13 апреля 1759 г. от Р. Х.,
Франкфурт-на-Майне, ул. Олений Брод,
ставка военного губернатора французов графа
Теа де Тораса де Прованса
Пасмурный вечер сменился напряженной, преисполненной тревоги ночью, но, вопреки настойчивым рекомендациям французских штабистов, Иоганн Вольфганг даже не думал убираться к себе. Мальчуган сидел прямо на полу под дверями комнаты, в которую несколько часов тому назад Кароль внес раненого маршала лагеря Орли.
Иоганн Вольфганг никак не мог понять, за какую из воюющих армий переживает больше. С одной стороны, французы были оккупантами. Поначалу мальчуган если и не презирал их, то, во всяком случае, относился к ним с определенной предвзятостью. Потому в глубине души желал скорейшей победы войскам Фридриха Великого вообще и армии принца Фердинанда Брауншвейгского, наступавшей на Франкфурт, в котором его дед был бургомистром, в частности. Но ведь, с другой стороны…
Да, с другой стороны, его отец Иоганн Каспар Гёте был австрийским советником юстиции, в нынешней войне Австрия и Франция были союзниками… И как тогда можно не переживать за победу французов?! Тем более, в составе их штаба есть такой замечательный герр генерал Орли! Только об одном мальчик жалел: герр Григор далеко не всегда имел свободное время, чтобы вволю пообщаться с ним. И надо же такому случиться, чтобы сегодня именно этот человек получил тяжелое ранение!!!
В течение дня в городе висела напряженная тишина, которую лишь иногда разрывал отдаленный грохот: то близ Бергена «ругались» пушки враждующих армий. А когда солнце уже подползало к линии небосклона – на улицах вдруг раздались гул и бряцание, заржали и затопали кони. Едва Иоганн Вольфганг выбежал из дверей дома, как увидел странную картину: вдоль улицы буквально пролетел верзила Кароль, держа на вытянутых руках потерявшего сознание генерала. Обмотанная красной от крови дерюгой голова Григора Орли болталась в такт с шагами телохранителя. Не обращая на встречных внимания, Кароль взлетел на второй этаж штабного дома, за один шаг перепрыгивая через три ступеньки, и исчез за дверями одной из комнат. Возле них сразу же встал часовой. Мальчика он не прогонял, только не разрешал заходить внутрь.
Вот здесь, прямо на пороге, Иоганн Вольфганг и просидел все это время. Несколько раз дверь комнаты ненадолго приоткрывалась: то оттуда выносили окровавленные бинты, то заносили внутрь блюдо с едой. Время от времени доносилось крепкое благоухание неизвестного лекарства. Мальчугану очень хотелось увидеть раненого, но часовой не разрешал… Приходила мать, старалась убедить Иоганна Вольфганга:
– Оставь, сынок, генералу сейчас не до тебя, он должен выздороветь.
Мальчик лишь упрямо мотал головой.
И оставался сидеть на пороге комнаты, как и прежде…
– Эй, малый!
Иоганн Вольфганг проснулся от того, что кто-то тормошил его за плечо.
Мигом вскочил, протер заспанные глаза.
Перед ним стоял верзила Кароль – утомленный, небритый, все в том же запорожском костюме, в котором оставил поле боя. На красной ткани шаровар и кафтана засохли серые и коричневые пятна – грязь и кровь…
– Можешь войти. Ему уже лучше, поэтому врач разрешил.
– Благодарю, герр Кароль, искренне благодарю!
– Не меня благодари – доктора.
Но мальчуган уже бросился в раскрытую дверь, не слушая телохранителя.
Со всех сторон подпертый подушками, Григор Орли сидел в постели и улыбался. Его голова была плотно обмотана льняными бинтами, которые издали походили на необычную шляпу. Синий мундир с оранжевыми обшлагами и отворотами лежал в углу комнаты возле камина, там же на стуле стояло блюдо с пустой посудой.
– Герр генерал!
– А-а-а, юный мой друг! Кароль сказал, что ты просидел под дверью комнаты с того времени, как меня сюда занесли?
– Да, и часовой сказал, что мальчик ни на минуту не отлучался, – подтвердил телохранитель, вернувшийся к своему господину.
Маршал лагеря кивнул медленно и очень (как показалось мальчику) осторожно продолжал:
– Приятно осознавать, что за тебя волнуется такой вот замечательный мальчуган… который когда-нибудь станет выдающимся человеком.
Он немного помолчал и добавил изумленно:
– Знаешь, юный друг… Никогда даже не предполагал, что это может быть настолько приятным.
– Герр генерал, а у вас есть дети?
– К величайшему сожалению, нет.
– Почему?
– Ну, как тебе объяснить… – губы раненого вздрогнули. – Не сложилось как-то, вот и все.
– А жена?
– Да, жена есть – мадам Луиза-Елена ле Брюн де Дентевиль. Любимая моя Елена.
– Она осталась там, во Франции?
– Естественно! Где ж еще ей быть?! Как и надлежит жене генерала, живет себе в нашем замке Орли, ждет моего возвращения.
– Вы поедете к ней сейчас же? После сегодняшнего? То есть после того, как вас ранило…
Иоганн Вольфганг не видел в своем вопросе какого-либо подвоха – он просто хотел узнать, когда придется распрощаться с маршалом лагеря. Однако и сам Орли, и его телохранитель словно бы немного огорчились. Иоганн Вольфганг поочередно бросал удивленные взгляды то на одного, то на другого, но они молчали.
– Что произошло, герр генерал? Я что-то не так…
– Нет-нет, друг мой, не волнуйся, – поспешил успокоить мальчика Григор Орли. – Ты совершенно не виноват в том, что невольно затронул болезненную тему. Вот если бы другие это понимали также, тогда…
Раненый утомленно прикрыл глаза и констатировал:
– В таком случае, мальчик, у меня не было бы ни одного повода для беспокойства и я мог бы спокойно ехать на лечение домой, чтобы заодно и жену проведать. Но ситуация не столь благоприятна, а потому мне придется остаться здесь, во Франкфурте. Ведь без меня…
Маршал лагеря умолк, после чего заговорил Кароль:
– Да чего там! Не люблю я, знаете, таких вот недоговоренностей и намеков!
Орли сделал резкий жест рукой, но телохранитель продолжил говорить:
– Ты, малыш, должен знать, что сегодняшняя битва была выиграна…
– Кароль, Кароль! Пожалуйста! – взмолился раненый.
Запорожец заворчал, словно голодный пес, и закончил уже тише:
– Так вот, сегодняшняя битва близ Бергена была выиграна исключительно талантом и смелостью моего господина – вот что я скажу тебе, мальчик.
– А почему вы шепчете? Почему боитесь сказать об этом в полный голос? – искренне изумился Иоганн Вольфганг.
Маршал лагеря и телохранитель лишь обменялись короткими взглядами, однако ни один из них не ответил. В самом деле, стоило ли растолковывать мальчугану, что другими корпусами французской армии командуют принц Субиз и принц Лотарингский, тогда как Григор Орли – вовсе не принц, а всего лишь граф? Что он лишь маршал лагеря, тогда как главнокомандующий де Брольи является маршалом Франции? Что этот де Брольи возглавляет тайный кабинет Луи XV «Секрет короля», а значит, является непосредственным начальником графа Орли? И что, наконец, последний – всего лишь иностранец, которого Франция милостиво пригрела в гостеприимных объятиях… К тому же, иностранца этого и до сей поры не покидает идея освобождения своей родины от чужеземного гнета… и поскольку в очередной войне Франция и Россия стали союзницами, исповедовать подобную идею ныне крайне нежелательно.
А иногда даже очень опасно…
– Ты, друг мой, еще слишком мал, чтобы все понять, но в тот же время достаточно взрослый, чтобы запомнить мои объяснения, а потом проболтаться, когда не надо, – в конце концов сказал маршал лагеря.
– Разговариваете со мной, словно с какой-то малышней. Это несправедливо. – Мальчуган обиженно закусил нижнюю губу.
– Мир сам по себе не очень-то справедлив, лучше привыкнуть к этому смолоду. – Если бы не тяжелое ранение, Орли, наверное, рассмеялся бы.
– А если я не хочу привыкать?
– Тогда делай все от тебя зависящее, чтобы твоими усилиями справедливости хоть немного прибавилось, – спокойно заметил генерал. – Не ищи пользы, а просто делай свое дело, и тогда все, что тебе надлежит получить в этой жизни, непременно придет. Вот каким должен стать путь, достойный настоящего рыцаря!
– И в сегодняшнем бою вы показали себя именно таким человеком, мой господин! – подхватил Кароль. – И какая за это награда – пуля в голову?! Хорошо, что только зацепило, а не насмерть… А я уж так испугался, так испугался!
– Ерунда, все мы рискуем, – слабо отмахнулся раненый. Но теперь уже не выдержал Иоганн Вольфганг:
– Лучше расскажите, что произошло там, на поле боя.
– Тебе в самом деле интересно? – изумился Кароль.
– Ты что, братец, разве не видишь, как пылают глаза нашего юного друга? – ласково обратился маршал лагеря к телохранителю.
– Вижу, мой господин, но ведь…
– Так расскажи ему.
– Мой немецкий оставляет желать лучшего…
– Ничего, ничего, я пойму! – поспешно заверил мальчуган.
– А чего не поймет, то я поясню, – пообещал граф.
– Ну, хорошо, хорошо, уговорили…
И Кароль принялся рассказывать.
…Под мощным огнем пушек длинные шеренги прусской пехоты медленно, но настойчиво продвигались к центру французских позиций, которые прикрывали Берген. За пруссаками шло каре англичан, в арьергарде шагали ганноверцы. Принц Брауншвейгский с железным упрямством претворял в жизнь линейную тактику, доведенную Фридрихом Великим до высочайшей степени совершенства: вести наступление, не считаясь с любыми потерями «пушечного мяса»! Бросать в бой шеренгу за шеренгой так, чтобы вызвать сначала растерянность, а затем панику в рядах неприятеля, сломать его психологически, чтобы наконец дело довершили штыки тех солдат, которые останутся в живых.
Наиболее вероятно, так бы все и произошло… если бы не решительность командира «синих шведов короля». Находясь на одном из флангов обороняющих Берген сил, Григор Орли оставался в стороне от главной линии прусского наступления. Время от времени граф посылал гонцов к маршалу де Брольи с просьбой провести фланговую атаку, но получал приказ оставаться на месте: дескать, и без того все пройдет как надо… Однако около часа дня упрямство главнокомандующего не казалось столь уж оправданным, поскольку неприятель подошел слишком близко к французским батареям: это означало, по меньшей мере, потерю артиллерии. Вместе с тем, пруссаки совершенно не учитывали то, что подставили графу Орли незащищенный фланг…
И он отважился на молниеносную, хотя и самовольную атаку. Первой на прусскую пехоту налетела запорожская сотня, возглавляемая самим маршалом лагеря. Маневр казаков был настолько неожиданным, что сразу спутал Фердинанду Брауншвейгскому все карты. К тому же, лошади взметнули тучу пыли, и пруссаки не смогли рассмотреть, что на самом деле их атакует лишь горстка всадников.
Что бы там ни было, а главной цели Григор Орли достиг уверенно и сразу: наступление неприятеля захлебнулось, длинные шеренги дрогнули, смешались… А вслед за казаками в атаку уже шла французская пехота, предусмотрительно прикрытая на флангах кавалерией, с тыла – драгунским полком «синих шведов». Этот удар окончательно смял войско принца Брауншвейгского, которое потеряло половину личного состава убитыми, ранеными и пленными и откатилось от Бергена в полном беспорядке.
И маршал де Брольи, и принц Субиз, и принц Лотарингский сначала крайне вознегодовали из-за самоуправства «непослушного» графа Орли, но в конце концов вынуждены были признать, что его вмешательство было очень и очень своевременным. Непростую и неоднозначную ситуацию на поле боя маршал лагеря решил в пользу французов одним-единственным маневром – быстро и эффективно. Члены штаба бросились наперегонки поздравлять его… Но гонцы вернулись с печальной вестью: оказывается, во время атаки Григор Орли был тяжело ранен в голову. Спасением графа уже занимался верный Кароль.
Вот, собственно, и вся история.
Иоганн Вольфганг слушал телохранителя, разинув рот. А по завершении рассказа растерялся настолько, что продолжал молчать, изумленно моргая.
И тут маршал вдруг мечтательно произнес:
– Вот видела бы меня любимая моя жена Елена во время той атаки!..
И как-то таинственно добавил:
– Думаю, она бы влюбилась в меня еще сильнее, чем сейчас… Хотя любить так, наверное, выше человеческих сил… и все же, юный мой друг, мужчины слишком грубы, чтобы изведать воистину бездонные глубины страстного женского сердца. Это правда, святая правда, вот что я скажу тебе, юный друг…
Июнь 1732 г. от Р. Х.,
Малая Азия
Странное место – пустыня! Идти по выжженной безжалостным солнцем земле приходится исключительно ночью, так как выдержать жару летнего дня не по силам даже проводнику каравана, который исходил эти места вдоль и поперек. Да и ни одно живое существо, кажется, не выдержит…
Но ведь едва лишь стемнеет, как насекомые, ящерицы и всякие разные пресмыкающиеся начинают вылезать не только из-под каждого сухого стебелька, но и просто из голого песка. А их уже караулят животные и птицы, которые вообще прячутся неизвестно где и как…
Де Бруси невольно втянул голову в плечи, потом замедлил шаг и принялся рассматривать, что же происходит там – прямо у него под ногами. Только бы на змею не наступить ненароком! Серебристое лунное сияние даже наименьшую трещинку в земле делает похожей на пресмыкающееся. Привыкаешь не доверять собственным глазам, поскольку из-за отсутствия у человека крыльев нельзя лететь над землей – как вдруг…
Бр-р-р!!!
Конечно, можно было бы не идти пешком, а ехать на лошади или на верблюде. Но мертвенный покой пустыни обманчив, потому лучше все-таки держаться как можно ближе к месье Дариушу – если уж судьба свела их вместе. Кроме того, все караванщики, от самого богатого купца до последнего погонщика, идут пешком, чтобы не перетруждать животных. Ведь главное – грузы, навьюченные на верблюдов, лошадей и ишаков. Ну а арабские скакуны – чуть ли не самый ценный товар в караване. Кто же позволит себе такую роскошь: на товаре ездить? Таким образом, едва лишь де Бруси оседлает верблюда или лошадь – все сразу же убедятся: никакой он не купец! А вместе с ним заподозрят и месье Дариуша…
Им и без того не слишком доверяют, хотя и считают лучше держать языки за зубами: кому какое дело, зачем с караваном странствуют эти двое – француз и персиянин, если всем хорошо заплачено? Пусть себе странствуют, если хотят, пусть выдают себя за купцов, у которых неотложные торговые дела в Мантане. Однако неясные подозрения – это одно, а открытое неприятие – совсем другое. А пустыня – местность странная и необычайная. И если двое выдающих себя за купцов – персиянин и француз – не дойдут до конечного пункта маршрута, а сгинут где-то посреди песков, покрытых кустарниками и высохшей травой, кому какое до этого дело?
Кто и где станет разыскивать их – персиянина и француза…
Поэтому лучше идти, как все, не привлекая к своей персоне лишнего внимания. Вот хотя бы товарища его невольного, Дариуша этого, взять в качестве примера: как прекрасно держится!
Хотя…
Де Бруси невольно нахмурил лоб. Хорошо, что сейчас ночь, и попутчики не видят злого выражения, невольно разлившегося по его лицу. Вести себя столь безрассудно – и из-за кого? Из-за какой-то слабой женщины?!
Ведь есть четкая инструкция: им обоим надлежит прибыть в Стамбул, в распоряжение французского посла Вильнева. Но месье Дариуш настоял, чтобы они непременно присоединились к каравану, который направляется в Мантань! Ведь именно там, видите ли, застряла его любимая Лейла!!! Заболела, видите ли, и теперь этой нежной восточной барышне так плохо, что в Стамбул она ну ни за что не доберется! И только ее любимый Дариуш!..
Тьфу ты, сволочь!!! Из-за какой-то, извините, болящей турчанки пренебрегать всеми инструкциями, самовольно изменять маршрут… возможно, вообще поставить под сомнение выполнение их миссии?! А как же интересы французской короны на Востоке?!
Де Бруси аж зубами заскрежетал.
По-человечески он был готов понять персиянина. Тем более, как француз – ведь кто еще может столь хорошо разбираться в любви, как не представитель этой нации, самой утонченной в мире? Конечно, если это любовь пламенная и искренняя, а не пустопорожняя интрижка…
Впрочем, нельзя же вообще терять голову под влиянием даже самого пылкого чувства? Тем более, месье Дариуш – никак не юноша, а зрелый рассудительный мужчина… а вот нынче ведет себя, словно ему шестнадцать лет!
Вот уж бестолочь!
Де Бруси ускорил шаг, догнал персиянина и тихо окликнул:
– Месье Дариуш?
– Да?
– Месье Дариуш, уже в который раз хотел спросить вас…
– Тише, пожалуйста, – прошептал персиянин, – язык вашей страны здесь понимаем не только мы с вами, а и много кто еще.
Де Бруси осмотрелся вокруг, однако поблизости никого не было: люди сосредоточились или далеко впереди, или позади.
– Нас никто не слышит, месье Дариуш.
– Вы уверены?
– Но почему вы упрямо…
– Ночь тихая, наши голоса звучат далеко – вот почему.
– Ну, хорошо. И что же вы предлагаете?
– Перейти на другой язык.
Де Бруси подумал немного, потом согласился:
– Хорошо, если так, давайте разговаривать по-турецки.
– О Великий Аллах! Здесь, в Малой Азии?! Уважаемый месье, о чем вы думаете?! Ведь и турецкий, и татарский, и греческий, и фарси для здешних караванщиков являются родными с детства! Не говоря уж об арабском – ведь все правоверные читают один и тот же Коран.
– И вы также знаете все эти языки?
– Конечно! С девяти лет.
– Ну-у-у… тогда не знаю, – француз немного подумал и осторожно предложил: – А может, латынь?
– Вот уж выдумали!..
– Что же тогда делать?
– Знаете ли какой-нибудь северный язык? Например, шведский?
– Да немного подзабыл… но понять попробую.
– Хорошо, если будет совсем уж туго, я напомню, – улыбнулся персиянин и сразу перешел на шведский: – Итак, слушаю вас внимательно.
«Акцент у него просто ужасный!» – отметил про себя де Бруси. Однако, кажется, Дариуш таки прав: остальным караванщикам совсем необязательно быть в курсе дел их и французской короны. Потому, собрав воедино все воспоминания о пребывании в Стокгольме, мнимый купец сказал:
– Объясните мне, ради бога, как вы можете доверять этой слабой… немощной женщине, вместе с тем пренебрегая прямыми указаниями, полученными из Парижа от самого…
– Осторожно, месье, осторожно. – Не слишком надеясь на остроту глаз француза во тьме, Дариуш крепко схватил собеседника за плечо. – Никаких имен прошу не называть: ведь они не переводятся.
– Да, ваша правда, никаких имен, – не очень охотно согласился де Бруси. – Тем более, вы и сами прекрасно понимаете, о какой высокой персоне идет речь.
– Итак, эта высокая персона…
– Да – этот человек передал вам инструкции личным письмом, после чего вы буквально сразу принялись нарушать эти инструкции.
– В какой части, если не секрет?
– Давайте обойдемся без лукавства, месье Дариуш!
– Я абсолютно искренне спрашиваю: в каком пункте я нарушил инструкции неназванной персоны?
Некоторое время они шли молча, пока де Бруси не выдержал:
– Жаль, честное слово, что в последние годы я подзабыл шведский, иначе бы в который раз объяснил вам, месье Дариуш…
– То есть вы имеете в виду, что неназванная персона приказала мне прямо в Смирне сесть на корабль, который отплывает в Стамбул?
– А вы вместо этого присоединились к каравану, который направляется на Мантань. Более того – и меня вынудили следовать за вами.
– Ничего ужасного в этом нет – ведь из Мантаня на Стамбул также отплывают корабли.
– Как можно такое говорить?! – вознегодовал де Бруси. – Ведь из-за вашей глупой прихоти мы опаздываем, по крайней мере, на целую неделю!
– Лучше опоздать на одну неделю, чем на целую жизнь.
– Но ведь…
– Это Восток, месье де Бруси! – улыбнулся персиянин. – Восток – и этим все сказано. Здесь любое дело делается неспешно, никто никуда не торопится.
– Люди путешествуют ночью, а не днем, как у нас, – поддакнул француз.
– А самый занюханный поселок в несколько раз древнее, чем пышные европейские столицы. Так куда же спешить, объясните пожалуйста?
Де Бруси попробовал присмотреться к своему загадочному спутнику, но посреди темной турецкой ночи, в одном лишь свете небесных звезд мало что можно разглядеть.
– Я с нетерпением ожидаю ответа, месье, – напомнил Дариуш.
– Вот вы сами, например, сейчас очень спешите, – процедил де Бруси сквозь зубы. Пока они разговаривали, молодой месяц начал высовывать из-за горизонта яркие чертовы рожки, поэтому француз увидел тень грусти, сразу надвинувшуюся на одутловатое лицо персидского купца.
– Именно так, месье Дариуш, вы рветесь вперед совсем не из-за ревностного служения Франции, а на встречу с вашей черноглазой пассией – Лейлой, или как там ее звать…
– Вас это бесит? – довольно резко спросил персиянин.
– Ну, не то чтобы уж слишком…
Теперь уже де Бруси прикусил язык – поскольку вдруг почувствовал, что, вопреки своему не слишком уверенному шведскому, готов вот просто сейчас выложить попутчику некоторые сведения о себе. Но ради чего раскрывать перед ним душу?
– Тогда в чем дело? – подозрительно спросил Дариуш.
– Видите ли, месье… Наверное, вы очень важная персона, если… – Де Бруси осторожно откашлялся и подытожил: – Если поселились в Смирне в отеле на рю де Франс, а неназванное лицо поручило мне привезти вам личные инструкции, а потом в интересах Франции сопровождать вас…
– Так вот, значит, как – сопровождать меня? Понимаете, де Бруси? Со-про-вож-дать, – произнес Дариуш по слогам, чтобы собеседник понял его как можно лучше. – Вот и сопровождайте, пожалуйста! И не вмешивайтесь в мои действия…
– Но ведь я в курсе инструкций, данных вам неназванным лицом! Я знаю, какой маршрут вам предложен…
– Да, именно так – пред-ло-жен! Вы удивительно точно подметили это, поздравляю.
– Ну, не говорил ли я сразу, что плохо знаю шведский?! – рассердился француз. – Да, не предложен, а предписан! При-ка-за-но плыть морем из Смирны в Стамбул.
– Согласитесь, главное в том, чтобы прибыть в Стамбул, а попадем мы туда непосредственно морем или же через Мантань – это уже дело второе.
– Месье Дариуш!..
– Да, к вашим услугам…
Де Бруси вновь задумался, прежде чем заметить:
– Я и не протестовал бы так, если бы на ваше решение непосредственно не повлияла эта ваша немощная вдовушка.
– Вы пережили несчастную любовь и с того времени не склонны доверять женщинам?
Француз с ненавистью посмотрел на персиянина. В серебристом лунном свете невозможно было рассмотреть его лицо в деталях – разве что глаза сияли двумя веселыми огоньками, а густая русая борода раскололась пренебрежительной ухмылкой…
– Месье Дариуш, берегитесь! То обстоятельство, что неназванное высокое лицо приказало мне сопровождать вас в путешествии в Стамбул, а возможно, и в дальнейшем, еще не дает вам никакого права!..
– Уважаемый месье де Бруси…
– Я же, в конце концов, французский дворянин, черт побери!
– Тише, тише, пожалуйста, – попробовал успокоить его персиянин.
Ночная ссора на караванной тропе? Да, это им совсем ни к чему…
Усилием воли француз попробовал успокоиться. Оценив его стремление, Дариуш кивнул и объяснил:
– Я все же немного старше вас, поэтому не ищите в моих словах ничего, кроме искреннего сочувствия. Вы в самом деле весьма молоды – и потому, видимо, даже предположить не можете, что трагедия неразделенной любви могла настигнуть не только вас одного. Итак, ваша история?
– С чего бы это мне раскрывать перед вами душу? – чувствовалось, что де Бруси до сих пор возмущен.
– Ждать нынешнего утра еще долго, а до Мантаня как минимум два ночных перехода. Так, может, нам следует познакомиться получше?
Де Бруси вновь смерил собеседника недоверчивым взглядом. В конце концов он же не обязан рассказывать ему все как есть…
– Ну-ну, де Бруси, давайте, смелее! – подбодрил его персиянин. – А потом – любезность за любезность: я расскажу вам свою историю.
И француз сдался:
– Ну хорошо, уговорили. Итак, месье Дариуш, я сам… – Он немного помолчал. – Мой род происходит с юга Франции – из Прованса. Если вы достаточно разбираетесь в географии Европы…
– Мне известно, какие провинции есть во Франции.
– Итак, я понимаю ваш восточный темперамент лучше, чем понял бы северянин.
– Да, де Бруси, полностью согласен: между нами установилось полное взаимное доверие и полное взаимопонимание.
Француз с ненавистью зыркнул на персиянина, однако на этот раз лицо Дариуша было абсолютно серьезным.
– Значит, юг Франции… Хм-м-м. Край прославленных поэтов, которые воспевали любовь во всех ее проявлениях… Сама атмосфера…
– Мы договорились перейти на шведский, иначе в ответ я прочитал бы вам не один любовный стих персидских поэтов, – мечтательно произнес Дариуш.
– Я не об этом, я о себе…
– Не оправдывайтесь, де Бруси. Вы не повинны в том, что родители вашей невесты грубо отказали представителю благородного, но обнищавшего рода.
– Откуда вы знаете?! – от неожиданности француз даже остановился.
– Не стойте на месте, пожалуйста. Будет день – будет и отдых. Но пока ночь не закончилась…
– Нет, откуда вы это знаете?! – лишь тремя широкими шагами де Бруси догнал персиянина и схватил за плечо, стараясь развернуть лицом к себе.
– Я же сказал сразу: не думайте, что вы единственный во всем мире пострадали от неразделенной любви. – Одним легким движением Дариуш освободился от руки, сжавшей его плечо.
– И все-таки…
– Моя история, уважаемый мой де Бруси, почти полностью повторяет вашу. Вот и все.
– И после этого вы верите своей вдовушке? – вознегодовал француз. – Как можно?! Если эти существа в юбках столь легко предают любовь…
– Так бывает, если девушки молоды и безрассудны. Однако с годами природа женщины меняется, и это следует учитывать.
– Не верю!
– Вы говорите это, поскольку не знакомы с моей Лейлой.
– Все женщины слабые и лживые.
– Не все, – резко и веско сказал персиянин, как отрубил.
– Да вы больны!
– Повторяю: вы не говорили с моей Лейлой. А если бы поговорили хоть пять минут…
– Жажда любви ослепила вас!
– Наоборот, любовь подсказывает мне, что Лейла никогда не сделает ничего плохого своему возлюбленному. То есть мне.
Де Бруси собирался что-то ответить, но персиянин вдруг резко остановился, вытянулся и прошипел:
– Ш-ш-ш!..
Это было настолько неожиданно, что француз налетел на него, а затем замер рядом с ним. В этот момент словно бы нарочно на месяц наползла тучка, потому вокруг решительно ничего не было видно. Приходилось разве что прислушиваться.
– Разве вы не слышите? – прошептал Дариуш.
– Что? – изумился де Бруси. Но персиянин уже побежал на полусогнутых ногах куда-то в сторону, потянув за собой француза и хрипло приговаривая:
– За мной! Быстрее, месье, быстрее, не медлите!
В паре десятков шагов по правую сторону от караванной тропы чернела крохотная ложбинка, заросшая каким-то чахлым кустарником: казалось, Дариуш направлялся именно сюда.
– Месье, пожалуйста… – начал было француз, однако в ответ услышал разгневанно-хриплое:
– Цыц! Ни слова!!!
– Что-о-о?! Да как вы только смеете обращаться подобным образом к…
– Молчите!!! Ради вашего Бога и моего Аллаха – молчите!
Едва лишь они упали под кустарники, как де Бруси услышал глухой топот большого количества ног. Высушенная безжалостным дневным солнцем земля едва ощутимо загудела.
– Что оно к черту…
Не дожидаясь более громкого проявления эмоций, персиянин изо всех сил зажал ладонью рот француза и зловеще прошептал:
– Кажется, с нашим караваном случилось большое несчастье.
– То есть? – сквозь прижатую к губам ладонь промямлил де Бруси.
– Разбойники… – едва слышно выдохнул Дариуш.
Тучка игриво выпустила месяц из своих объятий, и тогда в сказочно-серебристом сиянии открылась картина: воздев огромные столбы пыли, к авангарду и арьергарду каравана одновременно неслись две группы всадников. Над их головами ярко сверкали кривые клинки. Увидев это, де Бруси попробовал было вырваться из рук персиянина, но тот не позволил, лишь прошипел раздраженно:
– Тише, месье, тише!
Однако француз не сдавался: там, на караванной тропе звенит сталь, звучат вскрики, ржут кони, ревут верблюды – а они прячутся здесь, в кустарнике?! Почему этот проклятый месье Дариуш выставляет его жалким трусом?! За что такое бесчестье?!
– Вы же нас выдадите! Опомнитесь, прошу, – шептал персиянин. И как ни сопротивлялся де Бруси, проклятый Дариуш оказался сильнее.
Тем временем шум и гам на караванной тропе постепенно стихли. Но персиянин продолжал удерживать спутника в железных объятиях, пока вокруг не воцарилась тишина. Только тогда француз оставил убежище.
Как и следовало ожидать, все кончилось отнюдь не в пользу купцов: на большом отрезке караванной тропы и по ее бокам были разбросаны трупы людей и животных. Ни одной живой души не осталось…
Кроме них – двух трусов!!!
Потрясая кулаками в воздухе, де Бруси набросился на персиянина:
– Ну так как, месье трус, удовлетворены ли вы результатом?!
– То есть? – спокойно переспросил Дариуш.
– Неужели вы не видите, что натворили?!
– Я натворил? Я?!
Борода персиянина едва заметно вздрогнула, однако в тусклом лунном сиянии нельзя было разобрать, смеется он или просто удивляется.
– Разумеется вы, кто же еще!
– А мне кажется, это разбойники напали на караван, тогда как я всего лишь…
– Вы, месье, помешали мне помочь караванщикам перерезать глотки этой сволочи!
– Вы серьезно так считаете?
– Абсолютно серьезно!!!
Дариуш немного помолчал, обдумывая ответ, потом сказал осторожно:
– А как же интересы Франции?
– При чем здесь интересы моей родины?
– У нас на Востоке есть такая притча: лучше быть живой собакой, чем дохлым львом.
– Ерунда!
– Вовсе нет. Ведь живая собака может отогнать докучливых мух, кусающих ее, тогда как дохлый лев не может сделать даже этого. Хотя при жизни он был и храбрее, и сильнее собаки.
– Ну, не знаю, не знаю, – де Бруси пожал плечами. – Но объясните, пожалуйста, каким образом живой пес и дохлый лев ассоциируются у вас с моей родиной?
– Незадолго перед нападением головорезов вы так настойчиво напоминали мне о священной необходимости служения французской короне, что я невольно заслушался. Поэтому спрашиваю еще раз, что лучше: быть дохлым львом или живой собакой? То есть потерять голову посреди малоазийской пустыни во время ночной стычки с местными разбойниками – или остаться среди живых и продолжать преданно служить его величеству королю?
– Да я бы этим негодяям…
– Что именно вы сделали бы, интересно узнать? Продемонстрировали бы цвет вашей крови?
В голосе Дариуша все-таки проскочили саркастические нотки, что отнюдь не понравилось разгоряченному французу.
– Наоборот – проверил бы на них остроту своего клинка! Зато теперь! Теперь!..
– Теперь, месье де Бруси, вы имеете возможность продолжать свое преданное служение французской короне… вплоть до того момента, когда наши жизненные пути разойдутся окончательно.
– Мне кажется, месье Дариуш, что вы слишком высокого мнения о собственной персоне.
– Отнюдь. Просто в нужный момент рядом с вами не будет достаточно хладнокровного человека, который сможет удержать вас от ошибочного шага в никуда.
– Ну, знаете!
– Разве родители не научили вас в детстве обходить лишние препятствия, чтобы не сбиваться с главного – верного пути?
Де Бруси уже и рот раскрыл, вновь собираясь упрекнуть персиянина, но тот его опередил:
– А жертвовать менее значимым ради более важного научили?
Этого француз уже не стерпел. Вытянувшись и с вызовом задрав подбородок, он спросил:
– Скажите мне, сделайте такую милость: вы дворянин или нет?
– Что вы имеете в виду?
– Благородного ли рода вы, месье Дариуш? – процедил де Бруси сквозь зубы.
Персиянин как-то загадочно улыбнулся и сказал:
– Относительно французского дворянства, то вы должны понимать, что я не имею такой чести…
– А как относительно вашего тамошнего?
– То есть?
– Ну, относительно вашей Персии? Вы достаточно благородны по тамошним законам?
– Неужели вы собираетесь вызвать меня на дуэль? – вместо ответа изумленно спросил Дариуш.
– А если даже и так?! – не выдержав напряжения, француз сорвался на вопль.
– Драться на том самом месте, где ватага разбойников только что перебила всех до единого караванщиков… – Персиянин как-то невыразительно промычал, но сразу же сделался более серьезным. – В таком случае, месье де Бруси, вынужден напомнить о вашей роли в нашем походе.
– Не понял?
– Вам приказано сопровождать меня и стараться уберечь от любых неприятностей, а не самому становиться их источником. Разве нет?
– Месье Дариуш!!!
– Что?
– Месье Дариуш! Видимо, ваша жизнь и в самом деле представляет высокую ценность для французской короны…
– Поэтому я и стараюсь во что бы то ни стало уберечь свою голову для того, кому служу. И вам, де Бруси, советую вести себя так же.
– Но ведь бросить в беде товарищей – это бесчестье!
– Не менее бесчестно распоряжаться тем, что вам не принадлежит.
– О-о-о! И как вы только смеете…
– Смею, поскольку ваша жизнь принадлежит не вам.
– А кому же тогда, интересно узнать?
– Вашему правителю – королю Франции. Разве нет?
И пока ошарашенный француз растерянно моргал, Дариуш направился мимо него к караванной тропе, небрежно бросив через плечо:
– А если это так, тогда прошу помочь мне осмотреть место стычки.
– Что вы собрались искать, если не секрет?
– Ну, почему же сразу секрет…
Персиянин остановился и снова поглядел на де Бруси немного насмешливо.
– Во-первых, необходимо проверить, не осталось ли здесь живых: возможно, кого-то еще удастся спасти. А во-вторых, нам позарез необходимо решить проблему с водой…
Де Бруси оставалось только присоединиться к Дариушу. Тщательные поиски в течение получаса безрезультатными не остались: в их распоряжении оказался приличных размеров бурдюк.
– Ну что, месье Дариуш, теперь наконец-то отправляемся в путь?
– Да, конечно.
И все же едва француз сделал несколько шагов вперед по караванной тропе, как персиянин остановил его резким окриком.
– Ну а теперь в чем дело? – с кислым выражением лица спросил де Бруси.
– Вы куда собрались?
– Как это – куда? Понятное дело – на Мантань.
– По этой караванной тропе?
– Естественно!
– Прямо в разбойничье логово?
Француз оторопел от неожиданности, а Дариуш насмешливо продолжил:
– Если вы успели заметить, да и следы на земле об этом свидетельствуют, то разбойники напали сразу с двух сторон: на авангард и арьергард каравана. А потом окружили купцов отовсюду и перебили. Но в таком случае рискну предположить, что разбойничьи логова могут быть расположены как позади, так и впереди.
– Итак, месье Дариуш, вы намекаете, что нам нельзя ни идти вперед, на Мантань, ни возвращаться назад на Смирну?
– Я бы не рискнул, – подтвердил персиянин, – а впрочем, вам также не разрешу рисковать.
– Но куда же тогда…
– Если не вперед и не назад, тогда остается одно – в сторону.
Дариуш произнес это абсолютно спокойно, и его невозмутимость подействовала на де Бруси, словно шпоры на жеребца:
– Что вы несете, сударь?!
– Пойдем на запад – тогда точно спасемся.
– Очевидно, вы таки сошли с ума от испуга…
– Отнюдь.
– Но ведь там пустыня!
– Там море.
– А сколько до того моря идти, вы хотя бы понимаете?
– В отличие от вас, де Бруси, прежде чем пускаться в путь, я не поленился подробно изучить карту местности, а не просто идти за караванщиком. Впрочем…
Дариуш смерил француза критическим взглядом с головы до ног и задумчиво произнес:
– Впрочем, возможно, я ошибаюсь, и вы также догадались изучить карту. А потому сейчас сами, без моих подсказок скажете, как нам лучше всего добраться отсюда к побережью.
– Я не говорю о маршруте, я говорю о времени, – не ответив Дариушу прямо, де Бруси горделиво задрал подбородок. – Итак, насколько быстро можно достичь моря, как считаете?
– Приблизительно за день или два, – персиянин счел за лучшее не повторять коварный вопрос относительно маршрута.
– Без воды и пищи! Пхе!
Француз нервно передернул плечами.
– Воды у нас целый бурдюк.
– А еды?
– На пустой желудок идти легче.
– Целых два дня?!
– Две ночи, де Бруси, две ночи. Днем на здешнем солнце вы просто поджаритесь. Что же касается еды… Я здесь нашел кое-что, кроме воды.
И Дариуш показал небольшой сверток с тремя плоскими хлебцами.
– Идти по пустыне невесть куда – это же сумасшествие!
Бедный француз схватился за голову.
– Ну тогда можете и дальше путешествовать по караванной тропе, – пожал плечами персиянин.
– Но ведь…
– Вот только когда наткнетесь на разбойников, не говорите, что я вас не предупреждал.
Де Бруси мигом сник, потом сказал тоном обреченного на смерть:
– Никогда и не предполагал, что соглашусь на столь бесшабашное предложение, как ваше, месье Дариуш.
– Ничего, ничего, – поспешил утешить его персиянин. – Глаза боятся, руки делают. Ваш разум отказывается принимать мой план, но гарантирую: ваши ноги и не заметят, как преодолеют расстояние отсюда аж до самого моря.
И поскольку де Бруси все еще колебался, Дариуш махнул рукой влево и бодро воскликнул:
– Вперед и немедля! Половина ночи уже прошла, а к рассвету нам крайне желательно найти хоть какое-то убежище, чтобы уберечься от дневной жары.
* * *
Остаток ночи они почти не разговаривали. Де Бруси держался позади персиянина: если тот выдумал весь этот сумасшедший план, если добровольно вызвался быть поводырем – вот пусть и ведет! А если умрут они здесь, посреди малоазийской пустыни… Что ж, пусть этот грех останется на языческой совести Дариуша.
Лишь время от времени француз настигал своего проводника. Тогда персиянин передавал спутнику бурдюк, чтобы тот сделал жадный глоток… но один-единственный: воду следовало экономить.
Когда солнце вынырнуло из-за небосклона, они едва лишь начали одолевать склон очередного холма. Никакого подходящего убежища в пределах видимости не наблюдалось, поэтому путешествие пришлось продолжить. Дневное светило припекало все сильнее, де Бруси все чаще просил воды, но Дариуш протягивал ему бурдюк все менее охотно.
– Вы, судя по всему, решили жаждой меня заморить? – не выдержал в конце концов француз.
– С чего бы это? – бросил через плечо персиянин.
– Поскольку в моем лице умрет единственный свидетель вашей ни с чем несравнимой трусости.
Дариуш саркастически скривил губы, тем не менее ответил вполне серьезно:
– Оставьте, месье! Ваши попытки вывести меня из равновесия не будут иметь никаких последствий. Что же до воды… Интересно, какую песенку вы запоете завтра ночью!
И ускорил шаги настолько, что француз был вынужден бежать за ним трусцой. Бедолага быстро устал, тогда как на проводника ужасная жара, казалось, не влияла абсолютно. Когда же в голове де Бруси уже начало дурманиться, Дариуш вдруг указал на вход в небольшую пещерку. Хотя нет – это даже не пещерка была, а так – щель в крутом склоне горы, над которой нависал узенький каменный карниз.
О чем-либо другом не приходилось и мечтать! Собрав последние силы, несчастный француз рванул вперед, с разбега упал на голые камни и почти сразу заснул… а может, потерял сознание?! Неизвестно.
Проснулся он от толчков в плечо.
– Эй, месье! Перекусить не желаете?
Перед самым носом француз увидел половину одного из найденных ночью хлебцев и вожделенный бурдюк.
– Можете сделать целых три глотка – разрешаю. Угощайтесь, потом посторожите, ведь мне тоже поспать надо.
– Кругом пустыня, – сказал де Бруси, жадно вгрызаясь во вкуснейший (по крайней мере, так ему показалось) хлебец, – зачем на страже стоять?
– Скорей сидеть на страже – я бы высказался именно так. – Дариуш широко зевнул.
– И все же?
– Пусть безжизненность этой земли не вводит вас в заблуждение. Головорезы могли вернуться на место ночной стычки, увидеть оставленные нами следы и по этим признакам сделать вывод, куда мы пошли. Или кто-то из плененных караванщиков проболтался о двух подозрительных купцах – французе и персиянине, которые исчезли неизвестно куда. Думаете, это невозможно?
Де Бруси не нашел что ответить. Дариуш подождал немного, потом удовлетворенно хмыкнул и умостился под стеной пещерки. Вопреки сокровенным надеждам спутника, бурдюк с драгоценной водой он предусмотрительно прижал к груди, обняв обеими руками. Француз едва не застонал от разочарования: ведь рассчитывал напиться вволю, пока персиянин будет спать.
– Интересно, как вы станете расценивать мою предусмотрительность касательно воды ночью, – насмешливо сказал Дариуш, угадав мысли спутника. – Лучше не засните, месье, и сторожите. Иначе наши головы вскоре будут смотреть одна на другую с кольев, воткнутых в эту раскаленную землю. Что вы хотите: здесь живут дикари, не то что в вашей родной Франции…
Сказал так – и заснул. До заката солнца они сменялись на страже еще дважды. Съели второй хлебец, выпили еще по три глотка воды.
Второй ночной переход оказался более тяжелым: отдых на голых камнях в крохотной пещерке вряд ли можно было назвать комфортным.
– Э-э-эх, оказаться бы снова в Париже! – мечтательно сказал де Бруси, когда они присели отдохнуть и съели третий – последний – плоский хлебец.
– А как насчет Смирны? – коварно спросил Дариуш. – Не в турецком – во франкском квартале есть вполне приличное жилье. Сидели бы в комнате моего любимого отеля на рю де Франс. Заказали бы шишу, напитков…
– Ну что ж… Особенно сейчас, при нынешних обстоятельствах, отель на рю де Франс мне кажется едва ли не султанским дворцом, – кивнул француз.
– Даже так? Хм…
Персиянин задумчиво потер бороду.
– Можно подумать, вы бывали во дворце самого султана!..
Де Бруси посмотрел на спутника как-то пренебрежительно.
– Бывал, месье, бывал, можете не сомневаться. – Дариуш говорил тихо, но уверенно. – И в ханском бывал, и в султанском. И даже жил некоторое время.
– Вот как?
– А что здесь удивительного?
– Да вы у нас, месье Дариуш, непростая птичка, оказывается.
– Конечно! Иначе моя жизнь едва ли представляла бы особый интерес для французской короны, а тогда вам едва ли поручили бы сопровождать меня во время нашего маленького путешествия из Смирны в Стамбул.
– В Мантань, месье непослушный, в Мантань!
– Из Смирны в Стамбул через Мантань. Так вас больше устраивает?
– Нет, меньше. Причем значительно меньше!
Вопреки тусклости лунного сияния, де Бруси заметил, как на лицо спутника словно грозовая туча наползла.
– Вы вновь за свое?
– Разумеется!
– Предупреждаю, месье, если посмеете говорить что-то плохое о моей Лейле…
– А кто же еще заманил нас в эту ловушку?!
– В ловушку?!
– Да, месье Дариуш, именно так!!!
– Вы хорошо подумали, прежде чем говорить…
– Ясное дело! Коварно подбросить своему любовнику замечательную идею: отказаться от прямого путешествия в Стамбул, вместо этого идти на Мантань – а здесь караван попадает в заранее подготовленную засаду!
– Месье де Бруси!..
– И вот пустыня уже поглотила двух путников, следы которых не стоит и искать!
– Месье де Бруси, замолчите, ради Аллаха!!!
– Что, месье упрямец, не нравится слышать правду?
Дариуш долго молчал, затем резко встал и бросил:
– Пошли дальше. Пищи у нас больше не осталось, бурдюк почти опустел.
– Околеем мы здесь, в пустыне этой треклятой!
– Нет.
– Околеем, месье Дариуш! И все по вашей милости! По милости вашей и Лейлы этой!..
Звякнула сталь, и прежде чем француз успел отреагировать, кривое лезвие уперлось ему в шею.
– Если немедленно не прекратите издеваться, де Бруси, тогда вы здесь точно останетесь. Вы – но не я. Понятно?
Француз обреченно кивнул.
– Ну вот и хорошо. Вот и договорились. – Персиянин спрятал саблю. – А теперь идем.
Последние капли воды из бурдюка выпили перед самым рассветом. Дариуш широко размахнулся, закинул бурдюк подальше и сказал:
– Ну все, теперь остается только…
– Все-таки умереть от жажды? – вопреки безнадежности их положения, в голосе де Бруси звучал сарказм.
– Нет, идти дальше, пока не достигнем моря. Если мы не отклонились чрезмерно на юг или север, осталось совсем немного.
– А если отклонились?..
Дариуш смерил француза убийственным взглядом и процедил:
– Лично я намерен идти вперед, пока ноги будут меня слушаться.
– Вы сумасшедший!
– Увидим, де Бруси, скоро увидим.
И, развернувшись спиной к солнцу, краешек которого уже вынырнул из-за небосклона, направился к очередному пригорку.
И что же? Все произошло, словно в сказке: часа через три, когда окружающий мир походил скорее на преддверие ада, чем на грешную землю, с вершины очередного пригорка их утомленным глазам открылось безграничное, до самого небосклона медово-золотистое зеркало, отражавшее безжалостные ослепительные лучи дневного светила. Не сдерживая эмоций, француз отчаянно завопил и едва не бросился вперед, однако Дариуш удержал его, схватив за плечо:
– Эй, де Бруси, не так быстро, прошу!
– Наверное, вы сошли с ума?! – вознегодовал тот.
– А вдруг это только мираж?
Француз так и замер, а персиянин успокоительно похлопал его по плечу и сказал:
– Ну, что вы, месье, что вы! Не надо сразу же впадать в отчаяние.
– А если это в самом деле не море, а?
– Ну так пойдем и посмотрим. Только вот бежать не нужно: ведь если это в самом деле вода, мы возле нее чудесно отдохнем. Если же это лишь видение – вы рискуете бесцельно растратить остаток сил, очень необходимых для дальнейшего пути.
* * *
Однако все кончилось хорошо: через полтора часа они, как были в одежде, так и бултыхнулись в теплую, словно парное молоко, воду.
– Только не пейте ни в коем случае, – сурово предупредил француза Дариуш. – Жажду этим не утолите, только хуже себе сделаете.
Де Бруси пренебрежительно поглядел на спутника, потом отвернулся и погрузился в море с головой.
Конечно, жажда продолжала мучить их, причем все ощутимее. И все же теперь путешествовать стало немного легче: ведь время от времени можно было намочить одежду. А после полудня далеко впереди на побережье вырисовались контуры бедной рыбацкой хижины…
Лишь несколько серебряных монет понадобилось, чтобы их не только накормили-напоили вволю, но и отправили на облезлой лодочке к самому Мантаню.
– Может, не следует рисковать? – осторожно спросил де Бруси, как только они ступили на каменные плиты набережной. – Благодаря вам мы не померялись силами с местными разбойниками, потом милостью Божьей не поджарились в пустыне, а теперь…
Не ответив на этот упрек, Дариуш решительно мотнул головой и нырнул в лабиринт узеньких городских улочек. Французу только и оставалось идти следом. Нужный дом нашли довольно быстро, и все же буквально на пороге де Бруси вновь остановил спутника и попробовал отговорить от явного безумия.
– В случае чего становимся спина к спине, – холодно сказал персиянин.
– Да, разумеется! Но ведь…
– Вы так мечтали померяться силами с разбойниками, а здесь вдруг испугались смерти? Не узнаю вас, месье сорвиголова.
– А если здесь засада?
Но предупреждать было уже поздно: Дариуш несколько раз постучал в двери. Минуту было тихо, потом внутри дома послышались шаги. Дверь отворилась, и за порогом француз увидел смуглого подростка, худого и долговязого.
– Здравствуй, Кемаль, – вежливо поздоровался персиянин. – Твоя госпожа дома? Как она себя чувствует – лучше?
Не сказав ни слова, подросток лишь рукой махнул: дескать, заходите. И направился в глубь дома. Дариуш последовал за ним. Де Бруси немного потоптался на пороге, но, вспомнив о своей обязанности, все-таки вошел. Только шпагу из ножен на всякий случай вытащил…
Кажется, кроме них троих, больше никого в доме не было. Эхо шагов зловеще отдавалось от голых стен.
– Где госпожа Лейла, Кемаль? – настойчиво повторил персиянин. Однако подросток молча вел их в глубь дома.
– Где твоя госпожа? Где остальная прислуга?
Кемаль не отвечал.
В конце концов они оказались в одной из внутренних комнат, освещенных тремя факелами – ведь ни единого окошка здесь не было. Только стол и четыре стула посредине.
– Что за таинственность такая, можешь наконец объяснить?! – рассердился Дариуш. Вместо ответа подросток молча указал на запечатанное розовым воском письмо, одиноко лежавшее на столе. Персиянин взял его, сломал печать, развернул и прочитал послание, написанное по-турецки:
Дорогой мой Григорий, последняя любовь моего измученного сердца!
Это последнее в моей жизни письмо к тебе – ведь жить мне осталось уже недолго…
Все поплыло перед глазами. Пальцы невольно выпустили листок, который с тихим шелестом упал назад на стол.
– Что произошло, месье Дариуш?
Обеспокоенный де Бруси сделал лишь пару шагов к нему, но персиянин загородил собою письмо и в то же время сурово обратился к Кемалю:
– Ты скажешь хоть что-то или и дальше будешь молчать?!
– Все, что моя госпожа хотела сказать – все написано там…
Это были первые слова, произнесенные Кемалем. Француз замер на месте, переводя настороженный взгляд с него на своего спутника. Персиянин подобрал распечатанное письмо и, чувствуя, как невидимая ледяная рука все крепче сжимает сердце, безумно колотившееся в груди, продолжил чтение:
Дорогой мой Григорий, последняя любовь моего измученного сердца!Отныне и навсегда безраздельно твоя
Это последнее в моей жизни письмо к тебе – ведь жить мне осталось уже недолго. Потому должна сразу же признать свою огромную вину перед тобой, любимый.Лейла.
Прости, но одинокой беззащитной вдове тяжело выжить в этом неправедном мире, и поэтому я вынуждена была сделать то, что сделала: меня подкупил резидент российской короны Неплюев, чтобы я шпионила за тобой. Иначе мне не жить, сказал он.
Не знаю, почему Неплюев столь люто ненавидит тебя, не знаю, какое зло ты ему причинил. Знаю лишь одно: он – безжалостный резидент огромной империи, ты – его лютый враг, возможно, даже злейший в мире. А я – лишь слабая женщина, которая оказалась перед выбором: либо умереть в жестоких мучениях и обречь на смерть всех моих близких – либо взять предложенное золото, заманить тебя в ловушку и отдать твоим врагам на растерзание.
Сначала я испугалась – поэтому молю тебя, любимый: прости мне столь досадную слабость! Я взяла золото и пообещала сделать все именно так, как прикажет Неплюев. Но потом жестоко раскаялась в неправедном выборе, поэтому остается одно: жестокая смерть. В Стамбуле сейчас неистовствует чума. Мой дом она, к счастью, обошла стороной, однако я уже раздобыла рубашку только что умершего от беспощадной болезни и сегодня надену ее. Я все решила, мой возлюбленный, – ведь никак не могу простить себе, что поддалась на увещевания твоего кровного врага. Надеюсь лишь, что ты когда-нибудь простишь непутевую свою Лейлу.
Итак, не ищи меня в Мантане: я нарочно заманила тебя сюда. Ведь Неплюеву известно, что ты приплывешь в Стамбул по морю из Смирны. Хотя сам господин резидент покинул город, спасаясь от чумы, его люди караулят в порту, проверяя каждый корабль из Смирны. Но ведь не из Мантаня! Поэтому надеюсь, что ты без препятствий доплывешь сюда и сделаешь то, что тебе надлежит сделать и за что тебя, наверное, ненавидит смертельно Неплюев. Последние мои молитвы к Великому Аллаху будут не о том, чтобы он помиловал в вечности предательскую мою душу, а о любви моего измученного сердца. О тебе, мой безраздельно любимый, – чтобы ты добрался из Смирны в Мантань, а также чтобы доплыл живым и невредимым из Мантаня в Стамбул.
Только когда окажешься здесь, ни в коем случае не заходи, пожалуйста, в мой стамбульский дом: вероятно, здесь все будут мертвы. В мантаньском же тебя встретит Кемаль – ты знаешь этого мальчика, он по-собачьи предан своей хозяйке, значит, пусть в дальнейшем служит тебе. Остальные слуги, надеюсь, поумирают от чумы вместе со мной – так что никто не сможет выдать тебя Неплюеву или его коварным прислужникам.
Прощай же навеки, любовь моего измученного сердца! Не поминай злым словом изменщицу Лейлу – ведь на алтарь нашей недолгой, но пылкой любви я приношу достойную жертву: и себя саму, и вместе со мной – всех моих слуг, кроме юного Кемаля.
В комнате было тихо, точно в глубокой могиле…
Словно могильный холод непостижимым образом вполз сюда через ужасное письмо, принесенное подростком из умирающего от чумы дома.
Только факелы изредка потрескивали, напоминая, что на самом деле все присутствующие до сих пор живы.
– Так что произошло, месье Дариуш? – вновь поинтересовался обеспокоенный де Бруси. – Можете вы наконец сказать, или и дальше будем играть в молчанку?
Персиянин перевел на него глаза, полные слез.
Покачнулся, но на ногах устоял.
Согнул верхнюю часть листа, тщательно оторвал ее, подошел к одному из факелов и поджег.
Бумажную полоску мигом охватила огненная вспышка, она кометой упала на пол.
Дариуш сразу же затоптал пламя и растер ногой пепел, потом протянул письмо французу.
– Прочтите сами, будьте любезны.
– А что это вы сделали, если не секрет?
– Ничего особенного.
– И все же?
– Просто уничтожил ту часть, где было написано мое настоящее имя.
– О-о-о, так вы у нас не месье Дариуш?
– Конечно, нет. Этого господина зовут Мехметом.
Персиянин взглянул на подростка недоброжелательно и в который раз похвалил себя: в самом деле, молодец он, что ни разу не назвал настоящего своего имени в присутствии слуг его любимой.
Плохо лишь, что сама Лейла это имя знала…
В дальнейшем придется быть еще более осторожным.
– Ничего себе! Итак, месье Мехмет?..
– Да, – подтвердил Григорий и снова протянул письмо французу.
– Что ж, месье Мехмет, рад познакомиться! Очень рад, – де Бруси не скрывал сарказма. Затем он взял письмо и принялся читать.
И сразу же помрачнел.
– Оказалось, я таки прав: эта Лейла является российской шпионкой…
– Была… – поправил его персиянин.
– Она заманила вас в ловушку…
– Заманивала…
– Оставьте, месье Дариуш… То есть извините, месье Мехмет!
Француз поклонился с подчеркнутой почтительностью.
– Это вы оставьте ваш ядовитый тон, де Бруси! Ведь она умерла.
– И вы этому поверили?! Наивный!..
Неожиданно в комнате прозвучал глухой стон. Прежде чем француз понял, что к чему, Дариуш молниеносным движением выхватил из ножен свою кривую саблю, сделал выпад, приставил острие клинка к горлу подростка и проскрежетал:
– Ну-ка брось эту штуку!
Кемаль отвел правую руку далеко в сторону, но его пальцы продолжали крепко сжимать кинжал.
– Немедленно!
Кинжал выпал из руки и воткнулся острием в пол.
– Так он подосланный убийца!.. – растерянно промямлил де Бруси.
– Это он убийца!
Стараясь не пошевелить головой, чтобы сабля не порезала глотку, Кемаль медленно указал оттопыренным пальцем правой руки на Григория.
– Негодяй, как ты смеешь!
Де Бруси обошел Дариуша и встал так, чтобы одновременно видеть и его, и подростка. Он совершенно не понимал, почему его спутник не убьет этого коварного Кемаля.
– Моя госпожа Лейла умерла из-за господина Мехмета, за это я его ненавижу! – сказал между тем подросток.
– Так она все же умерла? – в голосе персиянина чувствовалась болезненная тоска.
– Да, господин Мехмет. Утром госпожа Лейла отослала меня с письмом и деньгами в порт, однако из-за чумы там уже ввели карантин. Я попробовал вернуться обратно: госпожа Лейла должна была знать, что ни один корабль или лодка не может отбыть в Мантань. Но когда подошел к нашему дому, то увидел, что на всех окнах вывешены черные платки.
Дариуш заскрежетал зубами. Кемаль продолжил свой печальный рассказ:
– Великий Аллах был милостив к нам, поскольку чума сначала обошла дом моей госпожи. Но я знаю – она помолилась, и Великий Аллах снял с дома свою святую защиту. И там все погибли! Все они – вместе с моей госпожой Лейлой…
– Откуда ты знаешь, о чем она молила Великого Аллаха?
– Ведь когда тот гяур осмелился грозить моей госпоже…
– Неплюев?
– Да, этот недостойный гяур.
– А чем он грозил?
– Гяур обещал истребить всю семью госпожи Лейлы – престарелых родителей, трех сестер и двух братьев, у каждого из которых есть своя семья. Всех до единого!
– Мер-рза-а-ав-ве-е-ец! – прохрипел Дариуш.
– Но он сказал, что если моя госпожа поможет ему, то никто из ее семьи не пострадает. А сама госпожа Лейла получит от гяура огромные деньги. Много денег. Настолько много, что до глубокой старости хватит. Тогда моя госпожа…
– Ты прав: твоя госпожа не захотела помогать Неплюеву и его приспешникам, но в то же время отвела угрозу от своих близких, пожертвовав собственной жизнью.
Персиянин сглотнул ком, застрявший в горле, и хрипло произнес:
– Прав также и в том, что она помолилась Великому Аллаху… и весь ваш дом поразила чума. Они умерли все до последнего – это в самом деле так…
– Но зачем ты хотел убить месье Дариуша… то есть месье Мехмета? – поправился француз и обратился к спутнику теперь уже без единой насмешливой нотки в голосе: – Простите, я все никак не привыкну…
– Ерунда, – грустно вздохнул Дариуш. – А за кинжал он схватился потому, что тоже был влюблен в Лейлу. Вот и решил отомстить мне, считая меня виновником ее смерти.
– Был влюблен?! – не поверил де Бруси.
– Да, я пылко любил мою госпожу! Пылко, очень пылко, и теперь…
– Любил?! – француз окинул Кемаля удивленным взглядом. – Но ведь тебе лишь лет…
– Это Восток, де Бруси, это Восток. Не забывайте, что под здешним знойным солнцем все плоды созревают значительно быстрее, чем в вашей Франции. В том числе плоды любви.
Сказав это, Григорий вдруг опустил саблю и спросил резким властным тоном:
– Понимаешь ли ты, мальчик, что твоя госпожа умерла, лишь бы не предавать меня и свою… то есть – нашу любовь?
Встревоженный де Бруси поднял над головой свою шпагу, но Григорий сделал успокоительный жест, затем кивнул подростку: дескать, отвечай, когда спрашивают.
– Да, понимаю, – неохотно подтвердил Кемаль.
– А понимаешь ли, что, поднимая на меня руку с кинжалом, ты действуешь вопреки воле твоей госпожи?
– Возможно…
– И, тем не менее, желаешь отомстить мне?
– Да.
– Между тем госпожа Лейла отрекомендовала тебя как надежного слугу. Более того, госпожа Лейла хотела, чтобы в дальнейшем ты служил мне. Это написано здесь…
Григорий подошел к французу, выхватил из его руки письмо и показал листок подростку.
– Я не умею читать, – честно сознался тот.
– А с чего бы мне лгать тебе?
– Поклянитесь Великим Аллахом, что так оно и есть!
Григорий холодно улыбнулся:
– Ты требуешь клятвы от меня, негодяй? При других обстоятельствах я просто заколол бы тебя без лишней болтовни. Но все же, поскольку речь идет о последней воле моей возлюбленной Лейлы…
И, выдержав небольшую паузу, он произнес:
– Клянусь Великим Аллахом и всеми его тайными именами, а также памятью моей возлюбленной Лейлы, что она завещала тебе служить мне верно и преданно. Теперь ты удовлетворен, Кемаль?
Подросток упал на колени и произнес с мольбой в голосе:
– Простите, мой господин, что осмелился поднять на вас руку вопреки…
– Хорошо, хорошо, – Григорий вернул саблю в ножны. – Расскажи лучше, как ты все-таки добрался до Мантаня, если в Стамбуле объявили карантин?
– Очень просто. Я пешком оставил город и направился по берегу моря, пока не вышел прямо на стоянку контрабандистов. Не попав в Стамбул, они собирались возвращаться назад и согласились прихватить меня с собой.
– Можешь разыскать этих людей?
– Зачем это вам, месье Мехмет? – в голосе де Бруси послышались нотки беспокойства.
– Я помогу контрабандистам отправить их товар в Стамбул. Там есть прекрасное место для разгрузки, о котором не знает никто, кроме меня.
– Но зачем вам в Стамбул?!
– Чтобы встретиться сами знаете с кем.
– Но ведь там чума!!!
– А как же наша миссия?
– Вы с ума сошли?! – вознегодовал француз. – Несколько дней тому назад вы бежали от разбойников, словно заяц от лисицы, а тут вдруг…
– Послушайте-ка, де Бруси!
Григорий заговорил тихим угрожающим шепотом:
– Когда я был младше Кемаля, то однажды совершил бесшабашный, безумный поступок, бросившись с саблей на легион врагов. За такую глупость я едва не поплатился головой. А также едва не накликал несчастье на всю мою семью. Чтобы уберечь меня, своего старшего сына от возможной беды, мудрый мой отец раз и навсегда отучил меня путать храбрость с безумием. И приказал никогда не забывать его поучений.
– Но ведь…
– Вы прекрасно знаете, что султан сместил визиря Османа-пашу! Ты слышал об этом, Кемаль?
– Да, слышал, – подтвердил подросток.
– Хорошо. Итак, мой дорогой де Бруси, поймите: в такой ситуации мне позарез нужно добраться… сами знаете к какому лицу, получить от него инструкции и действовать как можно скорее. Если этот человек заперт карантином в Стамбуле – значит, не считаясь с любыми препятствиями, я просто обязан во что бы то ни стало попасть туда!
– Вы уверены, что этот человек в самом деле остался там, а не выехал заранее, как вот месье Неплюев?
– Если даже именно так и произошло, поверенный известной нам обоим особы должен дождаться нас на месте, чтобы передать инструкции относительно дальнейших действий. Итак, я помогу контрабандистам разгрузиться в уютной, скрытой от глаз бухточке – они помогут мне доплыть до Стамбула. Приспешники Неплюева контролируют все суда и лодки, идущие морем из Смирны, но мы приплывем из Мантаня. Значит, нас не тронут.
– Это сумасшествие! – простонал француз.
– Не более, чем ваш геройский порыв скрестить шпагу с разбойниками посреди пустыни. Только я буду биться не с людьми, а со смертельной болезнью.
– Вы погибнете, месье Мехмет!
– Увидим.
– Надеюсь, что не увижу, – молвил де Бруси мрачно.
– Означает ли это, что вы отказываетесь сопровождать меня в Стамбул?
Француз молча кивнул.
– Считаете мое намерение безумием? Хорошо, хорошо…
И Григорий обратился к подростку:
– Ну а ты, Кемаль? Что скажешь ты?
– Моя жизнь в ваших руках, мой господин.
– Ты не боишься чумы?
– Возможно, я и умру там, в Стамбуле… но тогда моя душа окажется вместе с душой моей госпожи Лейлы.
Кемаль смотрел Григорию в глаза прямо и открыто, не отводя взгляда.
– Оба вы сумасшедшие, – процедил де Бруси.
– Что ж, оба, так оба!
Григорий кивнул Кемалю и подытожил:
– Итак, мы поплывем в Стамбул, а месье де Бруси будет делать то, что сочтет нужным.
И добавил:
– Для меня настало время забраться в самую пасть смерти. В этом мне поможет Кемаль. Да, именно сейчас для этого и место, и время. Такие вот перипетии купеческой жизни…
Григорий умолчал лишь об одном: кроме того, чтобы найти французского посла Вильнева или его поверенного, получить инструкции и, таким образом, исполнить свой долг как перед французской короной, так и перед порабощенной Украйной, у него появилась еще одна – теперь уже личная причина попасть в Стамбул. Он должен был разыскать следы этого коварного негодяя Неплюева и отомстить ему.
Лейла, о Лейла!..
Погружаясь в роскошный водопад рыжих волос, проваливаясь в водоворот влажных черных глаз, целуя пухлые сахарные уста, отдыхая после любовной страсти на ее роскошных персях… даже просто читая короткие, но преисполненные неподдельной жажды любви письма, которые время от времени настигали путешественника в разных городах Востока, он чувствовал, как постепенно сглаживаются, исчезают страшные рубцы, много лет тому назад оставленные на сердце внезапным исчезновением из Стокгольма его невесты Софийки вместе с ее отцом Семеном Пивтораком.
Нет-нет, Григорий ни в коем случае не забывал свою первую любовь! И наверное, не забудет никогда… Тем не менее, в объятиях Лейлы к нему возвращалась давно и, казалось бы, навеки утраченная вера в возможность личного счастья. Счастья не просто для его семьи, для отца и матери, для всех четырех сестер и брата Якова… для порабощенной Украйны, наконец! Нет – это была надежда на счастье лишь для себя самого… То есть для них двоих – для него и Лейлы. Каким образом удастся этого достичь, преодолев многочисленные препятствия – от хронической нехватки времени на королевской службе до разницы их вероисповеданий, Григорий не знал. Но свято верил, что это произойдет непременно! И тогда он окончательно исцелится от сердечной боли.
И надо же, чтобы проклятый резидент Московщины таки добрался руками, запятнанными кровью по самые локти, до этой сокровенной надежды!!! Воспользовался его отсутствием, смертельно напугал любимую Лейлу! И она, конечно, не выдержала. Ушла из жизни сама, чтобы не подвергать опасности ни своего любимого, ни свою семью.
И вот вместо надежды на скорое и окончательное избавление от застарелой сердечной боли его бедное сердце получило двойную порцию новой. Да, двойную: ведь Семен Пивторак разбил его и Софийкину юношескую любовь, тогда как Неплюев варварски уничтожил страсть зрелого взрослого мужчины к красавице-женщине. Два года они вкушали пьянящий плод разделенной любви, а теперь оказались по разные стороны жизни и смерти.
Душа кипела от жажды мести – поэтому Григорий найдет обидчика и отомстит!!!
Отомстит непременно!..