За хлебом
ПРОЗА КАЗАХСТАНА
Бахытжан КАНАПЬЯНОВ
Поэт, писатель, кинодраматург. Автор более тридцати книг поэзии и прозы, вышедших в Казахстане, России, США, Украине, Малайзии, Южной Корее. Лауреат ряда международных литературных премий. Живёт в Казахстане.
I
Мальчика послали за хлебом.
Обычно в магазин за продуктами, а значит, и за хлебом отправляли его сестёр или старшего брата, подчёркивая тем самым, что у мальчика последнее свободное от домашних поручений лето перед школой, ибо мальчик этой осенью должен идти в первый класс. "Успеется ещё ему помогать по дому", - ласково бурчала нянька, поручая купить молоко и хлеб кому-то другому, кто старше, но не мальчику, который с раннего утра только ему понятным чувством исследовал и постигал пространство широкого двора и огорода.
В тёмном сарае он видел, как солнечный луч, пробившись сквозь небольшое оконце, разделял сарай на видимую и невидимую части, светящимся прозрачным снопом ложился на земляной пол, вбирая в себя бесчисленное множество мелких былинок, которые невесомо плыли в пятнах льющегося света.
Петух, охраняя хохлаток в отсеке курятника, следил своим круглым неподвижным глазом за движениями мальчика. Алый гребень слегка свисал на его голове, готовый в любой момент воспрянуть в полутёмном царстве сарая.
Мальчик вышел из сарая и направился к огороду, где в дальнем углу был колодец, в который опускали бидон с молоком, и поэтому молоко всегда было прохладным и вкусным. Горловину бидона покрывали марлей, а сам бидон с только что купленным молоком помещали в большое, широкое ведро на цепи. И это ведро, но уже с бидоном осторожно опускали почти до воды колодца. Мальчик помогал домашним поднимать и опускать это ведро с молоком, крутя рукоять и наблюдая, как цепь ровными кольцами огибает бревно подъёма, стянутое по краям железными ободами. Самым захватывающим было, когда мальчик вглядывался в тёмный сруб колодца и из его мрака, из прохладной глубины проступила зеркальная поверхность колодезной воды, и кто-то, похожий на него, мальчика, смотрел снизу вверх, отвечая на его возглас глубинным эхом:
- А-а-а-а!
- Вот ты где! - подошла к мальчику нянька. - Дома, как всегда, никого, а к ужину хлеба ни крошки. Вот тебе деньги, купишь буханку белого и буханку чёрного. Далеко не ходи, только в ларёк, что через квартал.
Мальчик, обрадовавшись такому поручению, взял синюю пятирублёвку, сетку-авоську в крупную клетку и потопал к воротам двора.
- Сдачу не забудь взять, - крикнула ему вдогонку нянька.
- Ладно!
Боковая дверь больших деревянных ворот со скрипом открылась и выпустила мальчика на улицу.
II
Улица имела название - Первого мая. Дома были все в один этаж, каркасно-камышитовые, саманные и деревянные, только там, вдали улицы, едва виднелись двух- и трёхэтажные постройки, а здесь дома все были с палисадниками, в которых росли клёны и акации, закрывая своей листвой окна со ставнями. У каждого дома ставни имели свой цвет. У кого-то синие с белыми вырезами, у кого-то зелёные, а у некоторых домов и вовсе неокрашенные, имели деревянный, серый цвет.
Мальчик уже умел немного читать, правда, не вникая в смысл прочитанного. В его комнате висела большая географическая карта, старший брат показывал на карте ту или иную страну, а также острова, реки и моря. И называл их, заставляя мальчика повторять эти названия, а затем показывать на карте. Так мальчик научился переносить по буквам эти названия с карты на бумагу. Первым таким словом было слово "Мадагаскар", которое он по буквам перенёс на бумагу. Во-первых, этот остров очень легко было найти на карте, а во-вторых, он горделиво сопел носом, когда сёстры хвалили его, что в этом слове целых десять букв и все их мальчик перенёс на бумагу.
Первая, перекрёстная - была улица Розы Люксембург. Мальчик остановился на перекрёстке. Как его учил старший брат, оглянулся налево, а затем, дойдя до середины, оглянулся направо, машин, мотоциклов и запряжённых телег не было, и мальчик спокойно перешёл перекрёсток. Справа от него был большой бревенчатый дом. Там было общество глухонемых, и по вечерам они собирались со всего города здесь, в этом доме, общаясь между собой жестами и мимикой. В этот дом два раза в неделю привозили кино. Для глухонемых, но со звуком. Это был единственный на всю округу своеобразный кинотеатр, который посещали и жители близлежащих домов. Мальчик в сопровождении брата также ходил. Правда, было тесно, не то что в настоящем кинотеатре, в "Ударнике" или в "Колосе", всем мест не хватало, и ему приходилось сидеть на деревянном полу рядом со своими погодками, которые, как и он, пойдут этой осенью в школу.
Подойдя к ларьку, мальчик постучал в окошко. Оно открылось, и тётя-продавец, считая на счётах, спросила:
- Тебе чего, мальчик?
- Мне одну буханку белого и одну буханку чёрного, - поднимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до окошка, произнёс мальчик.
- Хлеб только чёрный, и то чёрствый, вчерашний, - отозвалась тётя-продавец.
- А что мне делать? - растерянно промолвил мальчик. - Мне сказали купить чёрный и белый.
- Не знаю, мальчик, не знаю, - отмахнулась от него тётя-продавец. - Сходи на улицу Толстого. Туда должны завезти вечерний, свежий.
Окошко захлопнулось. И мальчик оглянулся по сторонам, не зная, что делать.
Идти обратно: тогда на ужин в доме не будет хлеба. Пойти на улицу Толстого, конечно, можно. Это в двух кварталах отсюда, но нянька сказала - сходить только к ларьку.
Мальчик, размышляя, сам не заметил, что направляется туда, куда указала тётя-продавец.
Пройдя улицу Максима Горького, он увидел, как мулла в чалме, поднявшись на деревянный минарет мечети, окрашенный в голубой цвет, громко произносит какие-то слова, обходя кругом верхнюю площадку минарета-башни. При этом поднимает обе руки вверх, словно приветствует небо и солнце, которое уже стало клониться далеко за Иртыш.
Мечеть находилась на углу улиц Достоевского и Первого мая. Мальчик знал названия этих улиц потому, что не раз ходил с сёстрами и братом в школу, где работала мама, на новогодний утренник, а также в кинотеатр "Ударник", чтобы не только посмотреть новый детский фильм, но и до сеанса полакомиться эскимо-мороженым.
Школа, где работали родители, как раз и была на улице Толстого, куда должны привезти в хлебный магазин вечерний хлеб.
Проходя мимо мечети, мальчик оглянулся на закрытые наглухо ворота. Мальчик вспомнил, что по улице Первого мая на этот самый праздник, в честь которого и названа улица, всегда вывешивались красные флаги, которые крепились к деревянным воротам домов. Брат объяснял мальчику, что больше всех флагов развевается именно на нашей улице потому, что она и называется улицей Первого мая. А отец этой весной впервые взял мальчика на демонстрацию. Мама надела на него матроску и в руки дала красный бумажный цветок. Когда мальчик с отцом проходили мимо этой мечети, то повстречали несколько стариков, с каждым из которых отец поздоровался, протягивая две руки. Тогда на воротах мечети также развевался красный флаг.
Отец, улыбаясь, попросил позвать самого главного муллу этой мечети. Вышел высокий, худой старик с седой бородой, в халате и в чалме, похожий на старика Хоттабыча. Отец, показывая на развевающийся флаг, стал что-то объяснять старику. Старик утвердительно кивал головой, прикладывая две руки к груди. А когда мальчик возвращался с отцом после первомайской демонстрации, то развевающегося флага на воротах мечети уже не было. На вопрос мальчика, почему сняли флаг, отец, чему-то улыбаясь, ответил:
- Так надо, сынок[?]
Следующей после улицы Достоевского и была улица Толстого. А за этой улицей был базар, а дальше горсад, где были различные аттракционы - карусели, качели и киоски с морсом, мороженым и пирожными.
А на улице Толстого, напротив хлебного магазина, была парикмахерская, куда водили его усатые дядьки, приехавшие в их дом из далёкого степного аула. Они, конечно, брали его на базар, где долго ходили вместе с ним по торговым рядам и закусочным, но заходили, весело смеясь в усы, и в эту самую парикмахерскую, и брили наголо свои головы, и силком усаживали его, мальчика, в кресло, держа за руки, он кричал и ревел, когда суровый парикмахер ручной машинкой стриг его жёсткие волосы.
Правда, это было один только раз, но мальчик запомнил это навсегда и больше не стригся, несмотря ни на какие уговоры. А нянька пригрозила, что перед школой его обязательно постригут. Даже не постригут, сказала она, а обязательно обреют!
Ну до школы ещё далеко, и мальчик, помахивая сеткой-авоськой, направился в сторону хлебного магазина.
[?] Ай, мұгалім баласы, отыр!
Мальчик оглянулся.
Сосед Есентай, сидя на телеге, кнутом подзывал к себе мальчика. Лошадь, фыркнув, понуро остановилась. Мальчик кивком головы поздоровался с соседом Есентаем, улыбаясь, подбежал к телеге и, держась за заднее колесо, вскарабкался и сел позади возничего.
Сосед Есентай дёрнул одной рукой вожжи, а другой чуть хлестнул кнутом коня:
- Чу!
Телега, поднимая пыль, покатила в сторону базара.
Деревянная нога Есентая удобно покоилась вдоль телеги. Мальчик знал из рассказов родителей и соседей, что сосед Есентай воевал и там, на войне, потерял ногу. Он единственный во всей округе имел лошадь и телегу и по вечерам, к концу базарного дня, привозил к себе во двор какие-то мешки, то с мукой, то с картошкой.
Мальчик, весело помахивая сеткой-авоськой и болтая ногами, глядел на проплывающие мимо дома, прислушиваясь к скрипу тележных колёс, которые сливались с тактом ровной ходьбы лошади.
- Қайда бара жатырсың? - спросил по-казахски сосед Есентай, дымя папиросой, и, кивая на сетку-авоську, добавил: - Нанға?
Мальчик утвердительно кивнул головой и, видя, что одна его сандалия слетела с ноги, попросил остановиться.
Сосед Есентай остановил коня и, усмехаясь в усы, стал наблюдать, как мальчик, держась за колесо, пытается спрыгнуть с телеги. Наконец это ему удалось, и он надел свою сандалию.
- Спасибо!
- Ай, қазақша сөйле, рақмет де!
- Рахмет, дядя Есентай, - бойко ответил мальчик и помахал рукой.
ІІІ
Хлеб ещё не привезли. Несколько человек стояли у входа в магазин в ожидании вечернего привоза хлеба.
Мальчик занял очередь за пожилой женщиной, которая о чём-то толковала с мужчиной. Она кивнула и сказала:
- Я крайняя. Будешь за мной. Только никуда не отходи, дождись, чтобы за тобой заняли.
И добавила с улыбкой:
- Такой маленький, а уже помощник в доме.
Мальчик вздохнул, вспомнив наказ няньки, и уставился в буквы витрины - "Нан - хлеб", словно ища незнакомые буквы, но все они были известны мальчику. Он уже знал со слов старшего брата, что чёрточка означает начало перевода слова на русский язык и наоборот, а значит "Нан" - это хлеб по-казахски.
За мальчиком заняла очередь молодая женщина, он ответил ей, что стоит за той женщиной, которая разговаривает с мужчиной. И тут мальчик почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Мальчик оглянулся и увидел отца, который, улыбаясь, долго смотрел на него из-под слегка надвинутой на глаза шляпы.
Мальчик подбежал к отцу и, обняв его за ноги, стал торопливо рассказывать, почему и зачем он здесь.
Отец держал какой-то свёрток в руке и, продолжая улыбаться, остановил нескончаемый поток слов мальчика:
- Начни с того, что вначале вышел из дома. Как я тебя учил.
- Да, вначале я вышел из дома. Нет, вначале няня сказала, чтобы я купил в ларьке хлеб - буханку белого и буханку чёрного, а потом только вышел из дома.
- А потом?
- А потом[?] В ларьке хлеба не было, нет, был, но только чёрный и чёрствый, вчерашний. Так сказала тётя-продавец, она сказала, что в этот магазин привезут вечерний. Вот я и жду.
Отец придирчиво осмотрел мальчика, видя, что сандалии надеты на босые ноги, штанишки, поддерживаемые лямками крест-накрест, были не первой свежести, да и ситцевая рубашка с короткими рукавами оставляла желать лучшего. Он вновь улыбнулся, потрепал жёсткие волосы своего сына и сказал:
- Пойдёшь со мной.
- А хлеб? Его же ещё не привезли.
- На обратном пути возьмём.
Отец что-то сказал женщине, за которой стоял мальчик, и они через пустеющий базар пошли в сторону городского сада.
В горсаду было многолюдно. Звучала музыка из репродукторов, а затем чей-то голос стал настойчиво приглашать всех в летний театр, на какую-то встречу.
Отец, держа за руку мальчика, уверенно повёл сквозь людской поток куда-то в глубь городского сада.
Мальчик, оглядываясь, видел, что карусели и детские качели не работали. И все люди спешат на какую-то встречу куда-то по аллее, ведущей к летнему театру.
Отец сел в первом ряду, усадив рядом мальчика. Многие здоровались с отцом, о чём-то с ним разговаривали, затем все начали хлопать в ладоши. Все люди встали со своих мест, стуча откинутыми сиденьями, и продолжали хлопать, пока на сцену не вышел человек в зелёном костюме. Он улыбнулся и передал свою шляпу кому-то из тех, кто пришёл вместе с ним. Шляпа была такая же лёгкая, как у отца, только светлее.
Люди стали рассаживаться по своим скамьям, а кому не хватило мест, стояли у прохода и по краям сцены. Человек стал о чём-то долго и увлечённо рассказывать.
Мальчик вначале слушал, хлопал вместе со всеми, а затем, поглядывая на наручные часы отца, стал ёрзать, беспокоясь, что весь вечерний хлеб продадут и им с отцом ничего не достанется.
Отец, продолжая слушать, второпях объяснил мальчику, что этот человек - очень известный писатель и большая для него радость встретиться с ним.
Мальчик вздохнул и продолжал терпеливо ждать конца этой встречи.
Многие люди задавали какие-то вопросы, и писатель охотно и увлечённо отвечал, вызывая одобрительные возгласы собравшегося народа. И люди вновь хлопали и не отпускали писателя.
После встречи все, кто был в городском саду, стали давать писателю книги, которые он подписывал, спрашивая имя и фамилию читателя.
Отец тоже развернул свёрток, и мальчик увидел книгу, на обложке которой прочёл слово "Абай", и отец, держа его за руку, подошёл к писателю.
Мальчик, не вникая в то, о чём спрашивал писатель отца, начал считать количество пуговиц на костюме писателя и отца. Их число было равным - по две на костюме и по три маленьких на рукавах.
- Тебя спрашивают, чем так озабочен? - слегка подтолкнул мальчика отец.
- Хлеб закончится в магазине, - серьёзно ответил мальчик, вызвав тем самым смех и улыбку писателя и отца.
Писатель погладил по опалённой жарким июньским солнцем макушке мальчика и вручил только что подписанную книгу.
Мальчик положил эту книгу в сетку-авоську и стал торопить и тянуть отца к выходу из городского сада.
На углу улиц Первого мая и Толстого мальчик сказал отцу, чтобы он подождал его, а сам побежал в хлебный магазин и вскоре вернулся в радостном возбуждении, держа две свежие буханки хлеба - белого и чёрного.
В сетке-авоське, которую терпеливо нёс мальчик, покоились две буханки хлеба, белого и чёрного, а также книга, пахнущая ещё не ушедшей типографской краской, запах которой перебивал душистый и ароматный запах вечернего хлеба. Когда мальчику становилось тяжело нести сетку в одной руке, он перекладывал её в другую, перебегая к отцу слева направо, и вновь нёс свою поклажу, держась за твёрдую руку отца, который, глядя сверху на него из-под шляпы, слегка посмеиваясь над мальчиком, иногда спрашивал:
- Не тяжело?
- Нет.
- Может, помочь?
- Нет, не надо, я сам.
И отец вновь погружался в свои мысли, всё ещё находясь под впечатлением этой незабываемой встречи.
У ворот их дома стояла нянька, вглядываясь из-под руки в даль улицы.
- Что, Евдокия Михайловна, заждались нас с сыном? - спросил отец. - А мы с хлебом и с книгой.
- Да я уже к ларьку бегала. Продавщица сказала, что видела нашего кормильца и что он пошёл аж на Толстого. Все уже дома, а его нет и нет, - целуя мальчика, успокоилась нянька.
Жаркое солнце июня опускало свой красный, багровый шар за реку Иртыш, окрашивая его вечные воды волнами заката. И в доме мальчика собралась вся семья - отец и мать, братья и сёстры, няня. И был душистый, вечерний хлеб, белый и чёрный, и была книга писателя, которую отец плавно и певуче уже читал вслух маме, подчёркивая интонацией самые примечательные места. И ждала мальчика карта, что висела над его кроватью, ждала своими странами, морями и океанами.
И мальчик вновь, перескакивая с пятого на десятое, рассказывал родным и близким обо всём, что с ним сегодня произошло. И отец мальчика, вновь улыбаясь, мягким жестом остановил мальчика:
- Мен сені қалай үйреттім? (как я тебя учил?) Әуелі сен үйден шықтың (вначале ты вышел из дома).
- Да, отец, вначале я вышел из дома[?]
* * *
Прошли годы и десятилетия. Мальчик стал поэтом, писателем, издателем. Вышло много книг мальчика. В разных странах и на разных континентах. Он и сам побывал во многих странах, даже в тех, которых он не видел на карте своего далёкого детства.
И когда он получает из типографии очередной том полного собрания сочинений гения казахской словесности, писателя, на встречу с которым повёл мальчика отец, он сквозь свежую типо[?]графскую краску всегда ощущает ничем неистребимый душистый аромат хлеба из далёкого и незабываемого детства.
2009 г.
Эй, сын учителя, садись! (каз.).
Куда направляешься? За хлебом?
Эй, по-казахски говори. Скажи "рахмет"