«Свальный грех» речи

Общество / Гуманитарий / Язык мой - враг мой

Куприянов Вячеслав

Теги: общество , филология

Сегодня, как никогда в истории, мы окутаны и опутаны устной речью. В любом скоплении народа увидишь сосредоточенных «на своём» индивидов, либо говорящих по мобильному телефону, либо рассматривающих на смартфоне или планшете свои собственные изображения. Натиск устной речи и молчаливых картинок оценивается уже как вид зависимости, сопоставимой с наркотической. Усиливается плотность электронной молвы, переходящей в сплетню, образуются интернет-сообщества если не единомышленников, то единосплетников. Сплетня «органично» входит в мозаику новостей, формирует «клип» и т.д.

Академик Ю.В. Рождественский в ряде своих работ рассматривает речь, исходя из прогресса средств её передачи: устная, рукописная, печатная, речь средств массовой коммуникации. В этом развитии представлена культурная история языка и становление этического ядра культурной идентичности. Введение нового материала речи в общественную языковую практику приводит, в частности, к переменам в общей организации социума и формах общественной мысли.

Устная речь поначалу «допускает только хранение в памяти людей и поэтому по своим информационным возможностям может обеспечить существование только родоплеменных коллективов» (Ю.В.Р., цит. по рукописи). Это период производства «исчезающей» речи, не создающей культуры как социальной памяти. В отличие от неё рукописные тексты не исчезают по мере их создания. Возникают библиотеки, появляются мировые религии, сплачиваются цивилизации, отвергающие варварство. Книгопечатание организует школу, распространяется обширная научная литература.

С возникновением в ХХ веке средств массовых коммуникаций многое резко меняется. На почётном месте вместо личной библиотеки у обывателя появляется телевизор. Теперь он определяет связь с миром, распространяя в разных пропорциях ложь и правду, серьёзное и дурашливое, разумное и ничтожное. Всё правдивое, разумное и серьёзное стратеги СМИ считают «неформатом», поскольку это не развлекает, а только озадачивает платёжеспособную массу. Есть каналы «лженаучные», «мистические» (формат!), но ни одного интеллектуального. О «реалити-шоу», где жизнь молодых людей показана как жизнь животных, я уже не говорю, очевидно, что их речь не предназначена для умственных операций.

В интернет-сообществах речь по содержанию может быть отнесена к устной, а по выражению – к письменной. Но такая «письменная» речь при ослаблении книжной культуры и при отсутствии навыка «писать от руки», обдумывая, отбрасывает нас в первобытный хаос. При этом у обывателя отсутствует даже фольклорная культура, когда нравственность задавалась знанием пословиц, поговорок и примет на все случаи простой языческой жизни. Если Бердяев писал о «новом средневековье», то сегодня мы проваливаемся, минуя догматическое средневековье, в бездумное «новое язычество».

Михаил Ломоносов, по словам А.И. Соболевского, при нормализации русского языка «воспользовался живым русским языком, тем русским языком, которым говорили при царском дворе и в лучшем обществе того времени». Где мы сегодня найдём «лучшее общество», чтобы следовать норме его языка и благородству его поведения? Напротив, свирепствует гласность гламура.

Да, мы ещё сохраняем начальное и высшее образование, дети ходят в школу, кто-то ещё черпает знания из книг и пишет новые, кладезь премудрости можно найти в оцифрованном виде в компьютере. Но вспоминаю один случай. В Петрозаводске я попал как-то на замечательный концерт. Оркестр народных инструментов исполнял сюиту Георгия Свиридова по пушкинской «Метели», актёр в паузах читал сам текст повести. Зал был заполнен школьниками, и многие были захвачены музыкой и словом. Но некоторые молодые люди демонстративно сидели в наушниках и слушали свои любимые записи. Судя по ритмически подёргивающимся головам, они были во власти ритмов первобытных племён.

Точно так же и перед компьютером: выбирают не учебные программы, а простое, «языческое», «запретное». Потому и театр тащит на классическую сцену всё то, что привлечёт уже повзрослевшего «недоросля в наушниках». Языческое действо проникает в искусство, внедряя в классическую ткань эпатирующие вставки, снижающие смысл до уровня балагана или «свального греха».

Интернет, смешав иерархию языкового существования, возвращает нас к докультурному уровню ненормированной и ненормативной речи. Сквернословие, возможное при крайних душевных волнениях, пытались увязать со «свободой слова» и ввели в ткань художественных текстов, предварительно наигравшись в бесцензурном интернете. Речевой стыд был быстро утрачен. Но созданные с подчёркнутым интересом к обсценной лексике сочинения начинающих авторов, появившиеся на рубеже тысячелетий, сегодня уже неинтересны. Стихи поэтов этой разгульной волны, даже напечатанные, оказываются лишь фактом устной речи, то есть остаются непроизвольным выкриком, а не фактом литературы.

Самая известная общность, организованная на устном сговоре, это преступный клан, полагающий остальной мир «не своим», годным только для паразитирования на нём. Главным фетишем являются собственность и деньги, обладание которыми и есть цель жизни. Популярные сериалы убеждают нас, что преступный мир является не только нормой существования любого общества, но и находится на его вершине, сливаясь с легитимной властью, где объединяющим моментом является негласный устный сговор на базе практической клановой морали.

Закон, письменная речь не доходят до общностей, живущих в пределах только устной речи. Отсюда языческое отношение к православию как к анахронизму, мешающему отечественному благоденствию, и оживление языческих культов всех оттенков, ведущих к тому же доисторическому «клановому» существованию. Объясняется это поиском якобы всё более глубоких корней, вплоть до времён, когда мудрые предки общались вообще без языка, «телепатически».

Свою роль в возрождении язычества сыграла в ХХ веке мифология фрейдизма, объясняющая жизнь индивида простейшими животными позывами. Известный богослов протоиерей Александр Шаргунов определяет Фрейда как одного из влиятельных лжепророков века: «То, чему противостояли когда-то как похоти, вызывает сегодня улыбку… Человеческая животность наконец-то свободно плещется в мире, разорвав цепи, связывающие её с духом. Эта пиявка – стыд и совесть – наконец-то отпала…»

Ещё обратимся к философии. У философа Мераба Мамардашвили в лекциях о «физической метафизике» ещё начала 80-х годов говорится: «В нормально развитых обществах характерно в общем господство искусственных форм; они находятся в сложном взаимодействии со вторыми, элементарными, формами, но тем не менее есть тенденция (оплаченная дорогой ценой – человеческими жертвами, страстями, борьбой) к тому, что в целом такое общество регулируется более или менее стержнем искусственных, культурных форм. Но элементарные формы от этого не исчезают, они продолжают быть и всегда, очевидно, будут» .

Именно эти «элементарные формы» оживают сегодня уже благодаря электронным технологиям, как это ни странно. Уровень «элементарности» зависит от народного образования, которое у нас объявлено товаром и сферой услуг, то есть не оно образует народ.

«Право, законность, искусство и так далее, – уточняет философ, – являются сложными продуктами цивилизации, изобретением и, будучи изобретёнными, являются органами нашей жизни. В них, если они есть, воспроизведутся в нас определённые человеческие качества. Без них, имея тот же человеческий материал, мы будем получать элементалы, или зомби, поскольку человеку по природе несвойственно быть человеком…»

Здесь всё та же мысль об удобстве провала в устную речь, не усиленную «книжной мудростью» святых и учёных. А ведь кажется, что всего лишь надо научиться тому, чтобы постоянно «изобретать себя», думать, прежде чем сказать, ещё подумать, прежде чем записать на бумаге, и ещё раз подумать, прежде чем издать это в книге или пустить в глобальную сеть. Но, как говорил один знаменитый языковед, «думать человеку затруднительно».