* * *
Я у Б-га не первый,
У любой Его твари,
Стынут веки, как вербы,
На осеннем бульваре.
Непривычный и встречный
Ветер, мокрый октябрь.
И въедается вечность
Синевой под ногтями.
Вербы в парке всё те же,
Ночь, а звёзды над нею -
Словно стали пореже
Или стали бледнее.
Гасит сила слепая
Свет мой дальний и ближний,
Будто смерть проступает
Над поверхностью жизни.
* * *
Проснёшься вдруг – до шорохов метлы,
И гулкий мрак, лишь изредка менты
Проедут по сплетению дорог,
Где одинокий светится ларёк,
И дремлет, превратившийся в аул,
Кусок Москвы на Пресненском валу.
"Беги туда, мой свет, беги, беги
К бескрайним водам медленной реки..."
Когда-то, в общежитии пустом,
Бутылки громоздились под столом,
И, с девушкой товарища, одни
Мы из окна смотрели на огни,
На город свой, а город весь погас,
И мчались тучи в предрассветный час.
«Беги туда, мой свет, беги, беги
К бескрайним водам медленной реки...»
Я на неё старался не смотреть,
Не по себе мне было, и про смерть,
Про индуизм, вдову и палача
Она вещала, в воздухе чертя
Горящей сигаретой. Мир жесток.
Ночь избывала и белел восток.
«Беги туда, мой свет, беги, беги
К бескрайним водам медленной реки...»
Мы не встречались больше никогда.
И помню, как последняя звезда,
Скрывалась с неба, предпоследней вслед,
Там, где чернеет Университет,
Как спал в росе автомобиль ГАИ.
Прощайте, девяностые мои.
«Беги туда, мой свет, беги, беги
К бескрайним водам медленной реки...»
«Она пропала в Индии, братан», –
Товарищ мне сказал, а я врата
Представил, в темноте, в земле иной,
За ними – реку, с море шириной,
Чьи берега огнём покрыты сплошь –
Горят ряды людских змеиных кож.
«Беги туда, мой свет, беги, беги,
К бескрайним водам медленной реки...»
* * *
Я неважный земляк и, поверьте,
Без расчётов с тюрьмой и сумой.
Я продул весь балласт прежде смерти,
Покупаясь на прикуп чужой.
Почему-то предвидится чётко,
Как со скрипом уходит в мороз
Лубяная подземная лодка,
Где единственный буду матрос,
Чтоб великой египетской ночью
(Гул осадки и ход холостой)
Погружаться в бездонную почву,
За мерцающей чёрной звездой,
Там пойму, что с великим усердьем
До распада вселенских орбит
Под прерывистый стук послесердий
Чей-то голос со мной говорит,
Без конца призывая вернуться,
Но чернеет ночная заря,
И круги на земле разойдутся,
И сровняется эта земля...
* * *
Дышит кладбищем рынок цветочный,
Полусонны ветра ввечеру,
Немелованной рифмой неточной
Неурочно меня очаруй,
Выпей ржавым консервным закатом,
Обожги окислением клемм,
Оригами моё, аригато,
Иероглиф на белом стекле.
Как стихи у задумчивых бестий,
Пропадают без вести миры.
Лишь бы Б-г не состарился вместе
С одичавшими стаями рыб,
Лишь бы Он не растаял, хватая
На века. И, за сердце рукой,
В золочённое небо хентая
Нарисованный, кто-то другой,
Не увлёк нас без цели. Я понял,
Что родился, коленки обняв,
Тусклый свет невозможных японий.
Камышовое небо в огнях.
* * *
Час ночи, заполненный негой,
Пригоден для скрипа саней.
Простыли в аллеях под снегом
Гроба занесённых скамей.
Неонное пламя боится,
Что холод за стены проник.
Верстает ночная больница
Папирусы марлевых книг,
И буквы кровавого свитка
Глаголят о вести благой.
Обложен кармической плиткой
Мятежный больничный покой.
Пространство белёсое, козье
Не блеет, лишь слышно, влекут
Планету на тонких полозьях
По санкам, застывшим в снегу.
Теги: Амирам ГРИГОРОВ