Что же такое драматургия? Должен ли драматург, например, знать систему Станиславского или это необязательно? Развеять миф о простоте и общедоступности этой профессии "ЛГ" попросила главного редактора журнала «Современная драматургия» Андрея ВОЛЧАНСКОГО.

Готовых пьес не бывает

- Андрей Ростиславович, у многих людей сложилось впечатление, что хлеб драматурга очень лёгкий. Почему же тогда так мало хороших пьес?

– Этот миф создаётся людьми, которые сами никогда драматургией не занимались, а потому им кажется, что написать пьесу гораздо проще, чем роман или даже повесть. Я думаю, недостаток хороших пьес как раз и связан с распространённостью этого предрассудка. Потому что, когда человек берётся за пьесу, ему кажется, что написать диалог – дело простое. Слева пиши, кто говорит, справа, что говорит – вот и пьеса. Вот автор и пишет: «Привет». – «Привет». – «Как дела?» – «Нормально». – «Хорошая погода»[?] И так страница за страницей. Но за таким диалогом ничего не стоит, потому что диалог – это не просто разговор, это действие, конфликт интересов, где важно определить, чего персонаж хочет добиться от собеседника. Какова его задача, сверхзадача?

– Вы ипользуете терминологию Станиславского. Не устарело ли учение великого театрального реформатора сегодня?

– Весь инструментарий Станиславского – это и наш инструментарий. Он необходим и для понимания качества пьесы, и для работы с авторами. Дело в том, что готовых пьес почти не бывает, каждая нуждается в совместной работе редактора с автором.

Даже с опытным драматургом эта работа происходит. И здесь система Станиславского приходит нам на помощь, потому что мы начинаем оперировать такими понятиями, как предлагаемые обстоятельства, событие, оценка факта, сквозное действие. Драматург должен знать о каждом персонаже абсолютно все: кто он, с чем выходит на сцену и откуда. Это тоже по Станиславскому, который требовал сочинять биографию героя даже для короткого эпизода. Персонаж ведь появляется не из-за кулис, а из жизни, которая происходит сейчас за стенами театра. А затем придуманных героев мы погружаем в определённые ситуации, и они начинают себя вести, как – опять же по Станиславскому – этого требуют предлагаемые обстоятельства. Поэтому система Станиславского – это не какая-нибудь мёртвая теория, которую изучали в театральных институтах, а то, чем мы пользуемся ежедневно.

– Станиславский придавал огромное значение авторским ремаркам. Современные режиссёры частенько игнорируют замечания драматурга, ставят всё с ног на голову и, как дети, радуются этому. Правда, зрители не разделяют этой радости...

– Должен вам признаться, что в театре я в основном испытываю чувство страдания, как бы ни был талантлив спектакль. Потому что я всегда на стороне драматурга и, видя, как вольно обращается театр даже с классическим текстом, начинаю мучиться. Сегодня театры берут пьесу, ставят её и даже не извещают об этом автора. Спросите любого драматурга – то и дело идут пиратские постановки.

Крапивница от сериалов

– Когда смотришь слабую пьесу, то понимаешь, что всё-таки есть такая профессия – драматург. А по каким критериям вы, читая рукопись драматического произведения, определяете его качество?

– Глазами это определить гораздо легче. Тексту не за что спрятаться – ни за музыкой, ни за хорошими актёрами, ни за красочными декорациями. К примеру, выходит на сцену медийная звезда и говорит текст, всё равно какой, – и все в восторге. А если ещё споёт песенку или станцует… А если ещё световые эффекты или, как сейчас это модно, видеопроекция – тогда есть за чем спрятаться.

Хороший текст говорит сам за себя, он самодостаточен. Потому что драматургия – искусство вербальное, оно воспринимается на слух. Вы упомянули авторскую ремарку. Она важна, но если драматург в ремарке сообщает что-то о своих персонажах или деталях действия, я сразу начинаю смотреть – а в диалоге это есть? Я, сидящий в зале, увижу это? У нас есть шутка, какой ни в коем случае не должна быть ремарка: «Герой выходит из комнаты, после чего уезжает в Ленинград, где и женится». Ремарка также нужна, чтобы определить место действия, время года, но опять-таки это должно подтверждаться в диалоге. А то автор пишет «зима», а потом герой выходит в шортах или говорит: «Ах, какая сегодня жара…» И таких примеров масса.

– Одна из проблем современной драматургии – отсутствие в диалогах второго плана, подтекста. Персонажи что думают, то и говорят. Куда интереснее, когда герои говорят одно, а думают другое…

– Такой проблемы в драматургии нет, потому что если нет второго плана, если люди говорят ровно то, что они думают, – нет драматургии. Поэтому у меня начинается крапивница, когда я случайно включаю телевизор и попадаю на какой-нибудь сериал. Я слушаю диалог и не понимаю, что происходит. Слова там значат ровно то, что значат, за ними нет ничего большего.

– Писать сценарии для телесериалов – это удача или испытание для молодого драматурга?

– В творческом отношении это колоссальная неудача, а с точки зрения пополнения своего бюджета – очень хорошо. Рынок очень большой, сериалов клепается много. Но если ты встал к этому конвейеру, то постепенно растрачиваешь всё, что нажил, накопил. Потому что ты вынужден писать очень быстро и пользоваться готовыми клише. Причём часто теми, которые тебе заказывают продюсеры.

– «Сериальные» актёры часто жалуются на совершенно непроизносимый текст, говорят, что вынуждены переписывать свои роли…

– А что им играть? С чем выходить на сцену? Один известный драматург сказал, что самое сложное – это ввести на сцену новое лицо и удалить его со сцены. Иногда бывают ошибки даже у опытных авторов. Скажем, драматург пишет многофигурную сцену, допустим, вечеринки, в которой участвуют несколько человек. Между двумя персонажами завязывается интересный диалог, а остальные куда-то пропадают. Что они делают? Может быть, заснули или за чем-то вышли? Я в таких случаях всегда пугаю авторов актёрами, говорю: вы придёте в театр, прочтёте полторы страницы, а исполнитель, про героя которого вы забыли, вдруг спросит: а я-то что тут делаю?

Такие нелепости происходят из-за невнимания к инженерной стороне дела. Драматургия – искусство инженерное. Когда-то Арбузова его студийцы спросили: «Алексей Николаевич, с каким искусством можно сравнить драматургию?» Он, не задумываясь, ответил: с архитектурой. Поэтому, кстати, обложку журнала «Современная драматургия» всегда украшает какой-нибудь архитектурный шедевр.

Нужно ли дописывать  Чехова?

– Можно ли дифференцировать современную драматургию по поколениям? Чем пьесы 30-летних авторов отличаются от пьес 50–60-летних драматургов?

– Что касается возраста, то он в драматургии имеет очень условный смысл, иногда очень молодые люди начинают сразу писать как зрелые. Например, Ярослава Пулинович из Екатеринбурга быстро прошла всю лесенку от простых коротеньких зарисовок к зрелой драматургии. Когда я прочёл пьесу «Жанна», то спросил её: «Слава, неужели вам всего 25 лет?» Она кокетливо ответила: «Нет, только 24». Кстати, «Жанна» уже поставлена пятью крупными театрами России и три премьеры на подходе. Или Дима Богославский… Когда я читал его пьесу, то думал, что ему лет сорок, а оказалось, всего 26. Его пьеса «Любовь людей» поставлена в Театре Маяковского – сам по себе факт необычный, когда крупный столичный театр взял первую пьесу практически неизвестного автора.

– Как вам кажется, почему в репертуаре театров так мало современных сатирических пьес? Разве наше общество лишено пороков и недостатков?

– Есть люди, которые пишут серьёзные, острые пьесы, но их не берут режиссёры. Потому что серьёзная сатирическая пьеса всегда ставит автора, театр, зрителей в положение некоторой оппозиции по отношению к власти – это нормально, так было всегда. Честно говоря, я не верю, что современный театр, который находится в полной зависимости от государства, готов к постановке серьёзной сатирической драматургии.

– Сейчас модно писать продолжения классических произведений – Шишкин накатал продолжение «Анны Карениной», Акунин – чеховской «Чайки». Но как зритель я должен узнать всё о герое во время спектакля, а не по памяти другого произведения. То есть необходимо задавать все характеристики заново. Вещь очевидная, но ни авторы, ни критики этого не замечают…

– Я в таких случаях спрашиваю: ребята, зачем вам Гоголя пересказывать своими словами и зачем вам дописывать Чехова? Если вас не устраивает эта пьеса, поставьте другую.

– Бытует мнение, что драматург – это зеркало. Я указал на болезнь, задал вопрос – а вы уж решайте, что делать. Но если в пьесе не указаны причины и следствия, то это просто констатация, как вы думаете?

– Драматургия – это не зеркало. Драматург создаёт свой мир, но обстоятельства этого мира жизнеподобны. Кстати, иногда жизнь предлагает такую пошлую драматургию, до которой хороший автор никогда не опустится. И наоборот – в пьесе ситуация может выглядеть предельно натянуто, хотя она целиком взята из реальной жизни. Хороший драматург помогает мне, не обладающему драматургическим талантом, понять что-то в жизни, в социуме. В Англии, например, пользуются большим успехом пьесы, которые определяют, замеряют моральное состояние общества. И у нас тоже некоторые драматурги очень серьёзно продвигаются в этом смысле.

– И какое же у нас сегодня общество, если взглянуть на него сквозь призму современной драматургии?

– Картина складывается достаточно мозаичная и пёстрая. Тут и человеческое неблагополучие – материальное и духовное, и какой-то внутренний раздрай, разлад с близкими и с самим собой. И определённая деморализация, размывание каких-то важных человеческих принципов – я это называю раскодированием. Существуют культурные и моральные коды, которые внушаются человеку с детства и воспитываются прежде всего в семье. Это определённые табу, скажем, нельзя читать чужие письма, нельзя жить за чужой счёт, нельзя обижать слабого…

Островский в наши дни

– Антигероев на сцене в избытке, а как с позитивным примером? Кто он – положительный герой нашего времени?

– С положительным героем хуже. Но и в советской драматургии была та же ситуация. Во всяком случае, положительный герой – это человек, который находит в себе силы противостоять обстоятельствам и, невзирая ни на что, оставаться самим собой.

– Сегодня на подмостках большое количество сцен насилия, агрессии, секса. Если драматург проповедует духовный распад или разврат, то общество должно как-то защищаться от этого? Что вы думаете о цензуре в этой системе координат?

– Мы руководствуемся положением основного закона: пьеса не должна содержать элементы экстремизма, национальной розни и так далее. Что касается опасностей, о которых вы говорите, они сильно преувеличены. Как правило, наши драматурги – иногда прямолинейно, иногда более изощрённо – несут гуманные ценности. Я не читал пьес, где бы пропагандировались инцест, убийства или насилие…

– Вы долгое время работали в Малом театре, который называют домом Островского. Почему пьесы великого драматурга XIX века сегодня звучат так современно? Когда же у нас появится новый Островский?

– Я думаю, что причина современности Островского заключается в том, что мы вернулись в те времена, когда сталкиваются два вектора – деньги и любовь. Под любовью, условно говоря, мы понимаем общечеловеческие и нравственные ценности. Поэтому Островский сейчас актуален как никогда. И в наше время появляются авторы, которые рассматривают те же коллизии.

– Ваш журнал выступает в роли «коммуникейтера», устанавливает связи «драматург–театр»?

– «Современная драматургия» – это не средство массовой информации, а некий культурный институт, единственный в своём роде, который выполняет функцию сохранения, воспроизводства и распространения всего лучшего, что есть в современной драматургии. И я вам могу сказать, что за те годы, что я здесь работаю, ни одно мало-мальски заметное имя мимо нас не прошло.

К сожалению, журнал сейчас находится в тяжелейшем финансовом положении. Сумма, которую выделяет нам Министерство культуры России, не индексируется уже третий год, а Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям в этом году срезало нам финансирование на 15%. Своё решение они объяснили тем, что надо выделять средства Общественному телевидению России, а также на программы, связанные с освещением Олимпиады. Раньше нам помогал московский Департамент культуры, но последние три года мы не получаем оттуда ни копейки. Поэтому мы находимся в поисках источника финансирования.

Свадьбой всё только  начинается

– Хочется верить, что журнал «Современная драматургия» преодолеет трудности и, несмотря на равнодушие властей, будет и дальше сеять «разумное, доброе, вечное», ведь люди продолжают писать пьесы…

– Вы даже не представляете, в каком количестве. На каждый конкурс драматургии приходит несколько сотен пьес. И здесь, конечно, нужно встречное движение со стороны театра. Современная драматургия нуждается в постановках, и я думаю, что столичные театры и крупные режиссёры перед нею в большом долгу.

– Помнится, в советское время в репертуаре любого театра обязательно были пьесы современных авторов…

– Это тот случай, когда насилие было во благо. Не утверждали репертуарный план без современных пьес. Я работал в Малом театре, и каждый раз, когда приближался новый сезон, мы обсуждали одну и ту же проблему: хоть тресни, но из четырёх названий на большой сцене две пьесы должны были принадлежать современным авторам. Советская власть придавала театру серьёзное воспитательное и пропагандистское значение. Существовала целая система подготовки профессиональных драматургов. А семинары? А система распространения? А репертуарные коллегии, которые приобретали пьесы вне зависимости от того, будут или нет они поставлены? И выплачивали гонорары, на которые драматурги могли достойно жить. В советское время выросла плеяда блестящих драматургов, пьесы которых ставятся до сих пор, – Володин, Розов, Зорин, Арбузов.

– Какую бы точку или многоточие вы бы поставили в конце нашей беседы об эре Станиславского? Не верю или?..

– Поскольку ваша газета «Литературная», а драматургия есть древнейший вид литературы, древнее даже, чем роман, то я думаю, что драматургия не умрёт. Творческому разуму присуще мыслить диалогом. Я вообще считаю, что драматургия наряду с поэзией есть высший вид литературы, в силу того, что она обставлена массой ограничений. Поэт скован рифмой, размером, формой, а драматург ограничен требованиями сцены. Если бы Лев Толстой вместо романа захотел написать пьесу «Война и мир», как бы он разместил на сцене участников грандиозной битвы на Бородинском поле? А драматург смог бы изобразить это сражение с помощью диалога двух офицеров, которые, глядя на гремящую вдали битву, ведут разговор, из которого нам всё становится ясно?

Драматургия – вид литературы, который целиком построен на прямой речи, поэтому автор чрезвычайно затруднён в прямом обращении к зрителю. Он как бы растворяется в персонажах. При этом хорошая пьеса не заканчивается с закрытием занавеса, а продолжается в разговорах зрителей, которые обсуждают, что же будет дальше. Хороший финал – это открытый финал, и как кто-то сказал, хорошая пьеса свадьбой не заканчивается. Свадьбой всё только начинается.

Беседовал Игорь ЛОГВИНОВ