Криптопоэзия по-шахтёрскиВыпуск 3
Спецпроекты ЛГ / Энергия будущего / МАСТЕРСКАЯ
Валерий Ухандеев
Валерий Константинович Ухандеев родился 29 сентября 1962 года в Горной Шории. Работал на шахтах Кемеровской обл. Пишет в жанре криптопоэзии. Публиковался в петербургских и кемеровских журналах. Автор книг «Шахтёрские байки», «Вещь», «Интуэрэ», «В масштабе криптопоэзии». Живёт в г. Полысаево.
Полысаево
Люблю задумчивость твою
В осенний холод.
Тропу, ушедшую в листву
И вечер скорый.
Уходит навсегда тропа
К святоотеческому снегу.
Заката старая арба
Везёт луну, как каторжанку беглую.
Бессонница дорожных фонарей,
Асфальт, как кожа саламандры
И снег у солнечных дверей
Звенит, как колокольчик ландыша.
Зима и улицы строка,
И запятая переулка,
И город белокаменный
Такой, как ты его задумала.
* * *
По следу последую после,
Взгляд уронив в глубину.
Звёзды в молчание вмёрзли,
В ночном оставаясь плену.
Словно невидимый медиум,
Ночная влечёт глубина.
Не вычерпать ледовитым созвездием
Потусторонний источник сна.
Есенину
Ты в рубашке вселенской скорби
Появился на свет.
Пустота лучше всех из обуви
Если в прошлое брода нет.
Возвращаясь в своё пространство
На телеге оконных рам,
Ты из суточного баланса
Солнце вычеркнул к чертям.
Ведь на солнечном циферблате
Слишком много гиблых мест.
За гардинами в чёрном квадрате
Англетеровский манифест.
На этом вот клочке СССР
Дым осыпается с небес,
И словно чёрным гнусом
Облеплен придорожный мусор
на этом вот клочке СССР.
Высоковольтная звезда
На обелиске красного заката,
И лесополоса – цитата:
«Надежду всё-таки оставь».
Заворожённый этой фразой,
Дорожный знак перекрестил восток,
И в огненный платок
Завёрнут сумеречный разум.
Перекрёсток
Разорвал полотно дороги,
Как усопшую перекрестил.
Тень сомнения бросил под ноги
И распутицей душу залил.
Поводырь придорожный камень
И обугленный посох сосны –
Вот на этом распутье веками
Умножают грядущие сны.
* * *
Листья – осенние цикады.
Ветер щедр
На цитаты листопада.
* * *
Небо в фарфоровой пригоршне
И капли ликера
Вечерней зари.
* * *
Сегодня был опубликован дождь.
А поначалу черновик запылённого асфальта
Прятал буквы.
Казалось, дождь медлил и вспоминал
Ту первую строчку,
Которая изольёт
Свою душу
Мне.
* * *
Трёхпертие ангела смерти
Сжимает бронзовый мякиш.
Небо становится обочиной
Дороги, по которой уйдёт стрела
В чьё-то бессмертие.
* * *
Меня когда-нибудь прочтут,
Как чтут молчание
При колокольном звоне.
* * *
От изб остались черепа.
На меня глядит
Из пронзительной глубины
Прощание.
Я отвожу взгляд.
* * *
Снег идёт эшелон за эшелоном.
И на всём протяжении тракта крестьянского
Снеголом.
И метели беспробудное пьянство.
Подпоясанный снегом по снегу,
Заступив на поля листов
Я преследую
Белостишие, утопив в чернилах тавро.
День примерил шинель
Непогода содрала погоны заката
И похмелье
И ни капли в рот клятву.
* * *
Паровозный гудок.
Широкая лямка дорожного вещмешка
Переброшена через плечо полуночи.
* * *
Завалило солнцем дорогу,
Всюду битые чёрные зеркала битума.
Возьму проводники месяц.
* * *
Стало легче, добрее, светлее.
Принёс в дом святую воду.
* * *
Ночь. На столе в сугробе света
Поразбросаны черновики.
Будильник продолжает сетовать:
О нём нет ни строки.
И знает он, как только остановится
Я посмотрю на время свысока.
Со сновидением прощание на восемь.
Укажет мне его рука.
А рядом снег зачёркивает небо.
Наклонным почерком скользя по темноте.
Настольно лампы золотая скрепа
Соединяет не и бытие.
* * *
Мне впервые стало холодно
В завтрашнем дне.
Осень падает солнечный свет.
* * *
От тишины река лоснится.
Облака как печёный картофель
В солнечной золе.
* * *
Обращён ко мне
Прощальный взгляд снега.
Всё тише пульс талой воды.
* * *
Снег заставили автомобили.
Звёзды заставили многоэтажками.
И в горькой луже растаявшего снега
Отражаются плеяды
А «Субару»
Обронила лунную фразу
На черновик пруда, небо,
Чтобы я открыл книгу
Японской поэзии.
* * *
Небо в сметане
И солнечный осьминог на обед.
По рецепту Бродского.
* * *
Дождь выяснил
Взгляд фиалки
И, уходя, подарил мне.
* * *
Вечер смотрит на Полысаево
Через плечо террикона.
Солнце, как запылённая «Ява»
Ужинает за бензоколонкою.
Опрокинута бездна на небе
Лак заката блестит
На домах, как на мебели
Из железобетонных плит.
Прячет даль гобелены
В пятиярусные шкафы,
Час предутренний будет белым,
Как цветущий млечный ковыль.
Провалилось столетие
В угольный карьер
Домик, там на Мерети,
Пережил царя и СССР.
Новый год
Черствеет снег.
Столбы зацвели
Разноцветными объявлениями.
Когда-нибудь я стану снегом.
И даже при смене времён года
Твоё имя не растает в моей памяти.
И там, в пределах белого бытия,
Я узнаю твои шаги,
И ты будешь знать,
Что при каждом твоём шаге
Я произношу твоё имя
Для тебя.
* * *
Читает мысли без подстрочника
Свеча, сошедшая на нет.
Дождь пробивает кость височную
Костлявым кастетом.
Оконной рамы иероглиф
Обозначает наваждение.
Ночь остужает крепкий кофе
Ликёром времени.
Сон застаёт свечу за чтением
«Критики чистого разума».
Долче Габбана осовременивает
Мартини золочённой подсказкой.
Вечность всё время к столу опаздывает.
Магию полночи с красным вином
Что-то дословное связывает,
Ладно, об этом потом.
Пока же будильник бесцветно бредит
И клинопись не разобрать
Спросонья угол полтретьего
Словно в беспамятстве вмятина.
Каплями истин до прояснения
Вот только не знаю, чего.
Дождь из-за оконного времени
Глушит будильника торжество.
* * *
Обмедлило молчание закат
И высвящена глубина озёрная
Солнечным засметрием.
* * *
Город уходит
Корнями шахт
В палеозойскую эру.
* * *
Снег оступился и сошёл,
И оступь незыблемой зыбкости
Оставила в области левой лопатки
В кармане сердца
Мышечную память
Двух крыл
Безымянного времени.
Млечный подорожник
Одуванчик
Послушник возлуния.
29 февраля
Маятник настенных часов,
Словно последняя пуговица
зимнего пальто
Вырванного с мясом
Болтается на одной нитке дня.
И своим размашистым почерком
Печатает моё время.
Словно литые буквы
пишущей машинки,
Есть костяшки счётов.
И под пощёчину тишины
Каждый взмах литой буквы
Вспоминает моё слово.
* * *
Полуденно-просветлённый луч солнца,
Ополоснул комнату тишиной.
Будильник из последних сил
Отодвигал от меня время.
Как близок мир,
Который никому не виден.
На миокарде дня
Избылись раны
От поножовщины часовых стрелок.
Исчезла глубина
Всего, что можно бесконечностью измерить.
Отмель тишины заилила
Пределы комнаты.