Наталья КРОФТС
Родилась в Херсоне, окончила МГУ имени Ломоносова и Оксфордский университет.
Автор двух поэтических сборников и более 150 публикаций в русскоязычной периодике ("Литературная газета", журналы «Юность», «День и ночь», «Новый журнал», «Новый берег», «Австралийская мозаика» и др.). Стихи на английском опубликованы в четырёх британских поэтических антологиях. Живёт в Сиднее.
АВСТРАЛИЯ
Мы уплываем - словно шаткий плот,
чуть не слетевший вниз, в земную полость,
когда планета ринулась вперёд –
и древняя Пангея раскололась.
И мы – на ней. Пришельцы. Чужаки.
Колёсами цепляемся за камни
меж бесконечным морем и песками
и чувствуем – на нас глядят веками
чужих теней тяжёлые зрачки.
Мы здесь в плену. Пустыня и вода.
Звоним глухим, усталым абонентам[?]
Мне страшно оставаться навсегда
в смирительной рубашке континента.
* * *
Ты, конечно, забудешь и странное это безумье,
непонятный, нежданный,
смешной урагановый бред.
Ты вернёшься в тот мир,
где до слёз надрывается зуммер
в телефоне пустом.
И где найден удобный ответ
на вопросы зачем,
по каким неизвестным спиралям
нас несло через дни –
чтоб, столкнувшись у края земли,
мы друг друга с тобой
беззастенчиво, бешено крали
у стреноженных дней.
И над нами шумел эвкалипт,
удивляясь неистовой страсти
двуногих растений,
что пришли в этот лес –
и расстаться почти не смогли.
Ты, забудешь, любимый.
И только останутся тени.
Две счастливые тени – у самого края земли.
* * *
В любой из масок – или кож –
ты неизменно безупречна:
спектакль хорош!
Но вдруг замрёшь,
нежданно понятая встречным,
как беспристрастным понятым –
до глубины, без слов и фальши
дрожащих губ, до немоты…
Скорей к нему? Но немо ты
шагнёшь назад – как можно дальше
от беззащитной наготы,
когда – во всём, конечно, прав –
твой гость, не вытирая ноги,
придёт, чтоб разбирать твой нрав,
твои пороки и пороги.
Как театральный критик – строг,
внимателен и беспощаден
он составляет каталог
в тебе живущих ведьм и гадин.
Он справедлив. Отточен слог.
Ему неведомы пристрастье
и со-страдательный залог –
залог любви и сопричастья.
И ты закроешь двери, чтоб
свой собственный спектакль – без судей,
без соглядатаев, без толп
смотреть:
как голову на блюде
несут и, бешено кружа,
в слезах танцует Саломея,
как капли падают с ножа,
как Ева искушает Змея,
как Брут хрипит от боли в такт
ударам, завернувшись в тогу…
А критик видел первый акт.
Не более. И слава Богу.
* * *
Остатки снега с черепичных крыш
прозрачным языком февраль слизал.
Флоренция. Туман. Из тёмных ниш
на нас глядят белёсые глаза.
Насмешливо: для них давно не нов
наш юный мир из разноцветных снов,
из первых путешествий – Рим–Париж,
из твёрдой веры в истинность афиш –
прекрасный вид,
открыточный закат…
из первой безболезненной любви –
наверное, последней.
А пока
в своей беспечно-эфемерной вере
над Арно мы с тобою кофе пьём,
в постылой нише белый Алигьери
вздохнёт – и с грустью вспомнит о своём.
* * *
Во мне – заевшая шарманка:
«люб-лю, люб-лю».
То жар, то свет, то вой подранка,
то шаг в петлю.
Вокруг себя вслепую шарю,
свой мир дробя.
Зачем мне это полушарье,
где нет тебя.
ЗАРИСОВКА ИЗ ШРИ-ЛАНКИ
Конец июля. Влажная жара.
Здесь мошкара устраивает танцы
на тёмных ликах сказочных посланцев
других миров.
Даров цветистый ряд.
Обряд.
Поют.
Жуют.
Снуют.
И спят.
Как мошкара, на звуки заклинанья –
или молитв – мы движемся вперёд,
под ступы белокаменный живот,
беременный уже ненужным знаньем,
мы, пилигримы, суетная нить –
коснуться, помолиться – и забыть.
Назад иду сквозь лес. Тропа пуста.
Мангуст – два глаза, круглых от испуга –
вдруг глянет на меня из-под куста
и – Будда правый! – мы поймём друг друга.
ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ МИРОВ
…А между тем вовсю ревел прибой
И выносил песчинку за песчинкой
На побережье. Воздух был с горчинкой
От соли океанской – и от той,
Что выступала на горячей коже
Там, в комнате, в пылу, у нас с тобой…
А между тем вверху, на потолке,
Два существа сплелись в кровавой драме:
Металась муха в крохотном силке;
Нетерпеливо поводя ногами,
Паук ждал снеди в тёмном уголке
И к жирной мухе подходил кругами…
А между тем в романах, на столе,
Кого-то резво догонял Фандорин,
С соседом вновь Иван Иваныч вздорил,
И рдел, как кровь, гранатовый браслет...
А между тем извечная река
Текла сквозь наши сомкнутые руки,
Через любовь и смерть, погони, муки,
Сквозь океан, шумевший здесь века, –
И паутинки блеск у потолка.
А между тем…
Нора КРУК
Родилась в Харбине, с 1942-го работала журналистом в Шанхае, а позже – в Гонконге. Русские стихи вошли в антологию «Русская поэзия Китая», публиковались в русскоязычной периодике: в «Литературной газете», журналах «Новый журнал», «Интеллигент. Избранное», «Белый Ворон» и др. Автор трёх сборников английских стихов, призёр Содружества австралийских писателей (1993) и Ассоциации австралийских писательниц (2000). С 1976 г. живёт в Сиднее.
* * *
Белые, чистые хлопья на этой панели
В грязь превращаются. Белые, чистые – в грязь.
Город жестокий украсить они не посмели,
Он ненавидит всё чистое, не таясь.
Вот он – Шанхай. Над чудовищным месивом грязи
Льётся из окон высоких прикрашенный свет,
Судьбы людские без смысла, без цели, без связи
Прячут от жизни нарядные тюль и жоржет.
Климат душевный тяжёл, ограничены дали,
Страшно, что вакуум жизни уютен и чист.
Люди и сами смертельно уютными стали,
Тянет в болото безжалостный город-садист.
* * *
Ясен мир размеренных занятий,
Жизнь безоблачна? Какая ложь!
Искус несомкнувшихся объятий
Заронил мучительную дрожь.
Только внешне я ещё спокойна.
Всё в душе смятенье и тоска.
Знаю: и грешна, и недостойна,
И к непоправимому близка.
Горький хмель переполняет вены,
К чистой радости не подойдёшь,
А когда сомкнётся круг измены,
Я вживусь в чудовищную ложь.
* * *
Мы лечились Парижем.
Французским и русским.
Богомольным, похабным,
широким и узким.
Красота каждодневна,
как хрусткий батон.
Бредит славой и гением Пантеон
В ресторанчике русском
«Вечерний звон».
Бредит…
Мы лечились Парижем.
В листве зрела осень.
В облака прорывалась
умытая просинь.
Пёстрый говор Метро,
Сакре-Кёр и Монмартр.
Город яркий, как ярмарка,
мудрый, как Сартр,
Тасовал нас колодой
разыгранных карт.
Париж!
* * *
Бывает ночь,
когда мне тридцать лет…
Ну, пятьдесят –
да ведь не в этом дело!
А в том, что ночью
закипает бред,
И молодеют и душа, и тело.
И радость расцветает,
как сирень,
Считаю лепестки,
смеюсь и плачу.
Я не сумела удержать тот день,
Не верила, что я его утрачу.
* * *
При всей моей любви
К словам живым и мёртвым,
Непонятым словам,
Словам трусливо стёртым,
Я не сказала тех,
Что жгут сегодня грудь.
Шепчу себе: забудь.
Юрий ВАЙСМАН
Родился в городе Калинковичи, что в Белорусском Полесье. Окончил Рижский политехнический институт, по специальности инженер-строитель. Автор двух сборников: «Исповедь» (1989) и «Рубикон» (1991). C 1994 г. живёт в Мельбурне.
* * *
Мгновение – и осень далека,
Сопротивляться незачем и нечем.
Пусть не зима, а лишь её предтеча,
Не сам Господь, но всё ж его рука.
Мгновение – и мы обречены
Дышать на пальцы и писать на стёклах.
И зябнут тополя. И мир застёгнут
До подбородка, то есть до весны.
* * *
Задует свечи лунный свет,
Устало, буднично, неброско.
И звёзды в зыбкой синеве
Застынут капельками воска.
И все забудутся во сне,
Кто грешен был и кто безгрешен.
И небеса осыпят снег,
Как запоздалый цвет черешен.
* * *
Фонари застывшим светом
Лезут в душу снегопада.
Над заснеженным портретом
Позабытая лампада.
Позабыта словно милость,
Словно отзвук. Словно эхо.
Словно что-нибудь случилось.
Словно кто-нибудь уехал...
* * *
Отшумев, растаяла в тумане
Буря, бушевавшая в стакане,
И душа по-прежнему чиста,
Трепетно внимающая звуку,
Как рука, сжимающая руку,
Как к устам прижатые уста.
Мы всё ищем зыбкую свободу,
Всё мутим измученную воду,
Но за штормом вновь приходит штиль,
Оставляя после урагана
Муть на самом донышке стакана
И в карманах ветер, соль и пыль.
Александр ГРОЗУБИНСКИЙ
Родился в Харькове. Печатался в русскоязычных журналах и газетах Австралии, США и России «Витражи», «День литературы», «Интеллигент» и др. Стихи вошли в сборник современной русскоязычной поэзии «Золотая книга», вышедший в Дюссельдорфе в 2011 г. С 1992 г. живёт в Мельбурне.
* * *
Крупные беды гложут,
Мелкие теребят.
Был бы я помоложе –
Я бы любил себя.
Ну a теперь негоже.
Дa и не хватит сил.
Был бы я помоложе –
Я бы себя убил.
* * *
В суть не ворвусь. Из пошлости не вырвусь.
Так мало сделал, а уже устал.
Я рос таким талантливым, а вырос...
Я был таким доверчивым, а стал...
На ласку не ведусь – боюсь обжечься.
Создав из одиночества уют,
Давно поступок заменяю жестом
И в зеркале себя не узнаю.
Стансы воскресного вечера
Тишина изгибается смерчами,
Пустота обступает химерами,
Наказанье Воскресным Вечером
Мне уже полной мерой отмерено.
Принимаю последние почести
Тихой жутью Воскресного Вечера.
Обречённый на одиночество.
Исключённый из человечества.
Инга ДАУГАВИЕТЕ
Родилась в Риге, окончила Латвийский государственный университет. Финалист и призёр ряда конкурсов, в том числе «Пушкин в Британии», «Эмигрантская лира». Публиковалась в журналах «Австралийская мозаика», «Интеллигент. Избранное» и «Витражи». C 1994 г. живёт в Мельбурне.
* * *
Города моего госпиталь и роддом,
Серых дорог и стен рваное полотно.
Ломтик моста застыл над зелёной водой,
Дым окутал кресты стынущих куполов.
Серая плоть небес. Чёрная грязь земли.
Вспыхнет алым огнём город несколько раз –
Зарево – горизонт – сотни, тысячи лиц.
Не различаешь слов. Не замечаешь глаз.
Взрослых «сейчас нельзя».
Школьное «заслужи!»
Золушка ждёт любви. Топит котят сосед.
Города моего мёртвые этажи.
Каждый этаж – беда. Каждый этаж – успех.
* * *
«Натереть пару яблок, добавить сахар и соль»,
Бабушкин голос, и как знакомы слова!
«Полстакана муки, постой, не забудь яйцо...»
Просыпается медленно город.
Пора вставать.
И даже не знаешь, лучше ль такого сна
Под глазами – бессонниц радужные круги.
Невозможно забыть,
но так часто не вспоминать,
Помоги, Всевышний… пожалуйста, помоги.
Талисман
Камешек – слышишь? На берегу найду,
С круглым отверстием камень – Куриный бог,
Там, где вода на счастье и на беду
Звонко журчит, как музыка между строк,
Как на ладони – трещинки да тире,
Ложе воды. Русло – реки, ручья...
Спрячу я камушек где-нибудь во дворе,
И прошепчу молитву. Кузьма, Демьян –
Чтобы собакам слышать шорох любой,
Курам – нестись, коровам –
хрустеть травой.
Наш оберег заветный, Куриный бог,
Наш талисман под стрехой
блестит звездой.
Колыбельная
Помню, мама всё качала сестру –
«Будет принц тебе, красавица, спи...»
Обещали снегопад поутру,
Надо завтра динозавра лепить.
– Сказку, мама! Где коза-дереза!
– Помню бабушку, иконы в углу...
Хорошо бы научиться вязать,
Будем петли пересчитывать вслух.
Сказку? Жил да поживал добрый царь...
От сестры четвёртый год нет вестей.
Перепутал наш Создатель сердца,
Дал не тем! И пользы что в красоте?
Мать на кухне допивает вино,
Скорбно смотрит (как всегда!) в потолок.
За конфетами пойдём в гастроном,
– Сказку?
Жил когда-то Бог... добрый Бог.
Теги: современная поэзия