Артур Соломонов. Театральная история. - М.: Альпина нон-фикшн, 2013. – 432 с.– 3000 экз.
Лёгкая, связная, нигде не рвущаяся ткань – первое впечатление от первой книги Артура Соломонова. И страх: как бы не порвалась, не просела ближе к концу – это мы видали, увы, слишком часто. Но плетение не рвётся, полёт нормальный. Вот только лёгкости становится всё меньше. А драматизма – больше. Был забавный шарж – стала лирическая мистерия. Не потеряв в реализме, а точнее, в той неуловимой и искусной правдивости, о которой Станиславский мог бы сказать: верю!
Знать театр. Любить театр. Презирать его, восхищаться им. Это можно только всё вместе – если уж пишешь о театре художественно. Ведь там люди – лицедеи, покорно и сладострастно примеряющие личины и порой, сойдя со сцены, забывающие их снять. Ведь там – творцы, мимолётно, буднично, профессионально воплощающие бесконечное множество личностей. Там текст, и метатекст, и подтекст – в хорошем театре, как и в книге Соломонова. А ведь бывает проще[?] и ещё как бывает!
Проще – снимают в сериалах. Проще – пишут в иронических рыночно-успешных детективах. Есть молодой человек, есть девица. Он – легковесный, она – легкомысленная. Или наоборот. Есть тиран-режиссёр, от которого зависят юноша с девушкой. Есть вожделеющий олигарх, от которого зависит режиссёр в частности и искусство в целом. Есть честолюбивый священник, который пытается окормлять олигарха. Выглядит приемлемо. Даже актуально. Приправим сценарий фирменным первоканальным юмором (недоюмором, скажет читатель, заразившийся стилем Соломонова). И вот уже можно снимать малобюджетный фильм в декорациях любого театра близ Тверской и в небезосновательной надежде отбить затраты. Фактурой роман Соломонова притягателен для киноделов-попсовиков, и, несмотря на это, будем надеяться, что ему удастся избежать участи немудрящей попкорновой экранизации.
Трудно сказать наверняка, когда, с какого места нелепые герои Соломонова начинают вызывать сочувствие. Трудно прежде всего потому, что они и тогда ещё остаются смешными, в некоторых сценах – гомерически-смешными. Мы ещё хохочем и презираем их. Мы их уже любим. А впереди – самое несмешное. Впереди маячит смерть. В театре в таких случаях на сцене висит ружьё. А у Соломонова – говорят о смерти. Боятся смерти. Убегают от смерти. А она всё равно придёт – не спеша и когда захочет. Мы это предчувствуем. Может быть, даже пытаемся игнорировать это предчувствие. Но она придёт. И нам станет грустно. Нам станет хорошо.
Свести театр и церковь, преобразить церковь – актёрством, воспламенить театр – проповедью… эта идея одновременно пришла к двум виртуозным инженерам человеческих душ: священнику и режиссёру. Отныне они, любя и ненавидя талант друг друга, устремятся к взаимоуничтожению, не разбирая средств, дёргая за нити марионеток, – и выйдут из схватки с неравным результатом. Это будет противостояние, в котором проигравшие окажутся в выигрыше… человек порой не знает, чего в действительности ему надо, пока не сотрясутся основы и не останется главное.
"Мир – театр, а люди в нём – актёры" – это трюизм, да. Но попробуйте-ка наполнить трюизм смыслом! В конце концов это не проще, чем поставить свежий и блистательный спектакль по замыленной столетиями аплодисментов пьесе Шекспира. Получится ли со спектаклем – ещё неизвестно. А книга – вот она. И, кажется, она немного о другом: театр – это целый мир, а актёры – тоже люди. Но и об этом надо было суметь рассказать так, чтобы мы поверили. Что до ружья, которое наконец выстрелило, наполнив марионеток жизнью и трепетом, то существует ли жизнь вечная для человека – неизвестно, но дождь идёт над океаном, и это верный признак того, что она существует в принципе.