С наивной лихостью строки
Литература / Библиосфера / Поэзия рабочей среды
Теги: Виктор Крупенин , поэзия
Виктор Крупенин
Родился в 1936 году в Москве. Поэзия пленила его в совсем юном возрасте – ещё будучи школьником, он увлёкся стихами Д. Кедрина и В. Луговского. В его характере удивительным образом сочетались, казалось бы, противоположности: с 18 лет Крупенин стал трудиться на ЗИЛе по абсолютно рабочей профессии и… параллельно поступил во ВГИК на сценарный факультет. А потом – немало лет работы в заводской журналистике. С 1958 года он – активный участник известного тогда на всю столицу Литобъединения писателей и поэтов при ЗИЛе, которое просуществовало до конца 90-х годов прошлого века. И последний его председатель.
Рабочая поэзия
Замешенная на железе,
С наивной лихостью строки
Живёт рабочая поэзия
Официальной вопреки.
Её не балуют в журналах,
Зато многотиражки чтут.
Даёт ей место лишь в «подвалах»
Раз в десять лет газета «Труд».
Не в Переделкине рождённая
За полированным столом,
Она воюет, убеждённая,
С неправдой, косностью и злом.
Её не била протоколами
Собраний праведных рука.
И, к счастью, критика уколами
Её не трогает пока.
Она живёт и развивается
Назло эстетам и глупцам,
И всей душою открывается
Простым бесхитростным сердцам.
Литинститут, храня обычное
Высокомерие своё,
Глядит с усмешкою, набычившись,
На представителей её.
Талант и труд по знакам равенства
И под эгидою ума,
Она осваивает таинства
Стихосложения сама.
Ей не нужны цветы и почести,
Она не требует наград,
Не воспевает одиночество
И женщины призывный взгляд.
Она из чаши вдохновения
Пьёт не в поездках за рубеж
И набирается умения
Не у тебя, Париж и Льеж.
Не в дальнем штате Алабаме
Блистает вычурной строкой.
Она на ЗИЛе и на БАМе
Свободной плещется рекой.
Тело и душа
В бренном теле пылкая душа
Человеку не даёт покоя,
То сидит она тихонько, не дыша,
То не может обойтись без боя,
То она опустится на дно,
То стремится в солнечные дали,
То ей всё на свете всё равно,
То хохочет, то полна печали.
И до самой гробовой доски
Тело бренное её лелеет.
Разобьётся сердце на куски
И душа тогда осиротеет
И начнёт она искать приют,
Ад и рай – всё это басни, враки,
Обретёт душа покой, уют
В бренном теле кошки иль собаки.
Замечали: как порой зверьё
То, что проживает с нами рядом,
Проявив душевное чутьё,
Вдруг посмотрит человечьим взглядом.
Надо всем по правде только жить,
Не давать душе быть злой и слабой,
Чтобы после смерти не тужить,
Став свиньёй или зелёной жабой.
Усталость
Деталь сломалась, и машина встала.
Излом сверкает свежестью стальной.
Усталость, говорят, есть у металла,
И он не вечен тоже под луной.
Казалось бы, ну что прочнее стали?
Служить бы ей нам долгие века.
У шестерёнки зубы падать стали,
Как у столетнего, седого старика.
Путеец молотком стучит, по звону
Пытаясь в рельсах трещину найти.
Металл звучит подобно камертону,
Чтоб машинист спокоен был в пути.
Нагрузки разрушают всё на свете.
Усталостью страдает и броня.
Я – человек, и я за всё в ответе.
Так из чего же сердце у меня?
Письмо матери
Сыночек, здравствуй!
Добрый день иль вечер!
Поклоны шлёт тебе твоя родня.
В надежде, что тебя я снова встречу,
Хожу к автобусу я на исходе дня.
Так пишет мать письмо родному сыну,
Что грудь болит, спина и голова,
Что под окном кудрявую рябину
Отец срубил по пьянке на дрова,
Что летом родила соседка Танька.
Мальчонка крепенький и до чего пригож.
Соседка назвала сыночка Ванькой.
Все говорят, что на тебя похож.
Вы с Колькой самогон глушили в бане
И песни пели про злосчастную судьбу.
Так знай, что он погиб в Афганистане,
Домой вернулся в цинковом гробу.
Другой друган твой, Афанасий Квакин,
В райцентре натворил немало бед,
Кавой-то он зарезал в пьяной драке
И получил за это десять лет.
А Венька Коробов, он тоже твой приятель,
Он пьёт коньяк, забыв про самогон.
Теперь он стал в колхозе председатель,
С портфелем по деревне ходит он.
Ты там в Москве работаешь на ЗИЛе.
Теперь ты модный стал и городской,
Но мы тебя, сыночек, не забыли
И ждём тебя с надеждой и тоской.
Нас, стариков, в деревне только двое,
Другие на погосте все лежат.
Не забывай Теряево родное
И возвращайся к нам скорей назад.
Ты приезжай скорей, сыночек Миша,
Когда наступят отпускные дни.
Уж больно прохудилась в доме крыша,
Ты нам её, сыночек, почини.
Да табачку для бати ты достань-ка,
У нас в сельпо совсем нет сигарет.
Привет передаёт соседка Танька.
Еёный сын отдельный шлёт привет.
На Пасху приезжай иль к Первомаю.
Мы с нетерпеньем будем тебя ждать.
Люблю тебя, целую, обнимаю.
Твоя больная, старенькая мать.
Объяснение в любви
Немые говорили о любви,
В вагоне электрички было это.
Кипели чувства в молодой крови,
И озарялось всё волшебным светом.
Они на целом свете в этот час
Одни при полном многолюдье были,
И жестами, и выраженьем глаз
Они всё говорили, говорили
В надежде, что другие не поймут
То, что сказали трепетные пальцы,
Когда слова, как угли, руки жгут,
А взгляды, как небесные скитальцы,
Кометами они горят в ночи
И говорят: «Я твой», «Твоя навеки»,
Так родников хрустальные ключи
Вливаются в разбуженные реки.
А весь вагон глядел исподтишка,
Как в тамбуре немые говорили,
И плыли над землёю облака,
И перелески за окошком плыли.
А бабушка какая-то, сходя,
В Голицыне, наверно, это было,
И мимо тех влюблённых проходя,
Перекрестивши, их благословила.
Столбняк
Я красивых таких не видел.
С. Есенин «Сестре Шуре»
Я красивых таких не видел,
Ты милее других девчат.
Красотою их бог не обидел,
Только все они не звучат.
Ты ж, как песня в лесу весеннем
Зачарованного соловья.
Как при встрече с Дункан Есенин,
Столбенею от счастья я.
Ты и в профиль, анфас и сзади
Краше разных времён королев.
Как Высоцкий при встрече с Влади,
Замераю я , остолбенев.
Мы с тобою, конечно, не пара,
Но, срываясь порою на крик,
Всё ревнует жена Тамара,
Значит я ещё не старик.
Библиотека Грозного
Книжки Грозный так любил читать,
Так зарыл свою библиотеку,
Что её не могут отыскать
Вот уже четыре с лишним века.
Перерыли всё вокруг Кремля
И в самом Кремле её искали,
Но не хочет отдавать земля
Мудрости заветные скрижали.
На могилу Грозного пришёл
Археолог и взмолился рьяно:
«Сделай так, чтоб я его нашёл,
Клад бесценный – книги Иоанна!
Буду я, как Шлиман, знаменит
И членкором, может быть, я стану».
Видит: призрак перед ним стоит.
В ноги бросился несчастный Иоанну.
И зловещий голос зазвучал,
Слово каждое, как будто из металла:
– В книгах сих – начало всех начал,
Чтобы Русь опять великой стала,
Но на трон мой лезут дураки,
По которым плачет моя плаха.
Тянут их на брег Москвы-реки
Власть, корысть и шапка Мономаха.
Книги отыскать ты не проси.
Срок придёт, отмеренный от веку,
Умному правителю Руси
Сам отдам свою библиотеку.
И растаял грозный Иоанн,
Под могильной скрылся он плитою.
Археолог был немного пьян,
Всякое бывает с перепою.
Память
Как стремителен времени бег,
Жизнь, как птица, стрелой пролетает.
Знай, что есть на земле человек,
Тот, который тебя вспоминает.
Пусть судьба вас давно развела,
Между вами земные просторы,
Но, как прежде, к нему ты пришла
Через степи и снежные горы.
Как безжалостны всё же года,
Нет девчонки той резвой, игривой.
Он тебя вспоминает всегда
Юной, стройной, весёлой, красивой.
Даже если в могиле лежишь,
Через мрак, через тлен и забвенье
Ты на крыльях к нему прилетишь
Светлым ангелом в час сновиденья.
И не страшен нам времени бег,
Память прошлое вновь воскрешает.
Знай, что есть на земле человек,
Тот, который тебя вспоминает.
Марш «Бессмертного полка»
Заросли и осыпались наши окопы,
Те, политые кровью людской рубежи.
Мы покоимся в братских могилах Европы,
Мы на сельских погостах России лежим.
Нас в объятья свои принимает столица
И выводит опять на военный парад,
А с портретов глядят дорогие всем лица
Офицеров, старшин, медсестёр и солдат.
И звучит взволнованно по следу
Памятью и мёртвым, и живым:
– Спасибо деду за Победу!
А мир мы сами отстоим!
* * *
Движутся и движутся колонны,
Роты нас и батальоны нас.
Это мы вставали непреклонно.
Это мы все защищали вас.
В городах-героях по России
Есть свои «Бессмертные полки».
Коль боеприпасы выходили,
Поднимали роту мы в штыки.
И звучит взволнованно по следу
Памятью и мёртвым, и живым:
– Спасибо деду за Победу!
А мир мы сами отстоим!
Похороны
Друзья мои уходят в мир иной,
Всё меньше нас теперь на белом свете.
Конечно, всё не вечно под луной,
Но почему ушли не те, а эти,
Которым жить и жить бы много лет
На радость всем:
Родне, друзьям, соседям,
Кто нас спасал и защищал от бед.
Но в катафалке мы печальном едем,
А рядом гроб, а в нём наш лучший друг.
Венки бумажными шуршат цветами.
О, Боже правый, или недосуг
Тебе всё взять и поменять местами?
Пусть сгинут все заклятые враги,
Никчёмные и подлые людишки,
А с ними вместе, Боже, помоги!
Их грязные, поганые делишки.
Всевышний, царствуй вечно в небеси,
Даруй любовь букашке, птичке, зверю,
Но друга нашего ты, Боже, воскреси,
И вот тогда-то я в тебя поверю.