«...Но не волк я по крови своей»Мандельштам – 125 лет со дня рождения
Литература / Литература / Опрос
Теги: Осип Мандельштам
Осип Мандельштам – такая крупная фигура в поэтическом мире, к которой можно относиться по-разному, но только не равнодушно. Величина дарования поэта неоспорима. Трагической судьбе нельзя не посочувствовать. Шедевры, созданные этим художником, нетленны. О своём отношении к классику Серебряного века говорят современные литераторы, отвечая на вопрос: «Что значит для вас Мандельштам?»
Юнна МОРИЦ:
– Я не способна отвечать бегло на такие серьёзные вопросы. Предлагаю вместо этого одно стихотворение из моей книги «СквОзеро». Это не единственное моё стихотворение о Мандельштаме. Но это стихотворение уникально короткое и очень ёмкое.
* * *
Бояться, что тебя убьют,
Как Мандельштама?! Рвись на части –
Тебе не светит это счастье,
Его не каждому дают!
Лариса ВАСИЛЬЕВА:
– На меня лично Мандельштам серьёзного влияния не оказал. Хотя он, безусловно, поэт значительный. Я вообще не верю в то, что один поэт может научиться у другого. Существуют только отношения поэта с Богом – и этого диалога для творчества достаточно. Помните известные строки Евгения Винокурова: «Учитель, воспитай ученика, / Чтоб было у кого потом учиться»? Не согласна совершенно! Другое дело, что я очень люблю Анну Андреевну Ахматову, которая относилась к Мандельштаму с большим вниманием. И в книге об Ахматовой «Королева без королевства», сейчас она у меня в работе, есть страницы о взаимоотношениях этих двух крупных поэтов.
Александр КУШНЕР:
– Мандельштам – один из самых любимых поэтов. Не представляю своей жизни (и своих стихов) без него точно так же, как без Пушкина, Баратынского, Лермонтова, Тютчева, Фета или Анненского и Блока. Говорить о нём я мог бы очень долго (и статей у меня о нём не одна, а несколько), но лучше всего и убедительней скажет о моём отношении к нему стихотворение, написанное за 30 лет до нынешнего юбилея.
***
На череп Моцарта, с газетной полосы
На нас смотревшего, мы с ужасом взглянули.
Зачем он выкопан? Глазницы и пазы
Зияют мрачные во сне ли, наяву ли?
Как! В этой башенке, в шкатулке черепной,
В коробке треснувшей с неровными краями
Сверкала музыка с подсветкой неземной,
С восьмыми, яркими, как птичий свист, долями!
Мне человечество не полюбить, печаль,
Как землю жирную, не вытряхнуть из мыслей.
Мне человечности, мне человека жаль!
Чела не выручить, обид не перечислить.
Марш – в яму с известью, в колымский мрак, в мешок,
В лёд, «Свадьбу Фигаро» забыв и всю браваду.
О, приступ скромности, её сплошной урок!
Всех лучших спрятали по третьему разряду.
Тсс... Где-то музыка играет... Где? В саду.
Где? В ссылке, может быть... Где? В комнате, в трактире,
На плечи детские свои взвалив беду,
И парки венские, и хвойный лес Сибири.
Инна КАБЫШ:
– У поэта В. Коркия есть в стихотворении о детстве пронзительно-поразительная строчка:
Я материю помню на ощупь... –
это о пионерском галстуке.
Вот и я Мандельштама помню «на ощупь».
Помню «первого» Мандельштама – картонную папочку с тесёмками, внутри которой был самиздатовский «Камень», – данного на ночь.
Помню «второго» – толстый, похожий на Библию, том с тиснённым золотом профилем поэта – тамиздатовского, одолженного на несколько суток.
Помню «третьего» – чёрный трёхтомник 1991 года – уже наш и мой – навсегда.
Мандельштам – это, конечно, прежде всего музыка. Но что для меня, очень спокойно относящейся к музыке, важно – это музыка мысли.
Бессонница. Гомер. Тугие паруса... –
и этой музыкой выпеваемая не просто мысль – мировой закон:
И море, и Гомер – всё движется любовью.
Мандельштам – поэт никакой не элитарный, а народный.
Я буду метаться по табору улицы тёмной... –
это ли не народное – русское народное?
И недаром вся страна вслед за своей всенародно любимой певицей запела:
Я вернулась (с поправкой на пол) в свой город, знакомый до слёз…
Мандельштам – поэт простой, как всё гениальное.
Мы живём, под собою не чуя страны… –
Разве это непонятно?
Мандельштам – поэт СТРАШНО современный:
Мне на плечи кидается век-волкодав... –
разве это не про XXI век?
Мандельштам – поэт-«предатель»: никто из великих ТАК не выдаёт своих эпигонов.
...А тут стою на остановке – жду троллейбус, руку оттягивает сумка с тетрадями.
Рядом стоит мужичок. Слово за слово – узнал, что я учительница литературы, встрепенулся:
– А это правда, что сейчас детям вместо Пушкина МандельштамПа преподают?
Что ответить?
Что Мандельштам не ВМЕСТО, а ВМЕСТЕ с Пушкиным?
Что почему бы его не преподавать детям, если он поэт – детский?
(То-то Катаев назвал его таким детским словом – Щелкунчик!)
...Завтра я зайду в класс – у нас как раз «Акмеизм» – и напишу на доске тему урока:
«Весёлое имя – Мандельштам...»
Александр БОБРОВ:
– В эти юбилейные дни хочу признаться, что испытываю к наследию Мандельштама огромную и «негативную› благодарность. Давным-давно я прочитал потрясшее меня признание: «Никогда я не мог понять Толстых и Аксаковых, Багровых-внуков, влюблённых в семейственные архивы, с эпическими домашними воспоминаньями. Повторяю – память моя не любовна, а враждебна, и работает она не над воспроизведеньем, а над отстраненьем прошлого». Марина Цветаева в «Моём ответе Осипу Мандельштаму» поправила: «искаженьем его». Я после подобных тирад как-то остро понял, что моя задача – сберечь семейные преданья, память о Замоскворечье детства, боевых дорогах отца во время Брусиловского прорыва и героических путях старшего брата. Мандельштам зарядил меня энергией отталкивания. Я как наставник молодых и преподаватель вижу, насколько не хватает её начинающим поэтам и журналистам: они мало читают и мучительно размышляют, чтобы не подпадать под влияние, отстаивать выстраданное.
В Литинституте будущий эмигрант Дима Савицкий подарил мне четвёртый подслеповатый экземпляр «Камня» в самиздате (чего боялись?), я окунулся в мир дерзких метафор и волшебных приблизительностей. Он зачаровывал, открывал глаза, что можно сравнивать всё со всем, иногда до полной утраты смысла: «Язык булыжника мне голубя понятней…» Тут понимаешь Анну Ахматову: «Только с Мандельштамом я так смеялась». А вот ещё перл: «Я помню Оливера Твиста / Над кипою конторских книг…» «Это Оливер Твист-то, взращённый в притоне воров! Вы его никогда не читали», – возмущалась та же Цветаева. Но парение очаровывало («Поедем в Царское Село!»), а суть, идея многих мандельштамовских стихов и почти всей его прозы были мне не только чужды, но взывали к внутренней полемике. Отвращала «Души готической рассудочная пропасть…» и вызывала гадливое чувство игривая строка про курву-Москву, а некоторые тропы завораживали: «Река Москва в четырёхтрубном дыме…»
И знаменитые строки, конечно, приводили в восторг: «Запихай меня лучше, как шапку, в рукав / Жаркой шубы сибирских степей…» Какие в Сибири степи, было не очень понятно, но зато потом мне было легче понимать, как много поэтов вышло из того рукава, словно из гоголевской шинели, – от Кушнера и Бродского до какого-нибудь Амелина. В этом меня снова убедило радио «Свобода», где Александр Генис ведёт занудную программу «Разговоры с Цветковым». Интересно, на каком-нибудь российском радио так щедро отвалят эфирное время даже более крупному русскому поэту? В Васильевский вечер они приурочили выпуск к 125-летию Мандельштама.
Александр Генис: «А теперь от политики перейдём к поэтике… Скажем, приёмы Бродского легко поддаются копированию?»
Алексей Цветков: «О да».
Александр Генис: «А приёмы Мандельштама – нет?»
Алексей Цветков: «Нет!»
Как содержательно и ярко, правда? Но я могу расшифровать суть: Бродский со своим бормотанием и пристрастием к громоздким метафорам во многом вышел из Мандельштама, потому у него – «приёмы». Вторичное, преувеличенное – легко копировать, а вот первозданность, оригинальность – нет. Как говорил нам в ЦДЛ мудрый Борис Слуцкий: «Только одному поэту невозможно подражать – Пушкину!» В заключение приведу две строфы из стихов, рождённых отталкиванием от Мандельштама:
Простой москворецкий парень,
Я понял с годами вновь,
Что так ему благодарен
За дерзость и нелюбовь.
Постиг я под знаком Овна,
Что трудно будет идти,
Что память моя – любовна,
И нет иного пути…
Владислав АРТЁМОВ:
– Есть поэты, которых я принял сразу всем сердцем и без рассуждения. Пушкин, Лермонтов, Алексей Толстой, Блок, Есенин, Павел Васильев, Рубцов, Высоцкий и почему-то ещё Киплинг… Это любимые, «родные». С Мандельштамом иное, для меня это – «поэт книги». Как, положим, Анненский, Тарковский, Бродский… Этих я «люблю читать». Ум мой наслаждается, а сердце спокойно.
Повлияли они на меня? Вероятно, да. Юные поэты подражают старшим. Копируют классические образцы. Творчество начинается с подражания. Так приобретается опыт и мастерство. Важно вовремя избавиться от очарования чужих стилей и обрести свой голос. Есть поэты с мощной силой притяжения, вроде планет. Попав в их орбиту, трудно вырваться. Некоторые так и крутятся там всю жизнь.
Конечно, Мандельштам повлиял на всю последующую поэзию, но не так явно и очевидно. Вообще силовые поля в поэзии настолько взаимосвязаны и запутанны, что порой трудно понять, кто там на кого влияет и чей отголосок слышится в случайной строке. Вот несколько нот, чисто мандельштамовских:
Вооружённый зреньем узких ос,
Сосущих ось земную, ось земную…
А вот, пожалуй, самое любимое. Стихи памяти Андрея Белого.
Голубые глаза и горячая лобная кость –
Мировая манила тебя молодящая злость…
И за то, что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.
На тебя надевали тиару – юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!
Как снежок на Москве заводил кавардак гоголёк:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...
Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щеглёнок, студентик, студент, бубенец...
…Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,
Налетели на мёртвого жирные карандаши.
…Да не спросят тебя молодые, грядущие те,
Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...
Как будто про себя написал. Да ведь и правда про себя...
Евгений РЕЙН:
– Мандельштам говорил, что поэзия – это чувство собственной правоты. Для меня это было наставлением на долгом-долгом моём пути. Я люблю поздние стихи Мандельштама, то, что называется «Воронежскими тетрадями». Один из основателей акмеизма, Мандельштам в 30-е годы ХХ века создал гениальную поэзию, вернувшись в какой-то степени к символизму, однако преображённому выявлением фантастической многозначности мира. Мандельштам – несравненный мастер. Его влияние пережила вся современная передовая русская поэзия. И сегодня он так же влиятелен и значителен, как это было во времена моей молодости. Мне хочется сказать – вперёд, к Мандельштаму!
ПАМЯТИ ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА
Старик в коверкотовой шубе,
мне кажется, именно Вы,
А воду толкущие в ступе
биографы, нет, не правы.
Вас так приписали к столице
и стройному виду её,
что трудно мне будет пуститься
впервой в объясненье моё.
В Воронеже или на Каме,
глотающего молоко,
задвинутого сундуками,
я Вас представляю легко.
Не в сумраке парков и арок –
последний важней поворот,
туда, на задворки, где галок
печалит пустой огород.
В провинции перед закатом,
калитку прикрыв за собой,
на запад глядеть виноватым
такою же точно виной,
которую кто-то предвидел,
замыслил, с мукой замесил,
виной, для которой Овидий
напрасно прощенья просил.