Размашистая критика

Книжный ряд / Библиосфера / Объектив

Казначеев Сергей

Теги: Кирилл Анкудинов , Ребёнок в лесу

Кирилл Анкудинов.  Ребёнок в лесу:  Статьи и эссе. –  Майкоп:  ОАО «Полиграф-Юг», 2015. – 276 с. – 500 экз.

Адыгейский критик Кирилл Анкудинов известен далеко за пределами своей республики: его статьи и эссе регулярно появляются на страницах столичной прессы, а также на сетевых порталах. В настоящем издании разрозненные материалы собраны под одной, как говорится, крышей. Исследовательские и творческие усилия нескольких десятилетий. Впрочем, это не первая книга автора: ранее выходили его стихотворные сборники и совместный с В. Бараковым труд «Юрий Кузнецов».

Эссе «Напролом», посвящённое творчеству Ю. Кузнецова, открывает и эту книгу. Размышления о поэзии мастера начинаются с пассажа, который сразу же заставляет призадуматься: «У Юрия Кузнецова очень странно складывается репутация. Так сказать, она никак не складывается». Хочется задать вопрос: как же так она не складывается? У поэта десятки, если не сотни тысяч ценителей; его книги не залёживаются на прилавках; недавно прошла десятая (!) конференция, посвящённая его личности и творчеству. В ходе этих обсуждений прозвучало множество выступлений, трактующих могучую фигуру. Опубликовано внушительное количество исследований. Можно согласиться, что поначалу отношение к Кузнецову шокировало некоторых читателей, а пуще – собратьев по перу, но сегодня его авторитет непререкаем. А то, что он нравится не всем, вполне нормально: он же не червонец. А кто вообще всем нравится?

Чем же объяснить это парадоксальное высказывание? Да дело в том, что сам К. Акундинов – человек неординарный, своеобычный, из ряда вон выходящий. Его авторскому мышлению присущи самостоятельность, стремление не считаться со сложившимися представлениями и авторитетами, размашистость. Это может удивлять, раздражать, тревожить, но не может не привлекать внимания.

Размашистость авторского стиля Кирилла Анкудинова проявляется уже в широте его исследовательских интересов. От Юрия Кузнецова и Вадима Кожинова он может перейти (и переходит!) к Василию Аксёнову и Иосифу Бродскому; поговорив о Борисе Рыжем, он заводит речь о Сергее Соколкине; целый раздел (II) он посвящает обсуждению общих проблем литературы, попутно декларируя свой собственный манифест; наряду с известными, раскрученными именами вроде Владимира Маканина в книге присутствуют персоналии, пока ещё мало что говорящие широкому читателю: Александр Адельфинский, Светлана Заволокина, Алексей Корецкий, Александр Серебряков... Перечисление довольно неполное.

О чём свидетельствует широкий диапазон критика? О его всеядности? Не думаю. На мой взгляд, эта широта идёт от внутренней свободы Анкудинова: он даёт нам недвусмысленный знак: смотрите, я плюю на все ваши группировки и идеологические расколы, я пишу о том, о чём хочу. Чувство тайной свободы для писателя (а критик, несомненно, писатель) необходимо как кислород.

Он может обратиться к неординарной фигуре Вениамина Блаженного и назвать его именно «блаженным», а может обратиться к личности совсем уж точно не блаженного, а весьма комфортно устроившегося в жизни Дмитрия Быкова и произнести неожиданные для многих из нас слова: «.. . Быков пишет «журналистские стихи» – легкокрылые, многословные, поверхностные и грубоватые. Легкокрылые? Пожалуй, да». Какое слово в ряду определений вызывает максимальное удивление? Правильно: «легкокрылые». Но ведь принципа пиитической диэтики Батюшкова «живи, как пишешь, и пиши, как живёшь» никто ведь не отменял и не опроверг!

Когда посмотришь на биографию, на образ жизни, да и на внешность стихотворца, невольно усомнишься в возможности писать «легкокрыло». Но Анкудинова это нимало не смущает. Впрочем, и стихотворчество Быкова для критика всего лишь трамплин для самовыражения, и вот далее мы читаем: «...не поверю я никогда тому, что у Брюсова, Вячеслава Иванова и Макса Волошина нервы были менее крепки, чем у Глеба Успенского, Николая Успенского или Гаршина – всё вопиет против этого. Позитивисты-некрасовцы-то и были истинными декадентами, неудачниками, слабыми мира сего». Это уже чистый Розанов, это стремление к парадоксализму во что бы то ни стало. Впрочем, если вспомнить, что Н. Успенский спился самым трагическим образом, Гаршин бросился в лестничный проём, а символисты вели довольно респектабельный образ жизни, особого парадокса тут и нет.

Критика, как видим, интересует вопрос раздвоения или «двоения», как он выражается, писателя и его творчества. Ведь размашисто жили и писали многие наши классики и современники.

Важнее другое. Исходя из этого постулата, Кирилл Анкудинов делает вывод, что «журналюга Дмитрий Быков» и есть «самый тонкий из всех нынешних поэтов». Хочется поспорить? Ещё как! И со многими другими оценками и выводами критика так и тянет полемизировать. Но это не вина его, а заслуга: мы вдоволь начитались специалистов, которые провозглашают только незыблемые истины.