О поэте никто не скажет лучше его стихов. Тут главное - успеть расслышать, пока толща времён не поглотила голос и не оставила вместо Поэта миф о нём. Галина Ульшина, чьи стихи предстоит оценить читателям "ЛГ", писала с детства, но, по её словам, «что-то значимое появилось не скоро». Пришлось окончить пару вузов, вырастить сыновей, потерять мать. Сейчас Галина – лауреат и победитель нескольких конкурсов, в том числе международных. Автор нескольких книг прозы и стихов. Живёт в Батайске Ростовской области, словно подтверждая мысль о том, что в Поэзии нет столиц и провинций. Есть только талант, боль и радость бытия.

Марина Кудимова

Галина УЛЬШИНА  

Батайск, Ростовская обл.

* * *

Как горький гул славянской крови

смывает язвы с языка –

уйдёт разгул, и в каждом слове

ещё проступит чистота,

и в генетическом порыве

восстанет русский стойкий ген,

сейчас – стоящий на обрыве

оборванный абориген.

Перелётное

Нагулялись[?] Гули-гули…

Гулек – злые ветры сдули,

струи мыли, тучи гнули –

выгоняли наших гулек:

кто в Египет, кто в Израиль,

кто в Америку, не сразу,

улетали в ритме вальса, –

Аллилуйя улетальцам…

Нам, синицам и воронам,

чутким к духам посторонним,

небо ширше и ширее –

вот и дышим, как умеем:

в ритме марша задохнулись,

в ритмы вальса не попали…

Научите, гули-гули,

как вы фениксами стали?

…Первых перьев отпечатки –

наших парий загогулины –

ищем на своей брусчатке…

Вот такие «гули-гули» нам.

Мозамбик

Говорят, в последний час, как в фильме,

снова жизнь проносится в глазах –

а меня кружили серафимы,

из углов смотрели образа,

и рвалось, как ветхая тряпица,

моё сердце, не перенеся

боль несоответствия амбиций

с разведеньем кур и поросят.

Врач кольнул не дозой анальгина:

Сорок пять? Пажи-и-ли!.. – Пожила...

И опять сомкнули серафимы

надо мною чёрные крыла…

Не спасло от бед образованье:

крах стране – Гайдар – дефолт – Чечня…

…А в деревнях русских зори ранние,

и с рассветом вкалывала я

в огороде… куры… В это утро,

с капельницей в обе-две руки,

я ревела, чуть живая дура,

что умру, не видя… Мозамбик!

И зачем учительнице – Африка?

На черта ледащей Мозамбик,

если смерть с косой знакомым абрисом

мне в окошко адресно грозит?..

Врач бесплатно раздавал советы,

чтоб, мол, затаилась я на миг –

но… вставали в Африке рассветы,

над землёй незнамой Мозамбик,

и светились маковки кокосов,

шли слоны под обезьяний крик –

ни-че-го я, кроме абрикосов,

не видала… Надо – в Мозамбик!

Никаких я денег не считала –

где им быть? – но на единый миг –

русская учителка мечтала

хоть глазком увидеть Мозамбик!

За окном январь. В палате – холод.

Ёлку под гирляндами знобит…

Мне не нужен серп, зачем мне молот? –

д[?] смерти хочу я в Мозамбик!

Ну уж нет, – закручиваю фигу я, –

не пришла ещё моя пора!

Я, покамест Африку не видела,

ни за что не стану умирать!

Так, с недосягаемой надеждой,

зажилась, не знаю, как и быть, –

поблагодарить хочу я нежно

недооценённый Мозамбик.

* * *

Чуть позавидовать Гомеру,

без страха глядя сквозь века,

Тредиаковскому – слегка,

Державину и Кантемиру,

на гений Пушкина взглянуть

свинцовой пулей дуэлянта,

по древу мыслью проскользнуть

среди губителей таланта;

принять Поэзию как рок,

сразиться с веком-алабаем,

что – в Рим? – в Нью-Йорк или Дубаи,

черкнуть подруге пару строк;

сводить сотрудников с ума

лица не общим выраженьем,

перчатки путать, а на шее –

пускай болтается сума;

с протянутой рукой пройти

средь спонсоров и меценатов,

но фрак среди своих манаток

для Нобелевки не найти;

черновики поставить в ряд

поэтов серебряно-вечных,

как холодеют лоб и плечи –

почувствовать – писал не зря…

Прийти на фестиваль стихов,

всех победить и огорошить –

и убояться вдруг, до дрожи,

произнесённых слов.

Предрассветное

Воздух шинкуя пластами сала,

пьёт ноябрю сакральную дату

с хлебом – сколько ни съешь – мало,

к старости – как ни прямись – горбатый.

Дорога пряма, словно правда прежде,

если не полнить карманы утлые,

ты – на финишной. Стонешь реже,

всё присаливая прибаутками.

Если романы пишутся – дышится,

только сжимается время шагренево…

Брось же! – смотри, как рассвет колышется,

красный и синий сводя в сиреневый.

Будет рассвет поджигать окраину,

день раздувая сосредоточенно,

брось же писать! – и живи правильно,

Б-г поможет, если захочет.

Хочешь? – я выучусь шить и стряпать,

буду носки собирать по дому,

хочешь букофф? – начни корябать

пару петроглифов веку другому,

доктора вызови, ляг в больницу,

выйди на пенсию по болезни –

ноль забот, вот тебе и Ницца,

вот и дыши, сколько вдоха влезет!

Нет же!.. Ночами твои литгерои

входят, сражаются, бьют – умирают,

пьют, рождаются, ржут и воют –

всяко взрывая чертоги рая.

Царства законные изнутри них

рвутся наружу, и – вот уж схватка! –

ты – то ли Нестор, Гомер ли, Плиний,

может ты Гитлер? Твой бункер – хатка…

Разве власть на здоровье – сменишь?

Не равноценен обмен и с хлебцем…

Твой роман со Временем – фетиш,

что тебе, Rexus, до нас, плебса?

Боже… утрачен такой мужчина –

хоть заспиртуй! – сохранив образчик…

Если Ты не найдёшь причины –

выжить ему – помоги собраться.

Что уж… Я не трепещу, плача,

выдержу всё, только сердце ёкнет…

Если «крест мой по силе» – значит,

я, мой Леннон, и есть твоя Йоко.

Так и запомню тебя с нимбом

дня под сакральной датой колючей.

Только слова, что сказать могли бы,

тайной своей так и будут мучить.

* * *

Разинул пасть футляр баяна,

который тем и знаменит,

что лишь когда хозяин пьяный,

футляр расстёгнут и раскрыт.

И соблазняя позолотой,

сверкало кнопок домино,

и светлоокая Шарлотта

на скатерть капала вином –

там, в искорёженном Бунслау...

О как же, Господи, давно

Шарлотта – Сталину во славу –

за их капут пила вино...

И был и цел, и юн хозяин,

плескался вальс «Осенний сон»,

и столько было просто мая,

что не баян, а бандеон

притангивал мотивы страсти

и юбкой ноги обвивал,

и не было ни стран, ни старости –

одной любви девятый вал!

Он забывал потом про лагерь,

про искалеченную кисть,

и огнедышащие флаги с его окна слетали ввысь

в разреженную синьку мая.

И водку, молча, сам с собой,

он пил, Бунслау вспоминая,

и день, когда был молодой.

Постный Сирин

http://litzona.net/globalogos/ http://litzona.net/show_11078.php

Судьба меня сажает на кукан.

Я – вольная!.. Я в окна бьюсь и двери,

и – разбиваюсь, пригубив обман,

и, распадаясь, припадаю к Вере…

Так лисы припадают к зеленям,

в овсах врачуя раненое тело,

беглец так пробирается к коням,

среди копыт проскакивая смело…

На волю-ю!... – сети прочь и кандалы! –

я слова жажду местного пророка!

Но искушения матёрый клык

вонзается в меня с пол-оборота!..

Обрушусь я в лампадный окоём,

челом к Державной – попросить защиты –

пророков НЕТ в Отечестве моём,

мои грехи распяты и забыты.

Пить!!! – воли безмятежное виНО –

на волю!.. Только «НО» меня тревожит…

На во-о-олю!… Что-то растревоже-НО,

оно корёжит, гложет и треножит,

и – гнёт меня в горбатую дугу,

восьмёркою свивает, жалким червём,

и вновь – ДУШИ, а не хулящих губ –

Творец коснётся Светом невечерним…

* * *

Втиснувшись в имена

женщин, в тебе гостивших,

не захочу менять

прошлого. Жгучий стимул

выплатить свой оброк

за несудьбу «дождаться»…

Где же ты был, мой бог,

где развевал штандарты?

Вышепчи имя моё…

Средь не принявших семя –

словно порой осенней –

высей в незабытьё

имя моё, что грош.

Может, ты в час последний

имя – как грошик медный –

выдохнешь и – уйдёшь…

Теги: Галина Ульшина , современная поэзия