную лавку "У кентавра". Дорога вела как раз под окнами Риммы. И мне снова вспомнилось эти очень дружеские посиделки. Почему-то припомнилась на самом видном месте в прихожей её квартиры фотография Габриэля Гарсиа Маркеса, подаренная поэтессе, с автографом гениального писателя.
Казакова не только стихи писать умела - была она прекрасной хозяйкой, умела пожарить картошку и посолить красную рыбу. Готовила вкусно, за столом в её кухне получался хороший разговор. Помню приготовленные ею закуски на огромных плоских белых тарелках. Сама Римма Фёдоровна не отказывала себе в удовольствии выпить пару рюмок водки. На застольях бывали разные люди. Как-то мы встретились в её доме с Таней Кузовлевой, с Кириллом Ковальджи, душевно общались с её сыном прозаиком Егором Радовым.
Казалось бы, совсем недавно она сидела в Малом зале ЦДЛ перед гробом Саши Ткаченко, как-то бесприютно нахохлившись. Рядом стоял Егор. Я подошёл к Римме - было безумно больно провожать Сашу. Неожиданно пришло время провожать в последний путь её саму. Нашу Снежную бабу из поэтической юности. Гроб с телом поэтессы после отпевания в храме на Маросейке выставили для прощания в Большом зале ЦДЛ. В 12 началась панихида.
Давно на писательской панихиде не собиралось так много знакомых и незнакомых людей, в основном литераторов. Смерть Риммы задела многих из тех, кто давно даже не появлялся в бывшем писательском Доме.
Захоронили Римму Фёдоровну Казакову на Ваганьковском кладбище. Вот тут, думается, без помощи людей из президентской администрации не обошлось.
И вот неожиданное 80-летие со дня рождения. А мне вспомнились стихи Риммы, написанные чуть ли не тридцать лет назад:
Поэзия - мужичье дело,
воловий труд, солёный пот.
Зачем же
Орлеанской девой
в поэты девочка идёт?
Именно вот такой мне запомнилась Римма Казакова - цельная и противоречивая, дружелюбная и непримиримая, она всегда тянулась к молодым стихотворцам, старалась помогать не только друзьям, но часто просто коллегам или малознакомым людям. Для Риммы Казаковой понятие "поэтический цех" было наполнено смыслом и делом. Может быть, поэтому её тоже не забывают[?] Она осталась в памяти многих из тех, кто её окружал. В первом и единственном номере гламурно-поэтического журнала "Поэтому" целая страница была посвящена поэтессе: обложки почти трёх десятков её книг.
Римма была очень живым человеком. Такой и осталась в памяти.
Сергей МНАЦАКАНЯН