Вернувшись домой, я обнаружил на автоответчике сообщение от Энн-Мари. Она приглашала меня встретиться где-нибудь, попить кофе. И оставила все свои телефоны: рабочий, домашний, мобильный.

Мне необходимо было отвлечься. Мне не хотелось оставаться одному. И мне казалось, что Энн-Мари идеально подходит в этом случае.

Когда мы встречались с ней еще при жизни Лили, у меня всегда возникало ощущение, что мы стоим на палубах двух кораблей, идущих параллельным курсом, и пытаемся подавать друг другу сигналы разноцветными флажками, не имея ни малейшего представления о такого рода сигнализации. Так мы и стояли, отчаянно дергаясь друг перед другом, и наши нелепые жесты выражали, как минимум, определенное желание общаться.

Я вспомнил одно связанное с ней происшествие, которое и на происшествие, по сути, не тянуло — так, небольшой эпизод.

Мы смотрели кино (не помню какое), а затем ужинали в ресторане (не помню каком). Нас было четверо: Лили, я, Энн-Мари и ее давний бойфренд. Мы сидели рядком в вагоне подземки. Лили и бойфренд развалились на сиденьях, вытянув ноги. Мы с Энн-Мари сидели прямо, закинув правую ногу на левую. Мы все немного выпили. Расслабились. О чем-то разговаривали. И я заметил, что наши ступни (мои и Энн-Мари) двигаются абсолютно синхронно, вместе с вагоном, наклонявшимся на поворотах туннеля и подскакивавшим на стыках рельс. Я сделал похожее открытие в детстве, когда скрепил резиночкой два карандаша и обнаружил, что ими очень удобно чертить параллельные линии (которые я тут же принялся везде после себя оставлять). Было интересно наблюдать, как наши ступни подскакивают, опускаются и снова подскакивают, будто в танце с нечеловечески идеальной хореографией, и мне казалось, что ни одно наше иное физическое движение не может быть таким отточенным, изящным и интимным. Отметив это, я сразу же очень смутился. Подумал, что каким-то непонятным образом я изменил Лили уже тем, что обратил внимание на это совпадение. Я быстро снял правую ногу с левой и положил левую ногу на правую. Но я не знал, что Энн-Мари все это время тоже следила за движением наших ног. И тоже обратила внимание на его синхронность. И тоже скрестила ноги иначе.

— Правда смешно они подскакивают? — спросила она.

Лили никогда ничего такого не заметила бы. Лили жила в мире другого масштаба.

Вот почему, когда бойфренд (по-моему, его звали Уилл) спросил «Кто подскакивает?» и Энн-Мари объяснила ему, Лили была слегка озадачена — пока мы не продемонстрировали им, что имели в виду, и они не присоединились к нашему развлечению.

(Энн-Мари явно не страдала от комплекса вины. Я бы, например, скорее умер, чем выдал подобный секрет.)

Так мы и просидели рядышком до конца поездки — Лили, я, Энн-Мари, Уилл, — наблюдая, как подска-ки-ва-ва-ва-ют наши ноги.

Я чувствовал себя отвратительно: сначала, породив эту интимность, я изменил Лили с Энн-Мари; Энн-Мари же с удовольствием открыла нашу тайну; и наконец мы вчетвером исполнили грубую пародию на эту интимность — пародию, которая все испортила.

Я набрал рабочий телефон Энн-Мари.

Она отреагировала на мой голос радостным восклицанием, а на мое предложение — безусловным согласием.

— Сегодня вечером?

— Э-э-э, — протянула она. — Ого! Быстро ты. Да.

Когда я пожаловался ей, что в центр мне ездить пока трудно, Энн-Мари ответила, что с превеликим удовольствием отведает со мной карри где-нибудь в моем районе.

— Ладно, пока, — сказала она.

Мое первое свидание после разрыва с Лили. Спустя полгода с хвостиком.

Интересно, как долго бы я воздерживался от новых знакомств, если бы Лили была жива. Подозреваю, что гораздо дольше. Я даже телевизор не мог смотреть, опасаясь увидеть рекламу с ней и услышать ее коронный вздох разочарования.

Как я слышал, фирма, производившая витаминизированные хлопья, один раз показала последний ролик с Витой и Геркулесом, помянув Лили траурной черной рамкой, после чего свернула всю рекламную кампанию. В целом смерть Лили мало повлияла на объем продаж ее продукции.

Энн-Мари приехала сразу после семи.

Она сделала шаг мне навстречу, намереваясь чмокнуть в щеку, но, заметив мою инвалидную коляску, которую я специально поставил так, чтобы ее было хорошо видно, заменила поцелуй на долгое объятие, как бы призванное защитить меня от всех напастей.

— Как ты себя чувствуешь? Все нормально?

Я пригласил Энн-Мари войти, желая до ресторана разделаться с подобными вопросами.

Некоторое время мы сидели на диване, и я описывал ей, что происходило с моим организмом в последние несколько месяцев.

Энн-Мари рассказала мне, что вокруг моего имени буквально из ничего возникло несколько городских мифов. По слухам, самые различные части моего тела были повреждены или отстрелены. Говорили, что я больше никогда не смогу ходить и/или трахаться. Что мне требовался постоянный уход, на который тратит все время моя мать. Что я спятил, и меня поместили в психушку за нападение на врача.

— Пожалуйста, пойди ко всем этим людям, — попросил я, — и скажи им, что эти их домыслы — чистая правда. Каждому так и скажи: чистая правда.

— Зачем? Они за тебя переживают. Я сама понятия не имела, что увижу, когда ехала сюда.

— Неужели мой голос по телефону звучит настолько отвратительно?

— Похоже, у тебя прекрасное настроение.

— Не дай себя обмануть, как другие.

Мы пешком дошли до ресторана «Раджа», который полностью соответствовал ожиданиям британца в отношении индийской кухни: фирменные виды карри подавались в псевдороскошном интерьере под аккомпанемент ситары, звуки которой доносились из потрескивающего радио.

Я сел лицом к двери, и на какое-то мгновение меня вдруг сковал приступ иррационального страха. Что, если Лили погибла только из-за того, что сидела за столиком напротив меня? Что, если все это произойдет еще раз — со мной, с Энн-Мари?

Для начала мы взяли по пинте «Кингфишера» и порцию чечевичных лепешек на двоих, которые макали в три разных соуса. Затем я заказал себе жареные баклажаны, креветки со специями и овощное карри, а Энн-Мари — курицу под острым соусом и традиционный индийский хлеб в форме слезинок. Мы решили разделить пополам порцию риса басмати.

Потом мы перешли к самому интересному.

— Сказать по правде, мы с Уиллом расстались сразу после того, как вас…

— …расстреляли. Не бойся об этом говорить, я переживу. Лучше уж услышать это от тебя, чем от кого-то еще. Когда об этом говоришь ты, мне кажется, что через три месяца я окажусь на обложке «Вог».

— Да, — продолжала она, разламывая чечевичную лепешку. — Думаю, что отчасти именно это убийство, а не я сама, послужило причиной нашего разрыва. Уиллу казалось, что непонятно как, но Лили сама на это напросилась. — Она помолчала. — Нет, все же нам не стоит об этом говорить. И так достаточно… для одного раза.

— Энн-Мари, — произнес я, — мне все равно, с кем об этом говорить, и здорово, что ты к такому разговору готова.

Теперь ее бойфренд не стоял у меня на пути, вот что было действительно здорово.

Как только я это понял, я тут же начисто забыл о всех своих переживаниях. Мне было безразлично, плача или смеясь Энн-Мари ляжет со мной в постель, главное, чтобы легла. Я вспомнил, что всегда вел себя так во время свиданий — концентрировался на одной простой задаче: добиться секса. Ничего другого в этот момент для меня не существовало.

— Уилл думал, что Лили на это напрашивалась, потому что была красивой и известной женщиной. Для него вся трагедия была просто пиаровской акцией, нацеленной на то, чтобы завоевать признание, которого на самом деле Лили не заслуживала.

— Интересно, что он говорил обо мне?

— Это не секрет. Он сказал: «Свяжешься с такими, как она, и обязательно рано или поздно попадешь под шальную пулю».

Тут я почему-то не на шутку взбесился:

— Передай, пожалуйста, Уиллу, если когда-нибудь его увидишь (хотя я искренне надеюсь, что этого не случится), что в меня попало три пули, каждая из которых предназначалась именно мне, — в меня целились и в меня стреляли. Не было там никаких шальных пуль. Однако я бы и сам бросился под пистолет, если бы знал, что это способ избавить тебя от такого засранца.

Энн-Мари не отреагировала на комплимент.

— Он вел себя как настоящий женоненавистник. Как будто никакого убийства не было. И будто, выйдя из кинотеатра, он жаловался, что сцены насилия сняты недостаточно реалистично.

— Поверь мне, — сказал я, — твой бойфренд вел бы себя совсем иначе, если бы увидел настоящее насилие своими глазами.

— Но в том-то и дело… Мне кажется, что ему и вправду нравится насилие. Я потому и бросила Уилла, что он стал проявлять какой-то болезненный интерес к убийству — записывал новости на кассету, собирал газетные вырезки…

— Моя мама тоже их собирала. Что ж, по-твоему, мне теперь с ней не разговаривать? Неплохой, кстати, был бы повод.

— В конце концов я его спросила: «Ты жалеешь, что не стал свидетелем этого убийства?» И он знал, что я имела в виду: что ему хотелось увидеть, как расстреливают именно Лили, а не тебя.

Она замолчала, опустив решающую фразу.

— И что же он ответил?

Энн-Мари отпила «Кингфишера».

— Он соврал — начал все отрицать. Но было ясно, что я попала в точку. С той секунды все мужчины с их кровожадностью и патологическим вуаеризмом мне просто опротивели. Мне, например, трудно даже представить, как можно интересоваться такими вещами. Вот почему мне захотелось тебя проведать.

— Только поэтому?

— Ну нет, конечно же, нет, Конрад. Мне нужно было убедиться, что ты в порядке. Однако ты прошел через все это. И если есть на свете мужчина, который должен был утратить эту брутальность, так это ты. Ты же сам сказал, что в реальности он бы ни за что не захотел увидеть это убийство своими глазами.

— Мне он никогда не нравился, — сказал я.

— Я замечала.

— Я ему завидовал.

— Пожалуйста, скажи мне, что тебе это не доставило удовольствия. Скажи мне, что не все мужчины такие.

Мне нужно было добиваться своего, к тому же ситуация требовала от меня, чтобы я защитил честь своего пола, поэтому я решил соврать. Я видел такое, что не пожелаешь увидеть и врагу. Но в глубине души я получил от убийства удовольствие, притом немалое. А что остается человеку, когда на его глазах убивают женщину, которая его бросила, испортила к чертям всю его жизнь и при этом ничуть не страдает? Конечно, он неизбежно испытает известное удовольствие. Трудно отрицать, что убийство Лили произошло в удачнейшее время. У всех нас есть порожденные бессилием фантазии, в которых мы кому-то мстим. Лили вышвырнула меня. Приятного в этом было мало. И я бы вовсе не возражал, если бы и она в свою очередь немного пострадала. Что совсем не значит, что мне так уж хотелось увидеть, как ее мозги брызгают и растекаются по стене, зеркалу, столу и полу. Я хочу сказать, что все не так просто. Когда мы говорим о мужчинах вообще. Конечно, если мужчина знает, что должно произойти что-то подобное и это можно будет увидеть, он непременно захочет посмотреть. Все мужчины такие.

— Нет, — сказал я, — не все мужчины такие.

Энн-Мари блаженно улыбнулась. У нее сразу полегчало на душе. В ее мире появился хоть один достойный мужчина.

Вторая половина ее пинты была выпита вдвое быстрее. Она заказала еще одну. Мы ели, болтали, смеялись, флиртовали. Мы тщательно избегали болезненной темы. Энн-Мари прикончила пиво. Мы съели манговое мороженое из одной розетки. Я заплатил. Мы отправились домой. Я пригласил ее войти.

Секунду поколебавшись, она сказала, что да, с удовольствием.