Первый взгляд на мужа заставил Кимбру задохнуться, словно выброшенную на берег рыбку. Мысленный образ, который она лелеяла в памяти, превратился в бледную тень реального Вулфа. Без доспехов и шлема, в рубахе, он тем не менее казался более громадным, мощным и мужественным.

Еще он выглядел неухоженным, словно все это время спал в одежде (так оно, без сомнения, и было). Ему не помешало бы сбрить недельную щетину, вымыть голову, причесаться. Пожалуй, больше всего Вулф напоминал сейчас сказочное лесное существо, какого-нибудь гоблина или лешего.

— Ты! — процедил он сквозь стиснутые зубы.

И все.

Кимбра подумала, что так оно лучше. Она бы не смогла вынести грубо брошенных в лицо обвинений, заслуженных и все же несправедливых, потому что не совершила ничего дурного, а если и совершила, оно не может перевесить сделанное ею добро.

— Мне пришлось! — крикнула она. — Две жизни были на ставке, пойми! — Кимбра помедлила, вспомнила молодого купца и торопливо продолжала, радуясь тому, что Вулф не пытается ее остановить. — Михайла ни в чем не виноват! Он не знал и не знает о твоем запрете. И Надя не виновата! Если хочешь наказать, наказывай меня одну!

Умолкнув так же внезапно, как заговорила, Кимбра бессильно уронила руки и ждала. Вулф должен понять, думала она. Ради всего, что у них было, ради наслаждения, которое они делили, и клятвы, которую он дал тогда в темнице — что не обидит ее.

— Я тебя предупреждал, — сказал ярл с бесстрастным видом, обычным в минуты особенно яростного гнева. — Я дал тебе шанс исправиться, и не один. Похоже, я слишком долго играл в великодушие. — Он пожал плечами и скривил губы в усмешке. — Ты не оставляешь мне выбора, Кимбра.

Она могла вынести все, кроме безмерного разочарования в голосе мужа. Разочарование и решимость отражались в его позе, в лице, во взгляде. Было совершенно ясно, как он намерен поступить.

Никто никогда не бил Кимбру. Она не испытала этого, но знала, что люди чувствуют не только физическую боль, но и унижение. Она была уверена, что до конца жизни не простит Вулфу, если он поднимет на нее руку.

— Ты… — начала она, но не нашла слов и умолкла.

Душевная боль нарастала, становилась такой сильной, что перехлестнула бы через самую высокую стену, какую она ухитрилась бы мысленно возвести.

— Ты… не… посмеешь… — произнесла Кимбра онемевшими от ярости губами.

Вулф был заметно озадачен. Вряд ли он ждал от нее отпора в такую минуту. Но его лицо осталось решительным, и он двинулся вперед.

— Это послужит тебе уроком, Кимбра. Когда наша жизнь вернется в обычную колею, ты уже не совершишь такой глупости. Последняя капля переполнила чашу гнева.

— Глупости?! Глупости? Что глупого в том, чтобы врачевать людей? Что глупого в том, чтобы доверять собственному суждению? Не ты ли, уезжая, просил меня присмотреть здесь за всем? Хотелось бы мне знать, что ты имел в виду! Как бы тебе понравилось вернуться домой и узнать, что и мать, и нерожденный младенец мертвы только потому, что твоя жена не посмела пройти четверть мили до города? Или тебя не волнует, что мне пришлось бы жить дальше с таким грузом на совести? Если тебе все равно, подумай, кем бы я предстала в глазах твоих людей!

На этот раз Вулф был по-настоящему ошеломлен. Глядя в его растерянное лицо, Кимбра чуть было не разразилась истерическим смехом, потом чуть не разрыдалась, но, к счастью, сумела удержаться и от того, и от другого. Сейчас это было неуместно. Она не знала, что предпринять, поэтому сделала первое, что пришло на ум: схватила что-то со стола и швырнула мужу в грудь. Издав чмокаюший звук, оно отлетело, покатилось по полу и оказалось мячиком свежего творога в тонкой тряпице. Некоторое время Вулф молча его созерцал, потом перевел взгляд на Кимбру. На его лице было теперь совсем иное выражение.

— Когда я впервые тебя увидел, то подумал: ее бы вывалять в грязи, — сказал он тоном светской беседы.

— П-почему?

— У тебя был вид не от мира сего, слишком ухоженный и приглаженный, так что руки чесались посадить на все это совершенство хоть пару пятен.

Вулф огляделся, присмотрел на ближайшем столе кринку, в которую обтекал творог, поднял и выплеснул содержимое на Кимбру. Ей и в голову не пришло отскочить, она лишь жалобно пискнула и уставилась на свою промокшую одежду.

— Ну, знаешь!..

Она схватила сочащийся медом кусок сот и бросила Вулфу прямо в лицо. Бросок оказался метким, соты приклеились к щеке, и ему пришлось их отдирать.

— Вижу, тебе понравилось, — заметил он невозмутимо и пошел к ней, не удосужившись отереть лицо.

Мир ненадолго перевернулся с ног на голову, а потом Кимбра приземлилась на кучу мешков с мукой. Она сделала попытку подняться, но драгоценный супруг навалился сверху, поймал и как следует прижал ее руки.

— Попалась, женушка!

Попалась? Вот еще! Это только начало. Она покажет самонадеянному викингу, что такое настоящая англичанка. Он узнает, из какого она теста. Из такого, что ему не по зубам!

Но прежде нужно было вырваться, и Кимбра вырывалась изо всех сил, упираясь каблуками в мешок. Неожиданно мешковина треснула и мука выплеснулась фонтаном, запорошив их обоих.

Когда белая метель улеглась, перед Кимброй открылось лицо мужа. Липкая от меда щека была теперь сплошной мучной маской, на которой моргал серый глаз в белой оторочке ресниц. Кимбра схватилась за живот.

— Ах, тебе смешно?!

Ей и в самом деле было смешно, но потом вспомнилось, как долго она ждала, как боялась за него и как рада была увидеть, невзирая ни на что. Глупо было тратить время на подобную чепуху, когда им следовало бы…

На ее голову с громким бульканьем полилось молоко. Целое море молока из ведра, которое некстати оказалось в пределах досягаемости неугомонного Вулфа. Оно насквозь промочило Кимбру, и без того уже густо пахнущую сывороткой, запорошенную мукой. Вулф от смеха свалился в корчах, тыча в нее пальцем.

Кимбра нырнула к корзине с яйцами и с воинственным криком принялась метать их в мужа. Белки и желтки смешались в черных нечесаных волосах, потекли на одежду, превращая муку в густую, клейкую массу.

Насладившись зрелищем сполна, Кимбра повернулась было к полкам с другими продуктами, но была ухвачена за подол, повалилась обратно на многострадальные мешки и, ослепленная новым фонтаном муки, временно выбыла из сражения. Ей удалось проморгаться как раз тогда, когда Вулф уже подкрадывался с пригоршней ежевики.

— Куда? — зарычал он, когда она рванулась в сторону. — Ну-ка открывай рот!

Кимбра была ошеломлена, но Вулф вложил ягодку между ее губ. Она разжевала и проглотила ее под его пристальным взглядом. Вот оно, обещанное наказание, подумала Кимбра: ярл, сидя среди чудовищного кавардака, который они учинили, кормит свою строптивую супругу с рук.

А потом ягоды были забыты, губы потянулись к губам. Кимбра застонала от облегчения, желания и удовольствия. Щетина кололась, царапала нежную кожу подбородка, руки скользили по телу жадно, но осторожно.

— Только Один знает, как я соскучился!

— А я!..

Кимбра дотронулась до штанов Вулфа, схватилась за пояс, забывая застенчивость. Он завернул подол ее платья до талии.

— Когда-нибудь я не стану спешить… — начал он.

— Когда-нибудь, но не сейчас! — взмолилась она.

Вулф приподнялся, посмотрел Кимбре в лицо, провел кончиком пальца по кромке густых ресниц, изящной округлости щеки, линии подбородка, помедлил на припухших от поцелуев губах. Прикосновение было легчайшим, чтобы не разбудить. Сожаление боролось в нем с гордостью: мужчине приятно сознавать, что женщина совершенно опустошена после близости с ним, но что, если он переусердствовал?

В кухне было теперь очень тихо. Вулф откинулся на спину, вздохнул, заглянул в себя в поисках бешеной ярости, что вскипела в нем сразу после возвращения, когда он узнал, что Кимбра покинула крепость и к тому же в одиночку. Он оказался тогда перед суровой необходимостью сдержать свое слово и подвергнуть ее наказанию. Он напомнил себе, что это его долг, а долг не исполняют в гневе. Только так ему удалось совладать с собой. Но вот от ярости не осталось и следа, и он ничуть об этом не жалел.

Если своим попустительством он уронил себя как ярл, так тому и быть. Впервые в жизни Вулф был счастлив ненадолго остаться просто мужчиной и мужем.

Он вспомнил, с каким лицом Кимбра швырнула в него творожным мячиком, и улыбнулся. Его прекрасная англичанка и близко не стояла с кротостью и послушанием. Неудивительно, что Фрейя взялась ей покровительствовать — ведь душа у нее под стать богине и воительнице. Она и в постели была неподражаема. Если боги занимались любовью, их наслаждение было именно таким, какое испытал сегодня он, — долгим и столь мощным, что вся жизнь, казалось, выплеснулась из него вместе с семенем. За такую страсть он мог бы покорить для Кимбры весь мир.

Ход мыслей Вулфа был прерван мерным негромким звуком. Он приподнялся и огляделся. Непросто было разглядеть что-то среди окружающей неразберихи, но наконец он заметил кувшин, из которого ползли на пол остатки патоки. Должно быть, они опрокинули его во время сражения… или позже, в другой битве, одной из тех, где они были до того достойны друг друга, что неизменно сводили ее вничью.

До кувшина удалось дотянуться, не вставая, но потом Вулф все-таки поднялся. Кимбра спала на боку, подогнув одну ногу и подложив ладонь под щеку. Она вся была покрыта мукой из разорванного мешка, которая лишь местами перемежалась пятнами, в том числе от ежевики. Вулф выглядел и того хуже: яйца пополам с мукой и капли меда с лица образовали на одежде немыслимую мешанину.

Оглядев себя, он тихонько засмеялся. Образцовая пара, ничего не скажешь! Прекрасный пример для подражания. Совокупляются в разгромленной кухне прямо на мешках с мукой.

Поразмыслив, он поднял Кимбру.

— Что ты делаешь? — спросила она сонно.

У нее был забавный вид, и Вулф засмеялся снова.

— Не забывай, обычно в этом помещении готовят еду. Скоро ужин.

Несколько мгновений она смотрела, озадаченно морща лоб, потом ахнула, залилась краской.

— Поверить не могу, что мы это делали! Что на нас нашло, скажи на милость? На кухне! Теперь каждый будет знать, что ярл и его супруга…

— Кимбра!

Она сокрушенно вздохнула.

— Все прекрасно знают, что мы этим занимаемся.

— Да, но не на кухне же! Не на мешках с мукой! Кто-нибудь мог заглянуть и увидеть!

— Заглянуть? — Вот это уже было из области фантазии. — Они думают, что я расправляюсь с тобой, и рады-радешеньки держаться отсюда как можно дальше. Узнав, как все обернулось, люди возблагодарят богов.

— Надеюсь, никто ничего не узнает! Пусть думают, что мы просто поговорили…

Кимбра обвела кухню взглядом, и на лице у нее отразилось сомнение. Вулф подумал, что сам Локи не натворил бы такого, случись ему здесь бесчинствовать. На мешках остался четкий отпечаток, недвусмысленно говоривший о произошедшем.

Кимбра уткнулась в грудь мужа, и тот, смеясь, вынес ее за порог. Он думал о том, что настало время познакомить прекрасную англичанку еще с одним способом получения удовольствия.

В жилище они пробыли ровно столько, сколько потребовалось, чтобы захватить все необходимое. Все так же в объятиях Вулфа Кимбра проделала путь до «задворок» крепости, к сооружению, уже давно возбуждавшему ее интерес. Формой оно напоминало осиное гнездо, наполовину погруженное в землю и сложенное из плоских камней.

— Зачем мы здесь? Это ведь баня, верно?

— Место, где ты еще ни разу не была. — Вулф отворил низкую дверь, вошел, сложившись чуть ли не вдвое, и начал спускаться по каменным ступенькам. — Можно узнать почему?

— Ты будешь смеяться…

— Не думаю! Рассказывай.

— Однажды в Холихуде остановился странствующий монах, брат Чилтон. Он бывал в Норвегии, много о ней рассказывал и в том числе упоминал про баню. По его словам, только нечестивцы способны выдержать ее жар, потому что заранее готовятся гореть в аду.

— И ты поверила?

— Нет, но взяла на заметку, что в бане ужасно жарко.

— Совсем не обязательно. Мы начнем с малого. — Вулф ущипнул Кимбру губами за мочку уха. — Потому что это твой первый раз.

По спине у нее прошла сладкая дрожь. Кимбра отлично знала, что Вулф обдуманно будоражит в ней память о брачной ночи, и все равно в очередной раз попалась на удочку. В руках этого человека она становилась податливым воском.

Руки Вулфа. Такие большие, ладно скроенные под рукоять меча, закаленные в сражениях, продубленные на ветрах, потемневшие от загара. Но как осторожно они опустили ее на земляной пол!

Кимбра с любопытством огляделась. Каменные стены сужались кверху, открываясь наружу узким отверстием, прямо под которым, то есть в самом центре, стояла железная печурка с трубой, выведенной почти в самое отверстие. Рядом лежало несколько десятков круглых камней такого размера, чтобы удобно умещались в мужскую ладонь. Позади печурки прямо на пол были настланы гладко выструганные доски, по всему периметру шли широкие полки из таких же досок, и все помещение пахло сосной.

Пока Кимбра озиралась, Вулф присел перед печкой, отворил дверцу и начал наполнять ее дровами.

— Раздевайся, — бросил он через плечо.

Когда дрова как следует разгорелись, он закрыл дверцу печурки на засов. Другой заложил на двери бани. В помещении наступил бы кромешный мрак, если бы не отблеск потрескивающего в печурке пламени. Когда глаза привыкли к полумраку, Кимбра заметила, что Вулф снимает всю одежду до нитки, обувь тоже. Оставшись обнаженным, он сладко потянулся. Потом вернулся к печурке, поправил поленья и добавил еще пару штук. Все, что бы он ни делал, получалось легко и по-своему грациозно. Взгляд так и тянулся к контурам его тела, напрасно Кимбра старалась отвлечься на окружающее.

— А разве… — Губы пересохли, пришлось их облизнуть. — Разве дров не достаточно?

Вулф обернулся, черная грива перепутанных волос мотнулась по плечам. Увидев, что Кимбра все еще не раздета, он был заметно удивлен.

— Если останешься в одежде, получишь тепловой удар.

Она все никак не решалась последовать совету. Тогда он подошел, приподнял ее лицо за подбородок и всмотрелся в него, насколько позволял полумрак.

— В чем дело?

Она не нашлась, что ответить. Не объяснять же, что вдруг, ни с того ни с сего, ее охватило ужасное смущение? Жизнь вынудила ее создать свой особенный внутренний мир и укрыться в нем в поисках покоя и безмятежности. Вулф разрушил все это, столкнул ее в водоворот ощущений и чувств, таких бурных, что ей едва удавалось оставаться на плаву и противиться силе течения. Он изучил ее так досконально, что она стала совсем беззащитной. Да взять хоть этот вечер! За час она прошла путь от страха к гневу, от гнева к страсти. Что еще он для нее приготовил?

Она была опустошена, растеряна. Она предвкушала…

— Кимбра!

Девушка продолжала молчать, не сводя с него взгляда. Вулф увидел темные круги у нее под глазами, вспомнил свои намерения в тот момент, когда вошел в кухню, и устыдился сам себя. Его жена не один час провела у постели роженицы, ей требовался хороший отдых, а не его ненасытное вожделение.

— Увидишь, после бани тебе станет лучше.

Приняв молчание за согласие, он быстро и ловко раздел Кимбру, мимолетно удивившись тому, что платье спереди порвано. Он понятия не имел, когда это сделал. В любом случае прореха говорила о том, с какой яростной страстью он набросился на Кимбру, и решимость держать себя в узде укрепилась.

Тем временем температура в бане заметно повысилась. Делая глубокий вдох, Кимбра поперхнулась и сказала:

— В самом деле… как жарко!

Между грудями скопились капельки пота.

— Что-нибудь не так? — спросил Вулф, расслышав в ее голосе тревогу.

— Нет, все в порядке.

Кимбра не могла думать ни о чем, кроме того, как совершенно тело ее мужа. Когда он отвернулся зачерпнуть ковшиком воду из ушата, взгляд последовал за ним, словно прикованный. Хотелось смотреть и смотреть, как бугрятся мышцы под гладкой кожей, как они перекатываются при каждом движении.

Шипение заставило Кимбру вздрогнуть.

— Мы предпочитаем баню сауне, — объяснил Вулф, увлекая ее к скамье. — Влажная жара лучше сухой, прогревает до самых костей.

Кимбра машинально кивнула. Густое тепло полуподземного помещения постепенно просачивалось сквозь поры внутрь, обволакивало и расслабляло. Внешний мир казался не ближе, чем звезда, сиявшая над вытяжным отверстием. Она снова, теперь осторожнее, сделала глубокий вдох, наполнив легкие запахом сосны.

Голова вдруг закружилась.

— Ложись!

Кимбра услышала голос словно из бесконечной дали, но подчинилась не раздумывая. Вулф повернул ее на живот, лицом к печурке, чтобы отвлечь мерцающим отсветом пламени. Звякнуло стекло, по бане поплыл приятный аромат, который Кимбра не смогла определить.

— Пачули, — сказал Вулф. — Восточная пряность.

У Кимбры вырвался невольный стон удовольствия, когда его руки, смазанные душистым маслом, заскользили по плечам и спине, разминая мышцы. По мере того как они двигались, отступала усталость долгого дня.

Вулф уделил должное внимание бедрам, ягодицам и ногам Кимбры, а когда добрался до их внутренней поверхности, то заставил ее извиваться от удовольствия. Тихие стоны, раз за разом срывавшиеся с ее губ, стали громче, когда он начал массировать ступни и по очереди сгибать пальцы.

— Лучше? — спросил он, повернув ее на спину и заглянув в затуманенные глаза.

— Гораздо! А что теперь? Моя очередь?

Кимбра ощутила, как огонь желания побежал по ее жилам. При мысли о том, как она пройдется скользкими руками по всему телу мужа, он вспыхнул еще жарче.

— Позже…

Она зачарованно следила за тем, как Вулф налил в ладони масла, растер и положил их ей на талию.

— Я говорил тебе когда-нибудь, что ты мое сокровище?

— Только в ту ночь, когда вы с Драконом напились.

— Вот еще, напились! Мы просто…

— Позволили себе капельку лишнего? — подсказала Кимбра.

Вулф посмотрел на нее неодобрительно.

— Самую малость переборщили?

— Ну хорошо, хорошо! — согласился он смеясь. — Мы напились. Но это совсем не обязательно, чтобы счесть тебя сокровищем. Ты прекрасна, Кимбра!

— Было время, когда я безмерно устала быть прекрасной…

Дремотный голос Кимбры прервался, когда ладони мужа скользнули выше, на грудь. Подушечки пальцев кругами двинулись по напряженным соскам. Кимбра ощутила, что выгибается дугой.

— А почему ты устала быть прекрасной?

— Это… это только все… Вулф, прошу тебя!

— Только все?

— Усложняло! Прошу!!!

— Если бы ты знала, как мне нравится тебя ласкать! Да ты и сама должна это чувствовать… например, когда я внутри. Как это ни трудно, я держусь до тех пор, пока и ты не будешь готова. Вспомни, как я погружаюсь в тебя все глубже, туда, где тебе особенно приятно…

Кимбра извивалась под его руками, возбужденная мысленными картинами, распаленная прикосновениями. Едва сознавая, что делает, она царапала напряженное бедро мужа.

— Вулф, такие игры имеют оборотную сторону! С тем же успехом ты можешь из кошки оказаться мышкой! Ты знаешь, как умеет мстить женщина!

Руки легли между ног, прикасаясь так легко и нежно, что Кимбра почти ничего не ощущала, пока палец не скользнул внутрь. Несколько движений, несколько касаний снаружи — и она извилась в спазмах наслаждения. Они не успели еще утихнуть, как Вулф поднял ее и усадил лицом к себе на душистые сосновые доски.

— Вот теперь твоя очередь!

Сухожилия на его шее натянулись от усилий отдалить миг разрядки, руки напряглись. Кимбра начала покачиваться. Все ее ощущения были обострены. Казалось, она заполнена до отказа, но двигаться было легко и свободно.

Вулф со стоном откинул голову. В полумраке его кожа на шее и плечах влажно блестела, блестели и глаза из-под полуопущенных век.

— Мне нравится баня… — прошептала Кимбра.

Ее бедра двигались во все возрастающем темпе. Она ощутила, как мужская плоть пульсирует внутри, требуя дать ей волю, ощутила и то, как Вулф напрягся, желая продлить удовольствие. Чтобы он утратил над собой контроль, она напрягла бедра, сжала его сильнее.

Ее имя, сорвавшись с его губ, прозвучало и как проклятие, и как благословение. Он словно взорвался внутри, содрогаясь с такой силой, что скамья заходила ходуном. Ее ответный взрыв был не слабее. Двойной крик наслаждения пронзил душистый полумрак, и земля, в ладонях которой покоилась баня, благосклонно выслушала его.