Патрик Модиано

В уме я создал мир иной...  М. Лермонтов

"Нобелевские премии сразу двум французам - лучшее опровержение расхожего тезиса об общем упадке французской культуры", – торжествуя, провозгласили во Французском национальном собрании при известии о награждении высшей в мире наградой двух компатриотов: экономиста Жана Тироля и писателя Патрика Модиано.

Галльскому петуху есть чем бахвалиться. Этой осенью нобелевским лауреатом по литературе стал француз, 15-й по счёту. Его прославленными предшественниками были Ромен Роллан (1915), Анатоль Франс (1921), Андре Жид (1947), Альбер Камю (1957), Жан-Поль Сартр (1964) и пр. Наконец, в 2008 г. Нобеля по литературе присудили французскому романисту Гюставу ле Клезио.

Согласно (весьма поверхностному) официальному определению Нобелевского комитета, премия вручена Патрику Модиано «за мастерство памяти при описании самых потаённых человеческих судеб и раскрытии мира оккупации».

Сегодня французские книгопродавцы дружно празднуют успех «чемпиона» – П. Модиано. Его книги, в их числе самый свежий роман «Чтобы ты не заблудился в округе» (изд. Галлимар, октябрь, 2014), горделиво опоясанные бумажной ленточкой с надписью «Нобель-2014», побили рекорды продаж, затмив «Французское самоубийство» едкого полемиста Эрика Земмура и даже скандальный бестселлер «Спасибо за это мгновение» брошенной сожительницы Олланда Валери Триервейлер. Само собой, счастлив и книгоиздатель Галлимар – к нему будущего нобелиата некогда привёл его лицейский учитель геометрии – не кто иной, как писатель-сюрреалист Раймон Кено.

Имя будущего обладателя самой престижной в мире награды до последнего момента держался в строжайшем секрете. Однако критики хором прочили победу сверхпопулярному японцу Харуки Мураками; другим претендентом на нобелевские лавры считался кенийский диссидент Нгуги Ва Тхионго. Напомним, что из всех нобелевских премий литературная, пожалуй, самая политизированная даже в сравнении с Премией мира.

При этом и сам Патрик Модиано выразил удивление свалившейся ему на голову честью.

В дни Шведских сезонов газетчики всего мира наперебой обсуждали анекдот: де, звонок из Стокгольма застал П. Модиано за ужином в ресторане. «Это странно!» – всё, что смог выдавить из себя ошеломлённый писатель, узнав, что вознесён на вершину литературного Олимпа. «Это я что же... теперь как Камю, что ли?» – пролепетал в свойственном ему фрагментарном стиле этот автор, лауреат премии Гонкура (1978 г.) за роман «Улица тёмных лавок».

Патрик Модиано считается одним из наиболее крупных авторов Франции. Его книги отмечены многочисленными премиями, не раз экранизировались, переведены на 36 языков, в том числе на русский. Тем не менее этот знаменитый писатель, высоченный, с сомнамбулическим взглядом, по сей день теряется перед микрофоном и телеобъективом. Он как будто не понимает, что такое слава, и словно стесняется договаривать фразы до конца.

«Один из самых красивых голосов во французской литературе сегодня», – поёт сладостные дифирамбы газета «Фигаро». А Петер Энглунд, постоянный секретарь Шведской академии, сгоряча даже сравнил Патрика Модиано с Марселем Прустом.

Вот уж поистине медвежья услуга! У великого писателя Пруста в романах – реминисценции реально прожитого. Он – «бытописатель» высшего света. Считали даже, что Пруст – сноб. Но потом поняли, что, описывая высший свет, Пруст воспел «вечное человеческое», как это свойственно великому художнику вообще. Ибо великий художник, описывая некий социальный феномен, при этом создаёт целый мир, касается всего человечества.

В отличие от Пруста в книгах Модиано – реминисценции того, что он не прожил. Это «не-прошлое» составляет для писателя ту глину, из которой он лепит своё собственное время. Его время имеет с реальным мало общего - оно видится сгустками тёмной материи, тенями в тумане, зыбкими, как сны слепого музыканта. И подобное ощущение «тёмной воды» всплывает уже со страниц самого первого романа П. Модиано «Площадь Звезды» (1968 г.). Напомню, что эта книга тогда получила сразу две престижные литературные премии – Роже Нимье (Prix Roger Nimier) и Фенеона (Prix F[?]néon).

Там, как и во всех дальнейших творениях Модиано, словно непрерывно накрапывает осенний дождь. Холодный дождь заливает тёмные парижские улицы, оплакивает ночные площади. В промозглом тумане проступает одинокая фигура с жёлтой звездой на лацкане куртки... Воздух пропитан сыростью, очертания предметов расплывчаты, прошлое смешивается с настоящим; время от времени просачиваются неотчётливые фразы, выпавшие бог весть откуда, сказанные бог весть кем, бог весть кому. Такова атмосфера в книгах Модиано. И эта атмосфера ближе не к Прусту, а к Сименону, с которым Модиано сближает некий «флёр» тоски и тревоги.

«Мой сюжет – время», – повторяет писатель. Тем самым он нам даёт как бы ключ к разгадке самого себя. Поворот ключа, дверь открылась с жалобным стоном. А за ней – ночь, Париж 1942-го, тонущий в потёмках оккупации... которой в реальной жизни автора не случилось.

Ведь Патрик Модиано рождён 30 июля 1945-го, в парижском пригороде Булонь-Бийанкур. Его отец, Альберто Модиано, непонятно какого роду-племени (возможно, салоникский еврей по происхождению), под оккупацией промышлял на чёрном рынке с фальшивыми документами в кармане. Он так и остаётся для Модиано комом в горле. Писатель не смог «переварить» главное своё наваждение – наличие в своей судьбе тёмного афериста без чести и совести, абсолютно равнодушного к сыну.

Ещё рана – смерть брата Руди в 1957 году в десятилетнем возрасте. Вплоть до 1982 года Патрик посвящал брату все свои романы. Но самой главной болью навсегда остаётся для Модиано фантом оккупации и постоянная опасность, что тучей нависла над человеком.

Эта горечь и стала для писателя тем горючим, которое неизменно движет его творчество.

Женой отца будущего нобелиста в 1942 г. стала Луиза Колпейн, фламандская комедийная актриса. Она была из другого теста и из другого круга, вращалась в артистической среде. В числе её друзей были знаменитые писатели Андре Мальро и Раймон Кено. В будущем, кстати, оба классика, Кено и Мальро, стали свидетелями на свадьбе у Патрика Модиано.

«Моя память старше меня», – любит повторять писатель. «Время оккупации у меня в крови, и меня не покидает ощущение, будто я родился от этого кошмара. Я постоянно возвращаюсь к нему, как возвращаются к родным местам, и не могу иначе».

Подобный поиск затонувшего бытия и составляет суть всех сорока книг Патрика Модиано. В них не «утраченное время», как у Пруста. Зато налицо «время дырявое» – со спущенными, вернее, с упущенными «дорожками», как на ветхом чулке, чьи петли писатель пытается подхватить крючком вопросительного знака .

«Я думаю, что подъезды домов хранят шаги тех, кто когда-то часто бывал здесь и потом исчез. Какие-то замирающие волны и сейчас дрожат в воздухе, они становятся всё слабее, но их можно уловить, если прислушаться», – пишет Модиано. Читаешь это – и будто листаешь чью-то записную книжку, полурассыпавшуюся от старости; в ней – телефонные номера 70-летней давности, которые начинались буквами, обозначавшими районные подстанции. У владельцев непонятно чьих номеров забытые всеми имена. Ты гадаешь, кто они, кем были, либо быть могли – и это рождает цепочку ассоциаций, ведущих к сюжету по извилистой тропке вымысла.

...Сегодня поклонники Модиано с нетерпением ждут его нобелевскую речь, назначенную на 10 декабря. При этом все задаются вопросом: станет ли он, произнося свою речь, как обычно, запинаться? Будет ли, как всегда, жестикулировать, помогая словам руками? И ещё фатидический вопрос: сошьют ли Патрику Модиано парадный костюм, который вместит его почти двухметровую фигуру?

Теги: Патрик Модиано