На рассвете Вулф был разбужен диким воплем. Тот еще не успел отзвучать, а викинг уже оказался на ногах. Спросонок он решил, что спальню атакуют, но это была всего лишь женщина в черном, тощая и весьма противная на вид.
— Викинги! — снова взвыла она, когда Вулф предстал перед ней с мечом в руке. — Северные дьяволы! Мы пропали!
— Что случилось? — сонно спросила Кимбра. Она уселась в постели с легкой гримаской боли и с минуту переводила взгляд с мужа на сводную сестру.
— Дора, это мой муж, Вулф Хаконсон! Он здесь в гостях, так что, сделай одолжение, веди себя как подобает.
У Доры остекленели глаза, в уголках рта появилась слюна. Накануне она заставила себя поверить, что подобное невозможно, ее презренный брат не мог опуститься так низко и заключить поенный союз с варварами. Ведь только потому, что его сестра-шлюха раздвинула ноги для одного викинга и родила ублюдка, совсем не обязательно идти на мировую. Но это случилось, а раз так, то она, Дора, снова проиграла.
Ну нет, этому не бывать! Она умнее, хитрее, более ловкая — она выкрутится. Порой, если хочешь чего-то добиться, приходится делать несколько попыток. Она выйдет в победители. Это попросту неизбежно. Но какова наглость!
— В гостях? — повторила Дора насмешливо. — В Хоукфорте? Ну и дела! А тысяча других, что устроились лагерем под стенами? Их тоже пригласят сюда? И с каждым мне вести себя как подобает?
Кимбра нашла, что счастье делает человека благодушным. Дора уже не раздражала, а скорее забавляла ее. Теперь, когда было на ком успокоить взгляд, ее можно было не замечать.
Кимбра вспомнила, как накануне проснулась и увидела Вулфа у постели с ребенком на руках. Он хотел отойти, но она окликнула. После долгой разлуки не хотелось отпускать его от себя ни на минуту. Вулф охотно остался на ночь и уснул не раздеваясь. Утром он принес ей дитя для кормления. Измученная родами Кимбра была безмерно благодарна за эту заботу.
Однако жестокий мир так и норовил вторгнуться в эту идиллию.
— Нет, в замке не найдется столько места, — сказала она мягко. — Но пир мы все-таки устроим. Хоук даст его в честь рождения племянника и заключения военного союза.
— Ах вот как, пир! За одним столом с викингами! Не могу поверить! А кто, скажи на милость, будет варить и жарить для этого? Да у нас и припасов нет! Впрочем, раз уж все по твоей вине, давай-ка вставай, хватит разлеживаться! Тебе всегда нравилось отираться на кухне, вот и…
— Вон!!! — взревел Вулф.
Дору вынесло за дверь, но Кимбра успел поймать полный ненависти взгляд. Она постаралась поскорее о нем забыть.
— Ты был великолепен, — со счастливым вздохом сказала она мужу и откинулась на подушки.
— Значит, ты и здесь отираешься при кухне? — осведомился муж и подмигнул. — А помнишь, какой разгром мы однажды учинили?
Кимбра помнила, потому что залилась краской. Вулф расхохотался и раскрыл ей объятия.
— Что такое? — возмутилась Мириам, заглянув в дверь. — Безобразие! Миледи еще не оправилась от родов! — Она окинула Вулфа строгим взглядом. — А вам, милорд, не помешало бы привести себя в порядок! Надеюсь, вы простите мою дерзость…
Викинг ухмыльнулся и потер ладонью подбородок. Он не брился с самого отплытия из Скирингешила.
— Я вернусь как можно скорее, элсклинг, — сказал он, чмокнул Кимбру в щеку и ушел.
— Что за чудесный муж! — вздохнула Мириам.
Сидя на деревянной скамье и обтекая каплями пота, Вулф разглядывал человека напротив. Кроме привычки бренчать оружием и скрытно вторгаться в чужие владения, Хоук не оставлял желать лучшего. Он был искренне заинтересован в благополучии своего народа, а как шурин и вовсе был что надо. Во-первых, все, что он делал, он делал ради Кимбры, и Вулф никак не мог поставить ему это в вину. Во-вторых, у Хоука была баня, по его словам, выстроенная под руководством одного русского бродяги. Нет, в самом деле, этот человек был весьма и весьма приятен.
Какое-то время Вулф размышлял над тем, что уже было достигнуто на пути к миру и что еще предстояло сделать.
— У нас непочатый край дел, — заметил он.
Хоук лениво плеснул из ковшика на горячие камни. Он был немало удивлен и обрадован тем, как быстро сближается с похитителем своей сестры. Они оба любили Кимбру, но совсем по-разному. По правде сказать, до недавнего времени Хоук был уверен, что существует лишь родственная любовь: к родителям, детям, близким. Все остальное он считал досужим вымыслом поэтов и романтиков. Но если случай с Вулфом и Кимброй был исключением из правила, то исключением счастливым.
— Нельзя заключить союз только на бумаге, — продолжал Вулф с нажимом. — Он никогда не будет достаточно крепок.
— Это верно, — согласился Хоук. — Надо оживить торговлю. В этом залог успеха.
— Не только. Что может быть крепче уз, что скреплены у алтаря? — Вулф помедлил и добавил: — Насколько мне известно, ты холостяк.
— Я не холостяк, а вдовец! — отрезал Хоук.
— Сочувствую, — сказал Вулф с неподдельной искренностью. — Но ведь жизнь продолжается.
— Ты не понял, — досадливо отмахнулся Хоук. — Мы были совершенно чужие люди, и когда жена умерла, это было избавлением. Тогда я решил, что больше не женюсь ни за какие деньги.
Дракон приподнялся на скамье, где до этого лежал в прострации, ожидая, пока излишества вчерашнего пира выйдут наружу через поры.
— И правильно! — одобрил он. — Не позволяй сбить себя с выбранного курса, потому что этот курс — самый разумный. Взгляни на Вулфа. Когда-то он был в здравом уме, но теперь… Он спятил сам и хочет, чтобы следом за ним спятили остальные! В холостяцкой жизни он видит личное оскорбление и готов переженить весь мир.
— Мне нет дела до всего мира, — ответил Вулф, искренне забавляясь. — А вот вас двоих не мешало бы женить.
— Не дождешься:
Дракон был возмущен до глубины души. Когда накануне за пиршественным столом они с Вулфом обсуждали возможную женитьбу Хоука, ему и в голову не пришло, что у брата еще более грандиозные планы.
— Меня тоже можешь вычеркнуть из списка, — сказал Хоук. — Одного раза более чем достаточно.
— Почему это? — не унимался Вулф. — Что плохого в браке… если, конечно, выбор сделан правильно? А как это будет выгодно для наших народов! Ты, Хоук, женишься на норвежке, а ты, Дракон, на англичанке. Даже самая оживленная торговля не сможет закрепить союз так, как прочный брак. Наверняка король Альфред захочет лично почтить своим присутствием ваше двойное венчание. — Он сделал эффектную паузу. — Я взял на себя смелость обратиться к нему с такой просьбой.
На него уставились две пары удивленных глаз.
— То есть как это?! — вскричал Хоук.
— Я отправил королю письмо, в котором обрисовал выгоды смешанных браков, твоего и Дракона.
У Хоука отвисла челюсть, лицо налилось кровью. Вулф мысленно отметил, что достаточно отомщен за долгие месяцы одиночества.
— Не трудись, — благодушно бросил он, когда шурин рванулся к двери, явно намереваясь перехватить гонца. — Мой человек отправился еще до рассвета. Его не догнать.
На самом деле послание содержало совсем другую просьбу. Вулф просил короля отдать приказ о расследовании случая с подложным письмом. Нужно было найти и обезвредить недруга на тот случай, если ему вздумается нанести новый удар. Но Хоуку этого знать не полагалось. Ему предстояло еще долгое время извиваться на крючке воображаемой женитьбы.
— Король Альфред не одобряет смешанных браков, — буркнул Хоук, тяжело опускаясь на скамью.
Это была заведомая нелепица: король всячески поощрял браки между своими людьми и дочерями союзников, зная, что это как нельзя лучше скрепляет любой альянс. Он мог разве что ухватиться за подобное предложение, а поскольку Хоук принес ему клятву вассальной верности, то из неопределенной возможности брак превращался в ужасную неизбежность. Брак! И притом с норвежкой! Возможно, ему даже не позволят самому выбрать невесту!
Хоук погрузился в угрюмое молчание, лихорадочно изыскивая хоть какой-нибудь способ выкрутиться.
— Какое счастье, что я никому не вассал! — воскликнул Дракон, пристально наблюдавший игру эмоций у него на лице.
Забыв о похмелье, он уселся на скамье. Он был искренне позабавлен тем, как ловко Вулф загнал шурина в ловушку, но про себя решил, что с братом надо держать ухо востро.
— Ты не вассал, это верно, — сказал Вулф. — Но ты же не хочешь поссориться с королем Альфредом? И со мной?
— Что?! — опешил Дракон. — И это благодарность за то, что я посеял в твоей голове семена этого дивного заговора? И за то, что намекнул на невиновность Кимбры? И за то, что — из чистого сострадания! — умолчал о том, что она беременна? Вот, значит, как ты платишь за добро?
Вулф вскочил так стремительно, что чуть не раскроил голову о потолочную балку.
— Что ты сказал?!
— А откуда ты узнал, как все было на самом деле? — полюбопытствовал Хоук, наслаждаясь растерянностью интригана викинга.
— Мне сказала Брита, одна рабыня-ирландка. Она подслушала ваш разговор за конюшней. Ты сказал, что поверишь в семейное счастье Кимбры, только если она расскажет о нем на палубе твоего корабля. Ведь так? У позорного столба Брита хотела все объяснить, но ее увели, не дав и слова молвить. Женщины думали, что так будет лучше. Вообрази, как она мучилась, зная, что Кимбра беременна!
— А она-то откуда знала? — вмешался Вулф.
— Самое смешное, что этого не знала сама Кимбра. А еще знахарка, лекарь!
— Действительно… смешно, — тупо произнес Вулф. — Почему же ты мне сразу не сказал?
— Чтобы ты не обезумел до весны. Представляешь, каково бы тебе было? Ты и без того не находил себе места.
Дракон был полностью прав. Вулф едва сумел дождаться выхода в море. Знай он, что Кимбра беременна, то непременно совершил бы что-нибудь опрометчивое, подверг бы риску свою жизнь и жизни своих людей. Брат избавил его от этого и заслужил благодарность — когда-нибудь в будущем.
— С чего это Брита призналась именно тебе, — спросил он с подозрением.
— Женщины ко мне тянутся, -скромно ответил Дракон. — Это обуза, но ничего, я терплю.
Хоук засмеялся, но тут же вспомнил об угрозах Вулфа и нахмурился.
— Так на чем порешим? — поторопил Дракон.
Вулф по очереди оглядел собеседников, уселся, откинулся на стену и заложил могучие руки за голову. Лицо его озарилось лукавой улыбкой.
— Это зависит от того, как вы будете себя вести.
Невзирая на жару, Хоук и Дракон обменялись взглядами, полными ледяного ужаса. Вулф еще больше развеселился и вернулся к жене в самом приятном расположении духа.
Кимбра сидела в постели, освеженная ванной, одетая, с забранными в жемчужную сетку волосами и со спящим ребенком на руках. Она оторвалась от счастливого созерцания ровно настолько, чтобы улыбнуться мужу. Ее улыбка могла бы похитить его сердце, если бы оно уже не было похищено.
Вулф очень изменился. От свирепого викинга, что накануне стоял на пороге, не осталось и следа. Он был отмыт до блеска, выбрит и разодет в пух и прах — в пурпурные одежды с позолотой. Отросшие волосы были прихвачены на шее лентой, открывая резкие черты красивого лица. В распахнутом вороте поблескивало ожерелье с волчьей головой.
Вторично глянув на мужа и заметив ожерелье, Кимбра непроизвольно поднесла руку к собственной ничем не украшенной шее. Вулф это заметил.
— Не этого ли тебе не хватает? — спросил он и протянул руку, которую держал за спиной.
В руке была шкатулка, в которой в Скирингешиле Кимбра хранила свои драгоценности, в том числе свадебный подарок мужа. Она достала именно его. Вулф приблизился, взял ожерелье и осторожно застегнул у нее на шее. Драгоценные камни на волчьей морде блеснули в солнечном луче.
Этот блеск заставил младенца открыть глаза. Они были не синие, как у Кимбры, и не серые, как у Вулфа, а голубые. Ребенок с забавной серьезностью уставился на отца. Тот коснулся крохотной ручонки. К его великому удовольствию, она сжалась вокруг пальца.
— Крепкий малыш!
— Ему нужно имя, — сказала Кимбра сияя. — Как насчет Хейкена?
Вулф был глубоко тронут тем, что она предложила имя его славного пращура, и уже готов был согласиться, когда малыш выразил свой протест оглушительным плачем.
— Можно, конечно, назвать его и Хейкеном, но рано или поздно он станет известен как Лайон. Разве он не ревет, как царь зверей?
Кимбра не стала протестовать. С некоторым трепетом, порожденным новизной задачи, она приложила ребенка к груди. Очень скоро он зачмокал. Наступила благословенная тишина.
— Невероятно! — прошептал Хоук, слушая, как бурно юный Хейкен выражает свое негодование.
Племянника только что мазнули по лобику священным елеем, и стены часовни задрожали от рева. Брат Джозеф зачастил, торопясь покончить с молитвой. Собравшиеся, равно англичане и норвежцы, мысленно подталкивали его. Обряд был закончен. Ребенка спешно вручили матери. На ее руках он успокоился.
— У него не легкие, а кузнечные мехи! — заметил священник, когда все начали расходиться.
Вулф нес Кимбру на руках: только при таком условии он позволил ей покинуть постель.
— И все-таки вы не упустили ни словечка, брат Джозеф, — благодарно сказала Кимбра.
Молодой клирик просиял улыбкой и покосился на Вулфа.
— Я рад, что услужил вам, миледи. Такая роль мне больше по душе, чем уговоры вернуться к законному супругу.
Невзирая на причину, по которой Вулф захватил священника с собой в Хоукфорт, Кимбра была рада, что именно он крестил ребенка. Он нравился ей не в пример больше, чем унылый отец Элберт, замковый капеллан. Тот был того же сорта, что и Дора, — должно быть, поэтому они проводили вместе столько времени. Уговорить его обязанностей в пользу брата Джозефа было нетрудно.
Крещение стало хорошим предлогом для нового пира. Хоты Дора охрипла, доказывая, что это преступная расточительность, Хоук созвал в гости всю округу, и не только. Главный зал не мог вместить всех, поэтому часть столов выставили во внутренний двор. Все они ломились от яств, что редко случается по весне. Среди гостей прошел слух, что кушанья готовились из запасов, которые викинги прихватили с собой для осады Хоукфорта, но все были достаточно тактичны, чтобы не упоминать об этом вслух.
Вулф вынес Кимбру к гостям на руках, усадил в кресло и сам занял место рядом. Хоук и Дракон уселись по бокам от них. Гости выстроились в длиннющую очередь, чтобы лично поздравить счастливых родителей и преподнести подарки. Король Альфред тоже прислал своих представителей и щедрые дары.
Поначалу Кимбра внимательно слушала представляющихся гостей, но их было так много, что она стала пропускать имена мимо ушей. К ее удивлению, всех занимал не только ее супруг-викинг, но и она сама. Наслышанные о ее уединенной жизни в Холихуде, о похищении и последующем браке, гости желали сами составить впечатление. Прежде такой ливень внимания стоил бы ей полного опустошения, но близкое присутствие Вулфа дарило поддержку и внутренний комфорт, так что Кимбра по-настоящему наслаждалась пиршеством.
В какой-то момент она заметила Олафа и поманила его. Разумеется, он был среди тех, кто явился осаждать Хоукфорт, но до этого дня всячески избегал Кимбру. Он и теперь подошел с заметной неохотой. Кимбра взяла широкую грубую руку и ощутила исходящие от Олафа стыд и раскаяние. Этому надо было положить конец.
— Я рада, что вы здесь, Олаф, — сказала она ласково. — Надеюсь, когда наш сын достаточно подрастет, вы согласитесь быть ему наставником.
Старый воин долго смотрел на Кимбру.
— Благодарю за доверие! — наконец произнес он.
Вулф, внимательно следивший за этой сценой, приказал, чтобы принесли еще одно кресло. Одноглазый смущенно уселся. Кимбра и Вулф с улыбкой переглянулись, окончательно ставя точку на истории с «бичеванием».
Пиршество еще шумело вовсю, когда ярл Скирингешила отнес супругу в спальню. Он мог бы вернуться к гостям, но предпочел остаться со спящей Кимброй. Вулф долго лежал рядом, опираясь на локоть и глядя в ее умиротворенное лицо. Они снова были вместе, они любили друг друга, и в это все еще верилось с трудом, а спящий в колыбельке ребенок казался настоящим чудом.
Вулф смотрел и ощущал, как рассасывается в груди тяжелый ком негодования и обиды на жизнь. Тот оставался в душе с тех самых пор, когда он, мальчишка, стоял среди руин родного города, у могилы родителей. Вулф сжился с этой тяжестью, научился не обращать на нее внимания, но знал, что она есть. Грубый незаживающий шрам. Сейчас, в мирной тишине спальни, он чувствовал, что исцелился душой.
Кимбра спала. Не прикасаясь, Вулф проследил кончиком пальца контур ее полных губ, провел по белой шее. Он хорошо помнил свое первое впечатление от Кимбры. Тогда он решил, что она слишком совершенна, слишком возвышенна, как статуя божества.
Он ошибся. Кимбра была женщиной из плоти и крови, истинным воплощением всего женского. В ней было все, чего недоставало ему, поэтому вместе они составляли совершенное целое.
Но и это было не все. Их счастливый брак стал залогом мира между двумя народами.