Стихи без границ
Литература / Поэзия
Теги: современная поэзия
Сегодня русская поэзия не знает границ, она «прописана» на всех континентах и во многих странах, но везде неповторима и, как говорил Александр Межиров, «родному языку верна».
Наталия Елизарова – юрист, автор нескольких поэтических сборников, участница международных фестивалей. О её книге стихотворений с параллельными текстами на трёх языках – русском, сербском и болгарском – в своё время написала «ЛГ».
Иван Щёлоков – поэт из Воронежа, он поэтический лидер своего исторического края, культуртрегер, с некоторого времени главный редактор знаменитого регионального журнала «Подъём», который с приходом Ивана Щёлокова преобразился и зазвучал на всю Россию. Сам поэт – лауреат целого ряда заметных литературных премий.
Александр Шмидт живёт в Германии, в Берлине. Однако многие годы он жил и печатался в советской Алма-Ате, был участником фестивалей молодой советской поэзии, в своё время окончил Высшие литературные курсы в Москве.
Всех представленных поэтов объединяет одна любовь – к родной поэзии, одно призвание и вдохновение – быть своими в поэзии российской. Им слово!
Сергей МНАЦАКАНЯН
Наталия ЕЛИЗАРОВА,
Москва
* * *
Прикоснёшься к яблоку наливному – щёки румяны,
В воде колодезной косу вымоешь, расплетёшь.
Красной глины кусков неровности и изъяны
Выровняешь руками, выправишь, в печи обожжёшь.
Стол накроешь, поставишь полну посуду.
В кружке глиняной студится молоко.
Вековая сосна стоит, желтеет крыжовник всюду
И последней осенней розы золото лепестков.
* * *
Говорят: «Не в обиде, если и в тесноте».
Рамки узки, они никогда не бывают «те»,
Задыхается тенор, песня крошится в пустоте.
Мир похож на шар, в котором летишь с горы,
В детстве не изучали правил такой игры,
И мелькают мимо люди и их миры.
Снова душно... Кажется, что к грозе.
Разевает время свой ненасытный зев,
Ты минуты счастья складываешь в резерв.
Запасаешь впрок, как радуги акварель,
Ведь ноябрь начнётся ранее, чем апрель.
А тамтамы города тягостней, чем свирель.
Возвращайся домой – в плаценту и скорлупу,
Чай заваривай с травами, перебирай крупу,
Превращай плоды в варенье или компот.
Запиши рецепт житья в голубой блокнот.
* * *
Козерожья зима настигает, ступает на пятки,
заставляет по дому искать на меху сапоги.
Не услышав вопроса, киваешь обычно: «В порядке» –
и идёшь на работу – с работы, печёшь пироги,
вяжешь варежки... Врёшь!
Ты вязать не умеешь,
не научена многим простым,
но и важным вещам.
В осень – липнет хандра,
а зимою, конечно, болеешь,
что-то вечно роняешь и ранишься по мелочам.
Не с кем слова сказать?
Снегири – погляди – прилетели
и сидят на рябинах, и ягоды гордо клюют.
Обещают под тридцать мороз
и метель на неделе,
Брось им крошек тогда или что там обычно дают?..
* * *
Хочется, чтобы с утра мороз,
чтобы ты пришёл,
прямо с мороза, с утра,
со снежинками на пальто.
Я бы сказала тебе: «Как хорошо!
Как же ты вовремя! Ну же, садись за стол,
будем пить чай и завтракать». И ещё
я говорила бы что-то, не знаю о чём,
Ты бы легонько меня потянул за плечо...
Чай бы остыл, на плите подгорел омлет.
Я бы смотрела на снег – на тебя – на свет.
Сколько же зим, сколько долгих студёных лет
не заметает позёмка забытый след...
* * *
Всё говорит о нём: обычные предметы,
Вещица, что лежит на краешке стола,
И вазочка вон та, и книжица вот эта,
Подарок из степей – ещё не отдала.
Я обернусь на звук: мне начало казаться,
Как будто в дверь звонят, как будто телефон.
Как можно в тридцать лет внезапно обознаться
И кинуться в толпу: быть может, это он?!
На пятачке земли – заплёванном перроне –
Стоять в слепой толпе, глухой от бытия.
И поползти домой в светящемся вагоне,
Где были я и ты, под нами – колея.
И шумный гул метро, где, слов не различая,
Хватаешься рукой, касаешься щекой.
И вот уже паришь над сирыми бичами,
Над площадью Борьбы и над Москвой-рекой.
И из горнил метро толпа выходит к свету
И волочёт меня к озябшим фонарям.
И улица вон та, и лавочка вот эта
Тихонечко о нём со мною говорят.
Иван ЩЁЛОКОВ,
Воронеж
* * *
Душа не просит пьедестала
И глыб гранитных на века.
Душа парить не перестала,
Ей не до отдыха пока.
Не пеленайте душу тросом,
Не напрягайте автокран.
Душа – не муж с античным торсом,
Ей тесен мраморный кафтан.
ПРОЩАНИЕ С КОЛОССОМ
Колосс, ты уходишь… Зачем же так сразу?
У ног твоих глиняных зыби веков
Утоптаны в почву толпой несуразной,
Где каждый второй из числа дураков.
Всему есть конец. И, наверно, колоссам.
Они беззащитней, чем хрупкий цветок.
И если не камнем, не пулей, не тросом,
То чьей-то подсечкой сбивают их с ног.
ТЕРРИТОРИЯ ЗАПРЕТА
Отлегло, отвалило – прощён я,
Но осталась в пространстве нутра
Территория, где запрещён я
Даже искрою быть от костра.
Гаснут искры… Без искры ответа
Не дождёшься на русской версте.
Я прощён – и спасибо на этом!
Предок мой был распят на кресте…
УЛИЦА ХУДОЖНИКА БУЧКУРИ
Густые чаи и морозное эхо
Январского снега, девичьего смеха.
И к юности зависть, и завязь зари
Над улочкой, названной в честь Бучкури.
И утро в неузнанной памяти сердца
Ложится мазками в надежде согреться.
И гаснут в полотнах зари фонари.
И голос в калитку: «Мужик, прикури!..»
* * *
Скупая жизнь. Родная сторона
В рубцах сердец и в швах противоречий.
И чашей опрокинутой – луна
Над сумрачной равниной междуречья.
А за холмом – заросшие поля.
Охальник-ветер – волчий царь округи.
Ты с кем теперь, родимая земля?
…И я с букетом на могиле друга!
* * *
Кого-то Бог берёг,
Кому-то Бог давал…
Меня у трёх дорог
Раздумьем осенял.
Читал я письмена
На древнем валуне
И понимал: одна
В них суть – мой Бог во мне.
И тем, что не берёг,
И тем, что не давал,
Меня хранил мой Бог,
От тщетного спасал.
* * *
Эта птица не машет крылами,
Только душу скребёт
Изнутри роковыми когтями,
Зная всё наперёд.
Специально не жди, не досадуй,
Не узришь всё равно
Тонкой грани меж раем и адом, –
Значит, так суждено.
Поутру, как ни в чём не бывало,
Просыпайся, живи.
Что упало с души, то пропало,
Рассосалось в крови.
Даже зеркало следа не выдаст
От незримой борьбы.
Носим в душах, как платье на вырост,
Эту птицу судьбы.
Александр ШМИДТ,
Берлин, Германия
* * *
Ну и
Поменял я
Ближнее зарубежье
На дальнее
Дальше Родина не стала
Но и не приблизилась
Осталась всё на том же
Расстоянии памяти
На расставании памяти
Пещера
– Ты – русский, –
Утверждают знающие меня немцы.
– Ты – немец, –
Внушают мне знакомые русские.
– Я – никто, –
Говорю я на всякий случай.
И под циклопическими сводами пещеры
Летучие мыши эха
Испуганно вопрошают:
– Кто?.. Кто?.. Кто?..
* * *
Кроет край мой вороний грай
И кому не лень – всякий кроет...
(кроме нас с тобой), и попробуй сыграй
В две струны своих, голос крови.
Не похожи мы на важных гостей,
Да и нет в нас хозяйской спеси.
Ах, как выдует ветер да из наших костей
Много русских пронзительных песен.
Парадокс
Вне России
Здесь
В самом центре Германии
Россия во мне
А Германия –
Вне
Таможенный досмотр
На границе
Этого и того света
Вероятно тоже существует таможня
Ты проходишь ворота
Что-то звенит
И ангелы
Невидимыми лучами
Обшаривают тебя
Чтобы ты
Не пронёс
Свои опасные воспоминания
Выбор
Всегда
Есть тот
Кто забивает гвозди
Всегда
Есть тот
В кого забивают гвозди
И у тебя
Всегда
Есть выбор
Степь
Здесь безлюдье. Ветер сиплый.
Облаков крутые лбы.
Налились певучей силой
Телеграфные столбы.
Бор – стеной у горизонта –
Не пускает дальше степь.
У тебя есть все резоны,
Здесь родившись, песню спеть.
Чужая речь
Сначала ты её мучаешь и калечишь,
Пытаясь преодолеть собственную немоту,
Потом привыкаешь к чужой речи,
Словно к протезу в осиротевшем рту.
Плюс минус человек
Ты уловлен холодным зрачком камеры слежения
На тебя завели биометрический паспорт
Отпечатки твоих пальцев
Рисунок радужки твоих глаз
Хранит электронная бестия
Ты расчислен до последнего гена
Окончательно оцифрован
Плюс минус человек