Первое, на что обращаешь внимание в сериале "Уходящая натура", - безжизненная деревня. Живут в ней две семейные пары, а все остальные избы заняты киношниками. Ни соседских посиделок, ни девичьих гуляний, ни детского гомона. Из живности – одна корова на всю деревню. Расширенное Простоквашино – «дом свободный, живите, кто хотите». Эта обезлюдевшая деревня, в которой колхозный люд сузился до пары крепко пьющих мужиков, стала своеобразным символом удалённости от жизни самой «Уходящей натуры».
Авторы фильма не столько создали оригинальную историю, сколько прошлись по хорошо знакомым из советского кинематографа образам, ситуациям и сюжетным линиям. Бабенко (Катерина) словно отыграла альтернативную версию судьбы Нюры («Три тополя на Плющихе»), герой Колтакова (Звонарёв) отработал вариации на тему Бузыкина («Осенний марафон»), Чиповская (Алла Гуляева) импровизировала на тему повзрослевшей Зины Бегунковой («Чужие письма»). В итоге главные герои показались вторичными, готовыми типажами, а не самостоятельными образами. Жизнью дышали лишь второстепенные персонажи, которым не нашлось аналогов в советской кинематографии, – оператор, директор, художник-постановщик, сценарист.
Нас уверяют в том, что это фильм о 70-х. Но они в «Уходящей натуре» поданы так, как их привык воспринимать современный зритель. Авторы сериала выстроили их по шаблону, ориентируясь на намозолившую глаза картинку из советских фильмов, с одной стороны, и набор стереотипов, сложившихся в последние годы, – с другой. Карательная психиатрия, повальное диссидентство творческой интеллигенции, система против «человеческого» в человеке, партийные старцы у власти, липовый коммунизм в погрязшей во лжи стране.
Просмотрев сериал от начала до конца, сразу и не разберёшь: что это было? Авторы пытаются усидеть на всех стульях разом, сплетая воедино повествование о жизни в условиях идеологического диктата, мелодраму и фильм на производственную тематику.
При этом фильм не состоялся ни в одной из своих ипостасей. Ужасы тоталитарного прошлого оказались слишком стандартными и картонными. Мелодрама – невнятной и надуманной. (Чем могла бы влюбить серая и невыразительная героиня Бабенко? Разве тем, что она – дворянка и полячка? «Это многое объясняет».) Повествование о рутинной поэзии творчества вышло слишком поверхностным и эпизодическим. Но авторы, не скупясь, добавили к этой и без того уже грузной конструкции ещё и фарс, мистику, размышления о России и русском характере.
В широком замахе потонули цель и сверхзадача. Чего хотели добиться создатели фильма? Показать, что коммунист обязан быть счастливым? Напомнить о том, что труд создаёт и преображает человека?
Впрочем, этого традиционного для советского кинематографа «воскресения человека» зрители так и не увидели. Искусственное и нелогичное завершение фильма соответствовало законам «мыльной оперы»: добро победило зло, всем воздалось по заслугам, а условно-отрицательные герои вступили на путь исправления. Диссидент Кузьменко взялся снимать кино, старлетка Гуляева заинтересовалась домиком в деревне. Почему? Как это произошло?
Кто-то, посмотрев сериал, заговорил о возвращении к традициям советского телефильма. Похоже, дальше отдельных моментов – свет, киноплёнка, и так не показанного в подробностях перерождения героев через соприкосновение с «землёй», дело не пошло. Создание картины в духе советского кино предполагало бы резкий отход от эклектичного коктейля из идеологических штампов, пошлости мыльных опер и ностальгической картинки.
Авторам фильма стоило бы внять совету писателя Раззамазова: «Не держите фигу в кармане. Снимайте хорошее добротное советское кино по законам социалистического реализма без намёков и подтекстов».
«Уходящая натура» оказалась далека от такого рода идеала, перед нами сериал, не обошедшийся без этих самых фиг в кармане, вылепленный скорее по законам реализма капиталистического, лишённого по-настоящему глубокого интереса к миру и человеку. «А счастье было так возможно».
Теги: Первый канал , «Уходящая натура»