Победить мертвечину равнодушия

Книжный ряд / Библиосфера / Объектив

Бушуева Мария

Теги: Платон Беседин , Дети декабря

Платон Беседин. Дети декабря. М.: Эксмо, 2017. 544 с.

«Отныне прошлое не существовало. Оно отпочковалось, открестилось от нас». Война – не фон, на котором разворачивается действие, война – роковая движущая сила «Детей декабря», планомерно, шаг за шагом, безжалостно уничтожающая прошлое главных героев, гигантская воронка, «в которой по спирали закручиваются энергетические волокна» жизни. Шахматная партия политических противоборств и военных конфликтов сбрасывает с доски судьбы обычных людей, как пешки, отнимая у них не только города их детства, но и мир их семей. Единственной Родиной, которую не может отнять ни война, ни политика, – становится память. «Потому что нет ничего важнее памяти. Без неё мир рвётся на куски, растрачивается попусту. Память есть Родина, и она питает, спасает нас...» Память – главный герой книги. И потому так важны для сюжета и для психологической ткани пяти повестей рассказы стариков и памятные их талисманы: деревянные ложки бабушки («Стучаться в двери травы»), медальон с изображением коня – просьба старика, которого бросил сын, и красноватый уголь, привезённый с Донбасса, – родной дед рассказчика «нашёл его, когда работал на шахте в Стаханове, и с тех пор считал талисманом» («Красный уголь»). Но не талисманы спасают – спасает память. Если её нет – ничего не существует, кроме разговоров «о деньгах, покупках, заработках и тратах», алкоголя, американских фильмов и стрип-клуба. Именно этой пустоты в себе более всего боится Смятин («Мебель»), страх, который «злобной недотыкомкой» сидел у него внутри, – это не только вполне объяснимый страх быть убитым физически в эпоху военных конфликтов, но главным образом страх быть уничтоженным, погибнуть духовно, превратиться в Передонова из «Мелкого беса» – именно эта книга оказывается для героя «Мебели» роковой, потому что её автор «описывал состояние самого Смятина. Того, каким он стал. (...) Смятин боялся», «отдал мечту. Сэкономил, сглупил. Проиграл. И теперь ненавидел то, что выбрал. Презирал то, чем стало его убежище. То, во что превратился он сам». Собственно говоря, его мечта на первый взгляд может показаться обывательской: Смятин хотел купить для книг (он страстный книгочей) красивые стеллажи натурального дерева, но в результате покупает книжные полки из ДСП, формальдегидные запахи которых оказываются невыносимыми. В придачу в квартире появляется чёрная тень, которая стала преследовать Смятина после прочтения им «Мелкого беса», – и Смятин бежит. Но, если посмотреть пристальнее: те, не купленные книжные стеллажи, станут символом несостоявшегося смятинского «я», а чёрная тень – тенью смерти, которая преследует не только самого Смятина, после того как «пламя догорело, уничтожив семейное прошлое, оставив головешки воспоминаний», но и – по причинам глобальным – любого другого человека на поле трагедии, с которого в новую квартиру Смятина доносятся взрывы и выстрелы.

Ещё один герой книги (скорее всего, другая авторская ипостась) – вечный подросток Межуев, вкусы его не изменились: «Rolling Stones, Nirvana, Guns’n Roses, Rage Against the Machine, AC/DC», но резко изменилось время, и Межуев теперь ездит на Евромайдан и одновременно возит «гуманитарку в Луганск».

Сочетание в книге западного вектора и уроков русской классики даёт любопытный литературный эффект: смягчённые штрихи американского «грязного реализма» от Буковски и К° – вполне достоверные, перекрываются нравственными терзаниями толстовского типа – тоже не менее убедительными. Собственный неутешительный постулат – «мы разучились верить в доброту, отзывчивость, верить в самих людей» – автор пытается сам же и опровергнуть, обязывая героя совершенно бескорыстно помогать одинокому старику («Красный уголь») и выдвигая противоположное утверждение: «Подлинное сострадание требует времени и усилия, нуждается в преданности и самопожертвовании, независимо от того, как ты выглядишь и чувствуешь себя при этом».

Интересен в книге зеркальный ряд: семейная война и распад (здесь и зеркальные политические аллюзии), жена – враг, персонифицированное зло (бессердечная, безжалостная, грубая и так далее), и герой, охваченный чувством вины перед оставленной им дочерью Ксюшей, начинает видеть её отражения во всех несчастных, пострадавших детях – это и жертвы военного конфликта в Донбассе, и жертвы опустившихся спившихся родителей, и дети-калеки. Очень важен и вывод, что они с женой «так же плодили зло, инфицируя им дочку» («Красный уголь»). Но внимательный читатель заметит: зло возникло раньше – главный герой несёт в себе некий «семейный невроз» – конфликт его родителей, их жестокая ссора, когда-то увиденная им в детстве, отражается в его собственной семье, порождая те же истерические битвы, которые ведутся при ребёнке. Зрелость как самое большое жизненное звено пропущено и у родителей, и у детей: из юности шаг сразу в старость – оттого так неустойчивы частоты жизненных траекторий «Детей декабря» – от стрип-клуба с понравившейся стриптизёршей, в которой «было что-то вампирское, подчинявшее», до церкви с молитвами у иконы. Опасная игра между бесом и ангелом, в результате – пошатнувшиеся нравственные ориентиры и страдающие дети. Но социальные опоры рухнули – найти их теперь можно только в себе. И попытка вернуть к жизни чужого старика для героя – не только «путь к собственному возвращению», но и веская причина задуматься над тем, что человек теряет, лишаясь любви близких.

Через всю книгу проходит и тема семейная, тема зрелой любви мужчины и женщины. Когда-то в своём «Семейном счастье» на этот вопрос ответил Лев Толстой. Но он же мудро заметил: все несчастные семьи – несчастны по-своему.

Самое ценное, на мой взгляд, в книге Платона Беседина – это её способность воззвать к состраданию (невозможно не пожалеть донбасского подростка или умирающего одинокого старика) и сильнейшее стремление автора прорваться через «мертвечину равнодушия». Может быть, с кем-то из читателей произойдёт то же, что и с героем, у которого «мертвечина равнодушия, заставлявшая не жить, но носить себя, отшелушивалась, и под ней показывалась розоватая кожа полнокровной жизни».