Боль правды

Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд

Теги: Александр Орлов , Кравотынь

Александр Орлов. Кравотынь. – М.: Российский институт стратегических исследований, 2015. – 122 стр. – 500 экз.

Сколько раз на памяти каждого из нас менялись оценки различных периодов российской истории ХХ века? Сколько раз каждая новая «правда» вынуждала свергать вчерашних кумиров и презирать самих себя за доверчивость?

«Мы ненавидели Ленина за революцию, Сталина за репрессии, Хрущёва за оттепель и продажных шестидесятников, Брежнева за застой, Горбачёва за перестройку, но больше всех, сильнее, чем самих себя, мы ненавидели Ельцина за развал СССР. Он был последним, кто уничтожил смысл нашего существования…» – это признание из книги Александра Орлова «Кравотынь», из её заключительной публицистической главы, задевает, бередит душу каждого честного человека, думающего по-русски и оказавшегося вдруг не гражданином мощной страны, а обитателем одного из её обломков.

Но возможно ли преодолеть эти преграды ненависти? Да, возможно: через признание всей правды, трагичной и героической. Через поиск и воссоздание подлинных фактов жизни, от очевидных до самых потаённых.

Именно такому поиску и такому воссозданию посвящена книга Александра Орлова «Кравотынь».

Читать прозу Александра Орлова – занятие трудоёмкое, восприятие осложняет наслоение на малом текстовом пространстве пластов исторической памяти. Однако острое ощущение духа времени позволяет всего несколькими штрихами вписать героев в эпоху, укоренить их в ней.

Точные детали ушедшего быта говорят о вдумчивости и наблюдательности автора:

«А мыла… мыла-то вообще не было, был каустик, вот им и стирали. Он едкий, правда, но в воду положишь – и ничего. А вшей сколько! Вши были повсюду» («Юродивые дни»); «Многому я в то время на­училась: выкапывала обломки бомб, выгребала стекольные осколки, строгала и пилила тёс, ямки вручную копала, а в июльскую сушь за водой на Волгу ходила. Ведра три завсегда притаскивала, вот грыжа у меня и образовалась» («Плодоносный большак»); «…мы всем городом взвыли, когда из икон кормушки для скота мастерили, а сколько ликов святых на собачьи будки пошло. Прости, Господи! Помню запах тех костров, странный он был, ладан напоминал, а дымовая завеса возносилась в небо и пахла смирной» («Свинцовые косы»).

Один из лучших рассказов в книге, «Блаженная пигалица», – короткая (всего на пять страничек), но пробивающая читателя насквозь история. Уродливая карлица-горбунья Таня, вполне объяснимо ставшая объектом насмешек и передразниваний дворовых мальчишек, родилась в мае победного 1945-го сразу после неожиданного и подлого обстрела. Одна из последних жертв вой­ны, она с самого рождения оказалась обречена на покалеченную жизнь.

Во времена разгула «воинствующего безбожия» вера является для героев Орлова высшей и самой сокровенной стороной жизни, главной внутренней опорой, позволяющей выстоять в самых жутких испытаниях. «Как я тогда плакала, причитала, как безголовая, Богородицу на помощь звала, милиционер рядом стоял метрах в трёх, и опять дядя Вася рядом оказался, взял меня за руку и увёл. Знать, до самой Богородицы докричалась» («Юродивые дни»).

Практически через каждую историю протянута нить ко времени Великой Отечественной войны; и даже такой блестящий экскурс в наполеоновскую эпоху, как «Бородинское крещенье», напомнит нам не только о событиях 1812-го, но также и об эпизодах 1941 и 1945 годов.

Прочитанная «Кравотынь» порождает недоумение – книга совсем тонкая, всего-то сотня с небольшим страниц. Но сколько судеб удалось вскрыть автору, сколько потрясающих подробностей уместилось под этой обложкой песочного цвета с багровой полосой! Именно такое завораживающее впечатление, вероятно, и подтолкнуло признаться писателя и преподавателя Литинститута Александра Петровича Торопцева: «это сама жизнь, судьбы людей, о существовании которых в Советском Союзе я, например, даже не догадывался. И знаешь, Саша, хочется продолжения» .

Продолжения действительно хочется. Но, оказывается, писать всерьёз, глубоко погружаясь в переломную эпоху войны и восстановления нашему современнику выматывающе сложно. «Да, есть пару историй, только сил нет на них. Я, когда писал «Кравотынь», всё время вспоминал Астафьева, Богомолова, Бондарева: сколько же внутри у них существовало того, что нам они открыть так и не смогли, а как жить с этим?» («Петрович»)

Это больно – говорить и слышать правду. Но выжить и жить дальше возможно только с ней. Главное, вместо вечного страха перед «непредсказуемым» прошлым нужно мужество, чтобы всмотреться в это прошлое заново и, отбросив бравурные и покаянные лозунги, сделать первый шаг от ненависти к любви и миру.

Александр ЕВСЮКОВ