Новогодний подарок
Литература / Портфель ЛГ
Сергеев Леонид
Теги: современная проза
Теперь, когда я стал старым и смотрю на прожитые годы с огромной высоты, так хотелось бы забыть многие свои слова и поступки. Не тут-то было – они наседают со всё возрастающей силой, и я только догадываюсь, какая жестокая расплата ждёт меня на небесах. Вспоминая прошлое, даже и не знаю, чего я сотворил больше – хорошего или плохого. Правда, недавно припомнился один случай, когда поступил вполне достойно. Это не было героическим подвигом – всего лишь незначительное действие. Серьёзный писатель и не взялся бы за такой сюжет, но я не писатель, а просто литератор и расскажу об этом случае, не заботясь о чистоте жанра, – пусть это будет нечто среднее между рассказом и очерком.
В молодости, после женитьбы, я некоторое время жил у родителей жены – мы ютились в одной комнате, перегороженной шкафом, да ещё в коммуналке.
Тёща во мне души не чаяла, единственное, в чём меня обвиняла, – это в том, что я не умею «хозяйствовать» (она работала продавщицей в «хозтоварах»), и время от времени рассказывала про «обеспеченных» поклонников, от которых её дочь («дурёха») отказалась ради меня, «художника голодранца», что было правдой – весь мой капитал состоял из мольберта и байдарки. А в остальном, повторяю, тёща не чаяла во мне души.
С тестем мне повезло особенно – он был великим молчальником, и у нас сразу установились тонкие деликатные отношения, построенные на придыханиях тестя:
– Хм!.. Да уж!.. Чего там!..
Меня вполне устраивал этот птичий язык.
Тесть крепко верил в Бога, а домашних и соседей считал грешниками, не достойными его внимания; если он с ними и говорил, то поучал или клеймил, и все наставления заканчивал безнадёжным вздохом:
– Да чего уж там!
И дальше адресовал сам себе:
– Слово не воробей, выпустишь – не поймаешь.
Или:
– Слово – серебро, молчание – золото.
Раза два в неделю мы с тестем выпивали. Исключительно портвейн. Но во время постов, которые тесть частично соблюдал, переходили на ликёр. В трезвости тесть на умного не тянул, точнее – выглядел угрюмым дураком, но после первого стакана становился разговорчивым и даже умным. Как-то изрёк свою теорию:
– ...Бог всё сделал прекрасно на земле и хотел, чтоб человек стал ему подобным. Но человек не стал. От человека всё зло на земле... И искусство от дьявола. Лучше Бога всё равно не сделаешь.
После второго стакана у тестя начинались отклонения в две стороны: он или засыпал на стуле, или шёл в киоск за «Вечёркой»; по пути проветривался, обретал второе дыхание и, вернувшись, предлагал мне «освежиться» ещё раз.
Соседнюю комнату занимали тихие супруги. Он – какой-то завбазой – постоянно хвастался неимоверными «левыми» заработками. Помнится, я устал подсчитывать его доходы и никак не мог взять в толк, почему он не купит отдельную квартиру. Его жену – «самую глупую женщину на свете» (выражение тестя) – отличала лень: целыми днями она лежала на тахте и смотрела телевизор. Ради справедливости следует отметить – раз в месяц она пекла яблочный пирог и вкладывала в него всю душу. Известное дело – ленивые люди если уж что делают, то добросовестно.
С завбазой я покуривал на кухне, и, бывало, в момент нашего наивысшего кайфа на кухне появлялась его жена. Демонстрируя счастливую семейную идиллию, она обнимала мужа, целовала, а он отмахивался:
– Полно тебе, экая ты смелая!
Она всё ластилась, тянула его в комнату:
– Дорогой, пойдём посмотрим телевизор.
– Спасибо! Насмотрелся до тошноты, – бурчал завбазой и, слабо сопротивляясь, всё-таки шёл, при этом успевал мне подмигнуть, как бы говоря: «Ничего не попишешь! Ради мира в семье пойдёшь не только к телевизору!»
В комнате, примыкавшей к кухне, обитало «семейство скандалистов» (выражение тестя): шофёр Виктор, вся фантазия которого упиралась в бутылку водки, его жена, бухгалтер Татьяна, грузная женщина с низким задом, и их сын Вовка, светлоголовый ушастый второклассник.
В отличие от наших с тестем невинных выпивок Виктор хлестал водку стаканами – полными гранёными стаканами (по его понятиям, наливать неполный неприлично) – и выпивал каждый день после работы во дворе за бойлерной, причём каждый раз с новыми собутыльниками (и где их откапывал?).
В подпитии Виктор был безумен. Его безумие проявлялось по-разному: в будние дни на его лице появлялись какие-то ненормальные гримасы – похоже, они означали отвращение ко всему, что его окружало. В конце недели он непременно бил жену. Отлупить в пятницу жену он считал святым делом.
Татьяна стойко переносила побои: вероятно, считала их некой священной войной, необходимым ритуалом каждой нормальной семьи. Но иногда она всё же выходила из себя и отправлялась в крестовый поход на мужа: называла его неотёсанным увальнем, алкоголиком, а получив за это очередную оплеуху, кричала:
– Убирайся из дома, скотина! – и убегала в ванную.
Минут через десять, немного остыв, она снова заглядывала в комнату и, увидев спящего мужа, восклицала:
– Ты ещё здесь, скотина?! Фьють отсюда!
Эта игра слов, необычная комбинация «скотины» и «фьють» приводила меня в восторг, но мне не нравилось, что дикие семейные сцены видит малолетний Вовка. Случалось, зарёванный мальчишка прибегал к нам, и тёща с моей женой Валентиной всячески успокаивали его, совали конфеты, а я рисовал ему зверей.
Надо сказать, Виктор временами производил впечатление толкового, башковитого парня, временами у него даже проскальзывало чувство юмора, естественно, грубоватого – на свой шофёрской манер. Как-то тесть, пропустив стакан портвейна, сказал Виктору:
– Что ж ты пьёшь водку? Ты ж мусульманин! (У шофёра мать была татарка.)
– Во-первых, у меня отец русский – Кочетов, – объявил Виктор, состроив свою ненормальную гримасу. – Во-вторых, в Коране написано про вино, про водку ничего не сказано. И вообще религия – сказка для взрослых.
Как-то Вовка при отце на кухне ляпнул:
– А наш папка вчера опять был пьяный!
– Я притворялся, – пропыхтел Виктор.
– Нет! – качнул головой Вовка, твёрдо отстаивая правду. – Ты был пьяный.
– Что ты городишь, чертёнок?! – возмутилась Татьяна, явно не желая выносить сор из избы, как будто пьянство её мужа было для нас новостью.
– Тебе уже девять лет, и пора научиться отвечать за свои слова, – проговорил Виктор, завышая требования к сыну. – Иди делай уроки. – Он легко шлёпнул Вовку по затылку.
Скандалы и драки в том семействе продолжались до тех пор, пока Виктор не завёл на стороне «тихую собутыльницу» (определение тестя) и стал всё реже появляться в семье. Вскоре он вообще перебрался к «собутыльнице», правда, часть получки приносил Татьяне, а по праздникам дарил Вовке шоколадки.
Однажды накануне Нового года Виктор объявился, передал жене деньги, спросил у сына, как дела в школе, и направился к выходу, но Вовка схватил его за руку.
– Пап, а Генке вызвали из фирмы «Заря» Деда Мороза со Снегуркой. А мне ты даже билет на ёлку не купил.
– Да на кой чёрт тебе эта ёлка?! Ты уже взрослый парень, тебе уже не Деда Мороза надо вызывать, а одну Снегурку, – Виктор ухмыльнулся, довольный своим шофёрским юмором. — Из другой фирмы.
– А зачем? – Вовка вскинул на отца чистые невинные глаза.
– Спроси у дяди Лёши, – Виктор кивнул на меня и, посмеиваясь, удалился.
Долго я выкручивался перед Вовкой, пытаясь объяснить, что его отец имел в виду: говорил, что Дед Мороз старенький, часто болеет и прочее; что бывает, Снегурке приходится ездить одной. Вроде убедил мальчишку.
Под Новый год Татьяна затеяла уборку в комнате, Вовка без дела слонялся по квартире. Мы с тестем приняли по стакану портвейна, и мне в голову пришла замечательная идея.
– Давай-ка устроим Вовке праздник, – сказал я жене. – Сходи купи краски или пластилин, а я наряжусь Дедом Морозом.
– Чтой-то в тебе детство взбрыкнуло? – хмыкнула тёща.
– Ты большой мальчишка, и, наверное, никогда не повзрослеешь, – вздохнул тесть. – Романтики – неплохие люди, но они отгораживаются от действительности. (Я же говорю, после первого стакана тесть умнел.)
Но жена Валентина поддержала мою замечательную идею – она ждала ребёнка и при случае репетировала роль матери, а здесь такая затея! С моей подачи она сходила в магазин, купила краски, добавила к ним печенье, конфеты, всё уложила в пакет и обвязала красивой лентой. Затем намазала мой нос и щёки помадой, приклеила мне бороду и усы из ваты, накинула на меня простыню и сзади заколола её булавками; на голову я напялил красную кофту жены (сделал что-то вроде шапки), посмотрел на себя в зеркало и увидел вылитого Деда Мороза.
Под каким-то предлогом Валентина вызвала Вовку на кухню (он всё слонялся по коридору взад-вперёд), и я незаметно прошмыгнул на лестничную площадку. Выдержал паузу и позвонил. И услышал голос жены:
– Вова, открой, пожалуйста!
Открыв дверь, Вовка онемел: разинул рот, его глаза расширились до невероятных размеров.
– Здесь живёт мальчик Вова Кочетов? – густым басом произнёс я.
Потрясённый Вовка еле шевельнул губами:
– Это я.
– Ты хорошо учишься?
Вовка только и смог кивнуть и всё смотрел на меня снизу вверх ошеломлённо-восторженно.
– Молодец! Вот тебе подарок! (На большее у меня не хватило фантазии, к тому же я боялся перестараться и выдать себя голосом.)
Протянув Вовке подарочный пакет, я стал ждать, когда он закроет дверь, поскольку сам повернуться не мог – простыня еле держалась на булавках.
Но Вовка не шевелился, словно обмороженный. Он был в шоке – всё смотрел на меня, распахнув глаза и разинув рот, даже побледнел от прилива чувств.
– Может, у тебя есть какие желания? – выдавил я, надеясь, что Вовка попросит какую-нибудь заводную машинку, которую я ему позднее «пришлю», но он вдруг сглотнул и тихо сказал:
– Дед Мороз, сделай так, чтобы папка снова жил с нами.
Мне только и оставалось пробормотать «постараюсь», после чего я толкнул дверь, и, когда она захлопнулась, послышался душераздирающий вопль:
– Мама! Ко мне Дед Мороз приходил!
Как мы договорились заранее, Валентина пошла за Вовкой в их комнату – как бы рассмотреть подарок, а я бесшумно открыл дверь и проскользнул в нашу комнату, быстро снял маскарадные атрибуты, стёр с лица «грим», лёг на тахту и уткнулся в книгу.
– Ну вот теперь можешь подрабатывать на ёлках, – усмехнулась тёща. – Всё лучше, чем малевать картинки.
Тесть лишь вздохнул:
– Да уж!
Через пару минут к нам влетел торжествующий, покрасневший Вовка.
– Дядь Лёша! Ко мне только что Дед Мороз приходил! Вот подарок!
– Очень хорошо, – стараясь быть невозмутимым, сонно протянул я. – А что ж ты не пригласил его к нам?
Я давал понять, что всё это время безмятежно лежал на тахте и вполне мог бы побеседовать с Дедом Морозом. Чтобы придать ещё большую реальность случившемуся и откреститься от бородатого гостя, спросил:
– А он какой?.. Высокий или маленький, тонкий или толстый?
Тёща с тестем одновременно хмыкнули, но, надо им отдать должное, не выдали меня.
– Высокий! – горячо выпалил Вовка, высоко поднимая руки и привставая на цыпочках. – Выше вас!..
Это мне понравилось больше всего – какое же сильное потрясение испытал мальчишка, если я даже стал выше ростом!
На секунду Вовка замешкался и вдруг понёсся к входной двери.
– Может, он ещё не ушёл?!
Вовка оглядел лестницу, снова вбежал к нам и пробормотал:
– Куда же он так быстро делся?
– Наверняка пошёл к другим ребятам. Ты же у него не один. Ему знаешь сколько ребят надо обойти! – Я уткнулся в книгу.
– Побегу к Славке! Может, и к нему приходил! – Вовка вновь ринулся на лестничную площадку.
Славка жил этажом выше, и через две-три минуты Вовка вернулся – растерянный, встревоженный.
– А к Славке не приходил. Почему только ко мне?
– Возможно, ещё зайдёт, – спокойно откликнулся я. – И потом, может, Славка учится плохо?
В этот момент щёлкнул замок входной двери и в коридор вошёл вдрызг пьяный Виктор. Вовка бросился к отцу:
– Пап! Ко мне Дед Мороз приходил!
– Да ладно... врать-то, – отмахнулся Виктор.
– Правда, правда! Спроси у кого хочешь! Щас подарок покажу!
Вовка сбегал за подарком.
– Вот!
Виктор скорчил «ненормальную» гримасу и стал шарить по карманам.
Вовка обратился к моей жене:
– Тёть Валь, скажите папке! Он не верит!
– Да, приходил, – с серьёзным видом подтвердила моя жена. – Я даже его немного видела.
Вовка хотел призвать на помощь мать, но передумал.
– Хватит меня дурачить! – буркнул Виктор. – Небось, Лёшка нарядился, – он сунул сыну шоколадку и зигзагом направился к двери. – Ты, Вовка, дуралей! Взрослый парень, а веришь в сказки!
Вовка остался в коридоре, сжимая подарок. Его взгляд метался от отца к Валентине, от входной двери к нашей комнате. В нём шла страшная борьба между верой и сомнением. Он заглянул в нашу комнату – его лицо вновь стало белым как маска.
– Дядь Лёша, а ты никуда не уходил?
– Никуда, Вовка! – сказал я, глядя ему прямо в глаза, твёрдо зная, что никто и никогда не заставит меня признаться в обмане, даже если на меня наведут пистолет.