Амурские волны Купера

Книжный ряд / Библиосфера / Объектив

Замшев Максим

Теги: Александр Купер , Жук золотой

Александр Купер. Жук золотой. – М.: Планета, 2016. – 496 с. – 500 экз.

Книга Александра Купера «Жук золотой» обустроена сложно, изысканно, но в этой сложности нет никакой игры – это портрет многозначного человека в многозначном мире, и человек этот перманентно ищет ответы на вечные вопросы, ищет их с предельной откровенностью и без дидактической самоцензуры. Формально – это воспоминания автора (или лирического героя Шурика) о детстве и юности, проведённом в деревне Иннокентьевка на Нижнем Амуре. Но по большому счёту эта книга обо всех нас, трепещущих индивидуумах современности, ищущих, теряющих, сохраняющих свои корни и пытающихся осознать своё предназначение, возможно даже высшее.

У «Жука золотого» почти постмодернистская (в хорошем смысле) предыстория. Повесть «Золотой жук» была написана тридцать лет назад, получила положительный отзыв великого Виктора Астафьева и трагически потерялась на извилистых жизненных тропах автора. Теперь он решился восстановить её и дописать. Получился «Жук золотой». Думается, что перестановка слов не случайна. В первом случае видна определённость молодости в прилагательном перед существительным, а в втором названии – неспешность зрелости, не ложный, а выстраданный пафос. Несмотря на то что «Жук золотой» в жанровом отношении тяготеет к биографической прозе, автору удаётся насытить текст не свойственными классическим биографиям элементами. Во-первых, он явно не следует хронологии фактической, предпочитая ей хронологию эмоциональную. Мы наблюдаем взросление мальчика не по временным отрезкам, а по испытанным им чувствам и впечатлениям. Во-вторых, иногда автор не только анализирует то, как повлияли на юного героя те или иные пережитые ощущения, но и стремится проследить, как они проросли во взрослой жизни. В-третьих, Купер порой намекает читателю, что герой не во всём идентичен автору, что литература частенько пересиливает жизнь и диктует свои законы. Именно с этим связано появление во второй части образа кудрявого мальчика Никитки (не Шурика), куда-то бегущего и в то же время застывшего в вечном ритме своего бега. Всё это придаёт тексту совсем иной объём, возвышает его, зовёт читателя стать частью созданного автором мира.

Что особенно запоминается из этой не маленькой и фактологически до отказа заполненной книги?

Её стиль. Умеренно изобразительный и точный. Посмею предположить, что эта точность в своё время произвела впечатление на Астафьева, и он желал молодому автору к этой точности добавить ещё и крепости пера, крепости настоя неповторимых русских слов. И спустя тридцать лет Купер эту крепость приобрёл: «Посмотрите на фотографию моего отца. Вы же видите – я не ошибся. Ну разве чуточку приукрасил. Аксельбантов, кажется, во флоте уже почти не осталось.

А на скалистом утёсе, каменной грудью встречающем волны Амурского лимана, его ждёт прекрасная женщина в крепдешиновом, василькового цвета, платье» .

Этнографический колорит. Не навязчивый, не художественно-диалектный, а прописанный в деталях, живо и интересно. Так живо, что, читая, пытаешься поневоле представить вкус местной еды, аромат ветра, дующего на берегах могучей реки, запахи деревенского жилья, шум многодневных буранов.

Запоминающиеся характеры. Разве можно забыть Адольфа Лупейкина, человека с редким для русской деревни именем, балагура, весельчака, плутоватого наставника молодёжи, бонвивана, представляющегося представительницам слабого пода «дебаркедер-мейстер», хотя на деле он всего лишь был смотрителем старого дебаркадера. А с какой полнотой раскрыты характеры близких героя – бабушки, отчима, матери! Пожалуй, ни в одной книге я так пристально не разглядывал фотографии! После прочтения очень хочется увидеть лица героев и сравнить их со своим представлением о них. Фотографии становятся как бы продолжением текста, финальным многоточием, тропкой к последующему размещению текста на бесконечных полках людской памяти.

Очень правдиво, без условностей, выписаны взаимоотношения людей, в которых переплетены и неодолимая привязанность друг к другу, и жестокость, и эгоизм. Здесь Куперу удастся преодолеть стереотип в описаниях деревенских жителей, неизменно фольклорно трогательных и обязательно немного несчастных... Он не боится рассказать о том, как его герой избил преследовавшего его по пьянке собственного отчима, что едва не кончилось статьёй за хулиганку, как опасны были деревенские драки стенку на стенку, грозящие кончиться смертью одного из драчунов, и о том, как жестоки были нравы в геологических партиях, где встречались отпетые уголовники…

Но самое, пожалуй, ценное и главное в «Жуке золотом» – это протяжная пронзительная нота, взятая с первых страниц и постоянно звучащая контрапунктом к прихотливым сюжетным поворотам. В ней нет ни заунывной тоски, не безнадёги, а только ощущение бренности всего земного, хрупкости бытия и вера в целительную силу доброты и терпения.