ГЛАВА 1 ВТОРЖЕНИЕ

… В Город мы вошли вчетвером: я, Чукки Даун, Дистройер и Пробрюшливое Жорло по прозвищу Пожиратель Крыс, полученной им после известных событий, случившихся на Крысином Прииске. Тогда еще газеты разволновались, и особенно усердствовал Электронный Репортер. Он кричал, что Пробрюшливое Жорловышло за Рамки, но это, конечно же, было неправдой, как и все, что пишется в газетах, потому что за Рамки никто не выходил, а Пожиратель вышел всего лишь в Декретный Отпуск, что во многом спасло его от Гильотины. И то уже потом, когда все улеглось.

Лично я считаю, что несусветная глупость — всех, кто хоть немного вышел за Рамки, отправлять на Гильотину. Вот я бы на месте Верховного Судьи давно заменил бы Гильотину на Крематорий. Дешево и быстро, к тому же все механизировано, а то однажды одного чудака казнили, так ухлопали часа три, пока Хэнгмэн обедал, пока точил нож, ибо другого времени, разумеется, для этого не было, потом приговор потеряли, искали, искали, искали. Волокита. Бедняга умереть несколько раз успел в ожидании… В общем я за Крематорий.

И тут ход моих мыслей прервало Пробрюшливое Жорло:

— Эх, Юзеф, видел бы ты, как гибли Лиловые Десантники! Вот как раз у того дома они вдвоем положили двадцать семь Велосипедистов Принца, и еще успели вколоть себе LCD и потом кайфовали, пока их резали на части. Гуп…А вон там дальше в винном подвальчике у Поджера велосипедисты тоже накрыли двоих. Ох, что там было! Гуп, гуп…Когда их головы вытащили наружу вместе с трупами Велосипедистов у одного в зубах торчало два откушенных пальца, а у другого…

Я щелкнул пальцами и перебил Пожирателя Крыс, не люблю долгих сопливых воспоминаний. Но тут влез Чукки:

— А почему их все-таки называют лиловыми? Комбезы у них черно-оранжевые…

— Э-э-э, гуп, гуп, — рассмеялось по-своему Пробрюшливое Жорло, — комбезы… Ты подошвы их видел?

— Видел, тройные.

— Гуп, а на каблуках у них лилия выбита. Вот, гляди, след!

Машинально скосив глаза вниз, я увидел на красной земле четкий отпечаток двух лилий, а дальше еще и еще, следы упирались в стену дома и поднимались вверх, и далее они терялись во мгле.

— Хе, — хохотнул Дистройер и затоптал следы.

Мы двинулись дальше по усыпанной красным песком улице. Вскоре у поцарапанного каменного столба нам повстречался труп первого Велосипедиста, о чем говорили валяющиеся рядом покореженные велосипед и автоматический огнемет. На трупе сидело две плотно пообедавшие крысы.

Пробрюшливое Жорло сглотнуло и произнесло:

— Что ни говори, а ребят Принца здорово покрошили, но и Лиловых осталось совсем немного…

— Не сметь, — на всякий случай приказал я и Пожиратель Крыс потупил взор, — ждем, ты еще не готов, и время еще не наступило.

Тут, заглянувший за угол Чукки негромко крикнул:

— Велосипеды! — и мы все организованно спрятались в трубу гигантского диаметра, случившуюся неподалеку. Скрытая Сила внутри нас все еще дремала, цепкие объятия Окоченения, сдерживали ее, и рисковать, пока не стоило. Мимо нас пронеслось два десятка велосипедистов, вооруженных пиками и огнеметами, на машинах, украшенных золотыми коронами. Когда жужжание цепей постепенно сошло на нет, мы снова выбрались наружу.

— Говорят, они сейчас не трогают, — произнесло Пробрюшливое Жорло, смачно сглатывая слюну.

— Боятся? — поинтересовался Чукки, взмахивая своим хаером.

— Нет, просто до захода солнца они слепые…

— Слепые? — тут уже мне пришла пора изумляться, — так это что, ребятки полковника Танчи?

— Нет, — отрыгнуло Пробрюшливое Жорло, похоже, что внутри уже во всю бурлили процессы, — у Танчи натуральные слепаки, а это карательная бригада, их специально только вечером выпускают, а днем они копят злобу. Если бы они хоть что-то могли видеть, то не смогли бы удержаться от Расправы, а тогда…

Дистройер услыхав знакомое слово «Расправа», нетерпеливо засучил своими слоноподобными ногами в бронированных ботинках на длинных шипах, а его хищные, похожие на гигантские клешни пальцы защелкали.

— Успокойся! — заорал на него Чукки, — еще успеешь!

— Хочется, — с оттенком стыда, просипел Дистройер и снова защелкал. Голос у него находился в контрасте с внешностью, и был тонким пронзительным и неприятным, как у капризной девчонки. Потому для вящей солидности он старался сипеть. Сам же Дистройер напоминал обтянутого черной кожей голема, без лица, с узкими прорезями глазниц и застегнутым на молнию ртом. Причем молния была застегнута не до конца, что давало ему возможность испускать эти неприятные режущие наш музыкальный слух звуки. Чукки сплюнул, Пожиратель Крыс снова отрыгнул. Сплошная физиология, против природы не попрешь. Я пошел вперед и вскоре уткнулся в обклеенную афишами и памфлетами тумбу, стоящую на тротуаре. Поверх всего был налеплен последний указ Коменданта, он гласил:

«В Городе вводится Мертвый Час с 13–00 до 17–34. Неподчинившиеся будут подвержены полному Илиминэйт. Администрация Киллер».

Я машинально взглянул на часы, под Илиминэйт мы попадали.

— Это Велосипедисты расклеивают, — авторитетно сообщило Пробрюшливое Жорло.

Дистройер за неимением другой добычи сорвал с тумбы указ и с урчанием втоптал его в красный песок. Чукки с неудовольствием оглядел свою запылившуюся обувь и с наслаждением пнул Дистройера в пах, тот довольно заурчал и захрипел, что означало высшую степень удовлетворения и отчасти радость. Вообще-то он редко смеялся наш бравый Дистройер, потому как по слухам родился он в среду. А те, кто рождаются в среду, как известно, смеются всегда последними, а предпоследними очень редко. Вот и сейчас после него никто не засмеялся, потому что снова появились Велосипедисты.

И тут я увидел первого десантника. Его горизонтально волокли по песку и был привязан к велосипеду. Выкрикивая боевой клич Лиловых, десантник изо всех сил пытался тормозить подошвами своих уже дымящихся ботинок. Его черно-оранжевый комбез был разодрано напополам и пропитан кровью.

Мы успели отступить в темный переулок и теперь наблюдали за тем, как обнаружившие сорванный и уничтоженный указ Велосипедисты, по крысиному шевеля ноздрями стали обнюхивать пространство вокруг. Десантник дымился и всячески им мешал. Наконец один из велосипедистов раскочегарил огнемет и поджег тумбу, на миг мне показалось, что из огня взметнулись чьи-то руки, но только на миг…

— Может, поможем? — хитро спросил Чукки, который уже стал заводиться.

— Кому? — спросил я.

Чукки задумался и примолк, озадаченно что-то прикидывая.

— Ставлю на десант! — сказал ваш покорный слуга.

— А я на тех! — негромко откликнулся Соратник.

— Смотрите, что сейчас будет… — многообещающе произнесло Пробрюшливое Жорло.

И мы посмотрели, пока догорала тумба, десантника отцепили от велосипеда. Связанный по рукам и ногам он подпрыгнул на месте и, сложившись под прямымуглом, попытался сбить с ног зазевавшегося противника. Это удалось, но другие прикладами снова сбили Лилового на землю. Он снова издал свой клич и стал извиваться. Неожиданно ему удалось освободить от пут одну ногу. Мгновенно поднявшись, он прыгнул. Живот ближайшего врага принял эту ногу в себя, и ботинок проткнув велосипедиста насквозь появился у того из спины. Десантник вырвал ногу обратно из тела с приятным чмокающим звуком и в этот момент кто-то ударил его в спину пикой. Лиловый не обратил не это особого внимания и прыгнул снова. Кто-то заорал, и снова брызнуло красным. Еще несколько пик вонзилось с десантника, его повалили и потащили прочь. К нам в переулок залетело чье-то откушенное ухо, и Чукки с удовольствием пнул его назад. В ответ прилетело еще два.

Пожиратель Крыс довольно булькая произнес:

— Смотрите, гуп, смотрите…

Мы последовали совету и снова увидели Лилового. Он таки вырвался от них! И руки его были свободны. О, что это были за руки! Он чудил и глумился, распевал свой гимн, и рвал у врагов уши. Он играл с ними, как кот с мышатами. Оторванные же уши он аккуратно бросал в наш переулок на радость Дистройеру, который с удовольствием втаптывал их в песок.

Оставшиеся в живых Велосипедисты спешно устанавливали Газовую Плаху, все-таки их было слишком много. Облепив Лилового, они все же сумели впихнуть его внутрь и замкнуть контакты.

Рвануло. Когда рассеялся обычный в таких случаях белый дымок, и Плаху снова открыли, оттуда раздался все тот же грозный клич, после чего из камеры наружу высыпалась кучка пепла, которую быстро унес поднявшийся ветер.

В наступившей тишине велосипедисты быстро уничтожили из огнеметов трупы своих, взобрались на машины и укатили прочь. Что поделаешь? Не везет мне в азартные игры.

— Ох, уж мне эти велосипедисты! — подвел итог Пожиратель Крыс, а Дистройер немедленно принялся втаптывать в песок еще не остывший пепел. Чукки Даун загадочно улыбаясь нарисованным ртом, вывел на стене струей из баллончика с краской STIFFEN CORPSES THE BEST после чего затребовал свой выигрыш, получил его и мы потопали дальше в противоположном от скрывшихся в сгущающейся темноте велосипедистов направлении.

Быстро темнело и Пробрюшливое Жорло предупредило:

— Скоро начнется!

Дистройер моментально защелкал пальцами.

— Что, хочется?

— Очень!

— Терпи, скоро и мы помочим, — заверил его Пожиратель Крыс и неумело запел колыхаясь всем своим немаленьким телом на мотив бессмертного рок-н-ролла «Димедроловое дерево»:

Его слоновьи уши реяли на ветру подобно знаменам.

Немного потанцевав в тени подвернувшейся на нашем пути виселицы с обглоданным трупом Неизвестно Кого и перекусив таблетками, мы направились в Городской Сад…

 

ГЛАВА 2 ГОРОДСКОЙ САД

В Городском Саду у памятника Железной Деве торчал какой-то типчик с букетиком незабудок, или еще чего-то я не в этом не разбираюсь. Завидев нашу милую компанию, и прежде всего Пожирателя Крыс, он повел себя странно: бешено замахал руками, подобно ветряной мельнице, а потом, так и не выпустив из рукбукет, прыгнул в обтянутую колючей проволокой траншею, которая тянулась поперек Центральной Аллеи и исчезала в сумерках.

Через пару-тройку секунд из траншеи появился дырчатый пулеметный ствол и голова в пятнистой каске, щедро утыканная цветочками.

— Замаскировался, — констатировал Чукки.

— Нет, — не согласилось с Соратником Пробрюшливое Жорло, — он в ожидании Спаривания. Потому оборудовал для себя Сектор Отдыха. Хулиганов они боятся…Тут так принято, — виновато добавил Пожиратель, пригибаясь от пулеметной очереди, распугавшей Хищных Птичек сидевших на одинокой секвойе. Птички разлетелись по Саду и теперь злобно шипя, поправляли перышки в ожидании клиентов.

Неподалеку стояла табличка-перевертыш: «Возможно падение медведей с высоты». Каких еще медведей? Я протер глаз и перечитал: «Возможно падение предметов с высоты». Уже лучше, но на всякий случай перечитывать в третий раз я не стал. Мало ли чего прочтется. Тем более над нами довольно низко прошел неопознанный летательный аппарат, в кабине которого ясно угадывались могучие бурые фигуры медведей в шлемофонах и с дымящимися сигарами.

Вспомнился классик: «Материализация наших кошмаров — дело рук самих наших кошмаров». Сразу вспомнилось, что классик — это я.

Укрепившись на Валу и установив визор, я увидел, что и впрямь вся территория Сада изрыта траншеями и одиночными окопчиками, в которых сидят по одному, по два, по три, а в одной яме и по четыре влюбленных. Воистину — Городской Парк это место, располагающее к любви и доверию.

Я высказал все это вслух и наткнулся на жесткое: «Нет!», высказанное Чукки Дауном.

— Уютно! Уютно! — заверещал своим тонким пронзительным голоском Дистройер и затопал ногами.

— Предлагаю поснимать, — чувствуя приятное покалывание в конечностях, которое всегда сопровождало Размерзание, предложил я, и все согласились. Старательно избегая долго находиться в секторах обстрела мы сняли пару птичек с памятника Железной Девы, и еще одну пару с Одинокой Секвойи. Увидев в нас Потенциальных Клиентов, Гарпии перестали шипеть и заворковали, их женские лица засветились восторгом, а перья хвостов взъерошились и сияли в лунном свете подобно жемчугу… Так что мы довольно славно передохнули в одном просторном котловане у Северных Ворот.

И тут появились Хулиганы. Они ехали на роскошном хулиганском Бронеходе Из Нержавейки и пели свои похабные, немузыкальные песни. Вдоль правого борта Бронехода красовался многозначительный лозунг «Мочи всех!» Я также заметил четыре крупнокалиберных пулемета, и волочащееся за машиной на веревке тело в обрывках формы Муниципальной Полиции. Мы быстренько закончили свои «птичьи дела», побросали Гарпий на дно котлована и Дистройер с удовольствием втоптал их в глину. Потом откопаем, а так девчонки побудут в относительной безопасности.

Тем более, что наверху вовсю начиналась небольшая война. Парк окутало дымом, отовсюду стрекотало автоматическое и полуавтоматическое оружие, изредка лопались ручные гранаты. Мы тоже с удовольствием закурили паршивенькие местные сигаретки, и я в который раз с тоской вспомнил свой, оставленный в Желтой Деревне портсигар.

Портсигар у меня был знатный, я в нем запасные патроны хранил со смещенным центром. Любил я эти патроны, они очень выручили меня в бухте Роверсона, когда группа Бронзовых зашла на нас с подветренной стороны…Эх, были времена!

Портсигар подарил мне старик Мицусито, точнее швырнул в меня им во время хорошей драки в одном кабаке. Он тогда еще обвинил меня в том, что я ем мясо Желтой Кобылицы, что было несомненной клеветой, и потому поймав портсигар на подлете и запустив в ответ стулом, я решил оставить его себе. Разумеется. Портсигар. Да.

А насчет Кобылицы, скажу так, у всех, кто ест ее мясо со временем уши становятся как у Вудроков — длинные и остроконечные, и в принципе можно вообще превратиться в Вудрока и расти тогда из пня под Димедроловым Деревом, рядом с моим старым другом ХIV-м Вудроком. Хотя, если честно, не такой уж он XIV-й, как рассказывает, а примерно XVI–XVII-й, а то и XVIII-й и теперь уже не поедет подработать на Прииск, но это его личное горе…

Ибо в философском плане, что есть жизнь — всего лишь процесс умирания растянутый во времени и пространстве. Причем у всех. Так-то. И не стоит по этому поводу слишком заморачиваться. Не к чему это. А уши у меня нормальные, пока.

И мы — Корпсы не исключение, несмотря на то, что умираем-то собственно каждый день, а иногда по два, а то и по три раза, в зависимости от количества принятых нами напитков. И то, что обычные тела называют сном у нас происходит как обыкновенное каждодневное трупное окоченение. Ну, Конституция у нас такая. Против природы-то не попрешь. Вот есть же на Дальних Островах народец, так те вообще никогда не умирают в простейшем понимании этого процесса. Когда-то одного из них Краух располовинил дважды подвернувшейся под руку алебардой, в смысле крест-накрест, и чтоб вы думали? Каждая четвертушка с учетверенной агрессией продолжала кусать его за ноги, хорошо, что Эндрю был в высоких Корпсовских Сапогах, которые не прокусит ни одна тварь. Я так и не понял тогда, как эти гадины размножаются, и тем более не понял зачем.

Или вот зомби, хотя нет. Пример неудачный. Зомби редко бывает удачный. Все у них из рук валится, да и с сексом проблемы… Вот Исподлюбки подойдут для примера. Убиваешь его с вечера, а на утро он опять живой. А не убьешь, может и помереть. И ходят за тобой с вечера до ночи, ноют:

«Может, убьешь, барин? А? Не откажи…»

И орудия убийства предлагают разные. Кстати если б не это, фиг бы я к ним в деревню ездил, а так изредка можно вещицу какую-нибудь для укрепления собственного арсенала приобрести экстравагантную.

Или взять Розового Моргана. Подойдет сзади незаметно, Орган свой тебе на плечо положит и стоит, тоскует. Противно. Обругаешь его, на чем свет стоит, а ему хоть бы хны, улыбается беззубым ртом, только слюна ручьем течет. Тьфу! И вроде же не мутант, Коренной житель, а такая скотина. И били его и стыдили — никакого эффекта. Тупой, здоровый, живучий.

Зато и нас уничтожить сложно. Такая вот вам обратная сторона зимы, как поется в одной из наших бессмертных песен.

Тем временем пара хулиганьих голов в черных, раскрашенных белыми разводами касках, осторожно заглянули в наш окоп, Чукки вяло прицелился из своего любимого Платинового Маузера и поцокал языком. Парни оказались неглупыми, сразу распознали Корпса и восторженно скрылись. Даже Автографа не подождали, не говоря уже об Интервью. Хотя натурал Чукки врядли стал бы давать им Интервью.

В этот момент трупное окоченение, наконец, отпустило меня совершенно, и я с наслаждением потянулся.

Дистройер моментально уловив мое настроение, тут же услужливо принялся откапывать Гарпий. Молодец. Отметим при случае снятием ранее наложенных взысканий. А как иначе? Распустится, не соберешь. А Хозяин должен быть строг, но справедлив. Как я. Так-то…

 

ГЛАВА 3 ТОТ, ЧТО ЗВОНИТ В КУКУРУЗУ

«Ты колеблешься, значит, ты неправ!» — подумалось мне, и я заметил, что действительно немного раскачиваюсь из стороны в сторону, — «а если я неправ, значит… я — лев? Интересно».

Мне снова полезли в голову глупые мысли о характеристиках пуль со смещенным центром, об их свойствах, манере поведения и способах применения. Совершив над собой немалое усилие, я выбросил их из головы, и они покатились по пыльной дороге прочь из Городского Сада…

— Ты колеблешься, значит — неправ! — крикнула Сушеная Голова и принялась раскачиваться на цепи, подобно маятнику.

— Заткнись! — пробурчал я, зная, что это бесполезно. Мы уже подходили к Площади и почти не скрывались, так как наше с Чукки Размерзание подходило к концу и мы уже представляли собой довольно внушительную по меркам Дьявольского Города силу. Целых два(!) Корпса, подкрепленные парой Воспитанников, это я вам скажу не хухры…

Голова захихикала, потом спросила:

— А кто такие, Те Кто Уходит Вдаль?

Ответил ей Пожиратель Крыс:

— Да никто, — сказал он, — Они просто всегда уходят вдаль, — немного помолчал и добавил, — Всегда…

— Угу, понятно, — отвечала ему Сушеная Голова, хотя по тону ответа было понятно, что ей ни черта не понятно, но это было уже неважно, потому что Чукки закричал:

— Нас предали!

Я оглянулся, но вокруг не было никого. Потому и спросил:

— Кто нас предал?

Вместо ответа Даун указал пальцем строго вверх, я поднял голову и увидел небольшой спортивный вертолет.

— Может быть это Консул? — пожав плечами, произнес я, и тут что-то шлепнулось у меня за спиной.

— Нет, это не консул, — констатировал Чукки, — это Хэнгмен, он как всегда прыгает без парашюта.

Во время этой фразы Хэнгмен неспешно поднялся на ноги, и теперь стоял, опираясь на свой парадный Большой Топор, и злобно скалил зубы.

— И откуда это мы? — поинтересовался Чукки, — а как же Хромой Магнус? Не его ли собирался сегодня казнить? Или он сбежал?

В ответ на эту тираду, Витал широко улыбнулся из-под маски и вытащил из нагрудного кармана небольшую кость.

— Узнаешь?

Пробрюшливое Жорло, которое с недоверием относилось к Хэнгмену опасливо приблизилось и пробурчало:

— Шестой позвонок Хромого Магнуса…

Витал глянул на него с прищуром и сказал:

— Молодец, а я думал ты опять отрываешься.

Пожиратель Крыс обеспокоенно забулькал:

— Да когда там я отрывался? Мы же тут все свои…

— В Желтой Деревне. Забыл?

— Ой, да это было всего один раз, и то в шутку…

— А еще пытался выйти за Рамки, — настойчиво гнул свое Витал.

Пробрюшливое Жорло не выдержало и завопило:

— Да не выходило я за Рамки! Не выходило!

Наконец мне это надоело и я, положив руку на широкое плечо Хэнгмена, сказал примирительным тоном:

— Брэк, не выходило оно за Рамки, успокойся.

Среди нас, Корпсов, ходила давняя байка насчет того, что когда родился Хэнгмен, доктора были настолько перепуганы, что главный приказал остальным: «Если оно пошевелится, немедленно стреляйте!» И это было очень близко к тому, чтобы называться правдой.

В последствии, о таких парнях, как наш Хэнгмен, знающие люди говорили, что в случае чего, они звонят либо в полицию, либо в кукурузу. Что это значило, я не знаю, но звучало забавно. Наверное, местный фольклор.

Витал неожиданно стал пританцовывать на месте, похоже, что пришла пора избавляться от излишков жидкости. Полицейского участка, а также как и кукурузного поля, по-близости не наблюдалось, и мне стало интересно, как наш бравый Хэнгмен выйдет из положения на просторе Площади.

Витал думал не долго. Чукки успел крикнуть:

— Только не под Бульдозер!

И процесс пошел. В стиле древних воинов культовых кланов, Хэнгмен метнул топор, и рванул за ним следом. Пока он подпрыгивая бежал, топор успел вонзиться между двумя булыжниками Площади, обрадовав нас снопом голубоватых искр, высеченных из камня. И не успели искры угаснуть, а наш доблестный Четырежды Герой Труда и Старший Специалист по Усечению уже во всю мочился под него неэстетично задрав мешковину балахона.

По завершении процесса он исполнил странный ритуальный танец собственного изобретения, известный в простонародье, как BREAK AROUND 61 ROD. После чего, как ни в чем, ни бывало, закинул топор на плечо и присоединился к нам снова. Балахон оправлять он не стал, видимо из-за проблем в вентиляцией. Этот метод сушки получил название: «Видимо-невидимо» по меткому замечанию Чукки Дауна.

Хэнгмен скосил глаза вниз и увидал Сушеную Голову, которую тут же схватил за сморщенное ухо:

— Ух, ты! А что это у тебя, Юзик?

— Аааа! — заорала Сушеная Голова, которая в это время с некоторым вполне понятным омерзением рассматривала раскачивающийся перед ее носом отросток.

— Не трогай, висит себе и висит, — сказал я.

— Да пусть себе висю, — сказала Сушеная Голова, хмурясь, и Витал нехотя разжал пальцы. Но потом вдруг резко сложил их в кулак и стукнул Голову в ухо, после чего она стала раскачиваться на цепочке подобно маятнику и вопить.

— Забавная штучка! — процедил Хэнгмен, — где достал?

— В Желтой Деревне, — соврал я, потому что добыл ее на Острове, куда мы с Головастым ездили на сейшн. Там меня тогда еще не знали, но были наслышаны, вот и устроили встречу с подарками. Вот я и выбрал… Но про Остров Хэнгмену знать не нужно, потому что снова начнет жаловаться и орать, как в прошлый раз на Крысином Прииске, когда Электронный Репортер приехал с ребятами Корпорации и устроил там массовое Интервью. Тогда еще никто не знал о том, что такое Интервью и были тем немало взволнованы. Вот тогда-то Пожиратель Крыс и вышел-таки за Рамки, и мне пришлось требовать справку о Декретном Отпуске для него, чтоб загладить конфликт. Мол, у них такая Конституция организмов, период лактации и все остальное, в смысле переволновался. Иначе Корпорация нам бы этого Выхода никогда не простила, а ссориться с Корпорацией нам не с руки.

Это сразу прощайте сборы от концертов и продаж винила, и сам опять же занимайся организацией, нет уж, хватит. Надоело.

И хорошо еще, что во время подъехал Белый Дьявол и помог спасти Пробрюшливое Жорло от Гильотины. Верховный Суд заменил ее на Повешение, есть такая воспитательная норма. Жорло два дня провисело над Прииском на радость всем желающим это видеть, а потом вместе с нами уехало в Желтую Деревню.

Наконец, Хэнгмен просушился, успокоился, привел в порядок балахон, и воткнув поглубже в песок свой Большой Топор оперся на него. После чего сообщил:

— Был я сегодня у Консула…

— Ну и… — хором спросили мы.

— Что и? — нахмурился Витал, а потом вдруг просиял, — не И, а За…

— Что за?

— Замочил!

Дистройер тут же возбужденно защелкал пальцами. Я повернулся к нему:

— Что опять невтерпеж?

Тот кивнул.

— Вот что с тобой делать, хищник?

Дистройер гордо выпятил грудь, ему нравилось, когда его так называли.

Хэнгмен порылся по карманам и вытащил гигантского тарантула, которым незамедлительно бросил в Дистройера.

— А ну-ка малыш, покажи себя!

«Малыш» показал, смело втоптав тарантула в песок до фиолетового дыма.

— Способный, — похвалил Витал, — пожалуй я его с собой заберу. Эй, как там тебя, пойдешь с дядей?

Дистройер радостно защелкал пальцами, мне стало немного грустно, ну вот опять. Только привык к этому щелканью, только научился правильно различать оттенки и интонации, с неба падает добрый дядя с топором и отбирает у меня лучшие кадры.

— Минуточку, — я потянул Витала за балахон и развернул к себе, — я надеюсь ты понимаешь, что просто так ничего в этом мире не происходит?

— В смысле? — Хэнгмен прикинулся тугодумом.

— Ты снова в своем репертуаре неуважаемый. Когда надо тебя не дозовешься, когда не надо ты сваливаешься на мою несчастную голову и уводишь с собой лучшие кадры.

— Э?

— Бэ! Давай считать. Горбуна вы увели с Белым Дьяволом на пару, ладно, забудем. Потом Семипалый Джек. Где он? Молчишь? Понятно. Синий Волк…

— Дракончик, — веско напомнил внимательно прислушивающийся к разговору Чукки.

— Ну, ну, ну, — засмеялся Хэнгмен и поднял руки вверх обозначая капитуляцию, — можно подумать в Питомнике никого больше не осталось?

— Осталось, — вставило Пробрюшливое Жорло, видя, что мы с Чукки потихоньку побеждаем, — Старик Мицусито там остался!

— А ты вообще Жорло свое закрой! — немедленно взъярился Хэнгмен, которого при упоминании старого японского рубаки перекорежило, — вот сейчас новенького на тебя напущу!

— Напугал, — пробурчал Пожиратель Крыс, — Дистройер меня не тронет.

— Тронет! Тронет! Тронет! — завопила вдруг Сушеная Голова, и мне пришлось успокаивать ее легким щелчком по носу.

— У, дурра сушеная! — откатилось в сторону Пробрюшливое Жорло. Его уши печально повисли.

Голова сморщилась и противно захихикала. Раньше мне это нравилось, а сейчас почему-то стало раздражать. Я дернул цепочку и сказал:

— Так. Хэнгмен, прекращай. Пожиратель Крыс в этом дурацком Городе практически свой, и если б не он, то… Впрочем неважно…

— Да, — мгновенно откликнулся Пожиратель Крыс, личная самооценка которого мгновенно взлетела до небес, — если б не я…

— Вы бы уже давно были в Саду, — съязвил Хэнгмен, — а то сейчас вот наскочат Велосипедисты и всех замочат.

Дистройер защелкал пальцами яростно и, похоже, без всякого смысла, просто услыхал знакомое слово и все.

— Та ладно! — возмутился Чукки и конкретизировал, — ты, придурок, деньги давай, — а потом еще добавил, — а в Саду мы уже были, кстати.

— Как? — Хэнгмен чуть не потерял свой капюшон, — без меня?!

— Ну а кто знал, что с Магнусом ты справишься быстрее, чем в прошлый раз!

— Кто знал, кто знал… — замешкался Витал, глазки его бегали из стороны в сторону, — в тот раз меня подставили, я же говорил. Это… А памятник там, в смысле в Саду, еще стоит?

— Железная Дева? Стоит, стоит. Что ей сделается? Ты с темы не съезжай. Дистройера ты не получишь, понял?

— Тем более бесплатно, — веско добавил Чукки.

— Да понял, я понял, — Хэнгмен почувствовал себя неуютно, но ему надо было сохранить свое скрытое красной маской лицо, потому он вскинул топор на плечо и сказал:

— Я сейчас.

— Что, Витал, дорожку на дорожку? — предложил Чукки, хитро усмехаясь и поигрывая бумажным пакетиком.

— А ну вас! Дураки! — отмахнулся Блумен.

Мы весело рассмеялись.

Он побежал по направлению к Саду. Через десять минут он вернулся, в глазных прорезях маски читалось глубокое разочарование.

— Чего вы мне сказали, что он стоит, когда она не стоит. Шутите?

Мы по очереди переглянулись и решили вернуться и посмотреть.

 

ГЛАВА 4 ГОРОДСКОЙ САД 2

… В Городском Саду произошли некоторые перемены: ямок для влюбленных стало побольше, причем, что интересно, кое-где уже торчали поставленные чьей-то заботливой рукой крестики, а кое-где и осиновые колышки. На месте памятника Железной Деве зияла громадная дыра, над которой вился сизый дымок. Когда мы подошли к краю этого котлована, то увидели, что памятник лежит на дне заботливо прикрытый гигантским рекламным плакатом: «Димедрол — лучший завтрак!», на котором был мастерски изображен ослепительно улыбающийся мускулистый мужчина, естественно с голым торсом, крепко сжимающий в рукепачку димедрола. Сама же Железная Дева вид имела плачевный и изрядно поцарапанный, даже ее свирепое личико казалось измятым.

— Статья 114-я Кодекса Дьявольского Города, гуп… — Изнасилование памятников, — безапелляционно констатировало Пробрюшливое Жорло, и пояснило, — шесть месяцев на Свинцовой Цепи.

— Шесть месяцев? — выпучила глаза Сушеная Голова, — всего-то?

— Какая жестокость! — скривил нарисованные губы Чукки.

— Смотрите, какая у меня шапочка есть! — сообщил нам наш непосредственный Хэнгмен, пасшийся неподалеку.

Мы мрачно посмотрели. Витал щеголял в странной черно-белой металлической каске с приделанными к ней развесистыми металлическими рогами, надетой поверх капюшона. Хозяин сего головного убора, когда-то бывший Хулиган валялся неподалеку непривлекательным суповым набором. Руки отдельно, ноги тоже отдельно.

Со дна ямы донесся слабый стон.

— Больно тебе, девочка? — поинтересовался Хэнгмен.

Памятник в ответ застонал еще жалобнее.

— Конечно, больно, еще б не больно было, — кивнул Витал и принялся засыпать яму землей при помощи собственных ног и Большого Топора.

Мужчина с димедролом, почуяв неладное, выпрыгнул из плаката, потом суетливо выбрался из ямы с противоположной от нас стороны, и побежал, стыдливо прикрывая руками низ своего обнаженного торса. Дистройер мгновенно догнал его и через минуту вернулся.

— Все, — коротко доложил он. Я кивнул и почесал его за ухом. Пускай тренируется, не жалко.

Такая вот неказистая философия. Всем нужно мясо. Живое и трепещущее. Или подгнившее. Тут уж дело вкуса и отчасти воспитания. Некоторым правда и этого мало, и тогда они начинают Творить…

Железная Дева кричала в яме и извивалась подобно змеям на ее же голове, но выбраться не могла, не пускала арматура и кабели, потревоженные взрывом. Хэнгмен яростно пыхтел и старался. Спустя некоторое время на месте ямы лишь слегка колыхалась земля.

— И что мы поставим на этом месте? — поинтересовался Чукки.

— Как что? — всерьез изумился Витал и вытащил из-под балахона раздвижной могильный крест с выдвигающейся антенной, — будет здесь телецентр!

Пока он возился со своей аппаратурой, мы переглянулись с Чукки, одновременно пожав плечами, слегка улыбнувшись притом, типа «дебил, он дебил и есть», после чего не спеша двинулись к Восточным Воротам.

Выдумщик он — наш Хэнгмен, все выдумывает и выдумывает. Только фантазия у него больно уж специфическая. Однажды решил механизировать свой труд при пользовании Гильотиной. Вдумайтесь! Там нож самостоятельно падает, нет, Хэнгмену этого было недостаточно, и он приспособил к ножу небольшой моторчик. Хотел, говорит, посмотреть, что получится. Захотел — посмотрел. Моторчик интересный ему попался, неглупый, к тому же радиоуправляемый. Нож почему-то отделился от гильотины и гонялся за истошно орущим Виталом часа полтора, пока бензин не закончился. Приговоренный умер от смеха и судорог за это время. А у кого, спросите вы, был дистанционный пульт? Вот то-то. Не скажу, и вы не говорите. Мало ли…

А еще, когда вышел указ перед казнью приговоренным вводить разные типы наркотиков, чтоб узнать их действие наглядно, он что сделал? Правильно, наркотики вводил себе, а приговоренных накачивал дешевым успокоительным. Ох, что же он вытворял с ними! Хорошо, однажды в Лаборатории что-то перепутали и прислали мощное слабительное. По-моему это был порошок из крылышек какого-то мерзкого насекомого. Из него еще можно растворитель органических красок делать. Мне Печальный Художник говорил. А уж он-то в этих вещах разбирается, как никто. Одно плохо в Желтой Деревне красить теперь уже нечего. Последний забор разобрал на доски старик Мицусито. И построил себе Молитвенный Домик. А остальные порубил, тренируя ладони. Вот интересно, если взять его и Хэнгмена и заставить рубить дрова, кто быстрее справится?

От этих приятных мыслей меня отвлек взрыв, мы как раз миновали Ворота, и теперь остановились, с интересом глядя назад. Нас догонял Хэнгмен, быстро догонял, потому что за ним размахивая раздвижным крестом, двигалась оскаленная Железная Дева. Мы посторонились, пропуская эту более чем живописную парочку, а потом Чукки сказал:

— Не будет в Саду телецентра.

— Угу, — согласился я, а Сушеная Голова высказала общее мнение:

— Доигрался Корявый. Так ему и надо.

И мы пошли дальше.

 

ГЛАВА 5 ПЛОЩАДЬ

По дороге нам попалась пара Лиловых Десантников. Как ни странно, они ничего не стали предпринимать, а предусмотрительно скрылись в одном из переулков, благоразумно обогнув стоявший на их пути Сияющий Пьедестал. Не знаю за кого они приняли бедных артистов, но, похоже, что Велосипедисты травили их по всему Городу и они решили переждать. На всякий случай. Чтож, это было разумно со всех точек зрения.

Мы, не скрываясь, вышли на прилегающую к Саду Площадь и услыхали из глубины Сада звуки стрельбы и боевой клич Лиловых. После прозвучало еще два взрыва и все стихло.

На тротуаре стояло два новеньких, пахнущих соляркой Бульдозера, я мысленно поблагодарил Сторожа за пунктуальность и весело дернул за цепь Сушеную Голову. Она показала мне язык и плотоядно ощерилась.

Выложенная серым полированным камнем Площадь завораживала, тут действительно было, где развернуться. Где-то в глубине ее поблескивал загадочный Пьедестал.

— Да, здесь! — констатировал Чукки, осматривая поле грядущей битвы. Вокруг него уже появился легкий искрящийся ореол, что означало полное окончание Разморозки, такой же теперь можно было заметить и вокруг меня, если глядеть со стороны и к тому же Особым Зрением, а это значило одно — теперь действительно пора.

И тут, как всегда неожиданно появились Те Кто Идет Вдаль.

Они просочились на Площадь Изниоткуда и медленно потекли по переулкам, оставляя на камне стен свежие следы.

— Стойте! — закричал им я, но куда там. Они проплыли в абсолютном молчании и скрылись. Впрочем, как и всегда.

— Те, Кто Идет Вдаль всегда предшествуют темноте, той или иной, — зачем-то произнесло заметно увеличившееся в размерах Пробрюшливое Жорло, — сейчас ровно 13.00 начинается Мертвый Час…

На площадь стали выезжать Велосипедисты Принца, по четырнадцать в ряд, этот строй назывался Велосвин.

Мне отчего-то вспомнился незабвенный Электронный Репортер, который однажды сказал:

«Если тебя не изжарили в струе огнемета, считай, что с законом проблем у тебя не было».

— Красиво идут! — восхищенно сказал Чукки, Дистройер защелкал пальцами, а я поднатужился и набросил на первые, самые красивые ряды велосипедистов Пробрюшливое Жорло, успевшее раздуться до размеров хорошего цеппелина, и одновременно отдал короткую и такую долгожданную команду Дистройеру:

— Мочи корки!

Чукки Даун, скалясь уже выглядывал из кабины чихающего мотором Бульдозера и угрожающее поднимал щиток. Я поспешил ко второй машине, стоявшей неподалеку.

И понеслось…

Пожиратель Крыс трудился на славу, он превратился в гигантскую соковыжималку, топливом для которой становились тела велосипедистов. Отжатые от жизненных соков корки тел, с удовольствием снова мочил кислотой Дистройер, а мы с Чукки в два щитка, благо с соляркой проблем не наблюдалось, аккуратно сгребали все это в огромную Выгребную Яму, находящуюся посередине Площади. Защитная оболочка зарождающегося Релакса надежно прикрывала нас от бесполезных теперь огненных струй.

Часа через два все было кончено. Над Площадью плыл коньячный запах раздавленных клопов. Пробрюшливое Жорло, сдувшееся, но счастливое вдыхало его с нескрываемым наслаждением. Его шерстяные уши обвисли и тряпками волочились по земле, но хобот с треугольными ноздрями стоял торчком, а заплывшие глазки в свете Сияющего Пьедестала, радостно поблескивали.

— Пахнет! Гуп! — радостно сообщило оно.

— Угу, — отозвался Чукки, сбрасывая кожух с радиатора.

Дистройер все еще втаптывал что-то или кого-то в камень Площади, и скакал как дрессированный козел старика Мицусито.

Я медленно вылез из кабины и подошел к Выгребной Яме. На самом краю лежало оторванное, но при этом абсолютно целое велосипедное колесо. Хорошенько размахнувшись, я запустил его в третий от Пьедестала переулок, как мы и договаривались с Белым Дьяволом, закурил и стал ждать.

Он появился часа через пол, как обычно весь в белом, на белых же крыльях, со сверкающими рубиновыми глазами и в импозантной ермолке свисающей с левого ударного рога. Пока Белый Дьявол не приблизился, казалось, что он летит на небольшом дельтаплане. А когда он стал предо мной во весь свой немаленький рост, оказалось, что от него сильно разит бензином и крепким ямайским ромом. Похоже, Белый успел побывать за Барьером.

Дьявод потер свои когтистые чешуйчатые ручищи друг о друга и прохрипел с натугой:

— Хха! Здорово! В Городе снова можно нормально дышать! Сегодня с утра стояла жуткая Сушь, а сейчас… — втянул в себя пахнущий крысами и клопами одновременно воздух и удовлетворенно выдохнул, — хорошо! Хха!

Сделав пару взмахов белыми крыльями, он застыл на краю Выгребной Ямы.

— Прекрасный вид! Джозеф, Чукки! Мое почтение! Со дня пришествия Киллера I-го не было такого прекрасного вида.

— Не льсти, не люблю, — буркнул Чукки приближаясь.

— У тебя как, прошло? — спросил я Белого Дьявола.

— Да, — ответил он, улыбаясь во все свои 64 великолепных клыка, — да, да и еще раз да! Кое-где на окраинах Велосипедисты еще выжигают остатки Низшей Расы, а их в свою очередь отлавливают эти черно-красные парни, которых все отчего-то называют Лиловыми, но я не стал им мешать. Пусть.

— Пусть, — согласился Чукки и крикнул, — Юзик, время!

Я бросил взгляд на часы.

— 17–34!

Мы весело рассмеялись, Белый Дьявол посмотрел на нас странно.

— А где Краух? — спросил он.

— Остался в Желтой деревне, — ответил я, вздохнув, — мы сегодня без ударника и без басухи.

— Да, ритм-секция отсутствует напрочь, как всегда, — добавил Чукки и мы снова зашлись жизнерадостным смехом.

Очнувшаяся Сушеная Голова, чихая от дыма, произнесла, смешно коверкая наши голоса:

— Где Краух? В Желтой Деревне…

Веселье продолжилось, теперь к нам присоединилось еще и ухающее Пробрюшливое Жорло. Дистройер продолжал прыгать, мне бы его энергию, а Белый Дьявол еще раз обвел нашу веселящуюся команду своими рубиновыми глазами, раскрыл пасть и разразившись каким-то совершенно жутким каркающим клекотом, выражавшим самые положительные эмоции, взмахнул крылами и вертикально взмыл вверх над Площадью.

Мы остались внизу, и некоторое время мечтательно наблюдали за тем, как он растворяется в темноте.

— Не летай над Пьедесталом! — заботливо крикнуло ему вслед Пробрюшливое Жорло.

— Я знаю! — донеслось уже совсем издалека и мы снова закурили.

Через пару минут пошел Сухой Дождь, и стало совсем темно. Даже Пьедестал потускнел и лысый человек, стоящий на нем открыл свой гранитный зонт.

Что-то зашуршало в ближайшем переулке, и кто-то бодро крикнул:

— Низшая Раса!

Дистройер сорвался с места и бросился на голос. Мы не стали его останавливать, пускай порезвится. Когда затих топот его мощных конечностей, япочувствовал, как накопившаяся за день усталость сковывает мышцы, выбросил окурок и позволил себе окоченеть до Рассвета, который согласно Положению должен был непременно наступить не позднее, чем завтра.

 

Глава 6 НЕНАСТУПИВШИЙ ДЕНЬ

Начинался Ненаступивший день. Я нащупал рукой цепь и сквозь сладкое оцепенение рванул ее на себя. Пусто… Сушеная Голова уже успела куда-то исчезнуть, ну и черт с ней!

Тогда я стал протирать глаза, и когда последний из них был начищен до дембельского пряжечного блеска, открыл их и сразу обнаружил свою пропажу. Онависела, запутавшись в оборванных проводах в четырех метрах над уровнем земли, и плевала вокруг себя коричневой слюной.

— Витал! — заорал я, но ответа не дождался. Хулиганствующий ублюдок был уже далече, что и не удивительно. Закряхтев, я поднялся на ноги, и метким броскомпридорожного камушка вернул Сушеную Голову на грешную землю. И моментально услышал за спиной чье-то тяжелое сопение.

Медленно обернувшись, я увидел опирающегося на топор Хэнгмена Витала Блумена собственной персоной. Вид он имел помятый и непрезентабельный.

— Твои штучки? — спросил я, указывая жестом сначала на провода. Потом на Сушеную Голову.

Палач отрицательно покачал своей большой непропорциональной головой:

— Это Дистройер вчера чудил…

— А что вообще было вчера? — задал я немного волнующий меня вопрос.

— Ага, — хитро сказал Хэнгмен и наверняка осклабился, но сейчас я не мог этого видеть, так как наш палач был в закрытом капюшоне. Еще и молнию застегнул.

Он развернулся и побрел к Выгребной Яме, приглашающее поманив меня за собой. Из Ямы шел приятный сладковатый запах, когда я приблизился и заглянул в нее, то увидел внизу комфортно расположившегося и аппетитно что-то жующего Чукки. Он завтракал.

— Приятного аппетита, — вежливо сказал я и, спрыгнув вниз, принялся выдирать у него изо рта недоеденный кусок старой резиновой покрышки густо намазанный патокой.

Чукки стал яростно сопротивляться и некоторое время мы тяжело пыхтели среди обугленных останков велосипедов и их хозяев. Это прекрасно заменило нам утреннюю гимнастику и вскоре мы выбрались наверх поближе к такому немногословному Хэнгмену.

— Белый Дьявол уже улетел? — спросил Чукки.

— Не помню. Кажется, да. Последнее время после Окоченения память отшибает на раз, — ответил я и проходя мимо Витала, незаметно подбил сапогом его топор. Хэнгмен потерял равновесие и принялся смешно раскачиваться в поисках утраченного равновесия. Чукки захихикал.

— Я тоже ни хрена не помню, но тут явно было жарковато.

Хэнгмен плюнул на борьбу за равновесие и, свалившись прямо на нагретые утренним солнцем камни Площади, моментально захрапел.

— Намаялся корявый, — подала голос Сушеная Голова, — а я поднял Большой Топор и принялся чистить его лезвием ногти.

Когда-то вот тоже, сидел на Прииске и чистил ногти лопатой, а Витал подкрался сзади и как треснет меня по башке обухом, типа пошутил, ну и поломал, топорище. Я ж не совсем дурной, чтоб без каски сидеть, а парик надел сверху, как положено, вот он и купился. Плакал потом, нервный такой гад, кричал:

— Вам все шутки шутить. А мне к выступлению надо готовиться, где я здесь топорище себе такое найду?

Тут меня снова кто-то стукнул, оглянувшись, я увидел довольного жизнью и смертью Дистройера, постоянно находившегося где-то на границе двух этих вечных понятий.

Он булькал, что выражало крайнюю степень веселья, и тряс перед собой изогнутым цифрой семь куском рельса. И тут я вспомнил. Что именно седьмого числа Дистройеру произвели первую Кастрацию и сам засмеялся. Действительно смешно. Помню, в первый раз он серьезно расстроился, а во второй и последующие разы уже просто тащился от удовольствия. Такая вот у них конституция у Дистройеров этих, не знаю как там и что, я не Краух и не доктор Вебер. Это они специалисты. Но кастрировать надо раз в полгода, иначе сбесится.

Тут проснулся наш Спящий Красавец и сразу заорал, что хочет жрать. Тоже мне нашел проблему. С Дистройером мы живо столкнули его в выгребную Яму, и он там долго чавкал от удовольствия. Потом выбрался с несколькими велосипедными колесами и принялся их глотать, купившись на громкое название. Глоталось плохо, и тогда он принялся их рубить и заглатывать по частям в ожидании Прихода. Но тот приходить не спешил. Мы немного потащились с нашего веселого Хэнгмена, а потом пошли прогуляться по переулкам, тем более что возвращающаяся память услужливо подсказала мне, что во многом благодаря нашим усилиям Дьявольский Город практически очищен от военных формирований Принца и если не вмешаются вампиры, то вечером у нас концерт для благодарных горожан. А нам еще аппаратуру и массовку надо перегнать из региона, где они стояли. До Поры. До Поры — это такой Отстойник специальный, где все можно прятать. У нас массовки тысяч пять, а то и больше бывает, а помещается все в один грузовик. В Первый. Это если правильно распределять усилия и соблюдать Правила Пользования Отстойником.

А в Город мы на Шестом грузовике прибыли. И оставили его на окраине. В смысле на втором. Ну, два их у нас, Первый и Шестой, что не понятно?

— Понятно, — громко крикнула Сушеная Голова, и я поймал себя на мысли, что говорю мыслеформами. А это почти вслух. Надо быть сдержаннее, ишь, разморозился…

— Ишь, разморозился! — тут же передразнила меня Сушеная Голова, и я отключил мозг. Ей.

… В первом же переулке мы встретили выстрелы в упор, или нас они встретили. Говорю же, соображал я еще так себе. Ну вот, а за секунду до этого Чукки авторитетно, или авторитарно… утверждал, что в Городе теперь безопасно. Упоры нас отчасти и спасли, потому что пока они падали под пулями, мы уже были во втором переулке. Там на массивной перевернутой урне сидело Пробрюшливое Жорло. Я прокашлялся и спросил:

— Который час?

На что мне резонно ответили:

— Я проветриваюсь…

Чукки сказал:

— Ну, на. Проветривайся! — и мы пошли в третий переулок, потому что мимо проветриваемого Пробрюшливого Жорла пройти не было решительно никакой возможности.

В третьем переулке сильно пахло Низшей Расой и мы, зажав ноздри, были вынуждены его покинуть. Потом мы решили заглянуть в четвертый, но он был наглухо завален баррикадами и тогда мы решили вызвать Мусорщиков, но ни у кого не оказалось Двойной Малой Монетки для Аппарата, висевшего на единственной неповрежденной стене. Тут глупый Витал сказал, что за Двойную Малую ни один мусорщик не станет чистить Выгребную Яму, мы посмеялись, а Сушеная Голова негромко сказала: «Идиот» и комично нахмурилась. И мы еще посмеялись, каждый о своем.

Потом Чукки вытащил из кармана телефонную трубку и крикнул туда:

— Stiffen Corpses! — и принялся энергично рисовать на сморщенном лице Сущеной Головы телефонный диск. Голова орала так громко, что приехали Мусорщики, выгребли все из Ямы, вместе с прыгнувшим туда в поисках дешевых сенсаций Виталом, и, загрузившись под завязку, скрылись в неизвестном направлении.

Когда все стихло и успокоилось, из Первого переулка, в котором жили Мясоеды донеслось урчание мотора, звуки очередей и два пушечных выстрела. Через пять минут оттуда выехал, разбрасывая безжалостно расстрелянные Упоры, наш доблестный концертный танк. Из машинного отделения выглядывал лично Эндрю Краух в танковом шлеме и с барабанными палочками в зубах. Дистройер радостно по-щенячьи взвизгнул и побежал здороваться.

Краух выбросил из машины свое длинное и худое тренированное тело, и сходу предъявил кучу претензий, левою ногою удерживая Дистройера на безопасном расстоянии. Был он в танковом шлеме, и в гриме. Из глаз текли ручьи нарисованной крови, нос был выпачкан сажей. Смотрелось довольно эффектно.

— Юзик, ты достал меня своей простотой, — говорил он, — сколько раз я тебя просил не прятать спирт в баки с горючим!

— Подумаешь, обидели! Спирта налили в бак! — возмутилась Сушеная Голова, — меня б так обидели!

Я погладил ее против шерсти, и она довольно заурчала. Краух сплюнул, отсоединил запасной бак и стал пить прямо из него, потом передал его мне и увалился куда-то под траки гусениц в тень. Отдыхать.

Тут из своего переулка выбралось, наконец. Пробрюшливое Жорло и стало ныть, что его обделили.

Чукки сказал, принимая бак из моих рук:

— Не кричи на меня! — и присосался к емкости. Пожиратель Крыс умолк и только жадно смотрел на пьющего корпса.

Сушеная Голова, которую я тоже уже успел немного напоить, произнесла слегка заплетающимся языком:

— И на меня тоже не кричи… — и высунула свой хищный язык.

Пожиратель Крыс плюнул ей в рот, но промазал и попал мне на наколенник, испугался, задергался, и выпустил из себя весь воздух, после чего превратился в обычный чехол для авто.

Тихо ругаясь про себя, я накинул Жорло на танк, чтоб тот немного остыл и обозвал Пожирателя половой тряпкой, что всем ужасно понравилось.

— Impotant! — высказалась Сушеная Голова, а Пробрюшливое Жорло тихо заметило:

— Да, я такое, очень и очень важное…

Тут неожиданно взревел мотор и танк тронулся. Краух взвыл и едва успел выскочить из-под начавшей вращаться гусеницы. Внутри бронемашины дико хохотал Дистройер. Краух изловчился и вскочил на броню, потом открыл люк, пролез внутрь и хохот заглох вместе с движком. Вместо смеха из глубины до нас донеслись громкие чавкающие и хлюпающие звуки, а потом все стихло.

Тут Чукки заметил, что Выгребная Яма наполнилась водой, очевидно Мусорщики задели какую-то трубу, и мы тут же полезли купаться. Взбодрившийся Пожиратель Крыс сказал, что за буйки лучше не заплывать, а Чукки сказал, что плевать, а я ничего не стал говорить, потому что буйков никаких не увидел, а те последние, что оставались в Желтой Деревне у старика Мицусито украл Хромой Магнус. За что его вчера, кстати, и должен был казнить наш бравый Хэнгмен. Но тут вернулись Мусорщики и выбросили Витала из своей машины, он разумеется, стал возмущаться и эти скромные но суровые работяги решили побыстрее уехать.

 

Глава 7 СТОРОЖ

«Ну и черт с ними с Мусорщиками», — подумал я про себя и снова чуть не свернул в переулок к Мясоедам.

Вот же тоже твари мерзопакостные. Пока в городе хозяйничали Лиловые десантники, они сидели тише воды и ниже травы, не смея высунуть наружу свои щетинистые уши, когда пришел Принц, их вообще не стало видно. Зато теперь…

Мда, распустились. Надо учить.

Тут сверху послышалось кудахтанье вертолета, и на Площадь впервые за сегодняшний Ненаступивший День приземлилась настоящая боевая машина с эмблемой Желтой Деревни — берцовая кость и два скрещенных черепа.

Первым из вертолета выпрыгнул брат Горбуна с короткими руками-плоскогубцами и неестественно даже для здешних непрезентабельных мест вытянутой мордой. Следом выполз и сам Горбун — старый чертяка в прямом смысле этого слова, он еще больше осунулся и разжирел, но титановые рожки, наполненные чистейшим цианидом, все также задорно блестели на его лысеющей голове.

Последним выпрыгнул Веселый Сторож, в защитном камуфлированном под местную специфику костюме и летном шлеме с эмблемой Императорской Летной Школы Суррикаппы, был он худощав, высок и подтянут.

Мы обнялись и Сторож, загадочно улыбаясь, объявил:

— У нас война!

— Опять? — я искренне удивился, — я думал у нас концерт.

— Одно другого не исключает, я обо всем договорился, — наш Менеджер, как всегда был сух и деловит. С одинаковым успехом он договаривался о войнах и выступлениях, и при этом всегда оставался в финансовом шоколаде.

— Ты слышал эти новости? — обратился я к Чукки, который подошел и обменялся с Сержем особым рукопожатием Stiffen Cоrpses. Краух тоже был на подходе, и вскоре вся наша могучая команда, за исключением, как всегда куда-то запропастившегося Хэнгмена, собралась у вертолета. Горбуны при этом внимательно рассматривали Дистройера и в беседу почтительно не вступали.

— Рассказывай! — потер руки Чукки, которому тоже было наплевать по большому счету, выступать ли нам перед публикой, или перед строем велосипедистов Принца.

— Падаки! — загадочно произнес Сторож.

— И?

— И 64-е королевство.

— Понятно, — я задумался. Что же это получается, вампиры выждали, пока мы очистим Город от Принца и тут же решились нанести удар. А 64-е королевство финансирует всю эту затею. Разумно, тем более они знали о том, что мы будем давать Представление, и тогда они одним ударом убивают двух… ну скажем Кысок, их не жалко, или Ырр… Мда. Дела, как говорит один мой знакомый Кат Скабичевский, не Хэнгмен, но все же…

Вслух же я сказал следующее:

— То есть, мы им обеспечим приток свежей крови?

— Именно, — Сторож сиял, видимо из-за моей прозорливости, впрочем, он всегда сиял.

— Подожди, Юзик, — вмешался Чукки, — значит, они хотят использовать нас в качестве Загонщиков?

— Ну да, — мне стало совсем грустно, — Принц низложен, Город ликует, Stiffen Corpses дают шикарный концерт, на Площади масса свежей питательной крови, приходи и пользуйся.

— До или после… — значительно произнес Краух, и было как всегда непонятно, спрашивает он или утверждает.

Тут мнения разделились. Чукки нанес бы удар перед началом концерта, я во время, а Сторож сказал, что самое выгодное время — это по завершению, когда толпа будет совершенно чумная, бери ее и ешь, никто и не заметит. Поспорив еще некоторое время, мы прекратили это бесполезное занятие, ибо логика вампиров нам была непонятна, а логика их предводителя Падаки тем более. Решили начинать подготовку, не взирая ни на что. И это было правильно, и это было по-нашему.

— Грузовики? — спросил я.

— Все под контролем, — Серж глянул на небо, потом на свой Хронометр и улыбнулся белозубо, — все под контролем. Кстати с ними Эдсон. В клетке, как положено. Так, что у вас с оружием?

— Жорло, — ответил я, — сушится и Дистройер, мочится…

— Так, этого мало, — Сторож полез в вертолет и выволок на свет божий несколько портативных ракет Земля-Воздух переделанных под одноразовые базуки, — вот, берите, тебе и Чукки, как раз на вампира.

— Вещь! — обрадовался Даун, — давай одну попробуем!

— Пробуй!

Чукки схватил одну из базук и, высунув длинный заостренный язык, одновременно прикрыл левый крылатый глаз и прицелился. Ракету он выпустил в переулок Мясоедов, ибо там опять что-то зашевелилось. Взрыв был хорош, и Чукки удовлетворенно поцокал коваными сапогами.

— Не годится… — потом рассмеялся, — шутка!

Мне вспомнилось отчего-то бухта Роверсона и Голубые Карлы со своими наточенными Атрибутами, Центральное море, подземные туннели, гнилая капуста, забытые деревни, больные ноги… Это было давно и скучно, а теперь близко и весело. Захотелось с кем-нибудь поругаться, немедленно… Где снова этот придурошный Витал?

— А где, кстати, Витал? — поинтересовался Сторож, он всегда заботился об этом ненормальном, по-моему они росли вместе, как когда-то сказал Чукки Даун, «из пня под одним Димедроловым Деревом», а я еще добавил «а потом их разделили» и мы долго смеялись над этой гипотезой.

— Не знаю, — ответил я, — вчера он нам тоже мало помогал.

— Скотина, — добавил Чукки.

— Ну не ссорьтесь, — погрозил нам пальцем веселый Сторож, — все я полетел. Счастливого Кровопролития…

И улетел. Хмурые Горбуны настроили Зонд-18 и отправились по пеленгу встречать грузовики с массовкой и оборудованием.

Однако чуть раньше на Площади снова нарисовался Витал, он появился из Четвертого Переулка, выглядел усталым, сильно потел и тащил на себе средних размеров свежесрубленную виселицу.

— Сильно она тебе нужна? — поинтересовался Чукки, а молчаливый Краух сплюнул и полез на свой танк.

Вместо ответа Блумен зацепил виселицей за угол крайнего дома и принялся раскачивать ее и дергать, до тех пор пока перекладина не хрустнула и не отвалилась. Вместе с ней выпало несколько расшатанных кирпичей и чуть не прибило нашего затейника в балахоне.

Витал немедленно принялся стонать на разные голоса, а настонавшись сказал:

— Вы б лучше помогли… Чем издеваетесь… — Хэнгмен наш был к тому же еще и косноязычен.

Чукки обиделся сразу. Потому что ни разу в жизни никому не помог, в смерти помогал, а в жизни нет, такой вот прикол от Чукки Дауна. И ушел купаться к Выгребной Яме. Я тоже помогать Блумену особенно не стремился, и потому он обреченно потащил свою находку за танк и потом долго там над нею сопел.

Когда через некоторое время виселица приняла вертикальное положение, Хэнгмен влез на подозрительно потрескивающую перекладину и занялся разматыванием веревочной бухты. Дело это долгое, кропотливое, и мы отвлеклись. Примерно через полчаса со стороны виселицы донеслись истошные вопли и, повернувшись к источнику шума, мы снова могли созерцать нашего Хэнгмена. Он висел в петле, крепко схваченный за щиколотку распутанной веревкой, вниз головой и светил нам своими неестественно белыми обнажившимися ягодицами. Подобно древним шотландским воинам нижнего белья Блумен не носил. Из-под балахона опутавшего его умную голову до нас доносились придушенные возгласы:

— Снимите меня!

— Надо повторить эту шутку на вечернем концерте! — сказал Чукки и щелкнув пальцами вызвал Дистройера.

Тот быстренько свалил всю эту конструкцию и втоптал виселицу в камень Площади. Витала же отцепил выбравшийся из танка Краух, к нашему с Дистройером великому сожалению.

Оправив свой незамысловатый наряд и разыскав сандалии, наш неунывающий басист, тут же принялся канючить, мол, зачем ему испортили такую прекрасную забаву. Дистройер возмущенно защелкал пальцами и убежал. Мы отошли подальше, едва сдерживая смех, а Пробрюшливое Жорло поймало пробегавшую мимо крысу, обглодало ее и в утешение протянуло Хэнгмену недожеваный хвостик.

Витал подношение отверг и прошипел, что-то среднее между педагогом и велосипедистом. Кого он имел в виду, было не ясно. Видимо себя. Потом подобрал свой Топор и ушел, громко стуча им о булыжники.

И тут с неба на Город посыпались темные точки.

Пробрюшливое Жорло ахнуло:

— Лиловые десантники! Они всегда прыгают без парашюта!

— И не разбиваются? — подозрительно спросил заинтересовавшийся Хэнгмен.

— Хгуп… — усмехнулся Пожиратель Крыс, медленно пожевывая крысиный хвостик, — лиловые десантники сразу вступают в бой. У них даже норма есть упасть с высоты десять километров за определенное время на значок ГУП…гуп…гуп…

— А это еще что такое?

— Готов к Убийству Противника. О!

Мы прислушались, откуда-то издалека послышались звуки выстрелов.

— Опять началось, — сказала Сушеная Голова.

Я щелкнул ее по уху и сказал:

— Съезжу к ним, поговорю, в принципе мы сейчас союзники. По-крайней мере не враги. Хочу, чтоб они выделили Городу несколько патрулей против вампиров. Краух заводи машинку!

Пока я лез на броню, на Площадь въехал наш Первый грузовик с аппаратурой, и сразу же стало быстро темнеть. Из переулков медленно потекли Те, Кто Идет Вдаль. Стрельба на окраине стихла, видимо десантники закончили зачистку оставшихся велосипедистов. Хэнгмен, чтобы не участвовать в разгрузке, посвистывая, удалился в сторону Городского Сада. Понятно к кому. Ну, нравятся ему памятники! Горбуны, вздыхая и жалуясь на жизнь стали разбирать инструмент. Вечер вступал в свои права. Ненаступивший День так и не наступил.

 

Глава 8 УТРО ПОСЛЕ НЕНАСТУПИВШЕГО ДНЯ

… Нет, ну ведь интересно все-таки, как они это делают? Не подскажите? А зря… Я рассматривал Утренних Кувыркальцев, чудивших в своем неповторимом стиле над памятником Сатане и внутренне восхищался. Выразить восхищение вслух мне не позволял Статус.

Приятная истома разливалась по телу, так бывало всегда по утрам, когда отступало ночное трупное Окоченение. Теперь меня снова можно убить. И желающие в наличие имеются. Но это не повод, чтобы у Корпса, тем более у Корпса Со Звездочкой На Глазу испортилось настроение, наоборот, знаете ли, бодрит.

И я легонько подтолкнул под локоток Чукки и обменялся с ним взглядами. Даун как обычно стоял с ничего не выражающим лицом, но мне давно знавшему Чукки и так было все понятно. Кувыркальцы никого не могли оставить равнодушными, даже Корпсов. Но мы-то, конечно же, никогда в этом не признаемся. Статус. Апломб. Особая кинетика лицевых мускулов, в конце концов.

Или вот Пьедестал этот, громадная хреновина из Черного Базальта. Причем вблизи черный, как ночь, а отойдешь, светиться. Как его сюда заперли? Сидит Сам на шикарном троне, рога по десять тонн, корона, взгляд. Одним словом Сатана. Одно неясно, город в его честь назвали, или притащили после, когда Город был уже выстроен. Сколько же это лет прошло? Пропасть…А впрочем говорят, что раньше тут дьяволы как раз и жили, и это их верховный правитель изображен, может и так, а может быть и нет… Кажется Белый про это рассказывал, точно он же из местных.

Размышляя сим нехитрым образом, я наблюдал за погрузкой аппаратуры, а еще краем глаза за Виталом, пытаясь определить до какой же степени низости и подлости мог докатиться наш Хэнгмен, если в преддверии величайшего концерта в истории рок-музыки, он втихаря ежеминутно прикладывается к спрятанной в рукаве концертного балахона фляге. И кроме того горстями закидывается странными желтоватыми таблетками, считая при этом, что никто ничего не замечает.

Скотина и причем редкостная. Мы снова обменялись многозначительными взглядами с Чукки Дауном.

Или вот, например, Принц, его, сука, высочество, как он сам себя называет. Что? Ага, и я про тоже. Жалкая. Ничтожная личность. Ничтожнейшая. Ну, ладно, провозгласил ты себя правителем, Верховным правителем. Да здесь, в Дьявольском Городе, и что? И ничего, нашлись, сущности, неподвластные магии его имени. Тот же Координатор, тот же Дойч Болл. Отсюда десанты Лиловых, Подрывники, Подполье, наконец. Хотя тут у меня отношение неоднозначное. Нет, конечно, все куплено и продано, как впрочем, и везде, но ведь сделали, но ведь сыграли. Свою роль. И последним аккордом, мы. Stiffen corpses. Как последний гвоздь в крышку.

А нам главное, что? Правильно, Творчество. И не просто творчество, а Правильное Творчество. То есть Творчество В Последней Инстанции и такой же паровоз, как любит говаривать Даун.

Где же еще выступать как не здесь? А тот же Краух говорит:

«Не хер сюда ездить!»

По ходу он вообще противник гастролей. В любом виде.

Теперь если мы все будем слушать Крауха, то сидеть будем безвылазно в Желтой Деревне, на радость тамошней публике. Так ведь тоска… Там ведь можно совсем окоченеть. Навеки. Нет, на общественное мнение плевать. Мне вообще непонятно, что это такое, как и всякому нормальному Корпсу. Если слово «нормальному» в данном случае применимо. Но для себя-то можно постараться? Можно.

Нас позвали мы приехали, все! И абсолютно не важно, кому мы сочувствуем, и тем более неважно кого поддерживаем.

А тут Падаки… Или как любит говаривать Электронный Репортер: «Фактор Падаки». Тоже еще фишка из будущего. Вампиры! Голубая, сука, кость. У них Траур. У них Величие. Не сметь выстукивать на костях. Ага, это пускай они сами Эдсону объяснят, если смогут. Ибо тут все, видите ли, пропахло их гнойной Мечтой! А сами ведут себя подобно прилипалам. Стоит нам собрать более-менее приличную толпу зрителей, они тут как тут. Потому что Кровь. Свежая.

И так все время, с короткими перерывами. Город постоянно переходит из рук в руки. А Падаки паразитирует на этом. Одно слово га…

— Да в неспокойное время мы живем, — неожиданно произнес Хэнгмен, вытирая ладони о балахон.

— Очнулось чучело, — процедил Чукки, — давай грузиться, поехали уже!

Поедем сейчас. А как же. Я желчно сплюнул, и Сушеная Голова повторила мой плевок. Все со своими закидонами, и я такой же, и хоть кол мне на черепе чеши. Тому же Виталу объясни, что он неправ. Ага?

Тут на связь вышел Сторож и по-обыкновению радостно сообщил, что Фанаты уже прознали о грядущем выступлении и собираются в окрестностях Дворца. В этот момент хэнгменова туша благополучно перевалила через борт Грузовика.

— Война войной — концерт по расписанию! — произнес я вслух и мы, наконец, тронулись, а Кувыркальцы все также выделывали свои коленца, абсолютно не взирая на окружающую действительность.

 

Глава 9 РАЗОГРЕВ

Этот сержант не понравился мне сразу. Слишком много на себя брал. Помимо двух пулеметных лент на нем висел еще и пулемет системы Маркеса, а еще два десятка лимонок на крючках и большой армейский бинокль.

Насчет бинокля я мстительно шепнул Хэнгмену:

— Это чтоб тебя лучше видеть, когда ты будешь балахон задирать…

Витал испуганно шарахнулся от меня, как делал обычно с похмелья, а оно у него явно было Свинцовым, ибо палач все время шарахался и слегка тормозил.

Чукки мощно погладил его широкую спину минометной плитой и стал командовать грузчиками.

Сержант Полтора, а звали его именно так, принялся с деловым видом помогать. Как по мне, так он слишком уж суетился, прям как какой-нибудь недоделанныйефрейтор. Да и дьявол с ним, вечно понабирают в муниципалы кого попало. Вот сейчас, как он расставил людей. Где тут офицер, черт задери?

Последнюю фразу я крикнул вслух и вскоре нарисовался некий Лейтенант. Глаза б мои его не видели. А его б меня. Он очень хотел спрятаться в свою каску целиком при виде великого и ужасного Твина Ли, но это ему не удалось, мой взгляд N13 постоянно извлекал его оттуда.

— Расставьте посты тут, тут и здесь… — говорил я ему. Он кивал и уменьшался в размерах.

— Потом тут, и два снайпера на крышу. Лейтенант?

— Да!

— У вас есть снайпер?

— Никак да! То есть…

— Понятно. Действуйте. Сержант! Сопроводите!

Я оставил лейтенанта на растерзание его же угрюмым подчиненным и прошел ко входу во Дворец. Мне еще звездочку на глаз рисовать, между прочим. Это Виталу хорошо, морду красной тряпкой замотал, балахон сменил и вперед. А тут Имидж…

Неслышно подошел Краух и указал на крыши близлежащих домов.

— Падаки устроит атаку с этой стороны. Ложную…

Я кивнул. Похоже, у Ударника случился Приступ Откровения. Это было уже серьезно.

— Но я чувствую Юзик, что Падаки придумает что-то еще. Здесь. Внутри. Его зверушки просто отвлекут внимание…Мне тут одна мышка шепнула, что из Института пропало несколько приборов.

— Понимаю, мы будем начеку. А ты…

— Присмотрю здесь, как раз проверю зенитку. И ленту…

— Стрелял бы лучше обычными.

— Скучно…

— Согласен.

Эх-хе. А дальше все понятно, хорошие парни схватятся с плохими и как обычно проиграют. Нас я, разумеется, причислял к парням плохим.

Тут послышались дикие вопли: «Осторожней!» и мы с неким непередаваемым удовольствием проследили за тем, как клетку с Эдди Эдсоном сгрузили с транспорта и установили на низкую самоходку.

Все это время наш добрый титр орал как резанный и скакал по клетке почище Волнистого Островного Арры. При этом он гремел шедро рассыпанными внутри костями, кастаньетами и маракасами. Его строго начищенный череп блестел, словно маленькое солнце.

Хэнгмен крутился в поле зрения фанатов, людей и демонов всех видов и мастей и принимал героические позы. Фанаты с удовольствием косились в его сторону, но тем не менее не решались далеко отходить от своих бронециклов. Витал Любил это дело, в смысле дешевую популярность. Бронециклисты вяло аплодировали и время от времени кричали:

«Бис!»

— Идиот, — процедил Чукки и мы еще раз обменялись многозначительными взглядами.

— Говорят, что у него живет Скунс Выходного Дня, — шепнула Сушеная Голова, — я слышала, как об этом шептались гримеры.

— Не удивлюсь, если это так.

— А о чем гремлины шепчутся, ты не слыхала? — психанул Чукки и бешено завращал глазными белками.

Сушеная Голова в панике сорвалась с цепочки и укатилась вглубь коридора. Психующий Корпс это действительно страшно. Даун определенно уже начал заводить себя, и это было для нас хорошо, как для концерта, так и для возможной драки с вампирами.

Я стал в позу Змея и зашипел, мне тоже не помешает взбодриться. Что-то уже вовсю витало в воздухе. Напряжение, невидимое глазу росло и отчасти зашкаливало, похоже, Краух был прав. Падаки мог устроить прорыв прямо внутри Дворца, был в Институте один приборчик, и если увели именно его…

Другое дело, что сам по себе мини-мэни Портал не откроется, к мини-мэни Порталу нужен хороший Предавалец, который бы активировал его изнутри помещения. Да, что я вам рассказываю, сами понимаете… Надо принять меры. И я их принял…

…Две базуки я повесил на спину крест-накрест, и Чукки проделал тоже самое. Не помешают и под рукой будут. Когда на тебя вываливается озверевший кровосос, да еще и на приличной скорости, нет ничего лучше, чем встретить его доброй ракетой, или на худой конец огреть по башке, такой вот базукой.

Я подозвал хмурого начальника охраны и приказал поставить в клетке у титра крупнокалиберный пулемет, а то он у нас совсем загрустил.

Начальник охраны — немолодой Самоквит с наполовину прикрытым, как это принято у Самоквитов темным лицом, сделал удивленные глаза, но я приказ подтвердил, хотя и прекрасно понял его опасения.

Титр с пулеметом, это почти тоже, что и гамадрил за рулем. Не пожалеет ни своих, ни чужих. Но мне было так спокойней, ибо под тройным дном, в клетке Эдсона мы хранили самое ценное, что было у нас — наше Творчество. Ну и деньги конечно.

 

Глава 10 КОНЦЕРТИНО

Нелепо загребая руками, сержант Полтора, со злыми еще ничего непонимающими глазами стал заваливаться на спину.

— Сдай назад! — заорали грузчики, волочившие большую железную клетку при помощи длинных крючьев. В клетке среди барабанов сидел Эдсон, крепко уцепившись за прутья побелевшими от напряжения пальцами, с уже нанесенным на них концертным гримом. Он, не мигая, смотрел на все еще направленный на него зрачок сержантского кольта, и никак не мог понять, что выстрела не будет.

Заклиненный и бесполезный пулемет слепо таращился вверх, напоминая человека, опустившего руки и ждущего милости с неба, сходство усиливали обреченно свисающие, набитые бронзовыми патронами ленты.

Твин Ли дунул в дымящийся ствол своего револьвера и хитро подмигнув Эдсону и грузчикам глазом со звездочкой, коротко крикнул:

— Сдал! — и оглянувшись на уже упокоившегося сержанта, резво побежал по коридору навстречу выстрелам, по ходу подобрав валявшуюся на пороге гримерки базуку. Этот сержант не зря вызвал подозрения у Ли. И Джокер оказался прав. Инициированная тварь сделала все, чтобы облегчить задачу нападавшим, но все-таки, все-таки…

Внизу уже вовсю шел бой. Вампиры среднего калибра наносили отвлекающий удар, который сообща сдерживали Муниципалы, вооруженные Фанаты и Краух В Танке. Лиловые держали нейтралитет, но образовали живой щит между нападавшими и зрителями, собравшимися вокруг Дворца. Их болотные закамуфлированные каски время от времени показывались в окнах близлежащих домов и торчали из наспех оборудованного передвижного блок-поста полностью перекрывшего Улицу Неуемных Желаний.

Большой Пулемет стрекотал не переставая, не зря Ударник хвастался недавно купленной Бесконечной Лентой… Вампиры, Те Которым Не Повезло, лопались в воздухе на подлете, пересекаясь с ярко сверкающей в вечернем небе трассой и опадали на землю черными окровавленными ошметками.

Те Кому Повезло рвали на части бойцов оцепления и тоже гибли, гибли, гибли…

— Бум! Та-данч! — раздалось вскоре там, куда скрылся корпс, и из коридора потянуло дымком и штукатуркой, а в фойе все-таки рухнул с пьедестала 14-и летний гипсовый Вождь. Его дико орущая кудрявая голова, отколовшись от туловища, весело запрыгала по ступенькам Парадной Лестницы и провалилась в как всегда нежданно открывшуюся Потенциальную Яму. Радостно кинувшаяся следом Сушеная Голова успела зацепиться своей цепочкой за торчащий над полом из стены вентиль и избежала ужасной участи, повиснув на самой границе Разности Потенциалов.

Из ямы выпрыгнул похожий на гроб Потенциальный Ящик и набрав высоту сделал попытку прорваться в Концертный Зал, но тут, добравшийся в эту часть Дворца, обсыпанный мелом и штукатуркой, и похожий на восставшего мертвеца Твин Ли, теперь уже в компании с Чукки Дауном, любезно подставившим свою мощную спину, хорошо прицелившись сбил Ящик очередной ракетой. Упавший гроб с треском лопнул, и тогда, не теряя времени, корпсы бросили внутрь его, пару пакетов Воли Детройля, туда, прямо в перекошенное от злобы лицо сидящего внутри Верховного Вампира Падаки. Туда же отправилась и припасенная хозяйственным Чукки до поры, щедро начиненная динамитом левая нога Бебермана.

Когда дым немного рассеялся, корпсы снова увидели Падаки, летать он не мог, у него не хватало одной руки и одной же ноги, а голова клонилась к когда-то начищенному до зеркального блеска полу под неестественным даже для вампиров углом. Он тихо и страшно шипел, прячась за изувеченное тело своего лаборанта и пилота Пейсаховича, и пытался закрыться большим портретом усатого мужчины в ослепительно белом мундире. Поверхность портрета вибрировала, и лицо мужчины гримасничало, а его тараканьи усы шевелились.

Твин Ли отложил разряженную базуку, выудил из глубин своего совершенно испорченного, а быть может наоборот, несравненно улучшенного концертного костюма пахучую болгарскую сигаретку «Опал» прикурил и произнес обращаясь к соратнику:

— Вот смотри Чукки, они говорят, есть любовь. Да? Дружба, да?

— Нет, — коротко ответил Чукки, забирая у Джозефа сигарету.

— Прикинь…

Помолчали. Потом Ли вздохнул и, вынув мизерикордию, направился ко все еще шевелящемуся портрету.

«Убить не убью, но покалечу капитально», — решил он судьбу бессмертной твари, а вслух произнес:

— И у них хватило совести называть нас террористической группой!

Соратник безучастно наблюдал.

В этот момент сверху, прыгая по ступенькам скатилась голова сержанта Полтора и остановилась аккурат рядом с головой 14-и летнего Вождя.

— Курицу жалко! — донесся откуда-то сверху голос плохо пообедавшего Хэнгмена, и корпсы увидели его могучую фигуру в сером балахоне, возвышавшуюся площадкой выше на своих толстых волосатых, обутых в сандалии на толстенной подошве, ногах с хорошо различимыми на них следами недавних разочарований, а также синей татуировкой Hangman — the best, рядом с которой кто-то незаметно для Витала пририсовал синими же чернилами странную аббревиатуру — CHMO.

Твин Ли вернулся к Падаки, а Чукки негромко сказал:

— Вот такой у нас гольф клуб…

До начала концерта оставалось уже совсем немного времени.

Между тем внизу, на улице, изредка залетая в фойе, подоспевший Сторож теперь уже на легком планере модели Пти-1 гонялся за бледными недобитками, которые почувствовав поражение своего Лидера, моментально прекратили атаку и теперь стремились скрыться в спасительной тьме.

… А на сцене вовсю уже корчились какие-то недоноски, из местной разогревочной группы. Твин Ли же чувствовал, что уже начинает коченеть. Вампиры отняли немало времени и все-таки сдвинули начало концерта. Он осмотрел покрытые краской лица корпсов, их медленно закрывающиеся глаза и понял, что процесс необходимо ускорить. А потому поднял одну из оставшихся базук и, несмотря на протестующий возглас Главного Распорядителя, немного отодвинул декорацию и прицелился, пробормотав:

— Лови пенальти, босота…

Световая граната разорвалась прямо под носом у «ихнего» ударника и вызвала на сцене немалый переполох. Сцена при этом стремительно пустела, а Хэнгмен, ухмыляясь из-под маски, уже натягивал поверх балахона новую забарьерную «адидасовскую» куртку и одновременно подстраивал свою «басуху» в виде топора. (Или топор в виде басухи, кому как нравится. Поклонники группы «Stiffen Corpses», вспоминая подробности этого знаменательного концерта, все еще спорят о правомерности того или иного утверждения).

Кстати, о поклонниках, они то как раз все поняли с первого же выстрела, а когда вслед за взрывом гранаты на сцену и под нее поплыл поток обнаженных красавиц из варьете сопровождения «Стил энд Смайл» вопли зрителей стали постепенно подбираться к апогею. Красавицы провоцировали полицейское оцепление своими мертвыми зелеными руками и синеватыми прелестями, и разогретая толпа с нескрываемым удовольствием принялось теснить служителей местной Фемиды.

В это время Эндрю Краух уже задраил люк своего танка и рокоча прогретым мотором тронулся в направлении рампы. Сцена предательски поскрипывала, но шесть тонн «брони и металла держала отменно. Вой толпы усилился, но Краух, не мудрствуя лукаво, врубил метроном, и ловко орудуя ножною педалью, взял эмоции толпы под свой контроль.

— Эндрю! — завизжали фанатки.

— Краух! — эхом откликнулись фаны мужского пола.

Из наглухо задраенного танка донеслась частая барабанная дробь. Второй ударник Эдсон стоял пока за кулисами в своей металлической клетке, с нетерпением ожидая выезда, и нервно перебирал пулеметную установку, изредка гремя трофейным непредастовским чайником. Джозеф Твин Ли отложил базуку и перемигнувшись с Чукки Дауном взял наперевес свою двугрифовую гитару.

На сцену они шагнули одновременно, толпа взревела, а с неба на толпу посыпался дождь из денежных купюр различного достоинства. Полицейское оцепление тоже взвыло и утроило усилия. И если бы не Пробрюшливое Жорло, бросившееся им на помощь, то ребятам бы пришлось совсем туго. Чукки вставил новую обойму в свою соло-ГГД — гитару и запустил в зал дикую трель из последнего альбома. Все это сопровождалось «изюмительными», по словам Мастера Света, лазерными эффектами.

— Этот Город наш, — негромко сказал Ли в микрофон.

— 35 — зеро-зеро! — принялись скандировать фаны и Чукки слегка улыбнулся мертвым нарисованным лицом. Его гребень заискрился в свете прожекторов.

Появился Хэнгмен, просто без претензий, но в маске, в новой «адидасовской» куртке, надетой поверх балахона, без брюк, в сменивших знаменитые сандалии, легких тапках на босу, волосату ногу, в одной руке — топор-гитара, в другой старенькая авоська с синею дохлою курицей, которую хорошенько раскрутив над головой Витал тут же не откладывая в долгий ящик, запустил в толпу.

Курица исчезла под навалившимися на нее телами, а Витал приподняв низ маски с удовольствием показал залу язык и принялся радостно скалясь ловить ритм исходящий из танка струнами своей чудесной бас-гитары.

Высота 3500… Над сценою завис небольшой военный дирижабль и медленно двинулся в сторону площади. Ли запел, толпа подхватили припев.

На большом экране появилось изображение одного из зрителей. Камера выхватила мужественное лицо старого рокера, с прилипшей к нижней губе сигаретой и слезой, катившейся из единственного глаза. Другой глаз ветерана был прикрыт черной пиратской повязкой.

— Сэмми! — проскандировали его друзья.

Чукки ушел на соло, и когда оно стихло и все утонуло в овации, из дирижабля вниз ударили перекрещенные разноцветные лучи.

Во время короткой паузы, прогрохотав по рельсам, на сцену выкатилась, наконец, эдсонова клетка, и ее хозяин исполнил привычное артистическое рыдание, широко подхваченное зрителями. По завершении он врубил свой ритм-пулемет и поливая его из чайника запел «Второй След Крови». Краух поддержал чудовищный ритм композиции из танка, Твин Ли выжал все что можно из своей двухгрифовой, Чукки поддержал очередной соло-импровизацией, а Хэнгмен запускал в небо мертвых голубей и скалился из-под маски.

Потом Джозеф, уже в костюме Джокера (и когда успел переодеться?) объявил «Унесенные ветром». Поднявшийся из мощных компрессоров WIND, срывал одежду, вздымал кучи мусора, какие-то ветки, тела легких животных и птиц, сквозь раздвинувшуюся крышу Дворца с Площади влетел и пронесся над головами достопочтимой публики Все Еще Живой Карлссон и вместе с ним пара внеплановых неизвестных бомжей, вместе с садовой скамейкой и приклеившейся к ней газетой с анонсом «WarInfront». А потом резко все стихло…

Оставшиеся в живых и неунесенные ветром зрители, едва сдерживая слезы радости, сплотившись из последних сил, подтягивали Джокеру, затянувшему «Китайский мандарин» под аккомпанемент рыдающего Эдсона в свете дрожащего пламени зажигалок и свечей. Хэнгмен прямо со сцены вел бойкую торговлю выжатыми лимонами по 8 долларов за штуку, пользуясь тем, что басовой партии в этой композиции не было.

И тут же фигурки задвигались, и из-за кулис поперла массовка. С одной стороны на сцену ринулись закованные в доспехи и закутанные в белые плащи крестоносцы, с другой жестокие самоквиты с укрытыми черными платками лицами, размахивающие своими кривыми саблями.

Джокер, уже взобравшийся на танк Крауха и возвысившийся над развернувшейся внизу схваткой, выжимал в микрофон из своей прокуренной глотки жуткие слова из «Быстрых мертвецов». Бой на сцене плавно перекочевал в зал, минуя полицейское оцепление. Даже Хэнгмен немного поучаствовал в схватке, хватив ненароком обухом гитары пару особенно рьяных поклонников, пытавшихся под шумок прорваться на сцену к их неописуемой радости.

Когда песня отгремела, и сцена как по команде очистилась, противоборствующие войска организованно отошли за кулисы. Чукки выразительно прокашлялся в микрофон, и сцена погрузилась во тьму. Следом за тьмой пришла и тишина, так как разошедшаяся не на шутку публика тоже понемногу прекратила боевые действия в ожидании новых впечатлений.

Наконец, темноту в очередной раз прорезал луч прожектора и выхватил ободранные стены, появившейся прямо на сцене пустой и заброшенной комнаты с тусклыми невнятными картинками, развешанными на них. Потом в комнату вошел украдкой Витал, впервые за все время концерта, наряженный в свой рабочий серый балахон, и повернувшись к залу попросил, чтобы его оставили наедине с картинами. Старые фанаты одобрительно загудели, они знали, что последует за этим. Новые недоуменно вертели головами.

Хэнгмен сверкнул глазами сквозь прорези маски, отвернулся, поудобнее перехватил правой рукою свою страшную гитару, а левою полез под одежду…

Даун и Ли по сложившейся традиции негромко похохатывали в темноте, а Витал принялся мастурбировать и играть на басу одновременно под нарастающие ритмичные аплодисменты.

Когда же экстаз достиг апогея, он крикнул:

— The end! — и тогда, утирающий выступившие от смеха слезы Чукки выдал на своей ГГД такое соло, которое не выдавал с 86-го года.

Старый одноглазый рокер отер пот со лба и со словами:

— Я ж говорил… — пихнул в бок своего молодого товарища. От толчка тот мешком свалился на землю, ибо давно уже лишился сознания, и стоял на ногах лищь благодаря тесноте.

А над концертной площадкой уже вовсю шумели винты вертолета. Оттуда прямо на комнату с картинами вывалился коренастый швед. Он сцепился с Хэнгменом в напряженной схватке, и они долго стояли и раскачивались из стороны в сторону. Зависший же вертолет был немедленно атакован стаей дрессированных Числомахов, а над площадью уже вовсю неслись звуки заводного рок-н-ролла про «Карлссона, который еще живет».

Но тому оставалось уже совсем немного, потому что по замыслу композиции, должен был победить Хэнгмен, что вскоре и произошло. Повергнув шведа на колени, Витал Блумен занес над ним свой топор и отделил от тела пластмассовую голову сурового викинга, потом вырвал из тела пропеллер и кровожадно поднял его над головой. Чукки прошипел ему:

— Голову подними, а не пропеллер! — но Виталу было наплевать.

Старый рокер тихонько утирал текущие из единственного глаза слезы и бормотал беззубым ртом:

— Саrlsson will be live…Саrlsson will be live…

На сцену массово полезли некрофилы и прочие извращенцы из арт-студии «Голубая птица» и принялись дружно глумиться над поверженным Карлссоном, зрителями, полицией и друг над другом, показывая заинтересованному залу свое искусство. Воспользовавшись возникшей паузой, корпсы отправились перекурить за танк. Тем более, что для усиления эффекта на сцену были отправлены волочащие упирающуюся Линду Непредасты с закипающими электрочайниками под руководством некурящего Блумена, что давало возможность из опыта предыдущих выступлений, сэкономить от четырех до пяти, так необходимых для перекура минут.

Они пролетели незаметно, и вскоре Джокер, соблюдая традицию, произнес:

— Время разбрасывать бычки и время их собирать…

Группа вернулась на сцену.

…Последнюю вещь, неувядаемый «Хэнгмен-блюз» пели все вместе, хоро. Все, кроме Ли, который негромко ругаясь, все никак не мог разжечь бикфордов шнур. Потом все-таки получилось… И песня еще вовсю звучала, а черный Шестой Грузовик уже увозил Stiffen Corpses с места выступления. И смолкла песня только тогда, когда неплохая, средних размеров имитация ядерного взрыва не разметала на сувениры сцену и декорации на радость разгоряченным фанатам, каждый из которых назавтра мог с гордостью сказать: «Я это видел!»

 

Глава 1 ГОСТЬ ИЗ ИНОГО МИРА

Месяца три назад мы праздновали какой-то праздник и тогда в последний раз заезжали в Желтую Деревню. Тогда еще Белый Дьявол сказал, что идет на Дно и ушел, но по дороге его перехватил Чукки и предложил сыграть в Кости — древнюю и очень занимательную игру. Ему как раз один тип привез три мешка костей и он благополучно спускал их в трактирчике «У Поджера». Но Белый Дьявол играть не захотел, он хотел на Дно. Однако Дно было полностью занято Пробрюшливым Жорлом и потому мест для Отдыхающих не было. Тогда Белый Дьявол расстроился и подрался с Дракончиком, однако тот как раз провел Трансформацию и чуть не отломил Белому его любимый левый Рог.

На шум примчался Веселый Сторож и наложил на всех штраф, но, как известно, Дьяволы не чтят Договора, а Дракончики их просто не читают…

Неплохо мы тогда повеселились… Да… А так, я глядел по сторонам и видел, что за прошедшее время здесь практически ничего не изменилось. Старик Мицусито все так же разбирает соседские заборы, Дорога Разочарований все также перекрыта полосатым шлагбаумом, на котором, сплевывая жевательный табак, все также сидит пара Лиловых Десантников в своих оранжево-черных комбинезонах. Они никого не трогают просто сидят, потому что Полковнику так, видите ли, спокойнее. Завидев меня и быстренько идентифицировав, они спрыгнули со шлагбаума и поприветствовали старика. Я тоже поздоровался с парнями, и они снова уселись на пост. Нейтралитет, однако.

Когда-то мы немало помогли их нынешнему командиру в борьбе с Черными Подполковниками, это притом, что Святой Джон Джонс, или СДД был тогда обычным майором и звали его Коннор. Потому сейчас у нас мир и дружба, но в нашем Иррациональном Мире все так быстро меняется…

Еще метров через пятьдесят я увидел маленького, но тучного человечка с жиденькой бородкой, привязанного к придорожному столбику белой веревкой. Отчего-то он напомнил мне хорошо откормленного козла, которого хозяйка или хозяин вывела на улицу прогуляться и на время прицепила к колышку. Росточка он был небольшого чуть выше метра, и казался каким-то квадратным что ли. Ничего он не делал, сидел, бессмысленно вытаращив свои бесцветные глазки на окружающий пейзаж, и слегка раскачивался. Я обратил на него внимание Пробрюшливого Жорла на что, Пожиратель Крыс мне ответил, что «нет, такого не знает, может и новенький, а может и из Питомника».

— Поговори, — приказал я, и Пробрюшливое Жорло зависло над тупо взирающим на него карликом. Я пошел дальше, вскоре меня догнали.

— Это Буцефал, — доложил Пожиратель Крыс, — его сбросили с Летающей Тарелки.

— А почему привязанный?

— Говорит, сам привязался, чтоб жалели…

Мне стало весело. Еще один любитель играть в Нищих, надо будет его с Эдсоном познакомить.

— Он утверждает, что является посланником другого мира, — добавил Пожиратель Крыс.

— Других миров не бывает, — отрезал я.

Пробрюшливое Жорло посмотрело на меня странно и промолчало.

Не спеша мы прошлись сквозь всю деревню, изредка откликаясь на приветствия, и добрались наконец до Поджера. Там я справился о Чукки, на что хозяин заведения сообщил, что мистер Даун его заведение не посещал со времени нашего последнего визита и налил нам Свинцовой.

Немного перекусив, мы отправились к Питомнику, уже подходя к его мрачным строениям, я почуял неладное. Когда мы вошли на территорию, через пустую караулку, я понял, что предчувствия меня не обманули.

Внутри царил полный бардак. Половина клеток распахнута настежь, другая половина поломана, ни Стражника, ни помощников Сторожа не видно и близко. Только в одной из них спал Длинношеий Джо, но этот парень спит постоянно и пока я решил его не будить. Я очумело смотрел на все это, а Пробрюшливое Жорло шумно вздыхало у меня за спиной. Проснувшаяся Сушеная Голова подвела итог:

— Апокалипс… Похоже, что все уехали отдыхать в Веселый Городок!

Ругаясь про себя последними словами, я отыскал Замаскированную Дверь. Вечно ее нет на месте, когда надо! Открыл и проник в Железный Узел, предварительно отцепив Сушеную Голову и приказав Пробрюшливому Жорлу за ней присмотреть. Мало ли что…

Железная Челюсть привычно стукнула меня по голове и отлетела к Дальним Анклавам на своей эластичной подвеске.

— Привет! — сказал я и прислушался. В глубине Узла, что-то стонало и копошилось, мне сразу же стало легче, неизвестные сюда не проникли, тут царила нормальная рабочая атмосфера, все росло, развивалось и двигалось. Это было хорошо. Увидев, что будущим Питомцам ничего не угрожает, я несколько воспрянул духом.

Покинув Железный Узел, заперев и по новой замаскировав двери, я увидел следующую картину. Пробрюшливое Жорло стояло между сломанными клетками и в одной лапе сжимало цепь истошно вопящей Сушеной Головы, а в другой находился поднятый над полом за шиворот бородатый придорожный карлик, сжимающий в руках какой-то кулек.

— Что тут происходит? — спросил я.

— Вот, — ответил Пожиратель Крыс и поставил карлика на ноги. Тот моментально сунул руку в кулек, вытащил оттуда конфету в шуршащей обертке. Развернул, сунул в рот, прожевал, потом сунул в рот обертку, тоже пожевал и получившимся шариком плюнул через маленькую трубку, которую держал в другой руке прямо в рот Сушеной Голове. Крики усилились, Пожиратель Крыс снова поднял карлика над землей и руки его безвольно опустились, однако жевать он не перестал.

Я повесил Голову на пояс и посоветовал ей успокоиться, потом отобрал у карлика трубку и спросил:

— Что ты тут делаешь?

— Хха… — ответил карлик и вывернувшись из захвата, побежал между клетками. Пробежав метров пять и смешно косолапя при этом, он остановился у клетки с Длинношеим Джо, уже приоткрывшим один глаз и спросил:

— А это се? — и сходу огрел того своим дурацким кульком.

Джо чем то похожий на гигантского змеежирафа, моментально раскрыл свои похожие на автомобильные фары глаза с отражателями и свистнул. У меня слегка зашевелились волосы, везде, Сушеная Голова задергалась на цепи, а Пожиратель Крыс мгновенно свернул свои гигантские уши, схватил бильярдный кий и принялся чесать Джо в районе затылочной кости.

— Понял что это? Идиот…

Идиот замер с раззявленным ртом, потом проглотил недоеденную конфету и побежал между клеток, часто повторяя:

— Я вчерашний, я вчерашний…

Пробрюшливое Жорло хотело его остановить, но я махнул рукой, пусть бежит, все равно мимо Некролога не проскочит, а сам медленно двинулся следом в сторону Лаборатории. И вправду оттуда уже слышалось аппетитное чавканье, словно каменные жернова перемалывали молодого поросенка. Когда я вошел в помещение, то слегка оторопел. Некролог жрал конфетные бумажки, которые бросал ему карлик, ловко отдергивая свои толстенькие пальцы.

— Вот ведь какой гад! — с некоторой долей восхищения произнесла Сушеная Голова, — может его в клетку посадить, пусть тут живет?

Я пожал плечами и вышел из Лаборатории, мне было Параллельно. Вот приедет Сторож и пусть сам разбирается со своим помощниками. Я уже примерно представил себе картину произошедшего. Стражник стопроцентно нажрался Свинцовой, и теперь прячется, помощник тоже куда-то отлучился, потому что все равно никто по собственной воле в Питомник не полезет. Это из местных, Лиловым оно тоже до лампы, а вот карлик этот, который из иного мира скотина…

Я вернулся и на всякий случай запер двери Лаборатории, судя по размерам кулька, с голоду он не пропадет, вот пусть и посидит с Некрологом, до приезда нашего замечательного Менеджера.

Между тем послышалось хлопанье крыльев, и я увидел Сизого Голубя. Ага, разбежавшиеся питомцы возвращаются домой. Правильно говорят — жрать захотят сами прибегут. Сизый Голубь не умел разговаривать, потому сразу нахохлился и протопал к Кормушке, его запыленные сапоги со шпорами говорили о дальних странствиях и хорошем аппетите.

— Пойдем, — позвал я Пожирателя Крыс и стал продвигаться на выход. Ибо знал, что Сизый Голубь имеет скверную привычку после еды выводить тухлые яйца и разбрасывать их по соседним клеткам.

Спустя некоторое время в караулке обнаружился помощник Сторожа. Но говорить он тоже не мог, так как на него напал Тормоз, и расцепить их не было никакой возможности. Ну, Тормоз он такой, повисит, повисит и сам потом отпустит. Ну их.

Я оставил Жорло караулить процесс, а сам, наконец, пошел к себе. Надо же хоть Дом проветрить, да и посмотреть, что там, да как, а то уже целый день как в Деревне, а до Дома никак не дойду.

Проходя мимо соседей, я услышал громкие возгласы: «Кия!» и понял, что Мицусито дома. Кто-то закричал ему в ответ о том, что неплохо было бы отпустить ногу и я понял, что тренировка в разгаре. Я оперся на белый забор и стал наблюдать. Через некоторое время мимо меня в траву пролетело семь рук, девять ног и четыре головы, после чего из дверей показалась еще одна голова — лысая. И Мицусито, отрывисто бросил: «Здрасьте!» после чего двери закрылись.

Я кивнул дверям и пошел к Дому.

На ступеньках крыльца сидел Чукки и улыбался. Он кивнул в сторону Молитвенного Домика старого японца и уважительно сказал:

— Молится, — а потом добавил, — умный.

— И талантливый, — сказал я присаживаясь рядом. Мы обменялись особым Приветствием Корпсов и закурили.

Старик Мицусито был единственным, кто жил здесь до того, как мы основали Питомник. А это я вам скажу, говорит о многом. Ведь тут и Кочевники жили и Гурманы, и еще эти… Да, ну их. Были, а теперь сплыли, а Мицусито, вот он, пожалуйста. Помню, когда мы пришли он заперся в своем Молитвенном Домике, бешено визжал и бросался оттуда отравленными звездочками-сюррикенами. Вылезал на крышу, демонстрировал нам разные части тела и что-то кричал на непонятном языке.

В конце концов, мы разобрались со всеми, а на старого придурка плюнули, оставив для колорита. Он тут все равно, что местная достопримечательность. Мы ему даже звание Почетного Гражданина Желтой Деревни присвоили, Орден вручить хотели на ленточке. Так он его раскрутил за ленту и в речку. Дикарь… Единственную радость, которую мы себе в отношении старика доставляем изредка, так это то, что иногда перекрашиваем его белоснежный забор в желтый цвет. Этот тонкий намек на цвет кожи безумно выводит его из равновесия. Я тихонько толкнул Чукки в бок и спросил:

— Ты краску привез?

— А то, — усмехнулся соратник, — две банки. Яичный желток.

— Прекрасно. А с кем он тут сражается?

— Да какие-то недоноски не местные, зашли в Деревню с его стороны, похоже, сбежавшие Каторжники. С Прииска. Я сначала тоже хотел размяться, но потом думаю, не буду старику забаву портить.

— Ну и правильно… Пошли в дом, — произнес я вставая и выбрасывая окурок, но тут со стороны шлагбаума донесся рокот мотора и громкая площадная ругань.

— Я не я, если этот не Кэп!

Чукки кивнул утвердительно.

— Да это похоже на дядюшку Сэма…

 

Глава 2 ДЯДЮШКА СЭМ

Через минуту перед моей калиткой остановился длинный черно-желтый автомобиль, чем-то напоминающий роскошный прогулочный катер, и из него, попыхивая трубкой, выбрался крепкий красноносый и бородатый мужчина в грязном неопределенного цвета бушлате и железной каске с изображенным на ней Веселым Роджером. Глянул на нас единственным синим глазом, и проорал хрипло:

— Оххо-хох! Так вы встречаете дядюшку Сэма?

— Вы появились так неожиданно! — церемонно поклонился я.

— Вы, черти, всегда должны меня ожидать! Понятно? Всегда!

— Всегда! Так точно! — вытянулся во фронт Чукки.

— Молодец! — похвалил его Сэм, и крикнул, теперь уже обращаясь ко мне, — а ваше жизненное кредо, сэр?

— Всегда! — откликнулся я, и сразу принялся выгружать из катера бутылки. Было их много. Минимум по пятнадцать на каждого мертвеца. В смысле корпса.

Потом уже в Доме, когда мы рассаживались вокруг стола, дядюшка Сэм спросил:

— А что это за полосатая палка на въезде в Деревню? Раньше ее не было?

— А теперь? — спросил Чукки, едва сдерживая смех.

— И теперь нет… — стыдливо опустил глаза Кэп, — там еще парни какие-то стояли. Пришлось им бутылочку дать за беспокойство.

— Жирно им будет, — вставила энергично жующая Сушеная Голова.

— Тебя, дура, тоже в прошлый раз не было, — сказал дядющка Сэм.

— Все меняется, — резонно ответила та.

Я вспомнил прошлый приезд Сэма и внутренне содрогнулся.

— И меня не было… — произнес пискляво-хриплый голосок из окна, мы повернулись на звук и увидели карлика, как его, Буцефала? — мирно сидящего на подоконнике. Рядом с ним, вывалив язык, сидел Тормоз. Потом они одновременно спрыгнули наружу и побежали к Молитвенному Домику Мицусито. Я увидел, как карлик размахнувшись запустил в окошко чем-то круглым и серым, и это было не что иное, как Яйцо Из-Под Сизого Голубя.

До нас донесся душераздирающий вопль старика, а потом во все стороны полетели его традиционные Вилки-А-Коски. Я быстро закрыл ставни, но все рано одна толи Вилка, толи Коска воткнулась в косяк. Ярость старого японца была велика.

Карлик и Тормоз едва успели скрыться в высокой траве. Тогда появился сам Мицусито, в парадном кимоно и с кривой саблей в правой руке. Буцефал на миг высунулся из травы, показал старику язык и метнул еще одно яйцо.

Старик попытался его перерубить, и перерубил, но в результате оказался с ног до головы облитый бурой дурно пахнущей жижей. Он помотал головой и бросился за обидчиком, который не будь дураком, уже со всех ног улепетывал в сторону Ближней Околицы. А бегал он на удивление быстро, маленькие пятки так и мелькали.

— Но все же, я бы поставил на Мицусито! — произнес вслух ваш покорный слуга.

— И я! — прогнулась Сушеная Голова.

— Ох, и парень! — покрутил головой Кэп восхищенно, — Ваш из Питомника?

— Не, он из Летающей тарелки. Как он говорит.

— Да ну, славный малый! А говорят, из Тарелки выбрасывают только Объедки! Этот сам кого хочешь объест. Как он старика вашего!

Кэп что-то укусил, пожевал, подумал. А потом сообщил:

— А я его, пожалуй, с собой заберу, тем более он не местный. А? На Корабль!

— Юнгой? — ядовито поинтересовался Чукки, разливая по стаканам привезенный Кэпом ром.

— Угу…

Я вспомнил, как однажды Сэм забрал с собой юнгой Семипалого Джека, и черед три дня тот вернулся с тремя пальцами вместо двадцати одного. Аккурат, по одному на каждую руку и перебитыми шейными и тазовыми позвонками на обоих туловищах. Он сказал, что лучше проведет 12! месяцев на Свинцовой Цепи в Башне, чем останется юнгой у Кэпа еще хотя бы на один день. А Семипалый Джек парень не промах, к тому же он неплохой Имитатор. Когда-то он в одиночку сумел испортить Ужин Степным Гурманам, что не удавалось даже такому таланту, как Горбун, в молодые годы, конечно.

Гурманы тогда вовсю наслаждались мясом Желтой Кобылицы, нежно поглаживая друг другу отрастающие уши, а Джек прыгнул прямо в Общий Котел и исполнил оттуда припев Гимна Лиловых Десантников, там еще… ммм…мы навалим гору трупов, рядом гору черепов. Да так лихо, что к концу песни Гурманы выстроились по двое и ускакали в степь в сторону Дальнего Кочевья. А Семипалый так нажрался мяса, что вернувшись в Питомник моментально окаменел, почти как корпс, и потом Стражник в течение трех часов пытался засунуть его назад в клетку под общее удовлетворенное ржание других обитателей Питомника.

Мне стало немного грустно, вот теперь и старина Кэп забирает у нас кадры. И ничего не сделаешь, ибо приятель, да чего там приятель, друг, товарищ… Таких бы друзей, за одно место и в Спецмузей, как говаривает Краух. Эх, ладно, была, не была…

— Уболтал, — сказал я Сэму, — забирай. Только беспокойный он у нас. Да и Мицусито тебе его вряд ли живым вернет. Пошли лучше пройдемся.

Мы прогулялись до Колонки, хлебнули немного свинцовой и уселись прямо на теплый песок. Кэп рассказывал занимательные истории из своей флотской жизни, ни карлика, ни Мицусито в поле зрения не было.

Сейчас Кэп рассказывал старую историю о том, как он добыл свой катер-автомобиль. Я ее уже слышал, но каждый раз эта история обрастала такими подробностями, что слушалась как в первый раз. Кэп, надо отдать ему должное, был отличным рассказчиком.

На этот раз он возвращался из плавания с островов Горячего Душа и по выходу на сушу сошелся с каким-то барыгой из местных. Тот предложил ему настоящую Самоходку Пауэлла. Хряпнув по пути Крапивного Отвара на Странных Грибах, они отправились смотреть товар к другу этого самого барыги. Но немного ошиблись адресом, и попали на стоянку Веломорпехов Принца. Элитного надо сказать подразделения Его Ничтожества. Там-то и стоял этот катер-автомобиль.

Ребята для начала смяли кордона после на полном серьезе уверенные в том, что другу барыги угрожает серьезная опасность, Кэп и его потенциальный дилер, принялись стрелять во все стороны из 24-го Шума, привезенного Кэпом с островов, а эффект от него сами знаете какой. Опешившие от такой наглости морпехи не сразу и сообразили, что к чему. Тем более наотрез отказывались продавать свой катер, но наш бравый Кэп был весьма настойчив. Сначала уничтожил блок-пост при помощи, спасибо славному Юзику, «той самой черненькой коробочки, что ты мне дал накануне поездки, и которая как специально все время лежала в левой нагрудном кармане». Заодно подожгли стоявший на стоянке велоБТР, потом благополучно умостились в катер и отбыли в неизвестном направлении, по пути прихлопнув пару Носопырей в форме Дорожной Полиции.

— Наверняка переодетые были, — возмущался Кэп, — где это видано, чтоб Носопыри работали в ДэПе? Никогда они там не работали.

«Ага, и это при том, что на 90 процентов, весь ДП Носопырями укомплектован! Ну, дает Кэп!» — подумалось мне, а спросил я другое:

— Так, а вы им, сколько заплатили то?

Кэп смущенно засмеялся:

— А я знаю? У меня по карманам были бумажки, мелкие, но много. Мы когда уезжали, я весь этот хлам вывернул и лейтенанту ихнему в пасть засунул. Пусть жрет, не жалко…

— Самое прикольное! — продолжил Кэп, — машинка-то оказалась без тормозов! Я потом уже менял там все. А так мы приезжаем в Порт, а остановиться не можем! Барыга кричит, я ору, вывернули, до самой Виллы доехали, пока бензин закончился. Стражника вашего пузатого насмерть перепугали…

— Спасибо, что напомнил, — сказал я, — я его убью на днях. Когда найду.

— А что случилось? — поинтересовался Чукки.

— А ничего. Просто убью и все…

Рассказывать про чудеса в Питомнике как-то не хотелось. Расслабился. А завтра придется разбежавшихся собирать. Облом…

В Колонке еще было, но мне захотелось спирта, и я высказал это вслух. Кэп хлопнул себя по лбу и сказал. Что у него в катере два бачка со спиртом чистейших.

— Так чего мы тут сидим! — закричал обрадовано Чукки, и мы поднялись на ноги, и пошли назад к катеру.

Там мы увидели умильную картину. Прямо на земле, обняв алюминиевый бак, спал карлик Буцефал, и был он мертвецки пьян. Мицусито по близости не наблюдалось.

(К слову, старика позднее обнаружил помощник Сторожа, японец, тоже был в стельку пьян и валялся в канаве за Дальней Околицей).

Не знаю, как им удалось поладить, хотя… Впрочем, я решил отдать карлика Кэпу, юнгой. А там видно будет…

…Наутро Кэп уезжал, Буцефал мирно подремывал на заднем сиденье его катер-автомобиля. Мы остались в Деревне еще немного отдохнуть.

 

Глава 3 ПИВЕЦ

Ну вот, опять он говорит, что я сгущаю краски, а я ничего и не думал сгущать, просто задумался, и немного желтизны пролилось на землю. Всегда он так этот Прозорливый Иностранец. Вот кто действительно сгущает, так это Чукки Даун. Недавно Пивец рассказал, как он досгущался Бешеной Сгущенкой в одном бесплатном (для корпсов, разумеется) ресторанчике на Самом Дальнем Востоке до такой степени, что его Железный Желудок чуть было совсем не стал сorpses. Ну, да ладно, Чукки… Про Чукки давно известно, что он собака злая, этого даже Пробрюшливое Жорло не отрицает. Да и Пивец меня тоже раздражать стал, вечно что-то посвистывает. Я ему пригрозил, что вышвырну, как Сушеную Голову на прошлой неделе, так этот паразит стал уверять меня в своей полнейшей лояльности в купе с полезностью. Убедил.

Еще я стал замечать, что приехав в Желтую Деревню, я стал настолько stiffen, что страшно становится подумать, что будет со мною, когда начнется Размерзание. Пивец по этому поводу молчит, так как знает, что как только закончится мой Творческий Отпуск, ему сразу же придется искать другую работу. Пока же он сортирует для меня фонограммы, экспериментирует со звуком и выпивает за меня большую часть Кабаньих Напитков. Это для того, чтобы к вечерней записи я был более-менее трезв.

Хе, трезвости мне во все времена хватало. Не будь, я настолько трезв, я бы и в Желтую Деревню не поехал. А зачем? Хотя, по большом счету, тут совсем не плохо. Сидишь себе на крылечке в небо плюешь или в Пивца, главное на себя не попасть. Слюна, сука, кислотная же. Разъест. Короче, житуха примерно, как в Дьявольских вагонах или в том же Диком Троллейбусе. «Главное, чтоб не заметили». И можешь тащиться хоть до Сокольников. И даже без Билета. Лотерейного. Не обязательно.

Вот не вспомню, кто же первым придумал ездить с Лотерейным Билетом, я или все-таки Чукки? Или нет… Витал. Да, точно он. Идея проста, берешь кусочек бумаги, пишешь на нем счастливый номер, садишься в Дикий Троллейбус и едешь. Если проехал нормально, номерок действительно считается счастливым и бумажку можно есть. Если же нет, и ты попадешь на Контролеров, более того, если в перестрелке с Контролерами тебя не убивают, тогда эту бумажку жрет тот, кто все это придумал. Вспомнить бы еще того, кто придумал не на бумажках цифры рисовать, а носках…

Наверное, тоже Витал. Потому что точно помню, как он их жрал. И еще если б свои, а то он свои пожалел, а чьи-то дырявые по приколу около Ближней Остановки нашел, и потом давился ими в Комнате № 246.

Ну вот, довспоминался, а у меня и краска кончилась как раз. А хотел еще столько покрасить. Люблю это дело, под него и вспоминается хорошо, и…

Закряхтев, я поднялся на ноги, отошел на несколько шагов и полюбовался на свою работу. Забор получился, что надо. Желтенький, как настоящий японец. Теперь подожду, пока высохнет, и напишу черным: Stiffen Corpses — the best! Или Joseph Tween Lee — the best! Или и то и другое. Видно будет.

— Как тебе? — поинтересовался я у Прозорливого Иностранца, шелестящего газетой.

Он втянул воздух ноздрями, и сказав:

— Пахнет грозой! — растворился в этом же чистом деревенском воздухе вместе со своей трубкой, а также газетой и шезлонгом.

Прозорливый Иностранец немного ошибся, пахло не грозой, а грязным кимоно старика Мицусито — хозяина заборчика. Я быстро спрятал перепачканные краской руки в карманы и стал удивленно рассматривать свежее перекрашенный забор, типа «надо же, только вчера был беленький, а теперь как ты старик, стал желтеньким. Вот же подлецы! Что это за грязные намеки?»

— Что за грязные намеки? — взревел старый ниндзя и стал яростно биться головой о калитку.

«Началось», — подумал я и снова оказался прав, действительно началось. Сначала старик просто повалил забор на землю, а затем принялся втаптывать его в землю, изредка разбивая открытой ладонью подпрыгивающие доски. Ладони стали еще желтее, чем были, и старик Мицусито взъярился еще больше.

Через несколько томительных и наполненных смыслом минут от заборчика осталась только оцинкованная калитка. Мицусито мрачно взглянул сначала на меня, потом на свой курятник, все взвесил, и выбрал курятник. Скрывшись внутри, он явно принес в жертву пару-тройку кудахтающих особей, потом уже немного успокоенный вышел наружу, поджег свой Молитвенный Домик и с чувством выполненного долга закрылся в сортире с видом смертельно уставшего человека.

Я мысленно пожелал ему успеха и не вынимая рук из карманов пошел вдоль по улице дальше. Как-то незаметно ко мне снова присоединился Прозорливый Иностранец, на сей раз в одежде для гольфа, но без своей дурацкой клюшки.

— Я тоже заметил, что у местных жителей весьма крутой нрав и обостренное чувство собственного достоинства.

— Вам как иностранцу, это сразу бросилось в глаза или спустя какое-то время? — спросил я.

— Да, примерно, на третий день какой-то взлохмаченный тип швырнул в меня пузырек с серной кислотой. К счастью промахнулся, иначе я не имел бы радости общаться с вами Джозеф. У этого бедолаги было по семь пальцев на всех руках, что видимо никак не способствует меткости попаданий…

— Это был Семипалый Джек, милейшее создание. Я вас представлю друг другу и вы вместе посмеетесь над этим недоразумением… Кстати, наш милейший Хэнгмен все грозиться сделать из него Шестипалого Джека. Такой, знаете ли, забавник!

— О, да! — просиял мой иностранный собеседник.

Мы еще немного поболтали ни о чем, потом появился Пивец и пригласил нас ужинать. И мы пошли ужинать, Пивец расстарался и приготовил любимое блюдо Прозорливого Иностранца — сосиски с кровью. Сосиски тут делают замечательные, а кровь! Пальчики оближешь, она тут у нас благодаря Питомнику всегда первейшей свежести. Парная!

Во время ужина Пивец прислуживал нам из-под стола и допивал сливаемые туда же излишки Кабаньих Напитков, при этом он увеличивался в размерах буквально на глазах и скоро перестал под столом помещаться. Увидев высовывающиеся наружу раздутые ноги, я понял, что наужинался и желаю отдохнуть перед вечерней записью, а потому извинившись перед гостем уже совсем было собрался в спальню, но тут в гостиную влетел через окно какой-то странный истошно орущий предмет на металлической цепи.

— Тревога! Тревога! Строиться на подоконниках! — орал предмет и я узнал сушеную Голову, потому передумал спать и просто сказал вслух:

— Сушеная Голова!

— Да это я! — во всю улыбаясь щербатым ртом, произнесла она и опустившись на пол мягко подкатилась к моим ногам.

— Ты же ушла? Зачем вернулась? — спросил я.

— За мясом, — отвечала эта сволочь и по-кошачьи принялась тереться о мои сапоги, слегка позванивая цепочкой.

Прозорливый Иностранец, несколько потерявший свою извечную респектабельность, медленно дожевывал сосиску. Пивец напрудил лужу и теперь полз в прихожую за тряпкой. Я наклонился, поднял цепь, раскрутил и со всей силы влепил Сушеной Головой об стену. Она засмеялась, и я прикрепил ее к поясу.

— Сушеная Голова! — представил я ее Прозорливому Иностранцу.

— Я понял, — ответил он, судорожно глотая остатки пищи, — у вас тут не скучно.

— А то, — подмигнула ему Голова, и вернувшийся Пивец принялся мыть за собой пол.

— Прошу к Саду! — предложил я и мы вышли, чтобы проведать маркиза де Сада-младшего, живущего по соседству, — мне кажется, вы еще не знакомы.

Прозорливый Иностранец степенно кивнул, и мы отправились в гости.

 

Глава 4 ИЗБРАННЫЙ

Я был удивлен, когда выйдя из дома, обнаружил некого типа в рыжей майке с надписью «Не стой над душой» на спине. Напевая что-то себе под нос, он постукивал кувалдой, восстанавливая частично разрушенный забор.

— Э! Ты чего это делаешь? — крикнул я.

Идиот, а судя по выражению взглянувших на меня глаз, это был действительно идиот, улыбнулся застенчивой улыбкой офицеров Майданека, и моментально запустил в меня свеженьким столбиком из Мраморного Дерева, которое просвистев у меня над головой, взорвалось в районе столовой. Все это сопровождалось ослепительной вспышкой.

— Кажется, запахло грибами, — подумал Пивец, выползая из кухни, над которой теперь не было крыши. Говорить от пережитого шока он не мог, и потому думал прямо мне в мозг, хотя прекрасно знает, что я этого не люблю.

Идиота звали Суровый Столяр. Или Эс-Эс. Он захлопал в ладоши и указывая на столб белого дыма, поднимающийся в небеса, весело сообщил:

— Грибббок, ядддерный! Небббольшой, симпатичный!

После чего подошел поздороваться. Оказалось, что его прислал Чукки, но по-обыкновению забыл об этом меня предупредить. Столяр меня любил и всегда спешил порадовать чем-нибудь необычным. Мы уселись на крылечке, изображавшем кого-то из Великих Скорпионов, то ли 11-го, то ли 12-го и закурили длинные сигареты «1000», заботливо предложенные Столяром. Он тут принялся рассказывать, что-то ужасно длинное и скучное, причем постоянно при этом заикался, я же стал выщипывать волоски на брюхе у обиженно скулящего Пивца, который злобно поглядывая на рассказчика, уже успел подобраться и улечься в моих ногах, раскидав по сторонам свои длинные серые уши.

Мы все так увлеклись, что не заметили, как появился Дежурный По Деревне. Эс-Эс запоздало вскинул руку в приветствии, я же остался сидеть на месте на правах Корпса. Сегодня обязанности ДПД исполнял Хрубиян из Нагрудного Карабаха. Говорил он невнятно и все порывался расстегнуть верхний крючок на шее, от него сильно несло перегаром. За это насколько я знаю, совсем недавно он получил от Коменданта сразу четыре наряда вне очереди, а после резонных возражений типа «я не пил», еще четыре. И потому был вынужден натянуть на себя все восемь нарядов Ярвели одновременно, включая Зеленую Шляпу и ходить в них на протяжении месяца. Естественно, выводов он не сделал, и сейчас, чтобы отвлечь внимание от собственной персоны, Хрубиян стал приставать к разомлевшему Пивцу по поводу несоблюдения последним общепринятой формы одежды. На что Пивец резонно ответил, что отсутствие формы ни в коей мере не является ее несоблюдением. Их спор зашел в тупик, и мне пришлось объяснить ДПД, что Пивец не попадает ни под один из указанных в Уставе Критериев Живых и Неживых Существ, а является всего лишь одним из Атрибутов Stiffen Corpses, а потому в свете завтрашнего Выступления…

ДПД густо покраснел и негромко попросил автограф, Пивец принялся сосать мой мозг на тему: «Я — не Атрибут, это ты мой Атрибут!» Я пригрозил ему Губами Ярвели, и он заткнулся. Получив заветный автограф, ДНД откозырял и отправился дальше тащить службу, по пути, как бы случайно, мстительно повалив кусок забора. Мы еще покурили, и тут в конце улицы появился Стражник. Это было уже слишком. Два блюстителя порядка в один день! И потому я ушел в дом, прихватив Пивца, а Суровый Столяр снова занялся забором.

Но Дом тоже не хотел встречаться со Стражником, и потому тоже решил уйти. Вобщем, мы ушли втроем. Дом сам по себе, смешно выворачивая армированные коленца, а мы с Пивцем внутри него. Стражник видя такое дело моментально развернулся на 180 градусов и громыхая доспехами скрылся в зарослях, во все горло распевая старинную Сторожевую Балладу.

Ну, эту, вы знаете… За Барьером ее называют ля-минор, чего-то… Короче нудную…

Минут через двадцать я приказал Дому остановиться, прилег на кровать и успел даже немножечко Слипнуть, но тут, как всегда не вовремя, из-под кровати выкатилась Сушеная Голова, видимо, не выдержав тряски и постоянной вибрации, и принялась громко ругаться на своем родном, никому непонятном языке.

Я некоторое время понаблюдал, отчаянно зевая за ее нехитрыми перемещениями по ковру, а потом заметил:

— Интересный способ передвижения. Однако.

На что Голова ответила, что лучше так, чем на поясе у придурка со звездочкой в голове. Я удивился. Она тоже. Тому, что я такой тупой. Потом на мой вопрос о том, что ей не нравиться у меня в поясе объяснила, что в поясе нравится все, а вот шипы на коленях создают массу неудобств.

Я саркастически засмеялся и пообещал запастись пластырем, при этом прикидывал варианты насчет того, чем бы тяжелым в нее запустить, не вставая с кровати. И, не найдя ничего подходящего, уже всерьез задумался о том, чтобы действительно выковырять вышеупомянутую звездочку из глаза. На время. Но не срослось. Сушеная Голова моментально прочитала мои мысли и сообщила, что на Острове ее никогда не кололи шипами и не били об стену, предварительно раскрутив за цепочку. Я любезно предложил ей катиться к себе на Остров и там торчать на заостренном колу, как она делала до того, пока ее оттуда не сняли. После этого Сушеная Голова стала всхлипывать и говорить, что это запрещенный прием, потом закатилась обратно под кровать и прошуршав немного затихла.

Я снова стал немного слип-слип, но тут на улице грянул взрыв и пуленепробиваемые стекла в моих окнах завибрировали.

«Ни хрена себе!» — подумал я, но все равно вставать было лень. Когда взрыв повторился, я повторил эту фразу, но уже вслух и, встав с кровати, пошел на улицу разбираться, что к чему.

По улице шли Ремонтные Работы. Они подходили одна за другой в своих оранжевых жилетах на мощных накаченных Трудом телах к Железному Дубу и бросали в его Дупло, что-то квадратное, прессованное, упакованное и перетянутой ремнями, после чего разворачивались и не спеша уходили. Сначала шли крупные Работы, потом помельче, последней еле плелась совсем паршивенькая неприглядная рАБОТЕНКА на тонких кривых ножках, и из последних сил тянула свой утрамбованный сверток, внутри которого, что-то по-поросячьи повизгивало и шевелилось. Внутри дуба что-то взрывалось и перекатывалось. Я насчитал не меньше десятка крупных Работ и сказал: «Ого!»

Подошел Бригадир и объяснил, что сегодня у Железного Дуба День Открытых Ветвей, и вы уж, простите великодушно, но не воспользоваться таким шансом просто глупо. Утилизация! Я был вынужден с ним согласиться, мы раскланялись и я насчитал еще десять взрывов до того момента пока снова не наступила тишина.

И тут на меня напал Тормоз. Пивец пытался как-то привлечь мое внимание, и даже, по-моему, что-то орал мне в мозг, но вы же знаете здешних Тормозов! Если прицепится, уже ни за что, не отцепится. Обняв меня за правую ногу, он принялся елозить по ней, как молодой кобель, вгоняя меня в полную Прострацию. Хорошо, что моя Прострация полной не бывает, рефлексы не те, и потому крепко взяв его за холку, я вывернул его наизнанку чисто автоматически.

Поставив его на землю в другом переменившемся обличье, я немедленно узнал выпавшего из Летающей Тарелки Буцефала, который в данный момент должен был находиться на Корабле Кэпа в качестве Юнги.

«Ага, — сказал я сам себе, — он еще и Аморф. Очень приятно».

Как известно, существа, принадлежащие к этому подвиду, имели особенность презабавно менять собственное обличие, привычки, пристрастия и политическую окраску.

Следующая мысль тоже была логичной:

«И куда, спрашивается, запропастился наш Тормоз? Что-то давненько его не было видно».

Моментально память дала подсказку:

«В последний раз, ты, Юзик, наблюдал его в сомнительной компании выпавшего из Тарелки недомерка».

Вот тут-то я и сказал вслух многозначительное:

«Ага!»

— Та со такое! — завопил карлик, пуская слюни по круглому хорошо откормленному подбородку, его голубенькие глазки светились беспросветной тупостью и одновременно азартом, — опять наизнанку, шестой раз за день! Я уже забыл, какой я на самом деле.

— Не все ли равно? — спросил я, вытирая штаны рукавом. Ли было все равно, а Пивец глядел на карлика осуждающе.

— А какой сегодня день? — спросил Буцефал.

— Сегодняшний, — ответил я любезно.

Дурачек посинел, потом позеленел, потом снова принял свой мерзкий розовый цвет младого поросенка. Тоже мне Розовый Морган выискался! Тот еще, кстати, тип. Не доверяю я ему. Ни на грамм.

Карлик, между тем, утер пот со лба и произнес:

— Ну, слава Богу, а то я уже испугался, думал все еще вчерашний!

«Ага! — сказал я про себя, — вот оно что! Точно вчера же был День, Когда Вуглускры отлавливают всю эту босоту — карликов, шмарликов, бурликов и прочих иждивенцев!»

— Вуглускры? — спросил я.

Карлик испуганно кивнул.

— Ну, так бы сразу и сказал.

Я развернулся, и хотел было вернуться в Дом, но карлик умоляюще посмотрел мне в рот и спросил:

— А завтра, завтра точно будет Завтрашний День?

Я пожал плечами:

— Это зависит от того, взойдет ли Солнце.

Карлик сразу помрачнел:

— Значит, не будет.

Я с интересом поглядел в затянутое тучами небо:

— Чего й то?

— Оно теперь вообще никогда не выйдет, — Буцефал шмыгнул носом, — Инспектора посадили, подняли старое дело о групповом изнасиловании, признали причастным, мол, светило, значит, участвовало, ну и понеслась канитель…

— Ужасно! — прокричал Пивец и заметался по садовой дорожке, — это просто ужасно!

— Да уж дела…

Я представил нашего большого теплого Солнца на Скамье в Зале Правосудия, как сидит оно, обхватив свою кудлатую рыжую огненную голову, как причитает: «Не виновно!» А суровые Присяжные тут как тут: «Виновно!» И Верховный Судья, и А-Инспектор, и Электронный Репортер, как же без него, ухмыляются, глумятся… А тучи за окнами все гуще и гуще…

— Слышишь, этот, как там тебя, Буцефал, — позвал я.

— Да, — откликнулся карлик.

— Так что, на небе сейчас действительно никого нет из тех, кто мог бы выйти?

— Никого.

Тут я заметил Сушеную Голову, которая выкатилась на крылечко и с интересом прислушивалась к разговору. Потом вякнула:

— Маленький человек. Еда.

— Сама ты еда! Я Избранный! — вскинулся Буцефал.

Я недовольно поморщился:

— А ну-ка тихо тут. А этот, сменщик, как его?

— Месяц? — подсказал карлик.

— Ну да.

— Признали Низшей Расой и отправили на Прииск.

— Конец света! — отозвалась Сушеная Голова. — Апокалипс.

— Не трынди, — сказал я, — сейчас фингал под глаз поставлю, за цепь раскручу и отправлю светить на небо в лучшем виде.

Голова фыркнула и укатилась, а Пивец поковырялся в носу и сказал:

— Вариант!

Наклонив лысую голову, Буцефал побрел прочь, я сплюнул и тоже побрел прочь, от него. В дом. Спать. Надоели. Прежде чем лечь, я изловил-таки Сушеную Гадину и подвесил на стене на крюк, предварительно забив в поганую пасть хороший кляп.

 

Глава 5 ПРИНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ

— Ветер, сука! — мрачно произнес карлик, просовывая голову в дверную щель.

— Двери закроешь, может быть? — буркнул мрачный Эдсон, поигрывая кожаным портмоне с двойным дном.

— Может и закрою, а может быть и нет, — неопределенно отвечал Буцефал, втискиваясь внутрь, и добавил, — ветер, говорю, сука. И вообще, плохо без Солнца.

Он что-то прикинул в уме и все-таки закрыл, наконец, двери.

— Ну и вешайся! — посоветовал ему Эдсон и сунул портмоне в тайник, в котором, о чем знали все, хранились какие-то странные фотографии личного свойства, измятая записка, а также сборник стихов и рассказов Твин Ли.

— Соленое Озеро опять заметет, — продолжал бурчать карлик, — так и надо мормонам, сукам и Хэнгмену вашему тоже.

— Так и надо, — откликнулся я, окончательно просыпаясь, и усаживаясь на своей соломенной постели, — и я не вижу в этом ничего смешного, а тем более причин для столь бурного веселья.

Эдсон хмыкнул, и в этот самый момент, дверь содрогнулась от страшного удара и распахнулась настежь. В комнату ввалился здоровенный мужик, весь обсыпанный зерном и мукою.

— Уссеница! — хрипло и страшно высказал он с порога и поднял над головою топор. Не такой, как у Хэнгмена, поменьше, но тоже вполне приличного размера.

Эдсон сглотнул слюну, я, не вставая, протянул Мельнику, а это был он, зажженную сигарету. Он опустил топор, пошарил по карманам, нащупал наполовину высыпанную папироску, прикурил, поклонился в пояс, затем развернулся и медленно ушел, сгибаясь под порывами действительно усилившегося ветра. Я наблюдал за ним сквозь дверной проем, пока он не скрылся из вида. Карлик, отчаянно вздыхая, попытался пристроить дверь на место, но у него ничего не получилось.

— А мне Линда снилась, — сообщил я вслух, просто чтобы что-то сказать.

— Целуй ее в… — тут же откликнулся Эдсон, которого все еще била крупная дрожь. Он недолюбливал Мельника, а Мельник недолюбливал его. Такая вот грустная история любви.

— Веришь, Юзик… — продолжил было он, но тут дверь снова широко отворилась и на пороге возникли какие-то крестьяне в истерзанной одежде.

«Натуральные Исподлюбки!» — подумалось мне.

Мужики топтались на пороге и не решались войти, было их человек пять, или шесть, но никак не меньше. Потом один из них с виду постарше, упал на колени и стал отчаянно биться головой об деревянный пол, причитая:

— Может, умрешь барин? А? Может, умрешь?

К кому он обращался было совершенно непонятно, к тому же, по-моему, он был подслеповат.

Эдсон сплюнул на пол, а карлик сказал, обращаясь к предводителю Исподлюбков:

— Ушел ваш барин, как есть ушел. И вы идите!

Мужики неловко топтались, переминаясь с ноги на ногу, смущенно пряча за спиной вилы и косы. Их предводитель замер и прекратил бить поклоны, осмысливая смысл сказанного Буцефалом. Потом встал на ноги, отряхнул холщовые колени и произнес извиняющимся тоном:

— Виноваты. Батюшка. Обманулись. Лукавый попутал. Простите за беспокойство. Вот…

По цепочке из-за спины ему передали мешок, и он бережно положил его у входа.

— Вот, это… Сомика примите. Хороший сомик, сами ловили. Этими вот руками.

Он шморгнул, иначе и не скажешь, мясистым носом и застенчиво поинтересовался:

— А может это…

— Нет! — заорал Эдсон.

— А может, все-таки вы… Это ж быстро. Секунда. Убьете и все? А?

— Вон!

— Своими ж руками ловили!

Руки он тоже предъявил. А потом, согнувшись под яростным взглядом Титра ушел, пятясь задом. И товарищей своих увел, наконец-то.

— Титр в углу экрана: «Эдсон», — констатировала Сушеная Голова, молчавшая все это время.

Впечатлительный Эдсон трясущимися руками развязал мешок и предъявил нам его содержимое. Конечно же, никакого сомика там не было, а была там мертвая Купана Кыска с обрезанными по щиколотку ногами.

— Ножовкой резали, — авторитетно заметил карлик, — причем тупой!

— Исподлюбки! — закричал Эдсон, выбрасывая мешок вместе с содержимым за двери, — ненавижу!

На улице он задержался, видимо кто-то еще пришел. До нас долетели невнятные обрывки их разговора:

— Нету у меня… ненавижу… нет, не пойду…а Мельник что делает?…привет от Числолапа… Сука… ненавижу, ненавижу…нет, не прощу… выжатый лимон…

Вскоре он вернулся один, брезгливо вытирая руки о концертную куртку, в его пустых, ничего не выражающих глазницах, стояли слезы. Или дождевые капли. Не знаю… Хрен их Титров поймет. На всякий случай я спросил:

— It's rein? — спросил я.

— Ага, дождик, — ответил Эдсон, стряхивая с себя воду, — а ко мне никто не заходил?

— Менингит и корейцы, — цинично ответил я, надевая маску Джокера и вставляя в глаз металлический кружок, — доволен?

— Я же просил! — тут же завопил Эдсон, — никогда не напоминай мне о них!

— Га-га-га! — сказала Сушеная Голова.

Джокер помолчал и загадочно произнес, цитируя классика:

— Никогда и ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас…

— Сами все скажут и сами все дадут, — добавил вошедший в этот момент вслед за Эдсоном, Кат Скабичевский.

— Пошел вон! — закричал противник менингита, на что Кат резонно ответил:

— Я еще кофе не пил…

— На брудершафт, — предложил карлик.

— И я буду, — сказал Эдсон. Скабичевский недовольно скривил свою кошачью откормленную физиономию и произнес наставительно:

— Еще никто и никогда не пил на брудершафт втроем…

— Можно попробовать, — предложил Джокер помимо меня.

В течение семи минут, я следил по часам, Скабичевский, карлик и Эдсон пробовали, до тех пор, пока карлик не разбил свой стакан и не порезал руку осколками.

— Сссссс… — засвистел он и выбежал на улицу.

Эдсон вышел следом, потом я. Мешка с Купаной снаружи уже не было. Утащили. Зато у подножия Вала копошились неясные тени.

— Смотри, Джозеф, Заметающие Следы! — указал на них Эдсон. В это время что-то прожужжало у нас над головами и карлик с криком:

— Скорость — сука! — бросился бежать.

— Скорость звука? — переспросил плохо слышащий изнутри Кат.

— Нет, сука, — охотно прояснил противник корейцев, — скорость — сука. Ну, это вроде как деепричастие.

— А, понятно… А я тут черти чего подумал. Ой, — Скабичевский схватился за ухо, — Больно!

— Я думаю, — сказал я и снова вернулся в дом.

Эдсон нехорошо улыбнулся.

— Это Анальные Пчелки летят. Кусаются твари.

— Конечно, тут же Вал близко, — любезно подсказала Сушеная Голова, — двери дольше открытыми держите, еще и Числомах залетит.

— Не умничай, — посоветовал титр. Он постучал себя пальцем по костяному лбу и ощерился. Выглядел он отвратительно. Особенно растущие прямо из отполированного черепа кривые рога. А на Островах таких сотни. Как они там уживаются? Ума не приложу.

Внутри было еще хуже, неведомым образом, но я подозреваю, что через заднее окно в помещение проникла целая компания Хэнгменов. Тут были брат Витала, его друг, как зовут которого нее знал никто, потом Отот Жирный Хэнгмен и, разумеется, сам Витал Блумен собственной персоной. Они сходу набросились на медленно скисающий позавчерашний суп, одновременно выпивая друг с другом на брудершафт, обнимаясь и весело чирикая о чем-то сокровенно-профессиональном.

Скабичевский моментально затесался в эту милую компанию, был обцелован и уже через пару минут был со всеми на «ты», что его совсем не смущало.

Я остановился у дальней стены и молча, ждал, когда кто-нибудь обратит на меня свое драгоценное внимание. Первым это сделал Блумен, который тут же засуетился и сделал попытку зачем-то натянуть валявшуюся на столе рядом с кастрюлей синюю адидасовскую куртку, но зацепился рукавом за ручку и остатки супа украсили стену.

— Мы… Я тут за книжками пришел… — пояснил он.

— Угу, — кивнул я.

— И ребята со мной, за компанию. Вот, погляди, что тут у меня…

Он протянул мне потрепанную книжицу, с разорванной пополам обложкой, но посмотреть ее мне не удалось, а если честно, то не сильно и хотелось, потому что изнутри выпала зеленая закладка с яркой надписью «1 доллар». Хэнгмен моментально нагнулся, подобрав ее со словами:

— Копеечка рупь бережет, — а его лихие друзья и братья, видя, что трапеза подошла к концу и продолжения не предвидится, тут же полезли в окно наружу. И Блумен тоже последовал за ними, бормоча под нос что-то еще.

Я увидел, что они скатились в Лихорадочную Поросль, а оттуда уже медленно двигались наперехват Зомби — ІІ, Ш, Зомби — Валик и пара Непредастов.

«Не успеют», — подумал я и прикрыл окно. На улице вовсю лил дождь, и было совсем фригидно.

 

Глава 6 УНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ

На улице все также шел дождь, и было все также фригидно. В двери снова стучали, негромко, но настойчиво.

«Ну кого еще там…» — едва успел подумать я, как Эдсон закричал:

— Джозеф, гномы пришли!

«Ну вот, сейчас снова начнется!» — подумалось мне, эта ситуация уже стала откровенно меня напрягать. Пока мне это думалось, группа гномов чинно вошла в помещение и удобно в нем расположившись принялись кривляться, аля Чукки-Юзик, что было их коронным номером и ужасно нравилось всем, кроме разумеется Чукки и Юзика. Но пока на мне Маска Джокера, можно и потерпеть.

Они тянули писклявыми голосами и смешно размахивали маленькими конечностями. Тут же захотелось их всех раздавить, но я сдержался.

— Вот, Юзик, вот любовь, да? Дружба? Да?

— Нет!

— Ха-ха-ха!

— Я на паровоз не успею!

— По ху…

— Ха-ха-ха…

— Оставь покурить, Чукки! Мэни-мэни…

— Ой, смотрите, Хэнгмен!

Один из артистов натянул на голову капюшон с дырками для глаз и стал делать вид, что мастурбирует.

Сентиментальный Эдсон тут же сказал:

— Фу!

А мне представление начало нравиться. Тем более, что тут же гном, изображающий Эдсона с декоративным черепом вместо головы пропищал:

— Фу-фу! — и свалился в обморок.

Настоящий Эдсон моментально обиделся и пригрозил:

— Если не перестанете, Семеросъежку позову!

Сия угроза возымела действие. Гномы испуганно умолкли, но противный Джокер в моем лице нагло заявил:

— Пусть продолжают, Барин забавляться желает! — и стал изображать барина. А именно: выпучил живот, надул щеки, и увалился на соломенную подстилку чуть не раздавив зазевавшегося артиста.

Недовольный таким развитием событий Эдсон негромко пробурчал что-то насчет пьяной обезьяны и свихнувшегося барина, но я не расслышал, тем более, что Скабичевский скомандовал:

— Продолжайте! — и представление продолжилось. Теперь гномы изображали Хэнгменов, и это всем пришлось по душе. Один из них в крохотной адидасовской курточке стал разбрасывать по полу маленькие билетики, а другой в балахоне стал ловить их и причитать:

— Денежки счет любят…

Другие с раскрашенными мордочками собрались в кучу и закричав:

— Смотрите, Хэнгмены чморятся! — накинулись на первых двух и стали смешно их лупить и пинать. Особенно старался маленький Эдсон.

Но большому отчего-то было нерадостно, и он снова ушел на улицу курить. Наверное, снова вспомнил про менингит.

В это время гномы сменили пластинку. Один из них покатил по полу пивную бутылку и стал пьяно орать:

— Пейте гости дорогие, за все уплочено!

А остальные заорав:

— Горько! — принялись целоваться с любвеобильным Катом Скабичевским, на ходу расстегивая маленькие ширинки. Скабичевский вырвался и тоже ушел курить вслед за Эдсоном, хотя и не курил.

В целом мне понравилось представление и я, поднявшись со своего ложа, отдал гномам едва начатую половинку черного хлеба и они, вкатившись всей оравой на солому принялись запихиваться хлебными крошками, болтать, а насытившись моментально уснули.

А вот мне не спалось. Я вспомнил, как когда-то мы с Чукки Коротали Время и предложил сыграть в стихотворную игру. Эдсону и Кату, которые как раз вернулись с улицы.

Все равно ведь делать пока нечего. Прилетит Сторож, не прилетит. Да и погода совсем не для полетов. Объяснил правила. Простейшие, сложные и предлагать не стал. Говорю:

— Начинаю фразу, а вы в рифму заканчивайте. Чтоб смешно только было.

Согласитесь, какая, ни какая, а для ума гимнастика.

Эдсон поглядел на меня недоверчиво:

— Нас, что ли двое на одного?

— Ну.

— Мало нас, надо еще кого-то…

— Я пас, — отозвалась Сушеная Голова, — Хррр… — это типа, спит.

— Может Мельника позвать? — предложил Джокер, хитро прищуриваясь, и роняя себе в руку металлический кружок из глаза.

— Нет, вдвоем! — рубанул, сгустившийся в ангаре аммиак, костлявой рукой титр.

— Чудесно! — воскликнул я, — поехали! Раз пошел со мной в наряд…

— Ассирийский яйцеклад, — тут же отозвался Скабичевский. Джокер озадачился.

— А кто это?

— Тю, — раздулся от гордости, тем, что поставил в тупик самого Твин Ли Кат, — это зверь такой. Из этого… Заовражья. Вот.

Он схватил карандаш и быстренько изобразил на стене половинку куриного яйца на тоненьких ножках и с парой круглых выразительных глазок поверх скорлупы.

— И делают они что? — я действительно был слегка озадачен. Конечно, в Заоовражье, что угодно может водиться, но как-то оно все-таки…

— Размножаются, — авторитетно сообщил Кат и предложил, — Продолжим? Теперь мы начинаем!

— Валяй, — Джокер одел и снял шапочку с бубенцами. Они тихонько звякнули.

— Подписал четвертый лист…

— Звезданутый Джудас Прист. Это просто, — зевнув отозвался я, — Ловите. Самый страшный из людей…

— Это пидор Площадей! — угрюмо отозвался Эдсон.

— Чего это он пидор? — поинтересовался я, — ты что проверял?

Титр насупился:

— Просто в рифму пришлось…

— Смотри мне. Расскажу Греку, он тебе сам знаешь…

Грек Площадей был известен тем, что уже неоднократно переплывал Стикс, причем туда и обратно, и при этом неоднократно совал туда руку. И ничего. Представляете? За это его и уважали. Его даже Прототавра не трогала.

— Так, парни, попытка не засчитана. Продолжим. Ну-ка, вот вам. Всех вас купит и продаст…

— Капитан Ужеидаст, — все также угрюмо отозвался Эдсон.

— А это еще кто?

— Да есть один, на Таможне…

Бубенчики зазвенели оптимистично.

— Годится. Если на Таможне, то годится. Загадывайте!

Команда посовещалась и Кат выдал:

— По-французски говорит…

— Пакистанский Самоквит, или Зазеркальский, или Кентенбрийский, да какой угодно. Посложней давайте. Думайте, думайте! Веселей. Вот я вам загадаю сейчас смешное… Эдсон лично для тебя.

— Только не про менингит!

— Ладно. Вновь на мельницу пошел…

— Мельник, задранный козел, — даваясь хохотом, моментально выдал Скабичевский.

Череп титра оскалился несмелой улыбкой.

— Ага!

— Вот же, молодцы, можете, когда хотите! Загадывайте… — я подбросил вверх свою шапочку.

— Колокольчики звенят, — выдал Кат.

— Едет Хэнгмен — Хесбулат!

— Где? — мгновенно очнулась Сушеная Голова. Она по понятным причинам не любила нашего милого малыша.

Тут уже заржали все вместе. Голова обиделась.

— Очень весело! Поэты недоделанные. Да я вам сейчас тысячу таких стишков насочиняю.

И как понесла, как понесла, прям генератор рифм:

— Разогнал 10-й полк — подполковник Дуботовк — Рраз! Вновь на кладбище чудил — волосатый некрофил. Цвайн!! Вновь сломал шестой барьер — бородатый тамплиер — Квадро!!!

— Три, — подсказал я.

— Что? — дернулась Сушеная Поэтесса.

— Считать научись, сколько раз просил. Подожди. Как там про Тамплиера? Шестой Барьер? Вроде ничего, а Эдсон?

— Тема, — произнес довольный титр.

— Молодец! — я потрепал Голову за ухо, — Можешь ведь, когда хочешь. Теперь тихо, Песню буду думать. Или Композицию…

И стал думать про Тамплиеров и Шестой Барьер. Мне в целом понравилось. А ребята еще долго резвились.

«Засмеялся как подлец, Джозеф Твин Ли — молодец».

 

Глава 7 ИЗВРАЩЕНИЕ В ЖЕЛТУЮ ДЕРЕВНЮ

…Я лежал на спине в Доме, бессмысленно глядя в потолок и размышлял о жизни. К тому же меня мучил Облом, бестелесное неприятное создание, полностью подчиняющее психику и частично двигательные функции. Сил с ним бороться лежа у меня не было, а вставать было лень. Мысли были примерно такие:

Все это бред…

Бред…

Бред…

Бред…

Бред…

И в другую сторону — бред…

Бред…

Бред…

Бред…

Бред…

При всем притом, пальцы мои меланхолично перебирали струны гитары, а их между тем оставалось всего две. И, тем не менее, я ухитрялся получать истинное наслаждение от собственных незатейливых импровизаций.

Мысли текли вяло и медленно. Ни с того, ни с сего вспомнился Хэнгмен. Как он однажды подошел к нам с предложением, от которого, по его мнению, никак нельзя было отказаться, и говорит, маслянисто щуря свои узенькие глазки в прорезях капюшона:

— А давайте песню напишем про то, как я люблю грибочки.

«Говно, вопрос», — улыбаюсь про себя и интересуюсь на всякий случай:

— Это и так все знают, зачем же еще и песню сочинять?

Чукки еще проще выразился, выхватил у Витала топор, перевернул, потом тут же его вернул и сказал:

— Ну на, пиши.

Сразу вспомнились незабвенные строки:

«Хэнгмен письмо написал топором на чьей-то горбатой и потной спине…»

А Хэнгмен, теребя болтающуюся на ухе, плутониевую серьгу, которую ему не без задней мысли, надо полагать, подарил Белый Дьявол, отобрав у какого-то недоноска с радиоактивно светящимися глазами, продолжает наступать:

— Ну, давайте, чего вам жалко, что ли?

Это значит, он нам идею предложил, а писать мы будем. Молодчик. Веселый притом. У него после появления серьги даже дырка новая на капюшоне появилась, как раз, чтобы ухо наружу торчало. Двусмысленно, я так полагаю.

Был только один способ избавиться от этого приставаки, и Чукки тоже его знал. Он спросил:

— А ты нам, что дашь?

Хэнгмен сразу расстроился. Потом решил разговор в шутку перевести, говорит:

— А я вас топором зарубаю, — и смеется.

Это вместо спасибо. После видит, что мы не смеемся и спрашивает:

— А что вы хочете?

Именно так: «Хочете».

«Уже прогресс!» — переглянулись мы с Дауном, а Витал молчит и глазками постреливает. Не люблю, когда в меня стреляют. Нет, не подумайте, страшного ничего, если не в голову. Зарастет. Регенерация, так сказать, но все равно неприятно. Постреливала тут одна глазками на Витала, поклонница. Из Знатных. Не просто так. Да не тут-то было, понял, мудрый Хэнгмен, что придуривается, сучка, и зарубку на ней поставил по-Хэнгменски, топором. Один раз, как говорится, зато на всю жизнь. Толи в корыстных побуждениях заподозрил, толи еще какая хреновина в голове его замаскированной прорезалась. Непонятно. Но с другой стороны настоящий Корпс и должен быть жесток и несправедлив. А иначе как?

Самое смешное желающих заполучить плутониевую серьгу только прибавилось. Так-то…

Дальше лежу, струны перебираю. Вот сколько же хороших вещей на память сразу приходит, с ума сойти.

Тут тебе и Семеросъежка. И семь гномов. И семнадцать гномов весны. И Женщина, которая стоит спиной. Потом еще про Шубу из Красного Медведявспомнилось. Или вот — Целлофановый Курьер. Просто бомба.

Поездка еще одна вспомнилась. К Чукки, на Ферму. Хорошо. Винца испили всласть. Я и не заметил, как стал насвистывать незабвенный хит «Это моя нога». И совершенно впал в благодушное настроение.

Чукки только дверь открыл, сразу из базуки своей:

— Бум! — вместо здрасьте.

Потом серпом в косяк, следом спица с перьями и диковинный нож полуметровая самоделка. Реакцию проверял. А сам стоит посреди комнаты, нунчаками крутит и орет:

— Не хочу сухариков!

Не хочешь и ладно, не дадим. Пошли на болота. Рассматривать. Для поднятия творческого настроения. Смотрели, смотрели, смотрели, смотрели, пока Чукки свои нунчаки не поломал. И сказал, что хочет тут 212-й пруд устроить. Мало ему видите ли 211-ти. Решили начать, не откладывая в долгий Потенциальный Ящик, и устроили пруд под песню про Weekly-Brickly, абсолютно бессмысленную, надо сказать песню, но при этом замечательно помогающую в любой работе, будь-то обыкновенный закат Солнца вручную, или устройство 212-го пруда.

По возвращении Чукки сразу уехал на Сексодром и сказал, что кун-фу сегодня заниматься не будет. Типа, нога болит. А на Сексодроме скакать не болит, но я сделал вид, что поверил и тоже куда-то уехал. Кажется на Пресловутые Кулички. Да, точно туда, а там схватил гитару и принялся творить, что попало на пьяную нездоровую голову. Типа Тварец, это который не от слова «Творить», а кторый от слова Тварь. Второго Типа.

А иначе если посмотреть на ситуацию… Какой же праздник без пистолета? Известно какой — мрачноватый.

Ух, ты, чего вспомнилось, это же из Второго Альбома! Как я его называю. Вот это память! А на самом деле он называется «Палач направляется в Ад». А куда еще Палачу направляться? Тут у нас все логично.

Я еще немного помузицировал и отложил гитару. Что-то не состыковывалось. Не укладывалось что-то куда-то. Никак. Я и так пробовал и этак, ничего не помогало. Меланхолия. Значит я теперь меланхолик. А знаете, кто такие меланхолики? Это извращенцы такие, которые и сами не живут, и другим не дают. Так-то… А потому это у меня не меланхолическое музицирование получается, а натуральное извращение. Извращение в Желтой Деревне, нет, в Желтую Деревню. Так точнее будет, и оригинальней. Надо запомнить. Или не надо.

Надо, как говаривает Краух, принимать экстренные меры. И причем быстро.

— Подъем! — заорал я.

Дремавший у окна Пивец нелепо вздрогнул и моментально свалился на пол, немедленно напустив лужу, а Сушеная Голова вытаращила глаза и завопила не тише моего:

— Яволь! Майн херц!

Я подошел к Пивцу и, придавив поганца к полу ногой, поинтересовался:

— У вас как у следователя, наверное, любимая книга «Преступление и наказание»?

— Ну да, — просипел тот синея.

— А любимый момент, когда Порфирий Раскольникова изобличил?

— Нет, когда Раскольников старуху топором стукнул.

— Молодец, — похвалил я, убирая ногу, — поубираешь тут все…

Со двора донеслось бодрое:

— This is I! — и я пошел встречать Чукки Дауна, так как это действительно был «I», в смысле — он…

…Вечером, когда наш, наконец-то вернувшийся на свое рабочее место, старина Солнце совершал свой туалет, выразившийся небольшим серым радиоактивным дождиком, нас с Чукки, мирно прогуливавшихся по маршруту «до Колонки и обратно» обстреляли какие-то идиоты.

У кого хватило ума напасть на двух отдыхающих Корпсов так и осталось для нас загадкой. Впрочем, стреляли они скверно, и к тому же ужасно торопились. Потому пришлось нам отдых сворачивать, и уже наутро, погрузившись на Сфинкса, ехать сначала на Виллу, где поджидал нас оголодавший Дистройер, а потом уже вместе с ним к Южному Посту, откуда лежала прямая дорога на Розовую Страну, где как мне тогда казалось, и находились корни этого неприятного инцидента…