Мальчики ищут Отца

АЛЕКСАНДР ВАМПИЛОВ - 75  ВАСИЛИЙ АКСЁНОВ - 80

Два юбилея, которые невозможно не отметить единственной действительно  общеписательской газете, пришлись на период технических каникул "ЛГ". 75 лет исполнилось бы Александру Вампилову и 80 - Василию Аксёнову.

Если вглядеться пристально и не через либеральные очки, в судьбах Вампилова и Аксёнова есть много общего, того, что делает чрезвычайно не похожих писателей поколением. Во-первых, оба они практически не знали своих отцов, а безотцовщина оставляет в судьбе мальчишки неизгладимый след. Часто этот след приводит к жизненному тупику, но иногда, в счастливых случаях, детская травма поднимает душу к высотам творчества. Ранним сиротством отмечены биографии многих великих писателей.

Напряжённый поиск Отца проявился в наследии Аксёнова и Вампилова, хотя даже безотцовщина их была весьма неодинакова. Отец Вампилова, бурят по крови и школьный учитель по профессии, был расстрелян за принадлежность к панмонгольской национал-социалистической организации (так, во всяком случае, следует из обвинительного заключения). Отец Аксёнова, член бюро Татарского обкома, пал жертвой очередной партийной чистки, но жизнь ему была сохранена. Правда, мальчику Васе долго внушали, что отец умер, а в 80-е годы, когда сын выбрал диссидентскую дорогу, Павел Аксёнов успел вторично его бросить, отказавшись от родства. Вампилов всегда гордился своим бурятством. Аксёнов подчёркивал свои еврейские корни, доставшиеся от матери.

Эта "полукровность" тоже объединяет их и тоже приводит к неоднородным результатам. Когда Вампилову советовали ради долгожданного сценического успеха пойти "по национальной линии", поэксплуатировать отцовскую кровь, он с возмущением отказался, считая себя прежде всего русским писателем. Еврейство Аксёнова немало способствовало его шумной прижизненной славе - особенно на Западе. Ни тому, ни другому юбиляру репрессированные отцы, кстати, не помешали получить образование и состояться. Третья общая черта - театральность как преобладающее свойство поэтики. Дело совсем не в том, что Вампилов, начинавший как прозаик, в конце концов "заболел" театром и остался в литературе как выдающийся драматург и реформатор жанра, а для Аксёнова, написавшего четыре пьесы, драматургия была лишь тактическим ходом, сокращавшим дорогу к широкой известности. Под театральностью подразумевается комплекс стилевых приёмов и эстетических средств. Достаточно вспомнить и сравнить "перформанс" Зилова из пьесы "Утиная охота", устроенный им вместо поминок по самому себе, и вечный карнавальный бунт аксёновских советских плейбоев, чтобы понять, о чём идёт речь. Игровая барочная природа, внешняя и внутренняя структура произведений как Вампилова, так и Аксёнова давно стала предметом исследований и монографий. Интересно, что, преподавая в американских университетах, Василий Павлович читал курс о Мейерхольде, которого считал для себя одним из самых интересных и важных художников.

Оба юбиляра шли к литературным экспериментам изнутри традиции. Правда, и традиция опиралась на различные континуумы. Вампилов шёл от Чехова, и его ранняя пьеса "Прощание в июне" верна чеховской экзистенциальной драматургии. Необходимо только помнить, что и Антон Павлович для своего времени был далеко не всегда адекватно воспринимаемым новатором. Аксёнов продвигался в "поисках жанра" от советской героической и "производственной" прозы, и, как бы скептически он впоследствии ни оценивал свои ранние опыты, без "Коллег" и рассказов из книги "Жаль, что вас не было с нами" его эволюция была бы неполной. Е. Глушанская тонко подметила родственность рассказа В. Аксёнова "Самсон и Самсониха" и одноактовки Вампилова "Дом окнами в поле", посвящённых актуальной тогда проблеме укоренения вузовских выпускников на селе. Но оба - Вампилов в далёком Иркутске практически в полной безвестности, Аксёнов - в столичной шумихе, будучи уже крепко "раскрученным", поняли, что повторять чужой путь означает для них стагнировать, перестать развиваться.

Собственно, и тот, и другой совершили прыжок в никуда, резко сменив поэтику. Но вампиловское "никуда" обернулось длительным игнорированием его новых пьес столичными реперткомами и худсоветами. Вампилов словно бы воспроизвёл своей живой судьбой вымышленную судьбу булгаковского Максудова - героя "Театрального романа". Тогда как провокационная "Затоваренная бочкотара" Аксёнова опубликована в самом читаемом журнале СССР - "Юности", напомним, органе ЦК ВЛКСМ. Удача, конечно, штука во многом случайная, но Аксёнов успел до "бочкотары" стать любимцем столичной либеральной критики, а Вампилову всякий раз приходилось как будто начинать с нуля. Разница подходов к литературе столичной и провинциальной начала сглаживаться как раз после трагической гибели драматурга.

Наконец, после периода проб и ошибок оба писателя, почти ровесники, дети войны, нашли стиль, который применительно к Аксёнову исследователь В. Свительский назвал "условно-метафорическим".

Но если критики охотно и часто называют Аксёнова предтечей русского постмодерна, Вампилову в этом отказано. Аксёновский космополитизм, во многом декларативный, кажется комментаторам более пригодным для балансирования на стыке жанров, чем укоренённость Вампилова в национальном, причём провинциальном, культурном слое. Этот не изжитый до сих пор страх перед верностью роду чрезвычайно обедняет критическую палитру, но не русскую литературу. Вампилов с его  игровыми метафорами, заключёнными в классическое триединство, не меньше чувствует постмодернистские веяния.

Вернёмся же к поиску Отца как главной объединительной теме двух столь не похожих художников. У Вампилова эта трагическая тема полнее всего проявилась, конечно, в пьесе "Старший сын", заявленная уже в самом названии. Два обормота застревают в вечном вампиловском предместье, рискуя провести ночь на улице. Чтобы избежать такого поворота, они звонят в первую попавшуюся квартиру, и, боясь быть изгнанным, герой пьесы, Бусыгин, придумывает, будто он - внебрачный сын хозяина квартиры, Сарафанова. Анекдотичность и карнавальность сюжета, как всегда у Вампилова, оборачиваются шекспировской высотой. Фокус не в том, что Сарафанов признаёт Бусыгина сыном (какой мужчина без греха!), а то, что шалопай Бусыгин сам начинает верить в своё сыновство и чувствовать ответственность за разваливающуюся на глазах семью!  Для сравнения: душевный раздрызг и безразличие Зилова полнее всего проявляются в том, что он не поехал на похороны отца. Это символ разрыва поколений и заката империи.

Мечта об Отце у Аксёнова безусловно воплощена в образе Арсения Лучникова из романа "Остров Крым". Участник Ледового похода, профессор-историк, миллионер, идеал "гегемонной мужественности", Лучников-старший - носитель национальных ценностей, парадоксально замешанных на либеральной закваске. Аксёнов до конца дней был уверен, что именно просвещённый либерализм с национальным уклоном откроет России путь к благоденствию. Блаженный остров Крым обречён быть разрушенным при осуществлении утопического проекта младшего Лучникова, главного героя романа. Трудно проверить правоту или доказать неправоту Аксёнова, поскольку сегодня торжествуют либералы, как огня боящиеся и всячески компрометирующие любые попытки русского возрождения.

Погибший в неполные 35 лет (с юбилеем практически совпадает и 40-летие со дня гибели) Вампилов, возможно, не до конца сформулировал своё кредо. Его сила и новизна - в прозрении смятения человека перед рушащейся махиной патерналистского, "отцовского" государства. Отца здесь легче выдумать, чем принять таким, как он есть. Ведь и Аксёнов так и не принял своего сломленного родителя. Сарафанов и Бусыгин готовы отвечать за последствия своих грешков, а Зилов уже не готов. Но Зилов страдает не меньшим комплексом вины, чем Лучников, только его вина более личная и искренняя. В сущности же Александр Вампилов и Василий Аксёнов с разных сторон подходили к теме исторической роли русской интеллигенции и её, увы, бесславного конца. Все женщины, которых так щедро любил Андрей Лучников, погибают из-за его утопизма. И от Виктора Зилова уходит преданная им верная Галина. Интеллигенция остаётся таким образом без Отца-государства и Женщины - утешительницы и заступницы.

Конезаводчик Лучников, боровшийся за независимость Крыма, не остановил сына, мечтающего о воссоединении с Россией, но плохо представляющего, чем может оно обернуться. Андрей фактически предаёт отца, какими бы высокими порывами это ни объяснялось. Похоронный музыкант Сарафанов всей душой, побиблейски и по-русски принимает сына, не больно-то и заботясь - истинный он или самозваный. Так два очень разных художника решают, похоже, самую глубинную свою проблему.

Владислав ЖЕМАЙКО