Полемизировать с Ивантером по поводу его заметки - даже по одному названию глупой и бестактной – о поэзии классика современной отечественной литературы Алексея Цветкова я считаю делом абсолютно бессмысленным, к тому же уже высказанные читателями, принявшими эту писанину за чистую монету, мнения, в том числе и опубликованные в "Литературке", исчерпывают весь возможный спектр представлений о предмете. Цветков – фигура в последние годы настолько публичная и масштаб его личности и творчества настолько очевиден, что единственное, чего бы я хотел добиться написанием этого комментария, – так это попытаться объяснить подлинные мотивации автора заметки тем читателям, у которых вдруг до стихов Алексея Петровича ещё руки не дошли, а вера в газетное слово сохранилась.
В лучших традициях советской литературоведческой школы Ивантер 42 раза повторяет слова «русский» и «Россия». Уже от одного этого шаманского причитания можно было бы лишиться дара речи. Основной пафос направлен против цветковского как бы антипатриотизма и чуть ли не измены родине. В действительности всем, кто знаком с творчеством Цветкова и хоть чуть-чуть знает его самого, трогательной доброты и редкой деликатности гуманиста-философа, очевидно, что трудно выбрать для критики в подобном ракурсе более неудачный объект.
Автор – это тот самый Ивантер, в котором 30 лет назад ещё ничего не предвещает нынешнюю обласканность газетой «Завтра», Станиславом Куняевым, покойным Ревичем, ненавидимым Куняевым Евгением Евтушенко и прочими «Серебряными Дельвигами». Ивантер, который в начале 80-х общается с мудрым В. Барласом – переводчиком и литературоведом; не читает – пьёт запоем! – стихи Бродского; дружит с Лёвой Волохонским и другими диссидентами-отказниками; поддерживает крепко сидящую в лагере киевскую поэтессу Иру Ратушинскую; собирает тёплые вещи для отправки политзаключённым в Мордовию; не признаёт над собой ничьей чужой воли – ни родителей, ни государства – и пишет действительно очень недурные стихи. Но режим как-то довольно быстро пал, политзэки вернулись по домам, и правозащитная деятельность, потеряв романтический ореол, вдруг стала неактуальной.
[?]Увяли и давно не являются «народными трибунами» литературные газеты, поменяли цвет и стали памятниками самим себе «толстые» литературные журналы, хотя теперь, говорят, там иногда печатают хороших поэтов... Всё лучшее, однако, доступно в Сети задолго до этих публикаций, и для кого они – остаётся загадкой. Такие артобъекты для тактильных ощущений, дань традиции. Почему бы и нет?
Но когда в одной из этих вполне почтенных мумий – «Литгазете», которую я последний раз в бумажном виде держал в руках лет 25 назад, вдруг всплывает… такое... в казалось бы, навсегда уже забытых кожиновско-куняевских интонациях и терминах – молчание действительно становится разрушительным.
...Якобы купившись-поведшись на вполне постмодернистское – т.е. заведомо провокационное (в хорошем смысле – для понимающих!) – интервью самого Цветкова «Новой газете», наш герой сворачивает и разворачивает диалектические спирали, объясняя нам, убогим, «с чего начинается Р-р-родина». Прямо-таки с комсомольским задором лягает «космополита-отщепенца» за атеистическое мировоззрение, сетует (цитируя) на соседство в одной «довольно разношёрстной компании»... Бродского, Сопровского, Проффера и самого автора... Выглядит это натужно, убого и как-то удивительно провинциально, особенно когда не к месту приправляет он свою речь малоиспользуемыми старорусскими словечками и оборотцами: «духмяный», «слёзный дар», «малую толику»...
В якобы страстной филиппике Ивантера о Цветкове нет абсолютно ничего, на что следовало бы обратить хоть какое-то внимание. А наблюдаемая нами устойчивая искажённая интерпретация смысловых образов, когда автор говорит о поэзии Цветкова, – это своего рода диагноз – головы или совести, утверждать не берусь, но факт не подлежит сомнению: если не душевная болезнь, то зависть к более талантливому современнику движет его как бы «вдохновенным» пером. В любом случае не о достоинстве и чести русского народа печётся наш герой, спуская с цепи своего внутреннего ротвейлера. Не исключено, что он просто не понимает в поэзии.
Я не сумасшедший, чтобы доказывать читателям «Литературки», что русская поэзия ХХ–ХХI вв., да и литература вообще не делится на «отъехавших» и «оставшихся». Что Ходасевич, Иванов, Адамович, Набоковпоэт и Бунинпоэт, Цветаева, Эйснер, Рафальский, Елагин, Несмелов, Кленовский, Нарциссов так же принадлежат нашему языку и культуре, как оставшиеся и Мандельштам (угробленный Сталиным), и Пастернак (угробленный Хрущёвым), и недоугробленная обоими Ахматова, и противопоставлять их по «территориальному» признаку не только неэтично, но и методологически некорректно. «Мы не в изгнании – мы в послании!» – вслед за Гиппиус повторила Берберова. И Ивантер прекрасно сам об этом знает – у него мама заслуженная учительница русского и литературы. Зачем он пишет этот, мягко говоря, «с запашком» текст? Зачем затеивает не просто пустую, но и опасную полемику на тему «русской духовности», возбуждающую кликуш от православия?
Цель, которую преследует автор заметки о Цветкове, одна: он хочет быть заметен – это его главная страсть. Мы сейчас не будем спорить, хорош ли Ивантер как поэт, это тема отдельной дискуссии. Но я хочу отметить его действительно феноменальный нюх на тренд. Нюх, надо сказать, особый. Во что бы он ни начинал играть – в самолётики, в кубики, в солдатики – всё незамедлительно проваливалось в тартарары! Как только внутренний голос – не чужой злобный дядя, заметьте! – говорит ему «иди туда-то, делай то-то», как вот в данном конкретном случае говорит: «Иди гвозди Цветкова!» – это означает, уважаемый читатель, что вот-вот во всё «такое народное и исконно русское-духовное» для поддержания «стабильности» из кремлёвского общака хлынут такие бабки, что светильника русской веры Алексея Ильича Ивантера к их дележу не подпустят и на пушечный выстрел. И сейчас, хоть в предчувствии повышенного спроса на патриотизм, автор заметки уже готов примерить на себя тогу главного глашатая народной правды и призывает к любви ко всему «исконному, посконному, суконному-деревянному», шансы у него – нулевые. Тем очевиднее, что выбор бескомпромиссной фигуры Цветкова для проявления большого верноподданнического чувства только подтверждает, что поэт Алексей Петрович Цветков – действительно выдающийся. А с другой стороны, печально, потому что это же означает, что в самое ближайшее время нам не предстоит ничего хорошего: «Заговорили о патриотизме, стало быть, проворовались». При этом, повторюсь, заметка Ивантера как бы даже не о Цветкове. Это о том, что нам в качестве «национальной идеи» теперь уж непременно будет навязан квасной патриотизм в рогозинском стиле, возведённая в абсурдную степень всенародность а-ля «Союз Михаила Архангела», плакаты «Россия для русских» – «Сибирь для сибирских», ряженые казачки на выставках современного искусства и прочая русофильская дребедень, где разуму и русскому гуманизму (Флоренский, Бердяев, Лосский), неотрывным от подлинной духовности, олицетворением чего и является сострадающая этой бедной родине поэзия Цветкова, места, увы, не найдётся. А Ивантер имеет – максимум! – шанс получить должностишку в судорожно формируемом идеологическом управлении, чтобы авторитетно определять, кто из поэтов войдёт в хрестоматию-антологию, а кто нет, или формировать при Минобразе (или как его там) содержание школьных учебников по литературе, основными словами в которых будут нраУственность и духоУность.
Словом, ничего нового, дорогие товарищи.
Алексей СОСНА
КОММЕНТАРИЙ «ЛГ»: Может быть, после перепечатки нами статьи А. Голубковой с сайта Colta.ru (№ 14) кто-то, в том числе и автор этой статьи, изменил мнение о «почтенной мумии» в лице «ЛГ». Может быть, все остались «при своих». Как бы там ни было, мы продолжаем последовательно предоставлять слово не только своим единомышленникам, но и самым яростным оппонентам. Не принимаем мы только доносительства, какой бы «благородной» яростью оно ни питалось. Поэтому из статьи убраны все инвективы в адрес А. Ивантера, которые к теме дискуссии никакого отношения не имеют. Этим мы хотим защитить честь и достоинство не только лауреата премии им. Дельвига, замечательного поэта, но и автора «отповеди». Тем более что статью А. Сосны – без изъятий – сам Ивантер в редакцию и передал. Насколько нам известно, Сосна сильно беспокоился о судьбе публикации. Такое внимание к «мумии» наводит на мысли о некромантии. В основе этой эзотерической практики лежит вера в то, что мёртвые обладают особым могуществом и способны оказывать покровительство живым. Чтобы это осуществить, маг, совершающий ритуал, входит в контакт со смертью и сам достигает состояния трупа. Засим он в полночь отправляется на могилу. Помощники мага с факелами в руках жгут смесь белены, болиголова, алоэ, шафрана, опиума и мандрагоры. Надеемся, А. Сосна в ожидании публикации не испытывал себя такими ритуалами и ароматами.