Храни меня, мой талисманВыпуск 7 (16)
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Путешествие во времени
Акварели П. Соколова
Теги: Пушкин , Воронцова , история
Тайна сердоликового перстня
Если бы мне сказали, что история моей семьи связана с одной из самых известных пушкинских реликвий, я бы никогда не поверил, но Пушкин, как космос, и к каждому из нас от него тянутся незримые нити.
По линии отца я происхожу из старинной караимской семьи. Один из моих прадедов построил в Евпатории порт, типографию, другой основал в Феодосии городскую библиотеку… Но самая невероятная история связана с тайной пушкинского талисмана.
В 1823 году у находящегося в одесской ссылке Александра Пушкина вспыхивает бурный роман с женой генерал-губернатора Новороссийского края и наместника Бессарабской области графа Воронцова – Елизаветой. В незаурядной жизни поэта эта история по праву занимает исключительное место.
Как вспоминал Ф.Ф. Вигель: «Ей было уже за тридцать лет, а она имела всё право казаться самою молоденькою. С врождённым польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше её в том не успевал. Молода была она душой, молода и наружностью. В ней не было того, что называют красотою, но быстрый, нежный взгляд её миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка её уст, которой подобной я не видал, казалось, так и призывает поцелуи».
А вот что писал В.А. Соллогуб: «В ней соединялось два условия обворожительности: как полька по роду Браницких она всегда оставалась грациозною; как русская по роду Потёмкиных она всегда поражала сановитостью. Её ум, её тонкое образование, деятельность неутомимая и прелесть обхождения отсвечивались в ней врождённым чувством женской грации, не исчезнувшей даже в самых преклонных летах…»
В Одессе Елизавета Воронцова появилась несколько позже Пушкина – 6 сентября 1823 года. В ближайшие же после этого дни состоялось их знакомство. Но не более. 23 октября она родила сына Семёна, будущего наследника всех имений и титулов Воронцовых. Но уже 12 декабря она возвращается к светской жизни и даёт большой бал, 25 декабря – обед для множества приглашённых, 31 декабря – маскарад, 12 февраля – снова маскарад…
Как потом отметила Т.Г. Цявловская, на полях рукописи «Евгения Онегина» и других черновиков Пушкина один за другим появляются 32 профиля Елизаветы Ксаверьевны. Чувство Пушкина к Воронцовой, зародившееся зимой 1823–1824 гг., по мнению большинства исследователей и современников, не осталось безответным. Правда, ситуацию осложнило появление соперника – Александра Раевского, что породило разговоры о создании замысловатого «даже не треугольника, а четырёхугольника сложных отношений».
В частной переписке друзья упоминали о своей возлюбленной закодированным редким в те времена именем Татьяна. А затем оно всплывает в новом романе в стихах «Евгений Онегин», породив массу вопросов у читателей и исследователей творчества Пушкина столь необычным выбором имени своей героини.
В середине июня 1824 года семейство Воронцовых отправляется в Крым. Помимо чисто служебных обязанностей – Таврида входила в сферу деятельности – граф хотел лично присутствовать при закладке будущей жемчужины полуострова – Алупкинского дворца. Первоначально предполагалось, что Пушкин будет в числе гостей генерал-губернатора. Об этом Александр даже пишет князю Вяземскому и приглашает его встретиться в Крыму. Но в силу целого ряда причин отношение Воронцова к ссыльному поэту стало меняться в худшую сторону, и столь желанного приглашения он не получил.
Сима Бобович
В Тавриде генерал-губернатору и его супруге представляют одного из самых богатых и уважаемых людей Крыма крупнейшего землевладельца, гахама караимской общины, моего прапрапрадеда Симу Бобовича.
Никто из исследователей и современников не запечатлел момент подарка Симой Бобовичем супруге графа Елизавете Ксаверьевне двух перстней, одному из которых и предстояло войти в историю нашего Отечества. Уже в наши дни, работая в Крымском государственном архиве с документами караимского фонда, я обнаружил письмо на имя государя императора, в котором Сима Бобович сообщал о переданном им через племянника платье для государыни императрицы, украшенном золотой вышивкой и драгоценностями. В другом письме сообщалось об аналогичном платье для одной из дочерей императора. Обнаруженные письма навели меня на неожиданную мысль. Сима Бобович понял допущенную некогда оплошность, когда, желая сделать приятное генерал-губернатору, подарил два перстня его супруге, наивно полагая, что один из них она передаст супругу. Осознав, что перстень так и не попал по назначению, все последующие подарки женщинам, даже самым знатным, он уже делал не напрямую, а непосредственно через их мужей.
Из Крыма Воронцовы вновь возвращаются в Одессу, и вот тут роман ссыльного поэта и светской дамы разгорается чрезвычайно бурно. Кульминацией было любовное свидание 28 мая в уединённом гроте, близ дачи Рено.
В 1824 году он писал:
«Есть у моря под ветхой скалой / Уединённая пещера / Она полна прохладной темнотой…»
В том же году: «Приют любви, он вечно полн / Прохлады сумрачной и влажной. / Там никогда стеснённых волн / Не умолкает гул протяжный».
В 1825 году: «В пещере тайной, в день гоненья, / Читал я сладостный Коран, / Внезапно ангел утешенья, /Взлетев, принёс мне талисман. / Его таинственная сила/…/ Слова святые начертила / На нём безвестная рука».
Выгравированная на перстне надпись древнееврейскими буквами льстила Пушкину и будоражила его воображение, словно бы она служила связующей нитью с самим создателем.
Два ювелирных предмета, первоначально точные копии друг друга, обретя своих владельцев, стали частью одного целого. Отличало их лишь то, что Пушкин выгравировал на перстне свои инициалы, а Воронцова свои, превратив их в своего рода печати, которыми они впредь скрепляли письма.
Необычный антураж подарка. Необычные и таинственные обстоятельства его вручения создают в сознании поэта неизъяснимый ореол вокруг этого перстня. И надо быть Пушкиным, чтобы увидеть в ювелирном украшении талисман!
«Храни меня, мой талисман, / Храни меня во дни гоненья, / Во дни раскаянья; волненья: / Ты в день печали был мне дан…»
Спустя два года он вновь возвращается к этой теме:
«Там, где море вечно плещет / На пустынные скалы, / Где луна теплее блещет / В сладкий час вечерней мглы, / Где, в гаремах, наслаждаясь, / Дни проводит мусульман, / Там волшебница, ласкаясь, / Мне вручила талисман.
И ласкаясь, говорила: / «Сохрани мой талисман: / В нём таинственная сила! / Он тебе любовью дан. / От недуга, от могилы, / В бурю, в грозный ураган, / Головы твоей, мой милый, / Не спасёт мой талисман. / И богатствами Востока / Он тебя не одарит, / И поклонников пророка / Он тебе не покорит; / И тебя на лоно друга, / От печальных чуждых стран, / В край родной на север с юга / Не умчит мой талисман…
Но когда коварны очи / Очаруют вдруг тебя, / Иль уста во мраке ночи / Поцелуют не любя – / Милый друг! От преступленья, / От сердечных новых ран, / От измены, от забвенья / Сохранит мой талисман!» 1827 г.
Перстень для Е. Воронцовой
С перстнем-талисманом Пушкин не разлучался никогда. После кончины поэта перстень взял на память Жуковский и тоже никогда не разлучался с кольцом. Когда в 1838 году он был в Англии одновременно с Воронцовыми, Елизавета Ксаверьевна тотчас узнала свой подарок на руке Жуковского. В своём дневнике Жуковский записал следующее: «Сегодня племянник Воронцовой Гербер Пемброк пел Талисман, вывезенный сюда и на английские буквы переложенный… Он не знал, что поёт про волшебницу тетку».
После смерти Жуковского талисман перешёл к его сыну Павлу Васильевичу, который в 1875 году подарил его Ивану Сергеевичу Тургеневу. Сохранилась запись рассказа Тургенева о талисмане: «У меня тоже есть подлинная драгоценность – это перстень Пушкина, подаренный ему кн. Воронцовой и вызвавший с его стороны ответ в виде великолепных строф известного всем «Талисмана». Я очень горжусь обладанием пушкинским перстнем и придаю ему так же, как и Пушкин, большое значение. После моей смерти я бы желал, чтобы этот перстень был передан графу Льву Николаевичу Толстому, как высшему представителю русской современной литературы, с тем, чтобы, когда настанет и его час, гр. Толстой передал бы мой перстень, по своему выбору, достойнейшему последователю пушкинских традиций между новейшими писателями». Увы! Наследница Тургенева Полина Виардо, опять-таки из лучших побуждений, но нарушила волю Тургенева, и в год 50-летия гибели Пушкина передала перстень в дар Пушкинскому музею Александровского лицея. Оттуда перстень был украден и след его пропал.
О первоначальном дарителе заговорили лишь после того, как была переведена древнееврейская надпись. Как и следовало ожидать, она была чрезвычайно прозаична: «Симха, сын честного господина Иосифа, старца, да будет благословенная его память». После этого в различных изданиях стали то намёком, то в открытую писать о том, что подарок Воронцовой сделан Симой Бобовичем. О самом же Бобовиче не сообщалось почти ничего.
По своему положению Сима Бобович был одним из знатнейших и богатейших людей Крыма. С годами он стал чрезвычайно близок с Воронцовым и, надо сказать, что в Крыму на фоне всех правителей, бывших до и после Воронцова, о нём у караимов, крымских татар сохранилось самое лучшее впечатление, как о правителе края. Увы, влюблённый в его жену Пушкин был не объективен к графу в своих оценках.
Сам же Сима Бобович сделал чрезвычайно много и для Крыма, и прежде всего для своего народа – караимов. Неоднократно принимая у себя дома самого императора, Сима Бобович добился для караимов столь многочисленных льгот и привилегий, что это позволило столь маленькому народу, численность которого в те годы составляла несколько тысяч, стать представителями едва ли не самого зажиточного класса. Самое главное – ему удалось официально идентифицировать караимов как самостоятельный этнос и дистанцировать их от евреев и крымчаков.
29 января 1837 года, вечером, в день смерти Пушкина, Василий Андреевич Жуковский обратился к императору с просьбой «О милостях семье Пушкина». На следующий день он получил ответ:
1. Заплатить долги.
2. Заложенное имение отца очистить от долгов.
3. Вдове пенсион, а дочерям – до замужества.
4. Сыновей в пажи, и по 1500 рублей на воспитание каждого до вступления на службу.
5. Сочинение издать на казённый счёт в пользу вдовы и детей.
6. Выделить единовременно 10 000 рублей.
Издание семитомника произведений Пушкина было осуществлено на казённые деньги, а вот продажа осуществляется по подписке. В Таврической губернии откликнулось только 19 человек. Оно и понятно, 50 рублей за книги – цена в 1837 году, ох, как не малая. Кто же входил в число подписчиков:
Вице-адмирал К.Ю. Патиниоти. Известно, что его младший брат контр-адмирал Н.Ю. Патиниоти в августе 1820 года встречал в Керчи Раевских и Пушкина.
Генерал-майор Ф.Д. Ревелиоти, командир греческого Балаклавского батальона. По его землям Пушкин ехал в Георгиевский монастырь.
Ф.К. Мюльгаузен – врач, предположительно лечивший в Симферополе Пушкина.
П.В. Гаевский – управляющий феодосийской таможней, жена которого угощала Раевского и Пушкина завтраком, когда они были у неё в гостях по дороге на Кавказ.
Х.Х. Стевен – прославленный ботаник.
Н.И. Перовский – феодосийский градоначальник.
А.Ф. Арендт – брат петербургского доктора Аренда, который пытался спасти Пушкина после роковой дуэли.
П.И. Ланг – его воспоминания о встрече с Пушкиным опубликованы.
С.М. Мейер; З.А. Цейер; Султан Крымгиреев; Мемет-Мурза; Селамет-Гасан; Мемет-Бей Булгаков; Адель-Бей Балатуков; Сима Бобович.
Убеждён, что этот шаг не случаен. Практически каждый из приведённых в данном перечне подписчиков так или иначе был связан с поэтом. По-видимому, осознавал эту связь и мой пращур.
Я хорошо помню свою бабушку Анну (Эстер) Вениаминовну Полякову (Туршу). С упоением слушал её рассказы об учёбе на Бестужевских курсах в Санкт-Петербурге, о её встречах с писателями Леонидом Андреевым, которого она боготворила, и презрительно об Александре Куприне. Фи, пьяница! О дружбе с великой актрисой Верой Комиссаржевской, когда Эстер чуть не стала актрисой в её труппе, и только приезд старшего брата предотвратил это «грехопадение», иначе она могла бы стать первой актрисой из числа коренного населения Крыма.
О пушкинском талисмане речь не заходила никогда, как никогда она не упоминала ни о своём дедушке по отцу – городском голове Евпатории Соломоне Туршу, ни о дедушке по матери городском голове Феодосии – Анании Крым. Когда я спрашивал о прошлом она, как бы в шутку повторяла: «Ми бедни». Уже сейчас я стал понимать, что она боялась своего прошлого, а я не настаивал – «ленивы мы и не любопытны».
Заканчивая эту историю, я думаю о том великом счастье любви, которое позволило маленькому изделию восточных мастеров стать в руках ПОЭТА священным талисманом, озарившим жизнь стольких великих людей моей Родины. И вслед за поэтом мне хочется повторять: «Храни меня, мой талисман». И хочется верить, что перстень пропал не навсегда.
Владимир Поляков,
доктор исторических наук, Симферополь