Осчастливить можно поцелуем

Спецпроекты ЛГ / Азербайджан - жемчужина Турана

Миниатюра XVI века. Художник Ага Мирек

ШАХ ГАСЫМ АНВАР

(1356–1433)

Один из выдающихся представителей азербайджанской поэзии XIV–XV веков Шах Гасым Анвар родился в Тебризе. В юности получил всестороннее образование, основательно изучал и светские, и теологические науки своего времени. В молодости очень увлекался религиозно-философской поэзией. Любил много путешествовать пешком по разным городам Ближнего и Среднего Во-стока: побывал в Ардебиле, Астаре, Гилане, Хорасане, Герате, Самарканде, Джаме, Харджурде, был и в Греции, и в Турции. Похоронен близ Харджурда.

Шах Гасым Анвар оставил богатейшее творческое наследие на двух языках: на персидском и на тюркском. Написал множе-ство газелей, кыты, рубаи, тарджибендов, месневи и прозаических произведений. Он прославился как суфийский поэт, в его творчестве также немалое место занимают философско-дидактические и романтические произведения. Любовная лирика в творчестве Гасыма Анвара занимает особое место, его любовные газели ещё при жизни принесли ему большую известность.

Глубокие научно-философские взгляды великого поэта широко отражены в его известном объёмном месневи «Анисул – ари-фин» – «Друг мудрецов». Здесь автор рассказывал о духовном мире человека: о страсти и желании, о душе и душевном пережи-вании, об уме и любви. «Друг мудрецов» написан и в стихах, и в прозе.

Из-под пера Шах Гасыма Анвара вышли и другие бесценные научно-философские произведения: «Сборник о науке», «О сно-видениях Теймура», «Сто моментов суфийских терминов». Для написания этих произведений Шах Гасым Анвар глубоко изучал и анализировал всю классическую восточную научно-философскую литературу.

Шах Гасым Анвар является не только великим романтическим лириком, философско-дидактическим суфийским поэтом, но и выдающимся учёным, философом-человековедом древнего Азербайджана.

Газели

КАК НЫНЕ ИМЯ ТВОЁ?

Кумир мой, ангел лукавый, как ныне имя твоё?

Ты сердцу грозишь расправой, как ныне имя твоё?

Два мира твоё названье, воли твоей,

Луна не так величава, как ныне имя твоё?

Миры бездонною чашей в ладонях твоих лежат, –

Едина и многоглава, как ныне имя твоё?

О врачеватель скорби, любимая, светоч мой,

Возносим тебя по праву, как ныне имя твоё?

Ты – откровенье духа, воительница и раба,

Шахиня моей державы, как ныне имя твоё?

В предвечности было слово и вечным стало оно.

Кто смертный тебе по нраву, как ныне имя твоё?

Ты сердце нам опьянила и жизни наши взяла.

Соперникам дай отраву. Как ныне имя твоё?

Все тайны земли постигла, жемчужина дней моих,

Как облако ты кудрява, как ныне имя твоё?

Ты есть конец и начало, ты вместе – форма и смысл,

Гасыма Анвара слова, как ныне имя твоё?

ПУСТЫННАЯ ДОРОГА

Пустынен путь, ступни в пыли и ночь моя темна.

Любовь и смерть в одно сплела враждебная страна.

А жизнь спешит – вот-вот пройдёт дорогою невзгод,

Никто не знает, как судьба в скитаниях трудна.

Ты, сердце, робко уповай, что есть священный край,

Песком Вселенной – сонмом звёзд там ночь озарена.

Любовь, твердили нам ханжи, – дитя лукавой лжи.

Но верят истины друзья – любовь, как жизнь, сильна.

Начётчик благостно святой живёт с душой пустой,

Нет правды в выспренних словах, в них ложь заключена.

И нашей боли не поймёт вкусивший от щедрот,

Он в безопасности, а нас морская бьёт волна.

Сказал я: «Жизнь из-за тебя и веру проиграл».

«Гасым, мир – игрище страстей!» – смеясь, рекла она.

ОПЬЯНЕНИЕ

Мой разум пьян, душа пьяна, я опьянён давно.

Любовь к тебе меня пьянит, хмельнее, чем вино.

Пылинки пьяные вершат свой пьяный хоровод.

Пьяна земля, пьян небосвод, где пьяных звёзд полно.

Ступай в цветник, там по весне пьянеют соловьи,

Мак опьянён, а в глубине от пьяных роз красно.

Хмельны влюблённые сердца, вкушая благодать,

И милосердье, и вино сегодня заодно.

С дней сотворенья было так, до ангельской трубы, –

Шёл опьянённый караван пустыней, где темно.

Свободно сердце от забот, от мысли: «Что и где?»

В Каабе, в капище жрецов оно опьянено.

Мир в опьянении своём не мыслит ни о чём,

Никто не знает, что ему судьбой предрешено.

Велик вселенной океан, мир – капелька его.

Пьян океан. Мы – капля в нём. Пьяно морское дно.

Так мудрствует Гасым, чей разум опьянён.

Дух опьянён, вся жизнь пьяна, грядущее пьяно.

ЗАЧЕМ?

О чём, мой друг, твоё повествованье?

О двух влюблённых древнее преданье.

Коль не случилось светопреставленья,

Что означают вопли и рыданья?

Коль предстоит нам бренный мир покинуть,

Зачем о шумном печься караване?

Коль у владыки щедрости не видим,

К чему тогда просить благодеянья?

Когда ты плоть постом не умерщвляешь,

То суфиев не нужны назиданья.

Коль не нальют вина в питейном доме,

Какая польза в целом мирозданье?

Когда весна бессолнечно-дождлива,

К чему холодной осени дыханье?

Коль в этом мире мы в едино слиты,

Зачем тогда раздоры между нами?

Коль золотом Гасыма называют,

Зачем его оспаривать деянья?

НЕМАТУЛЛА ДИЛМАГАНИ КИШВЕРИ

(1445–1525)

Среди азербайджанских поэтов XV века, писавших и творивших на родном тюркском языке, наибольшее внимание привлекает Нематулла Дилмагани Кишвери. Он родился в Тебризе, был высокообразованным человеком, наряду со светскими знаниями владел и теологией, в совершенстве знал арабский, персидский и тюркский языки. Некоторое время служил при дворе правителя династии Аггоюнлу Султана Ягуба (1478–1490).

Кишвери дружил с видным поэтом и государственным деятелем Алишером Навои (1441–1501) и после ухода из султанского двора переехал в Самарканд и воспользовался покровительством своего друга. Он недолго жил в Самарканде и в 1490 году, год смерти султана Ягуба, вернулся в Тебриз и проживал там до конца жизни.

Поэзия Кишвери – один из ярчайших образцов азербайджанско-тюркского стиха, он использовал основные жанры классиче-ской лирики, и в каждом случае ему удавалось проявить свои индивидуальную манеру и почерк.

В его творческом наследии значимое место занимают газели, источающие душевное тепло, волнующие искренностью чув-ства. Поэт писал и о земной красоте, любви, и о любви божественной – духовной. Эта двойственность – двуединство реального земного чувства и мистической любви – находит отражение в содержательной ткани стиха. В произведениях отчётливо просле-живаются следы общественных социальных событий и личной судьбы, видны вехи и моменты его биографии, душевных при-вязанностей и взаимоотношений.

Одной из заслуг Кишвери как выдающегося поэта является творческое преломление художественного опыта и новаторского ду-ха узбекского классика Алишера Навои в практике азербайджанско-тюркского стиха XV века. Он часто вносил в лексическую ткань чагатайско-тюркскую струю, часто обращался к тахмисам – формам своеобразно рифмованных пятистиший, которыми пользовался Навои.

Газели

ЭТО Я

Кто милой душу отдаёт в самозабвенье – это я.

Тот, кто в мучительстве живёт без исцеленья – это я.

Кто на Меджнуна стал похож, в тебя влюблённый,

как в Лейли,

Теряя голову свою, не ждёт спасенья – это я.

Кто, уподобясь мотыльку, сгорает в пламени разлук,

Уже не видя пред собой свечи горенья? Это я.

С тех пор, как сердце приковал к цепям

смутительных кудрей,

Тот, кто в безбожности отверг вероученья, – это я.

Увы, не для меня расцвёл в Эдеме девственный цветок,

Тот садовод, что не видал его цветенья, – это я.

Тот хромоногий муравей, что к Сулейману не приполз

И разуверился во всём в одно мгновенье, – это я.

Рабы пришли на твой порог, один из сотни Кишвери, –

Раб, что султана не видал и в отдаленье, – это я!

РОК НАДО МНОЮ ПОДШУТИЛ

Душой пожертвовать пришлось, но я назвал тебя моей.

Не знал, что станешь ты бедой, злосчастьем

долгой жизни всей.

Мечтал, чтоб доброй ты была, бальзам на раны пролила,

Не знал я, что в моей любви не будет безмятежных дней.

Знай, без тебя, о мой цветок, осенний холод сердце сжёг.

Напрасно я молил весну: «Дыханьем душу обогрей!»

На исцеленье уповал, с надеждой робкою взывал,

Я с каждым днём любил тебя всё безнадёжней и верней.

Глаза, теперь стыжусь я вас, в ночи вы плачете сейчас, –

Заря свиданья не взойдёт в горячем трепете лучей.

Сто тысяч псов собрались тут, они добычу стерегут,

И Кишвери один из псов, лежащих у твоих дверей.

ТВОИ ГЛАЗА

Твои злорадствуют глаза, когда узрят людские раны,

Как у грабителей степных при близком звоне каравана.

А я, чтоб тонкий стан узреть, согласен в муках умереть,

Ведь пёс сбесившийся отдаст жизнь за глоток воды

желанной.

Припоминаю кудри вновь, и в жилах леденеет кровь,

Так путник ужасом объят, змею увидевший нежданно.

Под раззолоченной фатой недобрый лик таится твой –

Ребёнок увлечён игрой, не зная смысл её обманный.

Я, не предчувствуя беды, целую милых ног следы,

Они священней для меня короны шахской и Корана.

Чуть жёлтый плащ увижу твой, замру, охвачен немотой,

Так умолкает соловей осенним вечером туманным.

Знай, Кишвери отверг Эдем, он на земле доволен всем, –

Порог любимой – это рай, нездешним светом осиянный.

ТВОЙ ЛИК

Словно утренняя роза, лик твой розовый румян,

С прямоствольным кипарисом не сравнится стройный

стан.

Мы шахиней дев прекрасных нарекли одну тебя,

Ты затмила всех красавиц сопредельных с нами стран.

Рок искал тебе подобных, но светильник погасил.

Не луна блистает в небе, – лик твой светом осиян.

Пусть ланиты заалеют от налитого вина,

Позавидует их цвету расцветающий тюльпан.

За блаженство поцелуя я пожертвую душой,

На беду иль на отраду я любимой в жертву дан.

Стережёт ворота рая верный пёс твой Кишвери,

Он к порогу припадает, тайной страстью обуян.

Я ТОМИМ

Печаль мою не видит та, с лицом надменно злым.

Она не спросит про беду, которой я томим.

Коль душу слабую мою потребует она, –

Мой Бог, я жизнь легко отдам, став мёртв и недвижим.

С тех пор, как родинки зерно – источник стольких слёз,

Рок сделал немощным меня, беспомощно-больным.

Едва услышу, как звенит браслет вкруг стройных ног,

Грудь разрывает трудный вздох, страданьем я томим.

Не видя мускусных кудрей и розовых ланит,

Я погибаю, как пчела, вдыхающая дым.

В РАЗЛУКЕ Я С ТОБОЙ

Мне сердце разрывает стон, в разлуке я с тобой.

Столь беззащитно оголён, в разлуке я с тобой.

Последних я лишился сил, и вздох мне губы опалил,

Знай, дух мой пламенем сожжён, в разлуке я с тобой.

Не слёзы хлынули из глаз, а кровь багрово пролилась,

Поток бурлит со всех сторон – в разлуке я с тобой.

Шрам на груди запёкся, рдян, он багровеет

как тюльпан,

И обескровлен, и согбён, в разлуке я с тобой.

Творец, взгляни на Кишвери, его вниманьем одари,

Твой раб печалью удручён, – в разлуке я с тобой.

САД ЛЮБВИ

Пришла весна, и сад любви расцвёл ещё пышней,

Уста прильнули вновь к устам и к розе соловей.

Друг кравчий, чашу поднеси, настал желанный час,

Кто знает, сколько нам ещё прожить осталось дней.

О боже, совершенный лик ты даровал луне, –

Она как ангел хороша и гурии нежней.

Кашмирок чёрные глаза мне горе принесли –

Скитаться должен я вдали от родины моей.

Я достояния лишён – ограбили меня,

Поработительницей злой закован без цепей.

Кровь сердца бросилась в лицо страдальцу Кишвери,

И почернел он и ослеп от родинки твоей.

УВИДЯ

Живу с истерзанной душой, нарциссы глаз твоих увидя,

Напрасно целится стрелок, джейранов вдруг двоих увидя.

Узрел я кольца чёрных кос, и сердце вдруг оборвалось,

Так ужасается дитя, змею в кустах густых увидя.

Не слёзы – кровь из глаз я лил, и мой соперник отступил,

В смятенье прячется индус, кровь на руках чужих увидя.

К устам я припадал твоим, ты ускользала будто дым,

Неверный в Бога верить стал, твой облик средь святых

увидя.

Я, Кишвери, пока дышу, тебе единственной служу,

Верны правителям войска, неустрашимость их увидя.

ОНА КРАСИВА

Румяны щёки у неё, и говорит она красиво,

И тонкостанна, и пряма, и благородна, и учтива.

Источник Хызра нежный рот, на щёчке родинка цветёт,

И кудри, словно гиацинт, и взор – то нежный,

то стыдливый.

О боже мой, как хороша, как роза майская свежа,

Глаза – нарциссы у неё, и сложена она на диво.

На что, ответствуй, о творец, богатство, царственный

венец?

Моё сокровище – любовь, её высокие порывы.

Прекрасно солнце, говорят, но в зной лучи его палят, –

Оно при виде красоты за тучу спряталось ревниво.

Напрасно мне твердит народ: «Жди от любви

одних невзгод –

Твоя возлюбленная, знай, и лицемерна, и гневлива».

Но пред глазами Кишвери ланиты – розовость зари,

Он воспевает красоту, и благодарный, и счастливый.

МОЯ КРАСАВИЦА

О боже, стан, как кипарис, гляжу в смятенье,

что же это?

Цветок граната на заре иль ветвь сирени, что же это?

О боже, видеть довелось мне завитки её волос, –

Лужаек Чина гиацинт, мир в восхищенье, что же это?

О боже, белое чело, зерцало Джама, где светло.

Луна иль солнце луч зажгло, – я в удивленье, что же это?

О боже, может, скорпион опасно в локоны вплетён,

Иль это цепи, чтоб сковать без промедленья, что же это?

О боже, этот звон серёг, зачем меня не остерёг?

Звезда, смутившая Восток в одно мгновенье,

что же это?

О боже, брови полукруг иль тонко выгнувшийся лук,

Иль полумесяц вспыхнул вдруг в ночи весенней,

что же это?

О боже, что я увидал? Ресницы это иль кинжал,

Рой чёрных стрел, сто тысяч жал – мне нет спасенья,

что же это?

О боже, мушка возле рта или перчинка точка та,

Огонь щеки и чернота в соединенье, что же это?

О боже, столь уста малы – глазок чуть видимый пчелы,

Блаженный в них таится мёд для утоленья, что же это?

О боже, праведный отец! Уста – коралловый ларец,

Жемчужины таятся в нём, моё мученье, что же это?

О боже, ямочка ланит, она сокровище таит,

Погибель скорую сулит то углубленье, что же это?

О боже, подбородок тот, как серебристый круглый плод,

Родник Ковсара, копь щедрот, души томленье,

что же это?

О боже, шейка – чудеса, кувшина горлышко, лоза,

А ожерелье вкруг неё для украшенья, что же это?

О боже, тела белизна, жасмин в цвету, любви страна!

За что мучительство терплю? Судьбы веленье,

что же это?

О боже, руки до плеча или секира палача?

Или заветной цели путь, где ждёт плененье, что же это?

Кого прославил Кишвери, луну иль тёплый свет зари?

О, вдохновенье, воспари! Всех совершенней, кто же это?

РУБАИ

Аллаха славил я за то, что юность, день за днём,

С любимой вместе проводил за дружеским столом.

Возьми себе и райский сад, и мёд, и виноград,

Оставь возлюбленную мне, подай кувшин с вином.

* * *

Твой лик – раскрывшийся цветок – приди, о черноокая,

Речь – животворный родничок, приди, о черноокая,

Утешь печальных глаз зрачок, приди, о черноокая.

На миг явись, я изнемог, приди, о черноокая.

* * *

Я болен, и подруга мне достойная нужна.

Та, что была бы весела, отзывчива, верна.

Когда пируем мы, тогда друзей вокруг полно,

Но утешает в скорби нас любимая одна.

Мухаммас

НЕ НАШЁЛ

От души я отказался, но спасенья не нашёл.

Ту, что ярче юной розы в день весенний не нашёл.

Я состарился в разлуке, утоленья не нашёл, –

Полюбил я безответно, утешенья не нашёл.

Я пожертвовал собою, но забвенья не нашёл.

Став скитальцем одержимым, по дорогам я блуждал,

Но владык мягкосердечных я нигде не повстречал.

Я с возлюбленной расстался и отчизну потерял,

Утешителя не видел, чтобы горе врачевал.

Боль сердечную обрёл я, излеченья не нашёл.

Этой ночью я не знаю, где любимая была,

Но глаза хмельными стали, и сама она цвела.

У меня забилось сердце, ослепила очи мгла,

Ты мишенью для насмешек сделать боль мою смогла –

Насмерть грудь мою пронзила, а раненья не нашёл.

Мой цветок, я в разлученье кровью собственной

сожжён.

Стал черней тычинок мака, я клеймом тоски клеймён.

Лик мой стал желтей шафрана, – он слезами окроплён,

В сердце шип вонзила роза, – я копьём любви пронзён.

В цветниках любви доныне я цветенья не нашёл.

Я не слушался советов, наставленьям не внимал, –

«Умирай!» – мне приказала, – бездыханным я упал.

Усмехнувшись, прошептала: «Сам он этого желал!» –

Я шахини беспощадней и прекрасней не встречал,

Всё стерпел – ни в ком такого я смиренья не нашёл.

В размышлении печальном продолжаю свой рассказ,

Пусть все знают, что со мною жизнь жестоко обошлась, –

Я Меджнуном стал в разлуке, кровь течёт из скорбных

глаз.

О деяниях Фархада мне читать пришлось не раз,

Описания такого злоключенья не нашёл.

Как Юсуф она прекрасна, плащ её алей зари,

Но в обители печали изнывает Кишвери,

Упрекай меня, измучай, но улыбкой озари.

Навои, шахини норов, если сможешь, усмири!

От любовного терзанья исцеленья не нашёл.

Перевод Татьяны СТРЕШНЕВОЙ