Братья по глумлению

Колумнисты ЛГ / Очевидец

Макаров Анатолий

Теги: общество , мнение , самосознание

Однажды меня озарило: я вдруг сообразил, кого мне напоминают исходящие в ядовитой злобе оппозиционные публицисты, – террористов, устраивающих кровавые акции на улицах европейских городов.

Можно подойти с другой стороны: на кого похожи так называемые идейные убивцы, с бомбами, автоматами, ножами и топорами, а то и на грузовике врывающиеся в людные общественные места? На самых пламенных либеральных витий с вечной пеной на губах, с трясущимися от ярости руками, с перекошенными ненавистью лицами.

Всякое сравнение, конечно, хромает, однако означенному выше в справедливости не откажешь. Ведь что такое теракт? Это злодеяние без конкретного повода, палачество без реально достижимой цели, иными словами – глумление над самой идеей законности и правопорядка, кощунство над божественным замыслом неповторимой человеческой личности.

Иной идейный «борец с режимом», хотя бы даже спичками готов сжечь существующую власть, но, не имея возможности, изощряется в подковырках, всё более грязных и безвкусных, опускаясь до самого непотребного похабства.

Удивляешься: благовоспитанные господа с учёными степенями, со знанием языков, а не пренебрегают гаерством, которого чурались даже «авторитеты» в нашем хулиганистом дворе из нежелания прослыть дешёвками.

И не нужно напоминать мне о свободе слова, без которой-де немыслима оппозиция. Свобода слова, тем более оппозиционного, – это прежде всего свобода мысли, свобода небанального аргумента, право на неортодоксальное доказательство. Такой свободе глумление претит, с ехидным издевательством она несовместима. Точно так же, как с копанием во внутренностях невинно убиенных пассажиров, беззащитных прохожих, беспечных фланёров.

Тщеславное дитя ленинградского андеграунда, инкарнация «подпольного человека» Достоевского, Александр Невзоров в ранние перестроечные годы достиг славы телевизионного завсегдатая приёмных покоев, моргов и кладбищ. Он побывал за эти годы верующим христианином, пламенным патриотом, воинствующим державником, особой, приближённой к высшей власти, чтобы объявить наконец, что истинное призвание пишущего человека – умение власть постоянно оскорблять.

Такое творческое кредо в духе Сергея Геннадиевича Нечаева с его катехизисом головорезов и бомбометателей. Кто начинал с извращённого любования вспоротыми животами и разбитыми головами, тот всю сложность жизни, борений, противостояний непременно сведёт к циничному нигилизму, пошлому подъелдыкиванью, тотальному неприятию позитивного занятия.

О власти, надо сказать, повсюду не принято отзываться с особым почтением. Но «сверхчеловек» Невзоров плюёт и в то заветное, что теплится даже в очерствевшей душе.

Достоевский – макулатура, концерт в Пальмире – пытка виолончелью, Родина – что ею дорожить, просто дрянь.

Понимаю: это подло кощунственный стёб, но ведь не легкомысленный, а заранее обдуманный, как тщательно подготовленная террористическая акция. Главное – заразить окружающих собственной нескончаемой истерикой. Малопочтенная сама по себе, в просвещённых якобы устах она становится совсем неприличной.

Учёный господин Пионтковский, которого академическая среда вроде должна была приучить к корректности, в оппозиционных эскападах неизменно переходит на личности. Ещё чуть-чуть – и ему с его глумливыми номерами можно выступать рядом с поэтом Орлушей перед сытой публикой на рублёвских корпоративах. Впрочем, Орлуша всё же выдерживает некий стиль, научный работник в приступе обличительной ненависти опускается до уличных дразнилок, упуская из виду, что в такой полемике его самого по внешним критериям можно уподобить монаху-иезуиту или даже Великому инквизитору.