О косвенной связи Юрия Олеши с белорусским городом Гродно было известно давно, а вот дом, где долгие годы после войны жила мать писателя, обнаружился случайно. О его местонахождении знал лишь узкий круг людей: родные Олеши да былые соседи его матери. Когда же над старым особняком нависла угроза сноса, выяснилось, что дом этот непростой[?] Оказалось также, что я с детства знаю и этот дом, и мать писателя Ольгу Владиславовну - пани Олешу, как звали её соседи. Она жила в доме напротив, а детские игры увлекали нас, ребятню, и в соседний двор…

Там строгая старушка в просторной одежде, сидя на скамейке у парадного входа, безразлично поглядывала на нас, но стоило кому-то протянуть руку к едва поспевшей клубнике или крыжовнику в этом дворе-садике, как со скамейки раздавался скрипучий окрик: "Ай, как стыдно! Это чужое!" Старушка была хранительницей окружающей территории, и дом, и сад она считала своими… Но иногда под настроение разрешала ребятишкам заглянуть в её комнату, казавшуюся таинственной. Чего там только не было: огромное, до потолка, зеркало в тёмной раме, резной комод, старинное кресло, а над кроватью – большой портрет дамы в красивом платье с кружевами и в шляпе с широкими полями. Пани Олеша говорила, что это она в молодости. Дети знали, что сын старушки – писатель и живёт в Москве.

С юности Юрия Олешу мучили угрызения совести, что ни разу не побывал на могиле сестры, потом он не мог простить себе, что так и не установил памятник трагически погибшему приёмному сыну, что так и не узнал, где похоронен отец… А главное и самое непонятное – ни разу за десятки лет разлуки с родителями не навестил их. Карл Антонович и Ольга Владиславовна были ещё полны сил, когда в 1922 году покинули Одессу, где похоронили дочь, и вернулись в Польшу, на свою родину. Они рассчитывали поселиться в Варшаве, но смогли обустроиться только в Гродно. Здесь отец Олеши получил во владение дом и гостиницу – казалось бы, жизнь стала налаживаться. В письмах они звали Юру к себе, но он, оставшись с любимой девушкой сначала в Харькове, а после перебравшись в Москву, пошёл по жизни своим путём. То ли от обиды, то ли от нехватки времени редко отвечал на письма родителей, но когда забрезжил литературный успех, поспешил их обрадовать:

«Дорогая мама! Я жив и здоров. Я окончил роман. Он начинается печатанием в сентябре в лучшем московском ежемесячнике. 5 лет работал не безрезультатно. Роман получился хороший. Я счастлив и горд, полон планов и надежд.

Жена сейчас живёт в Одессе, на даче. Катаев (помнишь его?) сделался уже известным писателем и драматургом, – и я собираюсь не отстать от него.

Жизнью своей я доволен. Ничего другого, кроме писательской работы – мне не нужно. Я тщеславен и завистлив. Мне хочется писать хорошо.

Расстояние увеличивает сроки. Если бы ты была здесь, со мной, если бы вы никуда не уезжали, – то прошлое не казалось бы таким далёким, – а так мне кажется, что многие десятки лет отделяют меня от вас обоих, от гимназических лет, от прошлого. Но я вспоминаю тебя, мамочка, часто и если не пишу, то не ругай меня – мало ли что мешает: и характер мой, и дела, и опять-таки то, что вы так далеко от меня.

Я люблю вас обоих за то, что вы были по отношению ко мне свободные люди, что благодаря вам у меня есть главное: творческие способности…

27 июня 1927».

Прошло ещё 12 лет, за которые Юрий Олеша, автор неувядающих «Трёх толстяков», новаторского романа «Зависть», поставленной Мейерхольдом на сцене лучшего театра страны пьесы «Список благодеяний», успел стать знаменитым и успел внутренне надломиться. И когда поездка к родителям в Западную Белоруссию, только что присоединённую к восточным землям, стала возможной, он этой возможностью не воспользовался. За него это сделали другие. Валентин Катаев, Владимир Лидин и Лев Никулин в составе группы советских писателей побывали в Гродно и встретились с родителями Олеши. Больше всего тех удивило, что их сын стал писателем, да ещё известным… А коль так, то почему не приехал сам?

Юрий в письме матери объяснялся:

«Писал сценарий к 20-летию советского кино и не мог уехать из Москвы, общался с режиссёрами. Как только закончу эту работу – примерно в середине января – немедленно отправлюсь к вам, в ваше загадочное Гродно, которое не раз видел во сне, когда думал о вас. Непостижимо, что мы вновь увидимся, так много лет прошло – жизнь!

…Валентин Катаев после встречи с вами в Гродно сказал даже, что твои родители, Юра, гораздо лучше, чем ты. Это неправда, я тоже хороший, но я принадлежу к миру художников, и очень часто мир вымышленный мне бывает дороже мира реального.

23 декабря 1939».

А жизнь между тем не стояла на месте, и через полтора года началась война, разлучившая и истребившая миллионы людей. В августе 1944-го Карл Антонович умер от ранения, полученного во время бомбёжки Гродно, тогда же была разрушена и принадлежавшая ему когда-то гостиница. Пани Олеша осталась одна.

Она нашла себе пристанище в доме у приятелей, которые вскоре эмигрировали в Америку, оставив ей всё имущество. Когда же добротный кирпичный особняк на улице Мицкевича перешёл в коммунальную собственность и туда вселили несколько семей, Ольге Владиславовне, которой уже минуло 70, власти выделили одну небольшую комнату на первом этаже с общей кухней.

Юрий, вернувшись в Москву из Ашхабада, где они с женой Ольгой Суок жили в эвакуации, так и не выкроил времени, чтобы увидеться с матерью. Она разыскала сына через Союз писателей в 1949-м. За дряхлеющей старушкой ухаживала соседка по коммунальной квартире Рита Сапир, жена полковника медицинской службы. Но она и сама где-то работала, и за двумя дочками присматривала, однако Ольгу Владиславовну без внимания не оставляла, та практически была членом их семьи: обеды, гигиена, уборка – всё было на Рите Ефимовне.

Ещё по Одессе знала Ольга Олеша приятелей сына, которые теперь окружали его и в Москве, и не без ревности расспрашивала о них:

«Как ты с Катаевым? Всё в плохих отношениях? Жалко, а мне он много помог – и благодаря ему я получаю из Горсобеса 100 р., но при теперешней жизни это капля в море.

А Сима дальше живёт со Шкловским? И, конечно, поехала к морю? А милая Таня Паустовская как поживает? (Вот с Таней, тогда Евтеевой, она познакомилась в Гродно, когда та вскоре после войны работала в здешнем театре. – Т.Н.)

Багрицкого я хорошо помню. А кто был Ильф – приходил ли он к тебе? Может, это тот, который привёл тебя пьяного и я его выругала – первый раз тебя видела таким и я обозлилась».

Когда весной 1954-го у пани Олеши случился инсульт, в Гродно приехала Ольга Суок, она помогла свекрови встать на ноги, и обе Ольги, похоже, понравились друг другу, так что после отъезда невестки Ольга Владиславовна даже переставила мебель в своей комнате так, как придумала Олечка.

Надо отдать должное: Юрий регулярно посылал матери деньги и при случае даже передавал со знакомыми посылки из Москвы. Она ценила это и признавала: «Давно бы меня уже не было, если бы не вы…» Стоя у комода и макая перо в чернильницу, Ольга Владиславовна писала сыну чётким каллиграфическим почерком, сохранившимся до конца дней:

«…Не хочу тебя упрекать – но прошу и умоляю: не пей, не пей! Тут источник всех твоих неудач.

Хотя Никулин и говорил мне, что он с тобой выпил море водки, но всё-таки у него есть всё – и дача, и машина, а у тебя нет ничего! Даже за 37 лет не можешь себе позволить повидаться с матерью.

Кстати: в Белоруссии есть тоже дома творчества – ты, может, мог бы сюда приехать в такой дом, тогда мы могли бы свидеться? Узнай это и подумай, Юра, – я не хочу, не повидавшись с тобой, умирать…»

Последнее и очень большое письмо матери Юрий написал за 20 дней до своей смерти, вот несколько строк оттуда:

«Думаю о тебе всё время. Не представляй себе дело так, что если я не пишу, то я забыл тебя – нет, ты всегда передо мной, моя дорогая мать, давшая мне жизнь, сильную душу и талант. Целую тебя крепко.

Юра».

Спустя полгода после известия о смерти Юрия за вконец разбитой Ольгой Владиславовной приехала Ольга Суок и забрала свекровь в Москву. Так пани Олеша впервые попала в квартиру сына. Адрес она знала наизусть: Лаврушинский переулок, дом 17/19. Напротив – Третьяковская галерея. А из окна Юриного кабинета видны старая церквушка и дома Замоскворечья. Бывшим гродненским соседям Ольга Владиславовна написала из Москвы о том, как трогательно относятся к ней новые соседи Таня и Константин Паустовские и что в доме живут только писатели с семьями. Через два года пани Олеша умерла, похоронили её на Новодевичьем кладбище, рядом с сыном. Хотя бы после смерти они оказались вместе. На надгробных плитах выбиты даты: 1875 – 1963 и 1899 – 1960.

Татьяна НИКИТИНА

Теги: Олеша , Гродно