Когда 4 ноября 2005 года на московскую окраину с дозволения городской власти вышло непуганое поколение русских мальчишек и заявило о существовании забытого Конституцией 120-миллионного этноса, многим казалось, что всё разрядится в нецензурных кричалках и к следующей годовщине само собой рассосётся. Не рассосалось. К юным присоединились те, кто постарше, поопытнее, кому надоело лишь ворчать на кухнях о том, как всё вокруг плохо.

Феномен русского марша с его широким смысловым разноцветьем - от монархистов и социалистов до демократов и родноверов – совпал с тягой населения к неприказному единству перед такими напастями, как депопуляция, коррупция и миграция, которая уже давно напоминает легализованное нашествие. Русский народ, которого как бы нет, после номенклатурно-олигархической революции, кажется, приходит постепенно в себя, вспоминает свою историю и приходит к выводу, что многие нынешние начальники в одной компании с оппозицией не служат национальному большинству, не считают его государствообразующей силой и не несут перед ним никакой ответственности. И спорить тут не о чем: мажорная публика, мечтающая свалить в Лондон, страшно далека от русского мира. Её номенклатурная логика такова: зачем служить тому, чего по тексту ельцинской Конституции формально не существует.

Распад Российской, а затем советской империи наглядно продемонстрировал, что вместо единого вымышленного народа на наших пространствах бурлит гигантский котёл больших, не очень больших и совсем крохотных этносов, которые периодически сходятся и расходятся, дружат и ссорятся, воюют и договариваются. Империи создаются и распадаются, а этносы за редким исключением остаются. Такова действительность, а не камуфлирующие её пропагандистские миражи.

РИА "Новости"

За последнее время кое-что вокруг изменилось. Сначала в умах молодых, а затем и в умах более консервативного поколения. Первый немногочисленный марш в столице, в котором участвовали в основном обезличенные балаклавами фанаты и скины, которых буквально конвоировала усиленная милиция при полной боевой амуниции, с лающими овчарками и конными патрулями, сменился иными шествиями. В ноябре прошлого года в далеко растянувшихся колоннах рядом с коротко стриженными парнями уже шагали вполне цивильные москвичи – часто рука об руку с жёнами, мужьями, детьми и внуками при дружелюбном сопровождении полицейских. Даже на телевизионной картинке было хорошо видно, что в этом пёстром людском потоке люди чувствовали себя своими среди своих – по настроению, по облику и судьбе.

Участники теперь уже традиционного марша вместе со всем русским движением за последние годы повзрослели и стали заметным явлением политического развития как в Белокаменной, так и в удалённых от неё губерниях. Региональные центры, в которых этого марша до сих пор по каким-то причинам не было, можно пересчитать по пальцам. В их числе родной мне Хабаровск. Но и он, судя по настрою инициативной группы из молодых людей, довольно скоро встанет в один ряд с русскими городами, чьи коренные жители заявляют о своих правах.

Слишком долго русские не имели возможности формулировать и воплощать свои национальные цели законными путями и способами. Все права на эту щекотливую тему присвоила поначалу вскормленная в западном духе аристократия, а затем интернациональная партбюрократия. И вот первые ласточки пробуждения в неласковую ноябрьскую пору. Чего от них, по правде говоря, жду? Например, хотелось бы этим маршем напомнить, что Хабаровск является русским городом, а Хабаровский край русской землёй. При этом очень надеюсь на здравое восприятие организаторами шествия происходящих в стране и регионе событий, на их понимание менталитета своих соплеменников и традиционных приамурских народностей. Надеюсь, обойдутся без оголтелого радикализма и нигилизма. Хочется, чтобы русские активисты смотрелись умнее и убедительнее оппонентов, чтобы правоохранители не видели в них заведомых нарушителей, а в митинговой активности было поменьше пустой помпы, как, например, это бывает у «не зависимых» неведомо от кого профсоюзов.

Кстати, раз уж они такие независимые, давно могли бы заняться теми, кто разменивает на мигрантов коренное местное население, словно гоголевские помещики крепостных. В самом деле, что мешает профсоюзным полководцам защищать отечественный рынок труда так же решительно и системно, как японские профсоюзы? Разница между двумя подходами в том, что все японцы ощущают себя одной национальной семьёй, а у нас русская солидарность считается непозволительной роскошью и очень подозрительным делом.

Деятельность профсоюзов сводится по большей части к переговорам с объединениями легальных работодателей о символических повышениях минимальной зарплаты. А кто будет охватывать коллективными договорами и профячейками большую часть коммерческих фирм? Добиваться почасовой фиксированной оплаты труда, замораживания монопольных тарифов, деофшоризации экспортёров, установления надёжных барьеров для иностранной рабсилы? Но нашим политикам и чиновникам, как правило, некогда, потому как они сами по уши в бизнесе.

Всё это к тому, что в условиях нынешней имитации профсоюзной, партийной и депутатской борьбы сторонникам русского движения надо не только маршировать, но и доходчиво разъяснять гражданам, что происходит в социально-экономической сфере и как с этим быть. Ведь национальное неотделимо от социального. Но для этого нужно быть в теме и уметь не только разоблачать, но и генерировать созидательные, конструктивные идеи. Особенно в провинции, где бескультурье открывает дорогу коррупции, коррупция гробит самоуправление, а без самоуправления чахнет всё. Может быть, начинать надо с лучших национальных традиций как фундамента жизни и развития. А с этим у нас всё так запущено...

Взять краеведческий музей, где прошла дорогостоящая реконструкция. Теперь по его не связанным общим замыслом экспозициям заезжий гость может подумать, что Приамурье последние полтора века осваивали не русские люди, а какое-то мультикультурное случайное население. Не говоря уже о более ранних эпохах. И это в то время, когда японцы ищут древние следы своего этноса по всему Приамурью.

Но перед археологами из нашего краеведческого музея на моей памяти никто не ставил такую задачу. В 90-е и нулевые годы экспедиции хабаровских археологов финансировались японцами. С соответствующими последствиями. И вот теперь с помощью обрезанной и однобокой истории пограничного края русским тихой сапой внушается, что они на Амуре гости, пришельцы[?] То есть не коренные жители, а значит, не имеют на него никаких прав.

Заодно из лексикона местных чиновников практически исчезла русская культура. Её теперь называют народной, словно у нашего народа нет имени. Зато остальные народы никогда не забывают упомянуть, их роль подчеркнуть. Вот такая политкорректность. Так Дальний Восток мы запросто потеряем. Сначала психологически, потом и политически…

Предстоящий русский марш может стать удобной площадкой для консолидации общества. А может и не стать. Успех дела зависит от адекватности и ума его организаторов, от желания остальных русских людей встречаться с единомышленниками, друзьями во имя общего дела хотя бы один раз в году. Встречаться, пока ещё есть с кем.

МОСКВА – ХАБАРОВСК

Теги: русский марш , движение