Так, на улицу.

Когда я взбежал по лестнице, ведущей из полуподвальчика Энн-Мари, и свернул налево, за мной пристроилась знакомая машина — «мерседес». В ней сидели двое мужчин, которых Энн-Мари назвала «головорезами».

Как, черт возьми, им удалось меня найти, когда этого не смогли сделать папарацци?

Затем я вспомнил: эта же самая машина следовала за нами от Мортлейк до Ноттинг-Хилла. После того как я удрал на метро, они проводили Энн-Мари до самого дома.

Поскольку меня не было ни дома, ни на квартире Лили, они смекнули, что я мог быть здесь.

Но кто это? Не журналисты из таблоидов, это точно, иначе они бы меня уже фотографировали.

Когда они следили за нами раньше, я как-то не задумывался над тем, кем они могли быть. Я предположил, что это полицейские. Арест у самого крыльца в мои планы совершенно не входил.

Я ускорил шаг.

Когда я выходил с боковой улочки Энн-Мари на главную дорогу, буквально ниоткуда возник «мондео».

В нем я заметил две знакомые фигуры.

«Мондео», взвизгнув тормозами, вывернул на дорогу прямо перед «мерседесом» и неожиданно снизил скорость до минимума — теперь он ехал не быстрее пешехода.

Поскольку по обеим сторонам дороги были припаркованы машины, «мерседес» не мог его объехать.

Я шел быстро, время от времени оглядываясь через плечо. Но ничего не изменилось: эскорт из двух машин проследовал за мной до самого веломагазина.

Я с облегчением вошел внутрь.

Через спицы одного из велосипедов в витрине я увидел, что оба автомобиля остановились и дожидаются меня.

Затем головорезы вылезли из «мерседеса» и начали что-то кричать альбиносу с негром через боковые стекла «мондео».

Испачканный смазкой продавец узнал меня. Мой «Трек Дес Рейдер» был готов: шины накачаны, сиденье отрегулировано.

Я спросил, нельзя ли переодеться в примерочной магазина.

— Конечно, — сказал продавец.

В кабинке я снял футболку, ботинки, джинсы и сделал из них сверток.

Затем я в очередной раз нервно проверил, в сумке ли «Грубер-Литвак».

За пистолет можно было не беспокоиться. Он был на месте и выглядел отлично — шикарный, как Лили, сексуальный, как месть.

Я надел перчатки, шлем и очки с отражающими стеклами.

Я посмотрел на часы: было семь часов.

Чтобы добраться до Сохо, у меня был целый час.

В торговом зале магазина я забрал свой велосипед. Продавец придержал для меня дверь, чтобы я мог выкатить его на улицу.

Головорезы уже успели вернуться в свой «мерседес» и подъехать вплотную к «мондео», касаясь его бампера своим.

Я выбросил одежду, которая была мне больше не нужна, в мусорный ящик перед магазином и надел респиратор.

Я увидел, что альбинос указывает на меня негру.

Двигатель «мондео» завелся.

Я сел на велосипед и отправился в ту сторону, откуда пришел.

«Мондео» развернулся. «Мерседес» повторил этот маневр в десяти ярдах позади первой машины.

Я поехал по Пимлико-роуд и повернул на Лоуэ-Слоун-стрит. Обе машины сделали то же.

Убедившись, что они не собирались меня останавливать, я начал понемногу успокаиваться.

Я не садился на велосипед много лет и теперь наслаждался этим вновь открытым незамысловатым удовольствием.

На какое-то время я забылся, погрузившись в приятные ощущения. Но в конце концов начал размышлять над тем, что сказала мне в тот день Джозефин.

Я проехал Слоун-стрит и пересек Найтсбридж — обе машины неотступно следовали за мной.

Большую часть дня мне удавалось не вспоминать ее слова. Пока я готовился к пробам. Пока проверял снаряжение. Пока слушал новости. Но теперь все сказанное ею о Лили заполнило мои мысли.

То, чему предстояло случиться, должно было решить все ее проблемы разом.

Я не мог позволить себе думать об этом.

Я чувствовал, что еду, как в тумане, почти не глядя на дорогу.

Как раз в этот момент я приблизился к Гайд-парку.

Чтобы встряхнуться и взять себя в руки, я совершил рискованный маневр, свернув направо наперерез потоку машин, двигавшемуся по Найтсбридж.

Я въехал в парк. В нем были только пешеходные дорожки, поэтому эскорт не мог за мной последовать.

Один из головорезов покинул «мерседес» и попытался бежать за мной, однако ярдов через двадцать отказался от этой затеи и вернулся в машину.

Я катил параллельно Роттен-роу, лавируя между пешеходами и роллерами. Гравий дорожки скрипел под шинами велосипеда.

Я постепенно привыкал к очкам. Из-за респиратора мое глубокое, учащенное дыхание отдавалось в ушах. (Я вспомнил, как лежал в больнице с трубками в носу, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Я вспомнил про Лоренса и Энн-Мари в ее квартире, представил, как они дышат через свои маски и как им не хватает воздуха.) Голова немного вспотела под шлемом. Перчатки обеспечивали прекрасное сцепление с черным прорезиненным рулем. Все мое снаряжение было подобрано отлично.

Обе машины нагнали меня на Гайд-парк-Корнер.

Я им помахал.

Можете немного посмеяться, парни.

«Мерседес» успел обогнать «мондео».

Вверх по Пиккадилли.

Чтобы доехать от магазина до этого места, мне хватило пятнадцати минут.

Шафстбери-авеню была запружена такси, из которых вылезали театралы, прибывшие к началу спектакля в семь тридцать.

Я готовился свернуть налево, к ресторану на Фрит-стрит, как вдруг увидел два абсолютно одинаковых микроавтобуса, припаркованных один за другим в начале улицы.

Я не стал сворачивать и проехал мимо, стараясь не разглядывать их слишком пристально.

(Может, это всего лишь совпадение.)

Я развернулся и попытался проехать на Фрит-стрит по Оулд-Комптон-стрит.

Толпа перед театром, в котором идет мюзикл Les Miserables.

Теперь я внимательно смотрел по сторонам, пытаясь заметить что-нибудь необычное, — микроавтобусы без опознавательных знаков точно относились к этой категории.

Я чувствовал, что наряд велосипедиста служит мне неплохой маскировкой, тем более что большая часть лица у меня была прикрыта маской и очками. С другой стороны, мне вдруг пришло в голову, что меня выдает новенький вид всех этих вещей. Нужно было устроить им купание в пыли, покататься по саду и немного стереть глянец с велосипеда.

На Грик-стрит, идущую параллельно Фрит-стрит.

Сюда выходил черный ход «Ле Корбюзье».

Я решил рискнуть и в целях разведки прокатиться разок перед дверью.

И правильно сделал: на ступенях стоял метрдотель и разговаривал с человеком, который показался мне знакомым. Он был одет в черную полицейскую форму со множеством продолговатых карманчиков. Какое-то мгновение, и я сообразил — это же Джеймз, мой таксист!

Так Джеймз — полицейский? Я не мог в это поверить. Это должно означать… Мне хотелось подумать над тем, что именно это должно означать, но не было времени.

Итак, полиция знала, что я задумал. Возможно, они уже нашли моих заложников и все сопоставили; возможно, эти мерзкие твари, Алан и Дороти, позвонили им.

Оба автомобиля от меня так и не отстали.

Джеймз заметил «мондео» и резко повернулся, присматриваясь, — он узнал знакомую машину.

Он также с некоторым интересом осмотрел проехавший мимо него «мерседес».

Я быстро отвернулся, стараясь притвориться анонимным велосипедистом, но он успел меня заметить и узнать.

— Эй, — крикнул он. — Эй!

Я поднажал.

Времени у меня не было, не было. На юг по Грик-стрит. Вниз к Темзе. Налево на Шафтсбери-авеню. Думать. Думать. Направо по Чаринг-Кросс-роуд. Что делать? Я ехал, не останавливаясь, к Трафальгарской площади.

Я услышал, как «мондео» позади меня проехал на красный свет.

Совершенно случайно я заметил боковым зрением проулок, в который водил меня Тони Смарт. Бар «Коха».

Я въехал на тротуар и пробрался между выставленными на улицу столиками.

Остановив велосипед перед входом, я вспомнил, что не купил велозамок. Мне казалось, что он мне не понадобится.

Ну и черт с ним.

Я просто оставил велосипед на улице. Мне нужно было спокойно посидеть минуту-другую, подумать и составить новый план.

Бар был почти пуст. Только бармен и несколько человек примерно моего возраста, кивавшие в такт какой-то очень медленной музыке. За деками стоял очкастый диджей. Два-три посетителя повернули головы, посмотрели на меня и равнодушно отвернулись.

Я снова взглянул на часы: было семь тридцать две.

В этот момент в бар вошел негр.

— Не волнуйся, — сказал он. — Мой приятель присмотрит за твоим велосипедом.

— Почему вы следите за мной? — шепотом спросил я через респиратор.

— Скажем, ситуация совсем недавно изменилась. Кое-кто решил, что он поддерживает твой замысел.

— Какой замысел?

Негр пододвинулся на шаг. Я снял респиратор с лица, и он повис вокруг шеи.

— Мы знаем, что у тебя в этой сумке. И знаем, как ты планируешь применить это.

— Что же в сумке? — спросил я.

Он назвал паб «Бермондзи», в котором я купил пистолет.

— Скажем, у нас там друзья.

Я показал ему на свободный столик.

Прежде чем сесть, он осторожно осмотрел зал.

— Предположим, вы все знаете, — сказал я. — Я все равно в жопе. Там повсюду полицейские.

— Не переживай. С ними мы тебе поможем.

— А кто эти ребята во второй машине?

— Сторона, нам не симпатизирующая.

— То есть?

Он посмотрел на меня искоса, как бы говоря: Ну неужели я все должен объяснять?

— Им выгодно, чтобы твоя затея не удалась. Это даст им преимущество.

— Почему?

Он хотел что-то ответить, но в этот момент на улице раздался выстрел.

Негр мгновенно вскочил и побежал вверх по лестнице.

Я бросился за ним.

Оказавшись на улице, я увидел на асфальте альбиноса.

Женщины, сидевшие за столиками, привстали и начали кричать, зажав рты руками.

Альбинос скорчился, позой напоминая плод в утробе матери. В том месте, где должна была быть его пуповина, из него толчками выходила кровь.

Негр поддерживал его голову.

Я оглянулся. Велосипед исчез.

— Они украли его, — прохрипел альбинос. — Я пытался их остановить.

— Мать твою, — сказал негр.

— Ничего, обойдется, — ответил альбинос на вопрос, который ему никто не задавал. Когда он говорил, было слышно, как у него внутри что-то хлюпает.

— Только смотри не умри, мать твою. Смотри, мать твою, не умри, — повторял негр. Затем он взглянул на меня. — Извини, приятель, — сказал он. — Теперь ты сам за себя.

На Сент-Мартин-Корт начала собираться толпа, привлеченная выстрелом и криками. Зеваки глазели на окровавленную фигуру на мостовой. Они видели меня и уже связали меня с инцидентом.

Скоро сюда должна была явиться полиция. Мне пора было сматываться.

Я побежал по Сент-Мартин-Корт и Сент-Мартин-лейн, пересек Монмут-стрит, а затем через Уэст-стрит бросился к Чарринг-Кросс.

На углу располагался театр, в котором каждый вечер давали «Мышеловку».

Я услышал полицейскую сирену. Возможно, это была «скорая».

На Чаринг-Кросс-роуд я нашел свободную телефонную будку и понял, что у меня оставался последний шанс.

Я достал из курьерской сумки бумажник, а из бумажника визитку Майкла. Он жил на Оулд-Комптон-стрит. Сегодня была его смена в «Ле Корбюзье». В любом случае он должен был быть где-то рядом.

Я набрал его мобильник.

Два долгих гудка.

Майкл ответил.

— Привет, — сказал я, стараясь, чтобы он не заметил, что я запыхался. — Это Конрад.

— А, привет, — ответил он.

— Как поживаешь?

— Хорошо, — сказал он. — Даже очень. Меня только что отпустили с работы.

— Почему?

— Понятия не имею. Сначала понаехали всякие чудные люди. А потом мне просто велели отправляться домой.

— Послушай, — сказал я. — Я сейчас в Сохо. Может, пойдем, где-нибудь выпьем?

— А что, — ответил Майкл, — похоже, я не занят.

— Давай встретимся у служебного входа в «Ле Корбюзье».

— М-м-м, мое любимое место, — сказал он.

— Мы можем куда-нибудь пойти и поболтать.

— Отлично.

— Через пять минут?

— Дай мне по крайней мере время, чтобы переодеться. Я только что вошел.

— Через десять.

— Договорились.

Я положил трубку, чувствуя себя виноватым за то, что так беспардонно использовал его.

Покрутив головой и не обнаружив полицейских, я вышел из будки.

И в этот момент заметил двух головорезов, которые без особого успеха пытались засунуть мой новенький велосипед в багажник «Мерседеса».

— Давай же, — говорил один из них, — поверни руль.

Они остановились прямо перед окнами «Убийства», специализированного книжного магазина для любителей детективов. Но я сомневался, что они оценили бы иронию случая.

Я мог с легкостью дойти отсюда до «Ле Корбюзье» за десять минут. Может, плюнуть на все? Пусть велосипед останется у них? Не нарываться же на лишние неприятности?

Внутренний голос сказал «нет». Меня уже дважды грабили, и я был готов прострелить мерзавцам коленные чашечки. На этот раз я видел перед собой людей, обокравших меня. Я был вооружен и чертовски зол.

Я побежал по направлению к ним, одновременно запуская руку в сумку.

Один из них увидел меня и предупредил второго.

Я вытащил «Грубер-Литвак», взвел курок.

— Отдайте велосипед, — сказал я.

Они посмотрели друг на друга. Я знал, что у одного из них точно был пистолет, — из него они застрелили альбиноса. Но этот пистолет в данный момент находился в кармане владельца, где был абсолютно бесполезен; я же переводил свое смертоносное оружие с одного на другого.

— Хорошо, — проговорил первый, — хорошо.

Второй вытащил мой велосипед из багажника и намеренно выпустил его, не удержав в руках. Велосипед упал на асфальт.

Я решил не рисковать и не тянуться за велосипедом, ведь тогда мне пришлось бы отвести от них глаза, и это дало бы им возможность напасть.

Некоторые прохожие остановились и стали наблюдать за нами, но зевак было не так уж много. Дальше по улице к раненому альбиносу мчалась «скорая». Большинство глаз было приковано к ней.

— Подними велосипед, — потребовал я.

Они подняли его вдвоем.

— Давайте сюда свои пушки, — приказал я.

Они, снова одновременно, потянулись к карманам.

— По одному, — велел я. — Сначала ты.

Один из головорезов вздрогнул, когда мой пистолет остановился, выбрав его.

— Ладно, — сказал он. И медленно вытащил оружие. Пистолет закачался у него между пальцев.

Я обратил внимание, что это был старый полицейский револьвер: тяжелый, черный. Далеко не такой красивый, как мой «Грубер-Литвак».

— Брось его, — сказал я.

Револьвер упал на асфальт.

Я повторил процедуру со вторым головорезом.

У него тоже был револьвер — такой же старый и уродливый.

— Теперь садитесь в машину и уезжайте, — сказал я.

Один из них, казалось, готов был кинуться на меня.

Я был очень спокоен.

В глубине души я волновался, что Майкл может не дождаться меня. И все же разумом я знал, что дождется.

Оба головореза сели в «мерседес» и быстро уехали.

Я подобрал револьверы и положил их в сумку вместе с «Грубером-Литваком».

Некоторые зеваки зааплодировали.

— Мы репетировали для фильма, — объяснил я толпе.

Я подобрал велосипед и осмотрел его. Насколько я мог судить, с ним было все в порядке. Они не прокололи шины и не повредили его.

Я сел в седло и покатил назад к Чарринг-Кросс-роуд и Оулд-Комптон-стрит.

На максимальной скорости я доехал до Грик-стрит и свернул к служебному входу в «Ле Корбюзье».

Майкл стоял у крыльца один, рядом с большой кучей мусорных мешков, и курил. За спиной у него висел небольшой рюкзак. На нем была облегающая майка небесной голубизны и темно-синие шорты-«комбаты». Увидев меня на велосипеде, он робко улыбнулся.

— Ничего себе наряд, — сказал он.

В этот момент из двери «Ле Корбюзье» высунулась голова Джеймза. Мне было слышно, как потрескивает его рация.

— Отвали, педик! — сказал он, а затем он увидел меня. — Черт!

К этому моменту я уже спрыгнул с велосипеда и бросил его на дорогу.

Я запустил руку в сумку и достал пистолет — не тот пистолет. Это оказался один из старых револьверов, которые я отобрал у головорезов. Но сейчас у меня не было времени об этом размышлять. Я схватил Майкла за шею и приставил револьвер к его виску.

Джеймз все еще смотрел на меня.

— Извини, Майкл, — сказал я. — Но тебе придется помочь мне проникнуть внутрь.

— Что происходит? — спросил он. — Это что, розыгрыш?

— Делай, что говорю, или я тебя пристрелю.

Я не был уверен, что револьвер сработает, если я нажму на курок. У револьвера был совершенно другой механизм, не такой как у «Грубера-Литвака».

Я точно знал одно: револьвер на предохранителе. Если Джеймз был опытным полицейским, он мог заметить, что револьвер не готов к стрельбе. И тогда Джеймз, не колеблясь, попытался бы меня задержать.

Мне нужно было убедиться, что револьвер стреляет. И проверить это можно было одним-единственным способом. Я направил револьвер на кучу пакетов с мусором и нажал на курок.

Выстрел напугал Майкла, заставил Джеймза вздрогнуть, а у меня вызвал довольную улыбку.

— Ладно, — сказал Майкл, — ладно.

Джеймз собирался скрыться за дверью.

— Что это? — спросил голос из его радио.

— На улицу! — приказал я.

Джеймз медленно вышел, руки за головой, — если бы он арестовывал меня, именно такого поведения он бы ожидал.

— Перейди на другую сторону улицы, — сказал я.

Он перешел.

Мы с Майклом попятились и вошли в дверь.

За ней никого не оказалось.

Когда мы закрыли за собой дверь, я заставил Майкла закрепить ее своим ремнем.

— Послушай, — сказал я ему, — ничего тебе не будет. Мне просто нужно, чтобы ты помог мне проникнуть наверх. Проведи меня туда, и я тебя отпущу.

— Ты хочешь их убить?

— Кого?

— Тех людей, для которых ты заказал столик?

— Они здесь?

— Да, конечно.

— Я убью, кого должен убить.

— Там полно полицейских.

— Знаю, но почему ты не предупредил меня по телефону?

— Они приказали никому не говорить.

— Но я же не просто кто-то.

— Черт, — сказал он. — Черт! Черт! Черт! Я такой идиот.

Мы поднялись по запасной металлической лестнице, которая гремела от наших шагов, и очутились перед еще одной дверью.

— Подожди, — сказал я, левой рукой доставая из сумки «Грубер-Литвак».

В правой руке я по-прежнему держал направленный на Майкла револьвер.

— Они нас ждут, — сказал я. — Давай ты первый.

Майкл открыл дверь.

Мы вошли в кухню, царство стали и света. Но шеф-повара и его команды там не было. Не было и обычной кулинарной какофонии, состоящей из ругани и звона посуды. Вместо этого вовсю трещали рации. Вместо этого шесть полицейских целились мне в голову из шести разнокалиберных пистолетов.

— Полиция! — закричали они хором. — Бросай оружие!

— Тихо, — сказал один из них, постарше, — Конрад, брось пистолет. Мы все решим.

Я приставил револьвер к голове Майкла и начал продвигаться вправо.

— Пропустите меня, — потребовал я.

— Твой пистолет не сработает. Там холостые патроны.

Я направил револьвер на его седовласую голову.

— А как насчет этого? Сработает? Может, проверим, а?

— Боже, где ты его взял?

— Это вы бросайте оружие, — сказал я.

Я успел преодолеть полкухни. Слева от меня находилась огромная фритюрница из нержавейки, полная грязно-золотистого масла.

— Вон туда, — я показал на фритюрницу стволом «Грубера».

Они посмотрели на меня с отвращением, как бы не веря моим словам.

На панели фритюрницы была большая красная кнопка. Мне пришлось чуть подвинуть Майкла, чтобы дотянуться до нее. Щелчок. Масло начало нагреваться. Затем я отошел в сторону, не убирая пистолет от виска Майкла.

— По одному, — сказал я, — или я вам докажу, что эти патроны боевые.

Они выстроились в очередь, и каждый одарил меня таким взглядом, словно хотел сказать: «Ну, ты за это заплатишь».

— Сначала в тесто, — потребовал я.

Каждый из них окунул свой пистолет в густую белую массу, прежде чем бросить его в нагревающееся масло.

Пока они это делали, седой заговорил снова:

— Конрад, мы знаем, что ты думаешь — ты думаешь, мы ничего не делаем. Но в действительности мы сделали очень многое — на самых разных уровнях. Мы стараемся, чтобы к суду были привлечены люди, заслуживающие наказания. Дороти Пейл и Аланом Греем перечень не завершается. Есть и другие виновные. Ты ведь всего не знаешь. Если ты бросишь пистолеты, я уверен, ты убедишься, что так лучше. Поверь мне. Доверься мне.

— Я даже не знаю, как вас зовут, — сказал я.

— Старший инспектор…

— И не хочу знать, — добавил я.

— … Хезерингтон, — закончил он.

— Уходите, — сказал я. — Через запасной выход. И чтобы я вас больше не видел. Пока я не закончу. Тогда вы можете меня арестовать.

Несколько мгновений никто не двигался с места. Я слышал, как пистолеты закипают во фритюрнице, как картошка.

Я направил револьвер на несколько дюймов правее головы старшего инспектора Хезерингтона и выстрелил.

Все, кроме меня, пригнулись.

— Ну, выходите! — крикнул я.

Вдоль дальней стены они гуськом добрались до запасного выхода, открыли дверь и тихонечко вышли.

Я перевел оба пистолета на Майкла.

— Возьми вон ту здоровую урну и придвинь ее к двери, — приказал я ему.

Он повиновался. Его страх смерти достиг нового, более зрелого уровня, превратившись в почти полную апатию. Его кожа приобрела сероватый оттенок. Веки опустились. У него едва хватало сил, чтобы передвигаться. (Не стреляй в меня, я уже и так мертв!)

— И вторую, — велел я.

Подобно зомби, он перетащил и вторую урну.

Я снова схватил его за шею.

— Мы идем в зал, — сказал я, подталкивая его.

Пройдя через двойную дверь-вертушку, мы оказались у верхней площадки лестницы, по которой в зал обычно поднимались посетители, — рядом с кассой, за которой обычно стоял метрдотель.

Сначала мне показалось, что в зале никого не было, кроме вооруженных полицейских. А их там было не меньше десятка, и все целились прямо в меня. Но затем я увидел чью-то макушку, торчавшую над краем стола. А когда я посмотрел в зеркала на дальней стене, я различил несколько темных фигур, скорчившихся за стульями.

— Все встали, чтобы я вас видел! — объявил я.

Треск раций.

Первым поднялся метрдотель, который прятался всего в нескольких шагах от меня за своей кассой.

— Назад, — сказал я, дав ему возможность какое-то мгновение посмотреть сквозь дуло пистолета в лицо смерти.

Он чуть не упал, пока, спотыкаясь, лихорадочно отступал к стене.

Я с удовольствием отметил, что Алан и Дороти садились за столик, который я им заказал.

— Конрад, — раздался знакомый голос.

Это была Психея, садившаяся за соседний столик.

— Послушай меня, — вновь обратилась она ко мне.

— Вы сказали, что он сюда не пройдет, — заговорила Дороти громким сценическим шепотом. — Вы обещали, что мы будем в полной безопасности.

— А теперь, — потребовал я, — пусть полицейские бросят все свое оружие на пол, посреди зала, и побыстрее.

Железные пистолеты загрохотали по деревянному полу.

— Теперь сядьте за столики, как будто вы просто пришли поужинать.

Полицейские замешкались.

— Делайте, как он говорит, — прошипела Психея.

Через несколько мгновений половина мест в зале была занята людьми в тяжелой черной форме.

— Возьмите вилки и ножи.

Полицейские неохотно подчинились.

— Теперь делайте вид, что ужинаете.

Я подтолкнул Майкла вперед, пока мы не оказались в десяти футах от Алана и Дороти.

— Конрад, — заговорила Психея.

— Где наш сын? — спросил, как и подобает мужчине, Алан.

— Позвольте мне, — обратилась Психея к Алану.

Меня все это начинало сильно раздражать.

— Алан, пожалуйста, поменяйтесь местами с Дороти. Она должна сидеть спиной к зеркалу.

Они уставились друг на друга.

— Дороти будет Лили, а вы будете мной.

— Боже, — воскликнула Дороти и заплакала.

— Быстро! — заорал я.

Они пересели.

Отлично.

Я услышал воображаемый щелчок — все стало на свои места.

И мне лишь оставалось…

— Конрад, дай мне пять минут, — вновь заговорила Психея. — Никто не шевельнется. Группа захвата не двинется с места. Это ясно?

Кто-то пробормотал, что ясно.

— Конрад, я сейчас все объясню. Понимаешь, Дороти и Алан вовсе не настолько виноваты, как ты думаешь. Был кое-кто еще.

— Разве? А по-моему, лучше кандидатур и не сыскать.

— Боже, — проговорил Алан, глядя в дуло револьвера. — Мне кажется, он и правда выстрелит.

Моей мести больше не суждено было стать идеальной: то же время, тот же столик, то же оружие, то же количество пуль. Мне по-прежнему хотелось воспользоваться «грубером», но теперь я был почти уверен, что патроны в нем не могли никого убить. К тому же на столике Алана и Дороти не было блюд, хотя несколько часов назад, разговаривая с Дороти по телефону, я продиктовал ей, что именно они должны заказать. («Шардонне», телятину со спаржей, камбалу и грибы. Я даже заставил Дороти все это повторить.) Моей мести суждено было стать не идеальной, но все же достаточно близкой к совершенству.

Я прицелился Дороти в сердце — на два дюйма ниже левой груди.

— Это все Лили, — сказала Психея. — Лили хотела твоей смерти.

— Это правда, — взвизгнула Дороти, — это все она, а не я.

— Заткнись! — произнесли мы с Психеей одновременно, только она полушепотом, в сторону, а я громко и открыто.

— Ничего не хочу слушать, — сказал я. — Я уже знаю достаточно. Я знаю, кто меня сюда привел.

— Ну и кто же? — спросила Психея. — Говори, кто?

— Они, — я обвел дулом помертвевшие лица Алана и Дороти.

— Нет, — сказала Психея, — они оба, конечно, имели к этому отношение. Дороти наняла киллера, но это должно было…

— Да, — перебил я ее, — я знаю.

Майкл зашевелился у меня под рукой.

— Стой смирно, — потребовал я.

— Но я задыхаюсь, — прохрипел он.

Я немного ослабил хватку.

— Только не сбивай мне прицел, — сказал я ему. — Это важно.

— Дороти все рассказала Алану, — продолжала Психея. — Она сказала ему о киллере и о том, что он умрет, если…

— Я все это знаю, — вновь перебил ее я. — Этого достаточно.

— Лили «перезаказала» убийство. Она позвонила киллеру и поговорила с ним, имитируя голос Дороти.

— Да, — крикнула Дороти, — слушай ее!

— Это было самоубийство, Конрад. Лили совершила самоубийство. Которое могло бы стать убийством, только если бы ты погиб.

— Нет, — сказал я.

— Она хотела умереть и захватить с собой тебя.

— Нет.

— И она хотела наказать Дороти. Хотела, чтобы Алан чувствовал себя виноватым.

— Все не так, — сказал я.

— И она хотела убить ребенка.

— Нет, — твердил я.

— Она убедила себя, что ребенок отделяет ее от Алана.

Больше я не мог говорить.

— Твой ребенок, — сказала Психея.

У меня потемнело в глазах.

— Это был твой ребенок, Конрад, твоя дочь.

Не в состоянии заплакать, я закашлялся.

— Лили была не в порядке. Она была больна.

— Мой ребенок, — выдавил я из себя.

— Да, Конрад, — сказала Психея.

— Это был твой ребенок, — сказал Алан.

— Моя дочь, — повторил я.

— И она умерла, — вставила Дороти, — Лили хотела, чтобы она умерла.

— Нет! — крикнула Психея, зная, что сейчас произойдет.

Я тоже знал — потому что внутри у меня все закипело.

— Ах ты дура! — сказал я.

Я прицелился в сердце Дороти, которого у нее не было, на два дюйма ниже левой груди.

И нажал на курок — медленно, очень-очень медленно.