Бумагомаратель, обслуживающий обучающихсяВыпуск 8 (27)

Спецпроекты ЛГ / Словесник / Круглый стол

Рыков Сергей

Словесники читают «Словесник»

Теги: «Словесник» , круглый стол

Как профессоров пытаются приравнять к официанту

После публикации эссе и Открытого письма Афанасьевой «Словесник» провёл круглый стол, ещё сильнее обострив тему: «Почему профессора приравняли к официанту». В разговоре приняли участие доктора филологических наук – заведующая сектором этнопсихолингвистики Института языкознания РАН Наталья Уфимцева; проректор по научной работе Московского института лингвистики Алла Кирилина; заведующая кафедрой зарубежной филологии Московского городского педагогического университета Ирина Бубнова; профессор кафедры гуманитарных, социальных и естественно-научных дисциплин Тверского института экологии и права Елена Мягкова; заведующий кафедрой общего языкознания и стилистики Воронежского государственного университета Иосиф Стернин.

Профессор – это звучит гордо! Так считалось всегда. Это озна­чало достичь пика научной и преподавательской карьеры, добиться наивысшего социального статуса, стать сливками общества. Престижно, денежно, почётно… Они были «визитной карточкой» нашего образования. Профессуру считали носителем, хранителем, сеятелем духовности. Учёные стояли на страже нашего духовного суверенитета, без которого немыслим суверенитет национальный. Закон – кто формирует сознание молодёжи, тот и контролирует будущее страны – никто не опроверг. И вдруг… Профессор стал «клерком», «бумагомарателем», «обслуживающим персоналом» как не без вынужденного самосарказма называют себя сами учёные. Почему быть профессором стало не только не престижно, но и не выгодно?

– Отношение к образованию как к услуге – это показатель отношения государства к образованию и науке, – считает профессор Мягкова. – Образование не может быть услугой по определению, просто потому, что это – образование, то есть созидание человека. В советской школе у образования была цель: воспитание нового советского человека. Насчёт этой цели можно поспорить, но человек-то в любом случае остаётся! И именно система образования (помимо семьи, конечно, но ведь и семья выросла из школы!) отвечает за ценности, моральные устои и готовность жить в обществе, зная его законы, приоритеты и потребности. И правила общежития, между прочим. А наше государство об этом забыло. Или ему не нужны думающие и образованные люди?

– Лично я нахожу для себя ответ и на этот вопрос в книгах философа Александра Панарина. В частности, в книге «Народ без элиты: между отчаянием и надеждой», – продолжила разговор профессор Уфимцева. – Всемирная глобализация… Это значит, что на всех не хватает ресурсов. Кого-то надо от этих ресурсов отодвинуть, чтобы «пирог» достался нужным людям. Либеральная доктрина превращает в услугу абсолютно всё. Всё продаётся и всё покупается. Мы лишние люди. Нас от пирога надо отрезать. Только и всего.

– С позиции насаждения глобализма, разгосударствления не кажется странностью или непрофессионализмом усиленное «переформатирование» высшей школы по стандартам США, – соглашается с коллегой профессор Кирилина. – При министре образования Ливанове даже терминологию потребовали заменить. Запретили, например, писать в официальных документах слово «студенты» и заставили использовать слово «обучающиеся» – явное следствие влияния феминистской критики языка с оглядкой на американский анг­лийский.

Алла Кириллина подчеркнула, что продолжается и становится всё более заметным уход из жизни общества государства как социального института. Наряду с распадом традиционных связей происходит унификация преподавания. Ощущение, что «новому миру» не нужно гуманитарное образование, построенное на культурной традиции страны. Не нужны коммуникативно мощные языки, к каким относится русский. Этот «новый мир» имеет множество хорошо оплачиваемых апологетов. В том числе и в нашей высшей школе. И не только в ней, считает профессор Кирилина.

– Надо понять, кто мы. Вспомнить свою культуру. Нам навязывают не свойственные нам нормы поведения. Русская образованность – это цельность и разумность, а западная – это раздельность и рациональность. Как можно смешать эти понятия? – Задаётся вопросом профессор Уфимцева. – Это отображает нашу ментальность. Человек – не сумма знаний. Человек – это ментальность, которую он наследует с молоком матери. Нельзя запихать в раздельность и рациональность цельность и разумность. Если люди напяливают на себя ценности чужой культуры, то ничего хорошего из этого не получается. Вопрос с образованием существует в общем контексте развития общества. Чего мы хотим? Хотим быть самими собой? Это одно. Если хотим быть придатком опять же неизвестно чего, это другое.

– Как-то смотрела выступление Германа Грефа – не последнего человека в нашей экономике, – подключилась к дискуссии профессор Бубнова. – Он говорит, что прекрасно понимает, каким должно быть образование в России. Должен быть разрыв между «хозяином» и «исполнителем». Да такой, подчеркнул Греф, чтобы «низы» не понимали, чем живут «верхи». Если люди себя самоидентифицируют, сокрушался Греф, разве они будут безоговорочно выполнять то, что мы им внушаем!

Вопрос преподавания литературы и русского языка в школе и в вузе – это по большому счёту вопрос нашего будущего. Мы сохраним в себе национальные черты или переориентируемся на некие универсальные ценности «свободного» мира? Растворимся в нём? Станем «как все»? Чья точка зрения победит, таким и будет наше будущее.

Главная задача образования – это учить критическому мышлению, которое не позволяет действовать шаблонно, заставляет человека думать над внутренней сутью той или иной социальной ситуации, намерениями её участников. Однако реальность такова, что само содержание современного образовательного пространства не развивает, а скорее блокирует эту способность.

– Теперь мы – никто. И звать нас – никак, – с болью говорит профессор Стернин. – Профессора всё время учат, как он должен преподавать и заниматься наукой. Мне всё время дают образцы и инструкции на все случаи моей вузовской жизни. Я должен их заполнить и отрапортовать. У меня почти 50 лет педагогического стажа. Я заслуженный деятель науки РФ, но мне всё время указывают, что я должен делать, а чего я делать не должен. И что я не сделал или сделал неправильно. При этом те, кто указывает, обычно извиняются. Мол, мы понимаем, что это абсурд, но с нас требуют. И если мы не напишем именно так, нам уменьшат финансирование (сократят штаты, понизят в рейтинге, не примут отчёт… Вариантов много). И ты вникаешь в этот абсурд. Пишешь всякую глупость, которую никто никогда не будет читать (70–80 страниц плана работы или программы). Пишешь, злясь на себя и весь свет, убиваешь время и нервы. Ради чего? Всё для блага родного вуза. Ты же ему не враг.

А всего-то надо, чтобы один бюрократ угодил другому. При этом – никакого дела никому до того, как я реально преподаю, как я работаю в науке, каковы результаты моих учеников.

Воронежского коллегу поддержала профессор Мягкова:

– Поскольку образовательные учреждения теперь оказывают услуги (а в такой ситуации клиент, как известно, всегда прав), то содержание и качество образования оказываются подчинёнными сиюминутным желаниям этого самого клиента. Со всеми вытекающими последствиями. Профессор Афанасьева совершенно правильно замечает, что в современной ситуации, когда мы вынуждены постоянно отчитываться и доказывать, что наши степени и звание присуждены и присвоены нам не зря, речь идёт «не о качестве, а о количестве, не о сущности, а о видимости, не о деятельности, а о её бурной имитации». Напомню, что помимо прочего приходится подтверждать официальными бумагами, что мы (преподаватели, доценты и профессора) не наркоманы, не сумасшедшие и не растлители молодёжи. Главный врач психоневрологического диспансера долго смеялся, когда я случайно попала к нему в поиске того, кто может подписать мне такую справку.

Итог разговора за круглым столом «Словесника» подвёл профессор Стернин:

– Дайте мне преподавать так, как я умею и хочу, а не по придуманным министерскими клерками правилам. Поверьте, в своей науке и в своих предметах я разбираюсь лучше, чем они.

Профессор, учёный свою квалификацию уже всем доказал. Давайте ему доверять, а не впихивать его в прокрустово ложе бюрократических инструкций, какими бы благими намерениями эти инструкции ни объясняли и ни оправдывали их составители. А пока они действуют по принципу героини Нонны Мордюковой из «Бриллиантовой руки» – «Человеку надо доверять только в крайнем случае».