Л. Леонов. Автопортрет

В 2013 г. издательство "Книговек" выпустило в свет шеститомник произведений Леонида Леонова, который составил Захар Прилепин. В первом томе помещена его статья «Неизвестный Леонов». «Неизвестность» эта, по-видимому, заключается в том, что в собрание сочинений не включён лучший и наиболее известный леоновский роман «Русский лес», зато присутствует посмертно опубликованная повесть «Деяния Азлазивона», которую сам Леонов в свои собрания сочинений не включал.

Я очень рада, что в шеститомник вошёл роман «Пирамида», два первых издания которого, предпринятые журналом «Наш современник» и издательством «Голос» в 1994 году, давно уже раскуплены и недоступны новым поколениям читателей. Однако эта публикация вызывает у меня как у редактора романа ряд вопросов. Прежде всего у меня остались продиктованные Л.М. Леоновым вставки, которые он предполагал внести в третье издание романа и которые Прилепин проигнорировал.

8 апреля 1994 г. Л.М. Леонов выдал мне письмо следующего содержания:

«Прошу считать авторской волей то, что Ольга Александровна Овчаренко является редактором, отвечающим за первое и все последующие издания романа «Пирамида», включая и публикации на иностранных языках. Ей доверяется право контроля за недопущением издательствами искажений и сокращений текста, перемещения его эпизодов, выбора вариантов, наиболее аде­кватно отражающих авторский замысел».

Подпись Л.М. Леонова заверена в Институте мировой литературы, главным научным сотрудником которого писатель в тот момент являлся. О существовании этого письма прекрасно известно дочери Л.М. Леонова Наталье Леонидовне, с которой Прилепин обязан был связаться по поводу публикации.

Однако ко мне не только никто не обратился для «выбора вариантов», но Прилепин позволил себе порочащее меня утверждение: «В конце концов, после внесения сотен правок, О. Овчаренко, по-видимому, приняла решение сделать окончательную редактуру без Л. Леонова, иначе, по её мнению, работа бы не закончилась никогда. Последнюю редакцию романа, по сути, собрала в единый текст она единолично».

«Решил Фиглярин, сидя дома»... Что это за «по-видимому» и откуда Прилепин узнал моё мнение? И понимает ли этот инженер человеческих душ, что, утверждая, что я позволила себе самодеятельность в отношении Леонова, он меня оскорбляет?

Я работала с писателем с августа 1992 г. до самой его смерти в 1994 году.

К тому времени Леонид Максимович уже очень плохо видел. Он диктовал мне сотни вставок к роману, потом я уходила домой и интегрировала их в основной текст. В следующий свой визит я читала писателю результат своих трудов, и он правил получившийся вариант.

Прилепин считает, что именно я подвигла Леонова на публикацию «Пирамиды», опасаясь, что иначе труд останется незавершённым. Между тем Леонид Максимович сам хотел, чтобы в той или иной форме роман был закончен и опубликован. По наивности он предполагал, что последнее прижизненное издание будет считаться максимально отражающим авторскую волю. Когда-то так и было, но только не теперь[?]

На трудную работу у него редактором я согласилась, потому что «Пирамиду» мечтал увидеть напечатанной мой отец. Относилась я к ней, как к сакральному тексту: не то что слово - запятую боялась переставить без разрешения писателя.

У меня до сих пор хранятся пять огром­ных папок машинописи романа, которые я собираюсь передать в Институт мировой литературы. К тому же, выражаясь словами апостола Павла, моя работа «не в углу происходила». Вместе со мной на непосредственной фазе сдачи рукописи в печать работал опытнейший редактор из «Нашего современника» Владимир Фёдорович Грачёв. Текст романа неоднократно перечитывал президент издательства «Голос» Пётр Фёдорович Алёшкин, ставший Леониду Максимовичу настоящим другом. Часто смотрели рукопись и сотрудники «Нашего современника», и прежде всего Геннадий Михайлович Гусев. Читал рукопись и Борис Иванович Стукалин. Все эти люди, естественно, также советовали Леониду Максимовичу быстрее печатать роман.

Как известно, писатель ушёл из жизни в год публикации романа. И произошло то, чего он так боялся: из кругов, близких к его семье, стали исходить слухи, что первая редакция романа более полно отражает авторскую волю, а во второй якобы проявился определённый произвол редактора. Текст первой редакции был переплавлен в тигле бесконечных переработок, которым подверг его автор.

Я никогда не была вольным художником. Уже около 25 лет я работаю в Ин­ституте мировой литературы и ни разу не слышала обвинений в научной недобросовестности. Но психологически это понятно: когда в печати стали появляться воспоминания о Леонове, оказалось, что редактурой занимался чуть ли не полк сотрудников.

Первая гласит, что Леонов был внутренним эмигрантом, и явно упрощает его творчество. Леонид Максимович многое не принимал в советской власти, но многое и прощал ей за восстановление России как великого государства. Он был советским писателем, в том числе и в замечательном романе «Русский лес», который Прилепин столь высокомерно проигнорировал.

Вторая заявляет о враждебности Лео­нова православию. Характеризуя одного из героев «Пирамиды», Прилепин пишет: «О, Матвей ни разу не молится Ему. Кажется, он вообще забыл, что такое молитва, разуверился в её смысле. Он – священник, почти растративший веру, опустошённый не столько даже жизнью, сколько собственными навязчивыми сомнениями… Признаем честно: с точки зрения православной церкви роман-наваждение «Пирамида» – карусель ересей»…

Думается, что это опять же упрощение. Молиться не обязательно словами, можно прожить жизнь как молитву. Леонид Максимович был верующим человеком. У него в кабинете висел портрет святого Амвросия Оптинского. В романе он хотел показать, как вся Россия ошибочно пошатнулась в вере и как мучительно к ней возвращалась. Один из первых его сеансов диктовки мне действительно назывался «Ереси Матвея», но ведь писатель сознавал, что размышления старофедосеевского батюшки об ошибке Творца являются еретическими, и в дальнейшем он показал, как о. Матвей отходит от своих заблуждений. Леонид Максимович всё время боялся «перегнуть палку» в изображении ересей. По этому вопросу он консультировался с крупнейшим православным авторитетом митрополитом Питиримом (Нечаевым). Именно в результате беседы с ним многие эпизоды романа были доработаны, и мне продиктованы знаменитые слова: «С Богом не мудри, памятуя, что сказка должна быть страшная, сабля вострая, дружба прочная, вера детская»…

Трудно мне согласиться и с тем, что «в видениях о. Матвея человечество уходит в неведомое, растворяется там и Христос остаётся один…»

На самом деле роман заканчивается тремя совсем другими эпизодами. Первый – это трагикомическая любовная сцена между символизирующими инородческое начало Юлией Бамбалски и Сорокиным, низводящая их с ими же созданного пьедестала. Второй – исчезновение Дымкова с Земли на глазах у Дуни. Ангел отказывается служить царям земным и уходит с Земли непобеждённым. Третий – посещение автором старофедосеевского погоста и обнаружение исчезновения семьи Лоскутовых, ушедших опять же, чтобы жить по-своему, а не чужому разумению. Всё заканчивается довольно-таки оптимистично.

Несмотря на свою работу редактором «Пирамиды», я не считаю этот роман лучшим произведением писателя. Так, с моей точки зрения, лучшим воплощением «князя мира сего» у Леонова является не Шатаницкий из «Пирамиды», а Грацианский из «Русского леса».

Но этому роману не нашлось места не только в составленном Прилепиным собрании сочинений Леонова, но даже и во вступительной статье к нему.

Вообще же вместо досужих рассуждений о «единоличном» редактировании «Пирамиды» давно пора заняться подготовкой фундаментального комментированного издания «Пирамиды». Место Захара Прилепина в этом процессе мне представля­ется смутно.

Ольга ОВЧАРЕНКО, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького

Теги: Леонид Леонов , Захар Прилепин