По законам пропаганды
Литература / Литература / ПЕРСОНА
Замостьянов Арсений
Теги: Сергей Довлатов , проза , журналист
Утончённый, печально-дурашливый образ Довлатова плохо согласуется с его публицистикой – прагматичной и расчётливой
Сергей Довлатов стал читательской сенсацией девяностых. Так вышло, что писателя начали широко издавать в России вскоре после его смерти. Когда растерянные экс-читатели «толстых» журналов в погоне за хлебом насущным почти забыли про литературу, спрос на Довлатова только увеличивался.
В тусклое и опасное время для многих он стал утешителем. Читали его, как ни странно, с ностальгией по уютным страданиям «застойного» времени. На выручку приходил юмор – не затёртый, особого помола. К тому же у Довлатова пробивалась обаятельная интонация, он не топорно работал со словом. Ему прилежно подражали, его торжественно цитировали. В меру легкомысленный, в меру утончённый, с узнаваемым лирическим героем. Этот джентльмен постоянно страдал от собственных компромиссов с советской властью. То есть – с редакциями, с идеологическими установками, с политическими устоями. И вот, наконец, он хлопнул дверью и оказался в стране Эллы Фитцджеральд. То есть – в царстве свободной импровизации, без авторитарного регламента.
Между прочим, многим запомнилась такая довлатовская байка:
– Толя, – зову я Наймана, – пойдёмте в гости к Лёве Друскину.
– Не пойду, – говорит, – какой-то он советский.
– То есть как это «советский»? Вы ошибаетесь!
– Ну, антисоветский. Какая разница.
Философская реприза и даже примирительная. Вроде бы в этой системе любая партийность воспринимается как пошлость. Но статьи из сборника «Марш одиноких» написал член партии антисоветчиков. Или артист, который перевоплотился в агента империализма.
С какой цитаты начать? Глаза разбегаются. Для затравки – самое невинное рассуждение. «Есть в советской пропаганде замечательная черта. Напористая, громогласная, вездесущая и беспрерывная – советская пропаганда вызывает обратную реакцию. Критикуют фильм – значит, надо его посмотреть. Ругают книгу – значит, стоит её прочитать. На кого-то персонально обрушились – значит, достойный человек» . Представим себе подобный пассаж, например, у Бернарда Шоу или Хемингуэя. Навряд ли они бы отнесли этот парадоксальный закон пропаганды исключительно к советским реалиям. А наш новый американец настолько пристрастен, что и его слова, если призадуматься, должны вызывать «обратную реакцию». Наверное, непросто ему приходилось с американскими университетскими левыми…
Дальше – ярче. Идёт матч за звание чемпиона мира по шахматам. «Мне говорили, что у Корчного плохой характер, что он бывает агрессивным, резким и даже грубым. Что он недопустимо выругал Карпова, публично назвал его гадёнышем. На месте Корчного я бы поступил иначе. Я бы схватил шахматную доску и треснул Карпова по голове. Хотя это неспортивно и даже наказуемо в уголовном порядке. Но я бы поступил именно так. Я бы ударил Карпова по голове за то, что он молод, за то, что у него всё хорошо, за то, что его окружают десятки советников и гувернёров. А за Корчного я болею не потому, что он живёт на Западе, и, разумеется, не потому, что он еврей. А потому, что он в разлуке с женой и сыном. И ещё потому, что он не решился стукнуть Карпова доской по голове. Полагаю, он желал этого не меньше, чем я» .
Вот такая спортивная борьба – доской по голове. Ибо ненависть к советской власти в этой системе ценностей – святая ненависть, а гроссмейстера Карпова воспринимали как посланца этой самой советской власти. Такие раскрепощённые интеллектуалы, как Довлатов, должны были, во-первых, окормлять русскоязычную аудиторию, а во-вторых – отваживать западных левых от всего советского.
В томике довлатовской публицистики можно найти две беспристрастные оценки: по его мнению, советские спички были прочнее американских, а ещё ленинградская милиция удостоилась похвалы за оперативную работу по нейтрализации уличных хулиганов. В Штатах 35 лет назад, по мнению писателя, с этим дела обстояли хуже. Больше добрых слов о советском пейзаже не нашлось. «Ну, полетел Гагарин в космос. Ну, поднял Власов тяжеленную штангу. Ну, построили атомный ледокол. А что толку?.. Меня удручала сталинская система приоритетов. Радио изобрёл Попов. Электричество – Яблочков. Паровоз – братья Черепановы. Крузенштерн был назначен русским путешественником. Ландау – русским учёным. Барклай де Толли – русским полководцем. Один Дантес был французом. В силу низких моральных качеств» .
Наверное, чтобы по достоинству оценить этот иронический пассаж, нужно быть на двести процентов эмигрантом, который даже атомного ледокола в бинокль не видит. Когда же речь заходит об Америке – вступают в силу слащавые законы рекламы. «Мы знаем, что Картер набожен, честен и благороден. Мы знаем, что Рейган твёрд, принципиален и бережлив» , – ну просто идиллия! А мог бы Довлатов написать, например, что Брежнев добродушен и сентиментален, а Андропов – хитроумен и аскетичен? Или это – тайна за семью печатями? Но он рекламирует не Брежнева, а Рейгана и эмиграцию в США. А Брежнев, по законам жанра, – чудовище, наложившее пяту на Афганистан. И – никаких сомнений. Когда речь заходит об американских политических лидерах, сатирик забывает об иронии и начинает рассуждать, как передовой сталевар на съезде КПСС. Мы привыкли, что Довлатов высмеивает приторные похвалы начальству. Но в Америке, как известно, ходят вниз головой…
Он брезгливо отшатывался от стариков из Политбюро и даже не пытался разобраться в резонах политики Кремля, а по существу – отказывал советским людям в праве на существование. А ведь эта общность – советский человек – не была фикцией, она и сегодня существует. Хотя, увы, всё глуше и глуше. А иногда члены КПСС в интерпретации публициста напоминают угрюмых и кровавых чудовищ из триллеров. «Статья Огаркова действительно производит жуткое впечатление. Маршал говорит, что большевики способны нанести Америке превентивный термоядерный удар. По его мнению, такая война не означает гибели человечества. Огарков думает, что в этой войне можно победить» . Вот такой страшный ястреб – маршал Николай Огарков. Только Джеймса Бонда со стороны сил добра не хватает.
В программе Генриха Боровика «Камера смотрит в мир» в 1986 году без купюр был показан американский документальный фильм «Русские здесь» – как свидетельство о горькой судьбине бывших советских граждан в США. Показали там и Довлатова, произносившего привычное: «В России каждое утро я шёл на работу и точно знал, что мне делать. Каждый месяц мы получали указания – что писать, каким образом думать. И я знал, что господин Франко – плохо, а господин Альенде – хорошо» . Ну, а в Америке – свобода, самостоятельность и журналисты живут трудно, но честно. И вполне добровольно убеждены, что Рейган – хорошо. Боровик не стал отмалчиваться, прошёлся по коллеге немилосердно: «Некто Доблатов, бывший главный редактор эмигрантской газетёнки… За что его выгнали? Думаю, что как раз, может быть, за то, что он не так и не того хвалил, не так и не того ругал, как этого хотелось бы его сионистским хозяевам».
Так мэтр пропаганды может пожурить юнгу. И тут уж не до обид – даже если Боровик умышленно исказил фамилию коллеги. Вышколенные перестройщики привычно расчехвостят советского пропагандиста. Приспособленец, жалкий агитатор, конъюнктурщик – всё это по адресу Боровика звучало многократно. А Боровик просто тоже участвовал в холодной войне. И защищал наши, а не американские блиндажи. И, что бы ни говорили нынешние антисоветчики, был журналистом высокого класса. Одним из лучших по обе стороны океана. Он не проращивал ненависть к противнику, не призывал к войне миров. Журналист Боровик защищал свои цвета и идею социализма. Защищал право нашей страны на самостоятельное развитие, право на суверенитет. Агитплакаты Боровика миролюбивее, объективнее. И убедительнее, если беспристрастно относиться к политическому контексту. Они рассчитаны на тех, у кого кроме безусловных рефлексов бывают сомнения. А радио «Свобода» и газета «Новый американец» просто бранятся. Отчаянно, но, к сожалению, ещё и расчётливо. Боровик тоже мог перебежать на ту сторону – и материально выиграл бы. Как же, орденоносец, почти член ЦК – и «выбрал свободу». Такие сенсации без бюджета не остаются.
А время было контрольное – начало восьмидесятых. Афганский кризис обернулся поражением Советского Союза, прежде всего на пропагандистском фронте. И Довлатов, конечно, не остался в стороне, хотя вряд ли разбирался в политических нюансах борьбы за Кабул. «Афганская трагедия знаменует новый исторический этап. Увы, американскому народу приходится выбирать между твёрдостью и катастрофой. Западный экспорт хлеба и мяса лишь укрепляет тоталитарную систему. Обогащает партийную верхушку. Освобождает новые средства для подготовки к войне. Печально, что советские руководители и крупные американские торговцы временами действуют заодно. Обидно, что призывы русских диссидентов заглушаются голосами сторонников разрядки. Лишь перед единством демократии Союз будет вынужден отступить!» То есть публицист, который ещё вчера ужасался агрессивности Огаркова, отвергает компромиссы и требует тотального бойкота советской страны, а то и войны на уничтожение. Расслабленный философ оказался отпетым максималистом.
Перед нами крепко сбитый политический боец, который в значительной степени верит в то, к чему призывает. В борьбе с советской угрозой временами он даже оказывается решительнее Рейгана. По нынешним временам это уровень сенатора Маккейна. По тогдашним – почти ровня Солженицыну, которого Довлатов критиковал по тактическим и стилистическим вопросам. Совсем не похож автор этих строк на обаятельного разгильдяя из повести «Заповедник». И нет сомнений, что Довлатов здесь аккуратно и эффектно лавирует по правилам пропагандистской игры. В милейшем журнале «Костёр» или в «Советской Эстонии» крутить политическую шарманку считалось делом почти постыдным. По крайней мере, так это воспринимается в прозе Довлатова. А в США он борется с воображаемым противником не без воодушевления – почти искреннего. Неужели влюбился в политическую систему и решил бороться до последнего выстрела за победу в холодной войне? Кажется, Довлатов совсем отрицал роль социалистической идеи. Переменил бы он мнение, если бы увидел результаты слома советской системы? Многое тут напоминает современные призывы к люстрации и декоммунизации. Радио «Свобода» в этом смысле и 35 лет назад задавало тон. Вроде бы они добились своего, но что-то не слышно победных реляций. Оказалось, что вместе с советской властью упразднено и просвещение.
Время нынче взвинченное, баррикадное, все только и рыщут – кого бы запретить или дисквалифицировать за мельдоний, чей бы памятник свергнуть. И эта притча – вовсе не про зловредного американского агента, которого по законам полувоенного времени нужно выкорчевать или освистать. Просто не стоит принимать за чистую монету обманчивые манёвры холодной войны. А она, увы, и сегодня в разгаре. И некоторые политические комментаторы – что в Штатах, что у нас – напоминают порой публицистов «Нового американца».