Возвращение
Литература / Литература / Классики
Рустамханлы Сабир
Теги: Василий Шукшин
Памятники, портреты, фото исторических личностей – лишь отражение нескольких мгновений, вырванных из потока времени, капли из океана жизни тех, кто помнится долгими годами. Дороги, пройдённые человеком, страдания и радости, всю сложную гамму пережитых им чувств не способны отразить гранит или застывшее фото. Поэтому, как правило, в любом памятнике воспроизводятся лишь общие черты характера персонажа, кто-то находит в них то, что ищет, а кто-то – нет.
И памятник великому русскому писателю Василию Шукшину в родном селе Сростки отражает лишь короткий период его жизни, дни, связанные с этим селом. Однако скульптор так точно прочувствовал характер писателя, его сопричастность природе, кровную связь с этими местами, что форма, общая философия работы и даже выбранное для установки скульптуры место настолько органичны, что нельзя смотреть на неё без волнения и трепета.
Пройдя мимо дома, купленного Шукшиным для матери, в котором сам он прожил совсем недолго, мы поднимаемся на гору Пикет, нависшую над селом. На площадке, отведённой под стоянку машин, дорога кончается, за ней начинается сказочно бархатный, влажный после дождя луг. Забористый запах широколистного клевера одурманивает, открывающаяся перед глазами панорама словно отрывает тебя от земли, вознося дух в горние выси. И кажется – по ту сторону луга сидит, вглядываясь в эту красоту, кряжистый человек... Мощь памятника именно в этом. Прославленный писатель, кинорежиссёр, актёр, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной и Ленинской премий, изнурённый, уставший и столько всего преодолевший, вернулся в родное село, чтобы обнять мать, навестить родственников, налюбоваться вдоволь любимыми пейзажами. Босой, с непокрытой головой, уселся на небольшой валун, глядя на долгие поля, бесконечный простор степей и колышущиеся, словно море, леса, на спускающийся с Горного Алтая в сторону Сибири Чуйский тракт.
Это Василий Макарович Шукшин. Памятник ему – воплощение духовного родства со своей малой родиной, о которой Шукшин много писал и в которую был безумно влюблён: «И прекрасна моя родина – Алтай: как бываю там, так вроде поднимаюсь несколько к небесам. Горы, горы – а простор такой, что душу ломит. Какая-то редкая, первозданная красота. Описывать её бесполезно, ею и надышаться-то нельзя: всё мало, всё смотрел бы и дышал бы этим простором» .
Вероятно, подобные раздумья не раз посещали его на этом зелёном склоне. Всю свою жизнь он рвался сюда, желая, оставив режиссуру, актёрское дело, вернуться на родной Алтай, жить рядом с матерью, заниматься только писательством: «Родина… И почему же живёт в сердце мысль, что когда-то я останусь там навсегда? Когда? Ведь не похоже по жизни-то… Отчего же? Может, потому, что она живёт постоянно в сердце, и образ её светлый погаснет со мной вместе. Видно, так» .
Об этой своей мечте он писал и матери: «Покину Москву и вернусь в свой родной край, в Сростки. Там, в Сростках, буду жить и работать». И дальше: «Мама, одна просьба: пока меня нет, не придумайте ничего с домом, т.е. не продавайте (твой, я имею в виду). Приеду, мы подумаем, как быть. У меня в мыслях-то – в дальнейшем – больше дома жить, а дом мне этот нравится. Вот после этой большой картины подумываю с кино связываться пореже, совсем редко, а лучше писать и жить дома… И вот мечтаю жить и работать с удовольствием на своей родине» .
…Мне кажется, что не Шукшин, а я сам сижу на склоне этой горы. И моё сердце, словно расколотое на части, страдающее от несправедливости нашего бренного мира, восстающее против всего этого, понемногу успокаивается, земля вбирает в себя тягостность болей, воздух приводит в равновесие думы.
Памятники, как правило, ставятся в центре села, на площади, перед школой, но никогда – на околице, на краю дороги... Нигде нет такого покоя, умиротворённости. Это то самое, любимое писателем место. Ибо яд равнодушия и злословия проникает в кровеносные сосуды сёл, всё меньше становится человеческого радушия, бескорыстной любви. И нет иного пути, как остаться наедине с самим собой, с природой. Будь мы знакомы, он бы знал, как глубоко я ощущаю его. Мы, дети села, во многом схожи друг с другом, хотя меж нами тысячи километров расстояния. И любовь к матери, к природе, к прекрасному, к праведности, к честному труду – одно из условий человечности. Тогда исчезают расстояния, национальные и языковые различия! У материнской любви, у природы и горестей единый язык!
Может быть, именно это удивительное чувство единения, «писательской солидарности» привело меня сюда, в это село, сквозь дальнюю даль расстояний…
Диман Белеков, председатель Народного совета «Эл курултай» Алтайской республики, – мой давний друг, тоже писатель. После встречи с ним и с другим горно-алтайским поэтом, народным лидером Бронтоем Бедюровым, мы обходили гору за горой, и когда вернулись в Новосибирск, я сказал, что мечтаю посетить малую родину Шукшина. Бронтой, уже готовый распрощаться, сказал: «Поедем вместе, я провожу тебя». По дороге я познакомился и с сотрудником журнала «Сибирские огни» Валерием Тишковым. Как пример я показал ему подборку стихов азербайджанских поэтов, проживающих в Москве, в «Литературной газете», на четырёх полосах «Азербайджан – жемчужина Турана» и попросил обратить особое внимание на литераторов – сибиряков-азербайджанцев.
Идёт время, в мире назревают всё новые конфликты, противопоставляющие людей друг другу, превращающие человеческую жизнь в ад, и в этом хаосе есть лишь одна сила, невидимый посол мира, которого не сломить политикой зла и враждебности, – это литература, это сами писатели, труженики пера. Часто с теплотой вспоминаю свою творческую поездку в Польшу в 1980-е годы с поэтом старшего поколения Николаем Доризо и молодым в то время поэтом Юрием Поляковым. Тогда мы втроём представляли одну единую великую страну, и мы прекрасно понимали друг друга и уважали, потому что нас объединяло общее духовно-культурное пространство…
Именно это чувство духовного братства теперь вело меня на встречу с Шукшиным. Его место в литературе очень точно обозначил другой знаменитый русский писатель, тоже уроженец Сибири – Валентин Распутин:
«Сегодня нам не хватает Василия Шукшина как честного, никогда, ни при какой погоде не ломавшего голос художника, скроенного, составленного от начала до конца из одних болей, порывов любви и таланта русского человека, как сына России, который нёс в себе все её страдания и хорошо понимал, что для неё полезно и что губительно».
…Несмотря на то что день был пасмурным, людей, пришедших на поклон к Шукшину и, подобно ему, глядевших на эту безбрежную ширь, было много. Их руки дотягивались лишь до пальцев ног памятника. Позируя, они, как правило, держались за них, бронза в этом месте побелела, словно стёрлась с ног пыль дальних дорог.
Я не знаю, насколько в этом селе при жизни понимали Шукшина, насколько любили, но нынче он превратился в славу этого села. Благодаря ему оно стало благоустроеннее, и нет числа людям, приходящим и приезжающим поклониться писателю. Название малой родины Шукшина у всех на устах, ежегодно здесь проходят Шукшинские чтения.
Такова судьба творца. Не хочется сравнивать и привносить в эту хрупкую тему каплю горечи. Разумеется, я знаю о преимуществе быть писателем великой страны, но на одно мгновение мне подумалось: когда же и у нас будут поставлены памятники, созданы дома-музеи духовно родственным по судьбе Шукшину, служившим истинной литературе, правдивому слову, народным идеалам, нашим писателям – Исмаилу Шыхлы, Исе Муганны, Энверу Мамедханлы, Сабиру Ахмедлы? Мне хотелось бы видеть, как подобные памятники зашагали бы по нашим посёлкам и весям, к берегам реки Куры, к равнинам и горам, подножиям родного края…
С этими раздумьями мы приближаемся к памятнику Шукшина. Читая на его лице выражение странного беспокойства, вспоминаю рассказы, переполненные болью за подвергающиеся безжалостному поруганию духовные, нравственные ценности села, и, конечно, фильм «Калина красная». Этот фильм я в первый раз увидел в 1974 году в Баку, во время VII Всесоюзного кинофестиваля. Фильм получил главную награду, справедливо считался новым словом в кинематографе...
Дождь становился всё сильней, и, простившись с памятником, мы направились к дому матери Шукшина, где она какое-то время проживала одна. Дом имеет опрятный вид, рамы и наличники окон покрашены в белый цвет. Асфальтовая дорога подходит почти к самому его порогу. Наверное, так и было здесь при жизни Шукшина: небольшие комнатки, незатейливая мебель. Комнаты матери и самого писателя, словно пронизаны теплом сыновней и материнской любви. Ощущается хлебосольный дух русской печи. Наверное, Шукшин был счастлив, приобретя на честно заработанные гонорары дом в самом престижном, приметном месте села. Но ему не довелось вернуться сюда. Работа, хлопоты не позволяли писателю часто посещать мать, для пожилой же женщины с годами становилось не по силам заниматься хозяйством, присматривать за домом, и он был вынужден перевезти мать в свою московскую кооперативную квартиру.
Яблоня перед домом была дикорастущая, но те, другие, за домом, дали хороший урожай, и ещё издали красные щёки омытых дождём плодов привлекали внимание. «Был бы жив Шукшин, он бы угостил нас яблоками», – шутя говорю я. Помощник Белекова – Ажар, сопровождающий меня всю поездку, словно ожидая этих слов, перегнулся через изгородь и сорвал пару яблок.
Василий Шукшин учился в этом селе, в школе для детей колхозников. В 1989 году школа была основательно перестроена, и сейчас в ней расположен Музей Шукшина. Честно говоря, после того, как увидел тот величественный памятник, его дом, школу и места, к которым он рвался всю жизнь, мечтал и надеялся когда-нибудь сюда вернуться, я с особой теплотой и ясностью начал понимать это желание великого русского писателя.
Алтайский край бесконечен, богат и притягивает к себе несравненной красотой, но, мне кажется, не будь величественного Шукшина, сидящего в раздумье на склоне горы, эти места осиротели бы.