Сколько она простояла тогда на парковке? Минуту? Две? Четверть часа?

Оле казалось — вечность. Навсегда отпечатался в памяти его удаляющийся силуэт. Быстрый шаг. И как сел в машину. И как уехал, не оглядываясь.

Вот и все.

А она стояла, пока не вздрогнула от громкого звука клаксона. Совсем рядом. Оказывается, Оля загораживала собой выезд. Пришлось отойти в сторону. Сделать шаг. Первый шаг новой реальности.

Ну, вот тебя и оставили, Бэмби. И даже прощальный подарок подарили.

Уже потом, дома, прокручивая в голове весь разговор и отматывая дальше, еще дальше — в осень, проживая снова все встречи и сказанные слова, перемалывая их в себе, разглядывая под микроскопом, трактуя по-другому, по-новому, она вынесла беспощадный приговор.

ЛОЖЬ.

ВСЕ ЛОЖЬ.

И это открытие — как удар в солнечное сплетение, после которого невозможно сделать вдох.

Тогда зачем… зачем ты так переживал о неиспользованном презервативе в сауне, Денис, если…?

О, как великолепно ты вел свою роль! Браво! И я тебя успокаивала, говорила, что все в порядке.

А Никита? Ты же видел, как мальчик потянулся к тебе. Захотелось поиграть в семью? Поиграл?

НАИГРАЛСЯ?

Свободные отношения двух взрослых людей… Нет, доктор Батюшко. Это я так думала.

А у вас все было по-другому.

Оле казалось, что дышать свободно она еще долго не научится.

Никита обрадовался новой повязке. На следующий день в больнице врач помог зафиксировать руку.

Всю дорогу до дома сын рассказывал, как ему сейчас удобно и наверняка перелом теперь срастется правильно и быстрее. А с той, неудобной, могло быть и неправильно. А когда кости срастаются неправильно, их снова ломают, и это очень больно.

— Мам, откуда ты узнала про такую хорошую повязку? Денис рассказал?

— Да.

Разговаривать Оля тоже вдруг разучилась. Обходилась односложными словами и кивками.

Заставить же себя произнести вслух его имя…

Ложь. Все ложь.

Оле казалось, что никогда в жизни ей не было так больно. Даже когда осталась одна с ребенком на руках. Юности присущи максимализм и вера в торжествующее добро. С годами эта вера проходит.

Она плакала. Постоянно. В самых неподходящих местах — у себя в кабинете, на улице (проходя витрину с мужскими галстуками), в больнице. Дома просто ревела. Перед домашними держалась, а ночами, когда Никита уже спал, не сдерживалась.

Наигрался? Понравилось?

— Мам, а почему к нам Денис больше в гости не приходит?

— У него много работы. Вечерние операции, дежурства.

— Он мне раньше писал. Я вот ему после ужина тоже напишу.

— Не надо, сынок. Он сейчас очень занят. Не отвлекай.

Никита грустно уставился в свою тарелку. На ночь он читал подаренную Денисом книгу. Уже по третьему кругу.

Как ты мог?

* * *

У него сегодня еще прием. Четверо, кажется. Или пятеро. Достаточно для того, чтобы занять голову. И Денис занял.

Был крайне внимателен к любым, даже самым мелким проблемам своих пациентов, обо всем выспросил, все обговорил. Да вот только, как назло, у последнего диагноз — бесплодие. И все вернулось. И от хоровода воспоминаний, пока возвращается домой поздней и почти пригодной для езды Москвой, никуда не деться.

Никому не рассказывал о своей беде — отец не в счет, от него утаить шанса не было. Валентин Денисович держался за надежду дольше сына. Еще два года после того, как узнал про диагноз, он периодически заводил разговор о консультациях у медицинских светил, поездках за границу, показывал ссылки на какие-то новейшие исследования в данной области. Денис отмахивался. Он все для себя решил — быстро и сразу. Единственное, что вынес из череды затеянных отцом обследований, что второе мужское сердце у него работает исправней исправного и компенсирует атрофию в другом месте. И вообще, все остальное в сложном механизме мужской репродуктивной системы функционирует как надо. Создавая иллюзию. И с внешней точки зрения Денис был более чем в порядке, ни с качеством, ни с длительностью эрекции проблем не было. Пользуйся — не хочу.

Сначала было как раз «не хочу». Полгода аскезы, а затем маятник качнулся в обратную сторону. И Дэн пустился во все тяжкие. Соблазнял, брал, бросал. От него рыдали, про него рассказывали гадости, пару раз схлопотал по лицу. И была даже одна шустрая, которая утверждала, что беременна от Дениса. Он хохотал так долго и громко, что друзья стали коситься.

Со временем стало потихоньку отпускать. И годам к двадцати пяти Денис Батюшко, свежеиспеченный уролог-андролог, сформулировал свое жизненное кредо.

Он не может дать женщине главного — ребенка и семью. Но все остальное он будет давать с избытком. И свое решение Дэн воплотил в жизнь. Женщины не перестали от него плакать — но теперь это были слезы благодарности или удовольствия. Впрочем, бывало, что не от радости, а совсем наоборот — при расставании. Но он старался до этого не доводить. С годами техника расставаний стала идеально выверенной, и выработалось точное чутье на момент ухода.

С Олей что пошло не так?

Все.

Все с ней было не так с самого начала, с первой встречи. Он же всегда умел, если надо, обаять в полминуты, а ей — нахамил. А потом она оказалась дочерью его пациента, а потом она оказалась такой забавно неумелой в постели, а потом у нее оказался Никита, а потом…

А потом — суп с котом. А Денис уже въезжает во двор своего дома.

Как-то особенно темно на улице, и даже окна светятся тускло, как будто прикрытые огромной марлей. На улице холодно, но и дома… тоже нет тепла. Он впервые понял это.

Поставил чайник, достал лимон. Оля любит чай с лимоном. Думать о ней. Лучше о ней, чем о…

Она справится. Она умная и сильная девочка, она выдержит. А Никита?

Денис прижался лбом к стеклу. Женщин он бросал. Ребенка — никогда. Какая злая ирония: ему, бесплодному, выпала такая «честь» — сожаления о том, что бросил ребенка. А ведь это чужой ребенок, и его один раз уже бросили. А теперь — ты. Выдержит он второе предательство?

Дэн резко развернулся, открыл холодильник и посмотрел на стоящую в дверце бутылку водки. И так же резко захлопнул. Отец никогда не учил его специально азам профессии, если только к случаю приходилось. Но одно Валентин Денисович повторял регулярно и настойчиво: «У хирурга не должны трястись руки». Завтра две плановых. А напиться хочется смертельно.

Вместо этого пошел на балкон, вытащив по дороге из стола пачку сигарет. Можно же и так, без алкоголя. Как на кладбище. Куртку не надел, и под рубашку холод пробрался очень быстро. Но Дэн упрямо стоял и курил, глядя на окна дома напротив. Огней уже меньше. Время скоро десять, кто-то уже лег спать. Дети, скорее всего. Так, не начинай, Батя, не на-чи-най.

Он прикурил вторую и отвернулся от чужих окон. С кирпичной стены собственного дома смотрела на него призрачная старуха в низко надвинутом на лоб темном платке. Смотрела сурово и неодобрительно. А ему так же стыло и одиноко, как там, у деревянного креста. Кажется, сейчас услышит воронье карканье…

Он докурил и потушил окурок. Посмотрел еще раз на серые в темноте кирпичи.

— Такие дела, Ефросинья Димитриевна, — кивнул, засовывая руки в карманы брюк. И толкнул коленом балконную дверь.

Дома он достал из бара коньяк, сделал три долгих глотка и завалился спать — одетый, без душа, чистки зубов и бритья. Холодно что-то очень.

Душ и бритье были утром. А позже, уже в машине, он долго смотрел на свои пальцы на руле. Поднял и подержал на весу. Нет тремора. Это хорошо. Потому что у хирурга не должны трястись руки. И машина плавно тронулась с места. Две плановых, прием, интерн. Жизнь, мать ее, продолжается.

* * *

Она не удалила контакт из телефона. Говорила себе, что из-за папы. У папы недавно была операция. У папы могут быть осложнения. Телефонный номер должен остаться в адресной книге.

Не удалила. Но запретила себе открывать переписку. Чтобы не видеть, не читать, не вспоминать.

Дениса нет. Он ушел. Все.

Привет, Бэмби. Пятница в силе?

Просто папе может потребоваться в любой момент доктор.

А телефонный чат жил своей жизнью. Переписка с новыми клиентами, сотрудниками, и когда не можешь говорить — с Никитой.

А неудаленный контакт спускается вниз-вниз-вниз. Открываешь телефон, на странице его уже и не видно.

Новая жизнь, новые чаты, новые горизонты.

Надо готовиться к важной конференции рекламщиков. Там обширная программа — лекции, семинары, даже конкурс на лучший экспресс-проект. Ларионов говорит, что это шанс заявить о себе.

И Оля собралась заявить. Жизнь должна быть насыщенной и полноценной. Жизнь должна продолжаться, назад оглядываться нельзя. Нужно просто сделать выводы из ошибок и вперед, только вперед.

Никита скоро начнет посещать школу. У папы — подготовка к изданию сборника современной поэзии.

Только Изольда сдает. Совсем у нее с кулинарией в последнее время не ладится. То картошка пересолится, то мясо пригорит. Хотя держится, ходит невозмутимая, читает чьи-то мемуары, некоторые места даже вслух. В основном о том, что человеку все по плечу. Утешает… Но то, что нам все по плечу, мы и без всяких мемуаров знаем.

Ты снова оставила у меня перчатки, Бэмби.

Я не только перчатки оставила… вы мне душу вынули, доктор. Сложная хирургическая операция, но вы ведь мастер своего дела, не так ли?

— Знаешь, Оленька, я подумала, что ты давно никуда не ходила. Тебе бы развеяться. Может, вам со Славочкой театр посетить? Она очень хорошая девочка и будет отличной компанией.

— Славочка?

Изольда как ни в чем не бывало мешала лопаткой рис.

— Конечно. И ей полезно будет лишний раз посмотреть на игру актеров, и ты… платье красивое наденешь, туфли… знаешь, сейчас почти никто не ходит в театр в туфлях. А раньше если женщина выбиралась в свет, она обязательно переобувалась. Это нынче джинсы, свитер и ботинки — обычная одежда для всего на свете, а когда-то туфли, укладка, маленькая сумочка делали праздником вечерний выход.

Оля молчала. Изольда накрыла сковороду крышкой и повернулась:

— Что скажешь?

— Все так и должно было закончиться, правда? Чудес не бывает. Однажды он бы нас все равно оставил. И лучше раньше, чем позже. Все правильно. Ведь правильно же? Что по этому поводу говорят ваши карты таро?

— Ох, Оленька, — Изольда тяжело опустилась на стул, — какие уж тут таро… разве может карточка разгадать человеческое сердце? Мне казалось ведь… — и замолчала, отчаянно моргая покрасневшими вдруг глазами.

— И мне казалось… — тихо проговорила Оля.

* * *

— Никогда бы не подумал, что так много мужчин сталкивается с этой проблемой, — Тося стоял на своем любимом месте — у окна. Голос его был задумчивый, парень, похоже, все еще находился под впечатлением вчерашнего зачета по деонтологии, который быстро перешел в разговор. Ведь так у нас устроена система медицинского образования, что к настоящим вопросам врачебной этики, к нюансам общения с пациентами будущих медиков не готовят. Потом учишься только на собственном опыте. Антон это понял. Но сейчас он говорил о другом — о человеке, только что покинувшем их кабинет.

— В нашей стране порядка пяти миллионов бесплодных пар, — Денис привычно потянулся, разминая спину и руки. — По различным оценкам (а статистика вещь не только упрямая, но и очень вольно трактуемая), каждая пятая семья имеет проблемы с зачатием. Каждая пятая, вслушайся в эту цифру, Антон.

Малин отреагировал задумчивым «Да-а-а…», а Денис продолжил.

— И тридцать процентов бесплодия в паре — из-за мужчины.

— Тридцать?

— Да. И это при том, что ВОЗ неуклонно снижает нормы спермы. Возьми любые базовые показатели: общее количество сперматозоидов, концентрация в одном миллилитре, количество подвижных — сейчас нормативные значения совсем не те, что были пятьдесят лет назад.

— Ниже?

— Ниже, — кивнул Дэн. — Я бы сказал, что мы на пороге репродуктивной катастрофы. Во всем мире уже родилось шесть с половиной миллионов детей в результате ЭКО. Таинство жизни все чаще творится в чашке Петри.

— Где?! — Малин слушал шефа с раскрытым ртом.

— Их называют детьми из пробирки, но на самом деле оплодотворение in vitro выполняется в чашке Петри.

— Денис Валентинович, а вы не думали о научной работе?

— И ты туда же, — поморщился Денис.

— А кто еще? — Малин отошел от окна и устроился напротив.

— Начмед. Постоянно третирует меня этим вопросом.

— Я в хорошей компании, — ухмыльнулся интерн. — Ну а в самом деле, доктор Батюшко, почему бы и нет? Клинического материала у вас, по-моему, с избытком.

— И в самом деле, почему бы и нет. Хоть какой-то прок с меня в этом вопросе.

Антон несколько секунд молча глядел на шефа.

— Денис Валентинович, у вас все в порядке? — спросил осторожно.

— Все в порядке. Просто раз в тридцать шесть лет на меня нападает хандра, — Денис встал. — В четверг готовься мне ассистировать.

— Правда?! — на лице интерна расплылась дурацкая счастливая улыбка. — Спасибо!

И Малин невольно разворачивает мысли Дэна в сторону того, о чем он долго-долго не думал, смирившись. А теперь, по дороге домой, все снова-заново. Давно зарубцевавшуюся, как казалось, рану вскрыли, расшевелили, разбередили. И снова больно. Как тогда…

— Ну как вы не понимаете, Батя! — Саня выдвинул свои длинные ноги аккурат поперек асфальтовой дорожки и затянулся сигаретой. — Ты же собираешься стать андрологом. Как ты будешь выписывать своим пациентам направление на сдачу спермы, если не представляешь, как это делается?

— Прудников, ты неприлично упрям.

И это было правдой. Если Александр Прудников что-то вбивал себе в голову, свернуть его в сторону было невозможно. Спасало окружающих только одно — переменчивость Сани-ного настроения. Но не в этот раз.

— Ты просто трусишь! — Сашка выпрямился и сел ровно на скамье около главного корпуса. — Одно дело — для собственного удовольствия, другое — постараться для отечества!

Денис не выдержал и расхохотался. Еще одной особенностью характера Прудникова было то, что на него было положительно невозможно долго сердиться.

— Ну что тебе взбрело в голову? — попытался он вернуть приятеля на рациональную стезю.

— Говорю же, тетка у меня там работает, в этом банке спермы. Ну как ты не понимаешь — это же такой шанс получить новый экзистенциальный опыт!

Новый экзистенциальный опыт на Дениса не произвел впечатления. Но рациональное зерно в Сашкиных словах ему все же почудилось.

— Ладно, черт с тобой. «Плейбой» там выдают или надо со своим?

* * *

— Дэн, тебя просили заглянуть в ту контору.

— В какую?

— Ну ту, где мы с тобой сдавали… в четверг.

Саня казался растерянным. Да и Денис озадачился.

— А как же анонимность и все такое? Наврали?

— Да тетка это все… — вздохнул Сашка. — Она же в курсе, кто и что.

— Хорошо, — кивнул Дэн. Что еще оставалось? — После занятий съезжу.

* * *

Написанное на табличке перед кабинетом Денис прочитал по слогам.

РЕ-ПРО-ДУК-ТО-ЛОГ

Обывателю это слово показалось бы сложным и, может быть, даже забавным. Дэну его значение было известно. Ничего смешного. Он постучал и сразу же нажал на дверную ручку.

— Добрый день, меня просили зайти.

За столом сидел мужчина дородной комплекции и восточной наружности. Да, точно, какой-то Амир — это единственное, кроме наименования врачебной специальности, что отложилось в сознании Дениса с таблички перед кабинетом.

— Добрый день. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

Очень-очень вежливый, даже ласковый тон Денису не понравился интуитивно, но и только. Прошел, сел, уставился выжидательно.

Тишина нарушилась не сразу.

— Скажите, когда ваша мама была вами беременна, не определяли ли тазового предлежания?

От неожиданности вопроса Денис моргнул. И промолчал — потому что не знал, что сказать.

— Или, может быть… — доктор явно тщательно подбирал слова. — В вашем младенчестве вас часто оставляли в памперсах?

Абсурдность и даже некоторая оскорбительность вопросов вывела Дэна из состояния ступора.

— Не могу удовлетворить ваше любопытство, доктор. Я сам не помню, а спросить не у кого. Мамы моей уже десять лет как нет в живых.

— Простите, — вздохнул врач. В его больших темных глазах и в этом вздохе не было ни капли фальши. И от этого вдруг стало страшно. — А паротитом вы не болели в детстве?

— Болел. Сильно, с осложнением на уши, лечил потом долго, и были рецидивы отитами.

— К сожалению, осложнения не только на уши.

Пауза. Для Дениса — звенящая.

— А… на что?

— Понимаете… — врач сцепил пальцы в замок. — Бывают разные показатели функционирования репродуктивной системы человека. И я бы очень хотел назвать вам хоть какие-то цифры. Но, к сожалению, в вашем случае речь идет о полном разрушении. Вы совершенно бесплодны.

* * *

— Ну, зачем тебя вызывали? — а еще Сашка был невероятно любопытен и жаден до любой информации и слово «деликатность» почитал ругательным.

— Очень хорошие показатели, — медленно проговорил Денис. — Сказали, что готовы раз в полгода брать у меня биологический материал. Я просто прирожденный бык-осеменитель.

— Ну, даешь! — хохотнул Саня. И тут же поскучнел. — А мне тетка передала данные анализов: так себе, там сказали. Активность слабая, и вообще, типа, после тридцати пяти шансов стать отцом уже нету. Ужас какой-то.

— А ты дыми меньше, — Денис ловко вытащил из нагрудного кармана прудниковской рубашки пачку сигарет, прикурил.

— А сам-то? Сам?

— А мне можно, — глубоко затягиваясь. — Я бык-осеменитель.

* * *

Правду Валентин Денисович из сына достал легко и просто — на то он отец и хирург. Хватило одного взгляда по возвращении домой — и из холодильника была добыта бутылка водки, на плиту поставлена кастрюля с водой под пельмени, Дениса усадили за кухонный стол и сказали: «Рассказывай».

Рассказал. Потому что еще не верил окончательно. Мало ли что за специалист этот Амир. Может, вообще, анализы перепутали. Бывает же такое.

А потом были два месяца затеянной Батюшко-старшим череды всевозможных обследований, которые лишь подтвердили первоначальный страшный и безнадежный диагноз.

Валентин Денисович еще кому-то звонил, и с кем-то совещался, и что-то говорил про клинику в Израиле. «Ты еще струю бобра предложи!» — жестко осадил отца Денис. Он в то время был вообще неприятен для окружающих — срывался, грубил. А потом поехал на кладбище.

Он не плакал, когда мамы не стало, — скорее всего, не осознавал полной меры горя, что постигло. И единственный раз — тогда. Под проливным дождем, захлебываюсь им и слезами. И повторяя только один вопрос.

За что?

Денис Батюшко не позволил себе отказаться от мечты стать андрологом. Нет уж, он этого хотел, и никакие собственные диагнозы не заставят свернуть с выбранного пути. Типично мальчишеская самоуверенность.

Как же потом было трудно. Больно и трудно. Помогать, давать надежду, лечить и излечивать в конце концов. И вот кто-то очередной стал наконец отцом. А ты — нет. Никогда.

Первые пять лет были самые трудные. Потом привык. И боль притупилась, спряталась. И даже к прозвищу Батя, которое казалось ему теперь полной издевкой, он заново привык и не дергался. А слава Бати все росла и ширилась. Дэна несколько раз звали в клиники ЭКО и даже в целый какой-то репродуктивный центр с приставкой «федеральный». Отказывался. Понимал, что если вокруг него каждый день будет только это: вопросы репродукции, бесплодия и все, что им сопутствует, — то не выдержит. Лучше тут, так. Поликлиника и стационар обеспечивали Денису широкий круг решаемых вопросов, но тему бесплодия он не упускал из внимания никогда. Читал исследования, был в курсе всех новых технологий. Не следить за этим было выше его сил. Видимо, он мазохист.

Когда Денис вышел из машины и привычно оглядел дома вокруг, ему пришла в голову парадоксальная на первый взгляд мысль. Все эти окна — они живые. Окна грустят, смеются, плачут, думают.

А его окна молчат. Он только сейчас это понял.

* * *

Оля задыхалась. Когда-то давно она услышала фразу о том, что горб есть груз прожитых лет. Тогда Оля была юна, и эти слова показались ей метафорически-поэтическими. Но теперь, когда после разрыва с Денисом весь груз, так ненавязчиво распределенный и облегченный за последние месяцы, снова лег на нее одну, Оля ощутила всю правду данного высказывания.

Папа выглядел растерянным, хотя никак не комментировал исчезновение Дениса, и Оле приходилось играть перед ним экспромты на тему «все в порядке».

Изольда сдавала, все чаще вечерами приезжал Геннадий Игоревич, чтобы не оставлять соседку с высоким давлением без присмотра.

Никита тосковал. Оля видела это отчетливо. Мальчик срывался с места на любой звук приходящего телефонного сообщения и возвращался заметно погрустневший, читал в сети медицинские справочники, из которых понимал едва ли десятую часть. Он упорно не хотел расставаться с тем, что еще совсем недавно наполняло его жизнь, отчаянно не желал верить в уход Дениса.

Жизнь, сделав круг, вернулась на исходную позицию: подбодрить папу, купить лекарств Изольде, отвезти Никиту на физиопроцедуры, начать изучать пропущенные в школе темы, закупить продукты, убрать квартиру, найти новых клиентов, придумать, как разрешить конфликтную ситуацию со световым коробом, которой изготовили для одной организации, попытаться начать откладывать на летний отдых — ребенок должен побывать на море…

А под ногами никакой устойчивости. Казалось, что все рушится. Усталость, такая непроходящая усталость. И груз ответственности, забот, проблем. Где все сама. Всегда сама. Одна.

И нет глаз, от которых ничего не скроешь. И рук, которые все о тебе знают.

«Что со спиной, давно беспокоит? Освободи полдня на выходных, будем лечить».

Конференция рекламщиков оказалась вдруг глотком свежего воздуха. Там Оля забывала о своих заботах и печалях, с интересом слушала доклады о новых тенденциях, о все возрастающей роли интернета как средства продвижения продуктов и услуг, о нестандартных формах пиара. Программа конференции была насыщенной и разнообразной, она включала в себя выступления, обсуждения проблемных вопросов за круглым столом, семинары-тренинги. Дни проходили настолько интенсивно, заполненные информацией и впечатлениями, что почти не оставалось места для грустных мыслей. Поистине, работа — лучшее лекарство.

В последний день конференции, когда Оля в перерыве пила кофе из бумажного стаканчика, к ней подошел один из организаторов.

— Добрый день, Ольга Геннадьевна, позвольте составить вам компанию.

Она удивилась, что он запомнил ее имя. Мероприятие очень многолюдное, и Оля была всего лишь одной из…

— Конечно, — ответила с улыбкой, немного заинтригованная.

Он поставил свой стаканчик на стол и внимательно посмотрел на Олю:

— Позволите задать вам несколько вопросов?

— Конечно.

— Хотел бы узнать ваше мнение о конференции. Что понравилось, что не понравилось. Стоит ли делать подобные мероприятия на регулярной основе? Вы активно участвовали в обсуждениях за круглым столом, высказывали интересные суждения. Так каково общее впечатление?

— Замечательное, — Оля посмотрела на своего визави. — Обмен опытом — это всегда очень полезно, к тому же интересно было узнать о региональных особенностях. Иногда мы получаем заказы с периферии, что-то делаем, не получается, не можем понять почему. А оказывается, мы просто не учитываем местные особенности.

Он слушал внимательно, неторопливо пил кофе, а потом задал следующий вопрос:

— Если мы повторим нечто подобное через год, какие вопросы, с вашей точки зрения, стоит включить в программу? Я имею в виду, что мы не охватили в этот раз?

— Ой, я так сразу и не скажу, — Оля немного смешалась. — Надо подумать.

— Подумайте, — согласился он и перешел на другую тему. — В последние годы ритм жизни стал настолько сумасшедшим, что не успеете оглянуться, как снова окажетесь здесь. Удается выкраивать свободное время?

— С трудом, — призналась Оля и через минуту с удивлением обнаружила себя рассказывающей о его нехватке, о том, что хочется просто сходить в кино и что снег за городом совсем не такой, как в Москве. За городом елки сказочные и сугробы настоящие.

А мужчина напротив пил кофе и, когда перерыв подошел к концу, положил перед Олей визитку:

— Мои координаты. Когда определитесь с программой для следующего года.

Она протянула ему свою. Обмен визитками — неотъемлемая часть делового этикета.

Оля допивала кофе и провожала взглядом высокую фигуру. «Махаон», — мелькнуло в голове. И пусть он был вовсе не клиент, а даже наоборот — почти руководитель, это ничего не меняло. Тот самый редкий вид — воспитанность, безупречные манеры, уважение к собеседнику и что-то еще, неуловимое.

С «махаонами» по работе Оля пересекалась всего несколько раз, обычно они общались через уполномоченных сотрудников, и всегда, когда это случалось, чувствовала некоторую зачарованность.

«Махаоны» — это даже не определенный тип поведения, это класс.

Класс мужчины.

* * *

Тосю уже давно пора брать в операционную, но Денис все тянул — перестраховывался, натаскивал в поликлинике. А теперь — самое время. Чем-то занять голову. Хоть чем-то. Чем угодно.

По первому разу в операционной в девяти из десяти случаев сразу ясно, получится из человека хирург или нет. В Малине хирург обнаружился, и это Дениса неожиданно сильно обрадовало. Привязался к парню, чувствовал ответственность, да и гордость не давала спокойно жить: раз уж взял интерна, надо воспитать и выучить как следует. Получилось. Будет из Антона толк.

После операции Тосю было не унять и не заткнуть. Денис прекрасно понимал его чувства — свою первую операцию помнил так, будто была вчера. Но эта восторженность почти ощутимо колола в боку. Тот же детский восторг, что у Никиты, когда они ехали с пейнтбола. И тот же пиетет к хирургическому инструментарию.

Как ты там, малыш?

* * *

— Этого не может быть.

— Я очень сожалею.

— Засуньте свои сожаления знаете куда? — Оля вдруг поняла, что сейчас начнет кричать. — Как такое могло произойти, скажите мне?

— У нас была сдача нормативов, — в пятый раз за последние двадцать минут начал объяснять тренер, — Никита их не сдал, поэтому мальчика пришлось отчислить из группы.

— Он не сдал, потому что не мог по состоянию здоровья. У него перелом еще не сросся.

— Я знаю, — ответил тренер, — но к сожалению…

— Вы хотите сказать, что на больничном только мой сын? — Оля резко прервала собеседника. — Он один не явился на сдачу?

— Нет, почему же, еще несколько мальчиков болело простудой, но все они восстановились и прошли аттестацию. Остался только Никита, но так как у нас в группе превышен лимит детей, то…

— На сколько?

— Что на сколько?

— Насколько превышен лимит?

— На одного человека.

— Ясно, — Оля смотрела, как постепенно лицо тренера становится розовым, потом красным, потом свекольным. — Лимит превышен ровно на того ребенка, которого вы взяли несколько месяцев назад, того самого, сломавшего моему сыну руку, так? И сейчас все очень удобно получилось, правда? Мы не смогли сдать нормативы, нас отчислили. Никаких проблем. И «нужный» мальчик остался в группе, да и с лимитом все в порядке. Только что делать нам, скажите?

— Никита — очень способный ребенок, — Оля была неудобным собеседником, да и тренер явно нервничал, чувствуя свою вину, он теребил в руках пластмассовый свисток. — Но сейчас мальчик все равно не может играть из-за полученной травмы. Поверьте, ничего не потеряно, он придет на следующий год, просто в другую группу и продолжит так же гонять мяч.

— На следующий год? А когда у вас начинается следующий год? В августе? В конце лета? Сейчас еще зима. Он к марту будет в полном порядке. Мы пропустим год — целый год тренировок, вы же это понимаете лучше меня! — Оля все же перешла на повышенный тон. — Куда он придет? К своим друзьям, с которыми уже три года играет в одной команде? Нет! В чужой сложившийся коллектив, да еще неясно, как там с лимитами. Едва ли недобор…

Она пытливо смотрела на тренера. Ответ знали оба.

— Ну, кто-то может покинуть секцию… — промямлил он.

— Покинуть! — усмехнулась Оля. — После четырех лет усиленных тренировок покидают не так, как в первый год. Просто появился мальчик, которого нужно было устроить, и это сделали. За счет другого ребенка — моего сына.

— Мне очень жаль, — тихо проговорит тренер.

— Мне не нужна ваша жалость, — выплюнула Оля и, выйдя из зала, громко хлопнула дверью.

Ее трясло.

Это когда-нибудь закончится? Вот это все, что случилось с ней после Нового года? Бесконечная полоса проблем.

Никита начал ходить в школу. Повязку еще не сняли, от физкультуры было освобождение, трудом он заниматься не мог, но русский язык, математику, чтение посещал исправно. Вот только результаты не радовали.

Олю уже вызывали в школу по поводу проблем с успеваемостью, она оправдывалась, ссылалась на полученную сыном травму и стресс, делала ставку на возобновление тренировок. Может, горячо любимый футбол что-то изменит?

Смотреть на тоску сына было невозможно, сердце сжималось, глядя, как он упорно читает медицинские справочники — цепляется, наплевав на математику и английский язык.

«Мне нужна твоя помощь. С Никитой».

«Скальпель с собой не брать?»

«Только пряники».

Как же тяжело дышать…

Вечером, когда Оля зашла в детскую выключить свет, Никита сказал:

— Мам, мне Петька звонил, с футбола. Они уже сдавали нормативы.

— Правда?

— Да, — вздохнул Никита. — А я столько пропустил.

— Ничего, нагонишь.

— Ты так думаешь?

— Обязательно, — уверила Оля сына, села на кровать и погладила его по голове.

— Мам, надо, наверное, в секции сказать, что я поправлюсь и сдам.

— Конечно. Скажем.

— Может, у тебя получится завтра?

— Завтра? — Оля мучительно думала над ответом. Она поняла, что не сможет сказать правду. — У меня завтра очень занятый день, столько срочных заказов навалилось — не переделать. Но я, как только освобожусь, сразу же поеду. Договорились?

— Договорились.

* * *

Он не побежал ее встречать в первый же четверг, хотя очень хотел. Это все от неуверенности и от не очень удачного знакомства. И что бы там ни говорил Денис Валентинович, Тося считал тот вечер со стихотворным выступлением для себя провальным, поэтому думал, чем перекрыть первое впечатление. И пока думал, оно само пришло. Во-первых, зачет. Нет, с зачетом он, конечно, влетел конкретно и после разговора с шефом подумал даже, что легко отделался. Другой на его бы месте точно выгнал, но Ярославе знать об этом необязательно. Можно просто сказать: «Сдал на днях зачет», а потом добавить так, между делом, «еще в операционной пришлось попотеть». И сразу на первое место выйдет, что он врач, а не балабол-частушечник.

Операция. Это было непередаваемо. При воспоминании о том, что он был ТАМ, ассистировал, безошибочно, до сих пор охватывал восторг.

И Денис Валентинович…

Да, это не рифмы глупые про пациентов сочинять. Это дело. «Дело, которому ты служишь» — любимый роман бабушки, тоже про врача. Надо прочитать. И потом блеснуть перед Ярославой своей эрудицией.

Пока интерн строил грандиозные планы, время от времени потирая замерзший нос, Ярослава, закончив занятие, вышла из подъезда и направилась к метро. Тося чуть не пропустил ее и нагнал уже за углом.

— Привет, — сказал он, пристроившись рядом.

Девушка едва оглянулась и прибавила шагу. Антон понял, что она его не узнала.

— Ярослава, не беги, поскользнешься и упадешь, и окажешься в травме, — черт, совсем не то говорит. — Меня Изольда Васильевна попросила тебя проводить.

— Изольда Васильевна? — девушка наконец остановилась и обернулась.

— Ну да, — соврал и не покраснел, только нос от мороза, наверное, малиновый.

— Откуда ты знаешь про Изольду?

— Ну как же… мы же встречались… ну, на поэтическом вечере… — вот теперь и щеки малиновые, и уши.

Ярослава впервые внимательно посмотрела на своего собеседника, начала узнавать, а потом вдруг широко улыбнулась:

— Не отобрали для сборника?

Тот хмыкнул:

— Для сборника — нет, но нам, врачам, это не обязательно.

— А что для вас обязательно?

— Быть хорошим доктором, — серьезно ответил Тося.

Он проводил ее сначала до метро, потом сказал, что не может не оправдать доверия Изольды Васильевны и по такой темноте должен довести до дома. И оказалось, что у них общая ветка метро, и живут они всего в трех станциях друг от друга. Пока ехали, Тося все время болтал какую-то ерунду, потому что про операцию похвалиться удачного момента никак не подворачивалось. Зато Ярослава этой ерунде смеялась, а он смотрел на ее выбившиеся из-под шапки яркие рыжие пряди.

Ярослава, Слава, Славочка…

Антон очнулся только, когда услышал:

— Вот здесь я живу. Спасибо, что проводил.

— Я и на следующей неделе провожу, нельзя же подвести…

— …Изольду Васильевну, — с улыбкой закончила девушка.

— Вот именно, — подтвердил Тося.

* * *

Белая гламурная иномарка была припаркована аккуратно поперек его машины, полностью перекрывая выезд. На приборной панели, рядом с кивающей собачкой, красовался номер телефона владельца. Придется общаться.

— Вы заблокировали меня на парковке, — произнес Денис, как только в трубке перестали звучать гудки.

— Ой, извините! — отозвался телефон женским голосом. — Сейчас-сейчас, уже бегу.

Вменяемый человек — это большой плюс по нынешним временам. Пока хозяйка белой хонды бежит, можно прогреть мотор и стряхнуть снег.

— Извините еще раз, — раздалось за спиной, когда Дэн сметал снег с заднего стекла. — Я сейчас заведу машину, пару минут подождете?

Он обернулся. Красотуля в белой, под цвет авто, шубке. Кивнул.

— Я спешу, но две минуты погоды не сделают. Подожду.

Девушка быстро нырнула в машину, которая тут же отозвалась урчанием двигателя. А хозяйка хонды вернулась к Денису.

— А я вас знаю.

— В самом деле? — Дэн не успел сесть в свой автомобиль, и теперь пришлось поддерживать разговор.

— Да. Вы доктор Батюшко Денис Валентинович. Он же Батя. Хирург, уролог-андролог и человек-легенда.

Денис, наклонив голову, разглядывал свою визави. Она даже сделала полшага навстречу, чтобы ему смотреть удобнее было. В своей неотразимости девушка явно не сомневалась.

— Коллега? — скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Да, я невролог, работаю здесь второй месяц. Странно, что мы с вами ни разу не встречались, верно? Но я очень рада наконец-то познакомиться, пусть и таким образом.

Картина прояснилась. Машину она приперла не случайно, а точно зная, кому транспортное средство принадлежит. Наболтали, значит, уже, наплели с три короба.

— Теперь придется как-то компенсировать доставленные неудобства, — девушка махнула рукой в сторону автомобиля. — Чашка хорошего кофе и приятная компания станут достаточным искуплением вины?

Она совершенно не тушевалась и смело брала инициативу в свои руки. И теперь смотрела выжидательно. Красотуля хочет фирменного обаяния доктора Батюшко. И фирменного же секса в перспективе.

Они смотрели друг на друга, не таясь. Изучали.

Блондинка. Фигура вроде ничего. Можно. Если поставить в коленно-локтевую, чтобы были видны только светлые волосы, прикрыть глаза и ни о чем не думать. Что-то из мелькнувших мыслей, наверное, отразилось на его лице. Губы девушки приоткрылись, и выражение глаз стало иным. В них читался интерес, даже возбуждение.

И все это не то.

Коленно-локтевая не годится — Денис с Олей эту позу не практиковали. И оттенок волос не тот — крашеные, с желтизной. И ноги короче. И вообще…

Ничего не выйдет, красотуля. У меня уже есть девочка. Красивая, умная, ласковая. И мальчик есть — любознательный и забавный. Полный комплект, словом. Я их, правда, отпустил, потому что так лучше. Но от этого они моими быть не перестали.

— Извините, я спешу.

— Тогда, может быть, в другой раз… — нерешительно, после паузы, ему в спину.

Денис лишь качнул головой, садясь в машину.