Александр МЕЛЬНИК
* * *
На осени - жёлтый саван.
Дым ладана над рекой.
Борей затянул гнусаво молитву за упокой.
Гусей чернокрылых стая
сбивается в клин, а я
прилежно цыплят считаю
на краешке бытия,
чтоб снова в глубоком трансе
скукожиться до весны –
печальны мои балансы, резервы мои скудны.
Я плохо стерёг курятник,
а то б дробовой заряд
давно получил стервятник,
таскавший моих цыплят.
Посмотришь назад – химеры, мегеры,
любовный вздор,
и всё прожилось без меры,
напрасно, наперекор,
назло, безрассудно, мимо,
а впрочем, зачем тужить,
ведь та, что ещё любима,
ещё позволяет жить.
* * *
Не всё безмятежно нежить покой порога,
настала пора поставить свою пяту
на тонкую грань и смело направить ноги
туда, где не жить поэту невмоготу –
в немыслимый дома водоворот событий,
в обитель сладчайших голубоглазых дев,
туда, где любовной лодке
не биться с бытом,
где с лодочником общаются нараспев.
Я в дивном краю воздвигну свои хоромы
и стану для местных гурий почти как бог,
но жизнь пролетит, и я вдалеке от дома
всё чаще начну писать про родной порог.
Сквозь линии строк подспудно
проступит тяга
к незримой черте, оставленной за спиной,
она оживёт на чистом листе бумаги,
настигнет меня, удавит и станет мной.
Я буду смотреть в окно
неподвижным взглядом
на калейдоскоп меняющихся огней,
а видеть для всех невидимую преграду –
ту самую грань, и юность мою за ней.
Хоромы сгорят, химеры исчезнут в дыме,
колдуньи мои к чертям улетят во тьму,
и станут стихи печальными и простыми,
как совесть, которой вычурность
ни к чему.
Будни
Проснёшься в три и слушаешь свирель,
отчётливо звучащую в подкорке,
пока её не сменит птичья трель.
На миг уснёшь, но день стучит в каморку.
Звенит будильник. Чёрт стоит в углу.
Пора менять прострацию на бденье –
служить добру и подчиняться злу,
не насовсем, конечно – на мгновенье.
Ложь во спасенье – не святая ложь,
её не втиснуть в белые одежды,
и чёрт сегодня тот же, что и прежде,
и грош цена добру, когда ты врёшь[?]
А впрочем, кто-то ищет этот грош.
* * *
Льежский поезд набирает скорость.
Час езды – рутина из рутин.
От судьбы газетою закроюсь
и уйду в себя на карантин.
Непривычно в раковинных створках
колыхать безжизненную плоть.
Спит душа, как будто мышка в норке –
горсть пространства, времени щепоть.
Вострубят призывно телефоны,
контролёр укусит за бочок.
Смерть, не бойся – я тебя не трону.
Всё и так сквозь пальцы утечёт.
Майя ШВАРЦМАН
Родилась в Свердловске, окончила Уральскую государственную консерваторию им. Мусоргского, скрипач. Из России уехала в 1990 году, в Бельгии с 2000 года.
Автор сборника стихов "За окраиной слов", книги прозы «Георгий и Александра», детских стихов «Стихи для Саши», «Новые стихи для Саши», «Кошкина азбука». Победитель стихотворного конкурса «Эмигрантская лира» в 2010, 2011 гг.
Живёт в Генте, работает в Симфоническом оркестре Фландрии.
* * *
Приятно туристом бродить наугад,
как палец блуждает
страницами книжными,
идти, попирая имбирь и мускат
опавшей листвы на холодном булыжнике.
Держа на уме, как просфору во рту,
возлюбленных строк
стихотворные святцы,
на Гиссельбергштрассе
свернуть в темноту,
но всё ещё медлить и не приближаться.
Согреться отсрочкой свечи за столом
и чашкой «Высоцкого». Выйти из чайной
и дрожью инстинкта найти этот дом –
обитель тоски его мемориальной.
«Здесь жил...», разгораясь поэзией впрок,
снимавший мансарду ли, комнаты угол,
сожжённый смятеньем и сам как ожог
скуластый философ с губами как уголь.
Кто б знал этот адрес,
кто чтил бы теперь
невидного дома карнизы и плинтусы,
когда бы отсюда, расплавивши дверь,
не вырвался русский
грохочущий синтаксис.
Не всё ли равно нам, столетье спустя,
была, не была ли у чаеторговца
на выданье дочка, – причины пустяк
ушёл в примечанья и лёг как придётся.
Сто лет миновало, как здесь пронеслась
чума разоренья любви невзаимной,
триумфом несчастья насытилась всласть
и вдребезги всё разнесла в мезонине.
Под крышей вскипев,
как под крышкой котла,
сглотнула ступенек суставы артрозные
и вынеслась вон, раскалясь добела,
любовная первая страсть студиозуса.
Любовь разрасталась и, расколыхав
рыданьем гортань,
поперхнулась приличьями
и хлынула в город горячкой стиха,
бруски мостовой превращая в горчичники.
Добротным декором его окружал
квартал, досаждая своими услугами,
таращился оком совиным вокзал,
ворочались лавки со снедью упругою.
Под тёплой корицей коричневых крыш
качался кондитерской вывески бретцель,
процентные банки сулили барыш
и высился корпус университетский.
От зноя бульвары свернулись в кольцо,
а кирхи и кухни до ороговенья
застыли под облачным душным чепцом
в апатии средневековой мигрени.
На свет фонарей, как на зов ночника,
бросались секунд бестолковых капустницы
и падали вниз. Их глотала река
толчками теченья
в гранитном напульснике.
Он шлялся до ночи. Как псы, допоздна
калитки лениво засовами клацали
на звук его бега. Болталась луна
латунной медалью у неба на лацкане.
Всё рухнуло топливом в глотку костра.
Летела в огонь сантиментов безвкусица,
лузга восклицаний, частиц кожура,
пылали, треща, устаревшие суффиксы.
Всё было им смято и уценено.
Минувшее было захвачено смерчем и
скручено в узел, и умерщвлено,
и душу хлестало жгутом гуттаперчевым.
К утру миновал наваждения вихрь.
В испарине звуков,
очнувшись от приступа,
он вынырнул из помрачений своих,
собрал на пожарище угли – и выстоял.
Он взял этот город, затерянный средь
других, словно крестик
на вышивке фартука,
и запер его в стихотворную клеть
бесценным трофеем
под именем «Марбурга».
Пешки
Две пожилые пешки движутся к краю
скользкой доски, ощупывая стопой
каждый порожек кажущийся, шагая
с ритмом игры стремительным
вразнобой.
Больше в сторонку жмутся,
боясь оплошки
хода фатального, толчеи, обид,
но не спастись.
Им время ставит подножку,
невозмутимо свой проводя гамбит.
Анастасия АНДРЕЕВА
Родилась в 1973 году в Ленинграде. Образование высшее экономическое. Переехала в Бельгию в 2004 году. До эмиграции работала по специальности, в Бельгии некоторое время – консультантом по русскому языку на фламандском телевидении. Автор сборника стихов «Обратное». Лауреат конкурса «Эмигрантская лира – 2011». Заместитель главного редактора журнала «Эмигрантская лира». Живёт в Брюсселе.
Время
Время лечит, –
Они говорят, они это точно знают.
Это заставляет идти дальше:
Строить и разрушать, строить и разрушать.
В этот раз вышли из дома трое,
Маленький Петя, его старый отец и юная мать.
Взявшись за руки, они пошли через парк,
Через чудесный сад Петиного детства,
Где под каждым кустом лиса или волк,
Или принцесса накрывает на стол,
Поджидая принца из тридесятого королевства.
Было уютно и капельку страшно.
Нет, страшно не потому, что что-то может произойти,
А потому что мир – великан, ростом велик и широк в кости,
С руками-глазами и солнцем в груди –
Не понять его, не обойти.
Однажды Митя увидел, как летит самолёт,
Самолёт был над всем, и так захотелось быть в нём.
Стань самолёт Митиным летуном, крылатым конём, –
Просят мама и папа, –
Пусть он летит, а мы на земле подождём.
Самолёт ничего не ответил,
Покружил, улетел.
А Коля с родителями вдруг вышел из парка,
Чудесного сада Колиного детства,
И остались на память только юбилейная марка
Да книжка с картинками про тридесятое королевство.
Стал Ваня сам ростом велик и широк в кости,
Оседлал самолёт и помчался на фронт,
Чтобы теперь настоящего великана найти
И солнце вырвать из великанской груди.
Прилетел Иван, смотрит – вокруг пустыня.
Посреди пустыни и впрямь сидит великан,
Костюм с галстуком, холёная рожа,
На коленях ноутбук, урча, чьи-то косточки гложет,
На груди вместо солнца чёрный масляный жбан.
Великан протягивает ручищи,
Хватает Ивана и бросает в пасть.
Крик становится громче, крик становится тише...
Как же странно: появившись однажды – так просто пропасть.
Ванечка проснись
Не кричи во сне не плачь
Мама мамочка
Мне приснился палач
Успокойся родной
Теперь ты со мной
На другой стороне
На такой
Где всегда и свет и покой
Я живая и ты живой
Прочее
К вечеру вышлю с верным моим скороходом.
Скоро смогу быть с вами, петь, играть на валторне.
Как истерзался я в душных дворцовых покоях!
Повезло,
Что из южных земель оказался я родом
И теперь возвращаюсь туда, где мои корни,
Чтобы встречать свою старость в душевном покое.
Теги: Современная поэзия