«Тэмуджин»
«Тэмуджин»Выпуск 12
Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Бурятии
Теги: Проза Бурятии
Алексей Гатапов
Отрывок из 4-й книги
Родился в 1965 году в Бурятии. Член Союза писателей России. Окончил исторический факультет БГПИ, работал учителем истории в средней школе, преподавал на кафедре педагогики БГПИ. В 2001 году окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. М. Горького. В 2005–2007 годах работал главным редактором литературно-художественного журнала «Байкал». Пишет прозу с 1995 года. Ведущая тема в творчестве – древняя история монголов. Автор книг: «Рождение вождя», «Первый нукер Чингисхана», «Тэмуджин» (исторический роман об отроческих годах Чингисхана). Роман «Тэмуджин» в 2014 году переведён в Улан-Баторе на монгольский язык. В 2015 году вошёл в длинный список литературной премии «Ясная Поляна». В настоящее время в Китае идёт работа по экранизации романа. Перевёл на русский язык бурят-монгольский героический эпос «Шоно-Батор». В 2007 году подготовил к изданию «Монгольский исторический словарь», в 2015-м издал «Монгольскую историческую энциклопедию». Живёт в Улан-Удэ.
* * *
На следующее утро перед рассветом Тэмуджин с Джэлмэ собирались выехать к войскам. Они сидели в большой юрте у очага и наедались перед дорогой.
Мать ещё не приходила из своей юрты. Прислуживала отъезжающим Бортэ. Она осторожно вынимала заострённой палочкой из кипящего котла куски мяса, накладывала перед ними на доски, подливала в чашки жирный, исходивший паром суп.
Они разрезали жирное мясо своими большими охотничьими ножами и ели, запивая горячим. Тэмуджин был задумчив; с утра он встал с каким-то тяжёлым чувством, какая-то смута бередила ему душу, и он не мог разобраться, что могло его встревожить в то время, когда одни удачи сопровождали его всё последнее время. Глядя на него, помалкивали и остальные, висела выжидающая тишина.
И тут в юрту вошёл Бэлгутэй. Он ездил к реке поить лошадей.
– Приехали ещё какие-то парни! – взволнованно глядя на брата, доложил он. – И тоже Джэлмэ спрашивают. Один просил передать, что его зовут Мухали.
– Это джелаирский парень из улуса Бури Бухэ, – Джэлмэ отложил только что взятое им лошадиное ребро и посмотрел на Тэмуджина. – Я тебе рассказывал о нём.
– Помню, – Тэмуджин посмотрел на него и кивнул Бэлгутэю: – Зови их сюда.
Бортэ встала от очага, пересела к полке с посудами. Скоро послышались шаги, донёсся голос Бэлгутэя.
Снаружи приподнялся полог и в юрту один за другим вошли двое парней. Найдя глазами Тэмуджина, они сняли шапки и низко поклонились.
– Садитесь, – Тэмуджин указал им место рядом с Джэлмэ.
Те присели чуть поодаль от очага. Бортэ подала им по чашке молока. Гости обеими руками приняли угощение, потянувшись к очагу, отлили по капле на огонь, безымянными пальцами побрызгали в сторону онгонов и пригубили.
– Ну, откуда вы, какими путями оказались в наших краях? – по обычаю, издалека начал разговор Тэмуджин.
– Мы из рода джелаир, – отвечал парень, сидевший поближе к Джэлмэ, – четыре года назад наш курень отделился от сородичей и стал кочевать своим малым улусом. Прошлой зимой, когда началась война с борджигинами, на нас напали киятские Бури Бухэ и Алтан. Они перебили наш караул, забрали единственный табун лошадей, а нас угнали к себе на Онон. С того времени живём при них, как подданные. В конце зимы я встретился с вашим нукером Джэлмэ, и он мне рассказал о вас. Я сговорился с друзьями, и мы выжидали, когда вы поднимете своё знамя. А теперь, когда услышали о вашей победе над меркитами, я рассказал обо всём нашим старейшинам, и они согласны вести наш курень под вашу руку.
«Целый курень, с семьями, а это уже немало!» – обрадованно подумал Тэмуджин, но скрывая свои чувства, удерживая на лице спокойствие, спросил:
– Сколько же вас всего?
– Сто восемьдесят семь айлов, воинов триста двадцать восемь.
– А что, разве плохо вам жить у киятских нойонов? – расспрашивал их Тэмуджин. – Ведь жизнь везде одинакова.
– Нет уж, не везде, – покачал головой Мухали. – С этими жить тревожно, нет никакой надежды на будущее.
– Почему?
– Если позволите говорить прямо, скажу, что это негодные люди. Хорошие нойоны о будущем думают, а эти лишь нынешним днём живут. Кругом беда, а они всё пьянствуют, народ их в голоде и нужде пребывает. А главное – своей головы не имеют, не думают о том, куда им вести людей, как улучшить жизнь, а только что смотрят в рот тайджиутскому Таргудаю, а тот, кажется, и вовсе сумасшедший. Люди ведь всё видят, понимают, вот и беспокоятся: с такими вождями будет беда. Не только мы, джелаиры, даже старые их родовые подданные боятся, как бы они не натворили чего-нибудь ещё, не навлекли новой беды...
Умная и прямая речь парня понравилась Тэмуджину. Набираясь любопытства, он спросил:
– А что, все ваши пойдут ко мне, никто не воспротивится?
– Все, – твёрдо сказал Мухали, – мы ведь не по своей воле пошли к этим нойонам, они силой угнали нас. А о вас слухи идут, что законы ваши справедливы, что можете защитить народ от дурных людей... – помолчав, он неуверенно сказал: – Вот только одно может нам помешать...
– Что? – спросил Тэмуджин.
– Ведь эти нойоны не захотят отпускать нас. Как начнём собираться, они увидят... и тогда всё может быть.
Тэмуджин задумался, взвешивая его слова: «Всё верно, дядья мои всполошатся не хуже собак, у которых отняли кость. Когда узнают, что они собрались ко мне, то и на меня ополчатся. Сами не полезут, но побегут жаловаться к Таргудаю. А тот от глупости или от пьянства может и встрять в это дело, поднимет и другие борджигинские рода, страху напустит на них: вот, мол, сын Есугея на родных дядей посягнул, скоро и до нас доберётся. Натравит на меня всех, сделает врагом, чтобы не возвращать мне долг. Хотя Тогорил-хан весной ему пригрозил, привёл его в чувство, но от жадности да на пьяную голову он и на это может пойти. Силы у него ещё есть, да и, если что, есть куда и отступить – вниз по Онону, а там и к татарам можно уйти, а те ему обрадуются, ухватятся за него, чтобы усилить смуту среди монголов... Однако и мне теперь нет обратного пути. Если эти парни увидят, что я боюсь связываться с ними, то разочаруются во мне, а там и весь народ от меня отвернётся. Скажут: боится настоящей драки, только болтает много. Выходит, остаётся мне одно: прямо сейчас выступить с войском на Таргудая, пока он ничего не знает, прижать его и потребовать возвращения долга. Главное: не дать ему оглядеться, застать врасплох. Тогда только он испугается, когда нож будет у горла, и уступит. Это и есть единственный способ... Вот, видно, и скрестились, наконец, наши пути, дядя Таргудай».
В груди у него гулко стучало, будто он уже сейчас встретился лицом к лицу со своим старым врагом.
– Хорошо, я приму вас в свой улус, – сохраняя внешнее спокойствие, сказал он. – А чтобы не случилось беды, в помощь к вам приду со своим войском. Будьте готовы подняться все разом и ждите нас.
– И до времени не подавайте вида, – добавил Джэлмэ.
– Ну, уж это мы сумеем! – радостно улыбнулся Мухали.
Донельзя обрадованные, с просветлевшими лицами, молодые джелаиры попрощались и ушли.
Тэмуджин послал Бортэ за матерью. Та, взволнованная услышанным разговором, торопливо вытерла руки и вышла. Джэлмэ, быстро допив свою чашу, пошёл готовиться в дорогу. Взглянув на каменное лицо брата, вышел и Хачиун.
Оставшись один, Тэмуджин неподвижно сидел, пристально глядя на огонь. Немного погодя, он оглянулся на онгонов и встал перед ними на колени. Глядя на онгон отца, искусно вышитый матерью из гладкой дублёной кожи, с чёрными бусинками вместо глаз, просительным голосом обратился к нему:
– Отец, пришло мне время решить дело с Таргудаем, вернуть твоё владение... Будь со мной рядом, присмотри за своим войском...
Он долго смотрел на онгон, а видел живое его лицо со строго сдвинутыми бровями, неподвижно смотрящее куда-то вдаль, и нельзя было понять, одобряет отец его затею или отвергает.
Он опустил голову, задумавшись о предстоящем, пытаясь разобраться в своих чувствах, привести свой дух и мысли в покой. Давнишний, укоренившийся страх перед Таргудаем, отступивший было с получением отцовского войска, а потом не раз подступавший и тревоживший, теперь вновь охватил его и придавил всей своей силой. Вновь наступило для него время испытания, впереди невидимо замаячил исход: победа или гибель. Все мысли и заботы, которыми он был охвачен предыдущие дни и ещё совсем недавно тщательно обдумывал, разом улетучились, осталось лишь одно знакомое жгучее чувство – как перед прыжком на дикого, необъезженного жеребца-пятилетка. Ему сейчас казалось, что Таргудай будет разъярён его требованием, в безумстве поднимет все борджигинские войска и пойдёт на него войной – точно так же, как год назад он пошёл на керуленских. Неизвестно было, какие рода сохранят ему верность и встанут за него, а какие останутся в стороне. На миг ещё раз пришла спасительная мысль позвать в поход Джамуху, но он тут же отверг ёе: опять начнётся война между родами и виновником её будет он, сын Есугея.
«Таргудай на всю ононскую долину будет кричать, что на деле я оказался не лучше других, когда самому захотелось добычи, – думал он. – Но прийти сам и потребовать долг я имею право – этим никто не сможет меня попрекнуть».
Он ещё раз взглянул на онгон отца, пытаясь понять, одобряет ли тот его, и тут вдруг явственно услышал его строгий голос:
– Иди!
Тэмуджин вздрогнул и оглянулся вокруг; в юрте никого не было, огонь в очаге по-прежнему ровно освещал решётки стен. Он снова взглянул на онгон, но тот так же холодно смотрел на него своими чёрными бусинками.
Тэмуджин так и не понял, откуда раздался короткий отцовский голос – тот прозвучал как будто отовсюду, но громко и ясно, и голос был отцовский – в этом Тэмуджин был уверен. Он как-то разом успокоился, чувствуя, как отходят от него все тревоги, только что разрывавшие его изнутри. Он впервые после смерти отца наяву услышал его голос, и это придало ему уверенности.
«Отцовский дух со мной рядом, – подумал он – и если что, поможет».
* * *
После полудня Тэмуджин вместе с Джэлмэ и с десятком парней из нового отряда прибыл на место учений.
С утра небо было чисто, вернувшееся после заморозков тепло всё ещё держалось, хотя сильная поначалу жара заметно спала. Солнце, понемногу уплывая к западу, время от времени скрывалось за набредавшими из-за Хэнтэйских гор небольшими тёмными облаками, и тогда поддувал прохладный ветерок, пошевеливал верхушки редкого, иссохшего ковыля.
Учения шли на том же месте. Выехав на увал, они издали увидели, как от лесистого склона горы большой отряд всадников понёсся в степь, где темнело в походной колонне другое войско.
– ...ура-аа... ааа... – с ветром доносились оттуда далёкие, невнятные отголоски.
На холме небольшой кучкой стояли тысячники. Неподалёку толпились их посыльные с лошадьми в поводу. То один, то другой из этой толпы садился на коня и стремглав летел вниз по откосу, чтобы передать сотникам приказы тысячника.
Подъехав к ним сзади, Тэмуджин поздоровался и отозвал в сторону Мэнлига. Они отъехали шагов на семьдесят.
– Хочу пойти с войском на Онон...
Тэмуджин коротко рассказал ему о последних событиях и о том, что в их улус просятся джелаиры.
– Дело тут не только в моих дядьях, – говорил он, – когда мы заберём у них джелаиров, они тут же побегут жаловаться Таргудаю, а тот сам должен нам, с того нам тоже нужно потребовать старый долг. А раз так, надо и решить всё дело одним разом. Что ты об этом скажешь, Мэнлиг-аха?
Тот долго молчал, раздумывая.
– Что молчишь, или тебе это не нравится?
– То, что народ потянулся к тебе, это очень хорошо, значит, люди поверили в тебя, – Мэнлиг медленно поглаживал усы, глядя вдаль, будто задумавшись о чём-то. – Всё это хорошо и пока что всё у тебя одно к одному идёт... Вот и учения ты затеял, воины думали, что сейчас они ни к чему, а теперь втянулись и делают всё, как надо, понимают, что нужное дело...
– Ну а что тебя смущает? – нетерпеливо сказал Тэмуджин. – Я ведь вижу, ты что-то не договариваешь.
Мэнлиг подумал, с трудом подбирая слова.
– Может быть, сейчас и хорошо бы потребовать долг у Таргудая... Но, видишь ли, тут может быть помеха... – он примолк и покосился на тысячников.
– Ну, говори!
– Наши тысячники, думаю, будут недовольны этим, они не захотят сейчас идти против Таргудая. Хорошо, что хоть на учения вышли, а в поход на Онон... Там ведь Таргудай не один, с ним и другие рода стоят. А этим на своих же борджигинов идти не так просто, понимаешь?
– Ты думаешь, что тысячники откажутся идти со мной в поход? За то, чтобы вернуть законное владение улуса? – Тэмуджин взволнованно перевёл дух. – Как же так, они ведь поклялись мне в верности! И я веду их не для грабежа соплеменников, не для пустой прихоти.
– Ты потише говори, услышат... Всё верно, но, может быть, мы оставим это дело до весны? А тем джелаирам скажем, чтобы подождали.
– Нет уж, – Тэмуджин упрямо двинул головой. – Я обещал им, что приду и поддержу их, а потому я не могу отступать.
Мэнлиг пристально посмотрел на него, будто пытаясь проникнуть в его мысли. И словно убедившись в чём-то, сказал:
– Ну, что ж, тогда огласи приказ, но будь готов ко всему.
Тэмуджин глубоко вздохнул и молча повернул коня. Сердце в груди у него громко колотилось.
Подъехав к тысячникам, едва сдерживая переполнявшие его чувства, он почти злобно оглядел их. Те, внешне равнодушные, с выжидающими лицами смотрели на него.
Он громко сказал:
– Готовьтесь к походу. Идём на курень Таргудая.
Тысячники молча переглянулись, опустили взоры. Тэмуджин, медленно переводя взгляд с одного на другого, продолжал:
– Пришла пора забрать у него старый долг, табуны и подданных моего отца.
Те всё так же помалкивали, неподвижно застыв в сёдлах, и один лишь Муху, вождь девятой тысячи, высказался открыто:
– Я не думаю, что есть нужда идти в поход прямо сейчас. Надо переждать хотя бы эту зиму. Пусть люди отдохнут, а там, может быть, всё повернётся по-другому... К чему такая спешка, куда эти табуны и люди денутся?
Тэмуджин чувствовал, как медленно похолодело у него в груди, будто у него онемело всё тело. В голове мельком пронеслось: «Так и есть, тысячники против похода, а один уже отказывается мне повиноваться».
Он вспомнил, что в меркитском походе, безлунной ночью, когда они захватили опустевшую ставку врага, и надо было искать Бортэ, этот же тысячник отказывался идти вперёд, говоря, что опасно наступать в темноте.
Тэмуджин оглядел остальных. Те, потупив внешне равнодушные взгляды, выжидающе смотрели в землю. Казалось, они были согласны с Муху.
– Кто ещё так думает? – сухо спросил Тэмуджин.
Чувствуя в его голосе скрытую угрозу, остальные промолчали. Выждав, Тэмуджин посмотрел на Муху.
– Позови сюда своих сотников.
Тот недоумённо вскинул на него свой неприязненный взгляд, заподозрив неладное, и резко оглянулся на других тысячников, словно требуя у них поддержки. Те остались неподвижны, однако с испытующими взглядами посматривали на Тэмуджина, выжидая, как он поступит.
Муху вновь повернулся к Тэмуджину и хотел что-то сказать, но тот уже двинул коня вперёд, приблизившись с правой стороны, взялся за рукоять своей сабли.
– Позови своих сотников.
Муху покосился на его руку, крепко сжимающую саблю. Рука Тэмуджина двинулась, и показался блестящий, остро отточенный клинок... Муху вздохнул и разом сник. Слабым взмахом он подозвал своего посыльного, осевшим голосом приказал:
– Пусть сотники подъедут сюда.
Молодой воин с испуганными глазами повернул коня и ускакал вниз по склону. Наступила тишина. Тэмуджин, всё так же ощущая, как громко стучит в груди сердце, ждал: в это время окончательно решалась сила его власти над войском.
Вскоре на холм стремительной рысью один за другим поднялись десять всадников, встали перед Тэмуджином плотным рядом и преданно склонили головы в островерхих железных шлемах, прижав руки к груди.
– Кто из вас может принять тысячу? – спросил Тэмуджин, покосившись на Муху. Тот угрюмо смотрел в землю. – Кто из вас больше знает в деле войны? Вы знаете друг друга, поэтому хорошенько подумайте и скажите мне.
Сотники, уразумев в чём дело, растерянно водили взглядами, косились друг на друга. Снова на короткое время повисла тишина.
– Старше всех нас Тулай, нойон четвёртой сотни, – наконец, высказался один. – Он больше всех войн прошёл, да и раньше всех стал сотником.
Тэмуджин посмотрел на пожилого воина, лет за тридцать, тот суровым взглядом смотрел перед собой. Тэмуджин указал ему плетью, знаком веля выехать вперёд. Тот тронул беспокойного чалого жеребца, выдвинулся из строя на три шага.
– Можешь взять в свои руки тысячу?
– Могу, – ответил он и, покосившись на прежнего тысячника, спросил: – Можно ли узнать, почему Муху перестал быть тысячником?
– Он оглядывается назад в то время, когда надо смотреть вперёд, – нарочито громко, чтобы слышали все, сказал Тэмуджин.
Тулай подумал и понимающе кивнул, опустив взгляд.
Тэмуджин коротко взглянул на Муху:
– А ты встань на место сотника.
Тот с недоумённым лицом, будто всё ещё не веря в то, что происходит, встал в строй. Тэмуджин приказал сотникам:
– Поезжайте по своим отрядам и готовьте воинов к походу.
Те, ещё раз поклонившись, отъехали.
Тэмуджин, скрывая не отпускавшее его волнение и всем видом показывая, что ничего необычного не произошло, ровным голосом обратился к тысячникам:
– В поход на Таргудая мы должны пойти сейчас. Если не пойдём, а будем выжидать лучших времён, то покажем свою слабость перед ним. А это не тот человек, перед кем надо это показывать, перед ним надо показывать железную силу, чтобы он не вздумал строить козни. На нас ведь и другие смотрят, как мы поступим теперь: потребуем возвращения долга или будем молча стоять в сторонке? Они думают: разгромили меркитов с помощью кереитского хана, а сами-то стоят чего-нибудь или нет? Вот о чём все думают, глядя на нас, и в это время мы не должны предаваться лени или боязни. Все должны увидеть, что мы не слабы и силой, и духом. Только тогда на нас никто не позарится. Разве вы не знаете этого?
Тысячники пристыженно смотрели в землю. Саган с нарочитой улыбкой сказал:
– Ну, мы всегда готовы выполнить приказ нойона, на то и клятву давали. А тут ведь просто усомнились, надо ли прямо сейчас начинать это дело. Но вы разом поставили нам головы на места, и всё стало ясно. Да и если подумать, какой у нас ум? Мы ведь лишь воины, отцы наши харачу. А нойонский ум от предков, от ханов идёт... Куда же нам с вами равняться?
Тэмуджин оглядел других тысячников. Те улыбались, смущённо переглядываясь, будто пойманные на чём-то постыдном, толкали друг друга локтями.
– Тогда будем думать о деле, – сказал Тэмуджин, всё так же с усилием выдерживая строгое выражение на лице. – Что нам нужно для похода, на сколько дней хватит еды войску?
Те переглянулись.
– Дня на два осталось, – сказал Асалху. – Когда выезжали, на большее время не рассчитывали.
– Сейчас же распустите войско по домам. Пусть все сменят лошадей и запасутся всем, что нужно, на десять дней. Послезавтра до восхода солнца весь тумэн должен стоять у куреня десятой тысячи. Оттуда прямая дорога на Онон. А сами мы отсюда же поедем туда, отдохнём перед походом и заодно хорошенько обдумаем, как будем действовать. Поняли?
– Поняли.
– Отправляйте войско.
Те, склонив головы и прижав руки к груди, разъехались по своим тысячам.
Только теперь Тэмуджин вздохнул глубоко и облегчённо. Войско оказалось послушно ему, стало ясно, что любое его повеление отныне будет исполнено беспрекословно.
Тэмуджин огляделся вокруг. Рядом оставались Мэнлиг, Хасар с Джэлмэ, да поодаль толпились всадники охраны.
– Ну, что, покажем теперь этому Таргудаю, что мы ему не малые дети? – нарочито весело сказал Тэмуджин.
– Да-а, ты-то уж истинно не малое дитё, я до сих пор смотрю на тебя и удивляюсь, – с улыбкой покачал головой Мэнлиг. – Как ты управился с этим Муху и приструнил их всех. Какие бы норовистые ни были, и то все хвосты прижали.
Хасар, с изумлённым восторгом смотревший на брата, спросил:
– А ты и вправду хотел зарубить его? И зарубил бы, если он не послушался?
– Не хотел, но зарубил бы, потому что нужно было, – тут же похолодел взором Тэмуджин. – Ну, хватит об этом, давайте поговорим о другом.
Он обратился к Джэлмэ:
– Ты сегодня же пошли кого-нибудь из своих парней за Боорчи. Он ведь не знает ничего, надо его предупредить.
– Уже послал двоих, ещё утром, перед выездом.
– Ну, тогда всё хорошо. Теперь можно и отдохнуть перед походом. Что-то я проголодался. Давайте, спустимся вон к тому озеру, подстрелим несколько птиц и поджарим на огне.
