Год 1991 был последним, когда моя бабушка ещё выписывала "Роман-газету". Роясь юнцом в пыльном архиве, я наткнулся на рассказ «Маленький рай». Так состоялось моё первое знакомство с великим аргентинцем, носящим столь ядрёное для русского уха имя.
Хулио Кортасар. Ударение на втором слоге. На всех знаковых фотографиях на тебя смотрит красивый сорокалетний мужчина с неизменной папиросой в зубах, глаза кошачьи, утомлённые; но мне больше по нраву парижское фото, где писатель упруг, собран и бородат, стучит по клавишам печатной машинки. С силой стучит - это видно по сосредоточенности и внутренней собранности всего облика.
Бум латиноамериканской прозы и «магического реализма» связывают с тремя именами: Борхес, Маркес, Кортасар. С первым Кортасар был практически незнаком, вопреки устоявшейся легенде, что именно Борхес открыл молодого Кортасара. С Маркесом его до самой смерти связывали тёплые дружеские отношения. Оба с восторгом приветствовали кубинскую революцию. Но в отличие от Маркеса, чья биография известна, обросла мифами и легендами, о Кортасаре мы практически ничего не знаем. Да, писатель, да, из Аргентины, говорят, жил в Европе[?] Что он там написал? «Игру в классики»? Что-то слышали краем уха… Феноменальный успех «Ста лет одиночества» напрочь затмил остальную латиноамериканскую литературу. С трудом возвращается к нам Варгас Льоса, и то лишь потому, что не так давно получил Нобелевскую премию. А вот Кортасара Нобелевка обошла стороной. Он умер в возрасте шестидесяти девяти лет, через два года после получения премии Маркесом. Всю жизнь писавший блестящие, удивительные и волшебные рассказы, он запомнился прежде всего как автор многослойного, бесфабульного романа «Игра в классики». Писатель, вливший свежую кровь во всю латиноамериканскую литературу, умер в Париже от лейкемии. Эту статью я пишу с единственной целью: каждый читающий человек должен знать, что основателем «магического реализма» был не Маркес, и даже не Борхес – Хулио Кортасар.
С самых ранних рассказов, с «Захваченного дома», с «Автобуса» и «Зверинца» писатель демонстрирует тонкую, интеллектуальную литературу, но при этом как будто заново даёт названия явлениям и предметам. Старая семантика его не устраивает. Это не поиск своего стиля или литературной ниши – это изобретение нового языка. Так до него ещё никто не говорил. Кортасар любил повторять, что если роман выигрывает по очкам, то рассказ должен побеждать нокаутом. И надо сказать, следовал этой максиме всю свою жизнь. Каждый свой рассказ он выстраивает как игру с читателем. Нет яркого начала, хлёстких фраз и цепляющих внимание заданных обстоятельств. Текст распутывается, как клубок ниток, но магия состоит в том, что ты не в силах отследить момент, когда подсаживаешься на крючок. Но уже постфактум понимаешь, что пойман.
Кортасар родился 26 августа 1914 года в Брюсселе под звуки артиллерийской стрельбы. Мне видится неслучайным рождение писателя в год начала конца прежней эпохи. Век встал на дыбы, рухнули прежние скрепы. Наступала новая эпоха, безжалостная и размытая, и нужен был новый язык, чтобы её описать. Во время Первой мировой войны семья Кортасара вернулась в Аргентину, где писатель провёл детство, юность, получил образование и откуда вынужден был уехать в Европу по политическим соображениям. Вообще в биографии писателя нет ярких страниц. Он прожил на удивление ровную, спокойную жизнь без происшествий. Посмертие его не обросло мифами и легендами. Но всё его творчество можно считать непрерывным мифом о реальности. Одна мировая война сменила другую, менялись правители и режимы, сталкивались культуры и цивилизации – XX век богат на события. Но всё это проходит мимо Кортасара. Он живёт в мире своих снов, придуманных игр, исследует человеческую природу и с тщательностью экспериментатора записывает результаты опытов.
Как и у Маркеса, важное место в детских воспоминаниях занимает родительский дом: уставленный цветочными горшками, набитый старыми ненужными вещами прабабушек и прадедушек, населённый котами и кошками (эти животные впоследствии станут культовыми для Кортасара). Такие дома с историей оберегают от безумства века, и отчий дом реминисценцией всплывает в рассказах «Отрава», «Конец игры» и многих других. Своего рода возможность закрыться от мира и рассмотреть его на безопасном расстоянии. Можно с уверенностью говорить о том, что атмосфера родительского дома определила уникальное мировосприятие Кортасара, сам дом стал пограничной территорией между реальным миром и миром снов и фантазий. Ведь чем нас всех так подкупает «магический реализм»? Именно отсутствием границы между миром действительности и миром вымысла, плавным перетеканием одного в другое. Кортасар был первым, кто отчётливо увидел момент перехода и внятно рассказал нам о нём.
Невозможно не отметить ещё одно сходство биографий Маркеса и Кортасара. Маркес долгое время жил вдали от матери, и обида на то, что его бросили, пронесена сквозь всю долгую жизнь, оттого все женские образы в его романе схематичны и размыты (за исключением бабушки Урсулы). Кортасара же покинул отец, ушёл из семьи, когда ребёнку было шесть лет. Ни в одном рассказе он эту тему не затрагивает, но во всём корпусе новелл незримо ощущается господство женского начала в семье.
Но нам ведь важно ответить на вопрос, в чём секрет его рассказов? Где истоки тех смыслов, что обрушивает на нас автор? По какому измерительному прибору он настраивал своё зрение мага и волшебника? Попробуем разобраться.
Он с детства с особым трепетом относился к слову. Лёжа больным ребёнком в кровати, пальцем рисовал на стене слова и видел, как они оживали. Не эстетика слова его манила, но игра, двойственность, способность к анаграммности и палиндромности, способность слова завладеть тобой. И в этом смысле слова стали для Кортасара инструментом выхода за границы реальности. Именно это ощущение слова позволяло замесить несовместимое, потому так искренне переживаешь за человека, отрыгивающего крольчатами, за Кору Оливе, оставшуюся в теле своего двойника, за маленькую Исабель, скормившую тигру ненавистного Малыша… Герои Кортасара мучаются не от того, что оживут одновременно в двух мирах: их терзает невозможность различить, какой из миров реален. Но вся соль в том, что оба мира живут по одним законам. И проконсул Древнего Рима, и предавший подругу Ролан сгорают: каждый в своём мире. Воистину, все огни – огонь!
Популярность Кортасара росла медленно. Культовая «Судамерикана» принимала к печати не все тексты. Так, роман «Экзамен» был отвергнут издателями и увидел свет лишь в 1986 году. Сборники рассказов «Бестиарий», «Конец игры», роман «Выигрыши» принесли ему определённую известность, но это нельзя было назвать гремящей славой. Ровная популярность крепкого писателя, без всплесков и волнений; те самые полшага до высшей лиги, преодолеть которые дано не всем. Всё меняется с выходом в свет «Игры в классики».
Надо сказать, что своим первым романом «Выигрыши» Кортасар был недоволен. Амбиции толкали его к пересмотру самого жанра, к изменению его природы, наконец, к созданию антиромана.
К «Игре в классики» можно относиться по-разному, но необходимо понимать одно: этот текст разрушал привычную структуру романа, отменял причинно-следственные связи. Текстовые разломы, вариативная структура повествования, произвольная непоследовательность – всё это в корне пересматривало классическую ось романа, ломало традицию и утверждало главенство разорванного, разделённого мира. «Игра в классики» – это наиболее точный документ эпохи. Кортасар ломает устоявшиеся модели, но то, что он предлагает взамен, – это больной и раздвоенный мир. И нельзя сказать, что европейская публика с восторгом приняла роман. За первый год было распродано около двух тысяч экземпляров. Да и в Испании сформировалась крупная и весомая коалиция писателей, не принявших слома традиционных моделей. Позже их назовут «поколением 68-го года». Но латиноамериканский бум уже уверенно двигался по планете, и Кортасар возглавлял шествие.
Весь текст – это хаотично собранные истории из жизни героев (Оливейры, Маги, Рокамадура). Место действия – Париж. Текст организован сложно и тонко, это два романа в одном, и Кортасар считает нужным сопроводить текст руководством для чтения. Повествование изобилует вставками самого различного толка – от размышлений о природе джаза до анализа языка гигли. Читатель погружается с головой в мутное, кипящее море. И вот уже теряется ориентация в пространстве, и с каждой страницей выплыть на поверхность всё труднее и труднее.
В чём секрет успеха этого сложного, сумбурного романа? Да в том, что он абсолютно точно соответствовал духу времени. Надрывались традиционные связи, сама традиция стала казаться реликтом из прошлого, все жаждали нового языка, новых смыслов и новых прорывов. Язык и смыслы пришли, и оказались они уродливее представлений о них. Прорывы цивилизации оказались не равны прорывам в сфере духа. Мир уверенно топтался на месте. Мир был похож на вязкий и липкий кисель, и люди барахтались в этом киселе, не замечая, как захлёбываются пустотой.
«Игра в классики» – пророческий роман. Он ясно показал, что станется с человеком в новой эпохе. Но никто не заметил этого завуалированного пророчества.
После выхода романа в свет Кортасар продолжает активную литературную деятельность, один за другим выходят в свет сборники блестящих рассказов. Позже появляется роман «62. Модель для сборки», являющийся своеобразным приложением к 62-й главе романа «Игра в классики». Великий аргентинец продолжает свои литературные игры и эксперименты. Много занимается социальной деятельностью, совершает поездку на Кубу и в США, разводится, женится, горячо поддерживает революцию в Никарагуа… Но это всё видимые, событийные моменты. А что остаётся за кадром? Поиск примирения двух миров, вымышленного и реального, поиск мучительный и настойчивый. Но примирение случится не на бумаге – в голове Кортасара на смертном одре. Близким людям, стоящим у больничной койки, он вдруг скажет: «Слышите музыку? Как прекрасно, что вы здесь, со мной, и мы вместе слушаем эту музыку».
Он умер зимним воскресным днём 1984 года. Похоронен на кладбище Монпарнас рядом с Кароль Дюнлоп, его второй женой.
Сегодня любой юнец с «прозы.ру» напишет «под Кортасара» и будет считать, что открыл Америку. Но Колумб не думал открывать новый континент, он всего лишь плыл в Индию. Так и Кортасар не стремился к изобретению «магического реализма», он просто выныривал из предсонья и записывал увиденное на стыке реальности и фантазии. В этом вся разница.
Хулио Кортасар за свою долгую литературную жизнь показал нам, как могут соприкасаться миры, существование которых для большинства людей остаётся за кадром. Он указал нам на эти миры, описал их, исследовал мелочно и дотошно. Он заслужил право играть в высшей лиге, даже если это всего лишь детская игра в классики.
Теги: Хулио Кортасар