Долгое время Вера Кузьмина вела программу "События. 25-й час" на ТВ Центре. Теперь она появляется на экране реже, но результат её работы не менее заметен - она снимает документальные фильмы, берётся за очень острые темы, часто скандальные и разоблачительные.

– Из того, что вами сделано в жанре телепублицистики, наверное, самым значимым стал фильм «Убить русского в себе» – исследование российско-украинской истории на фоне оранжевой революции. До сих пор этот фильм живёт своей бурной жизнью в интернете. Последняя ваша работа уже о так называемом евромайдане – самое интересное исследование, как мне кажется, из тех, что показали телеканалы России на эту тему[?] Расскажите, почему такое внимание вы уделяете Украине? Что осталось важного за кадром?

– К сожалению, почти всё. Просто 150 лет «украинствования» никак не вмещаются в 52 минуты (стандартный хронометраж такого фильма). Но главное, впервые за 90 лет мы сказали вслух и громко: Украина – это искусственный проект по расчленению русского народа и России. Однако очень многими интереснейшими фактами, деталями пришлось пожертвовать. О том, например, как подтасовывались решения императорской Академии наук о признании мовы языком, а не диалектом. О том, что в 17-м году в Киеве пришлось устраивать специальную пропагандистскую кампанию по объяснению, кто такие украинцы. О том, как товарищ Ленин водил дружбу с главным идеологом украинского интегрального национализма (т.е. фашизма) господином Донцовым, откуда они брали деньги и на революцию, и на вполне обеспеченную жизнь. Сейчас националисты снесли памятник Ленину в центре Киева. А на самом деле, если бы не Ильич, никакой «незалежной» в принципе не возникло. Так что «свободовцы» по-хорошему должны скинуться и поставить ему памятник в каждом городе. За кадром остались и тысячи других фактов. Так или иначе, все они свидетельствуют, что существовало на самом деле два проекта разрушения страны – красный и жовто-блакитный. Красный не состоялся. Сейчас наблюдаем жовто-блакитный.

Но как бы ни относиться к вождю мирового пролетариата, этот памятник был символом освобождения города от немецких захватчиков. Фашисты, войдя в Киев, первым делом снесли именно его. В 2013-м – то же самое повторила «Свобода»… И ещё одна параллель: с 1945-го (когда страна лежала практически в руинах) по 1967 год прошли точно те же 22 года, которые Украина живёт уже независимым государством. Сравнивать, что было сделано в стране тогда и сейчас, думаю, даже нет смысла. Да, у России тоже нет серьёзных прорывов. Но во многом именно потому, что нам сложно жить фактически с ампутированной половиной национального организма. Кстати, аргумент, который я часто слышу, а вот, мол, зато там свобода слова, – полное враньё. Ни на одном телеканале даже теоретически невозможен показ чего-то действительно альтернативного.

На Украине уже вполне комфортно чувствуют себя откровенно фашистские партии, и при этом отправляют на нары единственного депутата Верховной рады, который посмел ослушаться президента Януковича, выступил против интеграции с ЕС, призывал к тесному сотрудничеству с Таможенным союзом. Я про одессита Игоря Маркова. Одновременно из эфира буквально вырубили принадлежащий Маркову телеканал и прессуют созданную им партию. Всё за то же – за призыв к нормальным отношениям с Россией. Фактов хватит на десятки фильмов, интерес к теме не остывает. Вот сейчас мой фильм «Евромайдан за кадром» всего за месяц посмотрело только на You Tube уже 220 000 человек.

– Как бы вы определили жанр, в котором сейчас работаете?

– Документальное кино. И – репортаж. Очень важно точно жанр определять и ему следовать. А сейчас как-то смешались понятия. Приятная, расслабляющая музыка, красивая картинка, телевизор уютно работает как камин – это не документалка, это видеозарисовка. Интересный рассказ о неизвестных публике, но хорошо известных специалистам фактах – лекция. Набор фактов – репортаж. Набор фактов и объяснение, почему они происходят, почему именно эти, а не другие факты определяют нашу жизнь, – вот это уже документальное кино. Этот жанр, на мой взгляд, – вершина тележурналистики. Надо не просто уметь отличать факт от новости, но и как-то объяснить суть явления, попробовать угадать, что именно будет составлять «портрет нашего времени». Кстати, именно этот жанр сейчас наиболее востребован. Неправда, что «пипл хавает» (выражение одного большого теленачальника) всякую низкопробную ерунду. Неправда. Не хавает. Спрос на то, чтобы называли вещи своими именами, чтобы не врали, – огромен.

– Многие ваши фильмы (например, о декабристах) требуют от автора погружения в историю. Чего больше в итоговых пятидесяти двух минутах – субъективных суждений или исторических фактов?

– Мне кажется, что до сих пор мы знаем собственную историю очень плохо. После 91-го года коммунистический миф просто сменился на свою противоположность – миф либеральный, но вранья от этого меньше не стало. Видимо, миф гораздо удобнее в употреблении, чем исторический документ. После того, например, как я сделала фильм «Мираж пленительного счастья», где с документами в руках показала, чего конкретно декабристы добивались, почему борцы за свободу не отпустили ни одного своего крепостного, зачем требовали разрушения армии, как собирались убить всю царскую семью, включая женщин и малолетних детей, – на меня посыпался град упрёков. Одна дама в «Московской правде» прямо так и написала: как вы посмели покуситься на идеалы, воспетые Тыняновым и Мережковским. Но, пардон муа, Тынянов и Мережковский – это художественная литература, давайте говорить об исторических событиях с архивными документами в руках. Самое смешное, что эти документы отнюдь не тайна за семью печатями. Планы декабристов висят на стене в музее Петропавловской крепости. Их просто никто не читает. Нам так вбили в голову, что это были светлые рыцари без страха и упрёка, что уже и нет необходимости эти слова перепроверять. Или другой пример. Почему-то считается, что 4 ноября – навязанный праздник, такая альтернатива 7-му. Кого ни спроси: а кто такой был Козьма Минин, в лучшем случае скажут – который с Пожарским. А ведь это была не просто дубина народной войны, бессмысленная и беспощадная. Всё как раз было очень осмысленно. Деньги на ополчение собирались всем миром, но тщательно записывали, кто и сколько сдал, и после воцарения Михаила Романова всех этих людей освободили от уплаты налогов. Именно Козьма Минин наладил не просто партизанский отряд, выгнавший поляков. Нет. Он в кратчайшие сроки создал стройную, отлаженную государственную систему – с порядком сбора налогов, карантинными и санитарными службами, была разработана даже новая тактика боя, ведь противником был не кто иной, как один из самых именитых полководцев своего времени гетман Ходкевич, бивший турок и шведов. И вот он – взял и проиграл простому мужику? Значит, не так-то этот мужик был прост… В конце концов для нормального человека эта история несколько интереснее, чем перипетии семейного быта Пугачёвой с Галкиным. Проблема в том, кому интересен этот самый нормальный человек…

– Должны ли быть какие-то ограничения для журналиста при выборе той или иной темы? Существуют ли для вас границы компетенции, этические барьеры?

– Ограничения есть. Во-первых, могу ли я сказать по теме что-то новое? Во-вторых и это главное, зачем я это говорю? Точный ответ – а зачем вообще ты берёшься за съёмки – определяющий. Если он есть – всё, полдела сделано. Фильм как минимум посмотрят. Что касается границ компетенции, ну а как же без них? Компетенция журналиста, по сравнению даже с самым юным и начинающим специалистом в любой узкоспециализированной области, крайне низка. Для того чтобы избежать фактических ошибок, есть эксперты, консультанты. Журналист же должен сделать главное – сформулировать проблему. Важную и интересную не только для него. А этические барьеры в журналистике ничем не отличаются от этических барьеров в любой другой профессии. Только на экране гораздо заметнее, что ты собой представляешь.

– Вот, к примеру, у вас был фильм «Вышка» о приговорённых к пожизненному заключению, из которого можно сделать вывод, что всё-таки в России следовало бы отменить мораторий на смертную казнь… Не слишком ли самонадеянно – подводить зрителя к такому решению?

– А, по-моему, только так и нужно. Если фильм не подводит зрителя к решению (при этом важно заметить: подводить – не диктовать), то зачем тогда вообще делать кино? Все эти «с одной стороны, нельзя не признаться, а с другой, нельзя не сознаться» – хороши для научной работы. Но не для публицистики. В фильме ДОЛЖНА быть точка зрения. Да, с ней можно не согласиться. Да, её можно оспаривать. Но она должна быть аргументированна. И должна быть.

– Вы можете привести пример, когда вы что-то хотели изменить и сделать это получилось? Речь о действенности журналистской работы…

– Ну, тут уж не мне судить. Но если после моего фильма кто-то захочет перечитать исторические документы, книги – хотя бы для того, чтобы написать гневный пост в интернете, – уже хорошо. Точно знаю, что после документальной серии «ЗараZA» и «Слабый должен умереть» начались масштабные проверки в области биобезопасности страны, состояния дел на нашем лекарственном рынке. Ну, или взять тот же тезис, что нет никаких трёх братских народов – россиян, украинцев и белорусов, а есть один народ. Раньше об этом даже говорить публично не решались. А сейчас о едином народе говорит президент страны. Изменения «общественного климата» – налицо. И если в этих изменениях есть хоть капля моего труда, значит, я, как говорил Глеб Жеглов, уже не зря получаю свою рабочую карточку.

Вопросы задавал Вадим ПОПОВ

Теги: Вера Кузьмина