* * *
Гордостью клеймённые натуры,
Остро принимая бытиё,
Поздно входим мы в литературу,
А уходим рано из неё.
Не жалея ни души, ни тела,
Не всегда умея формой взять,
Мы о том, что в сердце наболело,
Искренне пытались рассказать.
Торопились, через край хватали,
И о стену разбивали лбы,
Но хулы и лести не писали,
И своей не хаяли судьбы.
* * *
Возле могилы Анны Керн
Скамья с проломанным сиденьем
И тишиною взятый в плен -
Погост с надгробьями растений.
Мемориальная плита
С акцентировкой пофамильной,
Та, что теперь уж навсегда
Зовётся братскою могилой.
Вот всё, что бросилось в глаза,
Во время беглого визита,
Да набежавшая слеза –
Щекой ползущая открыто.
* * *
Горсть кладбищенской земли
С каргопольского погоста,
Там, где маму погребли
В годы горя и геройства.
Сыплю в полиэтилен
Тлен, что тленью не послушен,
Что берёт в щемящий плен
И живых, и мёртвых души.
Кладь, что вечно не с руки,
Взять с собой легко и просто
Горсть кладбищенской земли
с каргопольского погоста.
* * *
Печатай его, девочка, печатай.
Хотя навряд ли стоит он того.
Поскольку слишком много уж печали
В "пелёнках" сочинения его.
И с формой далеко не всё в порядке,
И с грамотою тоже, не ахти!
Но всё же ты листай его тетрадки
И путное в них что-то находи.
И пребывай в сознании упёртом,
Что он достигнет творческих высот
И явится к тебе однажды с тортом,
Который тут же, в честь тебя, умнёт.
* * *
А я ведь тоже «тыловая крыса» –
Детсадовского возраста малец,
Хлебающий из оловянных мисок
Крапивою заправленный супец.
И наравне со всеми в старшей группе
Разучивал хиты военных дней:
«Платочек», «Молдаванку» – всё что вкупе,
Дух подымало родины моей,
И фильмы, что с простынного экрана,
Являла нам во всей красе судьба.
Ну и конечно, голос Левитана,
Звучавший, как победная труба.
ЧЕРТАНОВО
Транспорт переполнен до отказа,
Муравьи снуют по мостовой.
Город и природа как-то сразу
Породнились здесь между собой.
Слева лес. Кинотеатр справа.
Велосипедистов пруд пруди.
Даже и петух орёт исправно –
От пяти утра до девяти.
Филиал строительной конторы.
Резкие трамвайные звонки.
Густонаселённый мир, который
Мне любить до гробовой доски.
* * *
Здравствуй, фауна и флора
Дальней родины моей –
Шум берёзового бора,
Тишь картофельных полей.
Ничего не понимаю
Ни в деревьях, ни в цветах,
Но всем сердцем принимаю
Мир в садах и лопухах.
В перещёлке, в пересвисте
В грохотанье соловья,
В хвойном сумрачном жилище
Родникового ручья.
* * *
Игорю Волгину
Ничем особенно не связанный,
Ни душу не щадя, ни глаз,
Читаю «братьев Карамазовых», –
Не помню уж в который раз.
Ах, эти братья непутёвые!
И что мне собственно до них.
Их увлечения рисковые,
Их игры в мёртвых и живых.
Мне бы давно в упор не видеть
Их мир, где страсти правят бал.
Но что мне делать с этим Митей,
Что жизнь мою перепахал?
* * *
Что за наказание такое?
Что за дар такой проклятый?
Норовить порой сказать такое,
Что и сам не рад ты.
Сколько раз бывало зарекался:
Не шутить со словом,
Но в припадке гнева забывался
И срывался снова.
И твердил и очно, и заочно
Всё, что болью живо,
И за это мне платили срочно
Вежливым разрывом.
Я снова оккупирован весной,
Я снова доходяга и придурок
И конфликтую весело с женой
По поводу полуночных прогулок.
Теперь прощайте, Пушкин и Дидро,
Монтеня и Гонкуров откровенья.
Теперь я сам бумага и перо,
И лучшее своё стихотворенье.
* * *
Аллергия на стихи,
На свои и на чужие,
Про низы и про верхи,
О любви и о России.
А быть может, дело в том,
Но не поручусь за это,
Что на слом пустили дом,
Где хотелось быть поэтом.
* * *
Занимайся своими делами –
Неотложными и пустяками.
Занимайся работой, которой
Ты обязан достатком в дому,
Занимайся и той бестолковой,
Что почти не нужна никому.
Занимайся шатаньем по «букам»,
Созерцаньем небесных светил,
Занимайся хождением по мукам,
Может быть, самой главной наукой,
Без которой ты дня не прожил.