— После всего, что с тобой произошло, как ты смотришь на свою бывшую Контору?

— У Высоцкого есть песня об Истребителе, который был очень недоволен тем, что вся слава побед достаётся лётчику. Ну кто он по сравнению с мощной машиной? И вот лётчик убит. Сбылась мечта Истребителя — он в небе один, он — хозяин. Но с ужасом Истребитель вдруг осознаёт, что привык к… штурвалу.

Нечто подобное случилось и со спецслужбами — тоже ведь Истребители своего народа, скольких истребили! Они всегда мечтали о власти — но власть была не у них, а у КПСС. И вот они добились её. И тут обнаруживается, что не могут они без штурвала. Раньше они хоть каким-то делом занимались — партноменклатуру охраняли, боролись с влиянием Запада, мацу из еврейских посылок изымали, а теперь вот остались без дела, занимаются банальным разбоем.

Всё точно по Высоцкому: полная неспособность к самостоятельным решениям. Система привыкла исполнять, решать задачи, но не формулировать их. Одно дело — выполнять указания политического руководства страны, другое — быть этим руководством. Система на это не способна.

У Системы одна цель — понравиться власти, а значит, верно ей служить. Да только сейчас она и есть власть. И действует инстинктивно, то есть бессмысленно.

Чекист никогда не скажет ни «да», ни «нет»… Ведь и первое, и второе слово несут информацию. Поэтому для Системы лучше вообще ничего не говорить.

Высшее оперативное мастерство в чём проявляется? В обмане. Обман ради обмана. Очень важно иметь возможность дезинформировать противника и контролировать альтернативные источники информации. Мы это видим в истории НТВ и ТВ6.

Уже сейчас очевидно, что управление государством напоминает руководство спецслужбами, где внутриведомственные положения выше федеральных законов, а Конституция является документом прикрытия.

И ещё. Для Системы характерно полное отсутствие способности к компромиссу, который приравнен к предательству. Если ФСБ начнёт прощать, то этой Конторы скоро не станет. И потому — вечный бой с врагом. Вот и будем воевать без конца.

— В общем, не знаем, куда летим. Что будет с вашим Истребителем без штурвала? Со всеми нами?

— У меня нет ответа. Я всего лишь опер. Ответ можно найти только сообща — всем народом.

— Я ещё раз вернусь к вопросу, который уже задавал. Ты выдвигаешь страшные обвинения. Неужели наши люди на это способны?

— Это не наши люди. Для них Судоплатов гораздо выше как личность, нежели Сахаров. Кто для них Сахаров — диссидент, предатель. Помнишь, когда академик заявил, что спецслужбы расстреляли наших солдат, попавших в плен в Афгане? Сумасшедшим назвали. Потому, что наши люди на это не способны. Вот и про взрывы то же говорят.

— И тебя называют сумасшедшим. Может быть, поэтому ты выглядел каким-то лишним в Конторе. Ты им постоянно мешал, лез со своими идеями, вспоминал про законы. И тебя, сыщика, гончего пса, прогнали. Уже не надо никого ловить, уже надо только охранять нажитое.

— Я этих окриков — «Литвиненко, куда ты лезешь?» — наслушался вволю. Ну только след возьмёшь, только догонишь, а они — «назад, к ноге». Вот, слушай, расскажу напоследок. Мы проводили обыск по делу Холодова в офисе Константина Мирзоянца в Ассоциации ветеранов «Витязя». Обнаружили в сейфе генерал-лейтенантскую форму, документы Александра Лебедя, его личные фотографии и папку с грифом «Совершенно секретно. Особой важности, из Совета Безопасности — список чеченцев, представляющих оперативный интерес для органов власти. Шифровка из ГРУ по Чечне».

Этот список существовал в четырёх экземплярах: в Совете Безопасности, у директора ФСБ, председателя правительства и президента.

Был ещё документ-компромат на всех руководителей МВД, за исключением министра внутренних дел Куликова. Причём какие папки: «Коррупция», «Заказные убийства», «Крыши». Ужас просто.

— Если учесть количество экземпляров и то, кому они направлены, то можно говорить о том, что высшее руководство страны знало, что творится…

— Когда следователь это увидел, он сказал: «Я это изымать не буду».

— Как не будете изымать? — Я был ошарашен. — Вы обязаны это изъять.

— Мы ищем по уголовному делу совершенно другие вещественные доказательства, а это не является вещественным доказательством по нашему делу.

— В кодексе написано: «При обыске также изымаются все предметы, которые запрещены к обороту», — убеждаю я. — Совершенно секретные документы, и особой важности, запрещены к обороту в стране, да и вообще, как мы частной охранной фирме оставим такие документы?

Я позвонил руководству, разговаривал с Волохом. Тот, как обычно, сказал: «Позвони мне попозже», — и исчез. Он всегда играет в страуса, когда надо принимать решение.

Тогда я позвонил Ивану Кузьмину Миронову. Он сказал: «Да, да, Саша. Это бросать нельзя. Надо изъять. Реши этот вопрос». И положил трубку. Я звоню в прокуратуру, к начальнику отдела. Тот говорит: «Есть следователь, он решает, и нечего там командовать».

А хозяин фирмы стоял и говорил: «Это документы Лебедя». Контрразведчик не должен бросать секретные документы. Это всё равно, что милиционер переступит через труп и пойдёт дальше. Для контрразведчика бросить секретные бумаги — это преступление.

Следователь сказал: «Так вы и берите».

— А ты без протокола не можешь их взять?

— Нет. «Тогда, — говорю, — я напишу протокол изъятия». Следователь: «Провожу обыск я. Мы не можем сразу два следственных действия проводить в одном помещении. Закончим обыск, выйдем, закроем дверь, а постом заходи, изымай».

Как это — уйдём, придём? И я принял решение позвонить Куликову, министру внутренних дел. А он в это время возлагал венки вместе с Черномырдиным. Попросили оставить телефон. Через десять минут звонит Куликов: «Да, Саша, я слушаю. Что случилось?» Я говорю: «Анатолий Сергеевич, тут Лебедя документы нашли, совершенно секретные, особой важности». Он говорит: «А почему ты мне звонишь? У тебя есть своё руководство». Я отвечаю: «Наше руководство решение принимать не хочет». Он заволновался: «Я понял. Там что ещё есть?» Я бодро рапортую — такие, такие и такие секретные документы и компромат на всё руководство МВД. Куликов осторожно: «А на меня есть?» Я успокоил: «Нет. Только на ваших замов». Куликов: «Хорошо. Сейчас я пришлю человека, изымут».

Приехал начальник Управления уголовного розыска Трубников, крепко пожал мне руку, поблагодарил и изъял все эти документы.

Приехал на Лубянку, Волох с интересом: «Ну, что у тебя там?» Я доложил: «Ну, всё изъяли». Волох: «Молодец, молодец. Прокуроры изъяли?» Я после паузы: «Нет. Менты». Он изумился: «А они там как оказались?» Я объяснил, что пришлось звонить Куликову. Волох: «Кто дал тебе право звонить министру внутренних дел?» Докладываю: «Извините. В законе написано: я должен принять все меры, чтобы не допустить преступления. Я звонил Ковалёву, сказали, он в отпуске; звонил вам, но вы трубку не берёте. Следователь сказал, что уйдёт из офиса, а охранники заявили, что меня выгонят. Что мне было делать? Тогда позвонил Куликову». Волох: «Да ты понимаешь, что сделал? Ты с ума сошёл? Куликов с Лебедем друг друга на дух не переносят! Чего тебе в жизни не хватает? У тебя жена красивая, квартира есть, живи спокойно, ну чего ты везде лезешь?» Я говорю: «Как лезу? Я же не виноват, что кругом, куда ни плюнь, преступления». «Саша, — застонал генерал, — ты представь, если завтра Лебедь станет президентом России, что со всеми нами будет. Тебя-то, конечно, никто не вспомнит, потому что ты подполковник, а нас, генералов, выгонят». Я успокоил:

«Думаю, Лебедь не станет президентом». — «Откуда ты знаешь?»…

Уходя, Волох приказал: «Езжай в отпуск в Нальчик, и на сколько хочешь. Хватит работать. Я тебя прошу, не делай больше ничего. Вообще ничего не делай».

***

И он — ушел. В бессрочный отпуск.

Когда он ушёл, власти убеждали нас, что мы должны почувствовать себя оскорблёнными — нас, мол, предали. Извините, ребята, предали вас — а по делу или нет, давайте разбираться.

Но как?

Повторю: он ушёл, потому что не было нас, общества. Пока в стране нет судебной власти и гражданского общества, они вынуждены бежать, а не решать проблемы в судебном порядке.

А для меня этот побег означает одно: их стало меньше. Значит, нас — больше. Вот и всё.