Светлана Петровна позвонила мне из больницы. «Саша, вот приболела, пневмония у меня. Старость не радость». По ее голосу я догадался, что она знает, что никакая это не пневмония. И понимает, что дни ее сочтены. Как жаль, что ее мечта о раскрытии тайны гибели поэта при ее жизни не реализуется.

Я поехал к ней в больницу. Она стала совсем худенькой, прозрачной, и только зеленые глаза были такими же проникающими в душу. «Я знаю, рано или поздно, но правда будет обнародована. Необходимо время, а его у меня совсем нет». Я тоже понимал, что времени у нее практически не осталось. Это была наша последняя встреча. Встреча с человеком, который дал мне возможность пройти через очень важный для меня опыт, связанный с определением подлинности тех или иных музейных экспонатов, который потом позволил мне принять верное решение в глобальном вопросе. Но тогда ни она, ни я еще не знали, для чего судьба выкрутила наши маршруты так, чтобы мы встретились.

Светлану Петровну похоронили на Ваганьковском кладбище, в семейной могиле. На похоронах я думал о том, что до сорока восьми лет судьба ставила на моем пути людей, по большей части выступающих в роли неких препятствий. Взаимодействуя с этими людьми, я должен был либо измениться в лучшую сторону, либо сломаться. Их было очень много. Но вот настал такой момент, когда в моей жизни стали появляться люди, не пытающиеся меня менять, а просто помогающие мне. Судьба прекратила меня обтачивать на наждаке, строгать рубанком и каленым железом укрощать мою энергетику, а стала просто благосклонной. Так вокруг меня появилось множество людей. Так появилась Алена.

Она появилась, когда переживала величайшее горе в своей жизни: умирала ее любимая мама. Игры мироздания бывают очень жестокими. Если видишь только тактику и не знаешь стратегию, воспринимать мир, как любящий тебя, крайне сложно. Нам с Аленой пришлось пройти длинный путь, и он не был простым. Мы, двигаясь навстречу друг другу, через годы, через время, оба пережили свои личные трагедии. Возможно, у мироздания не было другого варианта, как болезнь Алениной мамы, которая смотрела все программы с моим участием и отправила дочь ко мне для того, чтобы я помог, а на самом деле, как оказалось, с совершенно другой целью — познакомить нас. И, возможно, реализация этой задачи сделала болезнь уже ненужным фактором. Мне показалось, что это я справился с болезнью, а на самом деле в ней просто отпала необходимость, и Аленина мама выздоровела сама. Грандиозность Творца непостижима, и то, что кажется ужасным здесь и сейчас, вдруг через какое-то время оборачивается благом, и совершенно наоборот, объективная польза оборачивается трагедией!

При встрече с Аленой мне не понадобилось много времени на аналитику, да ее, собственно, и не было, это было интуитивное понимание — а себе я верю. А вот сомнения были. Большие сомнения. И я, понимая, что этот человек мне необходим, все равно устраивал испытания, порой очень жесткие. Я не представляю, как она выдержала их. Но выдержала. Я понимал, что рано или поздно мне надо будет знакомить Алену с моими сыновьями, это тоже было испытанием, но мы его прошли — и я, и Алена, и Альберт, и Евгений. Я познакомил их и сам был в некоем напряжении от возможной реакции, да и переживания Алены передались мне, я успокаивал ее, говорил, что все будет хорошо.

Был август, и мы поехали в Псков. Там живет мой дядька, в огромном доме на берегу озера. Мы поехали к нему на день рождения. Я не знаю, что опять меня дернуло, но я опять устроил Алене испытания, и тут… на ее защиту встали мои сыновья! Евгений, в силу дипломатичности, пытался выстроить свою речь, а Альберт сказал мне прямо в лоб: «Папа, мы считаем, что ты неправильно себя ведешь».

В общем, их критика в мой адрес подействовала. Мне было страшно неудобно и перед Аленой, и перед сыновьями, но объективность сыновей меня не огорчила. Я подумал тогда: они уже взрослые и все понимают. И зачем же я снова и снова испытываю ее недоверием? Или я себя испытываю? Ведь сам же сказал еще в марте две тысячи девятого, через несколько дней после знакомства: «Девушка, я на вас женюсь». Мы тогда еще были на вы. На ее вопрос «когда?», вместо моего сакраментального «своевременно», я вдруг сказал: «В апреле две тысячи двенадцатого года. Двадцать восьмого, в субботу».