Ну вот и мой первый рабочий день. Чувствую себя молодым специалистом. Диплом есть, а опыта нет, и спросить-то не у кого, кроме собственной интуиции. Я не раз бывал в ситуациях, когда теории было много, а практики никакой. Так что не привыкать. Утром на выходе из дома я столкнулся с женщиной приятной наружности, ведущей за руку девочку лет трех. Девочка серьезно на меня посмотрела и сказала:

— Здравствуйте.

— Здравствуй, барышня! В садик?

— Нет, мы с мамой идем в бассейн.

Хорошее начало дня, у кого-то — это я, а у меня — это встреча с девочкой и ее мамой, которые идут в бассейн. Хороший знак.

Кабинет был готов к работе. Светлый и чистый. Я приехал за полчаса до работы. Администратор Елена была сдержанной и деловой. Работоспособность у нее хорошая. Думаю, что ближайший месяц она отработает хорошо. Все ничего, но ей надо дать инструкцию.

— Лена, мне очень важно знать имя и дату рождения посетителя. И пусть на консультации он будет готов назвать имена и даты рождения своих родителей, бабушек и дедушек. Пока это все. Да, еще, если есть фотографии людей, о судьбе которых он будет спрашивать, это тоже будет хорошо. В идеале нужна фотография как в песне — девять на двенадцать, в фас, ну а если нет, то нет. Теперь смотри сюда. Вот видишь — календарь. В дни, отмеченные синим цветом, можешь записывать всех подряд. В дни, отмеченные желтым, не пиши тех, кто ищет пропавших без вести людей. В дни, помеченные красным цветом, не записывай никого, кроме детей. Да, вот список дат, с кем я работать не смогу.

— То есть? — администратор тряхнула челкой, резко подняв голову вверх.

— То есть люди, рожденные вот в эти даты, не поддаются коррекции, и им невозможно ничего объяснить. Да, если проблема розыска или установление причин гибели, личные вещи разыскиваемых или покойных мне не нужны.

Я осмотрел кабинет. Надо переставить стол. Мне надо смотреть на запад. Я присел на стул в приемной.

— Лена, вы тоже присядьте.

Несколько секунд тишины. Ну что ж, в добрый час.

Первый посетитель. Молодая женщина лет тридцати. Очень уставшее лицо. Сильно волнуется.

— Мальчик у меня не говорит, — тянется к сумке за фотографией.

— Стоп, фотографии пока не надо. Имя и дата рождения.

У меня очень удобное кресло, эх, такое бы мне на экзаменах. Закрываю глаза, задерживаю дыхание. Вращаю темноту против часовой стрелки, пока движения не видно, но я знаю, что оно есть. Вот появляется радужная пленка, свет усиливается, и она расступается. Большая собака. Она мелькнула и исчезла, а в памяти всплыл страх из детства: я вспомнил, как однажды, возвращаясь из школы, был внезапно атакован собакой. Было ветрено и морозно, воротник пальто был поднят. Собака кинулась мне на спину и вцепилась в воротник, я отбился от нее портфелем. Она меня сильно напугала, эта собака, и первым делом, придя в дом, я достал ружье и патроны. Я хотел найти эту собаку и убить ее. Сейчас я знаю, что я хотел сделать — я хотел убить не собаку, а свой собственный страх. Мне было тогда двенадцать лет. Манипуляции с оружием меня как-то успокоили. «В следующий раз я точно тебя прибью!» Об этом случае я забыл, но сейчас опять этот страх напомнил о прошлом. Я посмотрел на женщину.

— Ребенок напуган большой собакой. Я думаю, что это стрессовая реакция, и я знаю, как ее устранить.

Женщина меняется в лице.

— Я вас очень прошу, там, в приемной, сидит мой муж, вы только ему ничего не говорите, он не знает. — Она подтягивает рукав свитера вверх и обнажает шрам. — Да, Сережа очень испугался, мы гуляли с ним в парке, когда собака его сбила с ног, она его не успела укусить, я схватила ребенка и подняла его и тут она вцепилась мне в руку. Я так сильно закричала, что собака убежала. Вот с того дня Сережа и не говорит. А муж если узнает, то убьет меня, мол, это я во всем виновата, не углядела.

Смотрю мужа, да уж, сволочной персонаж, убить не убьет, но ударить точно может, совсем запугал ее.

— Тяжело тебе с ним. Это ж как в клетке. Безопасность он, конечно, тебе обеспечивает, но и свободы лишает.

— А куда я с ребенком, у нас ни работы толком, ничего. Да и люблю его, он хороший, когда не злой… так-то он хороший. Работящий очень.

Да — да, нет — нет. А женщина все придумывала для себя какие-то отговорки.

— Давай я тебя научу, как с ним общаться. Он у тебя ревнивый до ужаса. Не вздумай ему сказать, что тебе кто-то нравится, даже если кого в телевизоре увидишь, пусть это будет хоть Мао Цзэдун, твоему мужу не важно, жив тот человек или нет, у него один принцип: «Если тебе нравится Мао Цзэдун, значит, тебе не нравлюсь я!» Поняла? И еще, вечером, когда он приходит с работы, не доставай его расспросами — захочет, сам расскажет. Он очень устает. Водитель, что ли?

— Да, водитель, в Одинцово на маршрутке работает.

Я взял фотографию сына.

— Заговорит, не волнуйся, давай-ка его сюда.

Женщина позвала мужа с ребенком. Ребенок был очень похож на маму. Он прижимался к ней и не смотрел на меня. Папу я попросил подождать в коридоре. Так, мальчик рожден в июле 2006 года. Отлично. Я знаю, как привлечь его внимание. Ему нужен свет. Хорошо, что у меня телефон с фонариком.

— Сейчас мы его включим, — приговаривал я, доставая телефон. Я нажал кнопку, фонарик включился и этого было достаточно, чтобы вызвать у ребенка интерес. Сам он еще не подойдет, ну что ж, я сам к тебе приду.

— Вот смотри, видишь — кнопка, нажми ее.

Мальчик несмело нажал на кнопку, фонарик погас.

— А теперь включи.

Фонарик вспыхнул. Я вернулся в свое кресло. Мальчик заговорит. На фоне сильного испуга произошел сбой иммунитета, но это не обычный иммунитет, это иммунитет энергетический — способность организма противостоять опасному виду энергии, опасному цвету, опасной волне. Всего их семь: семь цветов, семь волн, и каждая из них отвечает за определенные характеристики. Есть цвета, которые действуют положительно, а есть цвета, которые разрушают. Вот этот мальчик по своей энергетике отражает красный и оранжевый спектры, а разрушающими для него будут бежевый, желтый и коричневый цвета. Энергии одного лишь дня цвета разрушающего спектра не хватит, чтобы сбить природный спектр мальчика, это будет выглядеть так, как будто в костер камень бросить — ну ничего костру не будет, значит, это спектр месяца. Широта Московской области подпадает под облучение желтым спектром два месяца в году: в апреле и в августе. Август намного мягче и вряд ли мог вызвать такую реакцию, значит — апрель. Так, что нам там говорит китайская грамота? А грамота нам говорит, что день этот — 8 апреля 2008 года.

— Собака напала восьмого апреля?

Эх, жаль, фотографировать нельзя. У меня от моих же слов мороз по коже, а у нее — полнейшее изумление на лице.

— Записывай, и все, что запишешь, внимательно и скрупулезно выполняй. Первое. Подсветка в комнате, где спит ребенок. Будешь чередовать: один день синий спектр, другой день — красный. Второе. Из комнаты, где он спит, убрать все предметы коричневого и желтого цветов. Убрать все изделия из глины, камня, керамики и фарфора. Убрать цветы. Цветы ему не опасны, а вот земля в горшке — очень опасна! Третье. Исключить в одежде эти же цвета — от коричневого до желтого, исключить в питании сыр, мед, сухофрукты, орехи и все высушенные продукты. Четвертое. Каждый день — под душ, пусть слушает шум воды, нужна аудиозапись скрипа снега под ногами. Пусть отец почаще берет сына на руки, просто сажает себе на колени и все, он сейчас для ребенка — основное лекарство.

— Сережа, подойди ко мне.

Мальчик, поиграв с огоньком фонарика, уже не так сильно боялся меня. Он подошел ко мне. Сейчас мне нужно было сконцентрироваться, вспомнить эмоцию, связанную с мощнейшей энергией воды, которую я помню, и направить ее на ребенка. Как говорится, капля камень точит. Народ мудр. Быстро сбить мешающую мальчику энергетику коричневого спектра, энергетику земли, можно только водой. Можно, конечно, и энергию растительного мира использовать, но это будет долго — растения медленно разрушают землю. Лучше сделать все быстро, пока декабрь на дворе, и природной энергии воды более чем достаточно. Мне нужен конкретный источник, расположенный на юге от места рождения ребенка. В секторе его максимального комфорта. И я мысленно ахнул на него воду из одного кавказского водопада, который наблюдал в районе реки Бзыбь.

— Ну, как ты? Покажи язык?

Сережа показал мне язык.

— А теперь скажи «а».

— Аааа, — протянул мальчик.

Обалдевшая мама хотела что-то сказать, но я поднес палец к губам. «Тссс, не акцентируй!» Не надо. Постепенно все. Чудеса делаются медленно. Вот и китайская грамота пригодилась. Да, если воспринимать Библию как сказку, то мало что получится. Если не знать школьный курс физики, тоже мало что получится. Нужен синтез знаний, как научных, так и не очень. А эта семья теперь будет жить дружно. Я теперь для них кое-что значу, и они мне очень верят. Мальчик заговорит. И тогда его папа вспомнит мои слова о том, что его жена дана ему как индикатор. «Увидел слезы у нее на глазах — считай не справился. Имей в виду, ее слезы — твоя неудача».

Чудеса делаются медленно, но они на каждом шагу. Мы сами авторы этих чудес. Экзаменатор, совершенно неожиданно поставивший высший балл на экзамене за посредственный ответ и сам недоумевающий от своих действий, но решивший тем самым судьбу студента; звонок с потерянного вами телефона, когда вы уже были готовы купить новый со страшной досадой на себя самого — ведь там были все важнейшие контакты; найденные моей мамой, в тот момент беременной мной, пять рублей, когда ей так сильно хотелось мороженого, а денег не было. Надо просто это видеть и понимать, что иногда кто-то является представителем Творца для нас. И тот человек, потерявший пять рублей и, возможно, огорченный этой потерей, он тоже был представителем Творца.

Меня все время не покидает ощущение необходимости всех этих людей, которые приходят ко мне на консультацию. Я начал воспринимать их как некие необходимые остановки. На одной — пополнил запас интуиции, на другой — харизмы, на третьей — сам отдал излишек агрессии безвольному бедолаге. Где-то стоянка пять минут, где-то полчаса, но все эти остановки складываются в определенный маршрут, в определенный путь. Что в конце — я не знаю, но двигаться туда надо!

Две женщины, молодая и старая. Мать и дочь. Они не похожи: дочка в отца, в его породу, светло-голубые, разбавленные водой глаза, русые волосы. Тонкая, прозрачная голубоватая кожа, тонкие пальцы, ногти без лака. Украшений минимум, белого золота серьги с синим сапфиром и тоненькое колечко. Они сидят напротив друг друга. Мама рассматривает меня, а я рассматриваю девушку. Она уставилась в стол и почти не дышит. Девушка получила от мамы инструкцию: «Без моей команды — ни слова!» Девушка слушает свою маму и будет ждать знака. Я обращаюсь к маме.

— Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Только «да» или «нет». Ваша дочь говорила вам о том, что у вас фиолетовый свет над головой?

Мама изумленно смотрит на меня.

— Да, говорила.

— И как вы прореагировали?

Я бы мог не задавать этот вопрос, я и так знал ответ. Мама потащила дочку к психиатру, а дальше — больше. До инвалидности с диагнозом «шизофрения».

— Вы понимаете, Александр, она с детства не такая, как все, не от мира сего. Училась неплохо, институт закончила, бухгалтер она. Но всегда какая-то одинокая. Сидит до полночи, слова не вытащишь из нее. А тут еще этот фиолетовый цвет. Я и подумала, что у нее какие-то галлюцинации и прочее.

Я взглянул женщине в глаза. Между нами было метра полтора-два, но смотрел я в упор.

— Вы сами-то пытались ее понять?

— Ну так я же не врач!

Да, подумал я и не врач, и мать посредственная.

— У нас с ней одинаковые галлюцинации. Дело в том, что я тоже вижу у вас над головой фиолетовый цвет, но у меня нет диагноза «шизофрения», и знаете почему? Потому, что я не шизофреник. Потому, что некоторые люди, например такие, как ваша дочь, умеют видеть несколько иначе, и это не патология.

Я обращался к пожилой женщине, рассверливая ее взглядом, но слова мои между тем были обращены к девушке. Ей внушили, что она психически нездорова, и тем самым сломали жизнь. Страшное состоит не в том, что ей выставили диагноз, ужас в том, что она поверила в это и теперь превратилась в одно большое сомнение. Любое действие во внешнем мире, любая собственная мысль воспринималась ею только сквозь фильтр болезни. Возможно, я вижу правильно, а возможно, и нет, возможно, это мои мысли, а может быть, кто-то за меня думает. Теперь, сидя в кресле и рассматривая стол, девушка начинала понимать, что то, как она видит свою маму, может видеть кто-то еще, и этот кто-то еще не больной. Я попросил маму подождать в коридоре.

— Рассказывай, дежавю часто бывает?

— Дежавю?

Девушка не знакома с этим термином.

— Ну, когда тебе кажется, что ты какие-то вещи, ситуации уже видела.

— А, это… Это у вас тоже было?

— Да, и не только у меня.

— Часто, даже когда фильм смотрю новый, иногда знаю, что будет дальше, не сюжет, а прямо конкретное действие.

Я беру лист бумаги и пишу цифру восемь. Она не видит, что я делаю.

— Расскажи свои сны?

— Сны… Я боюсь их, я убегаю и мне страшно. Иногда снятся и хорошие.

— Какое у тебя настроение после сна?

— Ну, если сон хороший, то хорошее, а если плохой, то не очень, мне сразу хочется быстрей встать и умыться.

— Под водой долго стоишь? Час примерно?

— Да, час, иногда дольше. Люблю умываться, лицо умывать. Врачи говорят, что это синдром навязчивых движений, но я не могу с ним бороться, мне так нравится ощущение прохлады.

Я и без китайской грамоты вижу: ее энергетика — вода водой. Я протягиваю девушке чистый лист и ручку.

— Напиши одну цифру от единицы до десяти.

Она склоняется над листом бумаги, а я рисую над ее головой восьмерку. «Восемь», — я проговариваю мысленно и представляю, как она выводит восьмерку на бумаге. Она выводит цифру восемь. Я беру свой листок и переворачиваю: восемь. Она хорошо слышит и, похоже, даже слишком хорошо — это перебор.

— Скажи, голоса слышишь?

— Да, иногда очень четко, как будто радиоприемник, иногда они мешают.

Она должна их слышать при повышенной влажности или дожде и после заката.

— Когда чаще слышишь, не замечала?

— Замечала, я дождь очень люблю, но после дождя голоса — и мужские, и женские.

— А по времени, когда их больше — днем или ночью?

— Чаще ночью, но если идет дождь, то днем.

— Я могу помочь тебе, если ты хочешь.

Я написал ей целый список рекомендаций, а потом приступил к работе. Теперь мне нужны были глина и камень. Этого добра в моей копилке было навалом — в своей жизни я много строил, в том числе и собственный дом. Девушка, как река без берегов, с высочайшей интуицией, но спонтанна и не может управлять процессом. А мама — обычная, и винить-то ее нельзя. Голоса, спонтанность, внезапность интуитивных озарений — все это я смогу убрать, создав реке «берега». Это будет не плотина, это будет глубокий канал с красивым парапетом, с каменными откосами и красивой набережной!

— Да, хочу, только сны оставьте, они, хоть и страшные, но зачем-то мне нужны, я их жду. Иногда они и хорошие бывают. Вы знаете, а я когда к вам шла, я знала, как идти, я уже это видела, и вас видела, только сначала мне страшно было, думала, вот опять началось.

Я попросил ее закрыть глаза. Сейчас из глины и камня я буду строить красивую набережную, по которой будут гулять счастливые люди, а внизу будет бежать река, мощная и глубокая, имеющая строгое направление движения, река наполненная жизнью.

Я вытер руки о какую-то тряпку. Все, дело сделано, теперь надо смотреть, что получилось.

— Открывай глаза.

Девушка открыла глаза, они были синими-синими. Ой, какая необычная девушка с диагнозом. Она совершенно не похожа на свою мать и, судя по дате отца, на него тоже не совсем похожа. Какая-то прапрапрабабка явила свою генетику в современный мир, и эта генетика явно в нем неуместна.

Я подумал, куда бы определить эту девушку с такой энергией и с такой честностью. Кроме как в монашки, мне ничего не шло в голову. «Да, эта будет молиться за людей. Будет просить. За себя не сможет, считает себя недостойной, а вот за других — запросто». В современном мире институт монашества не актуален и не моден, но сколько их, таких, кто может просить за народ, сидят в бухгалтериях, или в библиотеках, или водят трамваи.

«Ох, непростая девушка, непростая». Мне хотелось ее задержать и основательно поговорить о ее снах. Что-то она там видит интересное, интересное для многих. Но время приема истекло. Я вспомню ее через несколько лет. В Стамбуле.

Я надеюсь, что таких, как она, много, только они не знают. Эта мысль о том, что люди не знают об этих своих качествах, меня поразила. Надо будет как-то объяснить. Может, книгу написать? До книги мне было еще далеко, но мысль я сохранил.