Глава 1

О порталах, портьерах и портретах

Три часа ночи. В дворцовых коридорах ни души. Даже слуги уже не слоняются в поздневечернем безделье и ещё не носятся сломя голову по раннеутренним делам. Казалось, весь замок вымер. Не нарушили гробовую тишину и каблучки принцессы, ибо Кандида Веридорская была очень осторожна и скинула обувь ещё в своих покоях. Из заклятий маскировки ей пока поддавался только полог невидимости, зато выходил он просто изумительно. Даже отец не мог распознать, если только нос к ноу с ним не столкнуться, и блокировать тоже! Принцесса скользила по пустым залам, незримая, но вполне слышимая и осязаемая. Путь её лежал подальше от собственных комнат. Зная любовь своих детей с завидным усердием рваться навстречу всевозможным неприятностям и сомнительным историям, его величество Кандор Х накрыл целое крыло дворца глушащий магию купол. Если король думал, что это остановит дочь, воодушевленную очередной задумкой, то он ошибся. А задумала Кандида как раз попрактиковаться в магии. Её способности открывались постепенно, и буквально на днях у нее получилось телепортироваться. Совсем недалеко, из одного угла внутреннего двора в другой, но все равно! Успех надо было закрепить! А отец, выслушав прибежавшую к нему прямо на переговоры с послами из соседней не особо дружественной Сараты дочку, заявил, что этом очень опасно заниматься без должной подготовки и обещал в ближайшее время найти Кандиде учителя. Но для принцессы ближайшим временем была грядущая ночь и никак иначе!

Стараясь отдалиться от отцовского купола, Кандида забрела в картинную галерею и не могла не остановиться напротив самого большого и своего любимого полотна, выбивающегося из общей череды парадных портретов веридорских монархов сразу по нескольним пунктам: во-первых, везде был изображен один человек или два, если супруги, а здесь — трое; во-вторых, все лица на этом холсте не носили корону и пока даже не претендовали на неё; а в-третьих, другие портреты изображали исключительно людей, а здесь…

Это был портрет детей Кандора Х. В центре на роскошном кресле, с гнутыми позолоченными ножками и обитыми бархатом широкими подлокотниками, восседает сама Кандида. Шикарное изумрудное платье как нельзя лучше подчеркивает пышную высокую грудь, тонкую талию и каре-зелёные глаза, про которые в народе частенько говорят ведьминские. Длинные пышные локоны, присобранные на затылке бриллиантовыми заколками, каштановой волной спускаются на обнаженные янтарные плечи. На изящной шее красуется настоящее произведение искусства — золотое колье с изумрудами, а на тонких запястьях — браслеты. Принцесса была невероятно хороша, собственно, поэтому она и любила смотреть на этот портрет, как в зеркало. У её ног сидит её единокровный брат Синдбад и восхищенно смотрит на неё. Сидит, потому что бастард, а таких обычно не изображают на парадных портретах, но если вдруг, то они сидят на полу, подобно шутам. Одет он в голубую рубаху, узкие темные брюки и мягкие чёрные сапоги, все ему очень идёт. От тоже очень красив, хотя у него и нет ни одной черты отца (а отец был для Кандиды эталоном всего, в том числе и привлекательности). Синдбад был точной копией матери, бывшей куртизанки Алис, которая до сих пор проводила ночи с королем: густые золотые кудри, небесно-голубые глаза, ямочки на щеках, светлая кожа и невероятно обаятельная улыбка. Ну ангел же!

Кандида взглянула и на него, улыбнулась — они с Синдбадом дружили с детства и он был её неизменным товарищем во всех шалостях, а если их ловили, всегда брал вину на себя. А вот третьему лицу не досталось ровным счетом никакого внимания принцессы. Эзраэля Одержимого, старшего сына Кандора Х, мало кто удостаивал взглядом. По всей стране его имя было под запретом. Отродье Хаоса! Никто не решался упомянуть одержимого демонами принца, осмелившегося устроить заговор против отца, но милостью короля не казнённого, а пожизненно изгнанного за пределы государства. Даже на портрете его изображение скрывала висящая сбоку портьера, так что Кандида его практически не помнила. В последний раз они встречались лет семь назад, тогда Эзраэль и совершил покушение на отца. С того дня он перестал быть Кандиде братом, ни разу она не вспомнила его добрым словом. А вспоминать, в общем-то, было нечего. В своё время принц и принцесса редко виделись, почему Кандида и сама не знала.

Вдоволь налюбовавшись портретом, принцесса проверила наличие глушащей магии и, не удержавшись, самодовольно хмыкнула. Нет купола! Так, теперь собраться, прыгнуть через пространство и… раз!

 

Глава 2

О сеновалах, магах и бродягах

Портал сработал и послушно перенёс Кандиду. Только один минус: неизвестно куда. Хотя был и плюс: она свалилась на что-то мягкое… вернее, на кого-то.

— Хэй! — раздался мужской недовольный крик. — Слезь с меня! Ты…!

Дальше он начал перечислять различные нелестные определения, которые, судя по всему, относились к ней, Конде!

— Ой, да пожалуйста! — фыркнула принцесса, сползая с этого обладающего богатым словарным запасом субъекта. — Можно подумать, на вас каждый день красавицы с неба сваливаются! — и критично осмотрела его взглядом.

Мда, надо признать, что последнее ее утверждение вполне вероятно. Смазливые девицы, возможно, и не с неба сваливались, но запрыгивали на него уж точно. Во-первых, мужчина, на которого ей посчастливилось вывалиться из портала, оказался молодым и привлекательным. На вкус Конды, даже красавцем. Смуглая кожа, правильные черты лица, чёрные, как смоль, волосы, большие карие глаза, широкие плечи и стройная фигура. Прямо как эталон, как отец! Во-вторых, даже то, что незнакомец спал в шаланде с сеном (и занесло Кандиду именно сюда), не давало обмануться насчёт его происхождения. В нем с ходу угадывался аристократ, причём не из мелкопоместных дворянчиков, порой клянчивших милостыню хуже нищих и злостно игнорирующих кредиторов, а из облеченного деньгами и властью древнего рода. Взгляд, выражение лица, даже манера развалиться на куче сена — все невероятным образом показывало его породистость. Ну и в-третьих, обретающиеся неподалёку ножны с мечом и небольшой, но, сразу видно, искусно сделанный арбалет с колчаном красноречиво намекали, что это воин, а это в Веридоре очень и очень почётно.

Незнакомец тем временем тоже долго изучал её взглядом. Мда, вид у неё, конечно, сейчас непрезентабельный. В одной длинной ночной рубашке на тонюсеньких бретельках (она ж не собиралась уноситься за пределы дворца!), с распущенными волосами, наверняка растрепавшимися во время перехода, ненакрашенная (хотя это меньшая из бед, у неё итак яркие выразительные черты лица).

— То есть вы, леди, считаете, что я должен обрадоваться падению на меня незнакомой, но красивой женщины?

Ага, значит все-таки признал в ней леди! Нет, определённо, мысль, что она выглядит как благородная дева, даже завалившись в одной ночной рубашке на незнакомого мужчину в шаланде сена, была очень приятна.

— Я считаю, лорд, что у вас нет причин возмущаться. Я же не воплю из-за того, что вы тут разлеглись на том месте, куда я перенеслась, облапали меня, словечками разными окрестили…

— Облапал? — по его губам скользнула предвкушающая, пошловатая улыбка, заставившая сердце Кандиды обеспокоено подпрыгнуть и удариться о рёбра. — Такая благородная и, насколько я могу судить, невинная леди выражается такими словами… Думаю, вас несильно задел мой короткий поток чистосердечных высказываний. Что же касается места, куда вы перенеслись… Что ж, я не знал, что это лично ваша шаланда. Говоря по правде, мне и в голову не могло прийти, что здесь среди ночи окажется юная леди в подобном виде. Возможно, я мешаю романтическому и не особо целомудренному свиданию…

— Замолчите немедленно, лорд, иначе вам потом придётся отвечать за оскорбление чести благородной дамы, — хмуро предупредила его Конда, хотя в душе понимала, как все со стороны выглядит. Поразмыслив, она все же решила извиниться.

— Не стоит, леди, — отмахнулся от неё мужчина, продолжая буровить её пристальным взглядом, как будто хотел проглядеть в ней дырку, и ненавязчиво пододвигаясь к ней. — В конце концов, вы правы, общество красивой дамы мне приятно. Но ради всех Богов, скажите, зачем вам понадобилось среди ночи переноситься порталом в эту шаланду в столь… не способствующем прогулке наряде?

— А какие у вас претензии к моему наряду? Собственно, какими бы они ни были, ради вашей прихоти я его не сниму!

— Ну что вы, леди! Женщин я предпочитаю раздевать сам.

— Ну знаете, это уже наглость! — воскликнула Конда, вскакивая на ноги и бросаясь прочь из шаланды, как оказалось, на набережную.

Город встретил её промозглой ночью. Только сейчас принцесса спохватилась, что перенеслась босиком. Если в шаланде сено грело оголённые стопы, то мостовая явно была настроена не так дружелюбно к непредусмотрительной девушке. И тёмные переулки тоже…

— Куда спешишь, красотка? — раздался из-за ближайшего поворота прокуренный голос, и Конда поняла, что пора бежать. Только было уже поздно. С другой стороны улицы на неё надвигалось трое, судя по всему, нетрезвых субъекта, уже заметившие её. У принцессы мелькнула шальная мысль прыгнуть в Вихру и добраться до дворца вплавь. Продрогнет, конечно, и простудится, зато ноги унесёт.

Она бы осуществила свой план, если бы её внезапно кто-то не хватил за плечо. Решив, что это один из бандитов, Конда резко развернулась, чтобы как минимум врезать ему кулаком по физиономии, а рука у принцессы была не по-женски тяжёлая, но это оказался незнакомец из шаланды, который, оказывается, бросился за ней. Ничего не говоря, мужчина оттеснил её к ближайшей стене и встал перед ней. А бродяги всё стекались и стекались… Теперь Конда насчитала человек двадцать.

— Кошельки, господа хорошие! — крикнул один из них.

— Ха, у лорда, может, и завалялась пара монет в кармане, а с девки-то явно взять нечего… разве что исподнее! — пророкотал второй.

— Ну так она нам другим заплатит! — загоготал третий… и тут же издал предсмертный хрип — незнакомец молниеносным движением проткнул его мечом насквозь.

Бродяги завыли, загудели, и ближайшие кинулись на лорда, как свора бешеных псов. Он без труда упокоил их, вот только бандитов было много, а он — один. А если среди них затесался владеющий оружием и ещё не в стельку пьяный?

— Бросьте в них что-нибудь атакующее, что ли, — крикнул Конде через плечо лорд.

Принцесса растерялась. Она умела ставить превосходные щиты и могла отбить практически любую магическую атаку, но вот боевых заклинаний для нападения не знала! Это обученные маги могут все, а она-то! Еще отец с детсва учил Конду обращаться с мечом и метать ножи, в чём она особо преуспела. Только ведь никакого оружия она тоже не взяла!

— Боги, вы магиня или нет? — незнакомец даже раздоражённо обернулся к ней и, получив неуверенный кивок, как гаркнул: — Тогда спасайте, демон вас побери, свою жизнь! Бейте!

Бить было нечем, но Конда вспомнила всё, что знала, в том числе и бытовую магию. Увеличив количество воды и подкорректировав её температуру в заклинании поливки цветов, она выплеснула на ближайшего бродягу целую бочку кипятка. Лорд не удержался от изумлённого взгляда в её сторону, потом всё же спросил:

— Домой перенестись сможете, леди?

Конда неуверенно пожала плечами.

— О Боги, за что же вы свалились такая на мою голову! — воззвал к небесам мужчина, вновь поворачиваясь к бродягам.

Слова хлестнули Конду огненной плетью. Это он что, так намекнул, что она бесполезна?! Да он… да она… Девушка максимально сконцентрировалась и рванула через пространство… раз! И она во дворце, в своей комнате.

Не озаботившись своим внешним видом, даже не накинув пеньюар, Кандида бросилась к дозорному посту и приказала отряду стражей немедленно прочесать всю набережную. Всё же бандитов было очень много…

Наутро ей доложили, что нашли около трёх десятков зарубленных бродяг. Лорда среди них точно не было.

 

Глава 3

О народных праздниках, «черных колпаках» и «священных браках»

К счастью, отец не узнал о её ночной вылазке, что не только освободило Конду от нравоучительного разговора, но и позволило ей без труда улизнуть вместе с Синдбадом в город следующей ночью.

Над Веридором, как и над всеми магическими государствами, кроме заморского восточного Порсула, стоял Отче, духовный и религиозный «лидер». Официально его почитали чуть ли не святым, но открыто проводимая политика террора вызывала всё большее недовольство среди населения. Правда, мало кто осмеливался возражать Отче, поскольку этот наместник Единого мог объявить страну пристанищем еретиков и «сплотить все благочестивые государства в борьбе с паршивой овцой», объявив Священный поод во имя веры. Одним из немногих, кто пресекал откровенные бесчинства, был король Веридора Кандор Х. Несмотря на то, что когда-то он был женат на чёрной ведьме с примесью демонической крови и что он противостоял искоренению язычества из Северного Предела, его величество поклонялся Единому и воспитывал своих детей с почтением к вере, с той лишь оговоркой, что перегибать палку и ударяться в фанатизм не стоит. Так вот Отче придумал другой способ просочиться в Веридор: он посылал на «искушаемую демонами землю» паломников, прозванных в народе «чёрными колпаками». Вскоре они образовали свой собственный орден и даже построили церковь на окраинах столицы. Кандор, конечно, скрипел зубами, глядя на «посланников, несущих в Веридор святое слово Отче», но просто так вышвырнуть их из страны не мог. Внешне их дела были направлены исключительно на благо: искоренять блуд и пьянство, — правда, методы были весьма неоднозначные. Чего только стоило насильное венчание, собственно, проституток и пьянчуг. Но ничего поделать с этим «священным» беспределом никто не мог, так что старались просто не пересекаться с «чёрными колпаками».

Кроме улучшения морального облика населения, «чёрные колпаки» ещё и изгоняли «ересь во всех её проявлениях», как они называли некоторые древние традиции этих земель. К языческому культу относили и праздник Весны, на который и улизнули по-тихому Синдбад и Кандида. Во дворце, конечно, устраивались балы в честь открытия нового сезона, но молодым людям хотелось попасть именно на вечерние народные гуляния в бедные кварталы города, которые встречали Весну песнями и плясками, несмотря на негодование Отче.

Кандида обожала народные праздники. На один день город преображался, расцветал яркими красками, благоухал сладкими дурманящими ароматами весенних соцветий, наполнялся музыкой, песнями и смехом. Горожане водили хороводы прямо на улицах, а на площадях кто танцевал, кто пел, в кто показывал фокусы. Конда любила выбегать в центр площади и выступать с чем-нибудь эдаким, чтобы вся толпа смотрела только на неё и аплодировала. Синдбад, неизменно сопровождающий её во всех аферах, всегда становился в первый ряд и широко улыбался, слушая, как она декламирует куплеты, или любуясь, как она пляшет, словно цыганка, размахивая полами солнцевидной юбки и взметая распущенными каштановыми локонами. Однажды он заявил сестре, что в ней пропал скоморох. И всё бы ничего, только сказал он это при отце, а ему совсем не следовало бы знать об их ночных вылазках. Слава Единому, Кандор Х, видимо, о чём-то задумался и погрузился глубоко в воспоминания, так что в тот раз пронесло.

Когда выбирались в город, Кандида и Синдбад всегда одевались в давно припасённые одежды слуг и разыгрывали влюблённую парочку. Многие бабушки умилялись, глядя вслед миловидной горничной и такому же красивому лакею. Рука Синдбада всегда лежала у сестры на талии, иногда он оттеснял её от толпы под тени раскидистых деревьев и там целовал. Конда не сопротивлялась, наоборот, льнула к нему ближе. Это казалось ей частью сказки, в которую она попадала на празднике.

Вот и в этот раз Синдбад утащил её к углу дома и, притиснув к стене, накрыл её губы поцелуем. Кондида привычно ответила ему, нежные пальчики зарылись в золотые локоны и взлохматили их, а его руки, как и всегда, прижимали её все сильнее и ласково поглаживали спину… И вдруг сказка кончилась. Молодые люди сначала не обратили внимания на крик где-то вдали, а потом началась какая-то суматоха: кто-то куда-то бежал, кто-то бранился на чем свет стоит, кто-то вопил нечто бессмысленное, — но юной принцессе и «золотому бастарду» было дело только до их идиллии. Фарс и всеобщая паника вклинилась между ними, заставив опомниться, только тогда, когда Синдбаду кто-то врезал по затылку. Он рухнул, как подкошенный, на мостовую. Конда сразу поняла: «чёрные колпаки»! Но вместо того, чтобы броситься прочь, как остальные горожане, она опустилась рядом с братом, из-под затылка которого медленно расползалась багровая лужа, и проверила пульс. Жив!

— Шлюха! — прогремел грубый голос у неё над головой, и на спину легла плеть.

Конда вскрикнула, но не от боли, а от неожиданности, и тут же взвилась, сверкая глазами на «чёрного колпака», осмелившегося поднять на неё руку и уже занёсшего плеть для второго удара. Скорее всего, он же ударил Синдбада. Принцесса ловчее кошки подскочила к нему и впилась когтями в толстую, лоснящуюся физиономию. «Колпак» издал нечеловеческий крик, но Конду это не покоробило. Кто-то осмелился бить её и её брата! Удар невидимого противника, со всей дури обрушившийся на затылок, отправил девушку в забытье…

Очнулась Конда от того, что её окатили ледяной водой, да не из ушата, а из целой бочки, судя по количеству. Она лежала связанная на соломе, скорее всего, в конюшне, а худощавый священник, соляным столбом высившийся над ее раскинувшимся у его ног телом, замогильным голосом вещал о её распутстве и каре Единого, что падёт на каждую прелюбодейку. Но Отче милостив и даст заблудшей душе шанс на искупление. Дабы она бросила свою срамную профессию и смогла обратить свои помыслы к Единому, её немедленно обвенчают с таким же богопротивным грешником, как она, и — дай Небеса! — они помогут друг другу изгнать демонов из своих душ и прожить достойную и благочестивую жизнь. Во время всей этой заунывной тирады, которую священник, видимо, произносил в тысячный раз, Кандида не вымолвила ни слова лишь потому, что ей заткнули рот какой-то грязной, вонючей тряпкой, которую она никак не могла выплюнуть. Но пару раз ей всё же удалось лягнуть священника связанными ногами. Слуга Единого только поджал и без того тонкие губы и, нагнувшись, принялся расстёгивать корсаж её платья. Не отказав себе в удовольствии пощупать женскую грудь, священник удостоверился, что на ней есть распятье, и объявил, что раз она поклоняется Единому, то в мужья ей дадут язычника, чтобы она своим примером смогла вывести его на путь истинный. Затем здоровенный детина, который, скорее всего, и вылил на неё целую бадью чужом не заледеневшей воды, осклабившись, перекинул Конду через плечо, смачно шлёпнул пониже спины и понёс из конюшни в маленькую обшарпанную церквушку «чёрных колпаков». Осознав бесполезность сопротивления, Кандида просто растянулась на широком плече. В конце концов, через несколько минут это всё закончится. Избежать венчания — немудрена задача. Всего лишь надо назвать первое попавшееся имя, чтобы его записали в церковную книгу. А уж перед ликом Единого подобный обряд силы точно не имеет, потому что Он признаёт только добровольный союз сердец. Эту замечательную мысль ей подкинул Синдбад. Сама-то она раньше не попадалась «чёрным колпакам», а вот он пару раз уже «женился». Поговаривали, что и консумировать браки успевал чуть ли не отходя от места, в пресловутой конюшне.

Конду притащили в храм и нацепили на голову кружевную мантилью, закрывающую спереди лицо. Мол, так положено по свадебному обряду. Затем её подвели к алтарю и оставили за спиной жениха. Из-за проклятой ткани Конда не могла толком рассмотреть даже спину «наречённого», хотя, в сущности, это её мало интересовало. И гораздо больше мантильи раздражала тряпка, которую так и не вынули у неё изо рта, и громила, который, будто бы удерживая связанную и уже не вырывающуюся Конду, всё норовил запустить свои лапищи ей под корсаж, который эти гады священнослужительные так и не потрудились застегнуть. Священник быстро оттараторил слова обряда, заявив, что и жених, и невеста согласны, и провозгласил их мужем и женой. Незнакомцу, отныне значащемуся в церковных книгах как супруг, позволили обернуться и взглянуть на жену. Наверное, такой же бедолага, как и она, не успевший удрать с праздника. Конда не старалась рассмотреть его, все мысли принцессы были о том, как бы поскорее вырваться отсюда.

Тут состоявшийся жених, вопреки установленному порядку, стремительно приблизился к Кандиде и протянул руки к её груди. Странно, но Конда даже не дёрнулась. А мужчина, не обращая внимания на возмущённые вопли священника: «Бесстыдники! Безбожники!», — застегнул на ней корсаж и откинул с лица мантилью… Взгляд Конды упёрся в красивое смуглое лицо, и правильными аристократическими чертами, в которых сразу чувствовалась порода… Лицо знакомого незнакомца.

Дальше дело пошло веселее. Видимо, молодые уже совсем утомили священника, поэтому он сам подтащил к ним толстенную книгу, не став ждать, когда они оторвутся от созерцания друг друга и соизволят-таки обратить на него внимание, и сделал пометку о венчании. Имени незнакомца Конда не запомнила, да и оно, скорее всего, было вымышленное, как и у неё, а сама назвалась:

— Констанция Мервар.

На том их и отпустили с миром.

Кандида не помнила, как выходила из храма, настолько была поражена очередным появлением незнакомца из шаланды. Выводил он её за руку, как и положено супругам, не очень знатным и состоятельным, и повлёк к стоящему (не привязанному, а свободно стоящему!) за оградой оседланному коню. Через спину животного была перекинута потертая походная сумка, не особо набитая вещами, с одной стороны к ней с помощью специального кольца прикрепили арбалет, соседствовал с ним колчан арбалетных болтов, а с другой — длинный меч, уже успевший показать себя Конде во всей красе.

— Мрак! — окликнул незнакомец… коня?!

Действительно, лошадь, до этого невозмутимо глазеющая по сторонам и явно недоумевающая, что хозяин забыл в этой убогой церквушке на окраине столицы, сперва дернула ушами, уловив властный голос, затем повернула морду в их сторону и степенно, с чувством собственного достоинства зашагала к ним!

— А-а-а… — выдавила из себя Кандида, таращась на это аномальное животное.

— Мой конь Мрак, — с усмешкой представил своё средство передвижения лорд, и, повернувшись к коню, сказал уже ему: — Хозяйка.

Жеребец недоверчиво всхрапнул, затем потянулся к Конде, широко раздувая ноздри, поизучал её пару секунд, а потом ткнулся мордой ей в плечо.

— Ты ему понравилась, — обрадовал мужчина, потрепав лошадь по холке.

Кандида понятия не имела, как к этому относиться, поэтому тоже принялась гладить Мрака. Как-то совсем незаметно рука незнакомца подобралась к её ладошке, накрыла её и нежно погладила, затем порывисто сжала тонкие девичьи пальчики.

— Моя! — прозвучал вроде бы тихий шепот, но в нём Кандиде померещился утробный звериный рык.

В следующий миг её подхватили за талию и ловко усадили, чуть ли не забросили, на женский манер в седло. От неожиданности Конда вздрогнула и ухватилась двумя руками за луку.

— Боишься? — раздался за её спиной тёплый голос (и когда только успел запрыгнуть на коня?), и стальные руки обхватили её сзади, прижав спиной к мощной груди. — Я гнать не буду.

Конда презрительно усмехнулась и строптиво передёрнула плечами. Она? Боится лошади? Ха! Да она уже в семь лет без седла скакала на не объезжанных жеребцах!

— Наездница… гордая, — довольно хмыкнули у неё над ухом и вдруг легко поцеловали в висок.

Принцесса тут же резко обернулась, но ответом её гневному взгляду была лишь лукавая улыбка. А ещё её даже не думали отпускать или хотя бы ослабить хватку.

— Мрак, к северным воротам. Медленно, — скомандовал лорд… и лошадь, словно поняв, подчинилась!

Так они и ехали через столицу под мерный стук подков о мостовую. Кандида так залюбовалась на чудо-коня, которым не надо было управлять поводьями, что только когда до городской стены оставалось не больше двух кварталов, спохватилась:

— А куда мы едем?

— В Северный предел, — отвечал незнакомец — «муж», сильнее прижимая её к себе. — Это в некотором смысле моя историческая родина. Необыкновенное место. Знаешь, я немало странствовал, но места красивее не видал. Представь, в лесах раздолье для охоты, среди заснеженных горных вершин гуляет эхо, а озёра зимой превращаются в сверкающие зеркала…

— Там холодно, — прервала его Кандида. — А я люблю солнце и жару!

— Хм, солнце и жару… А море? Видела когда-нибудь? — и, получив отрицательный ответ, предложил. — Тогда давай в Порсул. Говорят, Восток — это волшебство в чистом виде. Что ж, никогда там не был, но не прочь, чтобы наш дом был там.

— У меня уже есть свой дом! — возмутилась Конда. — Здесь, в столице! Вы никуда не увезёте меня!

— «Ты», — поправил её мужчина.

— Да хоть «они»! — вспылила Конда. — Я с вами не поеду.

— Поедешь, — спокойно возразил лорд. — Ты теперь моя.

— Вы что, про женитьбу?! Про этот фарс?! Да ведь это же всё чушь! Я выдумала имя, нас не обвенчали!

— Я тоже назвался демон знает кем. Но ради справедливости должен заметить, что даже если бы нас обвенчали по всем канонам, это бы ровным счётом ничего для меня не значило, потому что я не поклоняюсь Единому.

— Вы — еретик?! — ахнула принцесса. А она-то думала, просто охотник до уличных праздников и веселья.

— Я — язычник, как и большинство северян. Это религия моей матери, и я не собираюсь от неё отрекаться.

— А отца? — непонятно зачем спросила Конда.

— А отца у меня больше нет, — глухо отвечал мужчина, и девушка поняла, что наступила на больную мозоль.

Но вот впереди замаячили северные ворота города, и принцесса предприняла ещё одну попытку воззвать к разуму «мужа»:

— Я ведь даже вас не знаю, и вы меня.

— Я знаю, что ты — моя пара. Я почувствовал это сразу, как только взглянул в глаза той леди, свалившейся на меня из неумело построенного портала в шаланде сена… Ты сказала, «Констанция Мервар»? — горячее дыхание обожгло нежную кожу на шее. — Я буду звать тебя Конни… моя Конни.

Это обращение подействовало как ушат холодной воды. Что? Как?! Ну уж нет, она — Конда, такое имя ей дал отец! Что там муженек вскользь упомянул? Что портал её был выстроен неумело? Ха, это ещё надо посмотреть!

Сосредоточившись, Кандида отчётливо предствавила картинную галерею дворца… ну, и раз!

 

Глава 4

О короле, красоте и палаче

На этот раз перемещение не подкинуло сюрпризов, и Конда оказалась именно там, где хотела, то есть прямо напротив своего любимого портрета. Она уж собиралась выдохнуть с облегчением, но не тут то было: из-за закрытых дверей послышались чеканные шаги, в которых принцесса без труда узнала отцовские. При желании Кандор Х мог ходить, ступая тихо и мягко, словно хищник на охоте, но чаще во дворце слышалась маршовая солдатская походка, отточенная в годы юности короля. Отец направлялся прямиком в галерею… Посреди ночи? Зачем?! Отвечать на эти вопросы времени не было совершенно. Крутанувшись на каблуках, Конда быстро оценила расстояние до противоположного конца галереи. В принципе, можно добежать, но… интересно же, почему отцу вздумалось побродить по ночному замку, к тому же он явно с кем-то разговаривал. Миг — и Кандида, приняв решение не надеяться на сотворенный собственными руками полог невидимости, ибо Его Величество мог почувствовать колебания магического фона, притаилась за бархатной портьерой, скрывающей изображение Одержимого принца — единственный возмутительный недостаток этой прекрасной картины!

Хлопнула дверь, и решительные шаги короля устремились прямо к Конде. Принцесса уж было подумала, что отец как-то засек её, как вдруг раздался тихий и какой-то замученный голос лорда Дива, главного министра Кандора Х:

— Мальчик мой, это бесполезно. Зачем тебе его видеть?

Что это с ним? Лорд Див всегда отличался замечательным здоровьем и находчивостью, и такая интонация была ему вообще не свойственна. Выше двух метров ростом, непомерно широкий в плечах, с густыми пшеничными локонами, золотистым загаром и раскосыми зелеными глазами, он воплощал в себе силу и величие, а во время советов ему никто не осмеливался перечить. Да что говорить, сам король прислушивался к нему и считал не просто министром, а другом, причем почти единственным. И вот сейчас голос этого кошмара всех взяточников звучал в ночной тиши надломлено, обреченно.

— Я должен увидеть его. Может, я что-нибудь забыл, может, не так представил.

— Нет, Кандор, и ты сам это знаешь. Ты не мог забыть сына даже за столько лет. И в заклинании ты не ошибся.

— Что-то пошло не так, — продолжал твердить король, стоя в шаге от затаившей дыхание дочери.

— Почему ты не понимаешь очевидного, сын? Ты ошибся. Я бы почувствовал приближение демона. В конце концов он очень молод, и неконтролируемые выбросы магии неизбежны. Но магический фон по всему городу относительно спокоен. Да и связь по крови осечек не дает. Сын не откликнулся на слабый зов, значит, не услышал.

— Или не считает меня отцом, — сдавленно проговорил Жестокий король.

Шаги удалились к противоположной стене, видимо, венценосец привалился к ней. Конда осторожно выглянула из-за портьеры и увидела темную фигуру отца. О своей внешности Кандор Х заявлял: «Знаю, что не смазливый, и горжусь этим». Однако «не смазливость» не мешала Жестокому королю покорять женские сердца. Он был далек от общепринятого эталона мужской красоты. Высокий и худощавый на первый взгляд, король скрывал под рубашкой и камзолом широкие, немного сутулые плечи, развитую мускулатуру и каменный пресс. Жгучий брюнет, с матовой бледностью, соболиными бровями, мужественными и слегка хищными чертами, белоснежным оскалом и большими блестящими черными глазами привлекал взгляд. Война оставила след на нем: от скулы багровой полоской вверх через щеку тянулся глубокий шрам, оставленный корсарской саблей, рассекал бровь, отчего правый глаз причудливо прищуривался, и терялся под темными прядями на лбу; в последнем сражении с Саратой король, как всегда ведя своих воинов в бой, получил ранение в ногу и теперь едва заметно прихрамывал. Сейчас нескладная мужская фигура тяжело оперлась обеими руками о стену и низко опустила голову. Таким подавленным подданные никогда не видели Его Величество Кандора Х Жестокого. Слабость король показывал только близким, которых, увы, с течением времени становилось все меньше.

— Сынок, — министр Див подошел к отцу и положил руку ему на плечо, — то, что ты изводишь себя, ничего не принесет.

— Я не могу не думать о нем. Я вижу его каждую ночь, слышу его крики… Скажи мне, Див, что я за чудовище? Я мучил сына всю жизнь: отнял его у матери, хотел утопить в реке, как котенка, бросил на попечение чужим людям, выгнал из своей жизни как напоминание о погибшей жене, которую я не смог спасти, пытался забыть его, нянчась с другим ребенком, забрал у него горячо любимую сестру, услал далеко от дома на целых четыре года, приговорил… О Единый, да я же палач собственного сына!

— Хватит! — оборвал его министр. — Если бы ты не любил сына, ты бы не плакал, когда казнил его, и не мучил сам себя вот уже семь лет подряд. Ты совершал ошибки, но в смерти Вэллы твоей вины нет, также как и в демонической сущности вашего ребенка. Что же касается суда и казни, то тут никто, и я в том числе, не осудит тебя. Заговорщики должны быть казнены, и, если твой сын покушался на твою жизнь, ты не мог не наказать его. Скажу честно, я был уверен, что ты подпишешь ему смертный приговор. И даже так ты все равно был бы прав.

— Див, не проходит и дня, чтобы я не думал о том покушении. Я помню все до мелочей. Я стою у стола у себя в кабинете и перечитываю торговое соглашение с Порсулом. Садиться не стал, потому что весь день головы не поднимал от бумаг и отсидел все, что можно. И вот, кажется, составил приемлемый для обеих сторон договор, крайне невыгодный Сарате. Сын, как всегда, вошел без стука, но он не таился, просто подошел и будто бы ждал, когда я закончу, чтобы поговорить. Вроде он даже в договор заглянул и, чтобы рассмотреть размеры пошлин, шагнул ближе. Я сразу же заметил кинжал у него на поясе. Он как-то нервно сжимал рукоять. Я был готов к тому, что он придет, даже ждал его. Помнил твои слова про демоническую сущность и ждал, когда и как проявит себя демон. Я был готов к удару. Не поворачивался, не спрашивал его ни о чем, просто стоял, ничем не защищенный. Гадал, ударит или нет. А потом тьма в один миг заволокла все внутри. Я отчетливо помню это, панику, разлившуюся в груди, и Жизнь, которая вдруг начала захлебываться чужеродной силой, скорее всего, магией Смерти, и отпускать меня.

— Погоди-ка, — прервал короля Див, — он же напал на тебя с кинжалом, магии и в помине не было.

— Была, друг. Я же не ума лишился! Сперва меня ударили магией Смерти, чем-то таким, чем в меня раньше не попадали, и только потом пошел в ход кинжал.

— Вот тебе и задачка! — присвистнул министр. — Кандор, да чем в тебя только не попадали! Может, у тебя тогда просто в глазах потемнело? Ну не было там магии! Всплеск был, но это может просто сущность принца взбрыкнула. А нашли тебя на полу, и не было на тебе никаких чар и заклинаний, зато имелся кинжал в груди, который сын вогнал по самую рукоять. Даже если на тебя первым напал не он, как ни крути, а кинжал тебе в сердце прилетел от него.

Кандор тяжелоо вздохнул и покачал головой:

— Магией бил не он. Точно знаю, если бы мой сын захотел убить меня темным заклинанием, особенно когда я не защищался, у него бы хватило сил. А кинжал… он же прекрасно понимает, что с моим Даром Жизни кинжалом меня можно убить, только отрезав голову или выпотрошив, но никак не одним ударом, пусть даже точно в сердце. Я думал, оружие зачаровано, но нет, это просто бесполезная железка против магистра Светлой и Темной магии… Я должен был разобраться во всем перед тем, как казнить. Я обязан был хотя бы выслушать его.

— Так почему не выслушал?

— Боялся, — признался Жестокий король. — Боялся услышать страшную правду. Что он ненавидит меня и пришел убить ради своей одержимости.

— То есть сам ты в виновность сына не веришь, — подвел итог министр.

— Да, — уверенно отвечал Кандор. — Вроде все очевидно, но я чувствую, что он не виновен. И если это действительно так, то нет мне прощения ни за земле, ни на небесах. Я же сломал его, Див. Отнял все: семью, родину, имя, титул, магию, уважение.

— Ты оставил ему жизнь.

— И понятия не имею, правильно ли поступил. Ты не представляешь, Див, как я хочу и одновременно не хочу его возвращения. Хочу вернуть домой, вновь назвать своим сыном и подарить ему родительскую любовь, которой он от меня так и не дождался. И снова боюсь! Единый, какое же это мерзкое чувство — страх! Постоянно бояться за всех: за Алис, Синдбада, Конду… особенно за Конду.

— Видимо, намного больше «хочешь», чем «не хочешь», раз тебе мерещится его приближение средь ночи.

— Ладно, — шумно выдохнул Кандор. — Что у нас завтра?

— Большой совет, на повестке дня обсуждение бюджета, — отрапортовал министр.

— Ну, это мы переживем. Что еще?

— Отбор преподавателя для Ее Высочества принцессы Кандиды Веридорской, — пафосно продолжал лорд Див.

Король нежно улыбнулся. Дочка, гордость всей его жизни…

— И встреча посольства от Отче! — торжественно завершил первый министр.

Кандор чуть-чуть не застонал.

— А их никак не развернуть, нет? — скривившись, спросил король.

— Уже пересекли границу, — безжалостно убил последнюю робкую надежду лорд Див.

Жестокий король только вздохнул и побрел по галерее к дальним дверям.

Кандида стояла за портьерой и боялась вдохнуть. Они же только что говорили про Эзраэля! Про Одержимого демоном опального принца! Она никогда не спрашивала у отца о том заговоре, просто знала, что старший брат пытался убить его, за что по закону полагалась смертная казнь, но Кандор Х смягчил наказание до выжигания магии и пожизненного изгнания из Веридора. Но Кандида понятия не имела, что отец до сих пор терзается мыслями о том дне и не верит в то, что его атаковал сын. Тут сознание обожгла мысль, что она только что, вжимаясь в любимый портрет, прильнула к Одержимому принцу затылком и спиной! Принцесса выскочила из-за портьеры… и столкнулась с насмешливым взглядом еленых глаз лорда Дива. Точно, она ж его шаги не слышала!

— Громко дышишь, — двумя словами министр ответил на все вопросы. Да, за ним водились такие вещи: запредельный слух, ястребиное зрение и обоняние похлеще, чем у оборотней. Но уж кого-кого, а лорда Дива можно не бояться, он отцу не сдаст.

— Мы с Адом в городе гуляли, — мило улыбнувшись, сказала Конда.

— Знаю, — кивнул министр. — Я час назад забрал его и лечебницы. Неслабо так его отделали «колпаки». Понятия не имею, как он завтра отцу будет объяснять, что за художества у него на лице. А ты-то как?

— А я замуж вышла, — прозвучало громкое заявление, а следом за ним по галерее разнесся заливистый смех.

— Спешите, Ваше Высочество, ваша первая брачная ночь уже наполовину прошла, а вы еще не в постели, — усмехнулся лорд Див и растаял в воздухе. Вот как у него так получается?! Даже портал строить не надо.

Конда уже развернулась к своему крылу и даже сделала пару шагов, но остановилась. А что она вообще знала про Эзраэля? Попыталась хоть что-нибудь вспомнить, но ничего, белый лист. Что за глупость, виделись же они когда-то!

Идея возникла в долю секунды и тут же была реализована: принцесса вернулась к любимому портрету, не удержавшись, пару секунд полюбовалась собой, и резко отдёрнула портьеру. С картины на неё глядел высокий темноволосый юноша, со стройной широкоплечей фигурой и красивым смуглым лицом с правильными аристократическими чертами, в которых сразу чувствовалась порода… Лицо незнакомого знакомого.

 

Глава 5

О зельях, словах и именах

Не успел Синдбад продрать глаза после развеселой ночи, как требовательный стук в дверь огласил всю комнату. У него не было хором, как у законных детей короля, но скромная обитель бастарда, без слуг и излишеств, его вполне устраивала: широкая кровать, шкаф, пушистый ковер, секретер у высокого окна и небольшая прилегающая ванная комната. Что еще надо?

За дверью оказалась Конда, которая буквально влетела внутрь и с порога начала:

— Ад, ты же понимаешь в зельях?

— Ну… — настороженно протянул юноша, уже предвкушая очередную авантюру.

— Ты можешь сварить концентрированную сыворотку правды?

— Насколько концентрированную?

— Чтобы проняла даже демона, — выпалила девушка.

Синдбад так и сел на кровать.

— Скажи-ка, сестренка, ты, случаем, не собираешься демона вызвать и про Хаос его расспросить?

Принцесса только рассмеялась и, бросив через плечо, что к вечеру по зарез надо успеть, бросилась обратно.

— А чего у лицензированного зельевара не купишь? — крикнул ей вдогонку Синдбад.

— Там заказывать надо и готово будет через неделю, а нужно срочно, к тому же ты ведь у меня самый лучший! — отвечала Кандида, уже пересекая порог.

— Тогда за услугу с тебя одна ночь!

Но девушка его уже не услышала. Все её мысли были заняты отцом и Эзраэлем. Лорд Див сказал, что это все длится уже семь лет. Что ж, пора прекращать это и успокоить сердце отца. Раз Одержимый принц здесь, почему бы наконец не прояснить всю ситуацию раз и навсегда?

Отказавшись встречаться сегодня с преподавателем, Кандида заперлась у себя в комнате, с которой, по счастью, уже сняли блокировку маги. Так, сосредоточиться, как можно четче представить Эзраэля, ну, и… раз!

* * *

— Слушай, жена моя, не кажется ли тебе, что так травмировать психику супруга в первую же брачную ночь, это жестоко? — послышался над ней знакомый ироничный голос. — Вместо того чтобы окончательно и бесповоротно сгубить свою уже давно не безгрешную душу в твоих объятиях в мягкой постели… ну, или в крайнем случае в шаланде с сеном, я вынужден носиться по всей столице, разыскивая тебя? Да от копыт Мрака до сих пор мостовые не остыли и пыль не осела.

На этот раз Кандида упала ему прямо на руки. Фу, хорошо, что успел подхватить!

— «Вы», — поправила его девушка, пытаясь выбраться из объятий. — И ничего подобного мне не кажется. Замуж я за вас не выходила. Ваша жена — Констанция Мервар, я такой даже не знаю.

Незнакомец усмехнулся и таки поставил её на ноги. Они оказались в небольшом, но чистом столичном переулке, где в рассветный час еще не толкался народ. Только пара горожанок семенили к булочной за свежим хлебом и лепешками.

— А пришла я, чтобы узнать ваше настоящее имя, — дождавшись, пока его приступ смеха утихнет, продолжала Конда.

Чёрная бровь выразительно изогнулась, но незнакомец все же ответил:

— Зови меня Рай.

— Вы не поняли, милорд, — сверкнула безукоризненно белыми ровными зубами принцесса. — Ко мне надо обращаться на «вы», как и принято в высшем обществе…

— Глупая прихоть этикета, — поморщился мужчина.

— … и мне бы хотелось услышать ваше полное имя. Вряд ли вас крестили Раем.

— Я уже говорил вам, что для меня не имеет ни малейшего значения все, что связывает меня с Единым.

— И все же, — настояла девушка, — вы же не откажете даме.

— Не откажу, — ухмыльнулся лорд, и снова на его лице мелькнуло что-то плутоватое и плотоядное, — но в этом случае пусть и дама не откажет мне.

— Чего желает благородный лорд? — вежливо осведомилась Конда, намеренно выделив слово «благородный», намекая, что непристойностей ей предлагать не стоит.

— Сущая мелочь, прекрасная леди. Тоже назовите свое настоящее имя. Как говорят крестьяне, баш на баш.

Девушка выпрямилась и, сделав изящный реверанс, как будто приветствовала правителя соседней державы на дипломатическом приеме, произнесла:

— Ее Высочество принцесса Кандида Веридорская, единственная дочь короля Веридора Кандора Х Жестокого.

Казалось, заявление не произвело на мужчину никакого впечатления, только взгляд потяжелел. Однако когда пришла его очередь отвечать, голос не скрыл чувств:

— Лет семь назад я бы назвался Его Высочеством наследным принцем Эзраэлем Веридорским, старшим сыном короля Веридора Кандора Х Жестокого, но сейчас я просто Рай, без рода, титула, имений и магии. Хотя нет, прозвище у меня есть: Одержимый принц. Зачем ты пришла?

— «Вы», — уже раздражаясь, снова повторила Конда. — Вчера я поняла, кто вы такой, и пришла, чтобы спросить вас, зачем вы, рискуя своей жизнью, явились в Веридор?

— Боитесь, что снова организую покушение? — криво усмехнулся Эзраэль. — Бросьте, леди, я не за этим здесь. Я планировал раскрыть заговор и отомстить тому, кто подставил меня.

— Месть — это, конечно, хорошо, — протянула принцесса. — Но я предлагаю вам сперва обелить свое имя, а уж потом, вернувшись в отчий дом, отыскать предателя. Приезжайте вечером во дворец, как только послы Отче соизволят оставить отца в покое и, даст Единый, покинут столицу.

— Вы заблуждаетесь, Ваше Высочество, дворец никогда не был мне домом и человек, которого вы зовете отцом, мне никто. К тому же то, что вы говорите — пустые слова. Ваш план невыполним: стоит мне показаться в поле видимости стражей, меня препроводят в темницу и приговорят к смерти, как нарушевшего запрет правителя возвращаться на родину. Не удивлюсь, если Его Величество будет казнить меня лично.

— Отец выслушает вас, — уверенно произнесла Кандида.

— С чего бы это? Семь лет назад он не то что поговорить, взглянуть на меня не захотел.

— Он не спал все эти семь лет и проклинал себя за вынесенный приговор. Потому что вы — его сын, и он любит вас. Возвращайтесь домой и делайте, что должно.

Не успел он и слова вымолвить в ответ, как девушка легко сотворила портал и исчезла в нем.

Только солнце начало клониться к закату, как по всему дворцу разлетелась невероятная новость: Одержимый принц вернулся!

 

Глава 6

О возвращении, признании и понимании

Он стоял посреди тронного зала, в грубой серой рубашке и потертых сапогах, с растрепанными волосами и горящими очами. Стоял, гордо вскинув голову и держа королевскую осанку. Глядя на сына, Кандор Х вспомнил, как сам в его возрасте возвращался со своих первых «серьезных» боев таким же молодцом.

Главный прокурор лорд Туррон попробовал было гаркнуть, что преступник должен стоять на коленях перед Его Величеством, но Кандор Х жестом остановил стражей, уже сделавших шаг к принцу.

— Но Ваше Величество!.. — начал было Туррон.

— Милорд, выкажете уважение сыну своего повелителя! — неожиданно вмешалась принцесса.

На Конду Эзраэль даже не смотрел. Казалось, он её даже не заметил. Как ни старались Кандор Х и лорд Див разглядеть его отношение к девушке, ничего увидеть не смогли.

— Говори, сын, — наконец произнес король.

— Одну минуту, — снова подала голос Кандида. — Дабы ни у кого не возникло сомнений, что принц Эзраэль говорит чистую правду, ему будет предложена концентрированная сыворотка правды, сделанная лично Синдбадом, сведущим в данной области. Лорд Туррон, вы хотите сперва испробовать зелье на себе? — невинно поинтересовалась девушка у прокурора, уже открывшего рот, чтобы возразить ей.

Лорд сначала побледнел, потом — покраснел и засопел, но все мысли оставил при себе.

Одержимый принц слегка склонил голову в знак согласия принять сыворотку и забрал небольшую бутыль из рук единокровного брата. К недовольству придворных, Ад и Рай обменялись дружескими рукопожатиями, а напоследок бастард даже похлопал опального принца по плечу. Это ж надо: попрать нерушимые законы высшего общества прямо в тронном зале на глазах у сливок этого самого общества! Принц по крови братается с бастардом! Незаконнорожденный, что в фаворе у короля, поддерживает заговорщика! И это все заслуживает одобрительной улыбки принцессы Веридорской! Скандал!

— В тот вечер я пришел в кабинет короля с умыслом, — начал Эзраэль, не обращая внимания на прокатившуюся по залу волну шепотков. — Незадолго до этого мы… не договорились насчет моего безраздельного владения одной ценной и для меня, и для него вещью.

Услышав это, Конда не удержалась и фыркнула, правда тихо, чтобы никто, кроме лорда Дива, не расслышал. Он же прошептал девушке на ухо:

— Знала бы ты, о какой ценной вещи они говорят, была бы серьезнее.

— Ну да, конечно, — не удержалась от сарказма принцесса. — Опять какой-нибудь до жути мощный артефакт, и если он попадет не в те руки, то нам на этом свете больше ничего не светит, так?

Министр только улыбнулся, но в объяснения пускаться не стал. А Конда его бы и не слушала, ведь Одержимый принц продолжал:

— Я хотел стать Силой и Властью Веридора и забрать то, что желал. Чтобы свергнуть Кандора Х, я решил лишить его магической силы. Ради этого я зачаровал свой кинжал и оплел его маскировкой. С виду простая железка могла вытянуть всю магию до капли…

— Это невозможно! — не удержался лорд Туррон.

— Если бы это было невозможно, король был бы уже семь лет как мертв, — холодно продолжал Эзраэль. — Когда я уже начал доставать кинжал из ножен, из-за спины в Кандора Х прилетело проклятие. Дыхание Смерти.

Весь зал вздрогнул: одно из необратимых смертельных проклятий, которое в генеральном сражении последней войны с Саратой убило маршала Веридора, и даже король, обладающий сильнейшим Даром Жизни и темный маг в придачу, не смог помочь лучшему другу и лично прекратил его мучения.

— Я сразу опознал проклятие, поэтому не понесся за заговорщиком, а сделал то единственное, что теоретически могло бы спасти короля, — вонзил кинжал в его грудь, чтобы тот впитал проклятие, пока оно еще не отравило кровь. Уж не знаю, что за загово'р спасает Кандора Х от заговоров, — кривя усмешка прямо в лицо того, кого Эзраэль подчеркнуто не называл отцом, — но оружие, которое должно было его низвергнуть, спасло его.

— Значит, вы не собирались убивать отца? — подал голос лорд Див.

— Нет, мне не нужна его смерть, только власть как путь к цели.

— Это измена! — завопил прокурор. — Вы покушались на власть Его Величества!..

— Достаточно! — оборвал всех разом правитель, поднимаясь с трона и медленно подходя к старшему сыну. — Я, Кандор Х, король Веридора, дарую свое прощение своему старшему сыну Эзраэлю. Отныне он вновь принц Веридорский, но титула наследника престола я его лишаю, — и уже тише, так, что только Эзраэль да Див услышали, — потому что такая подлость не достойна будущего короля.

В этот миг молодой человек поймал взгляд Кандиды и вспомнил её слова: «Он не спал все эти семь лет и проклинал себя за вынесенный приговор. Потому что вы — его сын, и он любит вас». А может, и правда…

— Позволь мне остаться, — так же шепотом отвечал принц, и голос его вдруг дрогнул. — Не надо мне никаких титулов, земель, денег. Хоть конюхом в дворцовые конюшни возьми. Прошу… папа.

Кандор вздрогнул. Он ожидал, что сын попросит его об этом, и знал, что непременно откажет… но обращение обожгло душу и заставило сердце болезненно сжаться. Эзраэль практически никогда ничего не просил. Папа… Король не мог не откликнуться на этоn зов. Даже понимая, что скорее всего пожалеет об этом.

— Оставайся, — сорвался со вмиг пересохших губ хриплый шепот. — Зайди ко мне вечером, поговорим о твоем сокровище.

Лицо Эзраэля просияло в ту же секунду. Гордый надменный принц, низко склонив голову, упал на одно колено пред человеком, которого, как он думал еще пару минут назад, ненавидел всем сердцем и подданным которого он не был вот уже семь лет, и произнес:

— Ваше Величество, я клянусь служить вам верой и правдой до последнего вздоха.

Однажды он уже давал клятву верности отцу, но тогда не придавал этому большого значения. Так, очередная традиция. А сейчас понимание нахлынуло с необыкновенной силой. Понимание священных слов и того, как ему дорог Веридор и семья. Он не считал дворец домом? Он ошибался. Северный предел был дорог ему, там он чувствовал присутствие мамы, в горах радовалось сердце. Но любили и ждали его здесь. Отец. Мудрый наставник. Единокровный брат. Верный друг. И сокровище всей его жизни.

«С возвращением домой,» — раздался у него в голове шепот лорда Дива.

 

Глава 1

О дерзких министрах, потенциальных женах и смертных приговорах

На следующий день второе запланированное заседание совета так и не состоялось. Точнее, министры и советники, конечно, собрались, но вместо обсуждения последних статей бюджета все начали высказываться насчет возвращения принца Эзраэля. Подняли эту тему, как всегда все неприятные вопросы, в связи с письмом посла от Отче, в котором выражалась надежда, что Его Величество будет благоразумен и не пойдет против воли Единого, принимая в лоно семьи язычника и одержимого порождением Хаоса. Послание вспыхнуло ярким пламенем в руках Кандора Х, являя всю степень гнева повелителя, однако ответ его был безукоризненно вежлив: Его Высочество принц Эзраэль Веридорский поклоняется языческим богам, поскольку это память и наследие его безвременно погибшей матери, а Единый учит чтить и любить своих родителей, не делая исключений даже для черных ведьм. У лорда Дива ответ Кандора вызвал улыбку и уважение (вроде послали Отче куда подальше, но с опорой на волю Единого), а вот несколько министров решительно выступили против такого выхода из ситуации и заявили о своем недовольстве в начале совета. По их мнению, надо было немедленно выслать принца Эзраэля куда-нибудь подальше, в тот же Северный предел, где этих язычников как собак нерезанных, из общего фона выделяться не будет, а лучше — прямиком в лапы инквизиторов Отче. Кто-то даже предложил задобрить Отче, прилюдно казнив Одержимого, раз уж в свое время не сожгли на костре его нечестивую мать. Последняя идея нашла горячий отклик среди многих, ведь это означало бы, что у короля не будет даже потенциального наследника из законнорожденных детей, а следовательно, открывалось столько перспектив для внешней политики! Какая леди не захочет стать королевой и матерью наследника? Правитель Веридора мог бы сочетаться браком с кронгерцогиней Порсульской, самой богатой наследницей мира, с младшей принцессой Сараты, да даже с Содэ Светлейшей, которая официально была признана святой и, по слухам, состояла в близком, невозможном по отношению к благочестивому служителю, давшему обет безбрачия, родтве с Отче. Кто только не пытался заполучить эту особу в качестве жены вот уже не первый год. Никто не знал, сколько же лет Светлейшей, ибо она до сих пор выглядела такой же молодой, как и во времена юности Кандора Х, когда они впервые встретились. Отче с гордостью заявлял, что сам Единый даровал своей самой верной дочери вечную молодость. Услышав от этом, тогда еще наследный принц Кандор Веридорский ухмыльнулся и нарочито громко сказал, так что весь королевский прием слышал: «А что же Единый не даровал своей самой верной дочери хоть каплю красоты? И вообще, с каких это пор Отче зовет себя Единым?» Тогда посольство во главе с Содэ со скандалом покинуло Веридор, но по всему миру поползои слухи, что юный принц не оставил равнодушной Светлейшую. Подумать только, все набиваются ей в кавалеры, а тут — такое унизительное пренебрежение! Кто-то уверял, что Содэ будет мстить Кандору Х, кто-то, что она начнет вешаться на него. Как бы там ни было, а с тех пор Отче с подчеркнутым вниманием следил за делами в Веридоре. И тут на тебе: возможный наследник.

На следующий день народ окрестил принца Эзраэля Гневным. Его Высочество пропустил мимо ущей перечисления всех положительных сторон его немедленной казни, которую, кстати, обсуждали при нем, но стоило кому-то из министров заикнуться о том, что первая жена короля — позор и несчастье правящей династии и всего Веридора, как что-то чудовищное исказило лицо Одержимого. В следующий миг дерзкий придворный уже хрипел на полу в луже крови, а принц, не вкладывая в ножны обагренный до самой рукояти меч, повернулся к остальным блюстителем интересов государства. Но тут прозвучал спокойный голос Кандора Х:

— Сын, тебе надо учиться держать себя в руках и не просто махать мечом, а вершить правосудие. Господа советники и министры, — это уже встревоженным благородным лордам, — те из вас, кто выступал за казнь или передачу моего старшего сына инквизиторам, обвиняются в заговоре против члена королевской семьи. Приговор за это преступление — смерть. Правосудие свершится завтра на рассвете. Помнится, такую масштабную казнь, — Кандор обвел ледяным взглядом только что приговоренных, — в последний раз приводил в исполнение я. Тогда я защищал свою жену, теперь же, полагаю, это право моего сына. Эзраэль, если ты пожелаешь лично упокоить всех, кто оскорбил память твоей матери, мое позволение у тебя есть, — а про себя король добавил: «А не разрешил бы, сынок ночью бы в темнице всех перерезал, и подземелья приобрели бы статус живодерни».

Только небеса подернулись золотым и первые косые лучи восходящего солнца, отдающие красным, коснулись земли, на Главной площади столицы Одержимый принц казнил половину совета, только не так, как его отец на второй день своего правления. Кандор Х одним взмахом двуручного меча сносил головы, Эзраэль же вооружился двумя клинками и даже не рубил, кромсал на куски обездвиженных магией приговоренных. Народ возбужденно гудел, кто-то так и наровил влезть на эшафот и стянуть хоть обрывок министерского камзола, а уж на золотые пуговицы советников глаза сверкали у всех. Останавливал только молниеносный полет клинков, орошающий алым все вокруг.

Наблюдала сию кровавую сцену затаившаяся в толпе девушка, в длинном плаще, с надвинутым на лицо капюшоном. Под руку она держала невероятных размеров мужчину, которого Эзраэль, мельком окинув взглядом толпу, узнал, даже стоя на эшафоте, но таинственной спутнице не досталось внимания принца, так как перед ним уже распласталась первая жертва.

— Лорд Див, — прошептала юная принцесса Веридорская, отрываясь от созерцания мук уже четверого по счету приговоренного, — раз отец позволил учинить все это, значит, по другому нельзя?

— Нельзя, — подтвердил первый министр. — Они требовали казни принца Эзраэля, а это вызов правителю. Сама посуди, такими темпами и самого короля могут попросить на плаху. Ну, и не мне тебе говорить, что твой отец скорее пойдет войной на Отче, чем принесет ему в жертву страну или даже часть страны, что уж говорить о родном сыне.

— Значит, Эзраэль прав? — кивок на истекающий кровью эшафот.

— Не совсем, юная леди, — лорд Див ловко подхватил принцессу под локоток и, расчищая путь через толпу, потянул её подальше от площади. — Принц вымещает свою злость и удовлетворяет жажду мести. Он казнит по праву сильнейшего и по праву принца крови, но не опираясь на закон.

— С принцем крови все понятно, а что значит «по праву сильнейшего»? Разве во всем королевстве не найдется никого сильнее Эзраэля?

— Найдется, — лукаво улыбнулся министр. — Ваш отец.

Кандида даже приостановилась от удивления. Ведь как ни крути, а отец был больше, чем в два раза старше сына.

— Кандор перестал стареть в двадцать семь лет, когда полностью овладел Темной магией и познл демоническую силу, — объяснил лорд Див, угадав мысли прнцессы. — Так что сейчас Его Величество не намного уступает принцу в физическом плане. Зато в умственном у короля преимущество колоссальное. Опыт, Ваше Высочество. Никогда нельзя списывать со счетов опыт. К тому же у Эзраэля есть еще один минус: он импульсивен, порывист и плохо контроливует свои эмоции. Раззадорить его, разозлить, заставить потерять концентрацию — проще простого. В остальном же принц — великий воин. И да, никому больше не под силу справиться с ним в открытом бою.

Конда задумчиво кивнула. Все было понятно, кроме одного…

— А что же теперь будет? Отче же не оставит это без внимания.

— Верно, — поморщился лорд Див. — Мы еще толком не знаем, зачем на этот раз нас «почтили» своим присутствием «святые» послы. Вот выложат на чистоту, чего надо, там на месте и будем решать.

Вопросов больше не было, однако хитрая улыбка министра заставила принцессу насторожиться и, прищурившись, спросить:

— А чему вы так рады, лорд Див?

— Мне отрадно видеть, что юная принцесса интересуется делами государства. Ты в который раз поразила меня, — почтительный кивок. — Ты убедила принца Эзраэля вернуться во дворец и чистосердечно во всем признаться, ловко провернула трюк с сывороткой правды, чтобы никто не мог оспорить правдивость его слов.

— Не меня надо благодарить, а Ада, — смущенно улыбнулась Конда. В самом деле, это ведь не она, а её брат восстановил утраченную во времена гонений на магов формулу и даже усовершенствовал сыворотку, распространив её действие на блокировку не только лжи, но и недомолвок. Что бы там ни шипели придворные о бастарде от куртизанки и пятне на репутации Его Величества, Синдбад был силен в науках, а в зельеварении — так вообще гениален!

— Если бы не ты, принц Эзраэль никогда бы не вернулся в семью, а вашему отцу как никогда нужны преданные воины.

— Так вы уверены, что Эзраэль будет предан отцу?

— Я надеюсь и верю всем сердцем.

Конда промолчала о том, что королю нужны не только преданные, но и обладающие магией воины. У неё никак не укладывалось в голове, как Эзраэль может быть настолько сильным противником без магии. Разве может обычный человек одолеть мага?

 

Глава 2

О наряде «королевском», прозвище народном и разговоре о прошлом

Демон! Он встрепенулся где-то глубоко в груди, там, где сердце. Учуял запах крови и гнева, боли и смерти. Как же они кричат, эти склизкие черви! Как бы они праздновали мамино сожжение на костре, как бы они плясали на костях Одержимого принца. Ан нет, не случилось! Он первый занес над ними свой клинок.

Тут демон уловил другой аромат, куда более приятный, чем смрад мертвых тел. Едва уловимый сладковатый запах волнистых шелковистых волос. Да… да! Она! Хочется! Немедленно! Всю и сразу!

Вздрогнув, принц тряхнул головой, отгоняя наваждение и усилием воли загоняя в глубь души демоническую сущность. С приговоренными было покончено, с телами, вернее, тем, что от них осталось, разберутся стражи. А ему пора во дворец. Эзраэль спрыгнул с эшафота прямо на мостовую и неспешно направился прямиком к своему старому новому дому. Толпа почтительно расступалась перед ним, низко кланялась и нашептывала то тут, то там:

— Порубал же усех у капусту! Гутарют, за одно разединственное словечко осерчал.

— Верно гутарют, матушку евойную енти изверги костерить принялись, светлая память, хоть и ведьме черной.

— И чаво с того, шо ведьма? На ся глянь, а у них с королем какая любовя была. А ведьма — дык енто об каждой брехать горазды, хоть об соседке моей. Кажу я вам, та ещё стервь, шоб её…!

— Гарный хлопец! Глазищи чернющие, ручищи длинющие, як король, видит Единый! Один в один. Видал я, як Его Величество бошки заговорщиком рубили, да усе не так, як ентот. Их же ж, госуарепротивников, изрубили, что хоть щас в пирог мясной.

— Ой, с лица-то красив, но ужо больно страшен…

— Таки он король будет, а не церковный служка! Добрый принц, для вражин лютый, для своих справедливый! А шо страшен да гневлив, таки енто для короля первейшее дело!

— Дело гутаришь, брат! Люб нам принц Эзраэль, люб гневный!

— Да здравствует гневный принц! Да здравствует Эзраэль Гневный!

Эзраэль не слушал подвываний народа. Из всего этого балагана он извлек всего одну фразу: «а у них с королем какая любовя была». Принц не мог помнить маму и уж тем более их отношения с отцом. Не раз он слышал историю о том, что наследный принц Веридора возвращался из Сараты через Северный Предел на свою собственную свадьбу, пропал, а спустя месяц отыскался в малюсенькой деревушке уже женатым на местной черной ведьме. Но не верил ни одному слову. Поди попробуй представить Кандора Х, женить которого не оставляют надежду советники, министры и прочие «выдающиеся умы» Веридора, венчающегося в ветхой сельской церквушке с девкой-оборванкой, к тому же ведьмой. Эзраэль понятия не имел, что там произошло, но ни разу не решался спросить отца напрямую, а это разжигало в сердце недоверие и сомнения. Все чаще в его голове мелькала мысль, что отец не может быть не причастен к гибели мамы…

С такими мыслями Эзраэль и подошел к задним воротам дворца, где, несмотря на столь ранний час, уже сновали туда-сюда горничные, лакеи и поворята. Здесь же принца настиг оклик:

— Эзраэль!

Помяни Его Величество… Кандор Х выступил из-за спины принца, даже не пытаясь скрыть тот факт, что следил за ним. Окинув взглядом отца, молодой человек не удержался и вопросительно вскинул бровь. Таким он никогда не видел короля. Худощавое на первый взгляд тело с развитой мускулатурой скрыто под грубой холщовой рубахой с распахнутым воротом и потертой временем кожаной курткой. Большая, начищенная, металлическая пряжка широкого ремня блестела на солнце. Темные брюки заправлены в высокие сапоги со шпорами и с жестким голенищем, из которого едва-едва виднелась рукоять длинного зачарованного кинжала. Дополняла сей образ бандита с большой дороги видавшая виды шляпа, широкими полями скрывающая не только смоляные волосы, но и лицо повелителя, с довольно приметным шрамом. Ошарашенный видом отца, Эзраэль настолько углубился в созерцание наряда родителя и мысли о том, что бы он сделал, повстречайся ему подобный субъект в темном переулке, что даже забыл поприветствовать короля.

— Удивлен? — довольно улыбаясь, проговорил Кандор. — А чего ты хотел? Мой торжественный королевский наряд не подходил для вылазки в город. В конце концов, не на меня должно было быть обращено все внимание народа. На твоем месте я побывал лет тридцать назад. Право же, понятия не имел, как это зрелище смотрится со стороны.

— И как?

— Впечатляюще, я тобой доволен. Я почувствовал, как твой демон рвался наружу и пытался захватить контроль над разумом, но ты сумел подавить его. И я все больше убеждаюсь, что не ошибся, позволив тебе остаться. Как я уже говорил, обуздаешь демона — получишь шанс добиться столь желанной награды.

Эзраэль коротко кивнул, он помнил разговор с отцом, произошедший вечером в день возвращения. Король предупредил его, что если сыну окажется не под силу контролировать свою адскую сущность, его сошлют, причем не в Северный Предел и даже за границы Веридора, а в Хаос, землю демонов, где таким, как он, самое место.

— Ваше Величество, вы… — начал было принц.

— Сын, — оборвал его Кандор Х, неспешным шагом направляясь вдоль дворцовой стены, — ни к чему церемонии. Прошу, зови меня отцом… или папой, — улыбнулся Его Величество.

Эзраэль встрепенулся: он раньше не обращал внимания, но сейчас осознал, что и Синдбад, и Кандида, и «бастарды на особом положении» всегда звали короля отцом, и лишь он один — папой. Почему так?

— У твоих братьев и сестры это в крови, — словно прочитав его мысли, отвечал Кандор, — как и у тебя. Мама и папа — обращения, распространенные в Северном Пределе среди простого люда, а там других и нет… Все же необыкновенный край. На первый взгляд северяне — холодные и жестокие, но именно у них в чести верность до гроба, прямота и доверие между близкими… И более теплые обращения. «Папа» было твое первое слово, и я сделал все, чтобы твое обучение этикету не задело эту твою дорогую мне черту. Сынок, — правитель вдруг остановился и взглянул прямо на принца, — знаю, я очень виноват перед тобой, ты даже не представляешь насколько. Я не был хорошим отцом, но я постараюсь это изменить. Ты можешь верить мне, сын, и помни, я никогда не брошу тебя на произвол судьбы, помогу и прощу все. Я вижу, ты меня остерегаешься, твоего доверия я ещё не заслужил. Ты можешь спросить у меня все, что хочешь. Даю слово, я отвечу тебе правду. Сыворотки правды у меня с собой, конечно, нет, но, ты знаешь, я держу свое слово.

И то правда, они ведь никогда не говорили по душам, ни разу Одержимый принц не отважился напрямик спросить короля о маме, не интересовался жизнью самого Кандора, не пытался понять его. Эзраэль подумал о том, что сказал отец: «Папа» было твое первое слово», — и решился задать давно мучившие его вопросы:

— Что случилось с мамой? Как получилось так, что вы поженились? От чего она погибла?

— Долгая эта история, мальчик мой, — вздохнул Кандор Х, возобновляя шаг и медленно бредя вдоль стен дворца вместе с сыном. — И многое я в свое время клялся сам себе никогда не рассказывать ни одной живой душе, но сейчас мне кажется, что это было бы не честно по отношению к тебе. Ты у меня уже взрослый, я расскажу тебе все как на духу, и тогда ты, возможно, поймешь, почему я не уверен, стоит ли оставлять тебя здесь. Ну что ж, слушай…

 

Глава 3

О Кандоре, Вэлле и Эзраэле

[1]

Я с малых лет знал, что женюсь на Лилиан, красавице из знатнейшего и богатейшего рода Веридора, состоящей в дальнем родстве с нашей династией. Нас обвенчали ещё в мои десять. Мы всё детство и отрочество провели вместе, бегали, резвились, смеялись. Кажется, мы уже тогда в каком-то смысле любили друг друга.

Но нашу свадьбу на время отложили. Какой-то дряхлый старикашка, мнящий себя великим лекарем, заявил моему отцу, что у Лилиан проблемы с женским здоровьем. А ведь сначала хотели пожениться на её пятнадцатилетие. «Ну ничего,» — думал я. — «Время ещё есть. Поездит на лечебные воды, а этому трухлявому пню, если надо, отвесим золота, только бы умолк со своими высоконаучными гипотезами.»

Спустя пару лет вопрос наконец решился, назначили дату нашей свадьбы, и мне пришлось возвращаться из посольства через север… Северный Предел. Столько раз я через него проезжал, но тогда впервые смог разглядеть его красоту. Горы, метели завывают и клубятся, а люди там… Веришь, сколько лет уже прошло, но удивляться и повторять одно и то же раз за разом не устаю. Потому что это действительно чудо. Раньше люди там казались мне ледяными, не умеющими радоваться жизни, но именно в ту пору я осознал, что рожденные в снежных землях сердца, возможно, самые горячие и страстные.

Ночь. Темень. Я подъезжал к какой-то маленькой деревеньке и думал попроситься на ночлег. Постучался я в маленький домик, стоящий на отшибе. Мне открыла женщина в длинном плаще, с наброшенным на голову капюшоном. Я думал, может она выйти куда собиралась, но незнакомка пригласила меня в дом и плащ так и не сняла. Я уж не стал спрашивать, с чего бы это. Мало ли, может, у неё шрам на лице или ожог. Накормила она меня на славу и даже наливочку домашнюю достала. Вкусная наливочка была! После ужина я хотел было подняться и постелить себе на полу, но хозяйка вдруг скользнула ко мне, словно кошка, устроилась на коленях и сказала:

— Ты останешься здесь, со мной, и женишься на мне, потому что ты меня любишь, — и откинула капюшон.

Не было у неё никакого уродства, а прятала она неземную красоту. Волосы цвета воронова крыла, длинные, шелковые, кожа мраморно-белая, губки пухлые, красные, носик аккуратный, прямой, брови под цвет волосам чернющие, ресницы густые, бархатные, и глаза… какие у неё были глаза! Словно небо Северного предела в них отразилось. Только я взглянул в эти самые невероятные на свете глаза, как в их глубине вспыхнуло что-то… Я сразу узнал приворот, но не подавил его, а позволил пьянящему чувству завладеть мной. Тогда я подумал, что передо мною обычная деревенская шлюха, желающая стрясти побольше золотишка с заезжего лорда. Что ж, почему бы не позволить ей выполнить свою работу и щедро не отплатить? Каково же было моё изумление, когда уже имеющий сноровку в раздевании женщин я в считанные секунды избавил её от простенького платьица и грубой нижней рубашки, а эта чародейка не начала умело ублажать меня, а смущённо отводя взгляд, робко пыталась прикрыть свою наготу. И по тому, как тревожно смотрели её глаза, я понял, что передо мной невинная девушка. И вдруг мне захотелось, чтобы этот дикий северный цветок принадлежал мне, весь, целиком, сейчас и на всю жизнь. Ну, желания с действиями у меня редко расходились. Я не подумал о благе государства, хотя обязан был, как наследник, я не просчитывал хитрые политические многоходовки в поисках наиболее выгодного союза. Там, в Северном пределе, я отпустил все и ненадолго окунулся в свободную жизнь без обязательств, бедную жизнь, не спорю, но в ней царили только мои чувства и желания. Непозволительная роскошь для принца и тем более короля.

Несколько дней я был как в эйфории. Мне было хорошо: горящий камин, наливка, красавица под боком. Девушка оказалась о-о-очень сладенькой, чувственной, страстной и ненасытной, как и я. Кажется, мы могли весь день провести в постели, прерываясь только на еду.

Вскоре нам довелось разделить не только постель, стол и даже конюшню, но и охоту. Тут меня юная красотка и поразила в самое сердце. Никогда не видел, чтобы женщины так охотились. Я как-то привык, что Лилиан не любила вида мёртвого зверя, так что стрелять в кого-то не доставляло ей удовольствия. Здесь же я увидел такого же азартного и разгорячённого погоней охотника, как я сам… Вообще у моей соблазнительницы много что получалось превосходно: готовить, шить, лечить, — и я так напрямик ей всегда и заявлял, что восхищён.

Я пробыл месяц в Северном пределе и узнал, что за красотка меня пыталась приворожить. Её звали Вэллина. Чёрная ведьма, дитя дьявола — так про неё говорили в деревне. Ведьма — это правда, а вот её отцом был не дьявол, а демон. Она родилась в Хаосе, но решила вернуться на родину матери. Она рассказала мне, что видела меня полгода назад. Я тогда проскакал во весь опор мимо деревни, даже не взглянув на бедную девушку, собирающую травы. Тогда она решила, что я стану её мужем, ждала меня. Она понятия не имела, кто я, как меня зовут. Просто верила, что мы ещё встретимся. И вот я постучался в её дом.

Вэлла… Она совсем не походила на Лилиан. Не только внешне, но и внутренне. Она была как дикая кошка: осторожная, готовая в любой момент выпустить коготки, но одновременно просящая ласки. Гордая, решительная и свободолюбивая. Я давно уже подавил приворот и мог бы умчаться на собственную свадьбу. Но уже не хотел. Влюбился ли я в неё? Привязался? Или просто пожалел влюблённую ведьмочку? Не знаю, но спустя месяц мы обвенчались в маленькой деревенской церквушке. И только там она узнала не только моё имя, но и род. Честно, я до последнего не верил, что она не признала во мне наследного принца. А оказалось, что правда не знала.

А на следующий день в деревеньку влетел королевский отряд, разыскивающий сгинувшего в Северном Пределе принца. До сих пор помню, как при виде их Вэлла уронила миску и та разлетелась на куски, словно её сердце. В первый и последний раз я видел, как гордая чёрная ведьма плакала навзрыд. На мой вопрос, по какому поводу слезы, она сказала, что я сейчас сяду на коня и умчусь прочь, как и тогда, даже не взглянув на неё. Наверно, так поступил бы любой принц на моём месте: виданное ли дело, чёрная ведьма приворожила и обманом женила на себе особу королевской крови. Можно было бы вырвать страницу из церковной книги, заплатить священнику за молчание, а ведьме пригрозить костром, ведь чёрная магия под запретом в королевстве, её не вытравили только в Северном Пределе. Но я никогда не поступал, как большинство. О, как же мы прибыли в столицу! Это было зрелище: впереди — я и обнимающая меня сзади ведьма, дальше — старенький пузатый священник на ослике, держащий под мышкой толстенный древний талмуд с церковными, а замыкали сие шествие королевские конники, покаянно склоняющие головы под стать своим лошадям.

Отец, конечно, был в ярости. Мне долго рассказывали о том, что Отче пытается изгнать Темную магию из всех королевств, а тут я — Кандор Х, наследный принц Веридорский! — решил жениться на черной ведьме. Затем родитель помянул отца Вэллы. Полудемонка! Это ж ни в какие ворота! Ну, послушал я отца, послушал, и на Большом Совете предъявил все доказательства того, что венчание состоялось. Конечно, свадьбу было уже поздно устраивать, поэтому просто закатили грандиозный пир в честь будущей королевы.

Вэлле было очень сложно при дворе. Северяне очень прямолинейные и не привыкшие скрывать и маскировать свои чувства. То ли дело южане, про династический центр я вообще молчу! У них же в крови затевать словесные дуэли, сыпать сарказмами и двусмысленностями, над всем посмеиваться и беззастенчиво обсуждать. Вэлла привыкла слышать брань и оскорбления в деревне и даже при случае могла бы ответить крепким словцом, но вот ужимки наших светских леди задевали её. Она не была придворной дамой: ни поведение, ни манеры, ни разговор, ни одежда не подходили. Если со всем я ей старался помочь, то с последним — ну никак! Вэлла просто заявила мне, что не шлюха, чтобы рядиться в эти цветастые тряпки и выставлять напоказ плечи и ноги. Она не изменила своему ведьминскому стилю: тёмное платье в пол, соблазнительно обтягивающее фигуру до пояса, и весьма смелое декольте. Вообще Вэлла особой стыдливостью не отличалась, но оголённая ниже поясницы спина и разрез выше середины бедра на юбке казались ей верхом пошлости. Малевать себе чем-то лицо она не позволяла, а когда модистка заикнулась о том, чтобы укоротить её волосы, которые спадали почти до колен, чуть ли не побила её.

В общем, с этим балаганом срочно надо было что-то делать, и я бы ни в жизнь не справился, если бы не Лилиан. Она же была первой красавицей двора с самого представления и законодательницей столичной моды. Ей очень шёл и вырез на ножке, и персиковые, голубые и нежно-розовые тона. И вот она перед очередным бальным сезоном объявила, что светским дамам просто необходимо обзавестись платьями с тугими корсетами и глубокими декольте. Не прошло и месяца, как весь двор оделся в синие, зелёные, бежевые, пурпурные и, конечно же, чёрные цвета. Лилиан даже примирила Вэллу с дорогими тканями. Я до сих пор не понимаю, почему Вэлла терпеть не могла шёлк, но вот бархат ей понравился.

С Лилиан, правда, не всё было гладко. Нет, она сама была искренне рада за меня и хотела подружиться с Вэллой. Она одна приняла мой выбор и не морщилась презрительно при виде ведьмы. Эх, зря я рассказал жене о сорванной женитьбе! Вэлла очень ревновала, шипела на Лилиан, а она — добрая душа — говорила, что все понимает и постарается видеться со мной реже, и продолжала помогать. Однажды я попытался сказать Вэлле, что она отталкивает от себя единственного друга, а она метнула на меня яростный взгляд и крикнула: «Её последней я хотела видеть своей подругой! И красавица она, и добрая, и в тряпках разбирается, и в том, как правильно зад перед кабелями придворными отклячивать! Ангел, демоны её раздери, непогрешимый! Слащавая дура!» Потом всё немного утряслось, и я надеялся, что их вражда хоть ненадолго затихла.

Вскоре отец скончался, и я сел на трон. И, как всегда невовремя, Отче решил объявить кровавую инквизицию во имя Единого. Фанатики колесили по всем королевствам и устраивали самосуд над «слугами нечистого». Когда инквизиция подошла к нашему Северному пределу, а было это в день моей коронации, мне пришлось сделать первый серьёзный выбор короля. Посол от Отче долго и в красках расписывал, что они уже сотворили в соседних государствах, не осмелившихся перечить наместнику Единого, но я не слушал. Во-первых, противно было. Похваляться тем, что предали мучительной смерти стольких ни в чём не повинных людей! Во-вторых, я смотрел на Вэллу. Бледность явственно проступила даже на её мраморной коже. Ведь посол говорил и о ведьмах тоже, единственное преступление которых состояло в том, что они использовали данную им от рождения силу для помощи людям. В итоге я не выдержал и прервал этого «святого» осла, заявив, что я не допущу бесчинств на своей земле, пусть и под прикрытием службы Единому. Людей Отче гнали взашей до самой границы, а его посол… чем он мне только не грозил! И карой небесной, и международным скандалом, и даже Священным Походом, который выжжет ересь из Веридора. Да, может, мне, ещё совсем юному и только что взошедшему на трон королю, неосмотрительно было вызывать недовольство Отче. Но я считаю, что поступил правильно. Эти сукины дети утопили бы в огне весь Северный предел. Там большинство жителей — язычники. Оно и неудивительно, край суровый и деревни сильно зависят от природы и её капризов, вот они и молились богам дождя, снега, солнца, земли, ветра. А ещё моя собственная жена мало того, что была ведьмой и язычницей, практиковала Темную магию. Я не стал запрещать ей, потому что видел, что эта сила близка Вэлле. Я постарался понять её. Рассудил, что ничего не случится, если она просто будет изучать тёмные заклинания и ритуалы.

Мой ответ Отче спровоцировал первый заговор. Несколько предателей-лордов объединились и выдвинули ультиматум, что либо я сжигаю богопротивную королеву-ведьму вместе со всеми «детьми дьявола» и еретиками на костре, либо отрекаюсь от престола. Я, естественно, написал ответ этим окопавшимся в Резиденции министров крысам, что за подобное обращение к их королю им грозит как минимум ссылка. В ту же ночь меня попытались отравить, и спасло меня только ведьмовское искусство Вэллы. Наутро я лично казнил всех заговорщиков, не таясь от народа под маской палача. Я срубил двенадцать голов, одним ударом меча унося жизнь. Теперь меня зовут Кандором Жестоким, но зовут с уважением, как будто говорят Справедливый. Сегодня кровавая слава перешла к тебе. Как по наследству!

Чтобы ни у кого больше не возникало соблазна обвинить мою жену в использовании Темной магии, я решил узаконить все это дело самым верным способом: я сам овладел запрещенными церковью знаниями. Да, есть в этом что-то, что заставляет гордиться собой: первый магистр и Светлой, и Темной магии. Это было мудрым решением. Кроме того что внутренняя ситуация в стране сгладилась, прекратились репрессии и народные волнения, у нас появилась новая ударная сила из темных магов, столь необходимая в свете предстоящей войны с северной Саратой, где ведьмаки были в почёте.

Конфликт я не заставил себя долго ждать, но мы были готовы. Я сформировал несколько партизанских отрядов из темных и возглавил один из них, разумеется, инкогнито. Темная магия — это, конечно же, сила, но без помощи пограничных войск, уверен, не потянули бы.

Вернулся я с фронта красавцем, с шрамом через щеку, ровно через три года. Вэлла выбежала ко мне навстречу, вцепилась в мундир, прижалась и прошептала, что если бы я в ближайший месяц не приехал, то она бы сама вскочила на коня и бросилась на шум войны. Но, конечно же, никто не дал мне просто насладиться семейным счастьем. Министры напару с советниками наседали со страшной силой: наследник! Наследник! Его величество уже четыре года женат, где же наследник?! Вэлле было тяжело слушать эти разговоры. Как-то раз после ночи любви она тихо призналась мне, что не может родить сына. Мол, ребёнком чёрной ведьмы может быть только чёрная ведьма, возможность ведьмака по какому-то странному ведическому закону отпадает. Но время шло, этот вопрос стали обсуждать все, кому не лень… Я предложил Вэлле просто забеременеть и родить девочку, а «наследником» взять новорождённого из столичного приюта. Объявим при дворе, что королева родила двойню, делов то? Но Вэлла наотрез отказалась и заявила, что есть другой способ. Уже тогда меня одолевало дурное предчувствие.

Как я и ожидал, риск был: чтобы у Вэллы родился мальчик, нужно было, чтобы ведьминскую наследственность пересилила другая. Жена говорила мне, что демоническая кровь очень сильная и подавляет любую. В семье она одна девочка-ведьмочка, остальные шестеро детей — демоны, в отца. Нужен был ритуал, на несколько дней пробуждающий в ней кровь родителя-демона, и провести его должен был я, что и сделал однажды ночью. Все точно прошло, как надо, в подтверждение тесть в боевой трансформации на зов крови примчался. Минотавр, к тому же не признавший во мне мужа своей дочери, пытался поднять меня на рога и задрать когтями. Тогда то я и возблагодарил небеса за то, что обучился Темной магии. Ничего, Вэлла быстро пришла в себя, остановила отца, представила нас. Демон целых шесть бутылок огневодки извинялся. Мы столько раз за пополнение выпили, что, боюсь, хватило бы на полный дворец детишек.

У нас всё получилось! Самой короткой и самой жаркой ночью в году у Веридора наконец-то появился наследник. И всё бы замечательно, только была у тебя одна особенность, которую лучше бы не афишировать. В тебе очень сильна демоническая кровь, поэтому, кстати, ты у меня и смуглый. Уже в младенчистве ты свободно перекидывался в другую ипостась, с рождения владел стихией огня. Ты — дитя Хаоса, и мы с мамой решили дать тебе имя, с языка демонов переводящееся как Всемогущий — Эзраэль.

Вэлла души не чаяла в тебе, да и я не мог от сынули глаз оторвать. Сам представь, что видишь перед собой самого себя, только крошечного. И уже такого сильного. Если я был обязан отлучаться по государственным делам, то Вэлла днями не отходила от твоей колыбели, нянек к тебе не подпускала, прогнала кормилицу. В общем, у всей страны снова появился повод перемыть королевской семье косточки и пообсуждать повадки черных ведьм. Словом, скандал, все как всегда.

Шли месяцы, месяцы, и становилось все заметнее, что с каждым днем Вэлла слабеет, бледнеет, худеет. Сначала я думал, что это последствия родов, потом — что просто заболела. Сама она молчала, до последнего молчала… И, уверен, не проронила бы ни слова, если бы я сам случайно не узнал…

Однажды я вернулся с совета раньше обычного и увидел страшное: Вэлла лежала на полу без сознания, а ты подполз к ней и в демоническом обличье пил её эмоции. Демоны… они питаются чувствами, втягивают их в себя, опустошая душу, морально истощая жертву и превращая её в эмоционального мертвеца. Это — оружие высших демонов, и они его контролируют. Но не ты, полугодовалый ребёнок! Прости, сын, за эту правду: ты убивал маму, не понимая, что делаешь. Ты чувствовал любовь, тепло, заботу, тебе нравились эти эмоции, и ты самозабвенно пил. Я тогда подскочил к Вэлле, схватил её на руки и бросился с ней подальше, а сзади надрывался от плача ты, моя кровь и плоть, мой малыш, мой сын. Через пару часов мама очнулась и потребовала немедленно принести ей тебя. Я рассказал ей, что увидел. Она не удивилась. Она знала. Просто решила не говорить мне ничего. Когда я сказал, что она больше не будет кормить демонёнка своими эмоциями, Вэлла сначала возмутилась, потом разозлилась и в конце концов разрыдалась. Не расплакалась, нет, она завыла от отчаяния. До сих пор помню каждое её слово. Она умоляла меня не отбирать у неё сына. А я просто не мог позволить тебе убить её.

Прошло около полугода. Я не позволял маме видеть тебя, но она, естественно, подговаривала служанок, чтобы они приносили ей ребёнка хотя бы на пару часов, пока я занят с министрами. В итоге демон в тебе настолько окреп, что ты начал дотягиваться до чувств мамы через дворцовые коридоры. Видит Единый, я был готов питать тебя лично хоть вечность, благо, силы и резерва в купе с магией Жизни у меня не занимать, но ты пил только маму, пил основательно, с явным намерением втянуть всю её до капли. День за днём я смотрел, как увядает моя жена, и проклинал тот день и тот час, когда решился пробудить кровь демонов. Боги, я же мог назначить наследником кого-нибудь из своих бастардов, не развалилось бы от этого королевство! Но прошлого уже было не вернуть.

Когда я понял, что ты не остановишься, пока не убьёшь свою мать, решился на страшное: я решился убить тебя. Я просто не мог… не мог смотреть, как ты вытягиваеш из Вэллы жизнь. Знаю, что жестоко, знаю, что чудовищно, но я решил, что пусть лучше Вэлла ненавидит меня, но останется жива. Пусть лучше наш единственный ребёнок погибнет, чем вырастет сиротой, а потом рано или поздно узнает, что смерть безгранично любящей его матери — его вина… Нет-нет, сынок, не ты убил маму. Я смог оградить её от тебя, но не от самой себя…

Ты — высший огненный демон, и самый верный способ убить тебя — утопить. Я хотел бросить тебя в реку, предварительно выплыв из города по Вихре. До сих пор как наяву вижу, как беру тебя из кроватки… ты подрос, уже был достаточно крупный для годовалого малыша. Зачем-то закутываю тебя… чтобы не простыл, наверное. А может, чтобы не вызывать особых подозрений. Надвигаю шляпу на глаза. Выхожу по тайному ходу из дворца и спускаюсь к Вихре. Сажусь в покачивающуюся на волнах лодку и отчаливаю. Мы плыли через весь город, когда вдруг ты открыл глазки, взглянул на ночные огни столицы и… рассмеялся. Сначала ты вертелся туда-сюда, стараясь увидеть всё, потом начал со мной играть. Я и не заметил, как лодка принесла нас к устью Вихры. Я остановил её и стал ждать, когда ты угомонится. Я спел тебе колыбельную, рассказал сказку. Добрую сказку со счастливым концом. И сам не заметил, когда заплакал. Я уже встал со скамьи, подошёл к борту. Оставалось всего-навсего протянуть руки и разжать. Но я не мог отнять тебя от груди. А слезы все текли. Видит Единый, никогда не плакал, а тут не мог остановиться. Наверно, одна слезинка упала на твое личико, ты опять открыл глазки и, улыбнувшись, сказал: «Папа!» Это было твое первое слово. На этом я сломался. Я просто не смог утопить сына, не смог! Я решил отвезти тебя к одному своему старинному другу, чьё поместье находилось недалёко от столицы. У них с женой вот уже много лет не было детей, они позаботились бы о тебе. При дворе объявили бы, что наследный принц отдыхает на лечебных водах, а Вэллу я бы как-нибудь удержал…

Ты можешь обвинить меня в гибели матери, Эзраэль, и будешь прав. Я виноват. Я не успел. Вэлла, наверное, что-то почувствовала, посреди ночи ворвалась в детскую, потом — ко мне. Поняв, что я задумал, она решила провести ритуал поиска и броситься в погоню, пока я не убил тебя. Но она была слишком слаба и истощена. Уверен, она и сама это понимала, но гибели сына предпочла смертельный риск. О, если бы я вернулся на десять минут раньше, я бы смог… я бы спас её. Но я не приехал во время, и ритуал полностью иссушил её. Я нашёл маму уже мёртвой, с почерневшей кожей, заострившимися чертами и ввалившимися глазами и ртом. Её похоронили на следующий день, без церемонии прощания, в закрытом гробу. Я не хотел, чтобы на неё глазели, шушукались по углам, что, мол, чёрная магия королеву сгубила. А ты… а тебя, сынок, я не мог видеть видеть. Понимал, что это неправильно, но больно, очень больно было. И я оставил тебя в поместье под столицей, подальше от глаз моих, проявил слабость, так необходимую мне, чтобы не задохнуться от скорби.

 

Глава 4

О подвалах, богах и гостях

Эзраэль не заметил, как остановился, обессиленно привалился к дворцовой стене и медленно осел на землю. В глазах потемнело то ли от горя, то ли от бессилия. И только сильная рука отца, опустившаяся ему на плечо, не давала потерять связь с реальностью и «не задохнуться от скорби», как жестокий король много лет назад.

— Пойдем, сын, — негромко позвал принца Кандор, когда первый шок прошел.

Молодой человек побрел вслед за королем, не разбирая дороги и не в силах о чем-либо думать. Очнулся он только перед небольшой старинной дверью в самой стене, тщательно укрытой от любопятных глаз вьющимся плющом. Не знаешь, что здесь вход — ни в жизнь не отыщешь.

— Пап, что это?

— Здесь раньше был продовольственный склад, где хранились припасы на случай осады, — пояснил Его Величество, нашептав какое-то заклинание и открывая тяжелую кованную дверь, которая, кстати говоря, была смазана и практически не скрипела, — Но во время последнего штурма нижнего города заклинание попало в стену, и проход из замка обрушился. Разбирать его не стали, благо, погребов и подвалов у нас столько, что, кажется, даже те, кто всю жизнь не покидал замка, все и не упомнит. Я нашел этот ход случайно и превратил его в личное святилище твоей мамы.

Они окунулись во тьму, но стоило пойти два десятка шагов, как факела на стенах начали сами собой вспыхивать ярким огнем, проливая свет на обитель черной ведьмы. Вниз уходил длинный коридор, явно развернувшийся под дворцом, иногда от него отходили узкие низкие тоннели. Что примечательно, нигде не слышалось шебуршание грызунов, как в других подземельях.

— Здесь никого не было, кроме Вэллы, лорда Дива, меня и Синдбада.

— Брата? — удивленно приподнял брови принц.

— Да, он сам нашел это место лет в двенадцать. Там, — король махнул на один из поворотов, казавшийся облагороженным и обитаемым, в отличие от своих собратьев, — лаборатория и кабинет Вэллы. Здесь она хранила все свои ведьминские книги, ингридиенты, артефакты. Мама могла днями пропадать тут: варить зелья и испытывать их на разных зверушках, проводить ритуалы и поклоняться своим богам.

Как бы в подтверждение последних слов Кандора в конце коридора их ждал громный грот с неожиданно высоким потолком. Казалось, что отделанные гранитом стены излучают свет, ибо в «храме» не было ни одного факела или магического светильника, однако здесь было светло. В центре стоял высокий каменный стол с вырубленными по бокам рунами… алтарь! Вокруг смертного ложа возвышались каменные идолы языческих богов. Перед одним из них, самым высоким и ужасающим, отделанным темным металлом, раскинулся небольшой пушистый ковер и длинным ярким ворсом, совершенно не вписывающийся общую мрачную атмосферу.

— Мрачный Бог, — проговорил Кандор, проследив за взглядом сына. — Твоя мама поклонялась ему, остальных же просто уважала.

Эзраэль снова окинул взглядом всех идолов, пересчитал… тринадцать! Тринадцать идолов, но язычники поклонялись двенадцати божествам. Принц внимательнее вгляделся в каждого, разыскивая лишнего. Он отыскался без труда, странно, что Эзраэль не обратил на него внимания с самого начала. Он стоял напротив Мрачного Бога, практически такой же высокий, но, в тличие от остальных, вытесанный из белоснежного мрамора, и черты его знал весь Веридор…

— Единый! — изумленно выдохнул молодой человек.

— Да, сынок, — кивнул король. — Вэлла признавала и Его. И Ему она тоже возносила молитвы, когда отдавала дань памяти и уважения всем богам.

Ошарашенный принц перевел взгляд на отца и только и смог проговорить:

— Зачем ты привел меня сюда?

— Вэлла скрывалась здесь от нападок нетерпимых и полоумных жертв предрассутков. Здесь она не таилась, обращаясь к Тому, в кого истинно верила. Это и твое право, сын… Знаешь, я, хоть и не язычник, люблю отдохнуть здесь от дворца. Тишина, покой, приятные воспоминания… Здесь я сотворил свое первое темное заклнание. Здесь, на этом алтаре, мы зачали тебя. Здесь ты появился на свет.

Последняя новость добила Эзраэля. Он прекрасно знал, что рождение наследника — это муторный ритуал, в котором помогают чуть ли не всем миром, причем ее величеству было в пору волком выть от царившего вокруг неё безумия и ажиотажа. Все бегают, орут, бранятся, требуют бутылку, чтобы выпить за здоровье еще не рожденного, молятся за появление на свет мальчика, строят прогнозы, принимают ставки на пол ребенка…

— Да-да, я попрал все «древнейшие королевские традиции» и порталом перенес жену сюда, как только у нее начались схватки, — ухмыльнувшись, признался Кандор Х, отметив про себя, что сын очень умело и, скорее всего, даже неосознанно скрывает свои чувства под невозмутимой маской.

Стоило упомянуть портал, как рядом с алтанем засиял воздух, и сквозь пространство прошел лорд Див.

— Я очень извиняюсь, что прерываю семейный разговор, — начал советник ехидным тоном, в котором не было и намека на извинения, — но у меня срочное известие. Спешу сообщить, Ваше Величество, что уже завтра утром в Веридор прибудут двое охотников. По вашу душу.

— Охотники за головами? — не понял принц.

— Скорее за диадемой королевы Веридора, — усмехнулся лорд Див. — Новообще и за головами своих соперниц тоже. Так что, Кандор, будешь отбиваться отсюда?

Эзраэль с удивлением отметил обращение на «ты» и фамильярность по отношению к королю, но промолчал. Судя по всему, министр входил в ближайший круг короля и пользовался безоговорочным доверием. Но в голову все же закрался вопрос: кто такой лорд Див и что их связывает с отцом?

— Да нет, почему же, мы от испытаний не прячемся. И кто же там жаждет заполучить меня в мужья? Неужто кронгерцогиня Порсула снизошла до того, чтобы сплести для меня аркан?

— Мимо, Ваше Величество, её светлость до сих пор пребывает в твердом убеждении, что её приданное — достаточный аргумент для того, чтобы кавалеры олзали в пыли у её ног, несмотря на давно увядвую красоту и вздорный характер. Так что эта птица высокого полета никогда не упадет до того, чтобы самой ехать на охоту за самым завидным женихом мира.

— Ну скажешь тоже, «самым завидным», — довольно хмыкнул Кандор. — Так кто же нагрянет завтра.

— Её королевское высочество младшая принцесса Сараты леди Холия.

Жестокий король досадливо поморщился: пустоголовая девица, не имеющая ни собственного мнения, и зачатков самоуважения. Действовала всегда топорно и непродуманно, непременно навлекая позор на свою итак не пользующуюся особым уважением семью и не приносила абсолютно никакой пользы. Сколько раз эта юная дева пыталась подстроить все так, будто её, саму невинность, жестоко обманул и грубо соблазнил король Веридора, а стало быть, ему немедленно положенно жениться. И мотивы самые банальные: стремление её отца оторвать от могущественного соседа Северный предел. В общем, ждать очередных подстав и нелепого шантажа.

— А прямо за ней, — воодушевленно продолжал лорд Див, предвкушая реакцию Кандора, — прибывает незабвенная и непревзойденная Содэ Светлейшая.

А вот тут король напрягся. Незаконная дочь Отче унаследовала подлость и ум родителя, и до этого ему лишь чудом удавалось избегать расставленных ей ловушек. К тому же неизвестно, чего же именно надо Светлейшей: то ли его смерть, то ли любовь? Иных путей она явно для Кандора не видела. Что ж, жестокий король всегда любил интригу и тонкую игру. Беспокойством кольнула только мысль о детях. Не задумал ли Отче что-то против них. Может, Светлейшая на этот раз приедет вовсе не за ним, а по душу Эзраэля?

*Дорогие читатели, это не конец части, надеюсь, скоро выложу продолжение, но опять же на 100 % ручаться не могу, что Ваше ожидание не будет долгим. Спасибо всем, кто будет ждать продолжения истории)))*

 

Глава 5

О Чёрной тридцатке, учебном порядке и смертельной загадке

Библиотека Кандора Х была предметом гордости всех Веридорских правителей. Её собирали из века в век, бережно храня древние фолианты, и в итоге они все не вмещались в стройных рядах шкафов, высившихся до самого потолка. Наверное, никто бы и не смог ничего больше найти в этой библиотеке, если бы не Рагнар, один из двух призраков-хранителей замка. По преданию он и его жена Веридора были родоначальниками династии великих королей и после смерти не отправились в царство мёртвых, а бестелесными сущностями остались хранить замок и его обитателей. Не всякому было дано их увидеть, а уж просить о чем-то могли только члены королевской семьи. Призраки были немы и хотя бы шепотом подсказывали каждому из своих потомков путь лишь раз или два в их жизни, являясь во снах. Считалось, что устами Рагнара и Веридоры говорят сами Боги, и их советы неизменно ведут к лучшему итогу. Ночами призраки вдвоем летали над крышами столицы и танцевали под луной, любуясь друг другом, а при свете дня обитали каждый в своей любимой комнате: Рагнар — в библиотеке, а Веридора — в картинной галерее.

Конда разумно рассудила, что раз на отца покушались, используя Дыхание Смерти, то логично на первый случай выяснить все, что можно об этом проклятии, и в первую очередь — кому под силу его использовать. Поэтому принцесса, вернувшись с показательной казни, бросилась прямиком в библиотеку и, не стесняясь, воззвала к Рагнару. Призрак явился практически моментально и завис напротив девушки с вопросительным выражением на дымчатом лице.

— Рагнар, я пытаюсь раскрыть заговор против отца. В него ударили Дыханием Смерти. Прошу, дай мне книгу, которая поможет мне!

Призрак задумался на пару мгновений и, кивнув каким-то своим мыслям, взвился к потолку. Спустя минуту в руки Кандиде спикировал толстенный талмуд в потрепанном кожаном переплете и даже раскрылся на нужной странице. Девушка быстро прошла к специальной зоне со столами и стульями, устроилась поудобнее и углубилась в чтение. Первые же строчки оптимизма не вселяли: оказывается конкретно это проклятие, в отличие от большинства тёмных, могло быть использовано абсолютно любым магом, даже целителем, чья сила противопоставлялась черной магии. Мол, Дыхание Смерти даже изобрели целители, дабы приносить безнадежно больным вовсе не безболезненную, зато быструю и необратимую смерть, но позже отказались от данного метода как от негуманного. А уничтожить даже упоминания об этом «негуманном» проклятии (о Боги, значит, по мнению целителей, есть гуманные проклятия!) не судьба была! Паразиты! Конда не удержалась и все же громко фыркнула: всегда не любила всю эту лечебную братию, преимущественно шарлатанов: ни целителей, ни лекарей, ни знахарей. Ладно, что там дальше? Привлекла информация о поражающей силе проклятия: Дыхание Смерти могло коснуться любого, даже магистра Светлой и Темной магии, такого, как отец. Итог один — смерть. Удивили и другие особенности: проклятие не могло преодолевать препятствия через стены, а так же его практически невозможно было навести на определенную мишень. Как утверждал талмуд, только чернокнижник (кстати, непонятно, чем эти самые чернокнижники отличаются от простых черных магов, надо будет у отца спросить) или темный магистр, оба с даром проклятийника. Вот еще один вопрос: что за дар такой?…

— Что изучаешь? — послышался над Кондой знакомый смешливый голос.

— Привет, Ад! — тут же вскинула голову девушка. — Вот, пытаюсь разобраться с Дыханием Смерти.

— И как, много разобрала? — все тем же легким тоном спрашивал Синдбад.

— Да нет, — вздохнула Кандида. — Сузить круг подозреваемых получилось только до тех, кто хотя бы владеет магией.

— Пф! Ничего себе сузить! — не удержался юноша. — Да в замке только лошади на конюшне магией не обладают!

— И ты? — удивленно спросила девушка. Действительно, она ведь никогда не видела, как колдует брат. — Я не помню, чтобы тебя кто-то обучал.

— Ха, кто ж будет возиться с бастардом? — невесело усмехнулся Ад. — Меня и зельеварению никто не учил, кроме матери, сам осваивал.

— А что из магии ты сам выучил? — заинтересованно спросила принцесса, чувствуя толику стыда за то, что ей-то преподавателя точно предоставят. — И почему отец не занялся твоим образованием? Только не говори, что он тоже нас делит на законных детей и бастардов!

— Нет, отец не делит и об образовании своих детей заботится. Знаешь же, что он открыл Военную Академию недалеко от Северного Предела специально для своей личной гвардии а по совместительству его «бастардов на особом положении».

Это была правда. В Веридоре вот уже несколько веков было живо право первой ночи: вассал просил разрешения на женитьбу у своего непосредственного господина, а тот, разрешая, не мог не вкусить то наслаждение, которое сам даровал своему подданному. Кандор Х был непосредственным господином всего высшего дворянства, которое составляли примерно полсотни родов. Конечно, среди них у короля были друзья и ради них он действительно просто спал на широком ложе вместе с молодой. Однако куда чаще с женихами были натянутые отношения, да и невесты не стремились подарить невинность мужьям. Напротив, каждая из них мечтала узнать ласки короля, который слыл лучшим любовникам всего Веридора с юных лет, когда он даже не был наследным принцем. Ну, а Кандор Х не мог отказать красавицам в такой малости. И все бы ничего, если бы нынешний правитель не обладал магией Жизни и, как следствие, ночь с ним не могла пройти без последствий. В итоге у тридцати родов первенцами и наследниками стали бастарды короля. Тут уже попахивало восстанием аристократов, причем не сказать, что совсем беспочвенным. Кандор мог бы подавить недовольство силой, но, стоило мальчикам достигнуть трехлетнего возраста, их представляли ко двору. Король видел сыновей, уже таких сильных и способных, похожих на него… и сердце его дрогнуло, и он признал всех своих детей, лично обучал всех тридцати магии (что примечательно, все мальчики рождались со склонностью к черным силам, унаследованной от отца), а позже открыл для них Военную Академию — первое специализированное высшее учебное заведение в Веридоре, которое — о Единый! — не было в ведении Отче. Это был очередной скандал и очередная почти война со «святыми». Это ж надо: сам Отче не имеет право вмешиваться в учебный процесс и одобрять учителей, отказ от преподавания церковных дисциплин, официальная практика богопротивной черной магии, обучение БАСТАРДОВ! На последнее обвинение Кандор Х хищно оскалился и заявил: «Ну, я же не Отче, чтобы не признавать своих детей, которым не посчастливилось родиться от законной супруги, зато признавать их святыми и давать титул Светлейших. Хотя хорошая идея: отныне мои сыновья будут… нет, не Претемными, это слишком пафосно. Просто Чёрными. Чёрной Тридцаткой.» После таких слов, брошенных на официальном приёме в лицо дипломатической миссии из святых земель, весь мир с змиранием сердца ждал, как Отче сотрет Веридор с лица земли или как Кандор Х станет новым идолом поклонения, задушит на корню культ Единого и, — демон его знает, а вдруг! — объявит, что отныне истинна одна религия — язычество. Но взрыва так и не произошло. Видимо, Отче, признав противника достаточно сильным, в очередной раз проглотил оскорбление от Веридорского короля. Но и Кандор не стал нагнетать, просто делал все по намеченному плану, а именно воспитал своих сыновей первоклассными воинами и могущественными магами. Чёрная Тридцатка стала элитой армии и была провозглашена личной гвардией короля. Этой силы страшились все предатели, ибо воины были преданы лишь королевской семье, к тому же обожали своего отца и дружили с другими детям Кандора. Однажды Гвейн, один из тридцати, сказал Конде, что отец подарил им лучшую судьбу: с одной стороны, у них был высокий статус, а с другой из абсолютно не стесняли какие-либо ограничения. Кандор подарил им СВОБОДУ. Они могли заниматься любой деятельностью вне службы (им были доступны торговля, преподавание, богослужение, — то, чем заниматься считалось позорным в высших кругах). Их жалованье превышало доходы некоторых аристократов. А ещё они могли выбрать себе жену из любого сословия, что аристократку, что крестьянку. Сам Гвейн женился на дочери султана Порсула: он сопровождал отца во время очередного посольства на восток, увидел танцующую красавицу и влюбился в её стройную гибкую фигуру, огромные изумрудные глаза и волнистую прядь пепельных волос, выбившейся из-под плотного покрова. Неслыханное дело: султан не отдал бы дочь даже дочь от наложницы самому королю Веридора по политическим соображениям, а за приличный выкуп одобрил союз с одним из Черной из Тридцатки со словами: «Я не враг своей стране. Откажу — и деньги потеряю, и эти тридцать демонов в человеческом обличье нагрянут, чтобы выкрасть жену для одного и своих!»

— Отец и Эзраэля в ту Академию учиться отправил, и меня хотел, — продолжал Ад. — Ну не моё это. А в другой университет бастарда не примут — Отче опять крик поднимет. А с преподавателями для меня вопрос решился легко: в мои пятнадцать как раз назревал новый конфликт с Саратой, и мама сказала отцу, что нечего деньги сейчас разбазаривать, а всему, что надо, она меня сама научит. И научила: основам целительства, бытовой магии, зельеварению, опять же… — тут юноша как-то нерешительно замедлился и, тряхнув золотыми кудрями, резко перевел тему. — В общем, надо с другой стороны заходить. Чего там ещё полезного написано?

— Да много ещё чего… — задумчиво пробормотала Конда и даже зачитала вслух: «Проклятие приносит неминуемую смерть тому, в кого попало, без исключения для каких бы то ни было рас, даже магически защищенных, таких как демоны и драконы. Дыхание Смерти подвижно, а следовательно, оно не всегда следует по идеально прямой траектории. Прицельно бить проклятием под силу только чернокнижникам и магистрам Темных искусств с даром проклятийника. Проклятие не может преодолевать препятствия в виде осязаемых объектов и остается на любой сущности, имеющей душу…»

— А вот это интересно, — прервал её Синдбад. — Получается, оно может попасть на призрака, и тогда на нем и останется, не причинив вреда.

Это, бесспорно, было интересно, но другая фраза привлекла внимание Конды. «Проклятие не может преодолевать препятствия в виде осязаемых объектов». Значит, оно не могло прилететь из окна или, скажем, из коридора. Представит кабинет отца: две двери напротив руг друга, одна — из коридора, другая — в спальню. Справа от первой чуть в отдалении стоит рабочий стол, за ним — окно. У отца был привычка читать, присев на подоконник. Скорее всего, именно в таком положении он и пребывал в тот вечер. Эзраэль наверняка закрыл за собой входную дверь, ведь его покушению на власть короля не нужны были свидетели. Значит, проклинающий затаился в… спальне отца! В глазах потемнело: в личные комнаты Канлора Х, кроме прохода через кабинет, был всего лишь один путь: тайный ход из прилегающего коридора. О нем знали единицы! Они с Синдбадом, играясь вместе с Алис, иногда вбегали так к отцу, еще она видела, как замаскированной дверью пользовался лорд Див. В любом случае советники и уж ем более слуги там не шлялись! О Единый, это же кто-то из тех, к кому отец поворачивался спиной, не ожидая удара исподтишка…

В задумчивости Кандида неосознанно водила ладонью по пожелтевшей от времени странице талмуда и не сразу поняла, что её смущает. Провела раз, второй, третий… И поняла: в одном месте отчетливо ощущалась неровность, словно кто-то нервно скреб ногтем по важной строчке. Нежные девичьи пальчики почувствовали, и мозг уже лихорадочно заработал. Почему Рагнар принес ей именно этот древний талмуд, ведь мог бы дать и учебное пособие поновее? Как она там сказала? «Прошу, дай мне книгу, которая поможет мне!» Не хранит ли сама книга разгадку? Неужели семь лет назад заговорщик приходил сюда, чтобы вычитать необходимое проклятие и нервничал настолько, что неосознанно «подчеркнул» важную информацию?

Но надо было проверить. Схватив ничего не понимающего Ада за руку, Конда бросилась в свою комнату. Там она молча кивнула брату на свою кровать, а сама устремилась к туалетному столику. Нужная баночка нашлась быстро, и мельчайшие песчинки белоснежной пудры тонким слоем легли на старые страницы. Затем девушка наклонила книгу и осторожно стрясла излишки. Так и есть! На желтоватой бумаге явственно виднелось белое «подчеркивание»! И выделил неизвестный любитель черных проклятий слово «демоны»… «Проклятие приносит неминуемую смерть тому, в кого попало, без исключения для каких бы то ни было рас, даже магически защищенных, таких как демоны и драконы… не всегда следует по идеально прямой траектории…» Перед глазами встал Эзраэль, по словам отца, подвинувшийся к нему вплотную, чтобы заглянуть в условия торгового договора… И леденящее душу осознание: метили не в отца, а в его сына, зная, что даже великий Кандор Х не сможет помочь ему. Он не спас лучшего друга много лет назад, не смог бы спасти и сына. Снова его близкий умирал бы на его руках, и отцу, не дай Единый, пришлось бы поступить с сыном так же, как некогда с маршалом Веридора, человеком со странным именем-прозвищем Скоморох, ставшим королю практически братом, — убить быстро, чтоб не мучался. Однако в душу закрался не только холод, но и пока еще слабый намек на восхищение. Даже отец, сильнейший маг, не смог победить Дыхание Смерти, а Эзраэль — смог… Кстати…

— Ад, а ты не знаешь, куда делся кинжал, впитавший проклятие из груди отца, — спросила девушка, оборачиваясь… и увидела, что брат уже не сидит на кровати, а возвышается прямо над ней разглядывая след пудры на талмуде с каким-то странным выражением. Беспокойства, странно смешавшегося с решимостью. Миг — и он снова привычно улыбнулся так, что Конда даже засомневалась, не привиделись ли ей те его чувства.

— Конд… А помнишь, ты мне ночь обещала? — вновь легкий смешливый тон.

— Нет, — под стать ему ответила девушка.

Усмехнувшись, юноша наклонился и быстро поцеловал её в губы.

— Обещала, — уверенно заявил он. — Хочу эту ночь. Всю, от заката до рассвета. Только не хотелось бы, чтобы ты под конец нещадно зевала. Так что прошу, поспи вечером.

— Ад, ну ко мне же сон по заказу не приходит!

— А я тебе легкое снотворное пришлю. Ты всего пару часов подремлешь, но зато сил подкопишь. Так примешь?

Конда, не задумываясь, кивнула. Она ведь не раз пила снадобья Синдбада и с уверенностью могла заявить, что Ад — лучший зельевар во всей столице и один из немногих вменяемых целителей. В награду за свою покладистость принцесса заслужила еще один поцелуй, уже более глубокий и долгий. Конда увлеченно, как и всегда, ответила на него, правда, в душе в который раз зашевелились плохие предчувствия. Ад целовал её с пятнадцати лет и это не казалось ей чем-то странным, только порой всплывали мысли, что так не целуются по дружбе… Нет-нет! Кандида быстро отогнала эти крамольные мысли. Что за бред, в самом деле? Они же брат и сестра, Аду она не может нравиться как женщина. Глупость несусветная!

 

Глава 6

О братьях, зельях и воспоминаниях

День промелькнул быстро, заполненный Синдбадом. Кажется, брат вознамерился охранять Конду, как Цербер, и развлекать не только предстоящую ночь, но и все время до вечера. Стоило принцессе заикнуться, что можно было бы сходить к отцу и рассказать о том, что удалось выяснить о покушении, как юноша ловко целовал её и тут же увлекал куда-то, уверяя, что Его Величеству итак забот хватает с посольством от Отче. «Святые» послы действительно мурыжили Кандора Х с обеда. По всей столице уже гуляли слухи, что в Веридор прибыла сама Содэ Светлейшая, правда, никто не видел её во дворце. Зачем сама наперсница Отче почтила своим присутствием Кандора Х? Неужели чтобы снова попробовать сыскать его расположения и предложить себя в жены? Или чтобы отомстить за пренебрежение? Эти вопросы хоть и были давно не новы, с легкостью задвинули на второй план события, связанные с Одержимым принцем, хотя некоторые наиболее извращенные умы предполагали, что Светлейшая имеет виды на Эзраэля и будет одновременно соблазнять демона и убеждать Его Величество вернуть сыну титул наследника. Кандор, услышав эту версию, хохотал, как сумасшедший, да и вечно серьезный лорд Див давился смехом. Это ж надо, «самая верная и благочестивая дочь Единого» будет соблазнять, а может и совращать сына Хаоса!

В итоге оставил Синдбад Конду только на время ужина, но стоило принцессе опустить вилку после трапезы, которую накрыли у неё в гостиной, как явилось обещанное зелье брата вместе с запиской от него же. Забота и юмор, в этом весь Ад! Кандида отослала служанку и, откупорив пузырек, принюхалась к снадобью. Единый, оно и пахло восхитительно, чем-то цветочным… похоже на чай, которым её частенько угощала Алис. Они с матерью Ада тепло общались. В детстве Конда, конечно, ревновала отца к этой разодетой и раскрашенной женщине, но позже она была даже благодарна ей, ведь Алис не дала сердцу Кандора зачерстветь от горя. Став старше, Кандида начала искренне восхищаться бывшей куртизанкой: тем, как молодо и свежо ей удавалось выглядеть, её вкусом и манерами, деловитостью и стихотворным талантом. А ещё Алис бредила морем и путешествиями, объездила практически все уголки мира и отовсюду привозила дивные сорта чая. Им-то она и потчевала принцессу каждый раз, когда та заходила к ней на пару часов поболтать ни о чем. Конечно же, чай же успокаивает, значит, вполне логично, что аромат зелья похож на…

Тут дверь распахнулась без стука, и Кандиде даже не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто так бесцеремонно ввалился в её покои. А просто раньше себе никто такого не позволял, пока во дворце наглые демоняки не завелись!

— Что вы себе позволяете? — возмутилась принцесса, резко оборачиваясь, когда Эзраэль решительным шагом пересек её гостиную и уже переступил порог спальни.

Принц хотел что-то ответить ей, но, узрев собеседницу, проглотил собственные слова. Перед ним стояла Кандида Веридорская в одной ночной сорочке, не отличающейся целомудрием. А что, вообще-то, не так? Она все-таки вздремнуть собиралась, и она в СВОЕЙ спальне. А он вылупился, как будто она нагая на Большой площади перед всей столицей выплясывает!

Может, в душе Конды колыхнулось бы смущение, если бы он уже не видел её в одной ночнушке, так что принцесса только уперла руки в бока и бросила ему:

— Ваше высочество, подите вон из моих комнат. К вашему сведению так врываться в личные покои дамы неприлично.

— Насколько я знаю, это правило не распространяется на мужей, — наконец отмер Эзраэль, сверкнув своими демоническими глазами.

— Опять вы этот балган упоминаете! — раздраженно выдохнула девушка.

— Конни… — начал было принц, но тут осекся. Его ноздри заметно дернулись, и он неожиданно выдал, мигом скривившись:

— Чем это у тебя пахнет? — и, не дожидаясь ответа, подлетел к принцессе, которая до сих пор сжимала пузырек рядом с губами, отобрал и понюхал.

— Лорд, моё имя Кандида, сокращенно — Конда, — уже начинала закипать девушка. — А пахнет так снотворное. Отдайте немедленно!

— Снотворное, говоришь? — приподнял бровь Эзраэль. — Меня эта бурда семь лет назад не усыпила.

Конда так и замера, непонимающе глядя на него.

— Когда я ждал исполнения приговора после того покушения, ко мне в камеру зашел какой-то солдат и чуть ли не силой влил в меня целый кувшин какой-то дряни, с точно таким же запахом, — снизошел до объяснений демон. — Я тогда решил, что это, наверное, вода зацвела, а приговоренному и такая хороша. Но я ведь не просил пить. Кто дал тебе это?

— Ад… — пробормотала Кандида. Нет-нет, это все глупость. Эзраэль просто ошибся…

— Обоняние демона не обманешь, — безапелляционно заявил принц. Похоже, мысли от сынов Хаоса тоже не скрыть. Но разобраться надо, сегодня же.

— Ад весь день настаивал, что мне обязательно надо поспать перед ночью, — как можно тверже проговорила она. — Если он что-то и задумал, то я узнаю. Мне всего лишь надо притвориться спящей.

— Мы узнаем, — невозмутимо поправил её Эзраэль. — Не берешься же ты утверждать, что эта история меня не касается.

И прежде чем Кандида успела возмутиться или поправить его фамильярное «ты» на приличествующее «вы», принц полез под кровать, попутно стащив с кровати одну подушку. Видимо, так он хотел ей дать понять, что его не интересует её мнение о том, что он так вольготно устроится прямо у неё под кроватью. Воистину, наглость — второе счастье! И негодованию Конды не было бы предела, если бы она сама не был такой же. Плюнув на принца, она устроилась в кровати и, затаив дыхание, стала ждать гостя, всем сердцем надеясь, что он не придет.

Хрупкую надежду разрушил тихий скрип пола под знакомыми легкими шагами и узнаваемый даже в плаще до пола силуэт, проскользнувший в спальню. Ад мельком глянул на Конду и прошел к туалетному столику, на котором до сих пор лежал древний талмуд. Взяв книгу под мышку, юноша так же быстро удалился. Далеко он не ушел: через приоткрытую дверь спальни Кандида увидела, как брат остановился у камина в гостиной и бросил талмуд в огонь, помешал угли и, только убедившись, что от старинных страниц остался только пепел, вылетел в коридор.

Конда не могла поверить. Просто не могла поверить. Ад… Что же ты наделал, братик? Зачем…?

— На, я это тебе нес, — послышался над ней голос принца, и ей сунули кулек. Порсульские сладости! Слоёные, в меду… Её любимые!!!

На несколько минут все тревоги отпустили, и только когда кулек был в наглую съеден в одиночку, принцесса спросила:

— Откуда ты знаешь, что я их обожаю?

— Да ты с детства готова душу за них продать, — усмехнулся демон.

С детства… Значит, он помнит её. Помнит её предпочтения, всё, что она любит и не любит. Ну, может и не все, но… Она-то о нем вообще ничего не помнит! Странно, почему-то раньше это не казалось ей чем-то странным. Как будто и не было у неё брата Эзраэля, и ей ведь даже приходило в голову спросить о нем. Не было ни одной мысли о нем!

— Рай, — тихо прошептала Конда, незаметно для самой себя отказываясь от официального обращения, на котором так настаивала. — Расскажи, о что ты помнишь о детстве? О нашем с тобой детстве?

Демон несколько удивился такой просьбе, но с удовольствием поведал о том, как он каждую ночь хранил сон сестренки у изголовья её кроватки, как кормил с ложечки даже когда ей исполнилось четыре, как все время таскал её на руках к неудовольствию нянек, которые наперебой жужжали в уши отцу, что если малышка всегда будет кататься на ручках, то она в итоге не научится ходить…

А у Конды никак не шли из головы чаепития с Алис, начавшиеся семь лет назад, сразу после изгнания Эзраэля. Выводы были неутешительны:

— Это зелье забвения. Меня им поит мать Ада уже много лет, видимо, чтобы я тебя забыла. А сейчас брат подсунул его мне и сжег книгу, чтобы я забыла о том, что там нашла.

— А что там? — заинтересованно спросил принц.

— Там на странице с описанием Дыхания Смерти заговорщик оставил глубокий след от ногтя под словами, что проклятие может поразить даже демона. Собственно, так я и догадалась, что покушались на тебя, а не на отца.

Несколько бесконечных минут Эзраэль задумчиво молчал, а потом выдвинул предположение, что это, наверное, привычка заговорщика, и что по ней можно его узнать.

— Ты думаешь… ты думаешь, это не Ад? — Конда старалась спросить бесстрастно, но не смогла скрыть надежду в голосе.

На миг тень скользнула по лицу демона, и он более сухо, чем следовало, ответил:

— Я знаю, что это не он. Понимаешь ли, мы дружили до моего изгнания и доверяли друг другу, знали обо всем. Ад был помешан на зельях. Он уже тогда пробовал воссоздать сыворотку правды, и первые его успехи уже тогда заслуживали внимания. Они пресекали откровенную ложь, заставляя язык лжеца неметь. Ад нашел благодарного слушателя и по совместительству объект для экспериментов во мне. Я точно знаю вкус сыворотки правды. Точно знаю, что у нее возможно заглушить запах, но на язык я её из тысячи узнаю. Так вот, в вечер моего возвращения Ад принес для меня не сыворотку правды, а обычную воду. Поначалу я подумал, что наш гениальный брат и вкус сумел убрать и рискнул соврать — и ничего.

— Ты соврал? — голос Конды дрогнул.

— Не в принципиально важном месте, — поспешил заверить её принц. — Когда сказал, что проклятие прилетело из-за папиной спины. Хм, ничего подобного. Оно прошло точно в грудь, в область сердца. И кажется, я догадываюсь, зачем меня поили зельем забвения. Чтобы я не вспомнил того, кто колдовал, стоя в спальне короля. Но я никого не видел. Я действительно в тот момент, — усмешка, — увлекся размером таможенных пошлин. В общем, не вяжется поступок с тем, кто хотел подвести меня к эшафоту… скорее похоже на попытку дать мне шанс где-то соврать и однозначно уйти от несправедливого наказания. Не знаю, либо наш брат такой прожженный интриган, либо он в самом деле так пытался загладить вину заговорщика, который, похоже, ему очень дорог.

Значит, она была права — заговорщик был в спальне и это кто-то из самых близких. И этого кого-то явно покрывает Ад.

— Пошли к отцу, — выдала Конда единственное верное решение. Не зря же брат уводил её весь день от разговора с ним.

 

Глава 7

Об обретенных родственниках, прошлых деяниях и нынешних оправданиях

Набросив прямо поверх ночной рубашки первое попавшееся платье, Конда выскочила в коридор к Эзраэлю, который сперва с лукавой улыбочкой истинного демона заявил, что жена не должна стесняться своей наготы при законном муже, «брак с которым осветил сам Единый», но, поймав хмурый взгляд принцессы, всё же поступил, как благородный лорд, и подождал за дверью. Они решили пройти тем самым тайным коридором, ведущим напрямую в спальню Кандора Х. Кандида очень спешила и по непонятной ей самой причине рвалась побыстрее рассказать всё отцу. Скорее всего, мысль о том, что заговорщики засели в ближайших кругах, не давали покоя даже с условием, что их козни плетутся явно не против самого короля. Ад тоже покоя не давал. По пути Конда пыталась прикинуть, ради кого брат мог пойти на такое. Может, возлюбленная? Многие девушки в замке, от чёрных служанок до дочек знатных аристократов, засматривались на красавца бастарда, но Конда не замечала, чтобы Ад оказывал кому-то особое расположение. Интрижки у него были, она точно знала, но увлечения длились не дольше пары недель. Друзья? Но он хорошо общался только некоторыми из Черной Тридцатки. Но они все — друзья Эзраэля, даже бунтовали, когда отец признал его виновным в заговоре, за что и всех на месяц бросили в темницу и держали на хлебе и воде. Неужели кто-то из них притворялся, чтобы замести следы и не вызвать подозрений?…

У тайной двери Кандиде пришлось поумерить свой пыл. Её остановил Эзраэль и, тихонько приоткрыв дверь, заглянул в комнату. В спальне никого не было, зато голоса доносились из кабинета. Папа и Синдбад!

Знаком показав Конде, что надо молчать, принц прокрался в комнату, девушка юркнула за ним и предупредительно накрыла их обоих пологами тишины и невидимости. Отец, конечно, если зайдет, может рассмотреть её магию, но через дверь никто не почувствует, даже лорд Див с его невероятным слухом. Они прильнули с двух сторон к дверному проёму и навострили уши.

— Значиит, ты всё понял только сегодня?

— Клянусь, отец. Иначе я бы пришел к тебе семь лет и не дал казнить Рая. Честно… я не верил, что это не он.

— Поэтому и не дал ему сыворотку правды? — усмехнулся король.

— Да, — признался Ад. — Прости, отец. Но ведь всплывшие обстоятельства подтверждают его слова. Я думаю, он не солгал.

— Не передо мной извиняйся, сын, а перед братом. Хотя, по совести, не ты должен стоять тут и оправдываться.

— Отец… прошу, не суди её строго. Она просто испугалась. Твоего гнева, того, что сделала. Она… она не хотела…

— Повторюсь, мне не за что прощать. Пострадал Эзраэль. Я не сужу её. В конце концов женщинам простительна слабость. Тебя я тоже понимаю. Думаю, на твоем месте я бы поступил так же… Даже не знаю, пришел бы я во всем признаться. С одной стороны, улики ты все уничтожил, но и они были косвенные. Мало ли кто когда страницу в книге покорябал. Но я, конечно же, сразу понял бы, кому принадлежит сия весьма примечательная привычка. Знаешь, сын, я попрошу тебя молчать обо всем. Пускай это останется на её совести, твоя же чиста.

— Я просто знаю, что ты нас любишь, что не будешь суров с нами. Отец, — наверное, Ад бросился на шею Кандору, Кандида и Эзраэль не видели.

Спустя пару минут брат пожелал отцу спокойной ночи и ушел, счастливый и явно сбросив камень с души. «Шпионы» тоже хотели было убираться восвояси, но тут в кабинете прозвучал твердый звучный голос:

— «Женщинам простительна слабость»?! Кандор, ты не меняешься. Это не слабость, это подлость. Она знала, что твой сын не виновен и сломала ему жизнь, видела, как ты мучаешься и позволила тебе казнить Эзраэля. Понимаю, почему мальчишка защищает её, и даже предположу, что он не ведет свою игру и действует без умысла. Но она-то, Кандор! Неужели ты, великий король, не видишь, что её мотивы далеко не так благородны и все — как на ладони!

Лорд Див. Этот голос и манеру невозможно было не узнать, как и его негодование при виде несправедливости. А вот третьего участника беседы ни Конде, ни тем более Эзраэлю с ходу угадать не удалось. Поначалу им даже показалось, что это король отвечает первому министру, настолько голос был похож на отцовский, но нет, это был кто-то другой.

— А вы, лорд Див, как и прежде шипите на тех, кто рискнул хоть словом, хоть взглядом задеть Одержимого.

Не удержавшись, Кандида заглянула в кабинет сквозь щель между дверью и косяком. Неизвестный как раз попадал в зону видимости. Это был уже немолодой мужчина лет сорока, с на удивление подтянутой фигурой, будто сотканной из одних мышц. Прибавить к этому скромное одеяние военного, своей простотой подчеркивающее аристократичность хозяина, и загар, и получится эдакий благородный пират. Почему пират? Да потому что даже в спальне ощущался аромат морской соли и табака. Единственное, что не вязалось с образом морского волка, — шикарная пышная смоляная грива, достающая до середины лопаток, в которой ярко выделялась одна серебряная прядь. Вокруг выразительных глаз и в уголках губ залегли морщинки, вот и все, что говорило о том, что юность и молодость этого человека уже давно безвозвратно унеслись в прошлое. И мысленно убрав их, Конда увидела перед собой… лицо отца!

— А вашего мнения я не спрашивал, — резко прервал его Див и, зло улыбаясь, добавил. — Лорд.

— Уж не думаете ли вы, лорд Див, что уравниловка в нашем социальном статусе дает вам право затыкать меня? — внешне все так же с насмешкой спросил «лорд», однако в глазах его мелькнуло откровенно пугающее выражение.

— Заткнешь тебя, Джанго, — наконец включился в разговор Кандор. — По-моему, это не под силу и королю, скорее выйдет наоборот.

— Именно, ибо не фиг младшим хамить старшим.

И тут Эзраэля и Конду осенило: это же старший брат отца, дядя Джанго!

Однажды Отче высказался, что более вздорных и невозможных монархов, чем Веридорские короли, найти навряд ли можно. В некотором роде это была правда: их семью неизменно сопровождал скандал, благодаря заинтересованности Отче гремевший на весь мир. Джанговир Веридорский не стал исключением. Некогда именно он, первенец в правящей семье, был наследным принцем Веридора. Ему нанимали лучших учителей, допускали ко всем делам короны, подыскивали достойную невесту. Что же касается Кандора, то он мало интересовал своих родителей и даже не был у них на глазах. В десять лет заключили брачный договор, по которому его невестой стала наследница древнего, самого влиятельного на юге и богатейшего в Веридоре аристократического рода, милая нежная Лилиан, которая с юных лет выделялась красотой. Кандор провел детство и отрочество далеко от столицы, в южной резиденции, играя со своей маленькой суженой и даже не предполагая, что ему придется наследовать престол. Но однажды ночью наследного принца Джанговира Веридорского схватили по обвинению в распространении языческого культа. Весь мир был в шоке: наследник поклоняется Мрачному Богу! Король пытался решить этот вопрос мирно. Чего он только не сулил Отче: и земли, и деньги, и даже младшего сына (мол, какая разница, какого принца Веридорского взять для показательной казни, судите Кандора, а не лелеемого всю жизнь Джанговира). Как только весть о последнем предложении разлетелась из столицы во все концы, южные провинции немедленно вооружились и грозили королю, что отделятся и провозгласят своими правителями Кандора и его будущую супругу Лилиан, а Сарата и Порсул предложили младшему принцу политическое убежище. Кандор предусмотрительно не воспользовался последними предложениями, не желая становиться заложником враждебных государств, и приготовился держать оборону в южной резиденции. Сложно сказать, на чьей стороне была бы победа, если бы противостояние действительно разгорелось. Младшего принца поддерживали все южные дворяне, за него встали бы и северные земли, страдающие от репрессий со стороны короны и кровавой инквизиции Отче. Да чего там говорить, большая часть знати выступила бы за него: Джанговир, магистр Темных искусств с сильнейшим даром Смерти (а по-простому некромант), красавец-сердцеед, язвительный гордец, превосходный воин и талантливый оратор, вызывал черную зависть у всего двора. Куда уж с виду хилому, практически тщедушному, бледному пятнадцатилетнему Кандору до старшего брата! Вроде внести хаос в Веридор и расколоть страну было на руку Отче, но он отчего-то решил, что политические интересы не важнее, чем кара язычника. О том, чем на самом деле наследник прогневал посланника Единого, история умалчивает. Его высочество принца Джанговира Веридорского казнили морозным утром перед дворцом Отче излюбленным способом инквизиции — сожжением на костре. Многие собрались поглазеть на это зрелище, в том числе и родители приговоренного. Его Величество король стоял на балконе рядом с Отче и, направив невидящий взгляд на объятый пламенем человеческий силуэт в робе и с мешком на голове, отстраненно думал о том, что придется раскошеливаться на образование оставшегося сына и в рекордные сроки воспитать из него достойного наследника. Решение проблемы явилось быстро — поднять в два… нет, в два с половиной!.. да, в два с половиной раза налоги, а в Северном Пределе — в три, там полно язычников, вот пускай и доплачивают за отрицание официальной религии государства. А его супруга даже не перевела взгляд на «это мерзкое действо» и во всю кокетничала с Его Святейшеством и убеждала его, что один-единственный недостойный отпрыск — это не беда, тем более что справедливое возмездие уже свершилось, и что они с мужем — верные слуги Единого. А про себя эта сиятельная леди уже прикидывала, сколько ей понадобится траурных нарядов и сокрушалась по поводу этих дурацких традиций и скорби по ушедшим в царство мертвых, превращающей цветущую женщину в черное пугало. Впрочем, она утешилась мыслью, что тосковать по непутевому сыну можно и в платье с глубоким декольте и разрезом на юбке до середины бедра.

Шли годы, трон Веридора занял Кандор Х, и аристократия убедилась, как ошибалась насчет невзрачного младшего принца. Король возмужал и правил твердой рукой, совсем не так, как родитель, не прогибался ни под могущественных соседей, ни под самого Отче. А ещё новый правитель удивил всех скорбью по брату, о котором все забыли на третий день после его казни. Ежегодно в день смерти Джанговира Кандор одевался во все черное и молился за его душу в храме Единого, хотя понимал, что вряд ли это уместно в отношении того, кто поклонялся Мрачному Богу.

Во время одной из многочисленных войн с Саратой на стороне Веридора принимал участие Порсул. Не сумел одолеть врага на суше, Сарата решилась дать морское сражение, и наняла дюжину кораблей корсаров. У Порсула был самый мощный флот в мире, но даже ему было не под силу взять один из пиратских судов. Корабль лавировал и виртуозно уходил из-под обстрела, когда же маги Веридора атаковали его боевыми заклятиями, наткнулись на непробиваемые щиты. Пробить небольшое окно в защите, ударив одновременно светлой и темой магией, и слеветировать на палубу смог только Кандор Х, как всегда выступающий в первых рядах армии, как рядовой солдат. Он остался один против всего экипажа корабля. Король орудовал мечом настолько быстро, насколько только был способен, и все равно пираты теснили его числом. И тут над судном прогремел властный голос: «Какой молодчик! Оставите-ка его мне, парни!» Корсары расступились, пропуская вперед капитана, который был за штурвалом во время фееричного появления короля. Это был стройный загорелый мужчина, на полголовы выше Кандора и в полтора раза шире в плечах. Из-под бархатной темной маски (и что за маскарад на корабле!) мерцали чернющие глаза. Длинные волосы, стянутые в высокий хвост, и легкая грациозная походка, которой позавидовали бы сливки общества, вносили диссонанс во все происходящее, как и правильная речь на чистейшем веридорском. Пират обнажил саблю, и через миг клинки запели. Мужчины дрались ожесточенно, соревнуясь в скорости и мастерстве. Впервые Кандор встретил такого достойного противника и с трудом сдерживал его напор, тот же явно не ожидал такой силы от такого слабого на вид врага. Оба как один решили не использовать магию, захваченные танцем лезвий, чередой выпадов и звоном эфесов друг о друга. Корсары обступили их, но не вмешивались. Спустя десять минут сабля пирата рассекла лицо Кандора через лоб, правый глаз, щеку и скулу, но сам он уже перебросил саблю в левую руку, поскольку ловкость противника уже в конец измотала правую. «Ваше имя, лорд! — крикнул ему король. — Чтоб знать, чья смерть на моей совести». «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Впрочем, я назовусь, все одно покойник с моим именем ничего не сделает, — отвечал ему пират. — Морские просторы знают меня как Ветра Смерти, а друзья и женщины зовут меня Джанго. А враги — дьяволом во плоти. Очередь за вами, лорд: чье лицо мне выпало заклеймить?» Над палубой прозвучало гордое имя Его Величества короля Веридора Кандора Х Жестокого… И капитан вдруг отступил, опустив саблю, и всмотрелся в того, кого он был готов заколоть несколько секунд назад. «Мда, не лжет, значит, молва: ты и в самом деле стал великим королем, — задумчиво пробормотал пират и, горько усмехнувшись, добавил. — Гораздо лучшим, чем мог бы стать я». Миг — и маска полетела под ноги, и взору Кандора предстала практически точная копия его лица, только темнее и старше. «Брат!» — изумленно выдохнул король и, отбросив меч посреди вражеского судна, бросился к капитану и сжал его в объятиях. Несколько обескураженный таким проявлением чувств, пират тоже отбросил саблю и нерешительно проговорил: «Слухи ходят, ты горевал по мне…» «А как же иначе, брат?» — и такая искренность была в словах и глазах Кандора, что бывшему наследнику впервые в жизни стало стыдно. Ведь он ни разу за всю свою придворную жизнь не взглянул на младшего брата и если и говорил о нем, то с долей превосходства и как о досадном недоразумении, которое откровенно сложно заподозрить в родстве с ним, исключительным и во всем идеальным будущим правителем. Он знал, что не то что не стал бы оплакивать Кандора, он бы не стал даже ради приличия соблюдать траур. А став пиратом, он ни разу не вспомнил о брате, разве что когда доходили вести о наследном принце, а потом и короле Веридора. Ни секунды больше не колеблясь, корсар ответил на братские объятия и сам себе поклялся, что изменит свое отношение к семье, которая у него, оказывается, есть.

С тех пор старший принц часто наведывался в Веридор, однако пиратство не бросил. Много раз Кандор предлагал ему официально вернуться в семью (к демонам Отче!) и даже снова стать наследником, ведь у него детей еще не было. Однако капитан корсаров отвечал, что его высочества наследного принца Джанговира Веридорского больше нет, его сожгли на костре много лет назад. Есть Джанго, Ветер Смерти и гроза морей. Он давно мог бы вернуться, но тогда, после «своей» казни внезапно понял, что он никому не нужен: родителям нужен был наследник и они быстро нашли ему замену; «друзьям» нужны были связи. На вопросы о том, что всё-таки произошло между ним и Отче, и о том, как ему удалось избежать костра, Джанго молчал, только смотрел мечтательно куда-то в даль и говорил, что есть вещи куда более важные, чем королевская власть и казна. Тогда-то Кандор заподозрил в причастности женщину, укравшею сердце брата, но больше нему ничего не удалось выяснить. Жестокий король отличался проницательностью и насквозь видел своих подданных, знал о них все. Только брат до сих пор оставался для него загадкой.

Единственное, на что согласился Джанго, — это быть глазами и ушами Веридора на торговых путях. Собственно, только потому что он был незаменим в плане разведки, лорд Див и терпел его, но не упускал случая промыть Кандору мозги по поводу того, что старший братец — безответственный алчный тип с замашками разбойника-головореза, которому никакой закон не писан, и что он может в тайне вынашивать планы по захвату власти. Но Кандор доверял брату и лорду Диву в равной мере и забавлялся во время их мелких перепалок.

Однако сейчас назревал серьезный конфликт…

 

Глава 8

О нетайном разговоре, кронгерцогской доле и королевской воле

— Может вы себя уже выше короля мните? — кипятился лорд Див, и такая ярость сверкала в его глазах, что ни один здравомыслящий человек не стал бы припираться с ним.

Но, как завещал первый великий король Рагнар, здавомыслие и осторожность не для королей перед лицом смерти или дерзкого подданного.

— Да нет, лорд Див, похоже, это вы считаете себя в праве указывать королю, что делать, — в голосе Джанго звенел лед, — А я всего лишь обратил внимание брата на вашу предвзятость.

— Предвзятость?! Произошло преступление и был казнен невинный! И Кандор по доброте душевной щадит преступницу и не желает видеть её мотивов! Она же просто-напросто пробивает себе место не только в постели короля, но и на троне рядом с ним, а желает для своего бастарда венец наследника!

— Осторожней, Див, — напрягшись, осадил министра Его Величество. — Ты говоришь о моей любимой женщине и нашем сыне.

— Твоя любимая женщина наградила тебя смертельным необратимым проклятием, пытаясь убить твоего сына. И это удалось бы ей, Кандор! А если завтра у нас во дворце начнут одна за одной отправляться в царство мёртвых претендентки на роль твоей жены, среди которых родственницы правителей, как мы будем улаживать конфликты? Со всем миром воевать?! Чего ради, Кандор?! Ради бывшей элитной проститутки, которой захотелось стать законной супругой, и не какого-то недалёкого дурачка-дворянчика, а самого короля! Скажи мне, сынок, готов ли ты пожертвовать старшим сыном, единственная вина которого в том, что ему было суждено родиться демоном?!

— Вы так яро отстаиваете невиновность принца Эзраэля, лорд Див, — оборвал министра Джанго. — А между тем его покушение тоже имело место. Или вы отрицаете, что демон хотел свергнуть отца? И что бы стало с Кандором, удайся его замысел? Любящий сынок, возможно, и не казнил бы его, но сгноил бы в темнице наверняка.

— Однако в итоге принц спас Кандора. И за свое намерение он поплатился, жестоко поплатился. Мне интересно, вы что, собираетесь оставить эту… фаворитку Его Величества безнаказанной?!

— Мне кажется, что Кандор сам разберется со своей женщиной.

— Да он же…!

— Говорить обо мне — о короле! — в третьем лице в моем же присутствии. Вы хамы, господа, — беззлобно заявил Жестокий король. — Как и те двое, что притаились в моей спальне и бессовестно подслушивают ваш занимательный диалог. Выходите, дети мои!

Эзраэль вздрогнул, Кандида же отреагировала спокойной улыбкой. Отец частенько ловил её на разных шалостях, безобидных и не очень, например на подслушивании очень важных или особо секретных разговоров. Принцесса знала, что если Кандору надо, чтобы его никто не услышал, то он ставит практически непробиваемый щит-защиту, а раз на этот раз он не отгородился, значит, погреть уши под дверью позволительно.

Оба показались в дверном проеме и сразу оказались под прицелом трех пар глаз. Первым опомнился Джанго и, удивлённо вздёрнув бровь, совсем как Его Величество, спросил:

— Кандор, скажи, ты что же, позволяешь своим детям шляться по твоей спальне даже ночью? Не печешься ты об их моральном облике.

— А отец не водит женщин в свою спальню, он сам ходит к ним, — весело оскалившись, как ни в чем не бывало выдала принцесса.

— Проверяла? — насмешливо прищурился Джанго, бросив взгляд на лорда Дива. У того аж желваки ходуном заходили от чувства юмора королевского братца.

— Как ты нас заметил? — продолжала двушка, повернувшись к отцу.

— Я не заметил, просто подумал, что вы, — многозначительный взгляд сперва на дочь, потом — на сына, — навряд ли позволите брату так легко обвести вас вокруг пальца, и позвал наугад, — и оскал точь-в-точь, как у Джанго и Конды. Не удержался от полуулыбки и Одержимый принц.

— Так значит, вы поняли, кто покушался на тебя, Рай? — лорд Див явно не разделял веселья королевской семьи.

— Да, — кивнул принц. — Леди Алис.

— Леди! — презрительно выплюнул министр.

— Зря вы, лорд Див, так пренебрежительно относитесь к представительницам древнейшей профессии, — хмыкнул Джанго. — Они намного честнее, чем многие «благородные» леди высшего общества. Кстати, одна из пресловутых достойных дев, насколько я помню, прибывает завтра.

— Правильно помнишь, и на приеме в честь младшей принцессы Сараты леди Холии завтра должны быть все и в лучшей форме.

— Надеюсь, я ко «всем» не отношусь? — тут же вскинулся бывший принц.

— Отнюдь, брат, — казалось, Кандору доставляло истинное удовольствие сообщать об этом брату и он смаковал каждое слово, каждое мгновение, донося до Джанго сию радостную новость. — С завтрашнего дня ты официально возвращаешься в семью королей Веридорских и получаешь соответствующий титул кронгерцога…

— Титул кронгерцога принадлежит младшему брату правителя!

— Будем считать меня узурпатором, поправшим все законы наследования, — не впечатлился доводом «узурпатор». — И как король я признал тебя своим братом и уже объявил об этом послам Отче, попутно послав к демонам мнение, собственно, Отче на этот счет. Похоже, посольство прибыло с относительно мирными целями, раз мне даже карой Единого грозить не стали. Так вот, как кронгерцог Веридорский ты, брат, обязан присутствовать на мероприятиях вроде приема посольства соседнего государства, а также пока проживать во дворце, лыбиться всем раздражающим тебя личностям и приобщаться к выявлению заговорщиков. К тому же, чтобы ты не скучал, я нашел для тебя работенку, кроме представительных функций. Ты будешь обучать Конду магии, а позже, когда сочтешь нужным, подберешь моим детям тотемы.

— Тотемы? — удивился Эзраэль, в точности угадав то, что безмолвно мелькнуло в глазах принцессы. — Что это? И зачем?

— Это в некотором роде восполнение твоей магии, а для остальных — дополнительная сила, — неопределенно повел плечами Кандор. — Дядя вам все объяснит, когда придет время. Может и сам тотемом обзаведется, давно пора.

— Отче потребует нас всех на костер, если узнает, — заметил лорд Див.

— Это еще почему? — снова озвучил мысли Конды принц.

— Потому что тотемы пропитаны темной магией и связанны с силой Мрачного Бога, — объяснил король. — А подбирают их… — лукавый взгляд на брата, — чернокнижники.

Казалось, еще чуть-чуть, и Джанго зарычит на Кандора.

— Спокойной ночи, Ваше Величество, — поспешил ретироваться лорд Див, попутно выпихивая в коридор Эзраэля и Кандиду.

Стоило двери закрыться за ними, как покои Жестокого короля окутала непроницаемая защита от подслушивания и проникновения.

 

Глава 9

О тайном разговоре, наследников отборе и снова о королевской воле

— Иди в Хаос! — тут же сорвался Джанго, стоило щиту окутать их разговор тайной.

— Ох ты как интеллигентно для матерого морского волка, — усмехнулся король.

— Я серьезно, Кандор! За что мне это счастье?!

— Помнится, некогда тебе нравилась роль светского льва и эдаково прожигателя жизни, — показно призадумался Жестокий корль и тут же добавил без тени улыбки, — Брат, мне нужна твоя помощь. Один я не справлюсь.

— И какая же? Отгонять от тебя назойливых невестушек? — настала очередь Джанго язвить. — А может, прикажешь мне окопаться в твоей спальне, чтобы выпроваживать их прямо из твоей кровати? Наслышан о последнем подвиге принцессы Холии, чтоб ей уже кому-нибудь продать себя!

— Со спальней я как-нибудь сам справлюсь, а вот насчет отгонять — тут ты прав. Джанго, ты мне нужен, чтобы пустить песок в глаза соседям. Никто не поймет, кто же на самом деле мой будущий наследник.

— А кто твой будущий наследник, Кандор? — с нажимом спросил кронгерцог-пират.

Король тяжело вздохнул. Этот вопрос преследовал его с того момента, как миру объявили, что он — наследный принц Веридора. Он намеревался до последнего тянуть с приказом о престолонаследии. Чьё имя там будет? Эзраэля? Но Кандор точно знал, что старший сын пока не готов ни к венцу наследника, ни к придворной жизни. Он еще не усмирил до конца демона, не поверил вновь в свои силы, не адаптировался к дворцовой атмосфере. Эзраэль, безусловно, умел держать лицо, но король явственно видел в нём черты мамы-северянки, которая так и не смогла прижиться в высшем обществе. К тому же, по досадному упущению родителя, принц получил лучшее образование военного, но никак не государственного деятеля. Эзраэль превосходно владел двуручным мечом, парными клинками, кинжалами и плетью, лучше всех в Черной Тридцатке управлялся с арбалетом, в седле держался, как будто родился на коне, был хорошим стратегом и прирожденным командиром. Кандор тоже был таким в пятнадцать лет, и прошел не месяц и не два, прежде чем он стал ориентироваться в управлении страной. Но самым главным аргументом против стала именно демоническая сущность Эзраэля: его стремление во что бы то ни стало заполучить «свое» (хотя были у сына Хаоса и плюсы положения, например, магия и защита рода до сих пор были при нём, как и боевая форма). В общем, принц был однозначно не готов к управлению страной. То ли дело Синдбад: младший сын с раннего детства радовал отца наблюдательностью, умом, сообразительностью и любовью к обучению. У него возможностей было куда меньше, чем у других детей Кандора, но рвение Ада с лихвой компенсировало это. Его знания колоссально отличались от знаний брата: Алис чуть ли не с рождения учила его писать стихи, рисовать, играть на музыкальных инструментах, давала читать художественные произведения, исторические труды, справочники о магии и магических существах; Кандор сам не раз видел, как сын штудирует в библиотеке фолианты по политике, экономике, дипломатии, этикету, праву и философии. Однажды Ад даже спас переговоры с Отче, когда Жестокий король чрезмерно распалился и едва не объявил войну. Каково же было удивление Кандора, когда сын начал толкать длинную речь о том, что Единый не признает конфликтов между истинно верующими, и цитировать священные книги. Отче тоже впечатлился и разрешил Кандору признать Синдбада. Вслед за этим выяснилось, что сынок шпарит на порсульском и понимает практически все северные диалекты, то есть оказался незаменим как переводчик. Более того, Ад был талантлив как придворный. Он умел во время польстить, прочитать легчайший намек между слов, свести разгорающийся конфликт к невинной шутке, подлизаться к нужным людям и обратить на себя необходимое внимание словесными дуэлями, ни к чему не обязывающим флиртом и игрой на слабостях собеседника. Мимо него не проходила ни одна подковерная интрига, ни одна сплетня. Собственно, он первым и предупреждал отца о том, откуда может грозить опасность. Лорд Див справедливо утверждал, что в бастарде слишком много лжи и лицемерия, однако Кандор не чувствовал, что эти его качества направлены против близких, а значит, семье от этого никаких убытков. Но всего этого также было недостаточно для правителя.

В итоге выходило, что старший сын — воин, а младший — придворный и советник, пока оба — без права наследовать престол и одинаково, с точки зрения Кандора, не достойные короны. Однако выбор уже был сделан и приказ написан. Кандор лучше кого бы то ни было знал, что время многое меняет, и предполагал, что однажды его мнение изменится вместе с заветным документом, но у него уже было решение этой проблемы. Приказ о престолонаследии с магической печатью сегодня утром лег в нижний ящик его стола, и об этом пока никто не знал. И вот теперь Кандор раздумывал, не стоит ли показать имя наследника брату? В конце концов он точно непредвзят, не то что лорд Див или Алис. Жестокий король понимал, что это одно из самых важных его решений, и ему просто необходимо было чьё-то авторитетное одобрение.

Решившись, Кандор вытащил на свет божий приказ и молча протянул его брату. Джанго с первого взгляда понял, что за документ дал ему брат, и, проскочив все формальные волеизъявления, остановился на имени будущего правителя Веридора. Две мучительно долго тянущиеся секунды в кабинете висела гробовая тишина, пока кронгерцог наконец не оторвался от столь значимой бумаги и не пробормотал, глядя прямо в лицо Кандору:

— Я знал, что ты мудр, брат, но, признаться, не верил, что тебе удастся решить эту проблему. Удивил. Кандор, ты — велик, ты это знаешь? Всё таки сделать выбор… Такой выбор! Честно, я бы не смог. Ума бы не хратило и силы духа… Боги, да это же единственно верное решение!

— Спасибо, брат, — с облегчением выдохнул король. — Сам я сомневался.

— Зря сомневался, — уверенно заявил Джанго. — Только, заклинаю, не показывай никому.

— Я и не собирался, по крайней мере, не раньше, чем мои невесты уберутся подобру-поздорову.

— Хочешь оградить сыновей от их пристального внимания? — ухмыльнулся Джанго. — А мне ты, значит, не хочешь посочувствовать и готов отдать на растерзание этим фуриям?

— Ой, Джанго, ты сам кого угодно в могилу сведёшь! — потирая виски, пробурчал Кандор.

— На то я и некромант. Ладно уж, Ваше Величество, готов я вам верой и правдой служить на постоянной основе. Так что пеняйте на себя, — напоследок многообещающе проговорил новоиспеченный кронгерцог и, не дожидаясь, пока младший брат вскинется, удрал восвояси.

А Кандор медленно поднялся из своего удобного, но неизменно утомляющего долгими часами просиживания в нем за работой, кресла и направился в спальню, чтобы наконец утонуть в блаженных объятиях мягкой постели с благоухающими свежестью и лавандой простынями.

Но, увы, покой Кандору только снился…

 

Глава 1

О конфликтах давних, угрозах светлейших и пороках сильнейших

Отголосок чужой магии король почувствовал сразу, как переступил порог, однако и не подумал отступать или звать кого-то. Не ставить же ему круглосуточный караул в собственной спальне, в конце концов! Даже смешно: лучший воин и сильнейший маг Веридора побоялся нежданного гостя в своих покоях. Ещё неплохо было бы узнать, кто позволил себе без спроса ввалиться в королевскую спальню, а главное — каким образом? Если опять стражник за кошель золота провёл, как в тот раз с принцессой Холией, то однозначно пора доверить охрану королевской семьи Чёрной Тридцатке. А вот если воспользовались потайной дверью… то это уже серьёзно. Дело в том, что сам механизм хода изначально был снабжён магической защитой и пропускал только тех, кого разрешал входить хозяин комнаты. Кандор был очень рад тому, что Джанго, занимавший эти покои до него, не ввёл в круг доверенных лиц всех своих многочисленных любовниц, а то приходилось бы отбиваться от них не только на балах, но и в постели.

В спальне, растянувшись на кровати (хоть поверх покрывала — уже хорошо), в белоснежном лёгком сарафане, не дотягивающем до платья, но и не столь откровенном, как ночнушка, возлежала женщина… Даже не так, ЖЕНЩИНА. Стороннему наблюдателю наверняка показалось бы, что пышнотелая дева, ожидавшая короля на его ложе, юна, однако Кандор отлично знал, что она старше него минимум на десять лет, так как вроде даже застала при дворе Джанго, а у них с братом была именно такая разница. Не раз правитель Веридора позволял себе нелестные высказывания об этой особе, особенно по поводу её внешности, да и характера. Нет, возможно, её выдающиеся особенности, как телесные, так и умственные, пришлись бы по вкусу ценителю женских форм и змеиной натуры, к тому же её фигура, хоть и характеризовалась наиболее точно словом масштабность, не была лишена изящества. Вроде бы громоздкое тело должно было быть неуклюжим и медлительным, и это было большое заблуждение, конкретно эта дама при необходимости двигалась грациозно или же стремительно. В общем, если постараться, то в нежданной гостье можно было отыскать нечто привлекательное, но Кандор этим, понятно дело, не занимался. Всё-таки эту женщину он ни при каких обстоятельствах не мог назвать красивой, а когда ему намекали на брак с ней, едва не давился нервным смехом, представляя себя, стоящим в храме рядом с невестой, которая в два раза больше него в обхвате, если брать талию, а если грудь — так во все три. Поэтому король увидел не соблазнительно растянувшуюся на его постели женщину, а потенциального врага, хитрого и изворотливого.

— О Светлейшая! — Кандор издевательски отвесил ей церемониальный поклон. — Для меня невероятная честь и величайшее счастье принимать вас, — усмешка, — в своей постели.

— А вы всё так же несносны, как и тот вздорный мальчишка, которому даже корона была велика и перстни оттягивали худосочные руки, — не осталась в долгу Светлейшая, и не думая подниматься или менять позу на более скромную.

Если бы Кандору до сих пор было пятнадцать или даже двадцать, он бы смутился, хотя в том возрасте уже давно не был невинен. Но сейчас он только подобрался, максимально концентрируя внимание. Видит Единый, не удивился бы, если бы она сейчас плеснула ему в лицо смертельный яд или наградила тем же Дыханием Смерти. У Содэ, конечно, не было дара проклятийника, зато других талантов хватало, также как и помощников всевозможных специализаций. Помнится, в их последнюю встречу, выслушав сообщение от Отче, что либо Кандор берёт в жёны Содэ, либо «все благочестивые государства» пойдут на Веридор войной, Жестокий король заявил, что согласен выступить против всего мира, ибо боевые действия на протяжении всей границы обойдутся дешевле, чем перестройка коридоров и расширение всех дверей во дворце, дабы Светлейшая могла свободно передвигаться, не сшибая стены и углы объёмными частями тела. Также вероятно, что после заключения брака «самая верная и чистая дочь Единого» всё-таки затащит его в постель, или ещё лучше: прикуёт к одному из пыточных орудий в темнице под замком и будет долго и со вкусом выжимать из него все соки, — и в итоге понесёт наследника и как следствие ещё больше раздастся в ширь. Так вот тогда терпение Содэ тогда вышло, и половина западного крыла дворца познала силу гнева Светлейшей. На её вспышку Кандор только заметил, что она, видно, очень хочет за него замуж, если решила лично немедленно заняться расширением проходов для своей выдающейся персоны. Всё бы ничего, но тот случай действительно мог обернуться для Веридора грандиозной войной, если бы тогда не наладились отношения с Порсулом. На восточного соседа не распространялось влияние Отче, к тому же Великий султан был бы не прочь поживиться на территории Сараты, так что их мощный союз остановил «великий священный поход». Однако сейчас Восток вроде и не входил в открытую конфронтацию, но соглашения с той стороны во всю нарушались, так что надежда в случае конфликта была разве что на враждебный нейтралитет. Как ни крути, а с Отче надо было договариваться, и король искренне надеялся, что со Светлейшей это выйдет лучше, чем с её отцом.

— Ну, раз с дежурными комплиментами покончено, может, перейдёте к делу, — Кандор уселся в кресле около окна, вроде и не далеко, и обзор на кровать открыт. Не ложиться же со Светлейшей, в самом деле!

— Разделяю вашу решительность, — проворковала Содэ. — В конце концов так долго тянуть с вопросом о браке — ни в какие ворота не лезет, не находите?

— О Светлейшая, неужели вас так прельщает перспектива стать моей женой? — ирония так и сквозила в голосе короля. Ну не мог он не подначивать её, хотя на отсутствие костей в языке и мозгов в голове не жаловался! — Возможно, вас привлекает моя слава искушенного в любовных утехах мужчины? В таком случае спешу вас заверить, что в развратности мне с вами не сравниться и навряд ли я смогу удивить чем-нибудь такую «непорочную» деву.

— Язвите, Ваше Величество, — оскалилась Содэ. — Напрасно. Что вы скажете на то, что приехала я договариваться о своем браке, но вовсе не с вами, а с вашим наследником. Ммм, принц Эзраэль хорош, очень хорош. Верите, сил нет, как хочется попробовать огненного демона. Или же твой прекрасный бастард, на титул наследника тянет практически с той же вероятностью, что и Одержимый. Нежный златокудрый мальчик, а глаза чистые, голубые. Как вы там говорили тогда? «Приковать вас к одному из пыточных орудий в темнице под замком и долго и со вкусом выжимать из вас все соки»? Как думаете, Ваше Величество, как будет смотреться ваш ангелок на дыбе и долго ли я буду вкушать…

— Хватит! — резко оборвал её Кандор. — Ни я, ни тем более мой наследник не сочетается с вами браком.

— Ещё как сочетается, — коварно улыбнулась Светлейшая. — А если нет, то вам выпадет великая честь лицезреть, как святая инквизиция казнит вашего близкого родственника. Не полюбовались в свое время сожжением брата — поглазеете на костер и обгорелый труп своего сына. Или вы полагаете, что Отче позволит жить такой скверне, как Одержимый? За вашу ошибку покарают принца Эзраэля, а затем и весь Веридор, и на этот раз Великий поход во имя веры в Единого состоится. Так что выбор за вами, Ваше Величество: самому ложиться, как на алтарь, на брачное ложе со мной, или же принести мне в жертву своего наследника. Уверяю, я с удовольствием поменяю вас на одного из ваших красавцев-сыновей и, дабы задобрить Единого, настою на связующем обряде. О Ваше Величество, что я вижу? Вы побледнели? Что ж вы так? У одного из ваших детей будет жена, изменив хоть раз которой, он станет бессилен как мужчина и с которой он уйдёт в царство мёртвых в один день. Крепкая семья и верность до гробовой доски — разве можно желать детям лучшей доли?

Ярость давно закипела в Кандоре, и ему стоило неимоверных усилий её удержать. Нельзя вспылить, не сейчас. О Единый, как Ты допустил, чтобы на свет появилась такая дрянь? Что отец, что дочь…

— Но, — внезапно тон Содэ с противного лилейного сменился более серьезным и даже доброжелательным, — мы ведь можем предоставить вашим сыновьям самим найти свою судьбу. Они ещё так молоды, и душить их узами брака… Думаю, мы не будем травмировать психику мальчикам моим интимным опытом. Полагаю, есть более достойная кандидатура: ваш вновьобретенный брат. Я буду вам крайне признательна, если вы предоставите мне мужа, которого мне даже не придётся растлевать.

— Вы, наверное, запамятовали, — ледяным голосом оборвал её Кандор, — что Отче повелел сжечь моего брата. Навряд ли он будет в восторге от того, что его дочь выйдет за Джанго.

— Ваше Величество, — жеманно улыбнулась Содэ, — поверьте, ничто так не очищает душу богохульника, как грешное ложе, разделенное со святой.

— Не пробовал, знаете ли, — сухо отвечал король.

— Так может рискнете изведать что-то новое, — и эдак призывно кивнула на место рядом с собой. На ЕГО кровати!

— Воздержусь. Что же касается Джанговира, то не Отче решать, кому быть наследником.

— Решать, конечно, вам, кого кинуть мне на растерзание, — согласно склонила голову Светлейшая. — Может и сами решитесь. Но помните, чем скорее начнёте определяться, тем более широкий выбор у вас останется.

Сердце Кандора сжалось, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Он только бесстрастным голосом спросил:

— Вы угрожаете моей семье?

— Ну что вы, — протянула Содэ, наконец поднимаясь и направляясь к тайной двери, — я просто заметила, что тянуть с ответом… неблагоразумно.

— Как вы узнали об этом ходе и как прошли сквозь магию? — крикнул ей вслед король.

— Вам ли не знать, Ваше Величество, что ради освященного в храме брака Единый даст силы преодолеть любые препятствия! — напоследок усмехнулась Содэ, скрываясь в открывшемся проёме в стене.

 

Глава 2

О неожиданных признаниях, таких же предложениях и полночных размышлениях

Ночь была в разгаре, и сюрпризы, преподносимые ей Кандору, ещё не закончились. После незапланированного диалога со Светлейшей и её ультиматума сон как рукой сняло и король, вновь усевшись в опостылевшее за день кресло и скрестив руки на груди, погрузился в размышления.

С одной стороны, пресловутый Великий священный поход грозил Веридору если не поражением, то разорением точно, и совет наверняка проголосовал бы за то, чтобы выполнить все условия Отче и не связываться со Светлейшей. Кандор чувствовал, что Содэ устроит только вариант, если наследником станет Джанго. Вот только почему именно брат? Потому что его в свое время осудили и даже устроили показательную казнь? Вроде как слуга Мрачного Бога носит венец наследника — скандал очередной. Но почему тогда не Эзраэль? Чем Содэ Одержимый не устраивает? Была и другая догадка: Светлейшая хочет попортить крови именно Джанго. Всё же Кандор не знал, что произошло между его братом и «святыми». Не зря же Отче даже поступился своими интересами, лишь бы Джанго сожгли. В любом случае король знал, что брат рогом упрётся, только бы не претендовать на престол, да и отдавать его в руки этой гадюки Кандор не стал бы.

Имелся и альтернативный вариант: развязать наконец войну с Отче, но в этом случае без союзников не обойтись. Значит, надо задружиться либо с Саратой, либо с Порсулом. Обязательную военную поддержку гарантирует лишь договор, скреплённый брачным союзом правителя или наследника с одной стороны и девой правящего рода с другой. Принц Сараты ещё не переступил порог шестнадцатилетия, зато младшая принцесса Холия как раз пребывает, чтобы снова предложить свою кандидатуру на роль королевы Веридора. Но её отец обязательно потребует «выкуп» — Северный Предел, так что Сарата — не вариант. Чтобы отдать Конду четвертой женой Великому султану и речи быть не могло. Кронгерцогиня (или по-восточному «эфенди») Порсульская не приходилась родной сестрой правителю, так что как жена была выгодна разве что приданным. А единственную дочь султана они уже умыкнули для Гвейна… Тут в дверь кабинета робко постучали. Единый, а это ещё кто? Успокаивало, что полуночник хоть не через тайные ходы шляется.

Из коридора в кабинет скользнула хрупкая девичья фигурка, с подобием тюрбана на голове, скрывающим не только волосы, но и нижнюю половину лица, оставляя открытыми лишь огромные изумрудные глаза. Да, помяни Восток. Тейша, дочь султана Порсула. Собственно, ничего удивительно не было в том, что она ходит ночью по замку: прибыв в Веридор, девушка изъявила желание не только быть женой одного из Чёрной Тридцатки, но и работать. Её назначили помощницей экономки, она проверяя работу горничных и лакеев, помогала вести учёт всего дворцового имущества, иногда подменяла кого-нибудь из служанок. Наверное, сегодня как раз какая-то отпросилась, и Тейша возилась с уборкой допоздна. Гвейн, небось, волнуется. Он с жены пылинки сдувает.

— Тейша, дорогая, здравствуй! — улыбнулся невестке Кандор. — Садись. Что-то случилось?

Девушка не воспользовалась предложением свекра, а неслышно приблизилась к нему. Она так лихорадочно сжимала руки и выкручивала пальцы, что Кандор, не в силах смотреть на такое издевательство над восхитительными девичьими ручками, взял её маленькие ладошки в свои и ободряюще сжал.

— Ваше Величество, прошу прощения, что вот так ввалилась к вам… — смущённо забормотала она.

— Тейша, ну что ты. Мы же не чужие люди, я, считай, тебе отец, так что можешь так и называть.

Откровенно говоря, король был удивлен её поведением. Почему-то ему казалось, что девушка не отличается стыдливостью. Вспомнить хотя бы, как она танцевала полуобнажённая для посольства из Веридора. Но, возможно, танцы и простое общение — это разные вещи… В любом случае, сейчас Тейша действительно выглядела смущённой, но в изумрудном взгляде то и дело мелькала робкая смелость.

— А можно по имени называть буду? — выдохнула девушка и замерла в ожидании ответа.

— Можно и по имени, — улыбаясь, кивнул король. Всё же интересные все восточные люди, такие щепетильные во всех вопросах, касающихся этикета.

— Кандор, я проходила мимо вашей двери, — начала Тейша уже более уверенно, — и случайно услышала ваши мысли.

— Ты менталист? — удивлённо приподнял бровь король. Он-то никогда не интересовался её магией.

— Да, — кивнула восточная красавица. — И я хотела вам сказать… заключайте договор с моей родиной!

Нужды повторять все возможные варианты династического брака не было, раз она все слышала, поэтому Кандор только вопросительно глянул на неё. Объяснения Тейши последовали незамедлительно, причём слова для большей убедительности сопровождались действиями.

— Кандор, — плавным движением талантливой тансовщицы девушка прильнула к мужчине, устроившись у него на коленях, и, опустив руки ему на грудь, томно взглянула прямо в его чернющие глаза. — Возьми в жены меня. Скажи, неужели я хуже принцессы Холии или Светлейшей? Разве я не красива? Тебе ведь нужен этот союз, нужна свадьба с родственницей Великого султана. Вот она я, вся перед тобой…

Она медленно приблизилась к его лицу и припала к его губам. Тоненькие пальчики, сначала вроде бесцельно покручивающие пуговицы его рубашки, незаметно расстегнули её на половину, и нежные ладошки пробрались ему на грудь, погладили, поползли к плечам. Король не остановил её в первую секунду, потому что ожидал подобного выпада в последнюю очередь, а потом — потому что ему понравилось, как его соблазняет восточная нимфа. Лет двадцать пять — двадцать назад Его Величество не раз гостил во дворце Великого султана и тот в знак гостеприимства предлагал ему выбрать на ночь одну из наложниц своего гарема, но Кандор всякий раз отказывался, храня верность жене. Ходили слухи, как порсульские рабыни ублажают своих хозяев так искусно, как никакие другие красотки во всем мире, и вот Кандору представился случай узнать, насколько правдива молва. Как ни странно, похоже, на этот раз больше говорили правду, чем врали. Даже знавший много женщин король Веридора вынужден был признать, что Тейша очень соблазнительна. Несколько минут он наслаждался её ласками, становившимися все смелее и бесстыднее, но стоило девушке, забравшись верхом на его колени (тот факт, что юбка при этом задралась до верха бедер, её нисколько не смутил) и отшвырнув в сторону (кажется, в окно) его рубашку, опустить руки на ремень, как король её остановил и разорвал поцелуй.

— Политика, это, конечно, важно, — сдерживая участившиеся дыхание, проговорил Кандор, — но она не стоит предательства любимого мужа.

— О чём ты? Кандор, я… я не люблю Гвейна, — тихо призналась ему Тейша. — Я согласилась выйти за него, только чтобы уехать в Веридор, за тобой. И тогда я танцевала только для тебя. А ты даже лишний раз не взглянул на меня. Тогда я решила опоить приворотным зельем одного из Чёрной Тридцатки. Я ему до сих пор в суп подливаю каждый день. Так что ты не думай, Гвейн тоже не любит меня.

— Всё равно, — Кандор решительно ссадил Тейшу с себя. — Поцеловались раз и будет. Ты правда прекрасна, Тейша, но эта красота не для меня. Что ты предлагаешь мне сделать? Отобрать жену у сына, а его куда? В темницу или вообще на плаху, чтоб наверняка?

— Кандор, но я же… — попыталась было броситься обратно к нему красавица, но он отстранил её.

— Иди домой, Тейша, прошу. Я не сержусь на тебя и, обещаю, никто не узнает о том, что ты сказала мне. Иди, тебя муж заждался.

Девушка выпрямилась, словно жалея о попранной гордости, и молча направилась к двери. Только на пороге, уже собираясь скрыться за дверью, она вдруг обернулась и, устремив пронзительный взгляд на короля, спросила:

— А если Гвейн сам отдаст меня тебе?

Кандор не удержался и вздрогнул. Это что такое должно было произойти, чтобы его сын отказался от своей дорогой жены, в которой он с первого взгляда души не чаял, и уступил её другому. Он так и не ответил ей, а Тейше, похоже, это и не было нужно.

— Мой муж сам благословит нашу близость, — бросила через плечо красавица, выходя, — и я стану твоей. По праву Возлюбленной.

Нет, женщины определённо решили довести короля до белого каления этой ночью. Право Возлюбленного или Возлюбленной — древнейшее право и одна из наиболее живучих традиций Веридора, которую не смог вытравить даже Отче. Вот уже много веков считалось, что если девушка позволяет целовать себя парню или делит с ним ложе, то это право останется у него до отхода в царство мёртвых, даже если она выйдет замуж за другого. Поэтому многие женихи на кануне свадьбы выведывали, с кем была замечена невеста, и всем потенциальным любовникам доходчиво объяснял, где и почём можно ритуальные услуги заказать. Но до убийств обычно не доходило.

Вздохнув, Кандор решил пока не заморачиваться с этим. В конце концов, итак проблем выше крыши, так зачем переживать о том, что возможно случится? Король почувствовал спиной прохладный ночной ветерок. Ну конечно же, окно открыто и рубашка по закону подлости улетела туда! Чтобы убедиться в том, что предмет одежды благополучно спикировал на землю, а не распластался где-то на низкой крыше, Кандор выглянул на улицу… и узрел картину, которая окончательно добила его.

 

Глава 3

О фаворитки обидах, детей сюрпризах и судьбы капризах

Внутренний двор замка пересекали две фигуры: лакей и молоденькая горничная. Кандору и раньше доводилось видеть эту парочку влюблённых то целующимися в сумраке укромных ниш, то обнимающихся под сенью деревьев в дворцовом саду, то ночами гуляющих вдоль Вихры (сам король с юных лет умел править лодкой и порой, желая остаться наедине со своими мыслями, устремлялся вниз по течению, прочь от столицы, сплетен и подхалимов). Всякий раз эти двое скрывались, да Его Величество и не стремился разузнать, кто именно из его слуг воспылал любовью друг к другу. Хотя, если подумать, Кандор не мог предположить, кто эти влюблённые в дворцовых ливреях. Он видел в замке несколько служанок с похожей фигурой, ростом повыше среднего, тонкой талией и весьма соблазнительными округлостями, но все они не подходили цветом волос: были и жгучие брюнетки, и платиновые блондинки, и различного оттенка русые, и даже одна рыженькая, но вот длинной каштановой волной пышных локонов никто похвастаться не мог. Так что у Его Величества нет-нет, да и мелькала мысль, что девушка помешана на конспирации и носит парик… Нет, молодые люди вовсе не скрывались, напротив, сегодня они поступили крайне опрометчиво, не таясь проходя через внутренний двор, залитый серебристым светом в лунную безоблачную ночь. Кандор узнал бы их черты среди миллионов людей. Ад и Конда! И это ещё полбеды: на фоне дальней стены сверкали ярко-алые глаза, и хотя силуэт второго свидетеля прогулки королевской дочки и бастарда не выделялся на чёрном фоне, Кандор был уверен, что в углу двора притаился демон в боевой ипостаси. Вдруг парочка на полпути остановилась, и парень, крепко обхватив девушку за талию и притиснув вплотную своему телу, поцеловал её. Не невинно чмокнул в щёку, как позволено брату, а впился в нежные губки, словно изголодавшийся после долгой разлуки страстный любовник. Эх, а он-то наивно надеялся, что хотя бы на ээтом фронте обойдется без проблем и что ему только мерещется за нежностью Ада нечто большее. К сожалению, нас порой даже обманывать не надо, мы с этим сами усешно справляемся.

Сердце сжалось в предчувствии беды, и король с проворством юноши взобрался на подоконник, чтобы в случае чего мигом слететь с высоты четвертого этажа и броситься наперерез озверевшему сыну Хаоса. Однако ничего страшного не произошло: голубки, еще немного помиловавшись в саду, продолжили неспешно двигаться к задним воротам, а огненные глаза пропали, как ужасное видение, напоследок вспыхнув вдвое ярче.

В задумчивости король и не заметил, как закрыл окно и завалился на кровать как был, в одежде. Назойливая бредовая мысль, что если он сейчас же не заснет, а пойдет еще куда-нибудь на что-нибудь посмотреть, копилка проблем и неотложных дел обязательно пополнится. Судьба — дама капризная, может, покажется ей, что мало снега на голову правителю Веридора вывалила.

Итак, что мы имеем? Светлейшая с твёрдым намерением захомутать или его, или наследника, предпочтительно Джанго, иначе — Великий священный поход, который страна может и переживет, но вот казна — точно нет. Посольство из Сараты вместе с принцессой Холией и очередными спорами о границах. Тейша, внезапно возжелавшая наставить рога мужу с ним, королем и по совместительству свекром. Конда и Синдбад, отношения которых явно не походили на любовь брата и сестры. И наконец, Эзраэль, который, судя по увиденному, в силах сдержать демоническую сущность, но ходит по самому краю. В общем, дел и проблем было навалом, и Кандор Х наверняка был бы погребен под государственными документами в самом начале своего правления, если бы не усвоил замечательное правило: надо не пытаться вытянуть все самому, а собрать вокруг себя преданных проверенных людей и совместно решать все вопросы. А у него такие люди были: сыновья, дочка, Див, брат… Раньше в этот круг входила Алис, но Кандор начал замечать за ней явную предвзятость и погоню за личными интересами, своими или же их сына. Как отец, да и как мужчина он не осуждал её, однако как король не мог допустить участия фаворитки в судьбе Веридора, по крайней мере в том, что казалось Ада, Рая и Кандиды. Как раз Алис и скрасила остаток ночи Его Величества.

… Кандор приоткрыл глаза, когда бледный рассвет позолотил горизонт. Он однозначно засыпал одетым в одиночестве поверх покрывала, однако сейчас король тонул в мягком одеяле, а к его обнаженной груди прильнула золотая головка. Кандор не смог держать улыбку, глядя на прекраснейшую из женщин Веридора. Он любил вот так любоваться Алис, во сне она походила на очаровательного ангелочка. Как же она радовалась, когда возлюбленный зачаровал её вечной молодостью. После того ритуала король два месяца отлеживался и вновь накапливал магический резерв, но счастье дорогой сердцу женщины того стоило. Хотя Кандор был уверен, что Алис с годами не подурнеет, а напротив, станет ещё прекрасней, по её просьбе он оградил от времени её тело, навсегда оставив её двадцатишестилетней девушкой.

Король не хотел будить её, но надо было поговорить. Вечно холодная рука короля скользнула на гладкую женскую спину, прошлась вдаль позвоночника. Тихий сонный вздох — и на Кандора уже устремлены большие голубые глаза, а на милых нежных губах, не подкрашенных алой помадой, расцветает улыбка.

— Ты вчера опять в одежде заснул, — пробормотал «ангел».

— А ты опять раздевала и укладывала меня, да так, что я даже не почувствовал, — усмехнулся король, оставляя мимолётный поцелуй на её губах и зарываясь носом в золотые локоны.

Если бы это было обычное утро, Алис потянулась бы к нему и задержала бы Его Величество минимум на полчаса, так что несчастным слугам пришлось бы носиться по комнатам быстрее ветра, дабы король был готов к приему посольства из Сараты вовремя. Но вместо утра нежности и любви королю и его фаворитке предстояло объясниться. Кандор не хотел начинать разговор первым, ему и не пришлось. Алис на кануне успела переговорить с сыном, прежде чем тот пошел уничтожать древний талмуд, и была абсолютно уверена, что ничто не укроется от её возлюбленного. Завеса, приоткрытая хотя бы одним, переставала скрывать тайну для всего дворца в считанные дни.

— Любимый, мне нужно кое в чем тебе признаться, — осторожно начала молодая женщина, бросая на него обеспокоенные взгляды. — Я давно должна была сделать это… по совести, семь лет назад было самое время, просто… просто, мне не хватило смелости тогда. Мне бы и сейчас не хватило, если бы не Ад. Мне ужасно стыдно перед ним и перед тобой… — на мгновение она прервалась и, прикрыв глаза, на одном дыхании выпалила. — Это я использовала Дыхание Смерти, направила его против Эзраэля, но промахнулась и прокляла тебя.

Прекрасный ангел сжался, словно ждал удара или гнева, но вместо этого ей досталась успокаивающая ласка. Король прижал её голову к своей груди, пальцы забрались в шелковые волосы и теперь перебирали спутавшиеся прядки.

— Почему ты хотела проклясть моего сына? — раздался над ней проникновенный шепот.

— Когда ты рассказал мне, что вы с Раем повздорили и ты попытался укротить его демоническую сущность, я очень испугалась. Див пытался убедить меня, что твоя регенерация магистра Темного искусства не даст тебе легко погибнуть… Но демон, Кандор! От страха и бросилась в библиотеку и нашла способ, как можно убить порождение Хаоса. Естественно, я искала проклятие, — грустная усмешка, — я же проклятийник.

— Ты не говорила мне, — заметил король. Он знал, что Алис прекрасно управляется с бытовой магией (с помощью нее она как раз в одиночку раздевала его спящего), основы целительства также были знакомы ей. Стихии были послушны ей, что позволило превратить её школу Искусств в настоящий райский уголок. Но это…

— У меня дар проклятийника, — тихо призналась молодая женщина, — но признаваться боялась. Не хотела, чтобы Отче придрался к тебе и за то, что твоя фаворитка и мать твоего бастарда — проклятийница… Прости меня, любимый. Я испугалась за тебя, когда увидела Рая рядом с тобой и с рукой на рукояти кинжала.

— А почему потом не призналась, хотя бы только мн одному, шепотом, — спросил Кандор, напрягаясь. Этот вопрос мучил его больше всего. Неужели Алис, та, что нянчила Рая вместе с Адом, та, что провожала его в Академию и успокаивала, когда он не хотел выпускать из рук маленькую сестренку, была готова толкнуть принца под карающую руку отца, чтобы венец наследника сверкал на голов её ребенка?

— Я знала, что ты не приговоришь Рая к смерти. Поверь, если бы назначил ему высшую степень наказания, я бы призналась… Но ты прдпочел отправить его в ссылку. Понимаю, звучит неубедительно, но я думала, что так будет лучше. Конечно, он твой сын, но, Кандор, признай, Эзраэль здесь чужой. Демону место в Хаосе, среди своих, а не в Веридоре, где боятся и убивают таких, как он. Отче бы не дал ему жизни. А его последнее заявление!

О да… Его «сокровище», которое отец не позволил ему забрать и ради которого Одержимый принц был готов свергнуть самого короля. Обычно заговорщиками движет жажда власти, Эзраэль же желал не трон и не корону, а юную красавицу, и с рёвом истинного демона, в котором с трудом угадывалось «моё!», ворвался в кабинет Его Величества семь лет назад. И сейчас он молил папу оставить его во дворце хоть конюхом, лишь бы видеть свою мечту. Свою единственную. Кандиду, его маленькую Конни.

— Он не оставит Конду, ты и сам знаешь, — между тем продолжала Алис. — А она никогда не смирится с тем, что её, словно приглянувшуюся вещицу, выбрал какой-то демон… Кандор, я думаю, тебе не стоило оставлять его здесь…

— Алис! — резко оборвал её король. — Он мой сын и имеет право жить дома, с семьей, называться принцем…

— Претендовать на престол, — закончила бывшая куртизанка, даже не пытаясь скрыть горечь в голосе. — Синдбад тоже твой сын, Кандор! И что же есть у него? Да ничего! Мы живем во дворце лишь по твоей милости, а стоит занять трон кому-то другому, нас вышвырнут на улицу. Чем он хуже Эзраэля?! Почему, скажи мне, Одержимому все положено по праву рождения, а мой сын в глазах общества хуже оборванца?!

Красавица отпрянула от него и хотела было вскочить с кровати и унестись прочь, как и была, в одной прозрачной коротенькой рубашке, но Кандор ловко перехватил её и сгрёб в охапку.

— Тшшш… Успокойся, милая. Я верю тебе и не брошу нашего сына. Его никто никогда не выгонит из дворца. Поверь, родная, я готовлю ему высокий, очень высокий титул.

Сердце Алис замерло. Неужели?! Неужели её мальчик — будущий король?! Но ведь это значит, что Ад должен быть объявлен принцем крови, а таковым может считаться только сын от жены…

— Кандор… Кандор, любимый, неужели ты… — прерывающимся голосом начала она. — Ты подписал приказ о престолонаследии?!

— Не всё сразу, дорогая, — коварно улыбнулся король. — Но могу тебя обнадежить: у Рая нет никакого преимущества перед Адом. Титул наследника никому не достанется даром.

Последнее замечание нисколько не смутило Алис. Конечно, преемником великого короля должен быть достойный. Но кто же достойнее её Синдбада?! Уж точно не рогатое чудовище с бешенством и дикими инстинктами. И от того, как мигом расцвела молода женщина, Кандору захотелось послать в Хаос и посольство из Сараты во главе с принцессой Холией, и Отче с его дочкой, и лицемерный Порсул вместе с непристойными предложениями некоторых его коренных жителей. Но нельзя, корона с нетерпением ожидает, когда е наконец водрузят на голову, которую можно будет целый день сжимать тисками… Хотя, почему нельзя?! У него, в конце концов, теперь есть кронгерцог, а последний, как известно, берет на себя представительные функции короля, когда Его Величество «занят важными неотложными делами».

— А давай сбежим? — сверкая весёлыми игривыми огоньками глаз, заговорщически прошептал ей на ухо Кандор.

Алис сперва даже не поверила, что он готов прямо сейчас подхватить её на руки и исчезнуть из водоворота дворцовой жизни. Все же Его Величество всегда добросовестно исполнял свой долг и весьма серьезно подходил к управлению страной. Но нет, сейчас перед ней был не Жестокий король Веридора, а молодой и горячий Кандор, готовый в любую минуту броситься хоть в огонь, хоть в воду.

Его Величество парой слов призвал к себе чистый лист из кабинета. Под его пристальным взглядом на девственно белой бумаге начали проступать чернильные узоры, и уже через несколько секунд голубок-записка впорхнул в покои Джанго и ожесточенно клевал неожиданно твёрдым клювиком лоб кронгерцога, спеша поведать тому, что правитель на берегу моря отдыхать с фавориткой изволит, когда вернется понятия не имеет, с женой Гвейна, Светлейшей и посольствами разобраться велит. Беглецы уже ступили через портал на мягкий песок, когда до них донеслось далёкое эхо проклятий, пестрящих активной лексикой матёрых разбойников и морских головорезов. Кандор не удержался от злорадно улыбки: не на него одного валиться капризам судьбы!

 

Глава 4

О части правды, кровных связях и придворных обязанностях

— Это заговор! — заявил сверкающий позолоченными одеяниями кронгерцог-пират. — Я понял, Кандор решил не мудрствуя лукаво проредить ряды дворцовых гиен… то есть придворных. Надеется, какая-нибудь помесь женщины с гадюкой, затянутая в корсет и с нелепой буклей на башке, доведет меня до белого каления и я разгоню ко всем демонам все это осиное гнездо!..

— Зачем же к демонам, пожалейте сынов Хаоса, они натиска местных красоток могут и не выдержать, — не удержался от смешка лорд Див. Очень уж ему нравилось наблюдать, как Джанго мечется по небольшой комнатушке по соседству с тронным залом, где уже собрались сливки общества. Кронгерцогу надлежало принять посольство из Сараты, официально встретиться со Светлейшей и побыть радушным хозяином на последующем торжественном обеде.

По мнению Его Светлости, заговор заключался в том, что король мало того что сам перекинул на него свои обязанности и смотался на морской берег вместе со своей фавориткой, так еще и в своем послании велел ему разобраться с назревающими проблемами. Во-первых, надлежало объясниться со Светлейшей и убедить её повременить со Священным походом. Мол, Веридор от её руки и того камешка, который бьется в её груди, не отказывается, просто надо сперва утрясти все вопросы с Саратой. Во-вторых, Кандор аж три раза упомянул, что надо присмотреть за всеми его детьми, да в такой категоричной форме, что даже некромант-Джанго до смерти было любопытно, что же успели учудить племяннички за тот небольшой остаток ночи, что он не видел их. В-третьих, Его Величество прямым текстом указал, что брату необходимо подготовить почву к переговорам с Саратой, минуя вопрос о браке, только вот он понятия не имеет, как Джанго организует это. Ну и в-четвертых, — десерт, так сказать, — приглядеть за Тейшой. А женушка Гвейна-то какой номер успела выкинуть?

— А не пойти ли вам, лорд Див…!

— В Хаос? — оскалился министр.

— Вместо меня своей мордой гостей пугать! Может, и с них стясете золотишка, с вас станется!

— Ну не все же вам обирать честной народ…

— Что здесь происходит?! — громовой властный голос оборвал уже открывшего рот для новой колкости Джанго.

На миг и министру, и кронгерцогу показалось, что Его Величество вернулся из незапланированного отпуска, однако в дверях стоял вовсе не Кандор Х. Косяк черного дерева подпирал Одержимый принц, и взгляд точь-в-точь отцовский.

— Ваше высочество, — первым поклонился лорд Див, — мы с вашим дядей обсуждаем перспективы будущего диалога с соседними государствами…

— А обсуждаем мы этот балаган потому, — оборвал его кронгерцог, — что ваш властьимущий отец удрать извлолил и скинул все обязанности на не обремененные ответственностью плечи вашего бедного дядюшки.

— Собственно, на том, что ваш дядюшка безответственный бездельник мы и остановились, — не отставал от Джанго лорд Див.

— Достаточно, — все той же Кандорской интонацией прервал их препирательства принц. — Для начала объясните, что там за сборище, — кивок на дверь, ведущую в тронный зал, — и почему каждый второй осеняет меня крестным знамением?

— А, эти! — Джанго картинно стукнул себя по лбу, словно забыл что-то. — Эти чопорные индюки и разряженные курицы, именуемые вашими придворными, собрались для того, чтобы поглазеть на то, как ее высочество младшая принцесса Сараты леди Холия будет пытаться выцыганить у нас Северный предел в обмен на сомнительное удовольствие породниться с её родом посредством взятия её в законные супруги либо вашим отцом, либо его наследником. Кто ж в здравом уме пропустит такой спектакль!

— Ну, теперь-то при дворе будет постоянный шут с титулом кронгерцога, так что будет кому повеселить светское общество, — вставил лорд Див, за что чуть не схлопотал кронгерцогским кулаком в скулу.

— Лорды! — рыкнул Одержимый, да так, что оба невольно замерли. — Если я правильно понял, Его Величество оставил вас вместо себя, а вы, вместо того чтобы оправдать доверие, соревнуетесь в остроумии.

Спорщики притихли, и даже Джанго проникся столь непривычным ему чувством вины.

— Собственно, я искал вас, лорд Див, — продолжал Эзраэль. — Возможно, мой вопрос покажется вам бестактным, но все же: кто вы такой? Почему вы входите в ближайший круг доверия короля? И каким образом вы обращаетесь ко мне ментально, ведь я лишен магии?

«Прямой, дерзкий, привык приказывать,» — подвел про себя Джанго, разглядывая Эзраэля. Он вдруг осознал, что в последний и единственный раз видел Эзраэля в его тринадцать, незадолго до того, как тот уезжал в Академию. Вырос мальчик, нечего сказать. И на отца стал очень похож.

— Мой принц, ваш отец приближает к себе в основном только членов семьи, то есть тех, кому он может безоговорочно доверять, — отвечал лорд Див, явно не посчитавший вопрос Эзраэля бестактным. — Естественно, для вас непонятно, каким образом я оказался в круге приближенных лиц. Ответ же прост: я тоже вхожу в вашу семью. Я — отец Вэллы… Я твой дедушка, Рай.

Принц и кронгерцог синхронно удивленно выкатили глаза. Нет, Джанго давно понял, что лорд Див — демон. Взять хотя бы его внешность, по которой никак не определить возраст мужчины и которая не менялась все время, что сын Хаоса перекинулся во вторую ипостась, а все дело в том, что человечская форма не стареет. Но Джанго даже предположить не мог, что отец первой жены Кандора решит перебраться в Веридор и станет верой и правдой служить королю. Судя по всему, у демона с зятем были очень теплые взаимоотношения, раз министр наедине иногда называл Его Величество своим сыном.

Эзраэль же во все глаза смотрел на такого же, как он, и тут услышал в голове: «И демоническую магию из тебя ничто никогда не выжжет, она — часть тебя. И обращаюсь я к тебе по родовой связи, ты тоже так можешь. Если когда-нибудь потребуется помощь, просто позови, услышу, даже если в Хаосе буду». «Дедушка…» — тут же расслышал лорд Див, и с затаенной радостью уловил теплоту в голосе внука. В глубине души демон, как и король, опасался, что Эзраэль обвинит его в смерти Вэллы. Не почувствовал опасности, не успел, не защитил…

— Ваше высочество, — прервал их мысленное общение Джанго, — а не хотите ли вы сыграть одну из главных ролей в представлении «Принятие посольства»? Как раз примерите на себя обязанности отца, — и, не дожидаясь ответа Эзраэля, схватил его за локоть и потащил к тронному залу.

— Дядь, но я же ничего в дипломатии не понимаю! — пытался отнекиваться принц, но не тут-то было.

— А там никто ничего в дипломатии не понимает, — заверил его Джанго. — К тому же тебе по-любому придется вращаться в этом обществе, так что чем раньше изучишь их повадки, тем меньше вероятность напороться на их когти.

— А ты хоть на своего дядю посмотри, — вторил кронгерцогу лорд Див. — Уж он-то разбирается только в судах, спиртном и проститутках, а вписывается в это общество идеально.

Хотел Джанго ответить министру, но они уже ввалились в тронный зал всей своей живописной компанией, и Его Светлость решил не устраивать скандал сразу же, все же впереди еще торжественный обед, времени много.

 

Глава 5

О сплетнях, сравнениях и опасениях

Три часа длился прием, и за это время Эзраэль не раз испытал острое желание врезать нескольким лордам по физиономии или задремать, развалившись на неудобном узком троне, стоящим рядом с высоким широким королевским. Мелькнула мысль, что папе, наверное, специально обили трон мягким материалом, чтобы было удобнее дремать с открытыми глазами, пока посол бубнит бесцветным голосом толкает длиннющую речь без особого смысла. На разукрашенное помадой, румянами, тушью и тенями лицо принцессы Холии надоело в первую же минуту знакомства, и следующий час принц, вынужденный смотреть на слащавую девицу королевский кровей, подмечал мелкие детали её внешности: десятый слой пудры осыпался с лица и запорошил белым усыпанные мелкими веснушками плечи, тяжелые сережки оттянули мочки чуть оттопыренных ушей так, что те покраснели, в нескромном вырезе под бежевыми пышными кружевами едва-едва виднеется подложенная в лиф вата, создающая объем, косолапая левая нога скрыта длинным подолом… А впереди еще и обед! Нет, есть, бесспорно, хотелось, вот только такая роскошь была не для хозяина мероприятия. Скуку развеивали только язвительные шепотки-комментарии лорда Дива и дяди Джанго:

— Видишь того дрыща у колонны с цветастым жабо? Да-да, который кучкуется с такими же нелепыми плешивыми господами. Это один из советников, лорд Рангин. Всерьез гордится тем, что женщины из его рода вот уже не одно поколение носят почетный титул королевских любовниц. А пышнотелая, обвешенная бриллиантами и подвесками, дама, затянутая в тугой корсет, из которой её прелести лишь чудом еще не выскочили, — его супруга леди Рангин. Поговаривают, что это она лишила Кандора невинности.

— А вон тот почтенный господин со спиной, прямой настолько, что, кажется, она сломана, в свое время владел всеми игорными домами и притонами столицы, пока не проигрался твоему дяде, и чтобы хоть как-то выплатить долг не только отдал все свои заведения, но и в качестве платы оказал услугу: женился на юной красавице, которую нынешний кронгерцог, а тогда еще наследный принц Джанговир, забрюхатил по неопытности. Ребеночка-то она выкинула месяце на пятом, но развода разорившемуся лорду не дали. Хотя не сказать, что он очень уж несчастен. Жену запер в монастыре, а сам промышляет торговлей золотом и украшениями на черном рынке. Так что если когда-то понадобиться сбыть с рук краденные драгоценные побрякушки, иди прямиком к нему, не прогадаешь.

— А та молодящаяся престарелая леди, в гордом одиночестве восседающая в нише в левом дальнем углу, имеет настоящий талант вытягивать деньги даже из последних скупердяев. Весь свой долгий ве живет припеваючи на «подношения». Даже лорда Дива на кошель золотых развела, вот что значит мастерство! За свои придворную жизнь раскинула в столице такую шпионскую сеть, которая государственной разведке и не снилась. Расскажет все про кого угодно, не бесплатно, конечно, но сведения проверенные. В общем, полезнейшая особа, которую чревато иметь во врагах.

— А вон та группка разряженных в шелка дворян с разрезами везде, где можно и где нельзя, — южане. Горячий народ, любят выпить и подебоширить. Однажды они до икоты довели лосла Отче своими пошлыми шуточками и рассказами о любовных приключениях, так что «святые» сбежали от нас в ту же ночь, не прощаясь, и еще пару лет носа в Веридор не казали, за что Кандор и вознаградил их тысячей бутылок из королевских погребов.

— А там, у дальнего окна, теснятся несколько молодых людей и морщатся, косясь в нашу сторону. Это твои троюродные и пятиюродные кузены. А вот тот, с глазами навыкате и в помятом камзоле грязно-бордового цвета, — Дошманд Монруа, родственник правящей династии Сараты и вам с отцом даже не седьмая вода на киселе. Но юнец мнит себя потомком великих королей и носителем прав на престол. Пока «претендует» только в своих речах, но гад еще тот, с ним надо осторожнее.

— А там, смотри, посол Порсула стенку подпирает. Если вдруг вздумает заговорить — желай всем, кому только можно, мудрости змеи и долголетия черепахи. Еще тот сомнительный тип: в прошлый свой визит покрал всех служанок о дворце, обчистил все ювелирные лавки (мол, для пополнения гарема надо бы подарков прикупить) и уехал, не заплатив! Дескать, все это — подарки кролевской семьи, дань уважения и проявление гостеприимства. Девушек кое-как отбили, а вот деньги так и не вытрясли, пришлось из своего кармана платить. Лорд Див тогда чуть не рычал в бессильной ярости и все убеждал Кандора, что за такой грабеж средь бела дня не грех и войну Порсулу объявить.

Спустя часы приема кронгерцог и министр успели, кажется, перемыть косточки всем присутствующим, так что обед грозил стать просто невыносимым, но… Двери в тронный зал распахнулись, и внутрь вступил Синдбад. Он шел неторопливо, прямиком через толпу придворных, которые шарахались от него, как от чумного. Бастард держал воистину королевскую осанку, гордо вскинув голову и расправя плечи. Эзраэль невольно улыбнулся, глядя на него. Брат был очень красив. А еще он был другой, совсем не такой, как Одержимый принц. С раннего детства они были разными, как день и ночь, так что посторонний ни за что бы не заподозрил в них родных братьев. Если Рай был молчалив и нелюдим, как волчонок, закрывался ото всех и, казалось, не доверял никому, то Ад всегда заливисто смеялся, носился со своими тридцатью братьями, болтал без умолку и буквально светился изнутри. Старший брат сошелся с будущей Черной Тридцаткой только во время учебы в Академии и стал их лидером, младшего же они солдаты элитного полка принимали как товарища по пьянкам и гулянкам. Вплоть до последнего года обучения принц был нескладным подростком, с несуразно длинным щуплым телом и щедро усыпанным прыщами лицом, а бастард, напротив, походил на ангела с колыбели, и на гладком чистом лице всегда цвела нежная улыбка и светились ясные глаза. Вот и сейчас они различались, как солнце и луна: грозный властный вид Эзраэля внушал страх и заставлял подчиняться, а облик прекрасного расслабленного Ада привлекал и снимал напряжение. Даже оделись они, словно сговорившись, во все противоположное. Одержимый щеголял темной холщовой рубахой на голое тело под простую черную жилетку, высокими охотничьими ботфортами, перевязью с двумя клинками в ножнах из плохо обработанной кожи и металлической пряжкой, в то время как его младший брат был облачен в расшитый жемчугом и золотыми нитями серебристый камзол, из под рукавов которого виднелась тончайшая батистовая рубашка с воздушными кружевами и золотыми запонками на манжетах, а на пальцах его красовалось три перстня: с бриллиантом, сапфиром и золотым вензелем. «Со стороны и не определишь сразу, кто из нас бастард, а кто — принц,» — усмехнулся про себя Эзраэль, с немалым наслаждением поднимаясь с твердого узкого трона навстречу брату. Когда они встали рядом и по-братски обнялись, зал дружно тихо ахнул. Принц и бастард!

— Прошу прощение за опоздание, — тихо, так, чтобы расслышали только стоящие у тронов лорды и брат, заговорил Синдбад. — Как проснулся, сразу собрался и пришел.

— И чего это мы до обеда щеки давим? — вопросительно вздернул бровь кронгерцог.

— Да всю ночь гуляли, — улыбнулся Ад.

«Гуляли?» — хотел было спросить Джанго, но тут поймал предостерегающий взгляд лорда Дива и промолчал, сделав заметочку в уме разобраться с этим.

Тут дворец содрогнулся под громовыми звуками труб: Светлейшая явилась! Эта дама могла с одинаковым успехом как проникнуть в замок незамеченной, так и придать помпезность своему приходу, да такую, что всё громадное каменное укрепление чуть ли не слышало каждый ее шаг.

— Так, дети, — встрепенулся Джанго, — слушаем сюда: отец свалил с Алис на очередной сладкий горячий… промежуток времени, ибо продолжительность его отлучки, сдается мне, не известна даже ему самому. Но, как ответственный правитель, он не мог бросить королевство без надзора и перекинул все свои обязанности на нас. Так вот, лорд Див будет утрясать последние вопросы, связанны с бюджетом, я беру на себя Светлейшую и принцессу Холию. Рай уже внес свою лепту в принятие посольства, но перед послами Отче нашему домашнему демону лучше пока не светиться. Так что мы тут дальше сами, а вы ступайте-ка к Конде и по дороге захватите ей несколько книг по видам магии, пусть просмотрит вечером перед сном. Передайте, что как только Кандор вернется, начнем занятия. Все ясно?

Парни синхронно кивнули.

— Тогда вперед, — махнул рукой на задний выход Джанго, в то время как из главного все громче слышался глас процессии Светлейшей.

— Ад, задержись на минуту, — придержал Синдбада за плечо министр. — Рай, иди, брат тебя догонит.

Принц, конечно, удивился, но, пожав плечами, повиновался, а бастард перевел вопросительный взгляд на лорда Дива. Тот не стал утруждать себя предисловиями и перешел сразу к сути:

— Прошлой ночью я видел вас с Кондой во внутреннем дворе. О ваших отношениях будешь разговаривать с отцом, меня же волнует не твой моральный облик. Ты же понимаешь, что Рай, как любящий брат, не допустит, чтобы вы (заметь, родные брат и сестра) стали любовниками. Поэтому, прошу, дабы избежать конфликтов, пока не проявляй повышенный интерес к сестре хотя бы при брате.

— Понял, — коротко кивнул Ад.

— И еще, — добавил кронгерцог. — Ты случаем не замечал ничего необычного за Тейшей.

— Женой Гвейна? — уточнил молодой человек, и оба лорда сразу поняли, что тот знает нечто крайне интересное. — Да, кое-что есть. Но это только для ушей отца.

— Вернется — расскажешь, — закончил Джанго, кивая Аду на заднюю дверь.

Синдбад быстро поклонился обоим, и через пару секунд его уже не было.

— Лорд Див, — еще больше понизил голос кронгерцог, — если мне не изменяет память, Эзраэль как демон избрал Кандиду своей единственной, что, собственно и было признано мотивом его покушения на Кандора.

— К сожалению, Ваша Светлость, память в самое неудобное время становится самой верной женщиной на свете, — вздохнул министр. — Все верно, и это пугает. Вчера я видел, как целуются Ад и Конда. Не верен, что принцесса относится к этому как к романтическому действу, все же мне кажется, что она Ада видит только братом. Кандор тоже стал случайным свидетелем и заметил притаившегося у стены демона (каюсь, увидев свидание избранной моего внука с другим, вспылил и перекинулся). Так вот, он наверняка принял меня за Рая, поэтому и просил вас зорко следить за детьми. Только если на моем месте в самом деле оказался Рай, от бастарда бы в тот же миг остались одни клочья и сегодня бы мы хоронили его бренные останки и судили принца. И как разрешить эту ситуацию, я не представляю.

— А чего там разрешать? — рассеянно спросил Джанго, вглядываясь во вплывающую в тронный зал делегацию Отче. — Пускай оба признаются Конде. Ей решать, ну и Кандору, все же кровосмешение.

— Рай — демон, и пока он не обуздал свою сущность до конца, правда может стоить кому-то жизни, — мрачно возвестил сын Хаоса.

— Ну так и займитесь внуком, — отмахнулся от него кронгерцог. — Боги, лорд Див, вы не паникуете даже перед лицом инфляции и мировых санкций, отчего же сейчас стах сами на себя нагоняете? Детишки сами разберутся, — и, закрыв на этом тему, подался навстречу «святым» послам, некогда приговорившим его к сожжению. Шестерки его ало интересовали, он смело взглянул в самое сердце — на Содэ Светлейшую.

 

Глава 6

О пользе знаний, одном из древних сказаний и тайне предсказаний

Братья принесли Кандиде увесистую стопку книг по магии и, водрузив все это на секретер, умотали в тайную лабораторию под замком, где принцессе до сих пор не довелось побывать, как сказал Ад, «по важному поручению отца, хотя он сам еще не знает, что дал его». Девушка ни за что бы не согласилась остаться здесь, но парни обещали вернуться за ней, когда закончат какие-то свои эксперименты и обязательно все расскажут. В конце концов проку от нее, не владеющей с основами магии (бытовая не в счет), пользы ровный ноль, так что она засела за восполнение своих пробелов (а образование её, как назло, было практически полностью «белым» — один сплошной пробел). Рассмотрев все принесенные книги, Конда с удивлением воззрилась на одну из них. Она была явно лишней: тонкая брошюрка даже не по истории Веридора, скорее это была одна из многочисленных древних легенд этой земли. «Дочь Хранителя»… Хм, а ведь Рагнара зовут еще и Хранителем. Неужели тут об их с Веридорой дочери, о первой принцессе Веридорской?

Отодвинув классические учебники по магии и её видах, Кандида углубилась в книжку…

* * *

Мрачный и Единый, стоя на вершине самой высокой горы, в тени которой укрылся благословенный Богами Северный Предел, взирали на освещённый солнцем Веридор. Королевство уверенно росло, границы сдвигались в сторону юга, и везде гремела радостная новость: великая королева Веридора вскоре подарит своему любимому супругу Рагнару и всей стране наследника. Всё было идеально, и только хмурящийся Единый никак не вписывался в картину всеобщего счастья и процветания.

— Не отнимай у меня хлеб, брат! — наконец не выдержал его тёмный. — Это мне полагается быть мрачным.

— Эх, брат, не правильно это, не справедливо, — вздохнул Единый.

— Что опять? Какому ещё сирому и убогому в этом королевстве не досталось нашей милости? — начал соответствовать своему имени Мрачный Бог.

— В Веридоре, бесспорно, царит благоденствие, — всё таким же траурным тоном отозвался светлый.

— Так чего ты вздыхаешь?

— Вот уже много веков, как вражда и разруха поселились в Порсуле.

— Какое нам дело до Востока? — совсем не божественно фыркнул Мрачный.

— Наш посланник поднимает центральный материк, в то время как за морем нет порядка.

— Это не наша земля, там не признают нас и никогда признавать не будут.

— Боги преподносят свои дары всем земным существам, вне зависимости от места рождения и веры, — нравоучительно заметил Единый, чем вызвал едва ли не зубной скрежет у собеседника.

Несколько минут Мрачный Бог молчал, обдумывая перспективы для «своих» людей, и в итоге пришёл к мысли, что объединённое государство-сосед предпочтительнее множества разрозненных враждующих племён и регулярных набегов разбойников-корсаров. Да и от последних не мешало бы хоть на время защитить Веридор.

— Хорошо, дадим Востоку шанс объединиться и возвыситься, — провозгласил Мрачный Бог. — Каков твой замысел, брат?

— Первенец Веридоры и Рагнара родится очень скоро, — заговорщически протянул Единый. — Наша милость Востоку явится вместе с ним…

* * *

Стоило первой звезде загореться на ночном небе, как королевский дворец огласил крик наследника. Уже спустя час вся столица гудела о том, что на свет появился здоровенький мальчик с глазами чернее самой Тьмы, точь-в-точь такими же, как у отца, и народ начал стекаться к королевской резиденции, чтобы с рассветом поприветствовать своего будущего правителя.

Горизонт медленно-медленно, как будто неохотно, начал алеть спустя несколько часов, и с первым косым красноватым лучом, направленным прямо в опочивальню Её Величества, раздался повторный детский плач. Рагнар, баюкающий в это время своего новорожденного сына и придирчиво всматривающийся в его маленькое смешное личико, пытаясь разглядеть знакомые свои или мамины черты, не поверил своим ушам и бросился в покои жены.

Веридора лежала в широкой кровати с алым балдахином и чистыми простынями, которые расторопные горничные уже успели очистить с помощью бытовой магии. На руках у неё тихо хныкал закутанный в белоснежную скатерть (пелёнки, оставшиеся после пеленания мальчика, уже успели унести) младенец. Ещё не до конца веря своему счастью, Рагнар подступил ближе, всматриваясь в крошечный свёрток. Веки ребёнка затрепетали, и прямо на короля глянули большие изумрудные глаза. Король с первого взгляда понял, что это чудо — подарок Богов, который они наделили неземной красотой, а может и не только.

— Рагнар, — тихо прошептала Веридора, протягивая младенца ближе к мужу. — Посмотри, любимый, только посмотри, какая она красавица!

Через час Его Величество вышел на изящный балкон для обращений к народу. Взгляду беснующейся толпы предстали два младенца, умиротворённо посапывающие на руках у отца. Над столицей разлетелся усиленный магически, слегка рокочущий, низкий глас первого из великих королей:

— Да здравствует наследный принц Персиваль Веридорский! Да здравствует принцесса Персия Веридорская!

* * *

Минуло двадцать лет. Персиваль возмужал, и весь Веридор уже любил своего будущего короля, которому, без сомнения, суждено было стать таким же великим, как и его родитель. Что же касается Персии, то принцесса с каждым днём всё хорошела и хорошела. На диво родителей и всего королевства, у неё была золотистая кожа и огненно-рыжая, практически красная пышная грива до пояса. Изумрудные глаза смотрели в самую душу и завораживали, глубокие настолько, что многие тонули в них с первого взгляда.

Однажды утром Рагнар услышал, как трёхлетняя дочка поёт в саду. Замерев, он всё слушал и слушал чудесный звонкий голос, рассказывающий о чудесной невиданной стране, которая лежит далеко-далеко за морем и где сбудется её самая заветная мечта. Так могла петь только неземная дева! Когда песня наконец умолкла, король обнаружил, что солнце за окном уже садится. День пролетел как один миг под звук голоса дочки! День за днём Персия продолжала петь, а позже — танцевать, и двигалась она в одном только ей известном ритме, выгибаясь, взмахивая руками и поводя плечами, словно повинуясь внутреннему голосу, ведь никто не учил её этому. Выяснилось, что слов её песен, кроме отца, никто не понимает, сама же девочка уверяла, что просто знает этот язык с рождения, он — часть её души. Тогда-то Рагнар понял, что дочка поёт на демоническом наречии, и припомнил, где в своё время видел её танцы: в Хаосе, у суккубов и инкубов. Значит, маленькая принцесса — демонесса страсти. О Великие Боги, зачем вы не оставили Персию простым человеком и одарили магией обольщения? Рагнар не знал ответа, и принялся обучать девочку контролировать свои силы, а то так недолго и всё королевство с ума свести.

Сколько бы отец ни убеждал Персию, что ей не стоит использовать свою особую магию в повседневной жизни, девушка не могла удержаться от соблазна. Уже все рыцари Веридора были влюблены в юную прелестницу и готовы были жизнь отдать за одну её песню, за один танец, за один мимолётный взгляд! Стоило раздаться мелодичному голосу, как весь дворец замирал, внимая принцессе. А уж от танца гибкого совершенного девичьего тела не мог оторваться ни один мужской взгляд, кроме королевского. Смотря на всё это, Рагнар только качал головой. Не раз у него мелькала мысль о замужестве дочери. Но кто же станет её мужем? Кто достоин руки принцессы великого и пока единственного королевства?

В день своего двадцатилетия Персия заявила родителям, что к ней во сне приходили Мрачный и Единый. Боги велели ей исполнить Свою давнюю мечту и отправляться в море, но не на корабле, а с помощью своих собственных крыльев, которые она теперь может призывать. Каждую ночь она должна будет парить над морскими просторами, изредка передыхая на рифах, и выслеживать корабли восточных корсаров, держащих путь к берегам её родины. Ни один из разбойничьих кораблей не должен добраться до Веридора. Королева и брат, конечно, волновались за неё, но отец сумел успокоить всех. Он лучше кого бы то ни было понимал всю силу дочери: она легко могла очаровать любого человека и приказать ему делать все, что ей ни захочется.

Получив такую охрану, морская граница Веридора и впрямь стала тихой, разбои прекратились, и только изредка к берегу прибивало обломки кораблей и доспехи восточных мореходов.

* * *

Стоя у штурвала, Кайсар пристально смотрел вдаль. Магическое зрение позволяло ночью видеть практически так же, как днём. С лева по борту из-под волн выглядывали рифы, ни корабль точно шёл мимо них. Молодой шах превосходно знал этот залив, все же с детства ходил здесь под парусом, поэтому не сомневался, что они доберутся до Веридора к завтрашнему утру, минуя подводные камни. Однако вот уже месяц, как до них доходили тревожные вести о том, что появился некий страж, оберегающий заморское королевство от всех разбойничьих кораблей. Говорили, никто из решившихся отправиться за добычей в богатый Веридор так и не вернулся. Что ж, Кайсар никогда не боялся трудностей, даже окутанных тайной, и этого стража он поймает и… нет, не убьёт, а возьмёт с собой, чтобы служил ему.

Тут его чуткое ухо уловило мелодию, доносившуюся откуда-то издалека… и практически сразу же тотем, чёрной татуировкой красующийся на лодыжке, обжёг — предупреждение о магическом воздействии и блокировка атаки. Но что это? Кто нападает и каким таким заклинанием, которое даже магическое зрение не помогает увидеть? Ответ напрашивался сам собой — воздействует этот невиданный голос. И он приближается! Озираясь по сторонам в поисках источника опасности, Кайсар заметил, что не один слышит прекрасную песню, но не видит певунью. Вся команда вертела головами туда-сюда, и на некоторых бородатых и перекошенных с похмелья лицах уже отражалась странная палитра чувств: восхищение, счастье, наслаждение, ревность, жадность, вожделение…

Она сошла на палубу с неба. Нечёткая тёмная тень отделилась от ночного мрака и соскочила откуда-то сверху. Первое, что разобрали моряки, были огромные крылья, наподобие тех, что у летучих мышей, свёрнутые в подобие кокона. Миг — и они распахнулись и истаяли в воздухе, являя экипажу корабля прекрасную девушку, со стройной женственной фигуркой, длинными пышными локонами невероятного красного цвета, чистой золотистой кожей, алыми губами идеальной формы и большими миндалевидными глазами в обрамлении густых бархатных изогнутых ресниц. Красавица будто светилась, давая мужчинам возможность разглядеть её всю в крамешно тьме. Даже от штурвала Кайсару было видно, что у неё хрупкие плечи, тонкая шея, изящные руки, длинные пальцы и стройные ножки. Она была совершенна…

И тут девушка неземным голосом запела красивую песню на неведомом Кайсару языке и вздёрнула руки к небесам. Она закружилась по палубе, словно паря босыми ступнями над грубым деревом. То, что прикрывало её наготу, сложно было назвать одеждой. Это была лиловая ткань, нисколько не маскирующая прелести красавицы, а напротив, выставляющая их с наилучшей стороны. Тотем всё так же нещадно жёг кожу, но Кайсар уж и думать о нём забыл. Отбросил молодой шах и мысли о том, кто эта девушка, зачем она явилась, откуда у неё крылья… Крылья! Осознание накатило на Кайсара: демоница! Оглядел свою команду: все неотрывно следили за ней, заворожённые манящей красавицей. Неземная красота, крылья, способность за одно мгновение приковать к себе взгляд мужчины и затуманить его разум… Суккуб. Демон страсти и похоти в женском обличье. Пленяющая и роковая красота — последнее, что видят в жизни её жертвы.

А между тем море, словно вторя движениям демоницы, заволновалось, забурлило, завертелось. Волны почернели и выросли, вздымаясь к таким же тёмным небесам. Тьма, навеянная дочерью Хаоса, завладела всем вокруг, даже звёзды погасли, не желая быть немыми свидетелями катастрофы, что вот вот оборвёт жизни бравых смельчаков-мореходов.

— Прыгайте за борт! — прозвучал смертный приговор из уст прекраснейшей из человеческих дев, которая человеком не была.

И все матросы, не медля ни секунды, поворачивались к бушующей стихии и бросались навстречу холодным объятиям смерти. Бездна поглощала их по одному, и он, Кайсар, ничего не мог для них сделать: ни остановить силой, но дозваться до сознания, — ибо обольщённый не в силах противиться приказу демона. Но нет, пускай она хоть нападёт на него в боевом обличье, он не сдастся! Это его корабль! Его жизнь! И задаром он её не отдаст даже выходцу из Хаоса!

Вновь схватившись за штурвал, Кайсар, превозмогая усталость и боль, продолжал держать курс. Море кидалось на корабль, заливая палубу и пытаясь перевернуть несчастное судно. Треск досок и канатов смешался с плеском разбивающихся о борт волн. Брызги омыли его лицо, вся одежда уж промокла насквозь, но шах не отпускал руль, укрощая разбушевавшиеся воды и не давая самому себе пойти ко дну.

Вдруг демоница, взлетевшая ввысь, как только весь экипаж, не считая капитана, добровольно расстался с жизнью, оказалась рядом с ним. Настолько близко, что Кайсар мог бы протянуть руку и дотронуться до неё. Боги, в близи она была ещё прекраснее! Изумрудные очи взглянули в глубину его тёплых карих глаз.

— Кто ты? — прохрипел молодой шах, сам не узнавая свой голос. — Зачем ты это сделала?

Он не ожидал, что демоница ответит, но она произнесла, всё так же не отрываясь от его лица:

— Мой долг перед родиной — не пустить ни один разбойничий корабль с востока к нашим берегам.

— Твой долг?

— Да, я — Персия, дочь Хранителя. Дочь великого короля Рагнара, принцесса Веридорская.

Да, Кайсар слышал об этом правителе и уже давно мечтал, подобно ему, объединить несколько враждующих восточных племён. И если он выживет, а он выживет, ибо у него только что появился ещё один стимул жить, да и раньше он умирать не собирался, то непременно сделает это.

— Я клянусь тебе, Персия, что однажды я избавлю твою родину от разбойничьих набегов. Ты — тот самый легендарный страж… что ж, я и до сего дня собирался забрать тебя с собой, и свои планы я всегда претворяю в жизнь, — на одном дыхании выпалил Кайсар и, на прощание одарив принцессу долгим взглядом, бросился к борту. Он понимал, что не может больше удерживать корабль, поэтому и позволил морю сожрать судно.

Персия не ожидала такого манёвра от этого отважного привлекательного мужчины. Она и подлетела к нему, чтобы предложить помощь, но не успела: корсар сгинул в бездонной глубине. Девушка бросилась к борту вслед за ним, наклонилась, но не увидела плывущего мужчину. Только какая-то неясная тень еле заметной рябью пробежала прочь от гибнущего судна. Персия ещё долго кружила над водной гладью, даже несколько раз нырнула, но не было нигде красавца разбойника. Ведь он же точно плыл в Веридор с намерениями поживиться за их счёт! Почему же она, принцесса, до рассвета носилась над местом крушения и всё надеялась высмотреть его, а не найдя, не смогла сдержать одинокой слезы, солёной, совсем как улёгшееся море.

* * *

С тех пор Персия стала летать на ночные «прогулки» без прежнего задора и даже на своё прекрасное отражение в море смотрела без улыбки. Ей пришлось потопить ещё пару судов, и глядя, как они навсегда погружаются в тёмные воды, вспоминала тот день и тот корабль, того необыкновенного смельчака и те его слова. Слова о том, что он заберёт её. Никогда раньше принцесса не представляла себе, что может покинуть Веридор. Чего ради? Здесь были её родные, близкие, друзья и просто знакомые. Те, кто её любил. Значит ли это, что она согласится уплыть в далёкие края, только следуя за любимым и любящим мужчиной?

* * *

Со временем корабли с востока подплывали к границе всё реже и реже, пока не перевелись совсем. Персия, конечно, продолжала хранить безопасность Веридора, но такая необходимость отпала. Зато ребром встал другой вопрос: за кого выдать замуж принцессу?

Нет, от претендентов отбоя не было, только раньше Персия заявляла, что не собирается отказываться от всех прелестей незамужней жизни. Теперь же девушка словно потеряла интерес ко всем этим «прелестям»: Не звучал больше в Веридоре её чарующий голос, не восхищал взор её танец, не озаряла лицо её улыбка. Родители и брат пытались выведать, в чём причина перемены, но принцесса всё молчала и грустила.

Справедливо рассудив, что с хандрой дочери надо бороться веками проверенным способом, да и муж в деле развлечения тоже нужное дополнение, король разослал гонцов по всему миру с известием, что в первый день лета во дворце состоится большой праздник в честь принцессы Веридорской, и претенденты на её руку преподнесут ей дорогие дары. Тот подарок, что затронет сердце Персии и будет для неё желаннее остальных, даст право жениху просить руки красавицы. Рагнар намеренно не уточнил, что воздыхатель получит согласие. Мало ли, вдруг подарок придётся дочке по вкусу, а вот дарящий — нет. Королева с ироничной полуулыбкой наблюдала за хитростью мужа. Веридора не любила недомолвок и обмана, но уж кому как не матери было известно, что поразивший её дочку своим подарком не может не поразить сам, ибо для этого надо разгадать тайну души принцессы. Персия только равнодушно пожала плечами, выслушав идею отца. Она была уверена, что даже самый щедрый дар не сможет заставить её сердце биться быстрее.

* * *

И вот настал первый день лета. Толпы женихов, совсем юных и уже в почтенном возрасте, красивых и не очень, из Веридора и из дальних краёв, крестьяне и лорды земли, хозяева и слуги, стекались к столице, ревностно оберегая свои дары. Вся королевская семья величественно восседала в тронном зале и с благосклонной улыбкой приветствовала каждого жениха. Чего только не было среди подарков! Больше всего, конечно же, золота и драгоценных камней. В солнечном свете сверкали металлы, алмазы, рубины, сапфиры, бриллианты, яхонты, аметисты, но чаще всего глаз услаждал изумруд — комплимент редкому цвету глаз принцессы. В достатке были и заграничные дары вроде живых камней, диковинных говорящих животных, уникальных рабов, магических артефактов и различных сывороток для поддержания молодости и красоты. Однако все подарки удостаивались лишь благодарственного кивка Персии.

Спустя три часа сплошных подарков грянули трубы, предвещая появление высокого гостя. Персиваль, сидевший по соседству с отцом, даже подобрался, королевская чета тоже заинтересованно взирала на дверной проём. Только Персия не оживилась. Однако, вопреки ожиданиям, вместо жениха в тронный зал прошествовали две вереницы стражей-мавров невероятного роста, в белоснежных одеждах и с длинными кривыми саблями, и синхронно упали на одно колено, почтительно склонив головы и образуя живой коридор. Среди восточных гостей, а таковые тоже имелись, в частности шахи отдельных племён, наслышанные о красе принцессы и пожелавшие попытать счастья, прокатился взволнованный шепоток:

— Сам Великий султан! Сам шах Крайнего Порсула! Владыка приморских земель!

Заинтригованный король подозвал к себе своего давнего знакомого с Востока, с которым Веридору повезло не сталкиваться в военном плане и от которого он, собственно, и получал известия о делах за морем, — шаха Хосрова и его совсем ещё юного сына, шахзадэ Рустама, которому также, как и многим присутствующим, не повезло угодить в сети принцессы и разорить казну отца на щедрый подарок.

— Кто это почтил нас своим присутствием? — пользуясь тем, что сам новоявленный жених ещё неспешно шествовал по коридорам дворца, как и предписано восточным этикетом, спросил Рагнар.

— О великий король! — да-да, Восток есть Восток, даже давние друзья не пренебрегают церемониями, тем более такие высокопоставленные лица. — На благословенную землю вашего государства ступила нога достойнейшего из сынов Востока. Да позволено мне будет заверить Ваше Величество, что пред ваши грозные очи всего через несколько мигов предстанет величайший и отважнейший из шахов Порсула, молодой правитель, которому уже в его юные года Всевышний послал сил и мудрости добиться большего, чем все славные предки вашего покорного слуги. Шах Кайсар — да продлит Властелин семи небес его дни на земле! — подчинил себе все побережные территории и объявил себя великим султаном Крайнего Порсула и, если будет на то воля Всевышнего, ему суждено в недалёком счастливом будущем стать шахин-шахом, то есть шахом всех шахов и великим султаном всего Порсула.

Подобная характеристика способствовала привлечению внимания к экзотическому гостю, который наконец чинно вплыл в тронный зал. Запоздало в голове Рагнара мелькнула мысль, что этот живой коридор растянулся по всему дворцу. Это что за оккупация, к демонам!.. Вид самого грозы Востока заставил проглотить все возмущение. Он сиял! В буквальном смысле: наряд из золотой парчи, платиновые украшения с вкрапленными изумрудами. Прямой сильный взгляд, заставляющий что глубоко в груди ёкнуть, мог принадлежать только правителю. Рагнар ещё не знал его, но видел, что этот молодой шах пришёл за его дочерью и проигрывать не намерен. Также король Веридора, повидавший немало восточных вождей, прибывающих с угрозой войны и с требованием платить дань, мог с уверенностью сказать, что в этом гораздо больше воли и внутренней силы. Если кому-нибудь и суждено объединить весь Восток, то только ему.

Статный молодой человек, с тёмно-каштановыми волнами и шоколадной кожей, низко поклонился каждому члену королевской семьи отдельно:

— Приветствую великого короля Веридора, да озарит милость Всевышнего ваши земли, и его супругу, да подарят вам небеса неувядающую красоту и молодость. Будь благословен Богами ваш сын, унаследовавший родительскую силу и мудрость. Позволено ли мне будет обратиться к прекрасной принцессе и преподнести ей свои скромные дары?

«Боги, и этот весь этот церемониальный восточный бред разводит!» — возвёл очи горе Рагнар, не забыв величественно кивнуть. Веридора же внимательно разглядывала молодого шаха, уже повернувшегося к Персии. Дочь даже ради приличия не взглянула на него, а вот он прожигал её таким взглядом, что королева даже заподозрила в его предках огненных демонов. «Его зовут грозой Востока, — думала Веридора. — Что ж, полагаю, дочке-демонессе в женихи демон во плоти как раз годится». Персиваль, увидав шаха Кайсара, напрочь забыл о «смотринах» для сестры. Да какое замужество, если прямо здесь, перед ними стоит тот, на кого, как гласит молва, не действуют никакие чары! Секрет его надо выведать, а потом уж и окольцевать пытаться!

— Персия… — позвал грустящую принцессу Кайсар. — Взгляни же на меня.

Устало откинув со лба красный локон, девушка направила на него пронзительный взгляд изумрудных глаз… в которых в следующую секунду мелькнуло узнавание. Алые губы приоткрылись в немом удивлении, принцесса тут же расправила плечи и подалась вперёд, от волнения задышав глубже и чаще, что не укрылось от её семьи.

— Я переплыл моря, чтобы сказать тебе, что исполнил свою клятву: все шахи прибрежного Порсула склонились передо мной и боле ни один корабль корсаров не нападёт на Веридор. Это — мой первый дар, моё государство. Оно ещё не встало на ноги окончательно, но дай только срок, и Великого султана будут почитать так же, как и короля Веридора. Второй мой дар тебе, принцесса, — это моя любовь, истинная, а не та, что навеяна тобой многим женихам. Твоя демоническая сила не подействовала на меня, иначе бы я по твоему приказу давно лежал бы на дне морском. Но с той самой ночи, как ты потопила мой корабль, моё сердце больше не принадлежит мне. Я вспоминал о тебе каждый день и подгонял себя на пути к цели, к объединению племён, чтобы иметь право просить руки принцессы могущественнейшего королевства. И наконец, третий дар тебе, Персия, моя повелительница… — выдержав паузу и вдоволь насладившись её нетерпением и выражением зарождающегося счастья, закончил, — это я сам. Если ты примешь моё предложение и согласишься стать моей женой, я пройду с тобой обряд объединения судеб, — в стане Востока поднялся неодобрительный ропот, и Кайсару пришлось умолкнуть и подождать, пока его соотечественники угомонятся. — На моей земле веруют во Всевышнего Властелина семи небес, и Он допускает многоженство. По традиции шах не может иметь менее двух жён. Гарем, во главе которого стоит первая (старшая) жена, также является обязательным дополнением к статусу. Считается, что так шах доказывает свою состоятельность как мужчина и что так Всевышний посылает больше детей в правящую семью и не даёт династии прерваться. Подозреваю, что именно из-за этих обычаев мы так и расплодились, — очередной возмущённый гул сгрудившихся в одном углу шахов, нисколько не смутивший Кайсара. — Так вот, я официально заявляю, что ты, Персия, будешь моей единственной женой, и ни одну из дочерей Востока, — многочисленный взгляд на негодующих, — я не возьму ни ещё одной женой, ни наложницей, будь она хоть шахзадэ.

«Вот это сильно… — изумился про себя Рагнар, правда, виду не подал. — Это ж тебе все тридцать три удовольствия разом: и тебе недовольство знати, и тебе несоблюдение древнейших традиций, и тебе ревность на что-то надеющихся девиц и их родни. Достойный правитель. Хоть и не собирался немедленно дочку отдавать… но этот явно прибыл забрать свою любовь. Что ж, если Персия согласна, так и быть, увезёт он с собой жену».

Ответ Персии был написан на её лице, в блестящих от слёз счастья глазах. В который раз за этот день плюнув на этикет, принцесса соскочила со своего небольшого трона и кинулась к Кайсару. Молодой шах ловко поймал её в свои объятия и, наклонившись, прошептал в самое ухо:

— Я люблю тебя, Персия, дочь Хранителя. Согласна ли ты стать моей?

— Да! Да! Да… — лихорадочно затараторила девушка, обвивая руками шею, дотрагиваясь до его скул, зарываясь пальцами в каштановые локоны, боясь моргнуть, таким нереальным он казался. Но он не растаял, Кайсар был реальным, и он действительно покорил половину Востока ради неё и приплыл из-за морей, чтобы бросить к её ногам свою страну, свою сердце и самого себя.

* * *

В тот же вечер обряд объединения судеб связал молодожёнов до того, пока один из них не отправится в царство мёртвых. Вернее сказать, обязательства накладывались только на Кайсара, Персия же, как демонесса, во-первых, однозначно прожила бы дольше мужа, а во-вторых, не подвергалась ограничениям людских обрядов. Обо всём этом её просветил в укромном уголке сада Йездигерд, старший брат Кайсара и просто премерзкий тип. Его слова так и сочились ядом и завистью к прославившемуся и возвысившемуся брату, а недвусмысленные намёки призывали Персию воспользоваться всеми преимуществами её положения. Стоит ли говорить, что сиятельный лик шаха изведал на себе физическую силу демонессы?

Свадьбу было решено сыграть в Порсуле, и спустя неделю деловых переговоров и торговых соглашений корабль с высокими гостями отбыл за моря. На борту вместе с молодыми был Йездигерд, с толстенным слоем пудры на щеке и со слегка покорёженной скулой, почтенный Хосров с сыном Рустамом, который всё вздыхал, глядя на Персию, хотя она вроде для него не танцевала, шахом пустынь Бахрамом, тоже немолодым дородным мужчиной, и с диковатого вида высоченным детиной, шахом Шапуром.

Встречала их на восточном берегу свита Кайсара, а вместе с ней и симпатичный смуглый брюнет с удивительными янтарными глазами, выглядевший лет на двадцать, не боле. Муж представил его как шаха Ардешира, своего лучшего друга. Игривый юноша завораживал своим обаянием и вызвал улыбку на губах Персии, пару раз подмигнув ей. Ему же была доверена подготовка к свадьбе, чем он добросовестно и занимался, пока Кайсар возил свою молодую «по законам Востока пока ещё не супругу» по всему Порсулу и рассказывал множество местных легенд об этом волшебном крае.

На пир в честь бракосочетания Кайсара и Персии прибыли все шахи Порсула. Множество взглядов было направлено на Великого султана: и одобрительные, и холодные, и яростные. Но Кайсар ничего не замечал. Он был просто счастлив в тот незабываемый день.

Как гласит одна из древнейших порсульских пословиц, имей верных друзей, чтобы в минуты, когда ты ослеплён счастьем, они отводили от тебя несчастья…

* * *

На рассвете после брачной ночи Кайсар и Персия лежали, обнявшись, и любовались розовеющим на горизонте небом. Вдруг глаза принцессы скользнули по ноге мужа и зацепились за татуировку, чёрной змеёй обвивающую его лодыжку. И всё бы ничего, она уже видела у нескольких местных такие же чёрные «узоры», только вот больно реалистично смотрелась гадюка. Проследив за её взглядом и поняв её замешательство, молодой шах улыбнулся и шёпотом поведал жене секрет своей защиты от магии. В пятнадцать лет его в первый раз пытались отравить, и тогда он обзавёлся тотемом — магическим «другом», ставшим с ним одним целым и передавшим ему часть своих способностей. Тотемом Кайсара была змея. С её помощью он чуял яды, обрёл магическое зрение и наносил быстрые сокрушительные удары что заклятиями, что простым оружием. Также змея хранила его от магических атак.

— Тогда во время шторма, — рассказывал Кайсар, — я призвал свой тотем. Я могу приказать змее «вырасти» из моей татуировки или сам обратиться ей. Я выбрал второй вариант и уплыл у берегу. Да-да, мой тотем не только умеет плавать, но и отличается выносливостью. Кстати, он же предупредил меня о твоем магическом воздействии и поспособствовал сохранению моей жизни.

— А как ты получил тотем? — заинтересованно спросила Персия.

— Этот ритуал под силу провести только чернокнижнику. Он чертит пентаграмму и призывает из-за Граней Силу. Я точно не знаю, что там и зачем, только могу сказать, что из сероватого тумана к тебе выходит животное, наиболее подходящее именно тебе, забирается на тебя и чёрной татуировкой остаётся на твоём теле. Понятия не имею, от чего зависит выбор животного и по какому принципу оно выбирает место, где обосноваться. Только Сила и чернокнижники ведают, — пафосно и торжественно заключил Кайсар, еле-еле сдерживая смех.

— И какой такой чернокнижник подобрал тебе тотем?

— Ардешир.

Помяни чернокнижника, он тут как тут. Не успело солнце показаться из-за моря, как в спальню к молодым самым беспардонным образом через окно ввалился друг жениха, причём приземлился не куда-нибудь, а ровнёхонько на кровать, между мужем и женой.

— Извиняюсь, что разделяю вас на вашем брачном ложе, — с привычной язвительностью и без капли сожаления начал Ардешир, — но предупредить я обязан. Сейчас вам принесут вина для «подкрепления сил после долгой изматывающей ночи».

На удивлённый взгляд Персии Кайсар лаконично объяснил:

— Обычай.

— Да, типа задел на продолжение плодотворной ночи и перетекание этой самой ночи в утро и день, — весело подмигнул ей друг так, что невеста зарделась, как маков цвет. — Так вот, я тут подслушал пару-тройку разговоров и выяснил, что вас, голуби мои, намереваются этим самым вином отправить в царство мёртвых. Нет-нет, не отравить. Все прекрасно знают, Кайсар, что яды для тебя что вода ключевая. В бутылку подмешали зелье вечного сна.

— Что? — от негодования шах даже вскочил из-под одеяла, чем вызвал новый приступ смущения у Персии.

— Даже не думал, что демоница страсти и похоти может быть такой стыдливой! Прелесть какая! — воскликнул Ардешир, снова игриво подмигивая.

— Ещё раз стрельнёшь в неё глазами, глаз не досчитаешься, — ровным голосом сообщил Кайсар другу.

— Ой, ревнивый муж! — не впечатлился тот. — Ты лучше думай о том, что с заговором делать.

В эту самую минуту в дверь робко постучали, и молоденькая служанка-мавританка проскочила в спальню, прижимая к груди большую тяжёлую бутылку и два кубка. Узрев картину «Невеста и друг жениха в постели, а сам жених нагой стоит над ними», несчастная девушка шумно всхлипнула и замерла, как громом поражённая.

— Не видишь что ли, господа развлекаются! — не мог не вставить свои пять копеек Ардешир. — Долго с «поднятием сил» идёшь, уж и меня как подкрепление позвали…

Служанка выпустила кубки, и те со звоном покатились по полу, но вино удержала.

— Вон! — как рявкнет Кайсар, что мавританка, подскочив, унеслась прочь, да и Персия чуть не сиганула из кровати вслед за ней как была, в неглиже.

— И бутылку прихватила, ушлая девица, — оставил за собой последнее слово Ардешир.

Далее друг подробно излагал своему султану и его новоиспечённой жене имена заговорщиков и их мотивы. Как и следовало ожидать, во главе покушения стоял Йездигерд, так и не смирившийся с превосходством брата. В рядах его сообщников оказались шах Бахрам, возмущённый тем, как Кайсар одним поступком попрал все негласные законы Востока (а ведь у него три дочери, две сестры и племянница уже в султанский гарем намылились и вещички собрали!), и шах Хосров, готовящий место шахиншаха для своего обожаемого сыночка. Шах Шапур от участия в заговоре, а именно от вкладывания средств в покупку редкого зелья, отказался, то ли из преданности Кайсару, то ли из алчности. На вопрос о том, приложил ли к этому делу руку шахзадэ Рустам, Ардешир дал однозначный отрицательный ответ, и, как бы Кайсару ни хотелось причислить обожателя своей жены к заговорщикам и подписать ему смертный приговор, он поступил справедливо.

Все готовящие покушение на султана и его жену были казнены согласно старинному праву «зуб за зуб»: им преподнесли сильнодействующий яд, медленно и мучительно уносящий жизнь. Узнав о преступлении отца, шахзадэ Рустам разыскал то самое предназначающееся для правящей четы вино и, не выдержав покрывшего весь род позора, а может и не оправившись от душевной раны и неразделённой любви, один выпил всю бутылку. Следующий рассвет его юные очи так и не увидели, закрывшись навсегда глубокой ночью.

* * *

В тот же день Кайсар, Ардешир и Персия решили, что пришло время объединить весь Порсул под властью великого султана, ведь ничто не мешало какому-нибудь ловкачу встать во главе разрозненных племён и направит все силы против них.

И вот великий султан Крайнего Порсула созвал к себе всех шахов Востока. Стоило последнему из них усесться на ломящийся от яств стол, как в огромный зал вступила неземная красавица. Она вышла в центр и бросилась в пляс. Под высокими сводами раздался дивный голос, поющий на неведомом языке о чём-то прекрасном и возвышенном. Позабыв обо всём, шахи вперились глазами в танцовщицу и жадно ловили каждый звук её песни. С последним взмахом рук и оборотом все присутствующие, кроме Кайсара и Ардешира, были покорны воле Персии, дочери Хранителя. А пожелала она, чтобы все до единого шахи принесли родовую клятву верности на крови её мужу, а персонально с шаха Шапура взяла неприложный обед не разворовывать казну, ибо в этом деле у пронырливого и с виду не обремененного интеллектом шаха не было равных.

Так, под одобрительные кивки Мрачного и Единого, Порсулом твёрдой рукой стал править шах всех шахов, Великий султан Кайсар, бок о бок со своей любимой женой Персией и лучшим другом-чернокнижником Ардеширом.

* * *

Вот уже десять лет Персия не пела, не танцевала и не улыбалась. Тело Кайсара уже давно предали огню, и боль потери от времени притупилась, но не исчезла. Они прожили долгую счастливую жизнь вместе, и их сын Дарий вот уже не первый год правит страной, проводя реформы и укрепляя власть султана. А она совсем отошла от дел и коротала дни, роняя солёные слёзы в такое же солёное море.

В один из уединённых вечеров Персия сидела на берегу, купаясь у закатных лучах. Она привыкла к полному одиночеству. Кому есть дело до безутешной вдовы, когда у правителя за столько лет и при таком внушительном гареме до сих пор не родился наследник? Тем сильнее было удивление Персии, когда рядом с ней опустился… Ардешир. Чернокнижник благодаря своей неведомой тёмной силе всё так же выглядел не старше двадцати. Как и она, демонесса, была всё так же юна и прекрасна, только в глазах плескалось куда больше тоски. У неё не было сил приветствовать его, да это и не было нужно. Ардешир никогда не признавал все церемонии, столь любимые шахами, так что Персия всерьёз подозревала его в невосточных корнях.

— Он бы не хотел, чтобы ты заживо хоронила себя, — негромко проговорил мужчина, обводя взглядом безупречную фигурку и милое лицо, на которые так и не легла печать времени. — Кайсар был бы рад, если бы ты и дальше жила.

— Как я могу жить дальше, Ардешир? — сдавленно спросила Персия. — Для кого мне жить? Сын уже давно не нуждается во мне, он сам уже дед. Да и не до меня ему, с наследником надо что-то думать, дочку ведь не посадишь на престол. Что же мне остаётся? Я одна, Ардешир, и нет любимого человека, для которого я бы жила.

— А ты живи не для кого-то, а для себя. Если не видишь вокруг любимого человека, найди любящего. Просто позволь себя любить.

— Позволить любить? — горько усмехнулась красавица. — Знаешь, Ардешир, в юности, ещё в Веридоре, я думала, что моя сила — это счастье. Подумать только, любой мужчина будет у моих ног! Только теперь я понимаю, что демоническая магия — это проклятие, потому что любой будет с первого взгляда любить меня только из-за неё. Это всё обман. Наваждение. Ненастоящее. Я же узнала истинную любовь и не желаю пародии на это чувство.

— Демоницу страсти и похоти будут любить все, кроме защищённых от её чар тотемами и… — большая горячая рука накрыла её узкую холодную ладошку, — чернокнижников.

Персия вздрогнула и вскинула на него изумлённые изумрудные глаза.

— Только не обманывай, что не знала, что я нечувствителен у твоей демонической магии… Но не к чарам твоей красоты. Смешно, конечно, но я, великий чернокнижник, подобно тем сотням мальчишек, беззащитных против них, попал под их действие, лишь раз взглянув на тебя. Да, Перси, я мечтал о тебе с того самого мига, как увидел сходящей на восточный берег под руку со своим мужем… с моим лучим другом. Мне стыдно признаться, но все шестьдесят лет, что вы прожили с Кайсаром в мире и согласии, я смотрел на вас и думал, что рано или поздно он уйдёт. Кайсар был человеком. Бесспорно, очень сильным и, возможно, самым могучим на свете, но всё же человеком, и срок ему был отмерен человеческий. Нам же, Перси, ещё топтать землю под этим небом не меньше трёхсот лет. Как думаешь, сколько мне?

— Д-двадцать… — запинаясь, пробормотала Персия, и только потом поняла, какую глупость сморозила.

— Мне «двадцать» уже последние сто сорок лет, — усмехнулся Ардешир. — Да, Перси, мне сто шестьдесят, и некоторые чернокнижники доживают до пятисот, так и не постарев. Так что можешь быть уверена, я не оставлю тебя горевать обо мне.

Мужчина, незаметно придвинувшийся вплотную к ней во время разговора, обнял её за плечи и прижался лбом к её лбу.

— Кайсар преподнёс тебе три дара, — совсем тихо заговорил он. — Я не могу предложить тебе государство или даже половину, но остальные два при мне: я сам и истинная любовь. Прими мои дары, Персия, принцесса Веридорская, дочь Хранителя.

Долгий нежный поцелуй ознаменовал согласие Персии и породил в её груди тёплую, ещё совсем маленькую искорку, которой только предстояло разгореться в сильную пламенную любовь…

* * *

С тех пор в гаремах правителей Порсула появляются прекрасные девы, изящнее и чувственнее которых не найти на всём свете. Они поют чарующие песни на известном лишь им одним языке и завораживают пленительными танцами. Мало кто мог противиться магии манящих красавиц, способных забрать сердце мужчины, взглянув на него один-единственный раз.

Древняя легенда гласит, что один из потомков Дочери Хранителя, в отрепье и без гроша в кармане, позабыв данное Всевышним имя и назвавшись Скоморохом, вернётся в Веридор и обретёт там своё счастье, а его дитя унаследует от Персии магию обольщения…

 

Глава 7

О соглядатаях, соратниках и любовниках

К удивлению Эзраэля, брат повел его вовсе не к тайному подземелью, а к гостевому крылу. По пути им попалось от силы несколько слуг, но и на тех Ад насылал отвод глаз. Принц никак не мог взять в толк, какого демона они прячутся в собственном дворце, но доверился своему проводнику. Стоило молодым людям подняться на третий этаж, где расположилась Светлейшая со всей ее свитой, как Ад повернулся к брату и заговорщически зашептал:

— Я сейчас окутаю нас пологом тишины и невидимости. Есть одно но: мне это заклинание дается очень тяжело, и откат я получаю в тот же миг в полной мере.

— Короче, слепнешь и глохнешь, — мрачно заключил демон.

— Вот именно, — кивнул бастард. — Поэтому ты будешь меня вести. Нам надо попасть в личные покои Светлейшей. Скорее всего там будет часть её свиты. Хорошо бы разглядеть их и понять, что у них за Дары. Еще надо проверить книги во всех комнатах, запомнить названия и, если будут, заложенные страницы или помеченные главы.

— Выясняем планы Светлейшей, — понимающе покивал Эзраэль.

— Именно, — и Ад, прикрыв глаза, начал шептать заклинание.

Рай не мог сдержать высокомерной улыбки. До того как папа выжег из него магию, такие заклинания он щелкал как орешки. Одержимый принц колдовал искусно, не произнося ни звука и не делая пассов руками, что давало колоссальное преимущество, не давая противнику времени осознать, каким заклинанием его атакуют. Эзраэль молниеносно создавал сразу два разных сложнейших плетения на обоих руках, мог призвать сразу две стихии и, сливая их силы воедино, пробивал любые щиты. И все это он проделывал, не меряя лихорадочно свой магический резерв, ибо он был настолько велик, что, казалось, исчерпать его невозможно… И весь его огромный резерв и выдающиеся способности папа выжег одной рукой за пять минут. Самые тяжелые и горькие пять минут в их жизни.

Спустя полчаса кропотливой работы и медленного пошагового сплетения энергетических потоков щит наконец был готов. Эзраэль, и не подозревавший, что на такое незатратное заклинание, которое у него всегда выскакивало как по наитию, можно убить столько времени и сил, изумленно смотрел на брата. По лицу Ада градом катился пот, тяжелое дыхание сбилось, руки мелко подрагивали. Когда же юноша открыл глаза, принц невольно вздрогнул: ангельские небесные глаза Ада выцвели и, казалось, радужка слилась с белками, даже черный зрачок как будто заволокло блеклой пеленой.

— Что, красавец? — тихо ухмыльнулся Ад, и Рай догадался, что брат шепчет, потому что не слышит свой голос и не хочет кричать, несмотря на полог тишины. — Ну, веди.

Эзраэль никогда не представлял, как будет вести себя, если вдруг в одночасье ослепнет и оглохнет, но, наверное, его бы сковала паника. Ад же держался с завидным спокойствием, словно был лишен и слуха, и зрения с первого дня жизни. Ведя брата вдоль по коридору, Рай поймал себя на мысли, что ради конспирации или даже сохранения мира не согласился бы не видеть и не слышать, пусть всего несколько минут. А ведь если бы с ними была его Конни, Аду бы не пришлось так изматывать себя. Однако надеяться на мага-недоучку тоже никуда не годится. Пускай сначала нормально всему выучится, а не путем сомнительных экспериментов с попаданием в шаланды в неглиже прямо на спящего на сене незакомого мужика.

В гостиной Светлейшей обнаружилось пять субъектов престранного вида, с головой нырнувший каждый в свою работу. Первый олицетворял собой саму древность, никак чье-то пожелание в стиле Порсула, вроде «да ниспошлет Властелин семи небес вам долголетие черепахи», отразилось на этом несчастном в буквальном смысле. Рай еще никогда не видел такого сухого морщинистого тела, такого ветхого, что, казалось, старикашка вот-вот рассыпется костьми, обтянутыми кожей. И этот дедок ворожил над каким-то гребнем с изумрудами, окуная его в мутную, бурлящую воду и поминутно бросая в котелок щепотки порошков или измельченные травы вперемешку с толчеными бобами экзотического вида. И во время всего этого действа выцветшие от времени глаза старичка жадно вбирали плоды его усилий, а беззубый впалый рот кривился в победной жутковатой усмешке. «Артефактор,» — поставил неутешительный диагноз принц и перешел к следующему слуге Светлейшей. Этот, напротив, был молод и полон сил, с румянцем во всю щеку и плечами шириной в два дверных проема. Этот развлекался тем, что устроил на импровизированном «стадионе» бой стихий, разделив их на команды по двое. Пока вода и земля пытались затушить огонь, ветер раздувал своего союзника. «Стихийник, судя по степени тренированности — боевой маг,» — заключил Рай. Третий оказался чопорным мрачным худощавым мужчиной средних лет и премерзкой физиономией. Он сидел на диване, прямой, как палка, и непрестанно бурчал что-то себе под нос, держа у самых губ что-то зажатое в узловатом кулаке и посверкивающее сквозь сжатые пальцы каким-то синим камнем, скорее всего сапфиром. Приблизившись, принц разобрал слова проклятия высшего уровня и даже запомнил несколько слов (что странно, проклятье явно было не смертельное, такого Рай никогда не слышал). Потеряв интерес к проклятийнику, демон обернулся к неряшливого вида парню с трехдневной щетиной и растрепанными сальными патлами. Однако не это было самым интересным в его облике. На длинном крючковатом пальце чернела татуировка ведьмака, и этим самым пальцем парень водил по странице книги. Заглянув в неё, Рай не поверил своим глазам: призыв демона!

Пятого принц рассмотреть не успел: Ад лихорадочно схватился за его предплечье, и Рай увидел, как энергетические потоки в пологи начинают истончаться. Боги, брат еще и сил немеренно гробит, чтобы удержать плетение. Знал бы, быстрее рассматривал! А между тем до дверей в коридор он уже добраться не успевали. За оставшиеся три секунды невидимости и тишины вокруг них принц успел только схватить в охапку брата и заскочить в спальню Светлейшей. То, что дверь была не заперта, а также факт пребывания Содэ на торжественном обеде, который, судя о всему, был в самом разгаре, позволяло надеяться, что внутри никого не окажется… но нет, спальня была не пуста. Более того, там был не кто-то, а именно Светлейшая, и не одна, а с мужчиной. Начинающий прозревать Ад несколько секунд непонимающе таращился на занавешенную полупрозрачным воздушным белым балдахином постель, в которой официально признанная Отче святая придавалась греху.

— Ты че стоишь, глазами лупаешь? — прошипел ему на ухо Рай и, схватив брата за плечо, вмиг спикировал на пол и втащил вслед за собой под кровать.

Ложе содрагалось от страсти любовников. Если бы Рай не знал, что там происходит, решил бы, над ним резвятся два носорога. Кровать угрожающе скрипела и прогибалась, что оценивающе взирающий прямо перед собой принц гадал, когда она наконец обвалится. У него даже мысли не возникло, что их могут найти — их однозначно скорее раздавят! Тут Эзраэль почувствовал, как брат уткнулся лицом в его плечо и беззвучно содрогается. Поначалу демон даже подумал, что Ад плачет, но нет, он задыхался от смеха и еле-еле сдерживался от того, чтобы не расхохотаться в голос.

— Сдурел?

— Рай… — чуть слышно отвечал бастард. — Мы ж как эти… как дети малые, которые подглядывают за родителями ночью…

— Умолкни, — оборвал Ада гнев брата, и он не успел досказать, что в детстве они с Кондой так часто прятались в комнате Алис, а по утрам, когда удавалось сбежать от нянек, играли в «отца и его фаворитку». Однажды их застал дядя Джанго, но ругаться не стал, только сказал, что Синдбад умненький не по годам, раз догадался, что не надо так играть с сестренкой на глазах у отца.

Влюбленные, как водится, часов не наблюдали, зато случайные свидетели их бурных отношений считали секунды до окончания этого нецеломуденного свидания. Наконец жалобный скрип кровати сменился тяжелым быстрым дыханием, причем у Рая мелькнула неуместная мысль, что эти люди должны очень сильно любить друг друга, раз они дышат в унисон.

— Ты полог ставил? — раздался тихий вопрос Содэ, и Ад, неоднократно слышавший голос Светлейшей, подумал, что никогда и ни к кому она не обращалась с такой нежностью.

Ответом ей было самодовольное хмыканье.

— Милый! — возмутилась Светлейшая.

— Никто из твоих псов не посмел бы войти, к тому же никому даже в голову не придет, что мы здесь, — меланхолично заметил… голос Кандора?!

— А если бы все-таки…

— Этот смертник не вышел бы отсюда. Помнится, тебя никогда не смущали трупы и кровь.

— Не рядом с тобой…

Дальше пошел второй акт постельного балета… Ад пытался переварить факт, что это отец там, со Светлейшей… А как же мама? Более приземленный Рай в это время молился на кровать и на того плотника, что сколотил её с дюжим усердием и на совесть.

— Дорогой… дорогой, нам пора!

— Еще раз… — выдохнул… о Боги, мерзость-то какая, папа!

— Нет, постой… ты так и не ответил мне насчет наследника.

— Что ты хочешь услышать, любовь моя? — вздохнул мужчина, явно недовольный, что его любимую в постели волнуют какие-то другие мысли, кроме злостной эксплуатации кровати.

— То, что все устроится так, как нам надо. Любимый, но почему ты против?

— А почему ты не можешь растлевать меня, предварительно не связав брачными узами. Поверь, родная, я согласен на любые другие цепи, но эти…

— Потому что моему отцу нужен союз с Веридором, — похоже, Содэ начала терять терпение. — И потому что он уже давно мечтает избавиться от тебя. Да что я тебе рассказываю, сам не хуже меня знаешь!

— То есть так ты хочешь спасти меня?

— Да, демон тебя побери!

— О, Светлейшая, какие неподобающие речи для святой! — наигранно возмутился мужчина.

— Сказал человек, уже в третий раз задирающий мой подол!

— Вы имеете что-то против, о самая чистая и благочестивая дочь Единого?

… Третий акт постельного балета…

— И все же мы не договорили, — снова начала Светлейшая.

— Любовь моя, вот сейчас нам и вправду пора.

— Ты что, специально… Ах ты…!

— Да ты вроде сама была всецело за.

— Милый, ну не уходи от разговора! — Содэ явно была обижена. — Чем тебе не нравится моя задумка? Я понимаю, раньше, пока мы не объяснились, ты ершился, да и я, может, пару раз в запале бросила тебе несколько неприятных слов, но это же не повод…

— Не в этом дело, — прервал её мужчина. — Я никогда не подставлю брата.

— Кто тебе дороже: я или брат?!

— Я не буду выбирать между вами, — категорично отрезал мужчина, и братья с болью узнали интонации Жестокого короля, такие родные, знакомые с детства. Как же так, отец? Ради кого ты пошел на это, папа? Ради спасения Веридора от Священного похода, ради семьи, ради союза с Отче, направленного против Сараты и Порсула?

— Хорошо… — прошипела Содэ. — Все равно будет по-моему.

— Не надо, прошу. Неужели тебе не хватает просто нашей любви?

— Нет! Не так! Да я чувствую себя хуже, чем та же Алис! Она хоть официальная фаворитка и не прячется с любовникам под пологами, чтобы хоть несколько минут побыть вместе!

— В нашей власти это изменить…

— Нет, мы сделаем так, как я сказала! Наш брак и смерть твоего брата возвысят меня до тебя и наследником станет наш с тобой ребенок.

— Ты забываешь, что есть еще Рай и Ад.

— Ты так говоришь, как будто отдашь престол кому-то из них, а не нашему сыну!

— Нет, конечно, милая. Ну как ты могла подумать, что я буду любить их хотя бы в половину так же, как нашего ребенка…

— Отец не сказал бы так взаправду, — беззвучно зашептал Ад, словно мантру. — Отец так сказал специально, это не правда. Отец нас любит…

Рай скорее почувствовал, чем услышал, что твердил брат. Он не вторил ему. Принц еще не верил в беззаветную любовь папы, но сейчас, в эту самую минуту, он до конца осознал, что хотел, очень хотел бы верить.

— Давай отложим это. В конце концов, это не срочно. Для начала надо разобраться с Саратой, да и Порсул снова темнит. Я прошу тебя, подожди пока, ничего не делай.

— Хорошо, — проскрежетала сквозь зубы Светлейшая.

Любовник Содэ наконец собрался и, встав с кровати, начал натягивать сапоги… Отцовские сапоги, черные, замшевые, его любимые… Светлейшая поспешила вслед за своим возлюбленным, и оба, окутанные пологом невидимости, прошли в гостиную.

Братья выбрались из-под кровати помятые, шокированные, не в силах обсудить услышанное сейчас.

— Пошли, — наконец кивнул на окно Рай.

— Ты чего, собрался в демона обернуться и отнести меня вниз? — удивленно приподнял брови Ад.

— Ага, щас! Я себя в боевой форме еще не научился полностью контролировать. Так полезем, благо лепнинах и карнизах недостатка нет.

— Давай сразу к Конде! — бросил Синдбад в спину уже выбравшемуся наружу брату и влез на подоконник вслед за ним.

 

Глава 8

О неожиданных признаниях, верных подругах и любимых ароматах

Уже прошло, наверное, не меньше двух часов, а Кандида все зачитывалась легендой о Дочери Хранителя. Все же молодец Рагнар, знает, что бы ей понравилось. Особенно принцессе было интересно узнать, какие такие неведанные слова произносила Персия. Сама Конда никогда не пела, хотя классическое образование леди из высшего общества подразумевало и пение. Но отец почему-то категорически отказался нанимать ей учителя, хотя ничего против её занятий по игре на музыкальных инструментах не имел. Такой же неожиданностью было его нежелание обучать дочку пользоваться магией, как только в ней проснулась сила. Много раз Кандида думала об этом и приходила только к тому, что отец, скорее всего, надеялся, что ей не понадобится её дар, но теперь он изменил свое решение, потому что магия понадобится ей… чтобы защитить себя?

Из водоворота мыслей её вырвал непривычный, но невероятно приятный запах. Он походил на благоухание лилии — её любимый аромат. Принцесса давно заметила, что её волосы, какими бы ароматными средствами их не умащали, все равно продолжали пахнуть по-прежнему, головокружительным цветком лилии. Улыбка невольно расцвела на её лице, и девушка огляделась в поисках источника своего любимого аромата. Она ожидала увидеть букет прекрасных цветов, но нет, Лола подкладывала в постель принцессы обычные серые мешочки с пахучими травами. Обычно её ложе благоухало лавандой или ванилью, но сегодня служанка явно решила порадовать свою госпожу.

— Лола! — позвала девушку Конда.

Служанка вздрогнула и рывком обернулась.

— Прости, я напугала тебя?

— Нет, ваше высочество, прошу прощения, — Лола, нервно теребя один из ароматных мешочков, уперла взгляд в носки своих туфель.

— Лола, что-то случилось? Сегодня ты сама не своя, обеспокоенно спросила Кандида.

— Мне с утра нездоровится, госпожа, — пробормотала та.

«Мда, наверное, она действительно больна. Всегда такая улыбчивая и жизнерадостная, и вот такая сейчас,» — подумала принцесса и поспешила отпустить девушку:

— В таком случае можешь идти, сегодня твоя помощь мне больше не понадобится. Я хотела, — принцесса обернулась и, отыскав в шкатулке с драгоценностями какую-то золотую брошку, которую даже не смогла с ходу вспомнить, протянула девушке, — подарить тебе что-то за преданную службу. Вы с Жанет так помогаете мне…

— Ваше высочество… — вдруг всхлипнула Лола. — Ваше высочество, не надо… я не достойна…

— Что ты такое говоришь? Что случилось? Ты разбила что-то? Потеряла украшение? Испортила платье? О Единый, Лола, это же сущие мелочи…

— Нет, — лихорадочно замотала головой служанка и вдруг упала в ноги принцессе. — Простите меня, моя госпожа! Простите, но я не могу вам ничего рассказать… на мне печать…

Печать молчания! Кандида прекрасно знала, что это. Такую отец ставил подданным, которые хранили государственные тайны. Она не давала говорить на определенные темы, а если была выжжена в сознании, то и мельком касаться запрещенных вопросов. В последнем случае печать превращалась в настоящее орудие пыток, и сейчас Конда видела его в действии. По симпатичному личику Лолы пот стекал в три ручья, а пухлые губки кривились от жуткой головной боли, глаза покраснели и начали слезиться, но служанка все равно через силу продолжала:

— Я не могу назвать вам имен… Но знайте, госпожа, вам желают зла по крайней мере два человека. Один хочет вашей смерти, второй — нет… Ваше высочество, клянусь Единым, я никогда не сделаю ничего, что могло бы угрожать вашей жизни, но не только я…

Тут её горло сдавило спазмом, и Лола повалилась бы на пол, не приди ей на помощь принцесса.

— Все-все, хватит, я поняла тебя.

— Меня арестуют? — не спросила, скорее подтвердила служанка.

— Ни в коем случае! Раз я знаю, что ты действуешь не по своей воле, я буду осторожна и попробую выследить того, кто поставил на тебя печать. Я так понимаю, к Жанет мне тоже надо настороженно относиться… Скажи, как тебя заставили? Угрожали? Если тебе тяжело, не говори, — спешно добавила Конда. Хватит с Лолы борьбы с печатью.

— Дорогому мне человеку, — еле слышно прошептала девушка.

Принцессе тут же вспомнилось, что у Лолы никого нет. Она росла в приюте в окрестностях столицы до семи лет, пока Гвейн, самый шустрый и несносный из будущей Черной Тридцатки, не сбежал в очередной раз из дворца и не встретился с ней. Сын короля вознамерился непременно забрать худую чумазую девочку с собой, а свои желания Гвейн исполнял всегда. Два месяца Лола пряталась под кроватью своего нового друга и бегала с ним в пацанской одежде, благо няньки не замечали, что по внутреннему двору носятся не тридцать детей, а тридцать один, да и тёмненькая Лола вполне походила на сына Кандора Х. Раскусил их король, когда однажды позже полуночи заглянул в комнаты к своим мальчикам. Каково же было удивление Его Величества, когда в одной кроватке с Гвейном он нашел второго ребенка, причем не своего. Будущий негласный лидер Тридцатки сразу же заявил, что Лола останется здесь, а если нет, то он сбежит за ней в тот убогий детский дом. Кандор выслушал сына, взял на заметку, что надо бы проверить все приюты, и разрешил девочке остаться, отдав на попечение экономке. Именно Лола стала первой подругой Конды, и само собой решилось, что она станет личной служанкой принцессы. Позже, когда Кандиде исполнилось пятнадцать и одной Лолы стало мало, наняли еще двух девушек, Жанет — потомственную горничную из дома «дорогих кузенов» Монруа, и Карменситу — дочку-бастарда одного из знатных южных аристократов. Не прошло и полугода, как горячая Карменсита сбежала под венец со своим земляком-дворянином и укатила на малую родину, заявив, что её беременность важнее, чем то, то принцесса останется без одной камеристки.

— А брошку все равно возьми, — продолжала Кандида. — Ты моя самая верная подруга, раз призналась, несмотря на страх и печать. Скажи, почему ты сразу не обратилась к моему отцу?

— Страшно, — призналась Лола. — Рассказать я ничего не смогу, а Его Величество подвергать вас опасности не станет, выгонит меня и все. И печать… уже не снять… её выжгли, — снова через силу заговорила девушка. — Для этого нужно согласие… мое… и я согласилась… ради него…

Значит, у Лолы все де есть близкий человек, ради которого она готова пожертвовать собой. Подозревала Конда, к кому Лола неровно дышит, но как бы ей ни хотелось проверить свою догадку, она видела, какую боль причиняет подруге печать, и сдержалась. Только одно уточнила:

— Когда тебе поставили печать?

— Сегодня, — еле-еле выдавила из себя девушка.

«Значит, либо принцесса Холия, либо Светлейшая,» — заключила Кандида, а вслух сказала:

— Можешь идти домой и ничего не бойся.

Лола, наконец успокоившись, с трудом распрямилась, поклонилась и хотела было уйти, как вдруг, словно вспомнив о чем-то, спросила:

— Ваше высочество, могу ли я спросить…

— Конечно, Лола, спрашивай, — ободряюще улыбнулась ей принцесса.

— Вы любите Синдбада?

— Ада? — удивленно приподняла брови Кандида. — Конечно, он же мой брат.

— Нет, — покачала головой служанка. — Я хочу спросить, есть ли человек, которого вы любите… как женщина мужчину?

— Зачем это тебе?

— Просто… — замялась Лола. — Я могла бы позвать его сюда… Может, вы хотите повидаться с ним…

— Нет, Лола, — усмехнулась Конда. В последнее время мужчины ходят ко мне исключительно сами.

— Как будет угодно вашему высочеству, — служанка еще раз сделала книксен и засеменила к двери.

Кандида опустила глаза и увидела, что девушка во время разговора выпустила из рук ароматный мешочек и тот так и остался лежать на полу. Принцесса хотела было окликнуть Лолу, но она уже скрылась за дверями, и Конда решила не тревожить её напрасно. Бедняжке итак досталось!

 

Глава 9

О пользе думанья, бдительности и сообразительности

Только Кандида положила ароматный мешочек в кровать, как раздался настойчивый стук в окно. Девушка даже не удивилась, Ад часто забирался к ней через окно. Однако первым заскочил в открытую принцессой раму вовсе не Синдбад, а Эзраэль… и так и остался сидеть на корточках.

— Рай, ты чего там расселся, уйди с дороги! — крикнул ему с подоконника брат.

— Вы чего так долго? — тут же накинулась с расспросами девушка.

— Да пришлось облазить дворец с противоположной стороны. Кто ж знал, что слуги Светлейшей такие… — начал было Ад и вдруг скривился. — Какого демона?! Рай?!

Принцесса и вскрикнуть не успела, как Синдбад схватил за плечо брата, рванул на себя, и они оба вывались в окно!

— У третьей башни слева от задних ворот! — донеслись до нее слова Ада.

Конда мигом подлетела к окну и выглянула на улицу. Фу, не разбились! Хватило же мозгов с третьего этажа прыгать!

Мимоходом взглянув в зеркало, принцесса увидела, что незамысловатая коса успела растрепаться, и потянулась в верхний ящик туалетного столика за своим любимым гребнем с изумрудами. Но странное дело: гребня там не было! Нет, у принцессы было много других расчесок, но этот был ее любимый! А что подходит для заговора лучше, чем любимая вещь, которой все время пользуются и которую часто носят?

Решив все обсудить с парнями и поспешно расплетя косу, Конда оставила волосы распущенными и бросилась к месту встречи. Во дворце было непривычно безлюдно, что, впрочем, легко объяснялось — торжественный обед и не думал еще оканчиваться. «Бедный дядя Джанго!» — подумала принцесса, в глубине души радуясь, что ей не пришлось составить ему компанию и изображать давнюю подружку леди Холии. С первого взгляда принцессы невзлюбили друг друга, причем не только по политическим причинам. В то время как Сарата сгорала от ревности и зависти, ее соперница мерела ее презрительным взглядом, показывая, что думает обо всех ее потугах удачно выскочить замуж. Казалось, оставь их вдвоем — дело непременно кончится дракой.

Через четверть часа Конда уже догнала братьев. Если Эзраэлю помогла повышенная прочность демонического скелета, к тому же он упал сверху на брата, то Синдбад умудрился вывихнуть себе руку и сильно ушибить ногу, так что теперь хромал к тайной лаборатории, припав к демонову плечу. Рай тащил его, практически не замечая этого, а сам думал об адской сущности внутри себя. Он едва-едва удержал контроль над демоном. Стоило учуять её стократ усиленный сладковатый запах, как реальность перестала существовать. Если бы он тогда хоть чуть-чуть пошевелился, вероятнее всего, Аду бы пришлось второй раз за день становиться невольным свидетелем постельной сцены… Нет! Не думать об этом! Не думать!.. Да как тут не думать, когда она еще и волосы распустила… И ручкой своей изящной за плечо их откидывает и шейку тонкую оголяет… И плечиком хрупким ведет, выбившуюся прядку стряхивая… И смотрит глазами своими огромными, глубокими, каре-зелеными… И губку нижнюю прикусывает, решая спросить или нет… Нет! Не думать!

— Рай! — словно издалека раздался голос Ада. — Я, конечно, соглашусь, что думать не всегда полезно, но в принципе это дело нужное, а сейчас так просто необходимое.

О Боги, он мало того, что думает, так еще и громко думает! Эдак его и дедушка расслышать может!

Вернув на лицо привычное отстраненное выражение, Эзраэль вновь поверулся к сестре и даже смог удержать дыхание в норме. Слава Богам, его Конни — добрая душа — решила помочь ему дотащить брата и встала по другую сторону Ада.

До тайной двери было уже недалеко, так что экзекуция с вправлением руки Эзраэлем и эксперимент с медицинскими способностями Конды не заставил себя долго ждать. Если Рай справился с вывихнутой рукой брата больно, но быстро, то девушка провозилась с ушибом около двадцати минут.

— Ничего, — подбодрил ее Ад. — Хочешь, мы с Раем каждый день будем в окна выходить, чтоб обеспечить тебе больше практики?

— Какого демона ты решил в окно прогуляться? — попыталась изобразить серьезный тон принцесса, но прорывающаяся улыбка портила весь вид.

— Сначала ты скажи, кто тебе так удружил?

— Не понимаю, — покачала головой она.

— Конд, кто эту дрянь у тебя в спальне распылил? Вот ты, Рай, что почуял, когда к ней залез? — так как принц молчал, явно не желая освещать весь спектр своих эмоций в тот момент, продолжать прнлось все так же Аду. — Да захотел он тебя, Конд! И я тоже, как только уловил запах. Возбуждающее это, понимаешь?

— Да ну, у меня волосы так же пахнут, — хмыкнула принцесса.

— Уж всяко не так сильно, — возразил юноша. — Так, ты кого-нибудь ждала.

— Разуй глаза, Ад, — не дал Конде ответить Рай. — По-любому либо ты, либо я зашли бы.

— Ну в общем да, я так часто у тебя шляюсь, что меня сорее всего следовало бы ждать. Ладно, я так понимаю, аромат постельного белья — дело рук служанки.

— Да, — кивнула Кандида. — Лола призналась мне, что два каких-то человека строят против меня козни. Думаю, ни у кого нет вопросов по поводу личностей заговорщиков. Одно я не поняла: Лола сказала, что один и них желает мне смерти, а другой — нет. Тогда что нужно другому?

— Предпочитает обойтись без смертей и просто убирает потенциальных претендентов на престол, — выдал Ад. — Если бы к тебе вошел я и не сообразил, что за дрянь витает в воздухе, а потом это все вскрылось, отец снял бы с меня голову.

— А Конни? Разве это не позор? — вклинился в нить его рассуждений Рай.

— Конда, — раздраженно поправила принцесса. — Нет, в Веридоре связь до брака не возбраняется.

— А на юге так вообще воспевается, — подхватил Ад. — А потом женихам Право Возлюбленного спать не дает и они по всей округе мечутся в поисках потенциальных любовников будущей жены.

Кандида хотела было вставать, что Право Возлюбленного здечь ни при чем и такое поведение свойственно всем женихам, но тут поймала на себе внимательный тяжелый взгляд Эзраэля. Чего это он?

— А вы-то где были и что делали, раз потом пришлось удирать от слуг Светлейшей? — перевела тему Конда, всей душой желая избавиться от сверлящих её чернющих демонических глаз.

Парни рассказали ей все, в том числе и про любовника Светлейшей. Меньше всего они ожидали заявления принцессы:

— Это был не отец. Лорд Див неоднократно говорил, что король, хоть и умный, разговаривая с Содэ, напрочь теряет всякий здравый смысл и не может удержаться от язвительных замечаний. Это раз. А теперь скажите, по каким таким признакам вы решили, что это именно отец?

— По голосу, интонациям и сапогам, — словно своему главнокомандующему отрапортовал принц.

— Вот и скажи, Рай, смог ли ты различить голоса отца и дяди Джанго не далее, как вчера? А ты, Ад, подумай, если бы Рай не лежал под кроватью рядом с тобой, смог бы ты со абсолютной уверенностью сказать, что это не он сейчас со Светлейшей? Или даже не Рай, а любой из Черной Тридцатки.

Братья растерянно переглянулись ничего не ответили.

— С интонациями, думаю, все ясно. А что касается сапог, то я совершенно точно знаю, что такие же сапоги есть у Гвейна, один в один. Эти две пары заказывали у одного сапожника, причем сначала заказывал только Гвейн к свадьбе, а потом отец увидел результат и захотел себе такие же. А Гвейн, чисто теоретически, мог дать их поносить кому-то из товарищей… хотя нет, он их бережет для особых случаев, да и жена бы не была в восторге.

— Неужели Лола такая бережливая? — удивился Эзраэль и получил в ответ не меньше удивления.

— При чем здесь Лола?

— Разве Гвейн не на ней женат?

— Нет, — хором отвечали Ад и Конда.

— Хм, ну, бывает, любовь у людей проходит, — пожал плечами Рай.

— Они любили друг друга?!

— А вы что, не помните?

Принцесса молча помотала головой, а бастард ответил, что тогда у него только начиналась его собственная первая, но далеко не последняя любовь, так что ему было не до чужой.

— Ну, в общем, это не секрет. Да, Лола и Гвейн любили друг друга с детства. Честно, не предполагал, что такое между людьми бывает. Гвейн же считался самым красивым парнем в Академии, любая была бы его, а ему была нужна только Лола. Правда, и она расцвела скоро, даже некоторые придворные дамы требовали, чтобы она и не думала рядом с ними становиться, потому рядом с её Богами данной красотой их наведенный марафет смотрелся откровенно жалко. Да что там говорить, другие дворцовые служанки гнали её ото всюду, такая она была симпатичная. Одна ты, Конни, была ей подруга. Ну, она не очень переживала о завистницах, у неё другие заботы были: на свиданки бегать. Помню, только Гвейну надо было в карауле стоять, он ко мне и просит, чтоб подменил его. Ну а что? Я подменял. А потом наш красавец синяками под глазами от бессонных ночей сверкал. Собственно, на моей памяти Гвейн еще не пошел к папе и не попросил благословения на свадьбу только потому, что Лоле еще полгода до семнадцати было.

— А отец знал, что у них любовь? — спросила Конда.

— Многие догадывались, но точно знал один я. Лола очень просила Гвейна, чтобы до свадьбы никто ни о чем не знал. Не хотела, чтоб её еще больше грязью поливали. Поэтому-то они и гуляли только ночью.

— Непохоже это на Гвейна, — задумчиво протянул Ад. — Чтоб собираться жениться на одной, потом поехать в Порсул, увидать там полуобнаженную тансовщицу и тут же влюбиться, пусть даже Тейша и красавица. Да и Великий султан тогда чересчур быстро согласился отдать единственную дочь Веридору, хотя у нас тогда много спорных вопросов было.

— Думаешь, приворот?

— Поглядеть надо, — пожал плечами Ад. — Тут не все так просто. Дядя Джанго во время принятия посольства спрашивал у меня, не знаю ли я чего о Тейше.

— А ты знаешь? — живо откликнулась Конда.

— Да, — подтвердил юноша. — Вечером расскажу отцу всю правду. вам прямо сейчас скажу, что она мне регулярно заказывает маграстворы.

— Что? — не поняла принцесса.

— Специальные зелья, которые напитывают своим даром, — пояснил Рай. — Если, предположим, такое зелье напитает дядя Джанго своим даром Смерти, то получится смертельный яд без противоядия. А если папа даром Жизни, то получится сыворотка для зачатия.

— Золотая жила! — не удержался от комментария Ад. — От такого средства даже бесплодная родит! В свое время, когда в Сарате на свет один за другим появлялись мертвые наследники, отец сделал такую сыворотку, и верховной ведьме продали её по баснословной цене. Итог: живая здоровая девочка.

— Да уж, осталось только придумать компонент, чтобы зелье обеспечивало мужской пол ребенка, тогда за такое сокровища правители буду по пол царства отдавать, — ухмыльнулась Кандида.

Между тем приближался вечер, и пора было возвращаться к ужину. Высокопоставленные гости уже должны были разойтись по своим комнатам и отдыхать после такого долгого насыщенного торжественного дня, так что можно было рассчитывать на тихий ужин в семейном кругу. По дороге они выяснили, что безумного вида старичок, которого Рай видел в покоях Светлейшей, помешивал странное мутное варево именно гребнем Конды и что призыв, скорее всего, для того, чтобы принц обернулся демоном и король, решив, что сын не контролирует себя, ушлет его в Хаос. Также Конда предположила, что проклятийник мог шептать над копией перстня с сапфиром, который Ад практически никогда не снимал. Юноша зарекся показывать все свои украшения матери-проклятийнице, Конда — предъявить гребень отцу, когда и первый, и второй найдутся, а Рай — что будет обходить все возможные людные детали десятой дорогой, так как на призыв откликается ближайший демон, а таковым должен оказаться лорд Див.

Помяни демона! Когда до задних ворот оставалось каких-то несколько шагов, Рай услышал в своей голове голос дедушки:

— Лолу отравили.

 

Глава 10

О любовном дурмане, женином капкане и заклятом атамане

Кандида умчалась в целительское крыло так быстро, что у Ада невольно мелькнула мысль, что в предках сестренки затесались вампиры. Сам бы он вряд ли бросился к кровати отравленного друга, зная, что его жизни уже ничего не угрожает, тем более если бы ничем не мог помочь.

Рай тоже не побежал вслед за Кондой, но вовсе не потому, что считал это бессмысленным. Одержимый принц неотрывно смотрел на темную фигуру, быстро стремительно направляющуюся к ним. Этот человек по своему обыкновению был закутан в черный плащ, ибо не стоит знаменитейшему разбойнику мира лишний раз светиться, однако демон узнал бы его из тысячи и отчаянно прикладывал все силы, чтобы не кинуться на него.

— Лихой? — удивленно приподнял бровь Ад.

«О да, — злорадно подумал Эзраэль, — Лихой! Собаке собачья кличка!» У Лихого действительно не было имени: он родился бастардом, а в Сарате таких не только не признавали и не крестили, их могли убить без суда и следствия. Север был жесток и, не щадя никого, забирал жизни во славу строгих нравов, поэтому то Отче благополучно закрывал глаза на то, что храмы Мрачного Бога таились там чуть ли не на каждом пустыре. То, что Лихой выживал там двадцать лет, убедительнее всяких слов убеждало, что у него железные нервы, неиссякаемые силы и дьявольский ум. Он ворвался в жизнь Веридорских монархов неожиданно: однажды Кандору Х привели на суд молодого человека, обвиняющегося в поджоге королевских конюшен, а этот наглец заявил, что ему ничего другого не оставалось, дабы предстать пред грозные очи Жестокого короля. Когда же правитель Веридора спросил у него, зачем тот хотел его видеть, молодой человек протянул королю сложенное вчетверо письмо со словами: «Прощальный подарок из прошлого». Весь двор видел, как Его Величество спалил пожелтевшую от времени бумагу, и только лорду Диву удалось распознать иллюзию и то, что под ней скрывалось: Кандор прижал послание к груди и, аккуратно свернув, спрятал поближе к сердцу. Затем под изумленными взглядами высшего общества король обнял поджигателя и во всеуслышание заявил, что это его сын. И тут все разглядели, что они похожи, как две капли воды. Если солдаты Черной Тридцатки просто походили на отца и различались ростом, оттенком темных волос, цветом глаз и смуглостью кожи, то Лихой был абсолютной копией Его Величества. Но кто же мать? Неужто и правда кто-то из враждебной Сараты? Ответ на этот вопрос не удалось вытянуть из Кандора даже самым близким.

Также как и вся Черная Тридцатка, Лихой обучался в Академии, и вот там то и разгорелась их вражда с Эзраэлем. В первый же день совместных занятий они бились насмерть. Очевидцы затруднялись сказать, кто являлся инициатором конфликта, запомнились только брошенные в лицо противника оскорбления. «Ущербный! Будь ты бастардом, отец выбросил бы тебя на улицу сразу же после рождения! Он же тебя видеть не желает! Что, лидером себя здесь возомнил? Да ты никто без своего титула! Отродье Хаоса, которое из жалости отец защищает!» — слышал Одержимый принц каждый раз, стоило ему завидеть Лихого. Именно брат посеял в сердце Рая сомнения в любви папы, от которых он так и не избавился. Надо сказать, демон тоже в долгу никогда не оставался и поминал мать Лихого. И каждый раз они пускали друг в друга заклятия на поражения. Наверное, им бы не удалось доучиться все десять лет и не поубивать друг друга, если бы не Гвейн. Старший из Черной Тридцатки и по характеру дружелюбный, он выступал неким барьером между ними и обеспечивал их мирное сосуществование. Что касается Ада, то Лихой недолюбливал и «изнеженного золотого подхалима», но Синдбад со своей невероятной дипломатичностью и неконфликтностью умудрялся не нарваться с братом на драку. Глядя на это все, Кандор только вздыхал. Если он старался окружить своих детей теплотой и заботой, то Лихой вырос диким волчонком, обозленным на всех, кому выпало меньше трудностей, чем ему. Он не пожелал оставаться в столице и превратить Черную Тридцатку в Черную Тридцать однушку, а отправился далеко, в Пограничье. «Скатертью дорога, — думал Рай, — к таким же сволочам».

Веридор схематично делился на четыре части: центр, юг, север и запад (восток с течением времени плавно сросся с центром). На юге царила свобода нравов: близость до брака, разводы, равенство законных детей и бастардов. В противоположность ему, север славился жестокостью моральных норм. Северяне женились только раз в жизни, а невест, не сохранивших свою честь для мужа, также как и рожденных вне брака детей, публично забивали камнями. Центр олицетворял собой династическую систему во всей её красе. Здесь заключались брачные договоры, стоило ребенку появиться на свет, деньгам душу продавали, а честь считалась атрибутом глупцов. Эзраэль, конечно же, по духу был ближе к северянам, хотя с легкостью принимал южан, находя их храбрыми и благородными воинами. Погрязшая в наследственности и утонувшая в золоте столица с окрестностями не привлекала Рая ни капли, однако тут ему надо было научиться жить. Но вот кого принц терпеть не мог, так это выходцев с запада, из так называемого Пограничья. Находилось оно, собственно, на границе Веридора и страны немагов. Это были самые необжитые территории королевства, и в прошлом сюда ссылали воров, убийц, насильников, проституток и прочих висельников, пока отец Кандора не додумался, что преступников можно продавать в рабство в Порсул. Так ими иначе, все западники были потомками преступников и законы среди них царили нелюдские. В редких городишках, разбросанных по границе в милях друг от друга, еще теплилась искра порядка, но никак не в окрестных степях. По необъятным просторам колесили разбойничьи банды, периодически грабящие незадачливых путников и мелкие поселения. Так вот Лихой предложил решить проблему с этими кочевниками и отправился в Пограничье. Нет, он не уничтожил всех разбойников, он последовал принципу: «Не можешь подавить — возглавь!» Так, Веридор здорово сэкономил на охране западной границы, поскольку теперь там курсировала одна большая банда под предводительством атамана Лихого. Гвейн не раз шутил, что Лихой оказался самым дальновидным из них, так как фактически получит запад как свою вотчину. В некотором смысле это было правдой: атаман стал во главе единственной мощной силы, стал негласным королем Пограничья.

И вот атаман, во избежание новых дуэлей и смертельных вызовов появляющийся в столице достаточно редко, целенаправленно надвигался на Ада и Рая.

— Что рад встрече врать не буду, да и вы не оценили бы, — обычным мрачным тоном начал Лихой, глядя куда-то между ними.

— Так вот и шел бы десятой дорогой, — рыкнул Эзраэль.

Лицо атамана скривила пренебрежительная усмешка и он все же взглянул прямо на демона.

— Не тебе указывать, что мне делать, Одержимый!

Ад мгновенно оказался между братьями и с обычной вежливой улыбкой повернулся к главарю разбойников.

— Лихой, ты повздорить пришел?

— А ты все так же труслив и лицемерен.

— А еще я все так же не вспыльчив. Ты, кстати, тоже, как гадом был, так и остался. Так чего хотел?

— Мне-то от вас ничего не надо, — ухмыльнулся атаман, однако в следующую секунду посерьезнел. — Дело в Гвейне.

Ад и Рай тут же забыли о начинающейся перепалке.

— Конкретнее. Что не так?

— Все. Эзраэль, ты хоть видел его с тех пор, как вернулся?

— Нет, — покачал головой принц. — Ни его, ни его жену. Все времени не было.

— Жену бы я тоже был непрочь повидать, — как бы между прочим заметил Лихой, — и разобраться, чем таким она своего благоверного травит. Ад, ну ты то тут круглый год ошиваешься! Ты ж зельевар, в конце концов, башковитый должен быть! Неужели никого не смутили изменения в поведении Гвейна?

— Ну стал человек более замкнутым, ну стал больше времени с женой проводить, чем с друзьями. Так это же не доказательство…

— Не тупи, Ад! — вдруг рявкнул Лихой. — Кто такой Гвейн?!

Оба его собеседника синхронно глянули друг на друга и у обоих на лицах отразилось одинаковое непонимание.

— Чернокнижник Гвейн! Чернокнижник! Он же первенец отца!

— Ну, это же только сказка, — скептически глянул на него Ад. — Что каждый первенец королевского рода становится чернокнижником. Так выходит, что и дядя Джанго чернокнижник.

Рай вздрогнул. Услужливая память как нельзя вовремя подкинула реплику папы: «Тотемы пропитаны магией Мрачного Бога, а подбирают их чернокнижники… Дядя вам все объяснит…»

— Ад, — тихо проговорил принц. — Дядя Джанго — чернокнижник. Папа сказал. Его, кажется, по официальной версии, за это и казнили.

— Отче что, спятил? Это ж получается каждого первенца Веридорских королей можно ни за что, ни про что в костер бросать!..

— Речь сейчас не об Отче, — жестко прервал его Лихой. — Что вы о чернокнижниках знаете?

— У них, кроме долголетия, увеличения резерва и магической мощи, еще и нечто вроде проклятия имеется, — припомнил Рай лекции в Академии. — Когда они входят в полную силу, то есть в двадцать один год, они перестают чувствовать вкус еды, хмелеть от спиртного, желать женщин и загораться азартом. Короче, всех земных радостей лишаются. Только вот за Гвейном я такого не замечал.

— Именно! Потому что от всех этих неудобств чернокнижники избавляются с приобретением своей единственной.

— Единственной? Как демоны? — изумленно приподнял брови Рай.

— Ну, в некотором роде чернокнижники — помесь человека с демоном. Для не демонов поясняю, — косой взгляд в сторону Ада. — Единственная и чернокнижник связаны до смерти и, повинуясь мимолетной фантазии Мрачного Бога, обретают счастье только вдвоем и любят, соответственно, только свою половинку. Не то что изменить, глянуть в сторону другого или другой им в голову не приходит. А теперь пораскиньте мозгами: раз Гвейн в Академии на спор перепивал меня, всегда ел за троих и за ночь мог проиграть два своих жалования вперед, а между тем ему было уже далеко за двадцать один. Догоняете?

— Он нашел свою единственную раньше, — озвучил очевидное Эзраэль. — Лолу.

— Не важно, какую именно девку Гвейн признал своей, — махнул рукой Лихой. — Важно, что его женушке удалось опоить нашего друга-чернокнижника так, что он не признает свою единственную. Насколько я знаю, объяснение тут может быть только одно — приворот на крови. Но даже приворот на крови не дает ей власти ад его рассудком, а Гвейн, по ходу, иногда собой не владеет. Вот например не далее, чем несколько часов назад он назначил мне встречу на замковой стене. Я удивился двум вещам: во-первых, что Гвейн послал мне записку, раньше он находил меня сам, а во-вторых, странное место встречи. Но почерк друга я ни с чем не спутаю, поэтому все же пришел. В назначенный час Гвейн подходил ко мне, и тут вздумалось мне поглядеть, как вы мешками валитесь из окна Конды, и отвлекся. Не знал, что через секунду ваш полет повторю, только мой будет подлиннее и посмертоносней.

— Что?! — Ад аж подскочил на месте.

— И как ты еще не убился… — поморщился Рай.

— Не дождешься, — осклабился атаман. — Так что имейте в виду, Гвейн может быть не в себе. Будь у него ко мне какие-то претензии, он вызвал бы меня на честный поединок, а не сталкивал бы со стены. Кстати, имейте в виду: вы шлялись вдоль замковой стены и тут практически вам на голову рухнул я. Посмотрели: я шею свернул. Ну, и от большой любви ко мне вы, ироды такие, даже не прикопали меня в лесочке, как дворняжку, а снесли мой еще горячий трупак к Вихре и упокоили в её хладных волнах.

— Очень поэтично, прям древняя легенда о безвременной кончине рыцаря, — не удержался от сарказма Эзраэль. — Почему бы просто не рассказать все, что знаешь?

— А какие у нас доказательства? Одни домыслы. Более того, насколько я помню, приворот на крови еще никому снять не удалось.

— Верно, — мрачно подтвердил слова Лихого Синдбад.

— Но я был бы не я, если бы сдался, да и друзей бросать не в моих правилах. Так что, пока вы рассказываете всем и каждому, что я благополучно скончался, я поеду на родину приворотов, в Порсул. Если где и знают способ снять эту заразу, то там. В конце концов, жена Гвейна оттуда же. Ладно, бывайте, подельнички!.. — с этими словами атаман резко крутанулся и, все так же прикрываясь плащом, поспешил подальше от королевского дворца.

— Лихой! — вдруг окликнул его Ад.

Темная фигура остановилась.

— Спасибо тебе. За Гвейна спасибо. И береги себя.

— Не мне беречься надо, — бросил им через плечо атаман, — не я в змеином логове остаюсь. Лучше сами в оба глядите, а то в царство мертвых раньше времени прогуляетесь, и я даже не успею вернуться, чтоб на ваших поминках погулять.

— Вот же ж гад… — прошипел Рай не хуже змея, стоило Лихому скрыться из виду.

— Да демон с ним! Рай, мы должны точно узнать, есть ли на Гвейне приворот на крови.

— И что для этого надо? — скептически вздернул бровь принц. — Вскрыть ему грудную клетку и разговорить его сердце?

— Почти: нужно пронзить ему сердце ритуальным ножом…

Договорить Ад не успел — на весь дворец протрубили возвращение монарха.

 

Глава 11

О светейших предложениях, занудных нравоучениях и королевских развлечениях

Запыхавшаяся Конда влетела в комнатушку Лолы… и так и замерла на пороге, узрев того, кто склонился над кроватью девушки. Не придворный целитель и даже не один из столичных. А Светлейшая! Содэ сосредоточенно сплетала магические потоки, подпитывая Лолу, смуглая кожа которой побледнела до сероты.

— О, ваше высочество, — бросила через плечо наперстница Отче, заметив Кандиду. — Пришли проведать любимыю служанку?

— Да озарит Единый ваш путь, Светлейшая, — о да, лорд Див бы гордился своей ученицей, не пренебрегающей этикетом даже перед этой гадюкой. — Я даже не предполагала, что вы обладаете Даром Целителя. Однако же не стоило вам озабочиваться…

— Некому больше «озабочиваться», — с ядовитой улыбочкой протянула Содэ. — Без немедленного вмешательства она бы не дотянула до рассвета. А ваш придворный целитель… пропал.

И почему-то её тон поведал ей куда больше, чем слова: того целителя не найдут никогда и нигде, ни живым, ни даже мертвым.

— А вы самозабвенно бросились помогать бедняжке, — не смогла сдержать сарказма принцесса.

— Вы бы не язвили, ваше высочество, а поинтересовались, как отравили вашу, мне кажется, подругу.

— «Отравили», значит, неизвестно, кто это сделал.

— Ну почему же, — безразлично повела плечами Светлейшая. — Я так полагаю, тот, кто метил в вас. Но давайте сначала выйдем. Лола проспит до завтрашнего полудня, нам здесь больше нечего делать.

— То есть это могли бы быть вы? — ехидно осведомилась Конда, стоило Светейшей затворить за собой дверь в комнатку служанки.

— Как вы могли такое обо мне подумать? — притворно возмутилась Содэ. — Если я беру на себя труд кого-о отравить, несчастный испускает свой последний вздох ровно в отмеренное мной время и никак иначе!

— Я предупреждаю вас, — понизила голос принцесса, — если хоть волос упадет с головы моих близких по вашей вине, вам это с рук не сойдет.

— Не сопливой девчонке угрожать мне, — презрительно хмыкнула в ответ Светлейшая. — Неужели вы еще не поняли вашей роли в этой игре, ваше высочество? Вы даже не помеха кому бы то ни было. В лучшем случае вы — приз победителю. Хотя… такая «дочь», как вы, мне не по нутру.

— То есть вы так уверены, что венец королевы Веридора водрузят на вашу голову? Не была бы столь уверена на вашем месте.

— Я хотя бы уверена в том, что понимаю все, что твориться вокруг меня, вы же беспомощны, как слепой котенок. Знаете, возможно, мне даже не придется тратить на вас времени — кое-кто успеет раньше меня. Лолу не просто отравили. Яд был на кончике булавочки от золотой брошки, застежка которой — о Единый, какое невероятное совпадение! — оказался сломан. Девчонке повезло, что булавка оцарапала ей палец, пок она вертела, судя по всему, ваш щедрый подарок, ибо такая роскошь одинокой служанке не по карману. А вот если бы иголочка вошла в грудь, когда украшение красовалось на платье, скорее всего яд попал бы прямо в вену, и тогда можно было бы не тратиться на целителя, а бежать прямо за гробовщиком. Надеюсь, у вас хватит ума сообразить, что сей подарок предназначался вовсе не черной девчонке, а вам, ваше высочество, и вы поступите мудро.

— Хотите дать мне дружеский совет? — усмехнулась Конда. — Как старшая?

— Как умная, — невозмутимо поправила её Содэ, но уже спустя миг её хладнокровия как не бывало. — Убирайся отсюда, маленькая дрянь, иначе тебе сильно повезет, если до тебя доберется убийца. Мой удар будет креативнее и изощреннее, а не эта, — кивок на дверь Лолы, — банальность.

С этими словами Светлейшая зашагала прочь, оставив Конду с невысказанным вопросом: «Так зачем она помогла Лоле?» Не из сострадания к ближнему же!

Тут грянули трубы — отец вернулся! Зная, что он, как и всегда, обязательно спустится в большую столовую на семейный ужин, на котором за одним столом, вопреки всем законам высшего общество, собирались вместе и законные дети, и бастарды, и фаворитка, и даже первый министр. Кандида, совершенно не заботясь о своем внешнем виде, пустилась туда, где сервированный стол уже дожидался её. В дверях она столкнулась с Адом и Раем. А она и не заметила, как они отстали от неё.

Дети Жестокого короля ввалились в столовую, увлеченно обсуждая Лолу и ценнейший совет Светлейшей ей, Конде, проваливать куда подальше, когда вдруг напоролись на полные высокомерия и неприязни взгляды посольства Отче. Боги, неужели эти будут портить им аппетит весь ужин?!

— Заветы Единого, — начал один из высокопарных святых отцов, — учат нас, что женщине надлежит вести себя тихо, скромно опускать очи пред мужами…

— Мужами? — раздался с другого конца стола насмешливый голос Джанго, и Конда с братьями заметила устроившихся поодаль дядю и лорда Дива. — Значит ли это, ваше святейшество, что моя дорогая племянница может завести себе гарем из супругов и фаворитов с вашего благословения?

— Ваши крамольные речи оскверняют слух истинного верующего, — картинно закатил глаза посол. — Прошу вас, о нечестивый сын Веридора, раз уж огонь не смог выжечь из вас ересь, не искушайте хотя бы юные умы детей вашего великого брата, который, конечно, тоже не отличается благочестием, но Отче милостив и с пониманием относится к магу Жизни, которого заклеймили грехом сами Боги…

— Вот всегда так бывает! — воскликнул Джанго. — Кому-то грех и тридцать три сына, да еще и дочка красивая, умная, горячая…

— Не те благодетели в принцессе видите, — картинно вздохнул все тот же святой отец. — Вам, как старшему в семье и второму отцу осиротевшей юной девы, должно воспитывать в ней скромность, крепкую веру в Единого, покорность Его и родительской воле…

— Может, мне на неё еще и паранджу надеть? — скептически приподнял бровь кронгерцог. — Как по мне, так больше проку, если женщина оголяется и глазами о своих чувствах говорит, а не кутается в бесформенные тряпки и в пол взгляд упирает.

Кандида, еле сдерживая смех, украдкой взглянула на братьев. Ад лыбился в открытую, Рай же снова глядел на неё с тем странным выражением, как тогда в подземелье, услышав, что по законам Веридора Конда имеет право завести себе любовника и это никак не скажется на ее будущем браке.

— О, замолчите, пособник мрачного Бога и разврата! — возопил посол, чуть ли не зажимая уши.

— Эко лихо вы поставили в один ряд Бога и небольшую сладкую человеческую слабость, — все не унимался Джанго.

— Что ж, теперь для меня не секрет, почему благородная леди позволяет себе то, что достойно только уличной девки или богопротивной ведьме… — меряя яростным взглядом распущенные волосы принцессы прошипел святой отец.

А вот таких взглядов в свою сторону Конда не выносила. А еще она, как и отец с дядей, была бы не прочь вывести из себя посла Отче. Запустив руки в густые каштановые кудри, девушка взлохматила свою пышную шевелюру и стала медленно надвигаться на святого отца. Когда она остановилась прямо напротив него через стол, ловкие пальчики уже успели наполовину расстегнуть корсаж с бархатными вставками и распустить шнуровку на вырезе нижней рубашки, так что теперь из-под белоснежной ткани на посла теперь выглядывали позолоченные загаром груди. Наклонившись вперед, чтобы обзор был лучше, Конда закусила подкрашенные помадой губы и низким хриплым шепотом проговорила:

— О ваше святейшество! Скажите, как же мне быть: в одежде мне жарко, а без — холодно. Видно, Единый волей своей приказывает мне прийти в ваши объятия. Так утешьте дочь свою и сердце её неприкаянное!

По мере того, как говорила, принцесса наклонялась все ближе и ближе к святому отцу, так что тот в итоге на метр отъехал на стуле от стола, с безумным суеверным ужасом глядя на девушку… И тут сильные руки крутанули Кандину и усадили прямо на обеденный стол. В следующий миг Ад, разорвав на сестре рубашку, припал губами к ложбинке между её грудей и начал украдкой приподнимать её юбку, попутно устраиваясь между девичьими ножками. Желая подыграть брату, Конда выгнулась в ео объятьях и громко застонала. Сзади что-то грохнулось на пол.

— Вам помочь подняться, ваше святейшество? — мигом раздался притворно услужливый голос кронгерцога.

Ответ святого отца перекрыл звучный спокойный и оттого еще более устрашающий голос Жестокого короля:

— Что здесь происходит!

— Демоны!!! — словно сговорившись, хором возопили святые отцы и, вскочив из-за алтаря чревоугодия и подхватив рясы, припустили из столовой во все лопатки.

Воцарившееся на миг осле бегства послов гробовое молчание нарушили еле сдерживаемые всхлипы кронгерцога. Джанго рыдал от смеха и сквозь душившее его веселье проговорил:

— Не, денек все ж таки удался.

— Ты? — строго вопросил его Кандор, усаживаясь во главе стола.

— Нет, — не моргнув глазом, отвечал кронгерцог.

— Демоны? — мрачного взора удостоились и лорд Див с Эзраэлем.

— Тоже мимо, брат. Уверяю, демоны тут ни при чем. Просто дочурка твоя пример с нас берет, умничка. Талантливая она у тебя сверх меры.

— Дочь, — все тем же вкрадчивым тоном продолжал король, — может, ты уже перестанешь служить украшением стола. Как мужчина признаю, что выглядишь ты весьма аппетитно, только здесь и сейчас все присутствующие будут утолять другой голод, — взгляд сперва на Рая, вперившегося взглядом в оголенное плечо девушки, затем на Ада, все еще по-хозяйски запустившего дерзкую руку под платье. — Пойди переоденься, не смущай нас не совсем одетой красотой.

— Которая куда лучше всех добродетелей, перечисленных святейшим ослом… ну то есть отцом, — не преминул добавить Джанго.

Усмехнувшись на последнюю реплику дяди, Кандида ловко вывернулась из рук Ада и выпорхнула из столовой.

 

Глава 12

О любящих братьях, спонтанных обвинениях и неуловимых изменениях

Мужчины решили не ждать Конду и приступить к трапезе, но не успели даже взять в руки столовые приборы: двери снова распахнулись и внутрь промаршировала Черная Тридцатка в полном составе. Зрелище, однако было не для слабонервных: тридцать широкоплечих мускулистых темноволосых бравых парней в одинаковой черной одежде. Однажды впервые прибывшие в Веридор и не просвещенные относительно количество королевских детей послы Отче, увидав, как эти молодцы дружно заходят в тронный зал, приняли их вторжение за организованный налет и поспешно ретировались в окно. С тех пор из святых земель прибывали исключительно святые отцы со спокойствием мертвецов и с недюжей верой в Единого, дабы развратный король не вверг их в пучину разврата. Последняя формулировка, названная самим Отче в критериях отбора послов в Веридор, не просто рассмешила Кандора, но и вдохновила на письмо своему верному врагу, в котором он заверил наместника Единого, что предпочитает противоположный пол и уж никак не собирается развращать присланных монахов. Но вот если Отче пришлет монашек, то тогда, скорее всего, святые земли ждет пополнение… Тогда посольство в очередной раз со скандалом покинуло Веридор, не пересекая границу, и теперь Жестокий король очень жалел, что не успел предпринять ничего достаточно шокирующего, чтобы святые отцы во главе со Светлейшей развернулись еще до прибытия в столицу, дабы не осквернять свое благочестивое общество общением с пропащим греховодником. Но, как оказалось, далеко не один Отче обеспечивал крупные проблемы.

Тридцатка синхронно поклонилась отцу, и вперед выступил лидер — Гвейн. Кандор не удержался от довольной улыбки. Его первенец слыл первым красавцем Веридора, как в свое время наследный принц Джанговир. Жесткие мужественные черты короля и огромные миндалевидные материнские глаза, горящие янтарным светом, словно у оборотня, складывались в красивое благородное лицо, на котором раньше все время сияла улыбка во все тридцать два зуба. Когда же из поведения Гвейна испарилась прежняя жизнерадостность и юмор? Внешне он вроде совсем не изменился: все те же расправленные широкие плечи, непослушные темно-каштановые волосы по плечи, сила и грация хищника. Однако, встретившись взглядом с любимым братом, Эзраэль невольно подумал, что это другой человек.

— О, дети! Вы решили присоединиться к нам за ужином! — воскликнул Джанго, так же учуявший нечто недоброе, витающее в воздухе, но привычно не подавшего виду, что что-то не так.

— Не до еды, дядя, — холодно отрезал Гвейн. — Во дворце измена.

— По твоему хмурому виду могу предположить, что виновный находится в этой комнате, — мрачно проговорил Кандор.

— К сожалению, — кивнул лидер Черной Тридцатки, но в его голосе сквозило только стальное спокойствие. — Ваше высочество принц Эзраэль, извольте отвечать на обвинения!

Стандартная фраза, произносимая при спонтанных обвинениях на досудебном разбирательстве. Каждый из присутствующих слышал её не раз, порой даже обращенную к ним же. Одержимый принц с каменным лицом поднялся со своего места и бросил величественный взгляд на Гвейна.

— Я готов выслушать обвинения, — любого бы передернуло от его безэмоционального голоса и такого же устремленного прямо в глаза собеседника взгляда.

Однако на лице Гвейна не дрогнул ни один мускул.

— Сегодня днем при мне Лихому передали записку от принца Эзраэля, в которой он назначил встречу на дворцовой стене. Зная, какие между ними отношения, я заподозрил неладное и незаметно отправился вслед за братом на почтительном расстоянии, поэтому и не успел прийти ему на помощь. Ваше Высочество, вы обвиняетесь в убийстве нашего брата!

На пару секунд повисло гробовое молчание, во время которого Рай пристально всматривался в глаза Гвейна и не узнавал своего лучшего друга. Кандор и Джанго застыли каменными изваяниями и явно пока не собирались вмешиваться. Оба ждали ответа Одержимого принца. Ад переводил взгляд с одного «черного» воина на другого. Увы, вид у всех был неутешительный: кто-то безоговорочно верил в слова Гвейна и едва сдерживал гнев, кто-то растерянно переводил взгляд с обвинителя на обвиняемого, кто-то жаждал объяснений Рая. Мда, здесь подмоги не найти. Он, конечно, может выступить свидетелем и заявить, что они с братом целый день были вместе, но смысл? Его слово против слова Гвейна, еще обоих в кандалы закуют. Пусть уж лучше кто-то остается на свободе и поможет второму сбежать. Лорд Див же, поминая недобрым словом бастарда, который не спешил помочь брату, в свою очередь готовому ради него практически на все, пытался связаться с внуком, но тщетно, Эзраэль блокировал его.

— Обвиняюсь в убийстве Лихого, говоришь… — протянул Одержимый принц и, чуть наклонившись вперед к Гвейну, проникновенно прошептал, практически выдохнул. — Докажите.

Лидер Черной Тридцатки вздрогнул, как от пощечины, а Рай и не собирался останавливаться:

— Неужели у вас нет даже пресловутой записки о встрече, написанной моей рукой? Нет? В таком случае я обвиняю вас в том же, в чем и вы меня. В убийстве Лихого и в том, что клевещете на своего принца.

Гвейн уже схватился за рукоять меча, намереваясь выхватить его из ножен, но его остановил ледяной окрик короля:

— Сын! Надеюсь, ты не устроишь нам побоище вместо ужина. А еще, что ты не забыл законы чести: на безоружного с мечом не нападают.

— Я тебя и кинжалом в спину заколю, — прошипел лидер Черной Тридцатки так, что услышали только Рай и Ад.

— Я так понимаю, — вклинился кронгерцог, — что данное недоразумение произошло исключительно из-за того, что дети переживают за судьбу брата. Однако Лихой человек такого свойства, что нельзя с полной уверенностью утверждать, что он погиб, не увидев его тело. А если последнее, к несчастью, отыщется, я смогу вызвать дух убитого, расспросить его об обстоятельствах смерти, а затем упокоить.

— Решено, завтра вся Черная Тридцатка отправится вдоль течения Вихры разыскивать приставшее к берегу тело Лихого. Если оно есть, то скорее всего его скинули в реку. Если за день не найдете, будем считать, что мой сын по своему обыкновению уехал никого не предупредив, как, собственно, и приехал. А теперь прошу, дети, присаживайтесь, на вас тоже накроют.

— Благодарю, отец, не голоден, — сухо отвечал Гвейн и, развернувшись, вышел из столовой. Возможно, вся остальная Тридцатка была бы не прочь отужинать по-королевски, но они всегда все делали вместе, и если отказывался хотя бы один, поступали аналогично. Извинившись, что прервали ужин, они исчезли столь же внезапно и молниеносно, как и появились. Вот только напряжение от их прихода и так легко брошенных обвинений в страшнейшем из преступлений осталось.

 

Глава 13

О прорицательницах, опасениях и предсказаниях

— И что это было? — хмуро вопросил Жестокий король, вперив взгляд в принца, правда, ответил ему вовсе не Эзраэль.

— Я так полагаю, провокация, — озвучил свое мнение первый министр. — Попытка вызвать ссору между его высочеством и Гвейном с последующим вмешательством и бунтом Черной Тридцатки. Для них-то их лидер безоговорочно прав везде и всегда.

— Берите выше, лорд Див, — беззаботности и шутливого настроя Джанго как ни бывало. — Лорды, вы только что наблюдали попытку захвата титула наследника.

Тут уж все взгляды обратились к кронгерцогу.

— А чего ты так удивляешься, брат? — ехидно спросил бывший корсар. — Это, между прочим, ты должен первый об этом догадываться, твои же грешки. Но для тех, кто не знает, а таких большинство, пара наводящих вопросов. Какая страна самая хитроумная в мире и все время норовит ударить в спину?

— Государство Отче, — предположил Эзраэль.

— Мимо, — цокнул языком кронгерцог. — Святые, конечно, любят подгадить выкинуть что-нибудь эдакое, когда меньше всего ожидаешь, однако Священными походами они всегда грозят открыто.

— Сарата, — прозвучало от лорда Дива. — Больших подлецов в жизни не видывал.

— Снова не то, северная соседка, конечно, играет грязно и всегда держит наготове нож, чтобы при любом удобном случае в спину вогнать, но до ума нынешним правителям, к счастью, далеко.

— Порсул! — выпалил Ад.

— В точку. Так, идем дальше. Что вы знаете о кронгерцогине Порсульской?

— Надменная дама уже в летах, которая брезгует всевозможными женихами, польстившимися на её приданное, к слову, самое богатое в мире, — на этот раз отвечал Кандор.

— Ну, положим, польститься там еще много на что есть, — как бы между прочим заметил Джанго. — Неземная красота, вечная молодость, кстати, я зачаровывал за немалую сумму, и редчайший дар невероятной силы, собственно, подаривший ей широкую известность в определенных кругах.

— Не знаю, я её никогда не видел и о её способностях не слышал, — сухо сказал король.

— Да ты что, отец! — не выдержал Ад. — Мариана-эфенди — могущественная прорицательница. Она четко видит не только знаковые мировые события, но и… — и осекся, увидев страшное лицо отца.

С таким выражением Кандор обычно посылал неугодного на эшафот, а в чернющих глазах смешались злость, изумление, неверие.

— Пап, ты чего? — неуверенно позвал его Эзраэль.

— Ты правда не знал? Кандор, я тебя обожаю! — снова проснулась кронгерцогская язвительность. — Так вот, Ад сказал все абсолютно верно, в том числе и один весьма интересный необычный факт. Кто уловил?

— Имя, — сказал принц. — Оно не восточное.

— Ну конечно, она же не из Порсула, — включился в обсуждение лорд Див. — Мариана-эфенди предсказала покушение на Великого султана и он опрометчиво сказал, что исполнит любое её желание. А леди, не будь дурой, сказала, что хочет породниться с ним, вот и стала его названной сестрой и кронгерцогиней Порсула.

— Более того, она не просто не из Порсула, она из Веридора, — продолжал шокировать всех Джанго. — И Его Величество, как он, судя по перекошенной физиономии уже догадался, не просто много раз видел её, но и провел с ней немало жарких ночей. Итак, леди Мариана, бывшая графонесса Ле Грант, одна из прекраснейших дочерей юга и сестра некогда лучшего друга тогда еще принца Кандора Веридорского молодого графа Фернана Ле Грант, стала первой официальной и одновременно реальной фавориткой наследника и… — интригующая пауза, — родила ему первенца, которого назвали в честь одного из знаменитых героев южных сказаний, сэра Гвейна Благородное Сердце…

— В Хаос! — оборвал кронгерцога разъяренный крик Кандора и его же удар кулаком по столу. — Я немедленно еду в Порсул!

— Не надо, пап. Лихой уже, наверное, садится на корабль, чтобы отбыть на восток. Скажи, а эта леди Мариана не может устроить против тебя заговор?

— Ну это уж точно нет! — не дал королю ответить его брат. — Леди Мариана всегда питала нежные чувства к Его Величеству. Полагаю, именно поэтому она в свое время сбежала на родину приворотов.

— Но до сих пор не приворожила… — задумчиво пробормотал Кандор. Он прекрасно помнил Мариану. Их отношения оставили исключительно светлые воспоминания, если не брать в рассчет их расставание. Как только его юная невеста прибыла в столицу, Мариана заявила возлюбленному, что сейчас самое время им расстаться. Он будет ближе знакомиться с подросшей Лилиан, ей же больше не место во дворце. Помнится, тогда молодой наследник рвал и метел, оскорбленный тем, что фаворитка так легко от него отказалась. Лишь спустя годы он стал благодарен ей за то, что не стала закатывать истерик, хвататься за свое место или же пытаться извести Лилиан, и даже пытался выяснить, что с ней сталось, но Марианы находила его сама, когда хотела дать напутствие, иносказательно и витиевато поведав, что ему готовит судьба, или предупредить об опасности. И при этом виртуозно обходила все вопросы о том, где и как она сейчас живет. Просто являлась из ниоткуда.

Если Мариана действительно что-то задумала, то волноваться должно быть не о чем, хотя некоторые её видения были совсем не по нраву Веридорскому королю. С одной стороны, Кандор не встречал более мудрой женщины. Она действительно видела все, что было, и все, что будет. Прорицальница предсказала и его встречу с Вэллой, и рождение Эзраэля, и любовь Лилиан и Скомороха, и появление на свет Кандиды. Единственное, чего не видела Мариана, это появление в жизни Кандора Алис и Синдбада. Но с другой, в их последнюю встречу она предсказала Жестокому королю, что вскоре свершится воля Мрачного Бога и жизнь Кандора резко изменится, потянувшись к другой жизни, что теплится в девичьей груди, в сиянии королевской короны, за Великими горами. Хоть Его Величество и уважал Мариану, но на то пророчество только презрительно фыркнул. Что же это, ему на принцессе Сараты жениться, что ли? Воистину, Боги не могут быть настолько немилосердны к нему. А даже если и правда решили жестоко подшутить над ним, то он их волю выполнять не собирается! И что-то его не отпускало чувство, что если вмешалась Мариана, то предсказанной судьбы ему не избежать. Найти Мариану и прекратить, к демонам, все эти Божественные игры раз и навсегда!

 

Глава 14

О материнских сердцах, султанских планах и королевских капканах

Проклятье! Мало того что чуть не убили днем, так еще и нарвался на троих головорезов в трактире! Вот уж ничего не скажешь, везение так везение. Теперь ковылять до пристоличного городка всю ночь и уже там искать лошадь. А нога как назло разболелась. Понятно дело, с такой-то высоты об землю приложиться. Нет, вот вытащат Гвейна, и он ему это припомнит, обязательно припомнит!..

Так думал Лихой, припадая на ушибленную ногу и на одних волевых усилиях выползая на главный тракт, ведущий на восток к портовым городам. Коня достать так и удалось, а старого на королевской конюшне зарезали, и у атамана не было ни малейших сомнений в том, по чьему распоряжению. Наемные убийцы чьих рук дело тоже гадать не приходилось. Один вопрос не давал покоя Лихому: какого демона его так хотят убить?! Но даже он померк на фоне невыносимой боли, заставившей чуть ли не выть. Мужчина не хотел останавливаться, прекрасно понимая, что чем быстрее найдет способ снять с друга приворот, тем лучше, но нога, которую сперва чуть не сломали, а потом на ней же на полной скорости удирали от бандитов, петляя по всем кривым темным переулочкам столицы, была категорически не согласна с таким положением дел. Стоило Лихому опереться на ней, как она самым подлым образом подогнулась и вынудила его повалиться на землю. Атаман постарался снова встать, но тщетно. Так, видимо, придется в прямом смысле ползти до ближайшего населенного пункта.

Тут сзади послышался цокот копыт и возмущенный выкрик:

— Ничего себе! Я, конечно, подозревала, что ты парень крепкий, но чтобы с закрытым переломом так далеко учапать! Уж думала, что, к демонам, не догоню!

Лихой знавал многих женщин и практически со всеми встречался в постели, так что неподдельно удивился, когда рядом с ним спрыгнула красотка, которая знала его, но которую не знал он! Но такую мадонну он бы не забыл! Роковая красавица, одного взгляда хватало, чтобы понять: не одна лира превозносила её и не по одному лезвию потекла кровь за её любовь. Но больше всего поражали огромные миндалевидные глаза, в глубине которых как будто горел янтарь. Невероятно знакомые глаза!

— Кто ты? — прохрипел с земли Лихой.

— Многие знают меня как кронгерцогиню Порсульскую, — весело оскалилась красотка. — Еще больше помнят меня как графонессу Ле Грант и фаворитку Кандора Х. Твой отец поминает меня как самую прекрасную женщину в мире и одновременно его личное проклятие. Ну, а для друзей моего сына — просто Мариана.

* * *

Спустя полчаса Лихой уже сидел за барной стойкой придорожного трактира и потягивал брагу, пока его новая знакомая залечивала его ногу. Множество вопросов вертелось в голове у атамана, и решил он начать с самого для себя неясного:

— А как вы заделались кронгерцогиней Порсула?

— Ну, если честно, я сбежала от Кандора, — призналась Мариана. — Он, знаешь ли, в двадцать лет был горячий, прям дракон огнедышащий. Никак не мог смириться, что я не согласилась быт его любовницей при повзрослевшей невесте. Ну, нрав у меня такой: мне все или ничего. А вот принцу надо было все и только все, и плевать, что сам куском подавится, все равно надо откусить побольше. О, как я бежала из столицы! Не на сломанных ногах, конечно, как ты, но тоже на своих двоих, прячась в каждой яме. Помню, только корабль от пристани отошел, я с палубы на берег глянула и вижу: сам Его Высочество несется к причалу и чуть ли не задыхается от ярости. Слыхала, он пятерых коней загнал, пока за петляющей по всем возможным дорожкам и тропинкам мчался. А в Порсуле меня сцапал Великий султан и хотел вернуть в Веридор, запросив золота вдесятеро больше, чем я вешу. Ну, родину я всегда любила, да и в постель короля возвращаться особого желания не было. Так что пришлось, сославшись на свой Дар, наплести султану, что грядет заговор против него и только я смогу распознать его. Никогда раньше не устраивала покушения, но все в этой жизни бывает впервые. Правдоподобно так вышло, так что шах Амир расщедрился и посулил мне исполнение любого моего желания, а отдельно упомянул, что если я вдруг захочу перейти из разряда наложниц в законные жены, он готов и это воплотить в жизнь. Вот таким нетривиальным способом меня поставили в известность, что хотят запереть в гареме на правах постельной игрушки Великого султана. Так сказать, поменяла шило на мыло. Однако же Амир опрометчиво пообещал мне желание, и грех было не воспользоваться. Я захотела стать признанной сестрой султана, а сделать наложницей свою сестру не позволено даже в Порсуле, где, кажется, уже попрали все законы морали. Ну, Амир до сих пор продолжает засыпать меня подарками, особенно усердствует с золотом и драгоценными камнями, чем обеспечивает мне баснословное приданное. Ну, а я, знай себе, все принимаю, а взаимности ноль. Знала бы, чем закончится, согласилась бы на что угодно, видит Единый!

— А чем закончилось! — спросил Лихой, осматривая заживленную ногу. Вот это мастерство!

— Амир прекрасно знает, что для меня нет ничего дороже сына, — вздохнув, продолжила Мариана. — Я предвидела, что в Порсуле его ждет смертельная опасность, а в Веридоре он будут окружать дружба и любовь, поэтому я, плача в душе, оставила его с отцом и каждую ночь заглядывала ему в комнату через пространство, иногда даже являлась ему в зеркалах или воде. Так вот Великий султан однажды велел мне поставит условие, при котором я соглашусь стать его наложницей. А я — дура! — посчитала самым невыполнимым корону правителя на голове Гвейна. «Не признает же Амир, в самом деле, чужого сына своим наследником», — думала я. Но на это раз Великий султан, словно в отместку за тот случай много лет назад, перехитрил меня. Он и не подумал о троне Порсула для Гвейна, он вознамерился сделать моего сына королем Веридора. Слишком поздно я об этом узнала, иначе бросилась бы в ноги Амиру, сделала бы все, лишь бы остановить его! — Мариана, устало сгорбившись, уронила лицо в ладони и чуть не застонала от бессилия.

— Хотите сказать, что не желали бы сыну судьбы, о которой мечтает каждый? — усмехнулся атаман.

— Все, говоришь, желают… И ты? — устремила на него проницательный взгляд прорицательница.

— А мне-то зачем? — равнодушно пожал плечами Лихой. — Добрый конь да ветер в поле — вот и все, что мне нужно. Я король вольной жизни. Но ведь все, кто только может, цепляются за власть и деньги, — и, презрительно скривившись, добавил. — И к трону ползут все, кто имеет и не имеет на это право.

— Это от жадности и гордыни. Королевский трон — не для Гвейна, это не его место и на нем он будет глубоко несчастен.

— А чье же это место? — заинтересованно спросил атаман.

Мариана хитро прищурилась и не без удовольствия поведала любопытному:

— Венец наследника по праву принадлежит тому, кто указан в приказе о престолонаследии, написанном Кандором и дожидающимся своего часа в верхнем ящике стола его кабинета.

На это Лихой только присвистнул.

— Значит, отец сделал верный выбор?

— Кандор в очередной раз доказал свою мудрость и принял решение, которое не может оказаться неправильным, — туманно отозвалась прорицательница.

— А предсказания всегда такие неясные? — вопросительно приподнял бровь атаман.

— Всегда, это один из Божьих заветов прорицательницам. Мы не имее право открывать непосвященным всю правду и вмешиваться в ход событий. Собственно, то, что я здесь, — вопиющее нарушение, но сына я не оставлю. Лучше уж всю оставшуюся жизнь проведу за решеткой.

— Жертвовать Гвейном? И с чего это вам за решетку? — не понял Лихой.

— Про заговор я рассказать не могу, только прошу, только рассветет, бери моего коня и во весь опор скачи в порт. В Порсуле найдешь почтенного бывшего визиря Куруш-пашу, он мой давний должник, да и большой ученый. Если кто и знает, как помочь Гвейну, так это он. Как только все выяснишь, напиши записку и отправь с вороном, а не сам новости неси — не успеешь. Промедлишь хоть день — твой друг будет отмечен кровью и пошатнется весь Веридор.

— Отмечен кровью… — пробормотал атаман. — Значит, Гвейн убьет кого-то, причем не просто, а подло, из-за спины и безоружного. Уж не будущего наследника ли?

— Может быть… — неопределенно повела плечом Мариана. — Что же касается моего заключения, то Кандору, как бы умен и дальновиден он ни был, как и всем людям, присуща глупость. Я — прорицательница и ведаю волю Богов, твой отец же искренне верит, что, заткнув мне рот, он сможет обмануть свою судьбу. Много лет назад я предсказала ему, что если он выполнит просьбу Верховной Ведьмы, что живет за Великими горами и сейчас замужем за королем Сараты, то навсегда предопределит свою судьбу и женится на северной принцессе. Он слышал меня, понял, но пророчество пропустил мимо ушей. Кандору кажется, что если я вновь появлюсь в его жизни, то начну устраивать события так, чтобы мой пророчество сбылось. Думает — поймает в капкан меня и от неминуемого уйдет. Не понимает Жестокий король, что воли Богов не избежать.

— А мне что уготовили Боги? — уже зевая, спросил атаман.

— А тебе, — долетел до него сквозь полудрему проникновенный шепот предсказательницы, — доказать свою дружбу, пожертвовав частью своей души ради брата, распознать друзей в тех, кого ты раньше почитал врагом, и признать свою неправоту, что для тебя, без сомнения, будет сложнее всего… впрочем, как и для твоего отца…

 

Глава 15

О коварном плане, предположительном дурмане и братском обмане

— Так, оставим Гвейна с его матерью на завтра, — сказал Жестокий король, наконец приступая к румяному барашку, зажареному точь-в-точь как он любил. — Кто еще чем меня порадует?

— Неосмотрительно вы, Ваше Величество, есть взялись, — усмехнулся кронгерцог. — Не ровен час подавитесь, пока отчеты слушать будете.

— За свою жизнь я такого наслушался, брат, что навряд ли что-то может заставить кусок не лезть мне в горло.

— О, брат… — предвкушающе улыбнулся Джанго. — Так это ты еще докладов в моем исполнении не слышал.

— Раз уж ты по обыкновению первый открыл рот, тебе первому и отчитываться.

— Спешу доложить, Ваше Величество, что диалог с Саратой увенчался грандиозным провалом и завтра вам придется самому держать натиск послов во время второго подхода северян, — бодрым голосом отрапортовал кронгерцог.

— Даже не удивлен, — равнодушно пожал плечами Кандор Х, отправляя в рот второй нежный кусочек.

— Таки это еще не все! Удалось договориться со Светлейшей!

— А вот теперь удивлен. Брат, ты гениален! Как тебе это удалось?

— Ваше Величество, вы меня смущаете, — насмешливо проговорил Джанго. — Вы еще меня спросите, в каких именно позах я убеждал «самую верную и чистую дочь Единого» не насылать на Веридор Священный поход.

Кандор все же подавился.

— Тьфу на тебя! — досадливо сморщился король. — Вечно ты со своими шутками, Джанго!

— Я же сказал, повремените с едой, Ваше Величество, — довольно осклабился кронгерцог.

В другой время лорд Див непременно высказался бы о манерах и чувстве юмора Его Светлости, но сейчас министр напряденно прислушивался к едва различимому шепоту на другом конце стола. Там явно назревал традиционный атрибут и неотъемлемая часть жизни королевской семьи — скандал.

— Отец сказал, закрыли тему, так что заканчивай, — жестко оборвал возмущенный шепот брата Одержимый принц.

— О нет, Рай, я только начал! — не желал униматься Синдбад. — Ты что, не понял, что только что произошло?! Если бы ты не сдержался и ответил Гвейну с меньшим достоинством, а не дай Единый, еще и накинулся на него, Черная Тридцатка не стала бы со стороны наблюдать за этим всем. Для них ты мигом подтвердил бы свою вину и стал бы убийцей Лихого, и они бы бросились на тебя, Рай! Бросились не чтобы скрутить и отволочь в темницу, где бы ты дожидался суда, а чтобы убить! А ты бы перед лицом стольких противников и безоружный знаешь что сделал? Перекинулся бы в демона и в считанные секунды искромсал бы всех, до кого смог бы дотянуться!

— Никогда, — покачал головой Эзраэль. — Я бы ни за что не убил бы братьев.

— Да ладно заливать! — скривился бастард. — Все хотят жить, Рай. Не мне тебе объяснять, что в схватке на смерть либо ты убиваешь, либо тебя убивают, и тут уже не имеют значения кровные узы и привязанности. А знаешь, что самое паршивое? То, что этот предположительно чернокнижник скорее всего остался бы жив, не нанизай ты его одновременно на все свои демоническе когти. А хочешь, расскажу, что было бы дальше? Тея в лучшем случае сослали бы в Хаос, а в худшем казнили бы завтра на заре и хоронили бы нас с тобой вместе, потому что с мной поступили бы так же, как с Лихим, только мне не повезло бы выжить. И посмотри, какая дивная картина выходит: единственный законный сын мертв, бастард — тоже, остатки Черной Тридцатки безоговорочно подчиняются лидеру, который вдобавок ко всему еще и старший из детей отца. Теперь вспоминаем, что отец просил разузнать все о Тейше, и о том, что она дочь Великого султана и нам по зарез нужен союзный договор с кем-то из соседей. Я тут давече утречком, перед тем, как заглянуть на принятие посольства, перекинулся парой слов с леди Даротеллой…

— С кем? — не понял Рай.

— С главной придворной сплетницей. Так вот она за кругленькую сумму поведала мне, что один из дворцовых лакеев не далее, как сегодня утром доложил ей, что видел, как Тейша средь ночи выскакивает из комнат Его Величества и кричит через плечо, что муж сам откажется от неё и король возьмет её по Праву Возлюбленного. Красота, скажи? Ни секунды не сомневаюсь, что Гвейн благословил бы свою благоверную на измену а та, пользуясь Даром Жизни короля, обманом не выпила бы противозачаточное зелье и забеременела. Вот тебе и стопудовый повод для того, чтобы развенчать супругов — ребенок от любовника. Тут же в столичном храме священник под ножом проводит спешный обряд, а сразу следом венчает Кандора Х с дочерью Великого султана. Вуаля! И договор в кармане, и новый наследник вот-вот появится. Но как же страну в такое неспокойное время оставить без наследника хотя бы на полгода? Единственной оптимальной кандидатурой оставался бы Гвейн, а он, уже неженатый, мог бы легко поднять свой статус «бастарда на особом положении», снова женившись. Догадываешься на ком?

Эзраэль чуть не заскрипел зубами от осознания, и все же его голос остался по-прежнему спокойным:

— Конни бы не согласилась.

— Очнись, Рай! Тейша скупает маграстворы в неимоверных количествах, а если их напитает менталист, то получится зелье абсолютного подавления воли. Конда бы и не на такое согласилась! А следом — опа! — появляется матушка Гвейна, знаменитая ясновидящая и могущественная прорицательница. И начинает она пророчить, что скоро по воле Богов кто-то из королевской семьи дубу даст. Думаю, сам понимаешь, кем окажутся эти счастливчики.

— Папу не так просто убить, — возразил принц, отгоняя прочь мысли о том, что его Конни могут причинить вред.

— Если использовать зачарованное оружие или даже обычным мечом отрубить голову во сне, то можно. Для этого, правда, надо незаметно близко подобраться, и кому как не жене исполнить «волю Богов»! По итогу на троне оказываются вновь сочетавшиеся браком Гвейн и Тейша, мамочке его почет и слава за еще одно верное предсказание, а наследником у них ребенок Кандора Х. Шедевр «невидимого переворота»!

— Чего ты хочешь? — раздраженно рыкнул демон.

— Хочу, чтобы ты наконец подумал если не о себе, то обо своей семье и признал, что Гвейн очень опасен.

— Он под действием приворота.

— Рай, мы этого не знаем!

— Ты начал что-то говорить о том, чтобы распознать приворот, — припомнил принц.

— Да, и для этого мне нужно будет, чтобы Гвейн лежал не двигаясь, понимаешь? Идеальным вариантом было бы убедить отца бросить его в темницу и там в пыточной растянуть его на дыбе.

— Ад, ты сдурел? Ты предлагаешь мне без малейшего доказательства виновности Гвейна пытать его?

— Скинуть Лихого с дворцовой стены ты не считаешь доказательством вины?! Да даже если он под приворотом! Я не хочу каждый день ждать, что со мной, или с Кондой, или с отцом, или с мамой случится «несчастный случай»!

— Друга пытать ни за что не дам, — категорично заявил Рай.

— Хорошо, — выдохнул сквозь стиснутые зубы бастард и, еще больше понижая голос, продолжил. — Тогда давай так: мы передаем Гвейну «приказ короля»: дать нам проверить его на наличие приворота, пронзив сердце ритуальным ножом. Если он и правда не в себе, то не осознает этого и приказы отца исполняет. Если же его ум вполне ясен, он поймет, что мы мигом раскусим его, и попытается пойти в отказ. В последнем случае мы силой проводим ритуал.

Рай хотел было спросить об этом ритуале, упоминаний о котором он ни разу нигде не встречал, как лорд Див, чей слух распознал даже приглушенный шепот Синдбада, мысленно обратился к внуку: «Рай, бастард обманывает тебя. Если у Гвейна осталась хоть капля разума, он будет всеми силами сопротивляться этому «ритуалу». Пронзить сердце ритуальным кинжалом — древний способ приношения кровавой жертвы Хаосу, причем обычно на алтарь ложились именно чернокнижники. Логика Синдбада безупречна, и намерения ясны, как день: он убьет Гвейна».

— Потом поговорим, — отвечал брату Одержимый, гася очередную вспышку ярости и пытаясь сосредоточить свое внимание на ужине.

Не вышло, и по большей части в этом был виноват вовсе не Ад, так и не явившаяся в столовую Кандида.

 

Глава 16

О необычных существах, искусных сетях и судьбоносных предсказаниях

Переодеваться принцессе помогала Жанет, что сразу ощущалось по тому, каким некомфортным и раздражающим стал ежедневный процесс смены туалета. Обычно эту работу выполняла Лола, и удавалось ей так виртуозно, что Конда практически не чувствовала, как застегивается платье и заплетаются локоны. Сейчас же вторая служанка дергала крючки и неловко расправляла ткань, так что оставались мятые складки, да еще и булавками чуть до крови не исколола. За последние десять минут Кандида раз сто пожалела, что позволила Жанет притрагиваться к себе и её наряду. Лучше бы выбрала платье с застежками спереди и оделась сама!

Наконец-то с одеждой было покончено, и Жанет взяла с туалетного столика гребень с изумрудами, чтобы соорудить на голове госпожи прическу. Принцесса в ту же секунду шарахнулась от неё: не хватало еще экзекуцию для волос устраивать! А еще через мгновение в сознании Конды пронеслась мысль: это же её любимый гребень, который пропал с утра и который Рай видел в руках у одного из свиты Светлейшей. К демонам, она к нему не прикоснется!

— Спасибо, Жанет, ты свободна, — вежливо улыбнулась служанке принцесса.

— Но, госпожа, ваши волосы… — начала было девушка, но был остановена ледяным взглядом Кандиды.

Что-что, а глупой Жанет никогда не была, поэтому послушно проглотила свое мнение и, сделав книксен, поспешила прочь. Конда подошла к зеркалу и оценивающе глянула на то, что творилось у неё на голове. В общем, вид был вполне приемлемый, локоны лежали естественно и мягкой волной спускались по обнаженным янтарным плечам. Принцесса не могла удержаться от довольной улыбки: всегда любила свой цвет кожи, нетипичный даже для южанок. Они были «шоколадками», а вот Конда — «карамелькой».

Любуясь собой, Кандида совсем позабыла о времени и еще долго прихорашивалась бы перед зеркалом, если бы не тихий стук в окно. Сперва девушке подумалось, что это опять кто-то из братьев выбрал нестандартный путь в её покои, однако они же должны до сих пор быть на ужине. Повернувшись, принцесса взглянула за стекло… и встретилась с маленьким черным глазом нежданного гостя. Ворон!

Она тут же забыла о своем отражении и устремилась к окну. На птичьей лапке белела скрученная записка. Странно, почему не использовали магическую почту? Либо ворон летел издалека, либо таинственный отправитель не хотел, чтобы его местоположение могли выследить по остаточному следу. Послание назначало встречу в одном из окраинных маленьких доходных домов и всеми Богами заклинало прийти сейчас, под покровом опустившихся на Веридор сумерек и в тайне ото всех, особенно от её семьи. Странное письмо, сомнительное место встречи, неизвестный адресант. Разумным решением было бы сжечь записку и забыть о ней навсегда. Но Конда не могла не взглянуть на того, кто так жаждет в тайне увидеться с ней и использовал столь экзотический способ передачи писем. Накинув плащ и припрятав под ним два кинжала, девушка привычно окутала себя пологом невидимости и выскользнула из своих комнат. За углом ей померещилось движение, но проверять она не стала, только ускорила шаг и вскоре, минуя самые темные и безлюдные коридоры дворца, выбралась в город. Ворон, словно дожидавшийся её, сделал круг почета над ней и устремился в сгущающуюся тьму. Ведомая интуицией, Конда устремилась за ним, уверенная, что он выведет её прямо к нужному дому.

Когда её цель уже выступала из ночного мрака и Кандидауже давно сбросила с себя полог невидимости, ей послышались шорохи сзади. Мельком взглянула назад: четверо мужчин, подобно теням, следовали за ней. И все бы ничего, только в их руках темнело оружие: у одного — арбалет, а у остальных — короткие мечи. И эти сомнительные субъекты явно начали сокращать расстояние не с добрыми намерениями. Мелькнула мысль, что записка могла быть ловушкой, и исчезла — не время сейчас! Не медля ни секунды, Кандида рывком обернулась. Первый кинжал полетел в горло наемника с арбалетом, второй сверкнул в холеной ручке, когда она, ловко проскользнув под смертоносным лезвием, нанесла удар в живот ближайшему мужчине. Двое бандитов с последним хрипом повалились наземь, однако вид их крови, казалось, раззадорил их товарищей, и наемники с диким ревом набросились на принцессу. Град беспорядочных сильных ударов обрушился на неё, и Конде еле удавалось уворачиваться.

Вдруг темная фигура отделилась от стены доходного дома и смазанной тенью метнулась к налетчикам. В скупом свете далекого магического фонаря сверкнул длинный безупречный клинок. Миг — и ни судорожного всхлипа, ни предсмертного хрипа, ни с последним вдохом выпаленного к небесам проклятья. Двое дюжих парней просто тихо повалились к ногам неведомого спасителя принцессы. Как бы ни интересовала Конду личность воина, она сперва вгляделась в оружие… и затаила дыхание. Это был не парный клинок, не сабля и даже не двуручный меч. Это был ятаган! Самый настоящий порсульский ятаган, который и достать-то можно было только за морем за большие деньги. Даже у дяди Джанго среди собранных во время пиратских рейдов сокровищ такого не было! И в королевской сокровищнице тоже! Лишь на иллюстрациях в томах про Восток. А потом принцесса встретилась с глазами своего спасителя. Только с глазами, поскольку из-под челмы, которую нередко носят порсульские беи, выглядывали только они, но даже их одних оказалось достаточно, чтобы ввергнуть Конду в шок на несколько секунд. Сначала она на полном серьезе подумала, что перед ней Гвейн, так узнаваемы были в темноте полыхающие еще ярче янтарные очи, однако при более близком рассмотрении бросались в глаза некоторые различия: рост, ширина плеч, размер ноги… и виднеющиеся из-под рукавов тонкие изящные запястья. Женские запястья!

— Ваше Высочество, надеюсь, вы не ранены? — раздался удивительно приятный мелодичный голос, без всяких сомнений приналежащий представительнице прекрасного пола, судя по всему, еще молодой.

— Благодарю, все хорошо, — настороженно отвечала Конда. — Если бы не вы, все могло бы кончиться куда хуже.

— Рада служить своей принцессе, — кажется, вполне искренне отвечала эта восточная воинственная дева, открыв лицо и почтительно склонив голову. — Позвольте представиться, леди Мариана, бывшая графонесса Ле Грант.

— Бывшая? — не поняла Кандида.

— Позвольте, Ваше Высочество, для нашего разговора больше подойдет комната в доходном доме. Это я прислала вам ворона с просьбой о встрече. Право, если бы вы не пришли, я бы подпирала стену всю ночь.

Такой резкий переход с формального на более свободное общение несколько смутил Конду и опять же напомнил Гвейна. Только он умудрялся в одном предложении так сочетать «ты» и «вы», что выходило вполне гармонично и уместно, а главное — всегда смешно.

Доходный дом ничем не отличался от своих собратьев, разве что наличием экзотических и высоких гостей. Мариана проводила принцессу в скромную комнатушку на втором этаже. Узкая кровать, покосившийся стол и трехногий табурет — вот и все убранство. Невольно подумалась, что леди, которой по средствам ятаган, определенно не должна быть стеснена в средствах и могла бы обустроиться не просто с комфортом, с роскошью. Словно прочитав её мысли, Мариана усмехнулась и проговорила:

— Не переживайте, Ваше Высочество, я не украла свое оружие. Вы правы, я привыкла к несколько иному быту, однако это, — глаза обвели нищую комнатку, — необходимость, продиктованная, пусть временной, но безопасностью. Присаживайтесь.

Вообще табурет не выглядел благонадежным, так что Кандида предпочла опуститься на кровать. Ей ведь не указали, куда именно присаживаться! А значит, все прилично.

То ли Мариана так же не доверяла прочности трех явно видавших виды ножек, то ли просто хотела сесть ближе к гостье, но устроилась она тоже на кровати.

— Леди Мариана, я не совсем поняла ваши слова. Что-то угрожает вашей безопасности? Об этом вы хотели пооворить со мной?

— О нет, Ваше Высочество, опасность мне пока не грозит, только если вы привели с собой хвост. Но давайте об этом потом. А поговорить я хотела о безопасности всего Веридора, и в первую очередь — нашей семьи. Не удивляйтесь, Ваше Высочество. Мы, конечно, не кровные родственники, но Кандор мне не чужой, а моего сына, я надеюсь, вы считаете братом.

— Вы мама Гвейна! — наконец догадалась принцесса однако тут же сосредоточенно сморщила лоб и подозрительно прищурилась. — Но вы выглядите едва ли старше него.

— Да, спасибо вашему дядюшке, чернокнижник он сильный, да и человек тоже, — тепло улыбнулась Мариана. — Он зачаровал меня лет тридцать назад. С тех пор направо и налево твердит, что взял за «вечное омоложение кронгерцогини Порсульской» столько золота, что его корабль чуть не пошел ко дну.

— А на самом деле? — полюбопытствовала Конда, про себя отметив, что её спасительница, оказывается, кронгерцогиня Порсула, знаменитая на весь своим богатым приданным и строптивым нравом. Однако не то что весь мир, но даже Порсул не видел сестру Великого султана, так как шах Амир держал её в своем гареме и, судя по слухам, не разрешал даже с охраной покидать дворец.

— А на самом деле в свое время, когда был еще наследником престола, за одну мою ласку он сам готов был бросить к моим ногам весь Веридор. А я, — усмешка, — на него даже не косилась. Вот и спустя много лет Ветер Смерти, гроза морей, подарил мне бесценный подарок бескорыстно. Но не мог же могучий легендарный корсар кому-то признаться, что сделал что-то из светлых чувств! Что ж, приятно, что моя молодость так ценится. Ваше Высочество, если вам интересно, я могу рассказать вам хоть всю свою жизнь, но давайте сначала обсудим более важные вопросы.

— Например, приворот Гвейна?

— Вы уже знаете, — тяжело вздохнула Мариана. — Ну, хоть не подозреваете, что он в себе и хочет отобрать у законного наследника престол.

— Я не подозреваю, однако многие могут подумать, что Гвейн на самом деле в уме. Вот Ад уже предложил проверить вашего сына на наличие приворота.

— Ваше Высочество! — вдруг встрепенулась Мариана, и огромные янтарные глаза засверкали волнением. — Я заклинаю вас всеми Богами, не верьте «золотому бастарду»!

— Почему вы так говорите? — нахмурилась Конда.

— Способа опознать приворот на крови не существует, только внешние изменения, а Синдбад хочет под прикрытием проверки зарезать Гвейна! Прошу, Ваше Высочество! — в эмоциональном порыве Мариана даже схватила принцессу за руку. — Понимаю, он ваш любимый брат, а я — неизвестно кто, но прошу, поверьте мне! Я прорицательница, я видела сквозь время, что Синдбад вытаскивает из-за пазухи нож и вгоняет клинок в спину несущего его на плече Гвейна! Его пытается вернуть магией Жизни принц Эзраэль, но уже поздно! Он не успеет! Умоляю, только вас Синдбад послушает!

— Подождите, — прервала её Кандида, говоря самой себе, что хотя бы видение про Одержимого принца — бред, разве у него есть хоть какая-то магия?! — Я поверю вам, если вы мне все честно расскажете с самого начала.

— Конечно, Ваше Высочество. Для начала вам следует знать, что я родом из Веридора и некогда состояла в близких отношениях с вашим отцом, но, несмотря на то, что практически все наши размолвки в прошлом, Кандор… тяжело переживал на разрыв, и мне пришлось покинуть страну, скрывшись за морем. Там я попала в руки Великого султана, и он чуть было не продал меня обратно Веридору. Однако мне удалось укрепиться в Порсуле и даже возвыситься благодаря своему Дару. Только, к несчастью, шах Амир имел глупость в меня влюбиться, но я не отвечала взаимностью. В итоге однажды я выдвинула ему невыполнимое, как мне казалось условие, в обмен на свое расположение — посадить на престол Гвейна. Догадываешься, что решил Великий султан?

— Неужели позарился на трон Веридора?

— Именно, — грустно улыбнулась Мариана. — Ну и конечно же ослабить сильного заморского соседа. Для последнего понадобилась бы кандидатура, пригодная для династического брака. У Амира нет ни сестер, ни дочерей, но уж это-то не было проблемой. Достаточо просто представит Тейшу как ребенка от одной из многочисленных наложниц, им-то точно ни одно постороннее государство счет не ведет. На самом же деле и Амира даже таких дочерей нет, одни сыновья. Так вот Тейше приказали опоить приворотным зельем одного из Черной Тридцатки, что она и сделала. Случай избрал Гвейна. Однако никто в Порсуле не знал, что первенец Кандора — чернокнижник, а значит, так просто его не приворожить. Мой сын, конечно же, почувствовал дурман. Если бы он тогда сразу мне обо всем рассказал, я бы заглянула сквозь время и увидела ы замысел Амира, но Гвейна сгубила его самоуверенность. Он решил притвориться, что приворот сработал, а самому проследить за ней и понять, что задумал Великий султан. Да уж, только мой сын мог мог поступить так, ничего никому не сказав и решив со всем разобраться самому! — горькая усмешка. — Наверное, пожалел милую Тейшу, подумал, что девушку заставляют и хотел спасти её от суда короля.

— Что же пошло не так?

— Тейша оказалась менталисткой и распознала обман Гвейна. Как только посольство Веридора отплыло из Порсула, она провела ритуал и привязала к себе моего сына с помощью пиворота на крови. Я… я… — голос прорицательницы дрогнул, и она отвернулась, чтобы принцесса не видела непрошенных слов, которые все же навернулись на глаза.

Кандида не торопила её, просто молча слушала и прикидывала, какова вероятность того, что кто-то при дворе поверит, что ни Гвейн, ни его мать не имеют ни малейшего отношения к попытке захватить власть. Итог не впечатлял. Да никогда аристократическая столица, насквозь пропитанная династическими и иерархическими традициями, не признает, что есть на свете люди, которым не нужен королевский трон, даже если их на него всеми силами усаживают. Но похоже, Мариана была именно такой, не зря же она много лет назад не принимала знаки внимания самого красавца наследного принца Джанговира.

— Я не смогла предвидеть, что случится с Гвейном, во время, — наконец справилась с собой прорицательница. — Я слишком надеялась на то, что мой сын — чернокнижник. Ни один маг не сравнится с ним в силе, а Гвейн, все же подумав об осторожности и важности предприятия, накинул на себя отвод глаз высшего порядка, и теперь его собственная защита играет против него и не дает окружающим заметить неладное.

— Но как же в этом случае девушка-менталистка распознала обман?

— В том то и дело, что не девушка, — в голосе Марианы послышалась ярость. — Ваше Высочество, Тейша — не человек. Она джин.

У Конды слов не было. Джины… магические существа из порсульских сказок, способные исполнять желания. И они существуют!

— Между прочим, Ваше Высочество, когда в Порсуле слышат о неупокоенных духах первых великих королей, оберегающих Веридор и правящую семью, так же выкатывают глаза, — поведала Кандиде Мариана. — Да-да, джины, конечно, ужасно редки, но они есть. И один, вернее, одна, была у шаха Амира. Джины сотканы из магии, поэтому Тейше и удалось преодолеть защиту Гвейна и распознать в нем не обычного мага. Увидев все это, я бросилась к Амиру, чтобы упасть ему в ноги и предложить всю себя, лишь бы он отозвал джина. Но случилось непредвиденное: джины привязаны к какой-то вещи, чаще всего чему-то металлическому, для сохранности, и обладатель этой вещи становится хозяином джина. Тейша привязана к золотому перстню с фианитом, который Амир никогда не снимал. Но когда я прибежала к Великому султану, он признался мне, что перстень украли и, судя по времени, кто-то из посольства Веридора.

— Да-да, припоминаю… — задумчива пробормотала принцесса. — Тогда был грандиозный скандал. Кажется, отец откупился тремя бриллиантовыми гарнитурами.

— Только вот этот перстень не сможет заменить ни одна драгоценность мира. Я не раз пыталась увидеть, кто украл перстень, однако пелена времени не желает открывать вора, только показывает мужскую руку.

— Почему вы сразу не пошли к отцу, а тайно вызвали меня? — спросила Кандида. Она верила прорицательнице, но её скрытность не давала покоя.

— Видите ли, Ваше Высочество, если ситуация станет критической, конечно же, я прийду к Кандору и все расскажу ему как на духу, однако, пока будет, возможность, я буду оставаться в тени. Дело в том, что ваш отец запрет меня во дворце, если вдруг найдет.

— Почему? — не поняла Конда. — У него уже давно другая фаворитка и, вроде, она его полностью устраивает.

— Не в этом дело, Ваше Высочество, — впервые за вечер прекрасное лицо женщины озарила веселая улыбка. — Практически двадцать лет назад к вашему отцу пришла Верховная ведьма и попросила его напитать маграствор Даром Жизни. У правящей четы Сараты никак не мог родиться наследник, все младенцы умирали либо до рождения, либо появлялись на свет мертвыми. Не в силах поймать заговорщиков, по чьей вине умерло уже двенадцать детей, король Сараты велел Верховной ведьме найти средство для его жены, чтобы наконец родилось долгожданное дитя и пригрозил сожжением на костре, если и тринадцатая попытка провалится. В тот вечер Боги послали мне видение, и я передала Кандору Их волю: если он исполнит просьбу Верховной, то ему предстоит жениться на принцессе Сараты. Твой отец только посмеялся над моими словами и за отказ Сараты от Северного предела передал сыворотку Жизни династии Монруа. Ровно через девять месяцев на свет появился первенец — старшая принцесса и будущая королева Сараты леди Саламея.

Конда сосредоточенно слушала и иногда кивала. Последнее предложение ничуть не удивило её: принцесса изучала политику, в том числе и порядок наследования трона в разных странах. Так вот в Сарате была уникальная система: королевой считалась вовсе не жена короля, а мать, сестра или дочь, то есть женщина из рода Монруа. Как следствие, мужем королевы Сараты мог быть только консорт, не претендующий на престол, и их сыновьям переходил королевский венец, только если у короля не было наследника, вне зависимости от старшинства. Правда, чаще королевы заводили себе фаворитов, чтобы не создавать спорных ситуаций и претензий непрямых преемников короля. Бастардов не рожали под страхом смерти. Поэтому не было ничего удивительного, что старшая принцесса Сараты никогда не выезжала из родного государства и не искала себе выгодную партию. Но если с наследованием было все понятно, то вот с женитьбой отца — нет.

— Но ведь отец не может жениться на старшей принцессе Сараты. Или её рождение изменило что-то?

— Изменило, — кивнула Мариана. — Жена короля скончалась в родах, и Его Величество женился заново, кстати, на той самой Верховной. От неё у короля родилась сперва младшая принцесса леди Холия, а потом — сын принц Норман.

— Ну ничего себе игры Богов, — протянула Кандида. — Это надо было, чтобы прежняя королева родила, потом скончалась, чтобы король заново женился и появилась младшая дочь и суженная отца… Так?

— Может быть, и так, — загадочно ответила прорицательница. — Так вот, Кандор будет удерживать меня в Веридоре, пока я не опровергну свое предсказание, а доводы разума, что я всего лишь вижу будущее, а не вершу его, он не слышит.

— А почему вы обратились именно ко мне, а не, скажем, к Эзраэлю? Ну, или попробовали бы убедить Синдбада, — продолжала допытываться принцесса.

— Прошу прощение за то, что я сейчас скажу о ваших братьях, Ваше Высочество, — тщательно подбирая слова, начала Мариана, — но пусть оправданием мне послужит то, что все до последнего слова, что я скажу, — правда. Эзраэль, бесспорно, верный друг Гвейна, но еще он демон и не упустил бы выгоды. Моему сыну он помог бы в любом случае, но, узнав, что я скрываюсь от Кандора, пригрозил бы мне сдачей королю и потребовал бы плату за молчание, а именно — одно-единственное предсказание, которое перевернуло бы ход истории Веридора и поломала многие судьбы.

— Какое такое предсказание? — насторожилась Конда, прикидывая, что же могло бы так потрясти всю страну.

— Я не имею права сказать вам, Ваше Высочество, — пожала плечами Мариана, словно извиняясь. — Просто знайте, что я бы ни за что этого не сделала и согласилась бы на пожизненное заключение. Тогда Эзраэль бросился бы на поиски перстня с фианитом, но не только ради спасения Гвейна, но и ради исполнения своего самого заветного желания. Учитывая то, что Тейша — менталист, все сложилось бы на удивление удачно для принца. То же самое могу сказать и про Синдбада с той лишь разницей, что не уверена, что он помог бы Гвейну. И еще, Ваше Высочество: я смотрела вашу судьбу и хотела бы предупредить вас. Скоро вы узнаете о своих магических способностях. Развивайте их, занимайтесь, сколько будет сил, потому что очень скоро они вам понадобятся. И не только вам. Один из ваших близких, можно сказать, головой лежит на плахе, и только с вашей помощью ему удастся увернуться от топора. Еще я видела, как хоронят принца Эзраэля, но не пугайтесь, вы в силах уберечь его от смерти. И в конце концов, в вашей власти предотвратить преступления, которые может совершить привороженный Гвейн.

— Я? — изумленно воскликнула принцесса. — Я-то что могу сделать? Я понимаю, Рай. Он может вырубить Гвейна. Ад может опоить снотворным. Но я-то?!

— Если увидите, что он покушается на кого-то, — перешла на заговорщический шепот Мариана, — спойте ему.

— Спеть? — еще больше опешила Конда. — Но я не умею петь. Отец вообще запрещал мне заниматься пением.

— Я знаю об этом, Кандор поступил мудро, — согласно кивнула прорицательница. — Более того, желательно, чтобы никто, кроме Гвейна, не слышал твоего пения. На чернокнижника твой голос не подействует в полной мере, но он ослабит ментальные сети, которыми Тейша опутала Гвейна. Не разорвет, естественно, но он с большей вероятностью сможет сдерживаться и даже противиться приказам джина.

— Не скажу, что до конца поняла вас, но можно попробовать, — задумчиво проговорила Кандида. — Не хотелось бы, конечно, чтобы покушения были.

— Боюсь, этого не избежать, — вздохнула Мариана. — Уже очень поздно, думаю, вам пора, Ваше Высочество. Могу я рассчитывать, что наш разговор останется между нами?

— Я сохраню в тайне, что вы в столице, — поднимаясь, сказала принцесса.

— Ваше Высочество! — окликнула девушку прорицательница, когда та уже перешагивала порог комнатки. — Я вижу, вы сочувствуете мне, потому что я вынуждена прятаться на родине. Знайте, вам тоже предстоит бороться за свое право самой строить свою жизнь, а не безропотно покоряться чужой воле. Вы не стремитесь к власти, однако она — сила и гарантия свободы. И чтобы быть свободной, вы должны быть сильней своих соперников и духовно, и магически. Вам будет намного сложнее, чем мне. Я могла сбежать, вам же остается только до конца сражаться за себя. Будьте сильной и помните, что ваш отец, я, Гвейн, когда мы снимем с него приворот, Джанго, Лихой поможем вам и всегда будем на вашей стороне.

Слова Марианы не выходили из головы принцессы всю дорогу. Что-то свербило на душе, но вот что именно, никак не удавалось уловить. И только у задних ворот Конда поняла, что смутило её: прорицательница не назвала среди тех, кто всегда поможет ей, Рая и Ада. Уж не они ли те самые соперники, которых она должна превзойти?

 

Глава 1

О магических дарах, кронгерцогских привычках и ценных подарках

С того самого дня дворцовая жизнь неуловимо изменилась. Если раньше слуги мельтешили то там, то сям только в дни грандиозных балов или торжественных приемов, то теперь коридоры полнились хлопотами и беготней круглосуточно, даже ночью. А все дело в том, что Его Светлость кронгерцог Веридорский вел, как и все некроманты, исключительно ночной образ жизни и разбирался со всеми образовавшимися после принятия его обратно в семью проблемами исключительно после захода солнца. А проблемы заключались в основном в одежде. Вкусы бывшего наследного принца Джанговира не изменили ни потеря титула, ни вынужденные лишения, ни корабельный быт. Джанго по-прежнему носил шикарную пышную смоляную гриву чуть ниже плеч, которой позавидовали бы многие леди, и тщательно ухаживал за своей внешностью (не в пример Его Величеству, которого устраивал любой маломальски опрятный вид, и удостаивалась внешность Кандора только пренебрежительной фразы хозяина: «И так сойдет»). Не раз лорд Див иронизировал на тему чистоплотности некромантов, на что Джанго, придирчиво рассматривая завитые, красиво уложенные локоны и подпиленные ногти идеальной формы, меланхолично заявлял, что он прекрасен везде и во всем: и во дворце, раскланиваясь с придворными на балу, и на кладбище, упокаивая живучих мертвецов. Кстати говоря, Его Величество, отбросив всякую сентиментальность, позволил брату хозяйничать в семейном склепе. «Души предков уже давно в царстве мертвых, и до своих прошлых тел им дела больше нет,» — решил Кандор. Чем занимался Джанго среди трупов, никто не знал, а самоубийц подглядывать за некромантом не нашлось. Так вот очередной раз возвращаясь из склепа поздно ночью, он начинал обеспечивать себе «достойные кронгерцога условия существования», от которых через неделю взвыли все дворцовые. Они-то уже забыли, каково это, когда Джанговир Веридорский не корсар, а член королевской семьи. Первыми зарыдали придворные портные. Они уже рады были отказываться от денег, лишь бы не работать сутками, чтобы угодить брату короля, а последнее было ой как непросто, так как все костюмы непременно должны были быть разными, к тому же Джанго не носил один наряд более двух раз. Вторыми взвыли брадобреи, а уж дальше дело и до слуг с поварами дошло. «Совсем у Кандора тут распустились!» — возмущался кронгерцог, принципиально не замечая недовольных шепотков на тему «кто у нас вообще король?!».

После ночных бдений кронгерцог занимался с принцессой, причем последствия практических упражнений, опять же, ложились на нервно вздрагивающие плечи слуг. К слову, Джанго был сторонником того, что болтать, эо, бесспорно, хорошо, но магия хороша и результативна в действии, так что целиком теоретическим было только первое занятие, во время которого Конда сжато и несколько сумбурно излагала свои общие знания по видам магии:

— Магические способности есть у многих, однако зачастую они очень слабы, так что порой их не удается развить. Сильные магические особенности называются Дарами. Они специфичны и принадлежат к конкретному виду магии… А магия делится на Светлое и Темное искусство… и еще есть нейтральная магия…

На этом, собственно, и заканчивались все её обширные познания по общей классификации. Однако дядя и здесь увидел плюс:

— Мало, зато все верно. Действительно, магия делится на три вида и в простонародье называется светлой, темной и общей. Дары делятся соответственно. Светлое и темное различается тем, что для первого нужен огромный внутренний резерв, чтобы черпать энергию быстро и много, а для второго — умение поглощать магические потоки извне, преобразовывать и тут же выкидывать в виде заклинаний. Сложно сказать, какой способ удобнее. С одной стороны, в некоторых местах затруднительно тянуть из окружающего магию, а светлые, как говорится, все свое носят с собой. Однако их резерв может исчерпаться, причем теряются и магические, и физические силы, и долго восстанавливаться. Поэтому Кандор редко выбрасывает много энергии, чтобы всегда быть дееспособным. Склонность к Светлому и Темному искусству исключительно врожденная, нейтральная же магия доступна практически всем. Исключение представляют непереносимости, которые, как ни странно, свойственны магам с очень сильными Дарами. У Кандора, например, непереносимость бытовой магии, а у меня — зельеварения. Да-да, заговоры во время готовки снадобий — тоже отдельная ветвь магии, и если я надумаю сварганить какое-то зельице, пусть даже самое простое, у меня в лучшем случае ничего не получится, а в худшем — полгорода взлетит на воздух. Дар приобретается с рождением, чаще всего передается по наследству, однако милость Богов тоже имеет место. У мага может быть максимум три Дара, причем разных видов.

— Как это три? — не поняла Конда. — Один от матери, другой — от отца, а третий?

— Милость Богов, которую, кстати, в силах отобрать лишь Они сами. Например, Они часто одаривали при восхождении на престол Истинного Наследника, но об этом позже, пускай твои братья тоже послушают. Так вот, Дары. Как и видов, больше всего, конечно, нейтральных Даров. Бывают парные Дары, но они настолько редки, что дже не знаю, рассказывать ли тебе.

— Расскажи! — тут же попросила девушка, приготовившись жадно слушать.

— Ну хорошо. В древности виды магии делили не так, как сейчас, а, грубо говоря, на полезные и неполезные. Полезными Дарами считались те, что стали наследием других магических рас. Много веков назад эльфы, владеющие Даром Целительства, демоны страсти с Даром Обольщения, феи с Даром Стихии, драконы с Даром Прорицания, оборотни с Дарм Воина вымерли или же ушли в другие миры, смотря на какую теорию опираться, но их потомки-полукровки сохранили их особенную магию. Их было так мало, что люди начали всеми правдами и неправдами овладевать запретной магией. Кровавые подробности подробно освещать не буду, но бытовали легенды, что если выпить всю кровь кого-то из полукровок, то тогда их Дар достанется тебе. Богам, видимо, надоел этот беспредел, и они создали парные Дары. В такой связке два похожих Дара как бы срастаются воедино. Например, парой Дару Целительства является Дар Зельеварения, Дару Обольщения — Дар Менталистики, Дару Стихии — Дар Огня, Воды, Земли или Воздуха, Дару Воина — Дар Щита, Дару Прорицания — Дар Рока.

— Рока? Никогда о таком не слышала.

— Не мудрено, — усмехнулся Джанго. — Кто ж в здравом уме фактически продаст себя в рабство? Дело в том, что Роки не просто пророчат, они говорят с Богами и вершат их волю, а еще могут просить за кого-то перед Ними. Они видят все и способны изменить грядущее, если это не противоречит замыслам высших сил. Кому же не захочется заполучить такой бриллиант? Тебе братья рассказали про кронгерцогиню Порсульскую?

— Да, во время ужина вы выяснили, что она мать Гвейна и прорицательница, — кивнула Конда, умолчав, что во время того самого ужина виделась с ней самой.

— Так вот Кандору покоя не дает одно её предсказание. Боится, что она не просто прорицательница, а именно Рок. Все говорит в пользу этого: её четкие видения, не спутанные и не спонтанные, а актуальные в данный момент времени, подробные предсказания и — внимание! — абсолютная правильность.

— А ты как думаешь, прав отец? — заинтересованно спросила принцесса.

— Я практически уверен, что да. Видишь ли, однажды Мариана сказала мне, что Боги любят меня и что по Их милости я буду жить долго и счастливо. Она никогда ничего не придумывает и не приукрашивает. Если Мариана сказала об отношении Богов, значит, она знает точно. Даже если в одном из ее видений была моя старость, она не могла определть по видению, сколько мне лет, ибо, если я умру своей смертью, то уйду в царство мертвых таким, как сейчас, ни на морщинку не постарев.

— Потому что ты чернокнижник?

— Именно, — подтвердил Джанго. — Вопросы по Дарам?

— Если у мага не один Дар, то они одинаково сильны?

— Нет. Если сталкиваются противоположные Дары, они непременно противостоят друг другу, пока один не затухнет. Знаешь, Дар Смерти является уникальным, потому что с ним мало кто рождается, чего нельзя сказать о Даре Жизни. Однако последний входит в полную силу только когда маг начинает вести половую жизнь, а так как частенько вместе с ним идет какой-нибудь темный Дар, то Жизнь даже не успевает проснуться. Дары Жизни и Смерти — самые сильные Дары, которыми мало кто обладает, помимо правящего рода, поэтому их даже зовут королевскими. Так вот я уверен, что мы с Кадором родились с обоими Дарами, однако во мне Смерть восторжествовала в первые же дни и не оставила Жизни и шанса. Мой светлый Дар истлел.

— Но ты можешь его пробудить снова?

— Могу, — равнодушно пожал плечами Джанго. — Но не хочу. Понимаешь, Конда, не каждому дано безвозмездно отдавать часть себя, причем немалую. Я привык тянуть магию извне и быстро преобразовывать в то, что мне нужно, но в один миг отдать накопленный за долгое время резерв, оставшись при этом без сил во всех смыслах, моя мелочная душонка не в состоянии. Что же касается Кандора, то его светлый Дар вынуждено пробудился намного раньше времени. Магия поселяется в организме с первым ударом сердца, то есть еще до рождения. Наша мать… — на секунду кронгерцог задержал дыхание, а затем резко выдохнул, словно борясь с клокотавшей глубоко в душе яростью. — Она много раз пыталась избавиться от младшего во время беременности, в результате чего Дар ожил и многократно спасал еще не появившегося на свет младенца. Так, Жизнь в Кандоре задушила Смерть. Однако Дару нужна была регулярная подпитка, а резерв был ничтожно мал, поэтому магия стала тянуть жизненные силы из своего владельца. Поэтому младший принц и выглядел все детство и отрочество, как будто вот-вот испустит дух. А оказывается, — улыбка, — это сама Жизнь его хранила и ждала расцвета…

Тут кронгерцог прервался, уловив сильное колебание магического фона. Прислушавшись к своим ощущениям, удивился еще больше: колоссальный выброс магии Жизни!

Конда тоже что-то почувствовала, но пока не понимала, что это значит, и вопросительно воззрилась на дядю.

— Похоже, твой отец все же решил изменить Жизни и полностью отдаться Смерти! — выкрикнул Джанго, вскакивая со стула и бросаясь к месту буйства магии. Следом за ним несся звук женских каблучков, но куда уж принцессе угнаться за несущимся во все лопатки некромантом, у которого за плечами не один забег от активизировавшейся дикой нечисти.

Джанго нашел Кандора в королевских покоях, ничком лежащего на полу и еле-еле дышащего.

— Демоны тебя пожри! — тут же взорвался кронгерцог, подхватывая под руки брата и перетаскивая на кровать. — Кандор, ты решил приблизить обнародование приказа о престолонаследии в связи с твои незапланированным обращением в хладный труп?! Так пожалей лорда Дива, его же удар хватит: аж три войны на горизонте маячат, а тут еще больше разоряться — королевские похороны устраивать!

— Иди в Хаос… — едва слышно выдохнул король, правда, все же улыбнулся, видя встревоженное лицо брата.

— Что за черт тебя в бок боднул?! — не унимался Джанго.

— Мда, бедные дети Хаоса: чуть что, так сразу их поминают, да еще и к ним посылают… Джанго, с наследником затягивать нельзя, и я решил начать…

— Надеюсь, не производство очередного претендента на престол, — ухмыльнулся старший. — Их, знаешь и, итак с избытком, в пополнении не нуждаются.

— Джанго! — и откуда только силы на возмущенный вскрик взялись.

— Ладно — ладно, я все понял…

Дети Жестокого короля ввалились в отцовскую спальню одновременно: Конда — как и подобает леди, через дверь, правда чуть ли не перекинув через плечо длинный подол; Ад — едва не вышибив дверь тайного хода; Рай — одним четким ударом вышибив затвор рамы и пикируя на пол через окно.

— Оперативно, — прокомментировал за Кандора кронгерцог. — Значит, всплеск почувствовали?

Ад и Конда закивали, Одержимый же ответил лаконичным:

— Связь по крови.

В груди короля что-то дернулось от неожиданности и беспокойно затрепыхалось. Значит, сын действительно простил его и мысленно признал отцом! Своим папой! А ведь когда он только настраивал связь несколько дней назад, Эзраэль не отзывался на его зов.

— Что случилось, отец?! — воскликнула Конда, бросаясь к королю и начиная быстрый осмотр на предмет внешних повреждений.

— Ничего страшного, дети, я просто сделал для вас подарки и теперь несколько деньков буду восстанавливаться.

— Это что ты такое делал, что выброс был такой силы? — спросил Ад, в то время как Рай пытался понять, какого демона папа так рисковал своими силами и потратил так много энергии ради каких-то побрякушек.

Жестокий король только молча кивнул на пол, и все увидели… «побрякушки»!

— Артефакты! — хором выдохнули все присутствующие, кроме создателя редчайших магических предметов.

На полу лежали четыре одинаковых кинжала с поблескивающими на рукоятях драгоценными камнями: изумрудом, рубином, сапфиром и опалом. Оружие до сих пор светилось, пропитанное магией, и так и манило потрогать его.

— В связи с засильем иностранных гостей, мутными заговорами и просто ради безопасности я решил сделать для вас наиболее удобное оружие, которое будет не только атаковать, но еще и защищать, — Кандор слабым движением поманил артефакты, но этого хватило, чтобы все ножи послушно легли на раскрытую ладонь короля.

— Спасибо, конечно, пап, но почему именно кинжал? — спросил Эзраэль.

— Отец же сказал, что удобное: можно и метнуть, и в ближнем бою использовать, — предположила Конда.

— И спрятать легче всего, — добавил Ад.

— Предпочитаю открытый бой, — остался при своем мнении Одержимый принц, удивленному, что папа не сделал такие раньше и что предназначались артефакты, по всей видимости, только им. Почему именно их четверка, а не Алис и кто-то из Черной Тридцатки?

— Сын, я уважаю твою точку зрения, но прошу ради моего спокойствия носить его, — Кандор протянул Раю кинжал с рубином, — всегда с собой. С их помощью вы сможете отразить даже Дыхание Смерти. Более того, они принадлежат только вам, — сапфир отправился в руки Ада, — а следовательно, слушаться они будут только вас. Если вы окажетесь в опасности, — рукоять с изумрудом попала в изящную руку хозяйки, — капля вашей крови на лезвии пошлет мне импульс об опасности.

— А мне зачем? — глухо прошипел Джанго, страшными глазами воззрившись на четвертый кинжал с опалом, протянутый ему.

— За надобным, — резко отвечал Кандор, всем своим видом выражая, что брат без разговоров возьмет артефакт и будет носить, а свое мнение может послать в Хаос. — Я так понимаю, что мой выброс прервал ваши с Кондой занятия. Ты уже водил её в Магическую Пещеру?

— Только собирался, — чуть не скрежетал зубами кронгерцог, и все же добавил шепотом, чтобы слышал только брат. — Сам же на пророчество нарываешься. Права была Мариана, ты сам свою судьбу кличешь. Что ж, не обессудь, брат!

Прежде, чем Кандор успел переварить злобные слова брата, Джанго подхватил принцессу под локоток и выволок в коридор, а следом за ним поспешили и сыновья Жестокого короля: Рай — чтобы проверить, с ним ли еще пожалованный Богами Дар, Ад — просто за компанию.

И как это понимать?! Как связаны навязанные Джанго претензии на престол и его, Кандора, возможная женитьба? Боги, что же Вы задумали?

 

Глава 2

О наследниках, монархах и догадках

Путь к Магической Пещере пролегал под землей в кромешной темноте. Некогда здесь изредка, но все же встречались магические светильники, однако от большого скопления разнородной магии они сами собой потухли, как, собственно, и зажглись в незапамятные времена. Был в данном обстоятельстве и один плюс: Магическая Пещера представляла собой хрустальный грот с большим кристаллом-индикатором в центре и светилась белесым таинственным светом, так что дорогу к ней не отыскал бы только слепой. Раньше же, чтобы спуститься в эту обитель силы, приходилось изрядно поплутать по тускло освещенным катакомбам.

Эзраэль без лишних слов подхватил на руки сестру и понес, словно так и надо. От неожиданности и изумления Конда только беззвучно хватала ртом воздух первые несколько минут, однако, подумав, решила, что если пойдет сама, может о что-нибудь навернуться и тогда выяснение её Дара отложится на неопределенный срок, так что можно и на ручках брата покататься. Джанго и Ад тоже ничего не сказали, но не потому, что слов не нашлось, просто они шли спереди и не видели маневра Одержимого принца.

— Все вы знаете, что кристалл в Магической Пещере при прикосновении мага окрашивается в цвет его Дара. Насколько мне известно, ты, Ад, не был здесь раньше?

— Верно, — откликнулся из тьмы бастард. — Я решил изучить всего, насколько получится, а не уделять все внимание чему-то одному.

— Однако узнать свои способности все же не лишнее. Вот сейчас и поглядим. Эх, давно в этом месте не был! В последний раз… Да, ле десять назад, когда определяли твой Дар, Эзраэль.

— А какой у тебя Дар? — начала было принцесса, и тут же, смутившись, виновато добавила. — Был.

— Я надеюсь, что Дар у меня и был, и остался, — тепло отвечал ей демон, чуть крепче прижимая к себе девушку, давая понять ей, что вопрос ничуть не задел его. — Мой Дар не достался по наследству, его послали мне Боги. Дар Воина.

— Уникальный по своей специфике Дар, — вставил Джанго. — Кроме того что он улучшает моральные качества воина, такие как сила духа, смелость и стремление к победе, и физическую форму, так еще и наделяет магическими свойствами, но не самого воина, а его оружие: клинки пробивают любую броню, стрелы и кинжалы летят дальше и попадают точно в цель, магические атаки повышают свой уровень, также как и щиты. В общем, козырной туз в любом поединке. И, как правильно сказал Рай, Дар вполне может быть при нем. Кандор, конечно, силен, но все же не Бог. Не он даровал сыну силу, не ему её и отбирать.

— Дядя, а ты говорил, что Истинного Наследника Боги наделяют еще одним Даром. А если Дар от Них уже есть, как у Рая? — спросила Конда.

— Честно говоря, мага с Дарами Богов по пальцам пересчитать, а уж таких, чтобы с рождения сила, а не приобретённая, я знаю только одного — собственно, Рая. Так что не знаю.

— А что за Истинный Наследник? — подал голос Ад.

— Еще одна легенда Веридора и связанное с ней Право. Летописи гласят, что сын первого великого короля Веридора, Его Величество Персиваль Похотливый…

— Ну и прозвища у нас в семье! — не удержалась Кандида. — Один, вон, Похотливый, еще Черствый был, и Нечестивый, и Безумный, и Уродливый, и Коварный, и дедушка наш Скупой… и отец Жестокий, и ты, дядя, Смертоносный…

— И Рай теперь Гневный, — поддакнул Синдбад.

— Ну так родственники же! — хмыкнул Джанго. — А самое интересное, что в большинстве случаев эти прозвища вовсе не означают отрицательные качества. Черствый король в свое время женился на дочери правителя тогда еще обособленных южных провинций и, несмотря на её увещевания, подчинил их себе, присоединив к Веридору богатейшие плодородные территории. Нечестивый король прилюдно сжег на костре всех инквизиторов Отче, около тысячи человек, под личинами паломников прибывших в королевство и средь ночи устроивших кровавую резню в Северном Пределе. Безумный поднимал уровень образования в королевстве, поощряя науку, так что ушел далеко вперед своего времени и Отче объявил его эксперименты и научные труды бреднями сумасшедшего…

— Хорошо хоть не ересью, — донесся сзади голос Рая.

— Именно. А Уродливый король, как ни парадоксально, был весьма хорош собой. Просто на его правление выпало много войн, и ходили слухи, что в время каждой битвы Его Величество получает вечный шрам, который был не по зубам ни одному целителю. Что ж, все его шрамы видела только его супруга, но сплетен простому люду хватило, чтобы дать прозвище. Единственный, кто выбивается из общей картины, это ваш дед и мой отец. Вот он правда за монету не то что удавиться был готов, но и удавить все королевство. Но мы сейчас не нем. Итак, Персиваль Похотливый получил такое примечательное прозвище из-за количества наследников. К слову, у него была всего чертова дюжина детей: двенадцать сыновей и одна-единственная дочка, — все от законной супруги. Если уж он Похотливый, то как в таком случае назвать вашего отца… Но не суть. Итак, немеренное количество наследников, да еще и все по тройкам близнецы! Это ж надо было, конечно, дену такую выбрать, чтоб с такой наследственностью. И как на беду в старшей тройке сыновья походили один на другого, как точные иллюзионные копии. Короче, никто точно не знал, кто именно из них появился на свет первым, а раз нет конкретики, так появляются альтернативные варианты выбора наследника: самого сильного, самого умного, самого женатого… То бишь того, кто первый женился и уже сам обзавелся наследником. Сами братья были дружные, но придворные, ставя на кого-то из них, словно на лошадей во время скачек, стравливали их, подначивали. Персиваль понимал, что с его смертью кризис престолонаследия перерастет в смуту и Веридор утонет в крови и безвластии. Тогда великий король обратился за помощью к Богам, и Они привнесли на землю Право Истинного Наследника. С помощью древнего ритуала отбирали достойнейшего и, что самое главное, никто не смел оспорить решение Богов. Тогда Они сделали неожиданный, но единственно верный выбор: венец наследника водрузили на голову не будущего великого короля, а королевы. Из тринадцати детей Боги избрали дочь Персиваля Пенелопу, которую в последствии прозвали Безжалостной, так как всех тех, кого ловили на подстрекательстве её братьев к междоусобицам и дворцовому перевороту, без права на суд и защиту. Считается, что во время её правления было проведено больше всего казней. Ну, просто Её Величество не любила ничего прятать в стенах темницы, а во времена других королей где-то две трети преступников не удостаивались такой высокой смерти, как от рук профессионального палача на эшафоте пред взором всей столицы. Просто по-тихому шеи сворачивали и хребты ломали в подземельях.

— Неужели не было ни одной попытки захватить власть её братьями? — не поверила Кандида.

— В том то и дело, что нет. Пенелопа часть из них, тех, кто был хорош в военном деле, превратила в свою личную гвардию, типа Черной Тридцатки, а остальных — по способностям: кого-то министром финансов, кого-то советником, кого-то крупным землевладельцем, кого-то купцом, кого-то придворным поэтом. Но на сем легенда не заканчивается. Пенелопа всем сердцем полюбила высокородного аристократа и по совместительству наместника всего Северного Предела, героя многочисленных войн и верного слугу короны. Именно он вошел в историю как эталон благородного рыцаря: прекрасный и душой, и телом, доблестный, честный, бесстрашный, непобедимый и верный. Правда, вот уже много веков его имя забыто в связи с вечными политическими дрязгами. Итак, великая королева Веридора Пенелопа Безжалостная навсегда отдала свое сердце Седрику Монруа. Трубадуры поют, что они полюбили друг друга с первого взгляда и до конца своих дней. Скорее всего, так оно и было, отомучто даже сухие хроники, не блещущие выразительными описаниями и животрепещущими подробностями, повествуют об их любви как о неземном даре, которому завидовал весь свет. Однако было здесь, как вы сами понимаете, огромное «но»: если бы Седрик стал королем Веридора, его братья и племянники получили бы право претендовать на престол и могли сместить династию Веридорских. В принципе, Пенелопа вполне могла бы завести себе фаворита и родить от него наследника, бастарда, но вполне законного по тем меркам претендента на престол. Одно было плохо: благородство и религиозность обоих влюбленных. Нет, конечно, эти качества замечательны и стремление к чистой возвышенной любви достойно уважения, но с обстоятельствами тоже нужно считаться. Так вот в результате обоюдных душевных терзаний и конвульсий е в меру живучей совести Седрик Монруа отказался от титула короля Веридора, но, женившись на любимой, стал консортом. Вскоре у них родился сын. Спустя много лет счастливой жизни Седрик и Пенелопа ушли в царство мертвых в один день, во сне. Естественно, началась борьба за престол. У них был один сын, Галахат Коварный, его соперниками стали, соответственно, все Монруа. А Коварный он потому, что не стал соревноваться с Монруа в подковерных интригах, здраво рассудив, что в этом им равных нет, а обратился к Богам, как в свое время Персиваль, чего, понятно дело, никто и не думал предпринять, ведь у остальных претендентов по факту не было абсолютно никакого права на трон. Высшие силы признали Галахата Истинным Наследником, правда Монруа с тех пор и по сей день пытаются доказать своё право на Веридорский престол и на Северный Предел, некогда бывший вотчиной их предка. В последствии Право Истинного Наследника многократно использовалось, причем не только королевской династией, но и другими аристократическими родами.

— Почему же сейчас о нем, считай, все забыли? — недоумевала принцесса.

— Все дело в том, что ритуал определял не лучшего из претендентов, а именно достойного стать королем. К сожалению, не во всех поколениях рождались Истинные Наследники. Боги не избирали ни одного, но кому-то же надо было править. Такие монархи обычно оказывались на редкость неудачными и не пользовались поддержкой народа. А результаты Божественного отбора подделать или скрыть невозможно, потому что выбор делается у всех на виду: над Главной площадью столицы на небе вмиг появляются разом и солнце, и луна, причем вторая сияет серебром не тусклее, чем первая золотом, и лучи двух светил ровно в полдень скрещиваются над головой Истинного Наследника. Однажды попробовали сотворить такую иллюзию, чтобы народ поверил в избранность единственного претендента. Но с Богами шутки плохи: Они вмиг нагнали тьму дождевых туч и три дня подряд заливали Веридор. В итоге короли, опасаясь, что среди их отпрысков нет Истинного Наследника, стали просто писать приказы о престолонаследии.

— А как проходил ритуал отбора? — поинтересовался Ад.

— Первым делом нынешний король или в исключительных случаях принц призывал дух Персиваля, он проводит отбор. Затем правитель указывает на тех, кого считает потенциальными претендентами, отметив их своей магией. Меткой может быть что угодно: заклинание, чары…

«Артефакты!» — тут же щелкнуло в голове у Рая.

— Затем следует первый этап — испытание претендентов, — между тем продолжал Джанго, — причем не только выбранных королем. Аналогичные метки попадают к тем, кому Боги также предоставляют шанс бороться за престол. Примечательно, что от метки, как от родовой травмы, не избавиться до самого конца испытания — она непременно возвращается владельцу. Во время этого этапа Боги смотрят в душу претендента, выявляют его слабости, проливают свет на самую темную сторону его души. Помочь пройти испытание не могут даже те, кто некогда уже сталкивался с этим, потому что каждому выпадает свое. Кто-то доказывает свой ум, кто-то — справедливость, кто-то — милосердие, кто-то, напротив, — умение править твердой рукой. Через метку Боги слышат мысли, видят желания, порой посылают подсказки или же наоборот запутывают. Если претендент не прошел испытание, он не выбывает из отбора, ему дается возможность осознать свои ошибки и исправиться на втором этапе, во время которого Персиваль является всем потенциальным наследникам и беседует с ними. Надо сказать, что если ты прошел испытание, но не произвел впечатление на Персиваля, шансы у тебя невысоки. Однако это не значит, что на испытание можно вовсе забить, ибо убедить духа в своем раскаянии ой как непросто и, насколько я знаю, такое удалось только двум людям. На третий этап проходят те, кому Боги дают благословение на поединок. Собственно, третий этап, — это поединок, сперва между претендентами, причем все происходит в заброшенной Летней королевской резиденции, окутанной мороком. Соперники могут рассмотреть только нечеткие искаженные человеческие силуэты, но никак не понять, кто перед ними. Зачастую претенденты даже не знают всех, с кем борются, так как в даже в резиденцию не заходят вместе, а перемещаются порталами, любезно предоставленными Богами. Во время поединка никого не убивают, за этим тщательно следит Персиваль. Побежденных он отправляет обратно во дворец. Из стен резиденции выходит только один претендент. Даже если какой-то хитрец где-то спрятался, Персиваль не выпускает никого и подсказывает тому, кто сражается, где затаившийся. Во внутреннем дворе резиденции претендента ожидает последнее, самое сложное испытание: смертельный бой с самим королем, сильнейшим магом королевства. Его Величество все так же не может понять, кто именно перед ним, и под внушением Персиваля дерется в полную силу. Истинным Наследником становится только тот, кому под силу победить короля в открытом поединке.

Ад даже присвистнул.

— Ну, тогда неудивительно, что эти Истинные Наследники так редки. Взять хоть нашего отца: поди потягайся с ним! Разве только ты, дядя!

На последнее замечание Эзраэль только презрительно фыркнул. «Высокомерный,» — отметил про себя Джанго, а Синдбаду отвечал:

— Дело не только в силе. Если у тебя в арсенале только куча заклинаний, и то отработанные исключительно теоретически, конечно, ты не победишь. Важна стратегия, смекалка, опыт и умение по максимуму использовать свои возможности. Великий король должен суметь обыграть любого противника, даже сильнейшего. Да и награда у него знатная: кроме трона еще и Дар от Богов. Вот Кандор, хоть и остался единственным наследником, все равно призвал Персиваль за спиной у отца и прошел отбор, только дрался на последнем этапе с избранным Богами противником, своим будущим лучшим другом и маршалом Веридора, а тогда еще уличным паяцем и бездомным оборванцем Скоморохом. Выиграл, но не сказать, что очень легко. Говорят, Скоморох был невероятно сильным менталистом. Так, Кандор как Истинный Наследник получил от Богов Дар Артефактора, думаю, сами понимаете, что сила великая…

Рай не слушал дальше слова дяди. Мозг принца лихорадочно работал, усваивая новую информацию и сопоставляя факты. Итак, похоже, папа намерен провести ритуал отбора Истинного Наследника. Меткой являются кинжалы-артефакты, в них король вложил немеренное количество своей магии… Стоп! У Кандора Х Дар Жизни, а значит, что кинжалы пропитаны ей и, помимо защитных функций, несут в себе достаточно жизненной энергии… чтобы их удар не убивал! В то время как лезвие несет смерть, магия вливает жизнь, и тот, на кого напали, повисает, не дойдя полшага до царства мертвых! Память услужливо подкинула воспоминание о намерении Ада под прикрытием «проверки» убить Гвейна. Ясно как божий день, что это испытание — для него. Но при чем тогда он, его Конни и дядя? Возможно, он знал не всю подноготную кронгерцога, но что можно проверить с помощью этих артефактов у него или его избранной? Бред! Казненный много лет назад по особому распоряжению самого Отче Джанговир или, того лучше, его Конни с венцом наследника! Нет, папа не мог сотворить такой чуши и наверняка указал на Ада. Но вот вопрос: допустил ли король до отбора Эзраэля? Не то чтобы принц сомневался, что достоин побороться за престол, но ведь возможно, что ему кинжал дали, как и Конни с Джанго, просто для безопасности.

Одержимый покосился на артефакт. Рубин на рукояти поблескивал даже во мраке, хотя на него не попадал и один луч. Ну и зачем ты? Что выявляешь? Дядя говорил о темной стороне души, слабостях… Ха! Да нет у него никаких слабостей! Он даже с выжженной магией, но со своей демонической сущностью и Даром Воина любому фору даст, даже самому Жестокому королю! Разве Дар, пожалованный Богами, не говорит сам за себя об их расположении? И что, спрашивается, сможет сделать против высшего огненного демона Дар Жизни… Стоп! Дар Жизни… Дар Жизни…

Если еще мгновение назад Одержимый не знал, что ему делать с кинжалом, то теперь понял со всей очевидностью! Конечно же! Что он тут вообще голову ломает с этим престолонаследием, не его это забота. Выбрал папа одного Ада — и скатертью дорожка! Ему-то не сама власть нужна, а способ Конни заполучить! И вот решение само приплыло ему в руки: если с помощью специального зелья вытянуть из артефакта всю вложенную в него магию и правильно напитать им маграствор, а потом дать выпить Конни, то она в ту же минуту захочет его и отдастся без каких-либо возражений. А еще, скорее всего, она после первого же раза забеременеет, и тогда уж точно не увильнет от свадьбы с ним. Демон глубоко внутри одобрительно заурчал. Да! Все правильно! Именно так и надо сделать! Давно пора забрать его девочку!

— Рай! — возмущенно пискнула в его объятиях Кандида. — Раздавишь!

А он и не заметил, как стиснул её со всей своей демонической силы.

— Прости… — прохрипел принц. — Прости, моя Конни…

— Конда, — в который раз поправила его принцесса, но он даже не услышал этого. Конни…

 

Глава 3

О магических кристаллах, неожиданных открытиях и нерадужных предположениях

Бледное сияние, исходившее из середины пещеры, разогнало тьму и причудливо переливалось по стенам хрустального грота. Даже тем, кто с первых дней жизни был окружен магией, это место казалось неким волшебным приютом древнейшей силы, зародившейся вместе с этим миром. Священный трепет, который не охватывал детей Жестокого короля ни в храмах Единого, ни перед языческими идолами, внезапно зародился где-то глубоко в душе, заставляя проникнуться важностью момента. Джанго точно определил охватившие племянников чувства по их скупо освещенным лицам и удовлетворенно хмыкнул. Сам-то он, впервые вступив под эти великие своды, вел себя не хуже варвара. Его не на секунду не покидала уверенность, что он неслыханно силен. Ему ли, наследному принцу Веридорскому, падать ниц перед каким-то отшлифованным камнем и с замиранием сердца ждать вердикта жалкой подземной стекляшки? А вот дети Кандора со смешанным чувством страха и предвкушения пришли сюда, чтобы познать свои Дары.

Рай наконец выпустил из стальных тисков Конду и теперь смотрел на кристалл-индикатор, как на судью, оглашающего приговор. Если Дар до сих пор с ним, то он по-прежнему самый великий воин Веридора. Пускай все упорно считают, что король сильнее него. Ха, да это они просто никогда не сходились в поединке и не дрались в полную силу! Да он бил даже чернокнижника Гвейна, а у него мощность ударов и защита в несколько раз сильнее, чем у обычных магов, а Кандор Х дае не отмечен Мрачным богом!

Синдбад старательно отводил взгляд от кристалла и думал, как бы сбежать. Он не хотел приложить руку и наконец окончательно и бесповоротно убедиться в неприглядной истине: он никудышный маг. Мало того, что у него нет Дара, так еще и способности к общей магии слабее некуда. Да крох его силы не хватало на самые обычные пологи! Ад давно мог бы сам наведаться в Магическую Пещеру и узнать свой Дар, но пока кристалл не разрушил все иллюзии, была возможность хотя бы самого себя обманывать и грезить о том, что однажды магия в нем проснется. Как же стыдно ему было, когда Конда спросила его об обучении в Академии и ему пришлось рассказать ей о бережливости матери, не пожелавшей, чтобы отец тратил деньги на его обучение в военное время. Жалкий спектакль! Да король скорее раздел бы весь двор и продал дворец Отче, но обеспечил бы сыну достойное образование. Ад сам просил мать как-то объяснить его нежелание учиться отцу, потому что знал: в Академии он будет не просто отстающим, а ущербным, по-настоящему безнадежным во всех смыслах. Алис не раз говорила сыну, что у него много других достоинств и его несостоятельность как мага — это вовсе не повод считать себя неполноценным. Да, он был талантлив во многом, но он не был воином и не владел Даром. Бастард, еще и никчемный, он лучше кого бы то ни было понимал, что постигло Эзраэля после казни семь лет назад. Они оба были никем, и Ад не представлял, как брату удалось пережить падение с такой высоты: был наследный принц, богатый, родовитый и один из сильнейших магов мира, и в одночасье стал пустим местом. У Ада хоть имя свое было и семья, любящие и любимые люди, а у Одержимого принца — один демон внутри.

А Конда, казалось, вот-вот подпрыгивать от нетерпения начнет. Стоило сильному волнению охватить принцессу, как она начинала выкручивать пальцы или же теребить ими кружево на платье. Сейчас за неимением оборок экзекуции подвергались пальцы. В голове снова и снова проносились слова Марианы: «Скоро вы узнаете о своих магических способностях. Развивайте их, занимайтесь, сколько будет сил, потому что очень скоро они вам понадобятся. И не только вам. Один из ваших близких, можно сказать, головой лежит на плахе, и только с вашей помощью ему удастся увернуться от топора». О да-да! Она была готова учиться сутками, лишь бы овладеть всем, чем можно! К тому же принцесса, сопоставив некоторые известные о чернокнижниках факты с темными эпизодами жизни одного из членов своей семьи, уже догадывалась, кому, кроме Гвейна, нужна её помощь, хотя понятия не имела, какая именно.

— Так, давайте пойдем по старшинству, — эхом разнесся по гроту голос Джанго. — Рай.

Одержимый принц уверенной походкой направился к магическому кристаллу, привычно чеканя солдатский шаг. «Совсем как отец,» — пролетела мысль у Кандиды. Кандор Х был воплощением идеала для дочки, лучшего просто не было на свете. Рай не был абсолютной копией Кандора, как Лихой, однако он был прекрасен по-своему. Король рассказывал ей, что в юности не любил свою внешность и всей душой хотел стать выше хотя бы на полголовы, шире в плечах и в общем не таким худым. Что ж, в этом плане сын целиком и полностью воплотил в жизнь мечты отца. Еще Одержимый принц был смугл, совсем как корсар, что, несомненно, красило его. Черты лица Рая, более мягкие, чем отцовские, на взгляд Конды, были привлекательны. Мигом вспыхнули воспоминания о его объятиях, таких крепких и властных, из которых не вырваться против воли демона. А она, Конда, все равно вырвалась!

Рука принца легла на гладкую сверкающую поверхность, и кристалл тут же подернулся темно-серой дымкой. По всему гроту заплясали серебристые огоньки, местами превращаясь в белое сияние, а кое-где и темнея практически до черноты. Казалось, на стенах проступили причудливые узоры, перетекающие из тона в тон, и теперь текли покругу, от чего волшебство ощущалось почти физически.

Рай шумно выдохнул. Да, Дар Воина до сих пор с ним. Не магия, конечно, в традиционном её смысле, зато гарант непобедимого оружия и удачи в бою. Эх, побился бы он с папой и, видя Боги, с огромным удовольствием, выбил клинок из рук самого Жестокого короля!..

— Ад, — отвлек его от мечтаний голос дяди.

Брат, в отличие от Рая, шел медленно, будто оттягивая неизбежное, однако дольше минуты тянуть не смог. Принц заметил, как его пальцы чуть подрагивали, когда Синдбад протягивал из к кристаллу. По правде говоря, Эзраэлю было до жути интересно, что же покажет индикатор. По всему выходило, что Ад — очень слабый маг. Что же будет? Кристалл не изменит цвет? Или отражение магии просто будет очень бледным? Есть ли у Ада Дар? С одной стороны, брат великолепный зельевар, но он всегда готовил с минимальным применением магической составляющей, так что это вполне может оказаться простой врожденной наклонностью, а не видом силы. А что будет ели у Ада все же нет Дара?…

Увиденное поразило всех: пещера взорвалась сиянием, причем сверкал не только белоснежный свет, но и кромешная тьма! У Ада не было Дара Зельевара. В кристалле смешались Жизнь и Смерть!

— Хаос меня забери… — растерянно пробормотал бастард, уставившись на два источающих силу королевских Дара.

Джанго тоже неотрывно смотрел на кристалл… и не мог поверить тому, что видел: фамильная печать Веридорских сковала вместе Жизнь и Смерть, не давая одной поглотить другую и одновременно изолируя из от владельца, и, судя по всему, разглядеть её мог только он один. В памяти всплыла глава книги, прочитанная много лет назад, о печати магической династии, которую мог наложить только старший в роду на членов своей семьи, причем мог сковать вне зависимости от силы любой Дар, кроме идентичного своему собственному. Раньше это был способ воздействовать на род и поддерживать авторитет. Но как, демоны её забери, эта печать оказалась на его племяннике?! Критерием старшего в роду был исключительно возраст, а так как Джанго, со дня своего сожжения и до недавнего времени был изгнан из рода, старшим считался Кандор. Но брат не мог запечатать Дар Жизни, потому что у него такой же! Да и не стал бы Кандор, зачем? Вариант был всего один: где-то проглядели кого-то из Веридорских. Ну, все Монруа отпадают, среди родственников правящей династии по крови нет и уже лет двадцать точно не было тех, кто старше Кандора, к тому же у них своя собственная печать, Веридорскую они вряд ли в силах поставить. Да и кто такой взялся из королевской семьи, но без королевского Дара? От вопросов уже пухла голова, а впереди была еще Конда, и что-то подсказывало Джанго, что и племянница пеподнесет сюрприз.

— Дядя, как это? — между тем ошарашенно спросил его Ад.

— Еще сам до конца не понял, — пробормотал в ответ кронгерцог. — Но даю слово, выясню сегодня — завтра и придумаю, что с твоей магией делать. Одно точно, Ад: на данный момент по силе ты — первый маг этого мира. Не знаю, как поведут себя Дары, когда вырвутся. Логично предположить, что один подавит другой, хотя я уж опасаюсь упоминать какую-то логику после того, что увидел. Так, Конда, твоя очередь добивать дядю.

Попросил — получил. Стоило маленькой изящной ладошке лечь на кристалл, как тот снизу окрасился фиолетовым — Дар Чаровницы, а в середине и сверху… о Боги, вы, верно, решили за десять минут сломать картину мира у кронгерцога Веридорского! Кристалл показал двойственный Дар! На прозрачной глади отразилась темно-зеленая Менталистика, и рябью по ней то ту, то там пробегало бирюзовое Обольщение! Джанго ожидал чего угодно: Жизни, Смерти, Артефакторства, Воина… Да даже Року он бы удивился меньше! Однако это не было зрительным обманом пара Даров явственно различалась.

Надо сказать, сыновья Кандора Х спокойно отнеслись к увиденному. Ад — потому что не знал назначения всех цветов и понятия не имел, что бирюза — это не какой-то подвид Менталистики, а отдельный Дар. Рай — потому что, будучи демоном, видел замечательно, но цвета различал плохо, так что для него кристалл был монотонным, зеленым. Конда же благоразумно промолчала, решив не посвящать братьев во все свои магические способности. А Джанго вдруг понял еще кое-что: девушка унаследовала Дар Чаровницы от мамы, однако магии отца, которая была на несколько порядков сильнее, ей не досталось ни всполоха…

На обратном пути Кандида лихорадочно вспоминала легенду о Дочери Хранителя. Персия подчиняла пиратов песней. А ей отец категорически запрещал петь! Очень кстати в голову пришел совет Марианы спеть Гвейну, если кому-то будет угрожать смертельная опасность, и её утверждение, что голос на него не подействует в полную силу, потому что он чернокнижник, но ослабить ментальное воздействие должно. Неужели правда? Обольстительница… С волосами, пахнущими как возбуждающие духи… Соблазняющая одним голосом…

Рай, не успевший перехватить сестру а выходе из грота, теперь шел прямо за ней, готовый поймать, если она оступится в темноте. И вдруг Конда резко остановилась так, что брат чуть не налетел на неё сзади.

— Ты чего, Конни? — заботливо спросил у неё Эзраэль и все-таки подхватил на руки.

Принцесса даже поправлять его не стала или вырываться, настолько её поразила внезапная догадка. А что если она спела Аду или Раю и случайно приворожила братьев?

 

Глава 4

Об учебнвых процессах, дворцовых должностях и королевских страстях

После мощнейшего выброса магии, опустошившего резерв практически наполовину, Кандор «взялся за свое здоровье и предался одной из самых сильных своих страстей», а по выражению Джанго, наинаглейшим образом скинул с себя все королевские обязанности, которые, видимо, за столько лет правления изрядно надоели, разве что плешь не проели. Его Величество пропустил мимо ушей пламенную речь брата о том, что его, Кандора, Боги справедливо наградили бременем короны, так как из них двоих ярко выраженной ответственностю страдал исключительно младший. Король просто вручил кронгерцогу печать и удалился в тайное убежище под замком. Став Истинным Наследником и получив Дар Артефактора, Кандор временами затворялся в своей личной лаборатории, соседствующей с языческим «святилищем» его жены и с её экспериментальной. Там повелитель кропотливо ваял, паял и выплавлял заготовки под артефакты, а потом, подкопив сил, питал их Жизнью. Кандор мог днями вымерять наилучшею пропорцию веществ для той или иной заготовки и не жалел денег на свои опыты, заказывая самые редкие руды и материалы. Казалось бы, бестолковое расточительство, но стоило окрестным правителям прознать, что Веридорский монарх не прочь продать какой-то из своих уникальных, невероятно мощных артефактов, как их карманы уже были готовы опустеть чуть ли не полностью, лишь бы заполучить такую ценность. А когда Его Величество творил, к нему не подходи.

— Итак, поскольку мой венценосный брат снова ударился в свой артефакторский маразм, — вещал кронгерцог перед всем двором, — я пока за него. Так что имейте в виду, сиятельные лорды и леди, что я не маг Жизни и сущность моя призвана как раз таки обрывать бестолковое существование некоторых не обремененных разумом и моралью существ. Надеюсь, намек ясен и ни у кого не возникнет желания материализовать свои воздушные замки относительно увеличения своей власти и состояния. В противном случае обладатель загребущих ручек будет иметь дело со мной.

Отныне весь дворец стал жить согласно громогласному изречению Джанго: «У нищих слуг нет!» А в категорию «нищих» попали все, от принца крови до хромой клячи. Всюду кипела бурная деятельность: слуги перестали целыми днями зажимать в темных углах миловидных горничных и с остервенением терли всевозможные плоские поверхности, изгоняя пыль из зоны своей ответственности; служанки в свою очередь перестали часами чесать языками и носились по всему дворцу по внезапно образовавшимся срочным поручениям; министры засели за отчеты о проделанной за последний месяц работе и с непривычки уже исчерпали годовой запас перьев и все возможности своей фантазии (знамо дело, Кандор-то предпочитал все доклады принимать в устной форме, а кронгерцог невнятное блеяние выслушивать не намерен!).

Дабы не провоцировать конфликт т вообще максимально развести детей брата, кронгерцог приказал Черной Тридцатке в течение двух месяцев прошерстить все окрестности столицы в поисках тела Лихого, хотя ни минуты не сомневался, что ничего не найдут, а Ада отправил прямиком к отцу. Во-первых, чтобы следил и, если на Кандора вдруг дикая слабость нападет, дотаскивал до кровати. Во-вторых, исследовательский интерес бастард явно унаследовал от короля. Если Его Величество корпел над артефактами, то Ад химичил с зельями и — невероятно! — воссоздавал давно утраченные рецепты и до предела улучшал результаты своих трудов. Ну а в-третьих, Джанго понятия не имел, когда ему удастся разгадать тайну родовой печати на магии Ада. Вопросов было два: кто сковал магию королевского сына и что теперь этим делать? Помочь ему могли только книг и духи. Сперва он обшарит всю библиотеку, а уж потом, если так ничего и не найдет, призовет Рагнара и Веридору, чтобы хоть намекнули, где искать и в каком направлении думать.

Однако самые разительные перемены произошли в жизни Эзраэля. Однажды утром дядя заявился к нему в покои и заявил, что хорош бездарем быть, пора приобщаться не только к правам принца, но и к обязанностям. А обязанности Джанго назначил племяннику такие, что и Кандору грозили только в годы юности, когда из него в спешном порядке лепили наследника. Во-первых, кронгерцог поручил Раю обновить и пополнить знания о Веридоре с учетом всех аспектов: географии, истории, культуры, законодательства, государственного устройства, торговле. Сперва принц попытался возразить, что итак обо всем имеет достаточное представление, на что Джанго, ухмыльнувшись, как выпалил:

— Сколько провинций в Веридоре?

Растерянное молчание.

— Кто из Веридорских правителей ввел «Сольную вольницу»?

Судя по выражению лица Рая, достаточно было задать вопрос, что такое «Сольная вольница».

— На скольких наречиях разговаривают в Веридоре? — продолжал Джанго.

Молчание.

— Система судов Веридора?

И снова нет ответа.

— Прогнозы на импорт драгоценных металлов в Порсул?

— Хреновые, — наконец выдал Эзраэль и на вопросительно выгнутую бровь кронгерцога пояснил. — Восток явно намеревается свергнуть Кандора Х с престола, а это гарантированный конфликт, возможно, и не перерастающий в длительную кровавую войну, но однозначно аннулирующий все предыдущие соглашения, в том числе и торговые.

— Мимо, — покачал головой Джанго. — Отличительная черта Порсула: война войной, а торговля выгодна. Даже во времена открытых столкновений восточные купцы продолжают торговать и буквально вытягивают экономику страны. Так что будешь отвечать мне еще и специфику стран-соседей.

Эзраэль ограничился тем, что помянул про себя родной Хаос, но не нарываться на очередное «внеурочное» задание ума хватило.

За три дня принц набрал такой багаж знаний, что десять лет учебы в Академии теперь вспоминались как беззаботное детство. Да чего уж там, Эзраэль даже познал неуловимую разницу между советниками и министрами! Вроде на первый взгляд все были членами Совета, который вроде задумывался как поддержка королю, только на практике выходило в точности наоборот. Так вот советники представляли собой высшую древнейшую знать Веридора, передающую по наследству не только титул и поместье, но и кресло, собственно, в Совете. Как пояснялось в учебнике истории, советники, а было их ровно столько же, сколько провинций, должны были выступать неким местным самоуправлением и докладывать правителю все относительно вверенной им территории, но жизнь, увы, имела мало общего с замыслами основателя Совета. Повальное большинство советников или просто отсиживали положенные часы собраний, считая минуты до того радостного мгновения, когда можно будет подняться с жесткого родового кресла, или продвигали одну-единственную идею — незыблемость своей власти и увеличение своего благосостояния. Докладывали о благополучии и благоразумно умалчивали о введенных ими «местных сборах», что по законам Веридора каралось лишением титула и конфискацией имущества, так как собирать налоги имело право только государство. И вот однажды, в правление Безумного короля, произвол одного из советников переполнил чашу терпения его людей. Последней каплей стала введенная им пошлина на вывоз и продажу за пределы провинции соли — основной доход местного населения. Разъяренные веридорцы ворвались в особняк советника и учинили над ним расправу. Прибывший на разбирательство король, ознакомившись с отчетной книгой, где советник записывал все введенные им сборы, тут же подписал «Соляную вольницу» — документ, отменяющий все таможенные пошлины внутри страны. Почему «соляную»? Может, потому что началось все именно с соли, хотя версия Джанго показалась Раю более правдоподобной: в связи со всплывшими нарушениями закона внезапно провели проверку всех советников и многих уличили в схожих преступлениях, но не казнили прилюдно, чтобы лишний раз не будоражить народные массы, а по-тихому прирезали в пыточных, а тела сгрузили в бочки с солью, чтобы не воняли и не разлагались, погрузили на корабли, отбывающие в Порсул, и на середине пути выбросили за борт. Тот случай ознаменовался еще и появлением министров и разделением их с советниками обязанностей. Теперь «старая гвардия» занималась исключительно тем, что портила кровь королю, и тешилась осознанием собственной важности. «Пережиток прошлого,» — фыркал на это Одержимый принц. На министров же возлагалась ответственная задача претворять деятельность государства в жизнь. Здесь с большей вероятностью можно было встретить трудящегося человека, к тому же не рябило однообразием высокого социального статуса, а все потому, что Безумный король постановил, что назначать на должность министров может только правитель и как-либо «завещать» место нельзя.

Однако на этом не закончились мучения Эраэля. Далее кронгерцог методично заставлял его полюбить столь ненавидимую политику. Демон упорно не желал разбираться в путаницах престолонаследия и обоснованности претензий соседей на пограничные земли Веридора, но он некроманта еще никто не уходил. Да что там не уходил — даже полудохлым не уползал! В итоге Рай даже начал понимать высокопарные речи о неком гипотетическом праве на трон, которую то и дело заводил кто-то из «милых кузенов Монруа».

Узнал он и историю, связанную с появлением Сараты: несколько веков назад наследный принц Веридора влюбился в единственную дочку герцога Монруа, но отец категорически запретил ему жениться, чтобы вновь не повторилась история Седрика Монруа и Пенелопы Безжалостной. Нет, неземную любовь король, конечно же, желал своему старшему сыну, но считал себя обязанным предотвратить возможные междоусобицы. Правитель предложил влюбленному юноше взять свою красавицу, но не в жены, а в фаворитки, даже башню воздвиг на территории дворца только для нее. Несчастную девушку заперли в самой красивой тюрьме и прямо под ее окнами начали приготовления к свадьбе принца и принцессы из-за моря. Долго плакала Монруа и даже порывалась выпрыгнуть из самого высокого окна, но принц, сумевший забраться по отвесной стене на крышу и пробраться в спальню возлюбленной, убедил ее в своей любви и условился бежать в день своей свадьбы. Спустя несколько дней в Веридор прибыла невеста, дочка-красавица Великого султана Порсула. Ее называли жемчужиной Востока, но даже она не смогла затмить любовь веридорского принца. В итоге влюблённые бежали далеко на север, за Великие горы, а оскорбленный таким пренебрежением к прекраснейшей своей дочери Порсул грозил Веридору войной. Восток потребовал казни всех Монруа, развода второго принца, ставшего наследником после побега своего старшего брата, и его женитьбы на восточной принцессе. Однако Веридор предпочёл военное решение конфликта. Спустя пять лет войны установился относительный мир, но Веридор, дабы не провоцировать мировой скандал, оборвал все отношения с «королевским беглецом». Он был изгнан из рода Веридорских и его сын стал родоначальником так называемых «северных» Монруа, создавших новое государство Сарату, порядок престолонаследия как по мужской, так и по женской линии установился тогда же. Сперва оставшиеся в Веридоре Монруа отрицали свою связь с потомками «беглецов», но стоило тем обзавестись короной, стали претендовать на престол что в Сарате, что в Веридоре. Что же со всеми этими Монруа делать? Эзраэль дал своему дяде однозначный ответ: Веридорские и Монруа либо поубивают друг друга, либо все переженятся, объединив два государства.

А дальше Джанго поручил племянника заботам лорда Дива. Если раньше Эзраэль считал, что сейчас у него «черная полоса» своеобразной учебы, то теперь он со всей ясностью осознал, что то была «белая полоса», а подлинный ад только начинается. От цифр все перед глазами рябило, слова также приелись, особенно те, что в отчетах, то есть проверять надо было чуть ли не каждое. Поначалу первый министр щадил внука и давал ему разбирать всего один отчет в день, и то Рай к вечеру умирал, поскольку начали-то они с южных провинций, а там, как водится был самый бардак, так как ожидающие доходы частенько невероятным образом оборачивались в расходы и наоборот. А потом пошли два отчета в день, три, четыре, пять… Когда дошли до семи, принц не выдержал и взвыл, вопрошая то ли у дедушки, то ли у Богов, на кой демон ему надо вот этим вот заниматься?! Ответил ему Джанго, причем так, что даже юный сын Хоаса не подумал возразить: «Великий король должен уметь все, что входит в обязанности государственных мужей. Если бы ты был маршалом, тебе было бы необязательно разбираться в тонкостях налоговой системы. Если бы ты был советником, тебе незачем была бы тактика. Если бы ты был придворным поэтом, тебе без надобности была бы дипломатия. Если бы ты был только сыном и братом без претензий на престол, ты мог бы и разу в жизни не задуматься о том, что ты оставишь после себя и на чьи плечи переложишь ответственность за целую страну. Стыдно тебе, принцу Веридорскому, не помнить четыре заповеди великих королей: они — воины и во всех сражениях подают пример своей доблестью и лично ведут в бой своих людей; они — политики и отстаивают интересы государства, а не действуют импульсивно или же прогибаясь под чужим давлением; они — управленцы и проводят внутреннюю политику, направленную на развитие экономики и совершенствование законодательства; они — цвет образования и искусства, с соответствующим моральным обликом и чувством прекрасного; они — семьянины и отдают одинаково много тепла всем своим детям и учат их так, чтобы они в свое время заняли законное место на троне и продолжили славную династию, а потом их портреты висели рядом с их предками в главной картинной галерее дворца, рядом с другими великими королями. Я вижу, Эзраэль, ты привык быть первым во всем и убежден в своем превосходстве. Ставить себе высокую планку — это хорошо, только ей еще надо соответствовать. Ты уверен, что будешь получать от жизни все, что хочешь? Будешь, если действительно станешь во всем лучшим. И пойми наконец, что учиться и признавать свое незнание и ошибки — не сыдно, а вот упираться рогом и бесконечно твердить, что ты итак самый-самый — прямая дорожка к поражению». Выдав эту длинную нравоучительную тираду, кронгерцог поспешил строить кого-то другого, а провожающий его изумленным взглядом лорд Див неожиданн для самого себя подумал: «Настоящий Великий король. Достойный наследник Веридорских, истинный».

 

Глава 5

О призрачной помощи, туманных намеках и сложных вопросах

Кладбища и фамильные склепы временно вздохнули спокойно: ночами Джанго осаждал библиотеку. Здесь же практически круглосуточно грызла гранит Конда, но если она штудировала талмуды по магии и тренировалась под чутким руководством дяди. Хотя последнее, конечно, спорно, так как взгляд кронгерцога был устремлен исключительно на многометровые свитки с генеалогией Веридорских королей. Принцесса никак не могла понять, зачем дяде груда одинаковых схем родового древа и кипы старинных летописей, но спрашивать не стала. Захочет — сам расскажет.

Джанго раздобыл все схемы королевской родословной, которые только и были в столице, и кропотливо разобрал каждую задокументированную сплетню о бастардах правителей. Но нет, ничего! Веридорские короли, как и завещал родоначальник их великой династии Рагнар, в большинстве своем очень бережно относились к своей семье и заботились обо всех своих детях не зависимости от их законности. Десять ночей подряд кронгерцог пытался выловить среди покрытых тайной и пылью родственных связей углядеть того, кто в младенчестве Ада, то есть два десятка лет назад, был старше Кандора. Почему в младенчестве? Потому что иначе Дар Смерти поглотил бы Дар Жизни, а внутри юноши сейчас были заперты сразу две могущественнейшие магические силы. Эх, жаль, его самого тогда здесь не было, так бы сам мог прикинуть, кто при дворе шлялся и мог на несколько часов остаться наедине с Адом.

Решив слепо не полагаться на свою память, Джанго проверил все сведения о родовой печати. Так и есть, поставить, а так же видеть печать мог только старший в роду. А снять её можно либо с согласия создателя, либо им самим. «Короче, если этот затейник еще жив, — пытать будем, если мертв — встречайте величайшего некроманта своего времени Джанговира Смертоносного,» — мрачно заключил про себя кронгерцог.

Так ничего и не выяснив, Джанго уже был готов взывать к призракам первых великих королей, когда они сами к нему пришли. В тот вечер он задремал над очередным длиннющим пергаментом и, уронив голову на стол, уплыл в серое марево. Непохоже это было на обычный сон. Ничего не было вокруг, только неосязаемая дымка кружила его в царстве грез. Именно из этого тумана к нему и выступили две фигуры, словно сотканные из полупрозрачных клубов: высокий плечистый мужчина, с длинными, практически до пояса, волосами, и хрупкая симпатичная женщина сренего роста. У обоих на головах угадывались ободки корон.

— Король Рагнар! Королева Веридора! — мигом признал их Джанго и склонился в почтительном поклоне.

— Приветствуем тебя, Джанговир. Изменился ты с нашей последней встречи, — ухмыльнулся призрак первого великого короля. — Помнится, тогда ты требовал, чтобы мы указали тебе способ избавиться от «проклятья чернокнижника», а услышав, что это твоя судьба, причем весьма счастливая, начал угрожать нам.

— Прошу прощения за свое недостойное повдение.

— Полно, — мягко прозвучал женский голос, — мы зла не держим. Ты был молод и горяч, не мог знать своего будущего. Мы очень рады, что ты вернулся в семью, и хотим тебе помочь. Скажи, что ты хочешь узнать?

— Вы же знаете, — кронгерцог перевел взгляд на Рагнара. — Я пытаюсь выяснить, кто наложил на Синдбада родовую печать. Это должен быть кто-то из династии Веридорских и старше Кандора. Я уж всех Монруа перерыл, но нет такого, чтоб двадцать лет назад был при дворе и мог запечатать и Дар Жизни, и Дар Смерти.

— А зачем тебе это знать? — неожиданно прервала его Веридора.

— Чтобы снять печать с племянника, — без запинки выпалил Джанго.

— Зачем же? — вступил Рагнар. — Ты же в курсе, что Кандор проводит ритуал, определяющий Истинного Наследника. Он назвал троих претендентов и один из них действительно Синдбад. Но чем слабее он будет как маг, тем легче будет отнять у него победу.

— Вам же наверняка известно, что я не гонюсь за троном, — криво улыбнулся Джанго. — Так зачем вы мне это говорите?

— Потому что есть человек, которому ты желаешь победы больше, чем остальным, и это не Синдбад. Так зачем же повышать конкуренцию своему фавориту?

— Богов не проведешь и они все равно выберут достойного, несмотря на наличие конкуренции или же ее отсутствие. В добавок ко всему я уверен в своем «фаворите». Кстати об этом… вы сказали, что Кандор отметил троих, но ведь артефактов он сдлал четыре.

— Один из них не пропитан магией Жизни и рассчитан только на защиту, — проговорил Рагнар. — Однако Жестокий король дал шанс далеко не всем достойным. Боги превратили кинжалы в твкие же артефакты еще четверых. Семеро претендентов. Семеро, Джанго! А ты упускаешь такую возможность сократить их число.

— Мне все равно надо выяснить, что за «серый король» укрылся в тени Веридорских, — стоял на своем Джанго.

— Мы не можем просто назвать тебе имя, к тому же оно ничего тебе, да и никому не скажет, — покачала головой Веридора.

— Ну хотя бы скажите, как и где мне искать?! — воскликнул Джанго.

— Ответ не так глубоко спрятан, как тебе кажется, — туманно откликнулся Рагнар, уже начиная истончаться и развеиваться. — Помни, ни на один отбор никто не попадает случайно и не было такого, чтобы за трон боролся один претендент. И еще: не отказывайся от помощи, если она от чистого сердца. Ни к чему излишняя гордыня.

— Ты найдешь ответ, Джанго! И обязательно сделаешь правильный выбор. С тобой благословение Богов, мы верим в тебя! — последнее, что услышал кронгерцог от прекрасной королевы Веридоры, выныривая из сна.

 

Глава 6

О неожиданной разгадке, любовной лихорадке и полезной подсказке

— Дядя! Дядя! — долетело до сознания кронгерцога. Конда уже минуты три трясла его за плечо. — Дядь, я закончила с общей магией! Ну теперь то можно моими Дарами заняться!

— Ой, племяша… — спросонья голова раскалывалась, да и мысли ход замедлили, а тут девчушка аж фонит энтузиазмом. — Давай завтра начнем Менталистику, потом по ходу и с Обольщением разберемся. Чаровницей, думаю, ты и без моей помощи станешь, только пособий тебе парочку подберу…

— Дядя, ты чего? — забеспокоилась принцесса. — Плохо? Может, воды? Целителя?

— Какого целителя, Конд? — невесело ухмыльнулся Джанго. — Последний и то в небытие канул.

— Могу Светлейшую позвать для поднятия… давления.

Хоть её заминка и насторожила кронгерцога, опытный придворный, как и полагается, и тени своих чувств не показал, а вместо этого невозмутимо продолжил в своем стиле:

— Нет, красавица, сейчас мне не осветит дорогу даже Светлейшая.

— Может, я чем помогу? Что ты ищешь-то так долго?

Джанго хотел было привычно отговориться, мол, сам справлюсь. Но вдруг в памяти вспыхнуло напутствие Рагнара: «И еще: не отказывайся от помощи, если она от чистого сердца». А ведь Конда именно поэтому и спрашивает. К тому же осознание, что сам он уже не справился, да и подсказка его пока никуда не вывела, неприятно жгла изнутри и требовало использовать любой шанс распутать головоломку. Что ж, одна голова — хорошо, а две — лучше.

— Как ты наверняка заметила, я носом рою родословную Веридорских. Мне надо найти человека старше твоего отца и обретающегося при дворе двадцать лет назад.

— Так в чем проблема? Наверняка кто-нибудь из Монруа, — пожала плечами принцесса. — Не зря же они распинаются о своем кровном родстве с нами.

— В ом то и дело, что зря. Более — менее родственником Веридорских из ныне здравствующих Монруа может считаться только Дошманд, он вам приходится пятиюродным братом, но двадцать лет назад ему был от силы год.

— Кто-то из его родителей? — предположила Конда.

— Тоже мимо, — покачал головой кронгерцог. — Мать младше Кандора на семь лет, отец по крови не родственник Веридорских. Не сходится. К тому же есть еще одна загвоздка: искомый человек не должен обладать ни одним из королевских Даров. И где, спрашивается, сыскать такое чудо?

— В Порсуле! — вдруг выкрикнула Конда.

— Соглашусь, чудес в Порсуле не занимать, — без особого энтузиазма откликнулся Джанго.

— Да нет, я серьезно! Ты же рассматриваешь только потомков Персиваля, а ведь легенды гласят, что у Рагнара и Веридоры была еще и дочь Персия. Он вышла замуж за Великого султана объединенного Порсула, шахин шаха Кайсара, а после его смерти — за первого чернокнижника Ардешира. Получаются, её потомки остались в Порсуле и тоже родня Веридорским. Я даже читала, что одному из них суждено вернуться в Веридор и принести сюда Дар Обольщения.

Сперва кронгерцог только досадливо сморщился. Он слышал про сказку о Персии, Дочери Хранителя, но никогда не принимал её в серьез, но стоило принцессе упомянуть Дар, как смутное предчувствие неприятно заскреблось где-то в темном уголке души. К нему примешивалась и обоснованное негодование: и как ему разобраться в потомках Персии? Да в этих восточных гаремах черт ногу сломит, споткнувшись об очередную наложницу, растянувшуюся перед своим господином, а порой и господами, прямо на пушистом ворсе ковра! К тому же там детей от наложниц не то что в летописи не вносят, их отец наперечет частенько не знает!

— Ладно уж, иди спать, а я подумаю, как пройти по следам, или вернее по постелям, Веридорских, которые и на Востоке отметились. Живучий мы все-таки род: нас не извести, мы, куда ни попадаем, везде расплодиться можем!

А ведь и правда было уже поздно, два часа ночи, так что предложение поспать было ко времени. На пороге Конда остановилась, мгновение подумав, обернулась и выдала еще одну конструктивную мысль:

— Можно пойти с другой стороны: взять всех тех, кто теоретически мог бы подходить и методом исключения вычислить нужного.

Джанго вздрогнул. Ну конечно же! Тот, кто наложил печать, для ритуала должен был достать хотя бы одно из родовых артефактов Веридорских, а хранятся они в хранилище под замком вместе с секретными документами и доступ туда имеют только члены королевской семьи, некоторые советники, считанное количество министров и еще несколько высоких должностей: маршал, казначей, дипломат первой ступени. В общем, это лучше, чем перебирать гарем султана. И сведения обо всех этих людях имелись, причем в одной книге и громким названием «Сильные мира сего». Джанго не стал кликать Рагнара — знал, что тот сейчас вместе со своей возлюбленной кружится в романтическом танце под бархатным куполом ночного неба, усыпанного блестками, — нужный том отыскал сам и раскрыл на одной из последних страниц, как будто специально примятой… и обмер.

Эта книга стоила жутко дорого, и немалую стоимость добавляли «живые иллюстрации». Все портреты были сделаны искусно и передавали не только внешность, но и мельчайшие особенности мимики. И вот с правой стороны разворота на него смотрел, озорно щурясь и приветливо улыбаясь, невероятно привлекательный молодой мужчина. Сразу бросалась в глаза некоторая экзотичность его облика: каштановые локоны, пышными волнами ниспадающие до плеч, теплые бездонные шоколадные глаза, высокие скулы, карамельная кожа. Золотая перевязь и эфес, усыпанные драгоценными камнями, красноречиво указывал на звание своего владельца — маршал Веридора. Среди «сильных мира сего» скалился, наверное, самый невероятный человек всех времен. У него не было имени. Не было гроша в кармане. Не было родины. Скоморох, просто шут заморский, некогда ступивший на землю Веридора с корабля, прибывшего из далекого враждебного Порсула. Просто мальчишка, веселящий столичный люд на Большой площади. Человек, сумевший дослужиться до маршала и доказавший своей кровью, что готов умереть за Веридор и своего короля. Человек, невероятное количество раз спасавший Кандора от верной гибели и в роковой час принявший смертельный удар вместо него. Человек, ставший братом королю и опередивший его рождение всего на два дня! «Помни, ни на один отбор никто не попадает случайно и не было такого, чтобы за трон боролся один претендент,» — звучало в голове у Джанго, а следом и его собственные слова, не так давно сказанные племянникам по пути к Магической Пещере: «Вот Кандор, хоть и остался единственным наследником, все равно призвал Персиваля за спиной у отца и прошел отбор, только дрался на последнем этапе с избранным Богами противником, своим будущим лучшим другом и маршалом Веридора, а тогда еще уличным паяцем и бездомным оборванцем Скоморохом. Выиграл, но не сказать, что очень легко. Говорят, Скоморох был невероятно сильным менталистом». Скоморох, выходец из Порсула, не случайно попал на отбор. И двадцать лет назад он уже был маршалом Веридора и легко мог достать артефакт Веридорских. И он не обладал королевским Даром, его силой была ментальнная магия.

Но не отыскавшийся так неожиданно ответ поразил Джанго, нет. Он застыл, глядя на портрет Скомороха, и не мог отвести глаз. Несколько минут назад он видел прямо перед собой точь-в-точь такие же каштановые кудри, красивые черты лица и карамельную кожу. Кронгерцог хорошо помнил маму Кандиды, золотую красавицу Лилиан, обрученную с Кандором до его первой женитьбы и ставшую королевой после смерти Вэллы. Дочка взяла от неё большие зелено-карие глаза в обрамлении длинных пушистых ресниц и Дар Чаровницы. А от Кандора — ничего. Ни одной черты лица, ни всполоха магии. Конда — сильная менталистка, и Дар Обольщение — наследие далеких предков-демонов, скорее всего действительно Персии, Дочери Хранителя.

Сам собой задался вопрос: на втором этапе отбора дух Персиваля беседует с каждым претендентом и обязательно спрашивает о желании того взойти на престол, почему же Скоморох согласился? Ради власти и денег? Судя по поступкам, нет. Даже зная, что принадлежит к правящей династии, он безымянным прошел путь от рядового солдата до маршала и если чем и гордился, то своей доблестью, но никак не происхождением. Тогда зачем? И когда Скоморох признался другу, что это он был его противником, скрытым под мороком, во время отбора. Ответ воплотился в практически идеальном сходстве портрета на правом развороте в конце книги о «сильных мира сего» и принцессы Кандиды Веридорской. Даже наметилось маломальски логичное объяснение, зачем Скоморох запечатал магию Синдбада. Джанго знал, что многое в этом мире вершит «любовная лихорадка», не позволяющая непосредственным участникам хоть немного думать о будущем, вот только кто расскажет, как с ее последствиями теперь, в Хаос, разбираться?!

 

Глава 7

Об инквзиторской морали, никудышом плане и предстоящем обмане

Когда к вам с утра пораньше вваливается некромант, это слегка напрягает. А уж когда стальную дверь вашего тайного логова с ноги выносит сам Его Светлость кронгерцог Джанговир Веридорский с самым дорогим и крепким вином наперевес, это уже страшно, особенно если его фееричное появление сопровождается громогласным:

— Помянем!

— Ты поднял из могилы труп какого-то нашего славного предка и вновь упокоил? — меланхолично осведомился Кандор, сосредоточенно отмеряя ровно шесть целых семьдесят восемь сотых грамма липия пахучего для приготовления «консервирующего» магические свойства эликсира, а вот Ад нервно дернулся.

— Что это у тебя за дрянь? Воняет хуже чем годовалый скелет! — тут же скривился Джанго.

— Так а кого поминаем? — обеспокоенно спросил Ад, еще не привыкший к дядиному некромантскому чувству юмора.

— Ваше затворничество и мою ответственность! — возвестил кронгерцог, попутно разбивая о стену закупоренное горлышко бутылки и заливая в себя вино. — Все, Ваше Величество, извольте принимать обратно груз короны и освободить от своих же обязанностей своего непутевого брата.

— Ну почему же непутевого? — все так же бесстрастно продолжал Жестокий король, старательно растирая содержимое ступки и будто бы полностью погрузившись в созерцание зеленоватого порошка на дне. — Даже сюда дошли слухи, что ты, брат, навел порядок во дворце, даже слуг от разврата отвадил. Право же, надеюсь, они надолго усвоили урок, а то мне, как магу Жизни, не с руки примерять на себя роль блюстителя чистоты и нравственности.

— Кстати о твоей грязноте и не нравственности — вот и еще один повод выползать из этой дыры, даже для склепа непригодной, и возвращаться не только к своим невестам, но и к фаворитке. Тебя тут от отсутствия женского пола еще не плющит?

— Еще месяц продержусь.

— А вот я не продержусь! — не унимался Джанго. — Кандор, имей совесть! Кто из нас король? Я мало того что укротителем демона и принцессы выступаю, так еще и натиск жаждущих пригреться рядом с тобой в постели и на троне в одиночку сдерживаю. Пожалей своего не юного старшего братца, на трех пылких дев разом меня уже не хватает!

— Трех? Значит, Тейша не оставляет попыток до меня добраться?

— Она в первую очередь!

— Ну так в чем проблема? — не проникся Кандор. — Их трое и вас с Раем и Дивом трое, пускай каждый по одной и отвлекает от моего отсутствия.

— Нет у тебя совести, Ваше Величество, — обличительно заявил некромант и запил это утверждение еще одним большим глотком. — А отвлекать Эзраэля от государственно полезного дела я не буду, в конце концов твои невесты — ты и разбирайся.

— Государственно полезного? — удивился король. — Это что такое он там делает? Надеюсь, вы там никакой войны не начали?

— А ты вылези и посмотри! — съязвил кронгерцог. — Я, между прочим, на пару с Дивом воспитал из дикого демона практически первого министра, а из девчонки-недоучки — неслабую магиню. Да в нас дрессировщики… тьфу! то есть преподаватели пропали.

— Ну, вот чтоб не с концами пропали — практикуйтесь!

— Кандор, почему ты не хочешь возвращаться? — тон Джанго в один момент растерял всю шутливость, он даже вино отставил. — Ад, поди прогуляйся до дворца, составь брату компанию. Рай с утра заперся в твоей лаборатории и, кажется, так и не выходил. Я уж не стал к нему ломиться во избежание взрывов, так сказать. Проверь, чего он там наварил.

Юноша смерил взглядом отца и дядю. Ему и самому казалось странным, что король как будто забился в угол и боится нос высунуть. Но как бы ни хотелось подслушать, в чем же причина странного поведения отца, Ад неохотно прошаркал к двери, а затем и к выходу из «логова», прекрасно понимая, что вздумай он подслушать, двое сильнейших магов современности его тут же засекут.

— Так что случилось? — уже начиная нервничать, повторил Джанго.

Кандор молча достал из кармана сложенный вчетверо лист. Кронгерцога передернуло — черный лист. Во всем мире только двух отправителей можно было определить по цвету письма. Послания Отче представляли собой исключительно белоснежную бумагу. А красные строки на черном — знак Инквизитора. Легендарный Палач. Он не опирался на какую-либо веру, как тот же Отче. Он не был главой государства. Он просто был силой, вершащей суд Богов. Его невозможно было убить. Невозможно подкупить. Невозможно обмануть. Если Отче жил как обычные люди, то Инквизитор был один на тысячелетия. Никто не слышал, чтобы у него был дом, семья, друзья. Он появлялся из ниоткуда, предварительно присылая «оповещение» о своем прибытии. От него невозможно было скрыться. Невозможно оспорить его власть. Он был властен над всеми людьми и имел право казнить даже сильных мира сего. Откуда у Инквизитора такая сила? Один-единственный человек знал его тайну, и он только что протянул брату чей-то смертный приговор, ибо Инквизитор неизменно оставлял после себя кровавый след везде, где появлялся.

— Значит, сегодня вечером прибывает… — помертвевшим голосом проговорил кронгерцог. — Кандор… Знаешь, я никогда не встречался с Инквизитором, только слышал, что от него, словно от Бога, невозможно скрыть даже самые потаенные желания и мотивы… У меня есть свои секреты и пока я не всем могу поделиться с тобой, братишка. Только, если вдруг что, знай, я никогда ничего плохого не замылял против тебя и семьи… Нашей семьи…

— Ты чего, Джанго? — пришло время королю удивляться. — Я тебя не понимаю. Ты думаешь, Инквизитор найдет повод судить тебя? Но за что? Что ты сделал?

— Я — ничего, — вс так же глухо отвечал кронгерцог. — Но порой за себя мы боимся гораздо меньше, чем за дорого человека. Я знаю, что существует только один способ оспорить решение Инквизитора — вызвать его на поединок. Победишь — отменяешь приговор. Проиграешь — отдаешь свою жизнь взамен осужденного. И если вдруг случится то, чего я боюсь больше всего на свете, я буду драться с Инквизитором.

— Джанго, тебе не победить, — прервал его Кандор. — Я не стану спрашивать у тебя, чью жизнь ты ценишь превыше своей. Скажу только одно: не дай этому человеку даже попытаться совершить преступление. Убеди его, что за эту роковую ошибку ты заплатишь жизнью.

— Ну, я бы за себя еще поборолся, — попробовал отшутиться Джанго.

— Нет, брат. Инквизитора победить невозможно, даже такому могущественному магу и великому некроманту, как ты. Мы всего лишь люди, Джанго. И не нам противостоять древнейшему магическому существу. Инквизитор… он не человек. Он — дракон, Джанго.

Пару мгновений в комнате висела напряженная тишина, которую разорвал нервный смешок кронгерцога:

— Что?… Дракон? Кандор, братик, ты чего несешь? Какой, к демонам, дракон?!

— Последний в своем роде… по крайней мере в нашем мире. Ему порядка семи с половиной тысяч лет. Знаешь, он чем-то смахивает на Хранителя, на Рагнара. Только тот отказался от бессмертия, встретив свою единственную и пожелав жить с ней на земле, а Инквизитор… он будет палачом на службе у Богов, пока с него не «освободит» его единственная, подарив поцелуй, полный чистой искренней любви.

— Откуда… откуда все это?… — шок сковал мысли кронгерцога так, что связать три слова не удавалось, не то что выдать что-то завершенное с точки зрения смысла, но брат его прекрасно понял, возможно потому, что сам пребывал в похожем состоянии.

— Я знаю его.

— Кого?! — Джанго чуть ли не хрипел, оглушенный признаниями короля.

— Инквизитора. Когда мы встретились впервые, я понятия не имел, кто он. Да по-моему, никто понятия не имел. Думаю, он впервые вышел к людям не как Инквизитор, а как богатый молодой аристократ-южанин, кем он, по сути, и является. Ты, может, его помнишь: лорд Нарцисс, граф Ла Дарант Ла Кенти' Ле Турмен дю Голэ'.

Казалось, удивиться больше Джанго уже не мог. Оказалось, мог. Он прекрасно помнил лорда Нарцисса. Да и как не запомнить высокого статного платинового блондина, негласно претендующего на звание первого красавца Веридора, тогда принадлежащее наследному принцу Джанговиру. Нарцисс не уступал королевскому сыну ни в чувстве вкуса, ни в богатстве наряда, ни в количестве поклонниц. Боги, да они ведь однажды поспорили, кто за неделю соблазнит больше невинных дев и «доказательства» записывали на кристаллы памяти, чтобы все было по-честному! Проигравший всего из-за одной девственницы Джанговир заплатил Нарциссу столько золота, что хватило обеспечить до конца жизни всех обесчещенных красавиц (правда, никто из придворных не верил, что знатный аристократ так бестолково спустил весь свой сказочный выигрыш, и только Джанго знал, что это чистейшая правда и почему-то бесился из-за этого еще сильнее). И это развлекался Инквизитор!

— Погоди, Кандор… Какого демона он решил поиграть в простого аристократа и почему именно у нас?

— Его единственная выросла и он это почувствовал, к тому же он действительно граф Ла Дарант Ла Кенти' Ле Турмен дю Голэ'. Звучит, скажи?

— Аж зависть берет, — без особого воодушевления отозвался Джанго. — Брат, в чем подвох? Кого первого казнить будут?

— Уже не уверен, ты вот, как услышал о его приезде, сразу прощаться со мной по неизвестной причине начал. Может расскажешь, чего такого может случиться?

— А у нас, брат, всегда что-нибудь, да случается, причем не так, а обязательно судьбоносное, — туманно отвечал кронгерцог. — Ты лучше проясни, раз он нашел свою единственную, которая к тому же и повзрослела, тогда почему они еще не поцеловались и не живут долго и счастливо?

— Тут понимаешь в чем дело… — король неожиданно смутился и даже слегка покраснел, чего Джанго за ним раньше не замечал. — В общем, она влюбилась. В меня. Давно, когда я был наследным принцем.

— И ты еще жив? — скептически приподнял бровь некромант.

— Да я сам до сих пор поверить не могу, — тяжело вздохнул Кандор. — У Нарцисса даже был шанс убить меня вполне законно. Дело в том, что тридцать лет назад я узнал, что он Инквизитор, и поводом служили… не самые приятные события моей жизни. Меня тогда впервые пытались отравить. Артефакт палача во время суда признал виновность одной юной особы…

— Ты любил её? — понимающе кивнул Джанго.

— Да, и мне было бы гораздо проще не знать правды. Да я предпочел бы, чтоб у нее все получилось, лишь бы она была жива! И тогда я вызвал Инквизитора на поединок. Знал, что приму смерть от его руки, но все равно решил, что уж лучше моя голова слетит с плеч, чем толпа будет глазеть на её казнь. Помню, как упал под ноги Нарцисса после часа боя. Он мог вогнать в меня меч, но почему-то не торопился. Все смотрел на меня, смотрел, будто раздумывал над чем-то… А потом протянул руку и помог подняться. Сказал, что пройдут годы и я стану величайшим воином, да я и сейчас неплох, раз столько держался против дракона. Тогда я спросил у него, почему до сих пор жив, и Инквизитор сказал мне, что его единственная будет долго горевать, если меня не станет, а он не сможет видеть её слез. А я, дурак, брякнул, что на его месте зарубил бы соперника, раз уж даже ситуация подходящая. А он усмехнулся и сказал, что я у его единственной — проходящее, а вот он… Придет время, и она поймет, как любит его и подарит тот легендарный спасительный поцелуй. Вот только… Джанго, ты хорошо стоишь? Может, присядешь?

— Кандор, почему-то моя интуиция вопит, что милосерднее будет самому убиться виском об угол стола, рухнув от изумления, чем ждать кары Инквизитора. Не скажешь почему?

— В общем, у меня ребенок от единственной Инквизитора.

— Дай угадаю, а Нарцисса вы на крестины не позвали в качестве почетного гостя? — голос кронгерцога так и сочился сарказмом.

— Да, он не знает.

— Итак, мы возвращаемся к предыдущему вопросу с небольшими корректировками: и вы еще живы?!

— Представь себе! Более того, таким же живым я и планирую оставаться и сына сохранить!

— Это вряд ли, сын то для единственной не «проходящее». Кстати, почему Инквизитор не сторожил свою любовь и так долго не объявлялся?

— Да демон разберет этого дракона! — фыркнул король. — Так вот я жду, пока сынок спустится ко мне, и тогда я запру его в ритуальном зале, где собраны все Боги. Туда е сможет пробиться даже Инквизитор, переступать его порог могут только те, чью ауру пропускает моя защита.

— Так вот чего ты тут окопался! А единственная, стало быть, не Алис, раз Синдбад еще не заперт. Только, Кандор, план у тебя, говоря откровенно, хреноватый. Инквизитор вполне может ночью, когда твое дитятко спать будет, привести сюда под ножом ту же Конду и заставить ее убить брата во сне. Нарцисс может обмануть мальчишку, как-то выманить его, или тот сам сдури вылезет. Так что вылезай-ка отсюда, Ваше Величество, и вперед навстречу гневу Инквизитора. И потом, нельзя, что ли, не афишировать, что конкретно этот паренек — сын от той самой единственной.

— У него внешность… приметная.

— Значит, надо выкурить отсюда Инквизитора, пока он не догадался о пасынке. Есть предположения, чего ему надо?

— Абсолютно никаких, — покачал головой Жестокий король. — Но ты прав, чем быстрее он свалит, тем лучше для всех. Палач едет казнить, а карает он исключительно по справедливости, Джанго, и мне уже заранее страшно. Инквизитор — сила превыше меня, и если раньше я мог на что-то закрыть глаза, что-то простить или утаить, то теперь за все грехи и грешки поплатятся все и сполна. Взять ту же историю с Алис. Я не стал никого выводить на чистую воду, а будь тогда здесь Инквизитор, она бы уже лишилась головы. Более того, уверен, артефакт признал бы виновным и Ада, ведь он уничтожил улики и покрывал преступницу. Не обошло бы возмездие и меня, я же не провел должным образом расследование и казнил невиновного… и, думаю, если вплывет правда о пресловутом сыне, вполне возможно, мою шею первой проверят на прочность.

— По справедливости карает, говоришь… Что ж, если по справедливости, то нам всем впору в очередь строиться на эшафот, — глубокомысленно заключил Джанго.

 

Глава 8

О доводах ума, чутье коня и засаде врага

Ад не спешил во дворец. К чему? Рай не маленький, чего его контролировать? Мало ли что ему приспичило набадяжить. Может какую девку в темном углу зажал а теперь в срочном порядке отгораживает себя от возможных последствий. А вот что на уме у отца, вот это интересно. А еще интересно, что же в конце концов решат с Гвейном. Дядя, конечно, молодец: услал его со всей Черной Тридцаткой подальше. Вот только вечно они искать тело Лихого не будут и вернутся, да и не отказываться же от дополнительной охраны из-за одного-единственного заговорщика, цепляющегося за свой не совсем законный (да кого волнуют такие мелочи!) шанс на трон. Да даже если Гвейн в самом деле очарован, что это меняет? Какая разница, в здравом уме он засадит нож в спину или же одурманенный Тейшей? Рай все хватается за какие-то эфемерные возможности, надеется, что найдет способ вытащить брата. Но его нет, этого бескровного пути! А пока Лихой бороздит просторы Порсула, а они здесь ждут у моря погоды, Гвейн вполне может нанести новый удар, на этот раз выверенный и разящий цель без каких-либо осечек. И почему отец решил замять эту историю? Ведь уже почти два месяца прошло. Тоже не хочет замечать очевидного, как и Рай?… Нет! Отец не может быть так слаб, он же Жестокий король, безжалостно казнящий заговорщиков собственной рукой! Он же выжег магию Рая, так чем лучше Гвейн? Также потенциально опасен, а покушение — вопрос времени. Короче, основание минимум для того, чтобы закинуть за решетку на неопределенный срок, имеется. Одним росчерком пера проблема решается, а душевные муки моральное самобичевание в политике и обеспечении безопасности государства еще никому не сослужили хорошую службу.

По предплечью прошлась приятная теплая волна. Это отцовский подарок, припрятанный в рукаве, молчаливо выражал свое согласие. Порой Аду казалось, что кинжал действительно живой и вторит его мыслям. И сейчас он слегка нагрелся, словно намекая, что готов вонзиться в грудь по самую рукоять и так защитить своего рассудительного хозяина. Всего на миг Ад прикрыл глаза, вслушиваясь в реакцию артефакта… и это стало непоправимой ошибкой.

Краем глаза юноша заметил шевеление за выступом дворцовой стены и тут же вскинул руки, сплетая щит. Запоздало мелькнула мысль, что кинжал — это защитный артефакт. Но вот магические потоки, повинуясь ловким пальцам, сформировали преграду, о которую спустя секунду рассыпалась шаровая молния. Перед Адом был ведьмак, скорее всего тот, из свиты Светлейшей. Логичное продолжение: сперва отравленный артефактором гребень для Конды с интересными свойствами, идеально имитирующими симптомы беременности, а для него — точная копия его любимого перстня с сапфиром и любопытным проклятием. Нет, формально не смертельным, всего лишь гарантирующим букет трудноизлечимых болезней, и большинство из них ни за что бы не умудрился подхватить человек, отличающийся целомудрием. Отец и Алис без труда сложили два и два: кто-то пытался ловко убрать лишних претендентов на трон, и изящный почерк указывал на одну конкретную гостью Веридора. Прибавить к этому то, что дяде не досталось «подарочка» и Светлейшая была не против него как претендента на престол и её руку…

Додумать Ад не успел: о щит разбилось еще два облака и тот пошел рябью, но устоял. Эх, дотянуться бы до кинжала, порезать руку и вызвать отца. Этот гад силен, вот уже новый вихрь закручивает, а щит уже еле держится. Для него, мага без резерва, это вообще чудо из чудес, невероятнее было бы, если бы он удержал не небольшой заслон прямо перед собой, а полноценный куполообразный щит. Небольшой ведьмаковский смерч таки разорвал плетение, но не задел Ада, просвистев в сантиметре над ухом. Лихорадочно соображая, что делать дальше, юноша хотел было заново переплетать магию, но шорох сзади заставил вспомнить о неприкрытости тыла и резво отпрыгнуть, отпуская потоки. Во время — земля, дрогнула и разверзлась на том самом месте, где только что стоял Ад. Так, громила-стихийник тоже здесь. Двое на одного, а у него и против ведьмака шансы были весьма призрачные. Но у него были несколько спасительных секунд, пока противники запустят в него новую порцию атакующих заклинаний, и Ад потянулся к рукаву с заветным кинжалом.

— Тарес куэро маронер! Лиэро донес! — прогремело прямо у него над головой проклятие Мраморная сеть. Название странное, а эффект простой — парализующий.

Трое на одного — ни шанса. Синдбад упал, как подкошенный; он мог видеть и слышать, но тело сковала магия, не давая не то что шевелиться — дышать полной грудью!

— Полудурки… — процедил сквозь поджатые губы проклятийник — Узнает госпожа, что её «отборная» свита практически в полном составе не смогла положить мальчишку, у которого не магия, а так, насмешка судьбы. Какие вы, к демону, могучие маги, если этот позор короля вдвоем чуть-чуть не упустили?

— Не поминай Одержимого, — шикнул на него громила-стихийник, взваливая на плечо Ада. — А этот недомаг, как ты верно заметил, сын Жестокого короля и племянник самого Ветра Смерти. Хоть капля, а кровь этих сынов Дьявола у него имеется.

— И этих осатаневших тоже не поминай, а то ведь выползут прям из стены! — оборвал его ведьмак, сам не подозревая, насколько он близок к истине.

Трое слуг Светлейшей подхватили бастарда короля на руки, а спустя четверть часа из надежно укрытой двери на свет божий вышли Его Величество Кандор Х и его брат. Если король был полностью погружен в свои мысли, то кронгерцог сразу почуял свежие колебания магического фона. Нехорошее предчувствие закралось в его душу, и усилилось оно, стоило ему повернуть голову и увидеть вдалеке вороного, во весь опор мчащегося куда-то в чащу леса. Джанго давно приметил этого красавца в конюшне и узнал, что на нем во дворец прибыл принц Эзраэль, даже разок видел, как Конда заходила в денник огромному жеребцу без единого светлого пятнышка, трепала его по холке и ласково нашептывала в самое ухо: «Мрак… хороший мальчик…» Вот только не знал никто, что Мрак — далеко не обычное животное. Как раз незадолго до прибытия Эзраэля из Военной Академии и того памятного покушения на Кандора крогерцог провел ритуал призыва тотема для своего старшего племянника-чернокнижника. Тотемом Гвейна оказался конь, в два раза улучшающий физические кондиции обладателя и, как и все тотемы, оберегающий от магического воздействия. Поэтому-то Джанго и не верил сперва, что на Гвейне приворот на крови, ведь Мрак должен был если не полностью защитить, то хотя бы предупредить его. Но потом он нашел на конюшне тотем в материальной форме, даже не пытающийся вернуться к Гвейну. Вывод напрашивался только один: Мрак точно знает, что хозяин действует не по своей воле, и ушел от него, дабы отнять дополнительные силы. А направился тотем к тому, кому был на тот момент нужнее всего, — изгнаннику-принцу, опальному Одержимому. А сейчас, значит, кому-то помощь была нужна куда больше, чем Раю…

* * *

Два часа неподвижности, за которые трое слуг Светлейшей успели дотащить его до Вихры, погрузить в лодку и отчалить в сторону устья, показались Аду вечностью. От собственной беспомощности на глаза чуть ли не слезы наворачивались. Вот что ему мешало не геройствовать, а сразу порезать руку о кинжал и призвать отца. Юноша знал ответ, но все равно не хотел признаваться даже в мыслях самому себе. Он просто не хотел показаться слабаком перед Кандором. Глубоко в душе Синдбад завидовал Черной Тридцатке и Раю: они были элитой армии, сильнейшими из сильнейших. Как однажды выразился Гвейн: «Статус обязывает — мы же дети самого Жестокого короля, самого могущественного мага и самого искусного воина в мире». А он тоже был сыном великого короля, только вот величия в нем не было ни на грош. Ни воин, ни маг. Даже то, что кристалл а Магической Пещере показал, что у него сразу два королевских Дара, бесполезно. Какой в них прок, если пользоваться ими он не может. Отец ничего не смог ему объяснить и дядя до сих пор отмалчивается. Что ему думать, как пробудить силу? А никак, все равно конец его близко, на что красноречиво указывал разговор «светлейших» псов:

— И какого демона мы тягаем этого в реку? Какая разница как ему подыхать? Зарыли бы на месте его в землю и дело с концом! — в голос возмущался стихийник, которому, к слову, не составляло особого труда взвалить Ада на плечо и одному доставить куда угодно.

— Ага, чтобы нас кто-то у дворцовых стен и заприметил! — не соглашался с ним ведьмак. — Но вот зачем именно топить, тоже не понимаю. Куда как проще на бережку под ивой какой по-тихому прикопать, может, даже не добивая, там и земля помягче будет…

— Госпожа сказала топить, значит топить, — ледяным голосом отрезал проклятийник и, покосившись на Ада, добавил. — Не захотел ты, парень, со срамной болезнью ходить и намек не понял, чтоб убирался, пока ноги при тебе, да и другие жизненно важные органы целы. Ну, а у недогадливых одна дорожка — на речное дно.

Они уложили юношу на дно лодки и, спокойно рассевшись по лавкам, поплыли через всю столицу. Голова Ада была немного наклонена вбок, и он видел, как проплывает мимо него мостовая набережной и слоняющиеся перед полуденным зноем зеваки. Они то, глядя на одинокое простое суденышко, думали, что это четверо друзей выбрались на речную прогулку и один из них, симпатичный златокудрый голубоглазы юноша, решил прилечь и полюбоваться небом и городскими улицами, пока его товарищи неспешно гребут по течению. И никто, абсолютно никто не мог понять Ада, заметить его отчаяние, услышать его крики о помощи. Никто не мог ему помочь, в том числе и он сам. Когда лодка, мерно покачиваясь на волнах, пересекала черту города, мысли о безысходности вытеснили другие, не менее беспросветные. Ад думал о близких, которые так никогда и не узнают, что с ним случилось. Мать заметит его отсутствие быстрее всех, скорее всего, уже к вечеру, но решит повременить с паникой и поднимет весь дворец на поиски только к завтрашнему полудню. И ничего удивительного, он ведь частенько пропадал на денек-два то в лаборатории, то с какой-нибудь красавицей. А потом все будут искать его, искать, в то время как от него даже трупа не останется — река упокаивает несчастных надежнее земли.

— Ну, думаю, хорош, можно здесь! — провозгласил громила, выпуская из рук весло и расправляя могучие, шириной в аршин плечи.

— Может, тебе хоть глаза закрыть? — как-то неуверенно спросил ведьмак, все это время украдкой поглядывающий на него. Как будто Ад мог ответить!

Не мог, но вои подумать над вопросом — вполне. Юноша вдруг понял, что ему очень страшно смотреть в глаза собственной смерти. Наверное, слепо ждать мига, когда твоя жизнь оборвется, намного хуже. Но сейчас он был готов на что угодно, лишь бы не видеть последние холодные приготовления к собственному убийству: как поднимается проклятиник, как громила прикидывает на глаз глубину водоема, как ведьмак задумчиво проводит большим пальцем по лезвию ножа, словно раздумывая над тем, не проявить ли ем великодушие и не зарезать ли его предварительно, чтоб один взмах лезвия — и все, разом перерезанное горло, мгновенно остекленевший взгляд и навеки замершее сердце.

— Бросай, и дело с концом, — жестко отрезал проклятийник. — Делать нечего, с покойником реверансы разводить.

С покойником… как последний гвоздь в крышку гроба. Осознание, что вот она, последняя минута его жизни, чугунной плитой навалилась на Ада и в глазах снова предательски заблестело. Боги, да он был готов валяться на коленях и умолять о пощаде, готов был хоть душу продать Светлейшей, только бы не упасть через несколько секунд в объятия смерти и не остаться в них навсегда!

Но судьба немилосердна и скупа на чудеса. Вот и сейчас ничто не спасло его: ни один из слуг Светлейшей не сжалился над ним, ни одной живой души не было в округе. Да и что может какой-то случайный прохожий против такой свиты? Стихиний рывком поднял его на руки и уже приготовился размахнуться и выбросить за борт. Голова Ада безвольно мотнулась в сторону и его взору предстал один из берегов, а одновременно с этим уха коснулось лошадиное ржание и стук копыт. К реке стрелой примчался черный всадник и, осадив под собой вороного, прищурился, рассматривая, как трое мужиков топят мальчишку. За мгновение до того, как громила бросил его, Ад осознал: это Гвейн. Просо сидит верхом на шикарном скакуне и равнодушно смотрит, как его убивают. Приворот на крови не давал Тейше власти над поступками Гвейна, а опутать ментальной сетью чернокнижника не под силу человеку. Он прекрасно понимал, что его, Ада, сейчас убьют, и сознательно не вмешивался. Они ошиблись! Свалили все на чудо-приворот, предположили загадочное участие Порсула в некой закулисной игре, а все оказалось гораздо проще. Лидер Черной Тридцатки — обыкновенный заговорщик, но его будут до последнего оправдывать те, кто его любят. Дай Боги, хоть отец во время одумается и поймет, что такой, как Гвейн, заслуживает только эшафота…

А дальше мир взорвался шумом всплеска воды, и разом стало холодно и мерзко, тело затопили ужас и река. Его медленно тянуло ко дну, все такого же неподвижного. Свет — вот последнее, к чему он всей душой тянулся, перед тем как его сознание окончательно сорвалось во тьму…

 

Глава 9

О неожиданных откровениях, конюшенных стихах и неутешительных выводах

Джанго не бросился за Мраком только потому, что в этом не было ни капли смысла: ни настигнуть коня, ни тем более обогнать его он не мог, к тому же если уж тотем не сможет защитить, то опоздавший он сгодится разве что как маг Смерти. Однако же этот пока неизвестный случай не давал ему покоя, и было от чего.

Живо вспомнился тревожный «семейный совет». Когда они все неделю назад собирались в подземном «храме языческих Богов и Единого», Конда высказала предположение, что Тейша — не человеческая девушка, так как ни одному простому магу не одолеть чернокнижника даже хитростью. На вопрос, кто же она тогда, принцесса заявила, что в восточной мифологии есть магическое существо, которое в силах обернуться человеком так искусно, что ни у кого и не возникнет мысли о подмене — джин. Услышав это, Ад и Рай воззрились на сестру с милыми улыбками и иронией в глазах, мол, милая девочка сказочек порсульских на ночь перечитала. Кандор тоже поначалу отнесся к этой гипотезе скептически, ибо в заморских тварях и тварюшках был несилен и в их существование верил слабо. Но что Жестокий король никогда не подвергал сомнению, так это слова своего брата, а кронгерцог-корсар, покопавшись в памяти, пришел к выводу, что из всех известных ему существ, только джины могли принять форму, полностью идентичную человеческой, о чем и поведал всем присутствующим. Теперь уже все сосредоточенно хмурились, но все равно до конца не верили в воплощение сказочного персонажа не просто в реальной жизни, а еще и в непосредственной близости.

— Может, можно как-нибудь убедиться, что она джин? — первым подал голос Рай.

— Конечно! — тут же встрепенулась язвительность кронгерцога. — Можно подложить её под Кандора, и если после первого же раза не понесет, значит, и правда не человеческая девка.

— А чего чуть кого-то к постели склонить надо, та сразу Кандор? — недовольно поморщился король.

— Так кто у нас тут маг Жизни? Брат, сие твоя природа, можно сказать, склоняем тебя к твоим же склонностям. Не зря ж ты наделал — сказать страшно, зависть душит! — аж тридцать три сына. Кому как не тебе со всей ответственностью, прям как ты умеешь, подойти к такому важному делу…

— А у меня есть другое предложение, — недобро прищурился Кандор. — А давайте запрем Тейшу в лаборатории, где Джанго какое-нибудь зельице первого порядка варить будет. Ежели после взрыва она не взлетит на воздух вместе со всем дворцовым крылом, значит, однозначно не человек.

Только лорд Див, вопреки обыкновению, был мрачен, молчалив и задумчив. Он даже не отреагировал на перепалку Кандора и Джанго, одним мертвым голосом оборвав их на очередном колком замечании:

— Гвейна милосерднее убить.

Все мигом затихли. Слова главного министра прозвучали как приговор, в первое мгновение никто даже не помыслил об их неправильности, настолько далек от сомнений был тон бывалого демона.

— Если Тейша джин, то при отсутствии какого-либо сопротивления со стороны жертвы она способна опутать Гвейна ментальной сетью. Он всего лишь оружие в руках е хозяина, причем сильное оружие, которое не жалко, потому что таких черных тридцатников у нас, соответственно, тридцать, Гвейн просто самый сильный из них. Его будут бросать в самые рискованные и откровенно самоубийственные предприятия, зная, что если что-то не под силу ему, значит, и никому другому. Ему могут приказать драться до смерти с Раем и я не могу с уверенностью утверждать, что мой внук выиграет, даже принимая во внимание его демоническую сущность и Дар Воина. Гвейн может спровоцировать схватку с тобой, Кандор, и опять же я не могу абсолютно точно сказать, что победа достанется тебе. Гвейна мы знаем, слава Богами, больше тридцати лет. Двужильный — это как раз про него. Сколько я помню, он еще ни разу не выходил проигравшим в реальном бою, с кем бы он ни сражался.

— Но лорд Див! — не выдержала Конда. — Как Гвейн, пускай и чернокнижник, но все же смертный человек, может одолеть демона?!

— Одной левой, — ответил за дедушку Рай. — Однажды на последнем курсе Академии мы вместе вылезли в Гиблые Топи на поиски дипломного проекта — антрацитовой гидры-сорокоглавки. Препротивная болотная тварь, к тому же ядовитая, причем вся: и жало, и хвостовой нарост, и даже чешуя местами. Гидру то мы не нашли, зато напоролись на стадо низших демонов-тинников, тоже мало приятного. Ну, вдвоем мы десятка три порубали и хотели было уходить, как тут выползает из грязи огромная демоница, оглядывает трупы всех своих мелких самцов, естественно, и нас заметила. Я, признаться, со страху в демона перекинулся. А у этой самки глазищи как загорятся. Один бросок — и она меня уже куда-то утаскивает. Хвала Богам, есть не сразу начала.

— Она тебя, наверное, не их гастрономических соображений, а в целях продолжения рода заграбастала, — хохотнул Джанго. — А что, вполне логично: всех её самцов вы приговорили, вот теперь и возмещайте.

— Ну, её истинных мотивов я так и не узнал — меня спас Гвейн. Один из самых ловких тинников умудрился распороть ему правое предплечье от верха до самого локтя и продырявить правую ладонь ровнехонько по середине. А он перекинул меч в другую руку и бросился отбивать меня у демоницы. Минут семь он её одной левой теснил, пока она наконец меня не бросила и не кинулась на него. Ну, тут и я очнулся и, подхватив тело ближайшего тинника одной рукой, а шиворот Гвейна — другой, поспешно убрался куда подальше. Пришлось удирать от демоницы и по воздуху, но меня размах крыльев оказался раза в полтора больше, быстро оторвались.

У Конды мелькнула мысль, что Рай, должно быть, очень крупный демон. А какого они вообще размера, высшие демоны? Тут же в голове вспыхнуло непреодолимое желание посмотреть на брата в демоническом облике, а если откажется оборачиваться, то самой как-нибудь спровоцировать его, но эта идея была поспешно задвинута на задний план. Не время сейчас, да и отец грозился, если сын вдруг перекинется без его одобрения, пожизненно сослать того в Хаос. Но от одного вопроса принцесса все же не смогла удержаться:

— А зачем ты с собой мертвого демона утащил?

— Так диплом же надо было сдавать!

— Ты вместо того, чтобы думать о дикой демонице, волокущей тебя в свою нору для спаривания, думал о дипломе? — изумленно выгнул брови Джанго.

— А я все время думал о дипломе, — чистосердечно признался Эзраэль. — Его ж на следующий день уже сдавать надо было.

— Мда, тяжела она, студенческая доля… — выразительно вздохнул кронгерцог.

— Думаю, все убедились, что Гвейн достойный противник для любого, — сухо продолжал лорд Див. — Но даже если предположить, что каким-то феноменальным образом нам удастся не напороться на его клинок и как-нибудь освободить от ментальной сети, то приворот никому не по зубам. Скажите, Ваша Светлость, правда ли, что ваш старший племянник — чернокнижник?

Джанго молча кивнул, у догадываясь, чему клонит демон.

— Значит, у него есть единственная и он не может соединиться с ней. Медленно, но верно Гвейн начнет сходить с ума и в лучшем случае (а может и в худшем, для кого как) потеряет рассудок.

— А в худшем умрет? — догадался Рай.

— Ни то, ни другое, — мрачно проговорил Джанго. — Он просто покончит с собой спустя не очень продолжительное время.

— Дядя, а у тебя есть единственная? — вдруг спросла Конда.

Кандор вздрогнул. Он никогда не думал об этом и почему-то был убежден, что брат все тот же развратный гуляка, каким был в юности. Однако призадумавшись, король понял, что не раз видел представительниц древнейшей профессии на борту кронгерцога-пирата, но никогда ни одна из них не обреталась на коленях самого капитана. Бывший наследный принц не флиртовал с придворными дамами: не красовался перед юными леди, едва-едва вошедшими в брачный возраст и буквально вчера представленными ко двору, и не наставлял рога многочисленным придворным мужьям. Не слышал Кандор и о бастардах брата.

Джанго упер пронзительный взгляд прямо в племянницу и долю секунды подозрительно щурился. Раю даже показалось, что мысль дяди стала слышимой: «Сообразительная девочка… Неужели во всем мире нашелся-таки кто-то, кому удастся раскусить меня?» Однако уже в следующее мгновение лицо его просветлело, и он, плутовато осклабившись, ответил собственным вопросом:

— А у тебя, Конда, есть возлюбленный?

Боевой настрой девушки улетучился, как по волшебству, и она оторвалась от насмешливого лица дяди, будто бы мельком мазнув взглядом сначала по Раю, потом по Аду. А на неё пристально глядели две пары совершенно разных глаз с абсолютно одинаковым выражением: жадностью и лихорадочной надеждой.

— Отставить лирические отступления, — пресек эти переглядывания Жестокий король. — Значит так, Гвейна не трогать, даже близко не подходить и, если вдруг почуете его рядом, уносите ноги…

Эзраэль не удержался и презрительно фыркнул на последнее указание.

— А особо гордые и оттого недалекие будут не драпать, а тактически отступать, — вставил кронгерцог, словно ни к кому не обращаясь и игнорируя яростную вспышку, исказившую лицо Одержимого принца.

— Далее, — невозмутимо продолжал Кандор. — Ждем известий из Порсула. Если кто и докопается до ответа, то только Лихой. Пока же ты, Джанго, проведешь ритуал призыва тотемов для Ада, Рая и Конда как можно скорее.

— Дополнительная сила и безопасность, — понимающе кивнул кронгерцог. — Все сделаю. На третью неделю луны.

— Поздновато, — недовольно покачал головой король. — План Светлейшей с отравленным гребнем для Конды и проклятым перстнем для Ада провалился, а значит, она скорее всего начнет предпринимать более решительные шаги. Да и на Гвейне уже два покушения и, как ни хотелось бы верить в обратное, новые не за горами…

Из размышлений кронгерцога вырвал вопрос Кандора:

— Слушай, брат, мы с Синдбадом так и не выяснили, что не так с его Дарами. К моему стыду, я понятия не имел, что у моего сына проблемы с магическим резервом. Судя по его поведению, он довольно сильный маг Жизни, — на этом месте Джанго усмехнулся; как же, отличительные черты всех магов Жизни бросались в глаза: едят за троих раз в день, спят по пять часов дважды в неделю, сильны несмотря на внешнюю невпечатляющую комплекцию, выносливы как волы и без женщины могут продержаться дольше трех дней только в случае смертельной опасности или прикладывая титанические усилия, чтобы заглушить зов самой Жизни. — Я вообще не понмаю, как такое возможно, фактически на двадцать лет «продырявить резерв», чтобы из него сила вытекала, стоит к ней только потянуться.

— Конечно, ты не понимаешь, — невесело усмехнулся Джанго. — Ты же у нас е старший в семье и не с рождения наследник, вот тебя и не учили. Дело в печати рода, Кандор. Если коротко и по сути, то ставит старший в роду, причем сковать может только Дары, отличные от его собственного, видит он же, снимает тот, кто поставил.

— А Ад тут при чем? — не понял король. — Не ты же навесил на него эту дрянь?!

— Если бы я навесил, я бы тебе не признался, — фыркнул кронгерцог. — Это дело рук того, кто считался старшим в роду после моего изгнания и сожжения. Его-то я и искал почти месяц и, не поверишь, нашел! — и внимательно глянул на Кандора, пытаясь понять, знает брат о «сером короле» или нет.

Тайно ничего вытягивать не пришлось, Его Величество сам тяжело вздохул и устало растер лицо руками со словами:

— Мог просто у меня спросить, я бы тебе все рассказал.

— И когда же ты узнал про восточного кузена? — спросил Джанго.

— Когда этот самый кузен первый раз попытался бросить мне вызов, предварительно озвучив причину своего намерения: он всем сердцем любит мою очаровательную невесту, свадьба с которой у меня не за горами.

Джанго так и застыл на месте. Он сам был не робкого десятка, но вряд ли бы решился открыто бросить такое признание в лицо своему правителю.

— Да-да, Скоморох всегда отличался искренностью и храбростью, порой перерастающей в отсутствие чувства самосохранения. Тогда он рассказал мне, что участвовал вместе со мной в поединке за «венец» Истинного Наследника и достоин Лилиан не меньше меня. Я тогда замучился растолковывать ему, что ничего против их взаимных чувств не имею, даже наоборот, безмерно рад за них, но свадьбу отменить ну никак не могу. Этот бесстрашный инициативный кандидат в покойники по три раза на дню пытался вызвать меня на поединок, все порывался или вырвать свою возлюбленную из навязанных брачных уз, или с честью сложить голову на поле боя.

— Мда, «любовная лихорадка» — это сила, — пробормотал Джанго, а сам думал, знает ли Кандор о Кандиде.

Король слабо улыбнулся: ему нравилась образность брата. Правда, Его Величество никогда не сравнивал любовь с болезнью, но жизнь порой наглядно демонстрировала, что пресловутые чувства выливаются в легкую форму помешательства.

— Кандор… — тихо позвал брата кронгерцг, решив обходными путями подобраться к щекотливой теме. — Скажи, почему ты назначил учителем Конды именно меня? Ведь в королевстве пруд пруди ученых магов, которые поли бы за честь обучать дочь короля.

Жестокий король давно изучил своего брата, и от него не укрылось, что это осторожный намек. Что ж, этим и должно было все кончиться, он сам давно решил, что если кому-то и откроет тайну, то только Джанго. Поэтому он ответил честно и сказал даже больше, чем хотел, откровения сами полились рекой, как будто давно ждали, когда же он выговорится:

— Любой учитель повел бы Конду в Магическую Пещеру, чтобы узнать её Дары и впоследствии развивать их. Ученные маги далеко не дураки, им доподлинно известны законы наследственной передачи магии. Если внешнее несходство вполне объяснимо (мол, каштановые волосы юной принцессе, должно быть, от какой-то прапра-прабабки достались демон знает по какой линии, а кожа необычного оттенка, потому что она в разгар Красной Смерти родилась и все это последствия чумы двадцатилетней давности), то магия точна и глупым домыслам не поддется. Если бы Скоморох был при дворе все то время, что Конда взрослела, естественно, ни для кого бы не было секретом его отцовство. Даже не знаю, как бы мы ту ситуацию разрешали. У меня как вариант был план подарить другу какое-нибудь графство на юге и отправить Лилиан туда «погостить». Но Скоморох был резко против: не нужно ему ничего, видите ли, даже если королевский подарок с лихвой искуплен его собственной кровью. Знаешь, я специально заказал «Сильных мира сего», чтобы иметь возможность хоть иногда смотреть на его «живой» портрет и на несколько мгновений представлять, что он рядом со мной, совсем как раньше, даже угол нужной страницы примял и книгу на первый стелажу двери поставил, чтобы долго не искать. Мне его очень не хватает, Джанго, — голос Жестокого короля неожиданно дрогнул. — Знать, что второго такого человека не было и не будет и такого друга ты больше никогда в жизни не найдешь, и тут же вспоминать, что он погиб, спасая тебя, а ты — величайший маг, в Хаос! — единственное, что смог для него сделать, это быстро убить, чтоб не мучался… это больно. Он был невероятен: всю время, что я его знал, он не пытался вырвать у жизни все, что можно и что нельзя, а добивался, доказывал — не кому-то, а сам себе! — что он заслужил что-то. Хотя только для себя он желал только Лилиан. Знаешь, до нашей встречи я думал, что равняться на кого-то — это черта тех, кто сам и себя ничего не представляет. А узнав Скомороха, я понял, что я многому мог бы у него поучиться. А еще — что мне никогда с ним не сравниться. Честное слово, если бы тогда на отборе победил Скоморох, для меня было бы честью служить такому королю. Он был лучшим, Джанго. Намного лучше меня.

Джанго раньше никогда не слышал от брата таких длинных исповедей, да и утверждений, что кто-то превзошел его. Кронгерцог не помнил брата до своего сожжения, а когда они встретились на его судне, увидел перед собой уверенного и твердого короля, по праву считающегося сильнейшим правителем всего магического ира. Джанго не довелось познакомиться со Скоморохом, однако о его подвигах он был наслышан. Наверное, брат по большей части прав насчет него. Только одно не мог принять Джанго: утверждение, что Скоморох мог бы стать лучшим правителем, чем Жестокий король. По мнению кронгерцога, если кому-то и было место на престоле Веридора, так это Кандору.

Однако Джанго развивать эту тему не стал — были вопросы и насущнее.

— Слушай, Кандор… а ко мне не так давно во се приходили Рагнар и Веридора. Кроме того, что помогли мне с «серым королем», они сказали мне, что ты сделал метки только для троих претендентов. Как я понимаю, у артефакт Конды только защитный.

— Правильно понимаешь, — кивнул Кандор. — Мое решение ты знаешь. Конде нет нужды участвовать в отборе. Более того, я против этого. Конечно, никого не убьют, но заключительные поединки обычно без пострадавших не обходятся, да и испытания — жесткая штука.

— Кандор, а тебе что досталось испытанием? — неожиданно для самого себя заинтересовался Джанго.

Король молчал несколько минут, так что кронгерцог уже думал, что ничего от брата не добьется, но, миновав задние ворота, Его Величество неожиданно повернул к конюшням и уверенным шагом направился к дальнему деннику. Там Кандор присел на корточки и, поманив брата, указал на что-то, накарябанное на стене примерно в метр от настила. Джанго нагнулся и всмотрелся в достаточно глубокие царапины.

Вот что за шедевр украшал стену конюшни, и подпись под этим творением стояла: «К.В.»

— Твой, что ли, полет вдохновения? — удивленно вскинул брови Джанго.

Кандор только согласно кивнул.

— А почему в конюшне на стене? На бумаге что, не судьба было?

— Ей нравился этот денник, — мечтательно улыбнулся король. — Она терпеть не могла верховую езду, но лошадей очень любила, к тому же «истинной леди положено уметь с достоинством и изяществом гарцевать на объезжанной смирной кобыле». Однажды я рискнул посадить её на жеребца, давно укрощённого мной лично и вообще кроткого, так кто-то из слуг сдури проболтался, что лошадь под ней мужского пола, так какой крик она подняла!.. Она бы точно увидела мое послание здесь, когда уезжала. А письмо сожгла бы, даже не глянув.

— Та отравительница, за жизнь которой ты бился с Инквизитором? — догадался кронгерцог и, получив утвердительный ответ, спросил, кто же она такая?

Джанго видел, что брату тяжело вспоминать дела давно минувших дней, но все же он нашел в себе силы сказать:

— Это, в общем, не тайна. Нинель Монруа, дальняя родственница короля Сараты, кажется, троюродная племянница. Нелли… моя первая любовь.

На этом скупые объяснения Кандора закончились, но Джанго и так все было ясно. Он любил, она его предала. Как поступить с ней и что делать с чувствами? Вот испытание. Интересно, а Боги решили, что Кандор прошел его или нет?

 

Глава 10

О чудесных «воскрешениях», многолетних утаиваниях и опрометчивых обещаниях

Нежные ласковые руки гладили золотые локоны, пропуская шелковистые пряди сквозь тонкие длинные пальцы. Несмотря на жуткую боль в груди и давящее чувство в голове, Аду казалось, что вот он, рай, а заботливые руки, без сомнения, принадлежат его маме… но как, мама что, тоже умерла?! Юноша хотел вскочить и распахнуть глаза, но паршивое самочувствие не дало ему даже дернуться. Напрягшись, Ад припомнил, что с ним случилось: на него напали сразу трое прислужников Светлейшей, обездвижили, погрузили в лодку, преспокойно вывезли из столицы и выбросили за борт, а перед самой смертью он видел на речном берегу всадника, огромные глаза, горящие янтарем, не оставляли сомнения в личности их обладателя — Гвейн.

Ад медленно-медленно приподнял одно веко и взглянул на мир из-под длинных пушистых ресниц. Трава зеленая, небо голубое, солнце светит — все как всегда, никаких признаков божественного дома. Земля под спиной твердая, чуть влажная от росы, воздух свеж, даже птичка где-то сбоку в кустах бодренько чирикает. Вдруг в голове вспыхнула любимая присказка дяди Джанго: «Если больно, значит — некромант, если нет, значит — материал для некроманта». А ему было больно. Но какое такое волшебство спасло его?

Тут его голову удобнее устроили на чьих-то мягких коленях, и в поле зрения попал тот, кого юноша изначально принял за маму. Если бы Ад мог, то вздрогнул бы от удивления: он увидел над собой янтарные очи Гвейна. Ошибки быть просто не могло! Однако он мог точно сказать, что перед ним… женщина. С чертами и даже с мимикой Гвейна, но однозначно женщина. Чистое лицо, более мягкие черты, угадывающаяся под одеждами порсульских янычаров грудь, изящная шея и кисти, — все указывало на представительницу прекрасного пола. Поскольку говорить Ад был еще не в состоянии, так же как и подать другие признаки жизни, он принялся думать. Это, права, тоже давалось с трудом, но молодой человек чувствовал, что если продолжит просто лежать, то снова уплывет в беспамятство, чего очень не хотелось. Он не знал, сколько времени он думал о прекрасной незнакомке, приглядывающей за ним, пока его не озарила догадка: это кронгерцогиня Порсульская! Дальше он подумать не успел, поскольку рядом раздался незнакомый мужской голос:

— Все, последняя! И не лень ей было столько сетей плести! Не джин — паучиха!

— Точно все? — обеспокоенно отозвалась предположительно названая сестра Великого султана.

— Когда я оступался, Мариана? — с какими-то рокочущими нотками протянул мужчина, словно ему доставляло невероятное удовольствие произносить её имя. — Может, в первое свое тысячелетие и бывало такое, но на твоем веку уж точно нет.

— Прошу простить меня, о всемогущий Инквизитор! — с притворным ужасом воскликнула женщина и, не удержавшись, звонко рассмеялась.

Инквизитор… Инквизитор… Мозги напрочь отказывались шевелиться и осознавать, что это за фрукт такой, поэтому Ад сосредоточился на разговоре, стараясь ничего не упустить, чтобы потом, в более трезвом состоянии, все обдумать.

— Ты хоть скажешь мне, кто они? — тем временем спросил мужчина и наконец показался. Высокий, хорошо сложенный платиновый блондин с волосами до пояса, острыми скулами и стальными пронзительными глазами. В его облике причудливо сочеталась аристократичность и скрытая, практически мистическая, сила, молодость и арура древней мудрости. Нечто неуловимое в его облике так и кричало о его нечеловечности, однако, если бы мужчина сом не упомянул тысячелетия своей жизни, Ад не смог бы по одной внешности убедиться в его мутном происхождении. Похожее чувство опасности из-за присутствия неизвестного хищного существа часто накатывало на него рядом с лордом Дивом, и мама однажды рассказала ему, что это неслучайно: первый министр — высший демон и уроженец Хаоса. Странно, но рядом с Раем Ад ничего подобного не ощущал. Может, потому что брат еще не древний? А этот Инквизитор, он кто? Тоже демон?

— Скажу, — спокойно отвечала Мариана, но почему-то Аду показалось, что под её невозмутимостью скрыта целая буря эмоций. — Это старший сын Кандора, Гвейн. А это — младший, Синдбад.

— Сын куртизанки… — заинтересованно протянул мужчина, осматривая Ада. — Не очень-то ты спешила спасать его, еще постояла на бережку, словно думая, вмешаться или нет. Честно говоря, мне тогда подумалось, что ты сейчас развернешь коня и порысишь прочь от реки.

— Недалеко от истины, — тихо призналась женщина. — Я не хотела спасать его и ошивалась в этом лесу ради Гвейна. А этого мальчика… его я чуть не бросила на верную смерть.

— Почему же? — казалось, ничто другое не смогло бы удивить мужчину больше.

— Я видела будущее, Нарцисс. Синдбад будет убивать, возможно, не из плохих побуждений, но убивать. Его судьба будет очень тяжелой и, признаюсь, я не думаю, что он пройдет все её испытания с честью и не похоронит свет в своей душе. Однажды Алис меня спросила, кем станет её сын, на что я дала ей прямой ответ: «Синдбад станет самой большой ошибкой Жестокого короля». Позволив ему родиться, Кандор обрек своих детей на грызню. Да, мальчики до сих пор дружат, но у них нет ни шанса избежать соперничества: слишком многое они не смогут поделить.

— Так зачем ты тогда спасла этого несчастного?

— Я не могла, Нарцис… В конце концов Ад ни в чем не виноват. Раз уж он пришел в этот свет, значит, так надо. Может быть, я недооцениваю его благородство и он выстоит. А мои предсказания… будущее многолико и я вижу только один путь, по которому может пойти человек. Но в его силах выбрать другую дорогу, главное иметь силы и помнить, что даже в последнее мгновение можно отпрыгнуть от пропасти и не сорваться.

— Ну, положим, с этим я все понял. А Гвейн? Почему ты сломя голову неслась спасать его от козней джина? И почему его тотем, как я понимаю, не привязан к нему, а скачет без хозяина и защищает его братьев?

— Мрак действительно тотем Гвейна, — медленно, словно тщательно подбирая слова, начала Мариана. — Но он чернокнижник и, обладая дополнительной силой, втайне ото всех сам отвязал от себя тотем и велел ему оберегать всех детей Кандора Х. Когда принца Эзраэля изгнали из Веридора, Мрак бросился за ним и был ему верным другом все семь лет скитаний по миру.

— Благородный поступок, — отозвался Нарцисс и с уважением посмотрел на что-то рядом с лицом Ада. Тут до юноши дошло, что не только его голова покоится на коленях Марианы. Сбоку от него, скорее всего, лежал Гвейн. — Но почему же Мрак не примчался на помощь своему хозяину, когда того опутывали ментальными сетями?

— Он перестал чувствовать Гвейна, — Мариана странно вздохнула, как будто подавила всхлип. — После приворота на крови даже тотем теряет связь с хозяином, а под сильнейшим мороком чернокнижника никто и не видит, что с Гвейном все не просто плохо, а хуже некуда. Скажи, ты не знаешь, есть ли способ снять такой приворот?

— Про приворот на крови ничего не знаю. Не интеровался, сама понимаешь, на меня же такое не действует. И морок чернокнижника снять не могу, — повинился Нарцисс. — И даже взглянуть сквозь него тоже, — Аду показалось, или на миг лицо Марианы осветилось торжествующей улыбкой? — И что с ними дальше делать?

— Да ничего, — пожала плечами Мариана. — Гвейн очнется где-то через полчаса, Ад и того позже. Будь у него Дар Жизни, справился бы быстрее, а так проклятие еще сильно. Дальше они как-нибудь доберутся до дворца.

— А ты куда?

— Обратно в нижний город, на постоялый двор.

— Снова прячешься, — недовольно поморщился Нарцисс. — Мариана, только шепни, и я порву за тебя и Жестокого короля, и двор, да хоть весь Веридор!

— Не надо никого рвать! — поспешно осадила его женщина. — Прошу, Нарцисс… Я сама разберусь…

— Сама, да? — в его голосе четко прозвучала насмешка. — Как тогда, удирая болотами и трущобами за море?

— Я тебе уже сказала, — неожиданно жестко парировала Мариана, — что позволю тебе защищать меня только тогда, когда буду готова назвать тебя своим мужем.

— «Когда»… — довольно сощурился Нарцисс. — Раньше ты говорила «если». Мариана, скажи мне… Почему? Почему ты не призвала меня тридцать лет назад, а бросилась очертя голову демон знает куда? Почему ты пряталась все эти годы?

— Я пока не готова…

— Но почему?! Я же вижу… — мужчина присел рядом с ней и приблизился к её лицу, неотрывно смотря ей в глаза. — Я слышал твои мысли все эти годы, улавливал сильные эмоции, навещал во снах. Ты тосковала по мне, желала меня и не раз порывалась вернуться. Так что?

— Нарцисс, я… — растерянно забормотала Мариана, попытавшись отстраниться, но не тут то было, крепкие объятия не дали уйти ни от мужчины, ни от ответа. — Я выйу за тебя замуж, только когда буду полностью доверять. Я… я не знаю, когда это произойдет, — наконец выдавила из себя красавица и, закусив губу, уперла горящие янтарные очи в землю.

— У тебя есть какая-то тайна? Мариана, что ты молчишь? Ты же знаешь, я прощу тебе все, какое бы преступление ты не совершила…

Даже до затумаенного сознания Ада уже дошло, что Мариана скрывает от возлюбленного сына от другого, однако Инквизитор продолжал в упор не замечать лежащего на коленях его единственной старшего сына Жестокого короля. Силен же морок чернокнижный!

— Ты обещал на меня не давить, — продолжала юлить женщина, и Нарцисс вынужден был со вздохом отступить. Видимо, не раз уже пожалел об опрометчиво данном обещании.

А Мариана между тем продолжала:

— Тебя ведь Боги послали в Веридор? Зачем?

— Они мне не отчитываются, — сухо отвечал Инквизитор. — Но есть у меня подозрения по этому поводу. Кандор задумал провести отбор Истинного Наследника. Я даже чую у этих двоих метки претендентов. Столько магии Жизни… должно быть, артефакты. А ты-то по делу звала или соскучилась?

— И соскучилась, и по делу, — тепло улыбнулась Мариана. — Нарцисс, ты же сам видишь, Гвейн не в себе. Он во власти приворота и хозяина джина. В таком состоянии он неосознанно может многое натворить, а ты же будешь там как Инквизитор…

— Уж не предлагаешь ли ты мне пренебречь моей службой Богам? — подозрительно прищурился мужчина. — Мариана, я не смогу закрыть глаза на убийство или покушение, а артефакт Абсолютной Истины, сама знаешь, никого не щадит и на такие мелочи, как приворот на крови, внимания не обращает. Преступление было, значит, виновен. И как-либо обмануть его невозможно.

— Прошу, — она вдруг мягко прильнула к нему и, обвив руками шею, запустила пальчики в его невероятные волосы, — сделай для меня невозможное!

Инквизитор резко сгреб её в охапку и, зарывшись носом в её густую темную шевелюру, судорожно вдохнул.

— Пожалуйста… — еда слышно продолжала она. — Если с Гвейном что-то случится, то… то я никогда тебя не прощу и мы боле не увидимся.

— Мариана — Мариана, — покачал головой Нарцисс. — Не пугай разлукой, я могу в любой момент схватить тебя и унестись в свой замок, а там бросить на золотое ложе и любить тебя… снова и снова… Я сорок лет держусь только потому, что ты меня просила. Но ты права, одно твое слово — и я переверну ради тебя весь мир.

— Поклянись, что Гвейн не умрет от твоей руки, — потребовала женщина.

— Клянусь, — покорно повторил Инквизитор, только от вроде бы простых слов воздух вдруг заискрился и на пару мгновений уплотнился, знаменуя нерушимый обет. — Пусть у меня рука отнимется, если я когда-нибудь подниму её на этого юношу. Но скажи, почему этот Гвейн так дорог тебе?

— Я помню его рождение, — нерешительно отозвалась Мариана. — Я растила его, вкладывала в него всю душу. Я видела его первый шаг, слышала первое слово, сама усаживала на пони в четыре годика, учила его…

— Он тебе как сын, — понимающе улыбнулся Нарцисс. — Что ж, повезло ему.

— Нам пора, — живо перевела тему Мариана, чтобы он не сал копать глубже. — Тебе еще надо будет торжественно прибыть в столицу.

— Ты, как всегда, права, — с этими словами мужчина поднялся и, не обращая внимание на возмущенный вскрик, схватил Мариану на руки и, сильно прижав к широкой груди, направился в одному ему известном направлении, оставив их втроем на берегу: Ада, Гвейна и Мрака.

 

Глава 11

О свойствах сильнейших приворотов, тепле отборных артефактов и воплощении адовых страхов

Ровно через полчаса рядом с Адом раздался сначала сдавленный стон, потом — отборная брань, причем не какой-то банальный мат и привычные завсегдатаям таверн и борделей фразочки, а выразительное авторское сквернословие, ибо Гвейн всегда ругался красочно и исключительно собственными красочными выдумками. Кандор даже в шутку называл это искусством. Только сейчас творенье Гвейна оборвалось на полуслове, так как парень узрел младшего брата. Ад уже вполне мог вертеть головой и чуть-чуть сжимать пальцы, но проклятье отступало очень медленно, да и вид юноши не посрамил бы утопленника.

— Ад, демон тебя забодай! Ты что, решил дяде в помощники в качестве умертвия перейти?! — воскликнул чернокнижник, подскакивая на месте и спешно проверяя брата на наличие ран. — Говорить можешь? — слабый кивок. — Что случилось?

— Ничего… — просипел Ад, и только потом сообразил, что его «ничего» идет вразрез с тем, что из него можно воду выжимать.

— Я вижу, — подчеркнуто серьезно кивнул Гвейн. — Я вообще не противник разных пьяных выходок, в частности купания в одежде. Что уж врать, сам пару раз с пьяных глаз на спор с Лихим против течения Вихры через всю столицу плавал.

— И кто победил? — зачем-то спросил Ад.

— Отец, — досадливо поморщился лидер Черной Тридцатки. — Он на лодке нас живо догнал, на шею каждому лассо накинул и обратно, как телят на привязи, потащил. А наутро… Но что-то я от тебя перегара не чую. Может, я бы поверил, что тебе вдруг взбрело в голову поплавать не раздеваясь за городом или просто со скользкого крутого обрыва слетел. А Мраморной сетью тебя местная русалка наградила, чтобы проще было в свои объятия заполучить и чтобы не удрал в самый ответственный момент?

Ад чуть было не ляпнул, что именно так и было дело, но вовремя прикусил язык. Почему-то юноше не хотелось рассказывать Гвейну о том, что здесь была его мать и еще некто Нарцисс, а значит, и про покушение признаваться нельзя Тогда Ад просто притворился, что ему до сих пор трудно говорить, и что-то невразумительно промычал.

— Ладно, потом расскажешь, — махнул рукой Гвейн. — А я вот ни черта не помню, что со мной случилось. Вообще последний месяц как в тумане, только лицо моей госпожи отчетливо помню… она мне что-то говорила, говорила… а что говорила, не помню.

— А до этого — ничего?

— Ну, хорошо помню только посольство в Порсул, но не всю поездку, а первый день… Помню, Лихой с нами увязался и все облизывался на какой-то султанский перстень. Мол, прям под цвет глаз какой-то женщины. Может, возлюбленной, а вообще кто его знает! Кажется, я хотел его приструнить, ведь не посмотрел бы, что мы с дипломатическим визитом, украл бы… Но тем вечером перед нами танцевала госпожа. помню, я отметил, что она, в целом, миловидна, но не почувствовал, что буду служить ей до последнего вздоха, а потом… а потом ничего точно не помню. Только госпожа рядом со мной, а я, знаешь, только смотрю на неё и все! Видят Боги, век бы не отрываясь просто смотрел, даже если бы с неба вдруг камни посыпались!

— Так прям просто и смотрел? — скептически приподнял бровь Ад, а осознание медленно, но верно наваливалось на него, пока Гвейн описывал свои чувства к Тейше. — Не обнял, не поцеловал?

— Совсем придурок?! — неожиданно вскинулся чернокнижник, сверкнув гневным взором. — Да я перережу глотку любому, кто посмеет вскользь коснуться госпожи. Да чтобы я сам так оскорбил её! Так осквернил свои чувства! Если бы госпожа дала мне свое позволение…

И так далее, и тому подобное. С каждой секундой Ад убеждался, что ошибся не Рай, Лихой и Конда, а он сам. На Гвейне действительно приворот на крови, вынуждающий привороженного не просто любить, а боготворить «своего избранника» и уподобиться рабу. По идее у Гвейа должно было осунуться лицо, залечь темные круги под глазами, заостриться черты лица, похудеть тело, ссутулиться плечи, но все внешние признаки благополучно скрывал морок, а ментальные сети не только полностью ломали волю Гвейна, но и контролировали его речь, чтобы он не нес всю ту чушь в лицо всем. Поэтому-то приворот на крови, будучи самым эффективным в своем роде, не пользовался популярностью — сильно портит как внешний вид, так и здравый смысл.

Наверное, Гвейн часами мог так распинаться о своей госпоже, но его оборвало ржание Мрака. Конь всхрапнул и направился прочь, а когда хозяин попробовал позвать его, даже не обернулся. Гвейну, конечно, это не очень понравилось, но это натолкнуло его на мысль, что пора бы и самим перебираться куда-нибудь отсюда. Ад рассказал брату, что дядя отправил всю Черную Тридцатку обшаривать речные берега в поисках тела Лихого, которые вроде как оступился и слетел с дворцовой стены. О непосредственном участии в этих событиях самого Гвейна бастард мудро промолчал. Сегодня Чрная Тридцатка должна была вернуться во дворец, так что чернокнижик решил не искать своих братьев по окрестностям, а двинуться прямиком к дому. Тут выяснилось, что проклятье еще не отпустило ноги Ада, и Гвейн без лишних слов закинул брата на плечо и потопал через редкий лес к замку.

Весь путь Гвейн молча волновался, что брата могли еще чем-то пристукнуть или он пропустил какой-нибудь закрытый перелом, поэтому старался нести его аккуратнее и в то же время как можно быстрее. А Ад забыл, что его куда-то несут, настолько погрузился в свои мысли, прокручивая в голове случайно услышанный разговор. Возникло сразу много вопросов, но самым важным и следовательно, неотложным, юноша посчитал упоминание об отборе Истинного Наследника. Что-то подсказывало ему, что этот Нарцисс не ошибся и «метки» претендентов действительно артефакты — кинжалы, подаренные отцом. Значит, король решил дать шанс и ему, и Раю. Дядю Ад в расчет не брал, кронгерцог-пират не раз во всеуслышание заявлял, что скорее в корону ударит молния и она развалится на две равные половины, чем он позволит этой бесполезной железке примоститься на своей голове и пустить корни ему в мозг. На Конду думать тоже было смешно. Но Гвейн? Как боком здесь он? Кажется, дядя говорил, что претендентов назначает не только инициатор отбора, но и сами Боги. Сдурели они там, что ли?! Или им с вершин Великих гор не видно, что приворот свел с ума Гвейна и превратил в раба-убийцу?! Мелькнула мысль, сказанная сестрой, что джин привязан к какой-то вещи, и на этом фоне предположительная кража султанского перстня выглядела подозрительной. А не пронюхал ли Лихой о джине и не завладел ли его «вместилищем»? А весь этот спектакль просто разыграл. В этом случае легко объясняется, как он выжил, упав со стены. Не было никакого покушения! «Ад, ты несешь бред!» — послышался из глубины сознания голос предположительно здравого смысла, подозрительно напоминающий Рая, но юноша, почувствовав тепло от припрятанного в рукаве артефакта, поспешно отогнал от себя это наваждение.

А в сущности, какая разница, что там задумали или не задумали Лихой, Гвейн, Боги? Отбор Истинного Наследника! И решающее последнее испытание, где претенденту предстоит сразиться с самим Жестоким королем. Кому же под силу победить самого Кандора Х? Ответ пришел неожиданно, словно нашептанный постепенно нагревающимся кинжалом: ему, Аду, под силу! У каждого мага, даже самого могущественного, есть хотя бы одно слабое место, и уязвимость Кандора сын знал — бытовая магия. Достаточно бросить ему под ноги слабенькое заклинаньице, вроде чистки сапог, на которое даже продырявленного резерва Ада хватит, чтобы вызвать неконтролируемые колебания магического фона короля. Ничто, скорее всего, не взорвется да и Кандор быстро наладит контакт со своей магией, но этих считанных секунд и эффекта неожиданности должно с лихвой хватить на один полет кинжала. Всего лишь попадание точно в цель — и венец наследника принадлежит ему! А самое смешное, что Рай, который мнит себя величайшим воином Веридора, не может воспользоваться таким простым способом, потому что его «уникальный» Дар не восполнит его выженную магию.

И тут взгляд Ада уперся в рукоять кинжала, поблескивающего за поясом Гвейна. Она была украшена камнем, как и у бастарда, только у Ада был сапфир, а у Гвейна — янтарь. Нарцисс сказал, что у чернокнижника тоже «метка»… Непривычная злость, словно хлынувшая откуда-то извне, затопила Ада. Какое право этот привороженный или заговорщик — без разницы! — имеет претендовать на престол Веридора?! Даже Эзраэль лучше, который, конечно, одержимый, но хотя бы относительно в себе! А ведь Гвейн достаточно илен, чтобы перед поединком с королем раскидать всех претендентов. Последней каплей слало вставшее перед мысленным взором видение: Гвейн сидит в парадной мантии отца на троне, а перед ним, преклонив колени, стоят Рай и Конда, повинуясь знаку «короля», она поднимается и подходит к Гвейну, встает за ним, обвивает тонкими руками его шею, а сам «монарх» провозглашает на весь зал: «Её Величество королеву спас от посягательств бастарда наш брат Эзраэль, а посему ему прощаются чувства к королеве и наказанием ему будет изгнание. Синдбада казнят завтра на рассвете через четвертование. Да здравствует королева!»…

До дворцовой стены оставалось каких-то двадцать метров, и Гвейн уже раздумывал, куда в первую очередь нести брата: в его покои или все же сразу к дяде, — как вдруг почувствовал, как ему сзади слева под четверное ребро вонзилось лезвие и рукаять уперлась в спину. Последнее, что успел сделать чернокнижник, пока был в сознании, это подтолкнуть ноги Ада так, чтобы не придавить своим ничком рухнувшим телом итак еще скованного проклятьем брата.

 

Глава 12

О любовных невзгодах, чародейских успехах и демонических прятках

Четыре часа «настаивания» в нужном эликсире — и осязаемая магия Жизни, словно уплотнившееся облако, окутывает кинжал-артефакт. Осторожно отделяя её от острого лезвия, Эзраэль ощутил непривычный трепет. Дар Жизни и Смерти не зря считали особенными, ибо эта магия творила нечто волшебное и невероятное даже по меркам магического мира. И вот часть этой магии белым, едва ощутимым туманчиком, поблескивала в его руки. Кажется, немного её, однако даже выжженный принц чувствовал волны её силы. Вся «белая дымка» уместилась в небольшой баночке, легко влезающей в карман камзола, но Рай отчего-то не торопился спрятать её в своей одежде. Уже минут двадцать Одержимый принц молча рассматривал перетекающую в его руках Жизнь и думал о своем плане. Осталось всего ничего: смешать эту магию с маграствором, пробормотав нужное заклинание, и напоить полученным зельем Конду. Уникальное средство — выводится из организма очень медленно и обычно к концу его действия «подопытный» уже проникается искренней любовью или хотя бы страстью к партнеру и уже не в состоянии нынешние настоящие чувства от прошлых, навеянных магией. Это не какое-то дешевое приворотное недозелье, это — сама Жизнь, заглушающая своим гласом все нелепые сомнения и детские страхи. Почему же он сомневается, стоит ли ему разбудить в Конни страсть с помощью него?

Одной из причин был не во время вспомнившаяся история, некогда рассказанная ему Гвейном, которому, в свою очередь, поведал её папа. В тот вечер демон в очередной бесновался из-за того, что его единственная далеко и ему никак до нее не добраться. В запале Эзраэль крикнул, что как только она попадется ему на глаза, напоит возбуждающим зельем, чтобы не брыкалась, и хоть на глазах у короля и всего двора сделает её своей. И плевать, что скорее всего это будет стоить ему жизни! Гвейн не стал дожидаться, когда иссякнут невменяемые вопли брата, а просто врезал ему по роже, чтобы думал, что говорит, особенно про сестру, а потом, когда оба немного остыли, вспомнил о том случае. Много лет назад младший принц Кандор Вериорский, еще не будучи наследником трона, впервые влюбился в очаровательную юную северянку. Скажем прямо, не самая подходящая кандидатура была: Монруа, причем не из местных Веридорских, а дальняя родственница короля Сараты. Но юный Кандор и не думал отказываться от своей любви и решил привязать девушку к себе ребенком. Одна беда: пресловутая красавица свято чтила свод правил поведения леди и пуще жизни берегла свою безупречную репутацию. Тогда Кандор решил подтолкнуть её к своей постели с помощью своего Дара так же, как сейчас собирался сделать Рай, не подозревая, что вырывает этим робкий росток любви, только-только родившийся в её душе. Девушка не простила ему, как она считала, подлого насилия и теперь уже с удовольствием шпионила для Сараты за принцем, неожиданно наследующим престол. Пока Кандор всеми правдами и неправдами пытался подбить две враждующие страны на его брак с этой Монруа, она молчаливо ненавидела его и в день, когда раскрылось её предательство, кричала принцу в лицо, что сожалеет о том, что её покушение на него не увенчалось успехом. Однако её месть вышла намного лучше, чем она сама планировала. Кандор Х не отправился безвременно в царство мертвых, но вернее, чем яд из её рук, его убило известие, что она избавилась от их ребенка. Пока его сердце тихо плакало, её — надрывалась от крика. Она бросала ему проклятия одно ужаснее другого, а её казнь от руки Инквизитора неумолимо близилась. Никто не ожидал, что Кандор бросит вызов легендарному непобедимому палачу и так выкупит её жизнь ценой своей. Единственный наследник величайшего государства жертвует собой! Ради подлой лицемерной предательницы, в защиту которой не выступила даже её родина, которой она так беззаветно служила! А после того, как Кандор выжил после боя с Инквизитором и указал ей а то, что Сарата отреклась от неё, бросив под карающий меч, девушка заявила, что это было разумное политическое решение и её дядя — настоящий король, умелый политик и защитник интересов государства. А Веридор обречен, раз у него во главе вскоре встанет парень, ставящий свои животные инстинкты и бредовые желания выше государственного блага. Кандор порол эту любовную чушь вместо того, чтобы думать о выгодном династическом браке, и чуть не вверг страну в династический кризис, ринувшись в бой с Инквизитором без какой-либо внятной причины. И эта вульгарная дура-прорицательница графонесса Ле Грант еще пророчит ему будущее великого короля! Да он не правитель, он — слащавый идиот, слепой ко всему прочему! Гвейн знал, что история на этом не заканчивается, но больше король ему не рассказывал, да для Рая и этого было достаточно.

Второй причиной был демон внутри него, впервые на памяти Рая мечущийся в сомнениях. По сути своей порождение Хаоса было ближе к животному, нежели к человеку, поэтому его сознание выдавало в основном «хочу…». Но и характер у демона был не ангельским: он был довольно свободолюбивым и не терпел давления. Сейчас же, несмотря на его «хочу Конни», он чуял, что некто подстрекает его и специально разжигает это желание. И ему это очень не нравилось, так же как и Раю.

Возможно, он простоял бы вот так неподвижно еще долго, если бы за дверью не послышался ритмичный стук каблучков, а затем — милый звонкий голосок:

— Остиумус апертумум эстон!

Запертая на пудовый засов дверь лаборатории медленно, словно нерешительно, отперла сама себя и уже более резво распахнулась, являя лучезарную принцессу.

— Рай! — воскликнула она, подлетая к брату и даже не обращая внимания на поспешно спрятанную во внутренний карман его камзола магию Жизни. — Рай, я смогла! Чары третьего порядка! У меня получилось! Смотри!

Она резко обернулась и, сделав короткий пасс рукой, четко произнесла:

— Остимус клаудемум эстон!

Дверь все так же вальяжно захлопнулась, и засов, приподнявшись с пола, неохотно встал в пазы.

— Видишь! Я уже все двери в западном крыле зачаровала и теперь могу запрать и отпирать их, когда хочу, даже если буду во внутреннем дворе! А еще я зачаловала все портьеры, чтобы открывались, и все кровати, чтобы не скрипели, и…!

Она еще много чего тараторила, задыхаясь от восторга и ни на миг не останавливаясь, чтобы перевести дух, так хотелось ей побыстрее рассказать о своих долгожданных успехах, но Эзраэль едва ли слышал её. Принц давно знал, что сестренка — сильный маг, и подначивал её иногда, только чтобы посмотреть, как она в очередной раз вскинется и сверкнет на него гневными болотно-карими очами. Он молча любовался ей, такой искренней и счастливой, и боялся спугнуть этот чудесный момент. Его Конни была прекрасна всегда, но сейчас, восторженная и сияющая радостью изнутри, она заставляла трепетать даже демона. Сын Хаоса смотрел на свою единственную и совершенно несвойственным ему образом был абсолютно счастлив, просто видя её счастье.

Наваждение спало только когда принцесса вознамерился броситься в противоположное крыло дворца, чтобы и там зачаровать все, что можно. Поняв, что его личное счастье сейчас унесется прочь и будет светить для кого-то другого, демон яростно зарычал и заключил девушку в стальные объятия. Конда не успела толком осознать, что происходит, как её уже развернули и прижали к рельефной мускулистой груди так сильно, что ей показалось, что их с Раем сердца бьются друг о друга. Вдруг она почувствовала, что пальцы, касающиеся её обнаженной кожи в вырезе на спине, обзавелись внушительными острыми когтями. Вздрогнув от того, как медленно и нежно он царапал её, Кандида подняла глаза к его лицу и встретилась с демоническими глазами. Они полыхали оранжевым пламенем, невероятно яркие, с хищным вытянутым зрачком. Это еще был не демон, но порождение Хаоса явно взяло верх над человеческим сознанием и под жалобный треск одежды принца постепенно выбиралось наружу.

— Моя… — прохрипел Одержимый не своим голосом, и девушка почувствовала, как что-то длинное и гибкое обвивает её бедра и поглаживает мягкой пушистой кисточкой её округлости пониже поясницы. — Моя Конни…

— Конда, — уже скорее по привычке поправила принцесса… чем вызвала новую вспышку раздражения у демона.

Эзраэль рывком схватил её на руки (краем глаза Конда заметила, что пол начал медленно уплывать вниз, а потолок, наоборот, приближаться) и с утробным рыком начал склоняться над ней. В последний момент Кона заметила, что его резцы вытянулись в звериные клыки, но это ничуть не испугало ее, напротив, заинтересовало, и она сама подалась ему навстречу, соглашаясь на поцелуй.

До этого она целовалась только с двумя молодыми людьми, и оба были её братьями, а значит, и поцелуи с ними были для Конды не всерьёз. Демон же целовал совсем по-другому, жестко, напористо, словно боялся, что е сейчас отнимут или она сама попытается отпрянуть. А между тем девушка и не думала противиться. Мелькнула мысль, что ни одна женщина во всем Веридоре не может похвастаться поцелуем с сыном Хаоса. Единственное, что неприятно волновало душу, было то, что Одержимый принц не оставил даже призрачной тени уже привычного принцессе объяснения «поцеловались просто по дружбе», но Кандида решила поразмыслить об этом потом, а сейчас просто насладиться моментом.

«Момент» пролетел отнюдь не моментально, а растянулся на четверть часа и продолжился бы дальше, если бы дверная ручка нервно не задергалась, а затем из коридора после слов Джанго: «Чего, заперто? А ну-ка в сторону, Ваше Величество!» — не раздался бы глухой звук удара. Терпению двери пришел конец, и она… нет, не открылась, так как чары Конды были достаточно сильны против кованного каблука кронгерцогского сапога, она просто слетела с петель и, переломившись пополам, ввалилась в лабораторию, в то время как засов так и остался висеть задвинутым. Впрочем, его скоро постигла учесть двери, и в комнату шагнул сам Его Светлость и узрел картину «Девочка с Демоном». Конда успела разглядеть отцовский разворот плеч за спиной у дяди, как вдруг кронгерцог завопил:

— Щас рванет!!! — и напрыгнул на брата, придавив того к полу в коридоре.

Демон воспринял крик как сигнал реальной опасности и, еще крепче вцепившись в свою единственную, рванул из лаборатории прямо на улицу, чуть-чуть не вписавшись в окно. На метр.

«Неужто и правда рвануло? — подумал Джанго, услышав звук обвалившихся камней. — Хоть бы рогатый драпануть успел, не хватало еще, чтоб Кандор пришиб его на месте за обжиманцы с дочуркой. А кому потом отмазывать Его Величество от праведного гнева Инквизитора? Как всегда дядя Джанго за всех отдувайся!»

— Это чего сейчас было?! — взревел Кандор, выползая из-под брата и потирая затылок, которым неслабо приложился о мраморный плинтус.

— Так там зелье варилось, а я тут в непосредственной близости.

— А на кой демон ты на мне разлегся?! — не унимался король, «случайно» пихнув Джанго острым локтем под ребра.

— Может, я так свою горячу любовь демонстрирую? — оскалился кронгерцог, за что получил хмурый взгляд короля.

На этот раз Кандор сперва заглянул внутрь… и так и остался неподвижно стоять, глядя на частично обвалившуюся стену. Над его плечом просунулась голова Джанго, и тут же послышался удивленный присвист.

— Это… это что…? — еле выдавил из себя король.

— Я ж сказал, что рванет, — меланхолично заметил кронгерцог, подходя к огромной дыре и, высунувшись наружу, успел углядеть мелькнувший за углом край демонова крыла. — Все путем, никого не выбросило и не придавило.

— А где эти юные алхимики?

— Может, ушли уж давно, — пожал плечами Джанго.

— Ты же сам сказал, что тут зелье варилось.

— Ну, может, просто под котелком с остатками забыли огонь погасить.

— Ад бы такое не выдал, — уверенно покачал головой король.

— Так варил же не Ад, а Рай. Ты вообще припоминаешь, когда твой старшенький чего-то химичил?

Подумав, Кандор был вынужден признать, что нет. Эзраэль всегда был слишком нетерпелив, чтобы вымерять нужные пропорции и размеренно помешивать зелья ровно столько, сколько требовалось по рецепту.

— Пошли-ка отсюда, а то еще попадет под горячую руку лорда Дива а он нас точно за стену укокошит и даже расходы на наши похороны его не остановят, сам по-тихому под городской стеной прикопает за разбазаривание государственной казны, — потянул его из лаборатории Джанго. — Пока мы откровенничали и обозревали твое юношеское конюшенное творчество, уже перевалило за полдень, а нам еще вечером встречать Инквизитора.

— Но мы же собирались предупредить детей…

— Ой да ладно тебе! — беспечно махнул рукой кронгерцог. — Скажем им вместе со всем двором. Ничего они не успеют натворить за полдня, за что им не повезет заслужить внимание Инквизтора, — тут Джанго, конечно, покривил душой, однако он всей душой надеялся, что им удастся не нарваться на суд палача Богов хотя бы в первый день его «визита».

— Может, ты и прав, — вздохнул Кандор. — Не поубивают же они друг друга.

Хотя у него тоже на душе кошки скребли.

* * *

Они парили над дворцом!

Могучий демон с огромными крыльями сжимал её в своих объятиях и летел, летел, летел! И не думал останавливаться, довольно урча от её близости и восторга. Конда визжала, не в силах поверить, что они кружит над столицей, а люди внизу, скорее всего, принимают из за большую птицу. Земля казалось игрушечной, а малюсенькие домики размером напоминали пирожные и так же манили потянуться к ним рукой. Ветер хлестал в лицо и разом унес все тревоги дня. От кого им первого достанется: от дяди Джанго за поцелуй или от лорда Дива за стену? А какая разница! Главное, что не от отца за демонический оборот. Подумав о том, что Жестокий король вполне мог их застукать, девушка невольно поежилась. Дело было вовсе не в том, что Рай её брат, хотя за это тоже непременно пришлось бы держать ответ перед отцом. Нет, вздрогнула принцесса от мысли, что Кандор Х воплотит в жизнь свое решение услать Одержимого принца в Хаос навсегда, если тот перекинется в демона до того, как полностью обуздает свою сущность. Неожиданно Кандида осознала, что не просто не хочет, чтобы Рай снова бесследно исчезал, она уже просто не представляет свои дни без него! Он, как и Ад, стал частью её жизни: кто же будет периодически намекать ей на её несовершенство в области магии? Кто будет стоять рядом с отцом и походить на него даже больше, чем полностью унаследовавший королевскую внешность Лихой? Кто будет выделяться на драгоценно-лживом фоне придворных своей северной прямотой и благородством? Кто будет без спроса врываться в её покои и смущать своими плотоядными взглядами? Кто будет регулярно вспоминать о том, что она обожает порсульские сладости, и приносить их специально для неё? Кто будет с маниакальной упертостью называть величайшей человеческой глупостью все без исключения правила приличия и нежно звать её Конни, несмотря на её недовольство?…

Сначала Конда не поняла, что привлекло её внимание, однако взгляд, повинуясь интуиции, упорно тянулся вниз, к редким деревьям на краю леса что кончался практически под стенами дворца. Но что там? За ветвями не разглядеть.

Чувствуя беспокойство своей единственной, демон повернул и хотел было унести её подальше в другую сторону, но девушка требовательно стукнула его по когтистой руке и молча указала направление. Что ж, желание его Конни — закон, и сын Хаоса стал спускаться.

— Обернись, пожалуйста, — прошептала ему принцесса, стоило Раю твердо встать на опушке леса.

Демон недовольно вскинулся и зло сощурил горящие огневые очи.

— Не злись, — мягко продолжала девушка. — Ты мне очень нравишься, правда. Просто я боюсь, что кто-то увидит тебя в этой форме и донесет отцу. Пожалуйста, я не хочу расставаться с тобой, — и взгляд такой ласковый и просящий, что демон впервые по доброй воле отступил на задний план, отдавая бразды правления человеку.

Подозревая, что Эзраэль схватит её и вновь потянется за поцелуем, как только придет в себя после оборота, принцесса решила не давать ему такой возможности и, схватив за руку, потащила у нужному месту. По дороге она поняла, что за «интуиция» вела её. Просто до неё долетел импульс мысли, очень сильной и эмоциональной мысли, раз смог преодолеть такое расстояние. И сейчас, на земле, приближаясь к цели, Конда все отчетливее слышала страх, растерянность, ужас от содеянного, какаую-то странную злобу, будто не человеческую, а навеянную магией, а еще боль, беспокойство и желание выжить… Чем дальше они шли, тем отчетливее Конда чувствовала, что там, куда они идут, случилось убийство…

 

Глава 13

О кронгерцогской недоброжелательнице, неколенопреклоненном рабе и роковой цене

«Убью! Убью, а потом воскрешу, потом еще раз убью, с особой жестокостью, а потом опять воскрешу, чтоб Инквизитору придраться не к чему было, и так и оставлю умертвиями, чтоб неповадно было!» — ругался на чем свет стоит кронгерцог — пират, выбираясь из дворца и направляясь туда, где совсем недавно приземлились Рай и Конда. Мало того что его лорд Див чуть на рога не поднял за эту треклятую стену, так еще и этим романтикам безбашенным вздумалось порхать над оживленной столицей. Даром что еле-еле крылья унесли! Действительно, к чему осторожность, если есть дядюшка, который и перед Его Величеством прикроет, и весь город иллюзионным куполом накроет, чтоб все видели только безоблачное небо, а не носящееся на высоте птичьего полета порождение Хаоса. Спасибо хоть пикировать прямо на улицы не стали, племяннички! Выдрать бы обоих, его — за обороты, поцелуи и выкрутасы с полетами, а её… А её за компанию!

Однако весь его некромантский настрой улетучился, стоило ему увидеть Конду и Эзраэля, склонившихся над чьим-то телом. Именно телом, Джанго чувствовал свою стихию, витающую над тем несчастным. Когда кронгерцог неслышно приблизился к ним практически вплотную, его чуть удар не хватил, стоило взглянуть на ноги покойника и узнать любимые черные замшевые сапоги Кандора. Спас только здравый смысл, подсказывающий, что король сейчас в тронном зале распекает смотрителя за нерасторопность. Покойник лежал лицом вниз, однако он не был жгучим брюнетом, да и волосы были длиннее Кандоровых, аж по плечи. Но стоило Джанго облегченно выдохнуть, как взгляд привлекла торчащая из спины убитого рукоятка кинжала, точнее поблескивающий на ней сапфир. «Твою ж мать!» — выругался про себя кронгерцог, узнав артефакт Синдбада, а затем, наклонившись, прошептал прямо над плечом не подозревающей о его присутствии Конды:

— Могу помочь спрятать тело.

Принцесса даже подскочила от неожиданности, зато Эзраэль остался невозмутим. Тонкий слух и обоняние демона давно оповестили его о приближении дяди, к чему его-то бояться?

— Пока еще не тело, — проговорил Одержимый принц, старательно вслушиваясь в слабые трепыхания пронзенного насквозь острым лезвием сердца. — Магия Жизни из артефакта выплеснулась и будет какое-то время поддерживать Гвейна.

«Мда, а Кандор думал, что его детишки не успеют поубивать друг друга до веера,» — мрачно подумал Джанго, прикрывая глаза и стараясь нащупать все ближайие потоки магии. Так и есть, вокруг Гвейна сомкнулся кокон Жизни, но с каждой минутой он истончался, все слабее защищая молодого человека от смерти. Решение явилось за долю секунды.

— Так, Рай, бери Гвейна и дуй обходными путями к покоям Светлейшей, я — за ней самой, а ты, Конд, разыщи Ада и проследи, чтобы он еще чего не выкинул. Отцу пока ни слова, у него итак проблем хватает.

— Почему к Светлейшей? — удивился принц, уже взваливая на плечо бесчувственного брата.

— Без её Дара Гвейна не спасти, а других целителей можно найти только в городе У нас нет времени. Бегом!

Эзраэль тут же сорвался с места. Он несся по тайным переходам, бесшумно переходя из одного в другой, а про себя молился, чтобы дядя не задержался.

* * *

Забежав за задние ворота, Кандида не бросилась вслед за братом во дворец исполнять указание кронгерцга. Вряд ли Ад мог натворить что-то серьезнее, чем уже сделал, а вот проверить свои догадки и наконец поговорить с дядей начистоту ей не мешало. Набросив на себя полог невидимости и тишины, принцесса выскользнула обратно, как раз вовремя, чтобы в последний момент запрыгнуть в портал Джанго. Опасно, конечно, но иначе за дядей не поспеть.

Как и ожидала Кандида, кронгерцог вышел в непосредственной близости от Светлейшей, в светлой гостиной западного крыла, где все было накрыто для полдника. Она восседала в широко кресле, словно на королевском троне, и, осклабившись, выдавала очередную слащавую фразу с намеком своей собеседнице принцессе Холии. Та, вопреки обыкновению, не щебетала без умолку, а с непроницаемой маской невозмутимого спокойствия внимала своей мало приятной собеседнице.

— Прошу прощения, леди, — отвесил церемонный поклон кронгерцог. — Светлейшая, позвольте украсть несколько минут вашего драгоценного времени?

— Я в вашем распоряжении, лорд Джанговир, — проговорила приличествующие слова Соде и, оперись о предложенный локоть, поднялась.

Они отошли в оконную нишу, чуть-чуть не задев вжавшуюся в стену Кандиду. Наверное, они опасались длинных ушей принцессы Холии, поэтому повели мысленный диалог, поэтому Конда пропустила несколько первых фраз, пока максимально осторожно тянулась к их ментальным потокам.

«… в сердце кинжал. Магия Жизни еще держит Гвейна, но с каждой минутой он уходит».

«Ты знаешь мой ответ. Я не благодетельница и тем более не помощница тем, кто путает мои карты».

«Прошу, помоги, больше некому. Я на все согласен».

«Одна жизнь — одна смерть».

«Я помню условие. На мой вкус?»

«Не будь Инквизитора, был бы мой выбор, а так надо убрать аккуратно, без следов и подозрений».

«Сделаю красиво, как всегда».

«Кто?»

«Эзраэль».

Не обладающим Даром Менталистики если и давалось давалось мысленное общение, то очень тяжело, поэтому их короткий разговор на этом и кончился. Кронгерцог открыл портал для Светлейшей, и она грациозно вступила прямо в свои покои, где её уже ожидал Рай с Гвейном на руках. Джанго хотел было последовать за ней, но тут ему на плечо легла ручка леди Холии, и, заинтригованный, он сомкнул грани пространства и повернулся к ней.

— И не страшно вам, лорд Джанговир, так затягивать игру? — начала принцесса, в упор глядя на него тяжелым взглядом, в глубине которого притаилась опасность. Конда в очередной раз поразилась произошедшим с ней изменениям. Нет, это была не та пустоголовая девица благородных кровей, какую знала Кандида. Девушка попыталась заглянуть в её сознание. Полностью справиться с задачей помешало невероятне количество печатей на её воспоминаниях, что немало удивило Конду, как и оттенки эмоций, навсегда отпечатавшиеся в её сердце. Это однозначно была взрослая женщина, но никак не юная двушка — ровесница дочери Жестокого короля, и жизнь её была полна слез и счастья. Последнего было крайне мало, но она бережно хранила его в памяти. Конда различила трепетную любовь к сыну и противоречивые чувства к некому мужчине, с которым судьба сталкивала эту женщину на протяжении всей её жизни. Она одновременно любила его всем сердцем и ненавидела всеми фибрами души. Боги, скажите на милость, как эта женщина может относиться к принцессе Холии, что стояла в полуметре от Кандиды?! А еще отчетливо чувствовалась сильная магия, исходящая от руки этой леди, словно фонил сильный артефакт, но на ней не было не браслета, ни кольца. Ничего!

— Только вашего мнения мне не хватало, Ваше Высочество, — презрительно скривился кронгерцог, решивший не заморачиваться с вежливостью. — Уж не вам учить меня дворцовым интригам. Так вы что-то хотели от меня?

— Вы же слышали о приезде Инквизитора? Уверена, что слышали. Прошу, удовлетворите мое любопытство, почему вы все еще здесь? Или вы настолько уверены в своем искусстве обводить вокруг пальца всех и каждого? На вашем месте я бы уже бежала.

— Ну вот, и вашу голову посетила здравая мысль. Уверен, мой венценосный брат не очень сильно расстроится, если вы спешно оставите Веридор. И на будущее, голословных обвинений я не потерплю.

— Однажды вы оступитесь, — уверенно заявила принцесса. — Или Его Величество наконец догадается, кто же мог дать Светлейшей пропуск в его нынешние покои, где раньше жили вы, а еще припомнит, что от костра святой инквизиции еще никому не удавалось уйти, не продав душу Отче, и что Светлейшая заявила о своем желании видеть наследником Веридора именно вас. Уверена, остальных претендентов ожидают ловушки, яд, убийцы, а вы чудеснейшим образом выйдете сухим из воды. Конечно, Светлейшая не будет калечить столь нужную пешку. Вы даже не заговорщик. Даже не привороженный, как Гвейн. Вы — бессловесный бесправный раб!

— Это вы меня так пытаетесь задеть или вывести из себя? — ухмыльнулся Джанго. — Слабо, Ваше Высочество. Кстати, пока вы изливали на меня свое презрение, у меня возник вопрос: откуда вы знаете о привороте Гвейна? Хотя не отвечайте, иначе и не могло быть. Вот вам мой совет: отзовите джина, а лучше уничтожьте его вместе с вещью, к которой он привязан.

— Или? — с вызовом спросила у него принцесса. — Что, Веридор объявит Сарате войну?

— В противном случае войну объявлю лично я лично вашему роду. Уж поверьте, гнев чернокнижника и мага Смерти будет пострашнее, чем агрессия государства-соседа.

С этими словами кронгерцог открыл портал, и Конда поспешила вслед за ним, оставляя принцессу Холию кипеть от ярости в одиночестве. Они оказались в «храме» всех Богов, которое некогда построил для своей первой жены Жестокий король. Стоило порталу закрыться, как непобедимый корсар и сиятельный лорд Джнговир тяжело опустился на колени в центре зала и устало растер лицо руками. Кандида знала, что дядя не набожный и никогда не молится. Тем удивительнее для неё было услышать его обращение к Богам:

— Я никогда не просил Вас о помощи, хотя, подозреваю, Вы не переставали следить за мной и отводить беду в роковой час. За всю жизнь я привык, что мне под силу все и рассчитывать я могу только на себя, но сейчас чувствую, что одному мне не справиться. Вы знаете, что я ни врал ни словом, когда клялся Кандору, что никогда не замышлял ничего против нашей семьи. Я не могу доказать, что не заговорщик. Мне не признаться во всем никому, даже брату. Как бы он ни любил меня, он не примет мой выбор и в лучшем случае изгонит меня, а в худшем, поступит, как и надлежит поступать с изменниками, — казнит. За свою жизнь я не боюсь и готов отдать её, лишь бы спасти всех, кто мне дорог, но, по Вашей воле, к ним относится не только моя семья. Прошу Вас, пошлите кому-то из моих близких веру в меня и силу помочь мне, а всем остальным — счастливое неведение до поры!

— Я верю в тебя, дядя, — отчетливо произнесла Конда, сбрасывая с себя пологи, — и готова помочь тебе.

— Все слышала? И разговор со Светлейшей? — Джанго всеми силами старался скрыть волнение. Какое же облегчение на него накатило, что кто-то наконец разделит с ним его тайну!

— Да, — кивнула Конда. — А еще я давно догадывалась о тебе и знаю, что принцесса Холия не права. Как бы все не казалось на первый взгляд, ты не преступник.

— Спасибо, племяша, — по его щеке все же скатилась скупая мужская слеза, все же он до последнего не верил, что хоть кто-то поймет и не осудит его, а затем его губы растянулись в лукавой улыбке. — Ну что, подельники?

Конда оскалилась в ответ точь-в-точь как дядя и пожала его протянутую руку в знак «вступления в заговор».

 

Глава 14

О демонической привязанности, отборном испытании и ошибок признании

Выйдя из портала, Светлейшая обнаружила своих слуг и святых отцов, раскиданных по полу. Видимо, они со всем рвением защищали репутацию своей госпожи, только их скромных сил тридцати человек оказалось недостаточно, чтобы предотвратить вторжение в покои «святой» одного демона с раненным на плече. Сам Одержимый принц обретался в спальне и бережно устраивал брата на широком ложе Содэ.

— Ваше Высочество, не могли бы вы не вытирать свои сапоги о мою простыню, а то, боюсь, следы ваших каблуков не отмоются и по Веридору пойдет молва, что мужчины придаются греху вместе со мной, не снимая сапог, — проговорила «самая верная и чистая дочь Единого», величественно вплывая в комнату.

— О Светлейшая, о вас ходят слухи и забористее, не чета новости, что я наследил у вас в постели, — фыркнул Эзраэль, пропуская целительницу к Гвейну. — Чего стоит одна история о том, как вы, лежа в первозданном виде на алтаре в главном храме Отче, поднимали… дух монахам, проводившим Большую Службу в честь сотворения Земли. Я так понимаю, вы символизировали плодородие, то есть стимулировали монахов плодить себе подобных.

— Грубо, Ваше Высочество, — уже исследуя ранение, отвечала Светлейшая. — Ваш отец иронизировал тоньше.

Рай решил не мешать ей и стал слоняться по спальне без дела, обозревая разбросанные всюду… хм, наверное, подразумевалось, что это ночные сорочки, правда, на взгляд принца, они с трудом покрыли бы внушительный бюст Содэ, да и цветом более всего подошли бы куртизанкам. Под ними обнаружилась пара книг, и, — кто бы мог подумать! — все о призыве демона. Никак, Светлейшая решила, что, раз все породы людских мужчин уже испробовала, можно и на другие расы перейти. Шутки шутками, а в последних главах древних фолиантов описывалось несколько весьма действенных способов воззвания к порождениям Хаоса, и Рай не мог с уверенностью заявить, что смог бы удержать в узде своего демона. Как там говорил дядя? «Учиться и признавать свое незнание и ошибки — не стыдно»? Что ж, действительно, заглянуть в библиотеку, полистать книги и научиться блокировать сильные призывы не мешало бы.

— Все, — вырвал его из раздумий голос Светлейшей, только вот прозвучал он бесцветно, как приговор.

Обернувшись, Эзраэль увидел, что кинжал на прежнем месте.

— Что «все»? — вскричал Одержимый принц. — Вы ничего не сделали!

— Я ничего не могу сделать, как, впрочем, никто иной, — Светлейшая встретила его вспышку спокойствием. — Он не менее получаса пролежал с кинжалом в сердце, а магии Жизни из артефакта едва ли хватает на больше. Принеси вы его на десять минут раньше, мне бы удалось его спасти, а так время упущено, как и шанс выжить. Сейчас идет его последняя минута.

Рай слышал, как сердце Гвейна, не в силах биться, едва-едва подрагивает, и вот вот остановится навсегда, и ничего не мог сделать! Даже если прямо сейчас порезать руку своим артефактом и призвать Жестокого короля, Кандору Х потребуется время, чтобы сгустить свою магию и обратить её в нужное состояние… Стоп! Рука остановилась на внутреннем кармане камзола, где была припрятана чистая магия Жизни из его артефакта. Конечно же! Он знал, что делать! Он слышал заклинание преобразования магии Жизни в кокон лишь раз, в Академии на лекции по Дарам. Тогда Гвейн сказал ему, что одна из причин папиного величия — способность пусть временно, но остановить саму Смерть. Принц тогда только хмыкнул на это «величие», думал, что подставляться так не надо, чтоб не пришлось себя в жизни консервировать, но заклинание слушал.

Рай вытащил баночку, слегка подрагивающей рукой сжал «белую дымку» и поднес её к груди Гвейна. У него было несколько секунд, всего одна попытка и не было права на ошибку. Он хотел уже открыть рот, чтобы произнести первое слово, как ногу под ножнами кинжала артефакта пронзила боль, словно лезвие раскалилось и добралось до кожи. Рай едва сдержал крик боли, а сквозь звон в ушах послышался возмущенный шепоток: что он творит?! Эта магия была им нужна совсем для другого! Это беспроигрышный вариант заполучить его Конни! Ясно же, что надо позвать папу, а не тратить свой шанс на исполнение заветного желания. Что? Спасать Гвейна? Пусть его король спасает, можно хоть сейчас позвать его. Кандор Х сильный маг и ради сына постарается управиться со своей силой побыстрей, а Гвейн подождет несколько минут. Чернокнижник все-таки, потерпит. Рай не знал, откуда взялись эти мысли, да и мерзкий шепоток не был похож на его собственный, но он будил в его душе нечто темное и необузданное, покоящееся на самом дне, и это была отнюдь не его адская сущность. В один миг исчезла его воля, всем заправляли только поднявшие голову черные чувства, которых до этого сдерживало в одночасье онемевшее благородство и потускневшая доброта.

Сердце Гвейна в последний раз трепыхнулось и затихло, а принц просто стоял, оглушенный исходящей от артефакта силой и заторможенно осознавал, что в этот самый момент душа брата отвязалась от тела и теперь улетучивается.

И тут взревел демон!!! Людской страх и невежество душили его всю жизнь и заставляли метаться в глубине сознания. В детстве папа, конечно, разрешал ему оборачиваться, но строго-настрого запретил показываться в таком виде кому-то из аристократов и послов. А после их откровенного разговора относительно его Конни стараниями короля принц запер свою адскую сущность навечно. И только один человек не только не чурался порождения Хаоса, а даже подружился с Эзраэлем. Гвейн. Единственный человек, который относился к нему без предубеждения и который не задумываясь пожертвовал бы жизнью ради него. И сейчас этот человек умирал у него на глазах, а человеческое сознание встало в ступор и собирается упустить единственную возможность спасти его! Адская сущность второй раз за день смела все воздвигнутые многолетние барьеры, но не обернуло тело огромный рогато-крылато-хвостато-когтисто-клыкастым монстром в кольчуге из чешуи, а всего лишь вывела из оцепенения человека. Рай встрепенулся и, еще не веря, что не перекинулся, и снова вытянув вперед руку с магией Жизни, на одном дыхании выпалил заклятие.

Секунда… вторая… магия соскользнула с его руки, окутала Гвейна и исчезла, образовав нужное плетение… третья… четвертая… десятая…

На семнадцатой секунде, когда Рай уже уверился, что опоздал, и в мыслях чертову дюжину раз четревтовал себя, Светлейшая, до сих пор безмолвно взирающая на эту сцену, рванулась к Гвейну и, приложив руку к его груди, послала ему мощный импульс целительской магии. Его сердце вздрогнуло! Потом второй раз, и еще, и еще!

— В последний момент успели, — констатировала Содэ, придвигаясь ближе к раненому и уже начиная сплетать подвластные ей потоки. — Чего вы медлили?

Рай не ответил ей. Он просто стоял молча, прислонившись к стене, и с ужасом думал о последних пяти минутах. Боги, он чуть не убил Гвейна! Он просто стоял и на полном серьезе думал, что не поможет ему! Принц чувствовал, что это были не его мысли и что не обошлось без испытания Богов, но сам факт! Значит, где-то в его душе, пусть даже в самом темном уголке, но они были! И он, совсем недавно не видящий в себе ни одного изъяна, сам не смог бы с ними совладать…

А еще в шок повергла неприглядная истина, что от роковой ошибки его уберег ДЕМОН! Та его часть, которую он привык считать наихудшим и зол, по несправедливости небес свалившимся на него при рождении. Он привык подавлять адскую сущность, которую считал звериной, а в итоге она гораздо успешнее, чем человеческая, противоречила наваждению артефакта и, порвав оковы, не вцепилась в его тело, даже не сделала попытки забрать себе власть над ним!

— Готово! — объявила Светлейшая, в последний раз проводя рукой над раной, из которой уже извлекла кинжал. — Через час придет в сознание, а через три уже будет как новенький.

— Он ведь только что умирал, — едва шевелил непокорными губами Эзраэль.

— Та чернокнижник же, — равнодушно пожала плечами Содэ.

Принц только молча кивнул и, н спрашивая разрешения, опустился прямо на пол рядом с кроватью. Он снова и снова вслушивался в биение сердца Гвейна. Боги, оно несколько минут назад чуть не остановилось по его вине! Сердце Гвейна, того, кто чаще кого бы то ни было рисковал собой ради семьи и Веридора и кто больше всех во дворце заслуживал жизни и счастья! Казалось, он готов был вечно вслушиваться в прерывистое дыхание брата и ловить малейшее его движение. А еще думать о его судьбе. Где, демон его побери, запропастился Лихой?! Нашел ли он что-то?! А если нет? Рай понятия не имел, что они будут делать, если в Посуле не отыщется способ снять приворот на крови, но точно знал одно: он не даст Гвейну погибнуть.

— Ваше Высочество, позвольте задать вам вопрос, — вырвал его из раздумий голос Светлейшей. — я много слышала о вас, хорошего и не очень, чего было больше, догадайтесь сами. Однако все рассказы о вас сходятся на том, что вы никогда не стремились к власти. Вас ведь держат в столице отнюдь не притязания на трон, управление страной и дворцовые интриги вам нисколько не интересны. Насколько я знаю, желание у вас одно — ваша сестра. Так почему бы вам не увезти её подальше отсюда, где столько неподобающих мужчин и соблазнов? Пока жив Жестокий король, вам с ней не быть, а после Кандора Х, вполне возможно, на престол взойдет новый монарх и так же станет помехой вашим чувствам. Так устройте все так, чтобы вы и Кандида умчались подальше от политических игр туда, где вы сможете построить свое счастье.

Видят Боги, раньше бы уперся рогом и отказался только из чувства противоречия, но общение с дядей Джанго ни для кого не проходило бесследно, так что Эзраэль научился улавливать подтекст, особенно если он не был глубоко и хитро спрятан.

— Хотите сплавить неугодных претендентов на корону? — недобро улыбнулся Одержимый принц. — Вынужден вас разочаровать, Светлейшая, я и принцесса Кандида остаемся здесь и, уж простите мне мою дерзость, облегчать вам задачу не собираемся.

«Как знаешь, демон, — подумала Содэ, с вежливой улыбкой принимая этот выпад. — Ты сам выбрал свою судьбу. Хотела я облегчить совесть Джанго на одну смерть, тем более что под носом Инквизитора такие делишки пахнут жареным, но, увы, ты решил иначе. Не отступился — жди удара в спину, а уж для тебя во дворце целителя точно не найдется…»

 

Глава 15

О всеобщем сумасшествии, общественном отношении и захватывающем повествовании

В преддверии прибытия Инквизитора дворец превратился в бурлящее нечто: лорд Див носился всюду чуть ли не в своем истинном демоническом обличье, напрчь забыв о конспирации, и ревел на всех и каждого, кто попадался на его пути, беснуясь то ли из-за недостаточной пышности королевского приема, то ли из-за пустого расходования средств. Вторил ему Кандор Х, правда, не галопируя по коридорам и залам, а грозно возвышаясь рядом с троном, как и приличествует монарху в преддверии грандиозного приема. Первому от нервного короля ни за что, ни про что попало главному прокурору лорду Туррону:

— Где мой сын?! — грозно сверкнул на него черными очами Жестокий король.

— Эммм… — озадаченно промычал придворный. — Дозволено ли мне будет спросить, о каком именно из тридцати трех своих сыновей Ваше Величество изволит говорить?

— Мое Величество прекрасно осведомлено о нахождении всей Черной Тридцатки, — ну, это король так думал, — о нахождении Лихого ведают разве что одни Боги. Надеюсь вашего прокурорского ума хватит, чтобы догадаться, о ком я у вас спросил!

— Ваше Величество, Его Высочество принц Эзраэль… — начал было несчастный лорд.

— Принц Эзраэль по своему обыкновению обретается не в том месте не в то время! — раздражение и злость прямо-таки сочились с королевских уст. — Где Синдбад?!

— В-в-ваше Величество, — прокурор всеми силами пытался подавить напавшую на него от страха икоту. — Я не имел счастья лицезреть вашего сына в последнее время, однако осмелюсь… — ну, тут он явно преувеличил, — осмелюсь предположить, что он может проводить время в… доме с алыми простынями…

— Как чудесно! — недобро оскалился Кандор. — Он мне нужен здесь! Немедленно! Скажите, лорд Туррон, может нам прямо по соседству с тронным залом бордель организовать, чтоб моим сыновьям и прочим дворовым бездельникам ходить недалеко было, и являться все будут по моему первому зову! Красота!

— Ваше Величество… — пот уже не просто струился с лба прокурора, он капал на пол!

— Дельное предложение, брат! — спас лорда Туррона от внимания короля голос кронгерцога, вышедшего их портала прямо за спиной брата. — Не скажу, что при дворе от этого нововведения что-то изменится, но пора уже как-то официально поощрить бытующий под сводами дворца разврат. А то сил никаких нет строить благочестивую мину, да и послов Отче от Веридора своим распутством отпугнём! Даже жриц любви нанимать не придется, по дворцу итак шатается немало высокородных шлюх, к тому же уже со своими нарядами. Ты только подумай, какая экономия! Лорд Див будет счастлив!

Благословляя про себя столь своевременное явление некроманта, лорд Туррон поспешно унос ноги куда подальше от Жестокого короля, всегда такого сдержанного и терпеливого, отчего его гнев вселял чуть ли не суеверный ужас.

Между тем Кандор обернулся и вперил разъяренный взгляд в традиционно блистающего сиятельного лорда Джанговира.

— Дорогой брат, — прошипел правитель, выразительно выделив первое слово, словно намекая на денежную «стоимость» кронгерцога.

Надо сказать, настрой венценосного брата нисколько не смутил Джанго, ибо настроение у него было замечательное. Составив с Кондой рискованный, но эффективный при любом раскладе план, они перенеслись в покои Светлейшей, где узрели вполне живого и адекватного, если не считать периодических упоминаний его «госпожи», Гвейна. Как же все-таки удачно, что кто-то распутал опутывающие его ментальные сети. Джанго даже не особо интересовала личность благодетеля, главое, чтобы он не обнародовал свое деяние в самый неподходящий момент и не сорвал их авантюрное предприятие. По идее, не должен, ведь они, можно сказать, прямо сейчас и начинают реализацию, поэтому то они с племянницей не стали засиживаться рядом с Гвейном, как Рай, а рванули каждый в свои покои готовиться к торжественному приезду высокого гостя, о личности которого пока знали только трое: король, кронгерцог и первый министр. Но перед тем, как приступить к воплощению в жизнь своего замысла и отправиться на поиски главной собирательницы и распространительницы информации при дворе, Джанго не мог удержаться от словесной пикировки с братом.

— Злиться изволите, Ваше Вашество, — оскалился кронгерцог-пират. — И чем же вызван ваш праведный гнев?

— Ты что, нарочно так вырядился?! — король красноречиво обвел взглядом наряд брата, полностью состоящий из бриллиантов.

— А тебя что, лорд Див покусал? — вопросительно вскинул бровь Джанго. — А вырядился я так действительно нарочно, должен же кто-то оттенять твои простолюдинские тряпки.

— Ваша Светлость, вы щас договоритесь! — вспылил Кандор, закипая все больше.

— А что, раз уж король одевается как его «бастарды на особом положении», — Джанго будто невзначай покосился на льняную рубашку брата и замшевый желет поверх неё, — должен же хоть кто-то из правящей семьи блистать при дворе.

— Джанго… — злобно сощурился Жестокий король. — К нам сегодня прибывает Инквизитор! А лорд Див докладывает мне, что южане уже месяц осаждают совет с требованиями выделить деньги из казны на приведение в божеский вид дорог между Трюмоном и портовым Голэ, а у государства денег нет! А у моего брата разве что исподнее пока бриллиантами не усыпано.

— Ну, последнее никто из нас не проверял, — протянул с другой стороны от трона лорд Див, но, уловив мелькнувшее на королевском лице бешенство, поспешил ретироваться с отчаянным воплем: «Подсвечники! Серебряные! Какое, в Хаос, серебро на фоне бордовых гобеленов?! Немедленно менять на золотые! А?! Что?! Столовое серебро?! Какое, демон его пожри…! Живо в сокровищницу за позолоченным сервизом! И вазы! Вазы!!! С рубиновыми вставками, а не с…! Нет рубинов?! Тогда ищите с гранатом! И розы! Кто припер эти алые сорняки?! Я же сказал винного цвета! Винного!.. Вино!!!»

— Мда, дороги… — многозначительно протянул кронгерцог, с любопытством наблюдая за тем, как первый министр гоняет слуг и придворных по всему залу и еле-еле сдерживая смех.

— Джанго, у нас в стране по отчетам министров уже второй год кризис… — продолжил отповедь король, однако выслушивать о превосходящих доходы государственных расходах в планах у кронгерцога не было.

— Понятия не имею, что там по отчетам министров. У меня кризиса нет. Свои недешевые вкусы я удовлетворяю на свои честно награбленные золотые, а не запускаю свои загребущие ручки в казну. Ты б поговорил с Раем, он под началом лорда Дива вычислил пару-тройку дворцовых стервятников, которые с завидной регулярностью путают государственный бюджет и свой карман.

— Сам все проверю, — недовольно процедил сквозь зубы Кандор.

— Да ладно тебе, мальчик хорошо потрудился, ты можешь смело доверить ему должность помощника лорда Дива. Схватывает он быстро, а уж как перестал расценивать обучение как унижение собственного достоинства, так вообще дело пошло на лад. И не нервничай так, братишка, это вредно, причем и для тебя, и для страны. Вот хватит тебя удар от переживаний, и на кого Веридор оставишь и, что более насущно, встречу Инквизитора? Я, конечно, смогу по-быстрому поднять твой еще теплый труп, но, боюсь, лорд Див решит, что твоя синюшность не будет гармонировать с бордовыми гобеленами и золотыми подсвечниками. Зато алые сорняки тебе на последнее ложе обеспечены!

Король на мгновение завис от такого заявления, и этого кронгерцогу хватило, чтобы улизнуть в соседний зал, где и обнаружилась искомая им особа.

— О, прекрасная леди Доротелла! — в лучших традициях придворных подхалимов воскликнул лорд Джанговир, отвешивая грациозный поклон пышной розовощекой даме в роскошном наряде, не крикливом, но не оставляющем сомнений в благосостоянии великосветской дамы и её осведомленности о последних течениях моды. — Рядом с вами меркнет даже солнце!

— Но не такой бриллиант, как Ваша Светлость, — в свою очередь присела в глубоком реверансе леди Доротелла, а затем устремила на кронгерцога хитрый заинтересованный взгляд. — Не удовлетворит ли мое любопытство сиятельный лорд? Что за прием планируется сегодня вечером и почему в его преддверии Его Величество готов испепелить всех и каждого, а лорд Див бегает по всему дворцу на полусогнутых?

— Леди чересчур торопит события, — растянул губы в приветливой улыбке Джанго. — Положительно, чести поведать эту замечательную новость двору удостоится только Его Величество. Однако я принес вам не менее животрепещущее известие.

— О, лорд Джанговир! — просияла придворная дама. — Вы не могли разочаровать меня! Говорите же скорее, я внемлю вам!

— Известно ли вам, очаровательная леди Доротелла, что уже более, чем два месяца лидер Черной Тридцатки, благородный воин и старший сын Кандора Х был коварно обманут шпионом из Порсула и опутан ментальной сетью высшего порядка?

— Какой ужас! — ахнула леди, судорожно обмахиваясь веером. — Как же такое возможно?! Лорд Гвейн, граф Ле Грант!

«О да, — хмыкнул про себя Джанго. — Именно лорд Гвейн, единственный наследник одного из богатейших родов юга. Готов биться об заклад, он популярен среди придворных пираний куда больше, чем Эзраэль, еще будучи наследным принцем Веридора. Для женской половины двора Гвейн привлекателен и как любовник, поскольку красив, обаятелен и щедр, и как потенциальный муж, поскольку богат, знатен и влиятелен. Еще вопрос, кому при дворе принадлежит звание Самого Завидного Жениха. Может, зря Кандор прибедняется, что из всей королевской семьи на него одного одного идет охота? Даже смешно, тридцать лет на троне, а еще не привык ко всем прелестям статуса правителя!»

— Так и есть, прекрасная леди, — склонил голову в утвердительном поклоне кронгерцог. — И никто бы не узнал об этом, ибо наш мужественный лорд Гвейн все это время ходил под сильнейшим мороком чернокнижника.

— Ох, какие страсти вы рассказываете! — активно демонстрировала приличиствующий ситуации шок дама.

— Мгновение терпения, о моя дорогая леди Доротелла, — доверительно понизил голос кронгерцог, вынуждая её склонить вытянуть ему навстречу голову и с жадностью ловить каждое его слово, а выговаривал он их медленно и нарочито растягивая. — Так и не открылась бы вся правда, если бы не юная принцесса. Кандида Веридорская не так давно узнала о своем Даре Менталистики, и Его Величество поручил мне обучение горячо любимой дочери.

— Уверена, под таким чутким и умелым руководством Ее Высочество достигнет невероятных высот на магическом поприще, — не преминула ввернуть комплимент придворная.

— Поверьте, способности принцессы более чем впечатляющие. Уже после месяца обучения ей хватило сил и знаний, чтобы почувствовать ментальную сеть на лорде Гвейне и лично освободить его от чужой навязанной воли.

— Прекрасная дева спасает от хитроумных козней восточных «друзей» благороднейшего из рыцарей Веридора! Юная принцесса сильная магиня и отважная молодая леди! — сплетница уже предвкушала, как будет скармливать эту новость сливкам общества и какими именно захватывающими и пиканными подробностями её приправит.

— Полагаю, леди Доротелла, наше высшее общество оценит это событие так же, как и вы, — подогерел её кронгерцог.

— О, лорд Джанговир, я абсолютно уверена, эта история произведет на всю аристократию Веридора такое же неизгладимое впечатление, — проворковала придворная дама, цепляясь за предложенный кронгерцогом локоть и направляясь вместе с ним в тронный зал.

На входе они столкнулись с самой «виновницей дворцового восхищения». Кандида Веридорская полностью соответствовала золотым подсвечникам и бордовым гобеленам. Платье винного цвета подчеркивало соблазнительность и привлекало мужской взгляд не самым скромным декольте, выставляющим напоказ карамельные плечи, и затянутой в тугой корсет осиной талией; золотой гарнитур сверкал рубинами, словно каплями крови. Да и весь вид Её Высочества был таким величественным и исполненным осознания собственной неотразимости, что Джанго, задумчивым взглядом окинувшим эффектный наряд племянницы и её настрой, подумалось: «Кровавая королева…»

 

Глава 16

О наблюдательности, подозрении и озорении

Четверть часа назад принцесса, полностью готовая к торжественному приему, отправилась в тронный зал, и все это время Лола перекладывая с места на место расшитые шелковыми нитями подушечки на ложе Ее Высочества и украдкой стирала с щек бегущие из глаз слезы. Кандида несколько раз предлагала подруге пойти вместе с ней, но девушка упорно отказывалась. Она знала, что на приеме непременно будет вся Черная Тридцатка, и её янтарноглазый лидер, как всегда, никого не стесняясь, весь вечер не будет сводить восхищенного взгляда со своей прекрасной жены. Тейша… Дочь самого Великого султана Порсула, жемчужина Востока, дивная зеленоокая красавица танцовщица. Где ж графу Ле Грант и первенцу Кандора Х Веридорского отыскать лучшую партию?

— Горюем? — раздался совсем рядом знакомый голос, но Лола все равно вздрогнула, правда, не от неожиданности, а от замеченного в зеркале напротив отражения.

Этот человек везде и всегда появлялся неожиданно, неизменно подкрадываясь, неслышно, словно дикий зверь, но регулярно встречающаяся с ним служанка Её Высочества уже привыкла к его неожиданным явлениям. Единственное, что заставляло её сердце всякий раз переворачиваться в груди, это его внешность: что ни встреча, то в первое мгновение кажется, что это сам Жестокий король перед ней.

— Здравствуй, Лихой, — не стала опровергать его слова Лола. — Давно же тебя не было.

— Восток отпускать не хотел… — протянул атаман западных разбойников, опускаясь у её ног прямо. на пол, и, презрительно усмехнувшись, добавил, — живым.

— Тебе не привыкать.

Это было правдой. Куда бы судьба не занесла Лихого, везде его ждали приключения с привкусом смертельной опасности, но всегда ему удавалось уйти от верной гибели. Вот и эта поездка в Порсул ознаменовалась сперва переломанными ногами и головорезами в столице Веридора, затем — отрядом стражей в восточном порту, проникновением в султанскую библиотеку в поисках редчайших древних фолиантов, допросом всех придворных звездочетов, а на закуску — крушением плывущего обратно в Веридор судна и, как следствие, двадцатью часами в плавь до родного берега.

Пока атаман припоминал последнюю одиссею во всех подробностях, Лола задумчиво рассматривала его, в очередной раз удивляясь. Вроде Лихой был абсолютной копией Жестокого короля, однако Кандор Х всегда казался ей намного привлекательнее сына. Может, дело было в выражении лица, таком искренним и открытом у первого и таком хищном и непроницаемом у второго. На губах Его Величества часто играла легкая, немного стеснительная и радостная улыбка, Лихой же всегда скалился, но не так, как, например, кронгерцог Джанговир и порой принцесса Кандида, а как-то плотоядно, с предвкушением и холодным блеском в глазах. Глаза… Черные очи Кандора Х неизменно смеялись вместе с ним самим. А взгляд Лихого всегда был тяжелым и пристальным, выдающим в нем жестокого и опасного человека. Раньше Лола не думала об этом, но после увиденного в день перед официальным приездом Светлейшей у неё в голове все чаще мелькал вопрос: а может ли Лихой быть предателем?

— О чем ты думаешь, Лола? — вырвал её из размышлений голос разбойника. — Ты так на меня смотришь, будто в первый раз видишь. Не рада?

— Почему же, рада, ты же брат Ее высочества… — неловко пробормотала служанка.

— Врешь, — с улыбкой оборвал её мужчина. — Эх, Лола — Лола, ты никгда не была сильна во лжи, так незачем начинать, тем более со мной. Колись, девочка, случилось что?

— Да, — еле слышно выдохнула она.

— Так говори, чего ждешь-то.

— Страшно… — честно призналась Лола.

— Кого боишься? Меня, что ли? — и, прочитав утвердительный ответ в глазах собеседницы, не удержался от смешка. — Ой, Лола, уморишь! Уж кто — кто, а мои друзья могут ничего не бояться, уж тем более меня.

— А мы друзья? — тихо, словно и не к нему обращаясь, проговорила девушка.

— Та-а-ак… — атаман резко поднялся и теперь сидел прямо напротив нее, у упор смотря прямо в глаза, пробираясь колючим цепким взглядом к самым сокровенным мыслям. — А теперь выкладывай, что за непонятные подозрения у тебя на мой счет.

Делать нечего, пришлось выложить все на духу:

— Ночью перед официальным прибытием посольства Отче я задержалась допоздна, стирки много накопилось. Когда я шла у себе, я в окно заметила, как ты проводишь кого-то мимо стражников. Вы шли вроде и не таясь, но в то же время так, что в такой час вам могли встретиться только охранники, которые, узнав тебя, не стали бы вас останавливать.

— Ты проследила за мной… — полуутвердительно сказал атаман.

— Да, — кивнула девушка. — Я видела, как ты провел Светлейшую к тайной двери в покои Его Величества. Лихой… Лихой, скажи, неужели ты служишь ей?

— Что?! — привычно скалясь, воскликнул разбойник. — Ну и мысли у тебя, детка! Лола, тебе ли не знать, что я не то что не служу никому, я верен только себе. В политике все то ли за этих, то ли за тех, а я всегда только за себя и не скрываю этого. Так что я не служу… скорее помогаю, причем не столько Светлейшей, сколько дяде.

— Значит, и про лорда Джанговира тоже правда?! — ахнула Лола.

— О, все интереснее и интереснее! Значит, дядюшку ты тоже на чем-то поймала?

— Да, — призналась служанка. — Её Высочество рассказала мне, что принц Эзраэль и Синдбад как-то раз забрались в спальню Светлейшей и так удачно попали, как раз когда она развлекалась там со своим любовником. Они опознали короля по голосу и черным замшевым сапогам. А перед сегодняшним приемом все с ног сбились, разыскивая их. Его Величество до сих пор рвет и мечет.

— Мда уж, стырить любимые сапоги у самого Жестокого короля и к тому же не вернуть осмелился бы только один человек на всем свете, — ухмыльнулся разбойник. — Сообразительная ты, однако, Лола, и наблюдательная. И никому ничего не рассказала?

— Я думала, что, возможно, ошиблась. Как говорится, перебдела. Ведь Его Светлость так любит брата, да и племянников просто обожает. Он же, не жалея сил учит, их всему, что знает сам, так старается ради будущего Веридора. Я и помыслить не могла, что он — слуга Отче.

— Все же не поняла, — покачал головой Лихой. — Лола, дядя — не слуга Отче. Он — раб Светлейшей. Как, впрочем, и она — его.

— Не понимаю.

— И не надо. Главное, можешь быть спокойна, ни я, ни лорд Джанговир не причиним вреда никому из нашей семьи. Более того, мы всеми силами прилагаем, чтобы избежать казней. Ты знаешь, зачем я ездил в Порсул?

Девушка только отрицательно покачала головой.

— Значит, Конда решила так твои нервы поберечь. Что ж, считай, твое неведение закончилось.

Следующие полчаса Лихой во всех подробностях рассказывал Лоле о сущности Тейши, о привороте на крови, о наложенных на Гвейна ментальных сетях, о своем полете с дворцовой стены, о цели своего путешествия на Восток и наконец о неутешительных итогах.

— Способа уничтожить приворот на крови нет. Это точно. Сотворенная однажды Магия Крови не рассеивается даже через века и разрушить её не под силу даже создателю.

Лола сидела перед ним в немом ужасе. Вот и все… Надежды нет. И впору удариться в истерику, но даже слезы, словно оцепенев, не набегали на глаза. Это был конец… был бы, если бы не последняя фраза Лихого:

— Но меня тут, пока вплавь до Веридора добирался, озорило. Посетила меня одна дельная мысль, так что, может, и не все пока потеряно.

— Что? — мигом ухватилась за эту соломинку Лола.

— Помнишь то покушение на короля, в котором еще Одержимого обвинили и сослали? Так вот, слышал я, что демон спас отца от Дыхания Смерти с помощью кинжала. Как-то хитро он его сделал, так, что он должен был вытянуть из жертвы всю магию. Я вот думаю, если кинжальчик смог поглотить проклятие, может, его и на приворот хватит?

Боги! Это был шанс! Пусть призрачный и основанный на хрупкой теории, но шанс!

— Так что я поищу эту вещицу при дворе. Что-то подсказывает мне, что Одержимый не сам зачаровал этот кинжал и не сможет сделать такой же. У Эзраэля вообще с артефакторском отношения не заладились еще в Академии. Не кисни, красавица, — хитро подмигнул ей Лихой. — Спасем мы Гвейна, не все же ему нас из передряг вытаскивать.

— Спасибо, — Лола еле сдерживала слезы благодарности.

— А спасибо, девочка, в карман не положишь. Ты же не откажешь мне в одной услуге.

— Какой это? — тут же напряглась служанка. Нет, она верила, что Лихой по-любому поможет Гвейну. Только были у нее догадки по поводу просьбы атамана, к слову, не самые радужные.

— Да как всегда, — оправдал её худшие опасения разбойник, причем отказа он не ждал.

— Нет, Лихой, — вскинулась Лола. — Ее Высочеству уже не пятнадцать…

— Именно, — оборвал её Лихой. — Поэтому твоя задача усложняется. Тее придется не просто стоять на стреме, а обеспечивать нам полное уединение.

— Я не буду этого делать, Её Высочество могла полюбить…

— Кого? — презрительно скривился атаман. — Одного из этих недопринцев? Орлы комнатные! Или, хочешь сказать, кто-то из них таки забрался в постель к сестре, пока меня не было, или же Конда разглядел в ком-то из них мужчину?

— Нет, — отрицательно мотнула головой девушка. — Её Высочество помнит о своем кровном родстве с Синдбадом и принцем Эзраэлем.

— Со мной все эти годы мысль о нашем родстве её не смущала. К чему бы это? — притворно изумился Лихой, затем жестко добавил. — Ты все сделаешь, как надо.

— Только если Её Высочество сама захочет видеть тебя, — продолжала упорствовать Лола.

— Она захочет, — предвкушающе прошептал Лихой. — И не только увидеть…

 

Глава 17

Как и прогнозировала Светлейшая, вскоре Гвейн не только очнулся, но и был готов к бурной деятельности. Убедившись, что спонтанной прогулки в царство мертвых не планируется, «самая верная и чистая дочь Единого» вежливо попросила двоих молодых людей освободить её покои.

— Или мужественные сыновья Жестокого короля собираются задержаться в моей спальне и доказать мне свою мужественность? — с намеком произнесла официально признанная святая, окидывая обоих взглядом, словно прикидывая, кого первого и с какой стороны начать есть.

Рая передернуло, Гвейн же расплылся в одной из самых своих обаятельных улыбок и проникновенным шепотом отвечал:

— О прелестная Содэ, вне всяких сомнений, ваше мягкое ложе, как и ваша компания более чем приятны любому мужчине, но мы с братом как истинные благородные лорды не можем бросить тень на ваше честное имя, покидая ваши покои поутру.

— Неужели в Веридоре осуждаются близкие отношения между мужчиной и женщиной, не соединенными законным браком? — вопросительно приподняла брови Светлейшая. — По вашему отцу и не скажешь.

— Прекраснейшая, я имел в виду вовсе не само времяпрепровождение, — продолжал сладко улыбаться Гвейн, подпихивая остолбеневшего Рая ближе к дверям в гостиную. — Меня смутил исключительно тот факт, что выходить из девичьей спальни нас будет двое, а благородная леди, хоть очарования в ней раза в три больше, чем разрешено законом и здравым смыслом, все же одна, — на этом моменте Одержимый принц таки споткнулся, и виной тому был вовсе не порожек, а слова брата. — Целуем ваши белые ручки, Светлейшая! Чудесного вечера!

— До встречи, благородные лорды, — усмехнулась им вслед Содэ. — В вашем обществе вечер однозначно был бы чудеснее… и ночь тоже!

В гостиной что-то с грохотом приземлилось на пол, и Светлейшая не смогла сдержать рвавшийся наружу хохот. О Единый, все же принц Эзраэль сын своего отца. Так поспешно и целеустремленно от её откровенный предложений удирал только Кандор Х, лишь с годами научившийся прикрывать свой побег сарказмом и своей непреложной монаршей волей.

— Ты че за охинею там нес?! — прошипел Одержимый, поспешно удаляясь от рассадника разврата, процветающего под покровительством наместника Единого.

— А ты что за чудеса акробатики демонстрировал? — не остался в долгу Гвейн. — Рай, это что за цирк был? С каких пор ты, услыхав двусмысленность, становиься хромым на обе ноги?!

— Да она же…! Она же даже не проститутка! И это, Хаос её забери, воплощение похоти облизывалось на нас! Как ты верно заметил, на обоих сразу!

— Ой, Рай! Ты мне еще заливать начни, что никогда тебе подобных предложений не делали. Да только на моей памяти два раза такое было. Помнишь, на твои семнадцать леди Рангин, видимо, решив продолжить традицию, что именно замужние дамы из славного аристократического рода её достопочтенного супруга лишают девственности наследника, заманила тебя в темную нишу подальше от тронного зала, а меня, надо думать, для моральной поддержки прихватила, ну, или чтобы в случае чего советы тебе давал.

— Как ж не помнить, — фыркнул принц, сбавляя шаг и еще не зная, куда они, собственно, направляются. — За нами же тогда Синдбад увязался, а ему еще пятнадцати не было. До сих пор не верю, что папа нас насмерть не забил за совращение младшего.

— А не хрен было орать, что на наследника напали, да так, что даже отец на свиданке с Алис (так, на минуточку, в лодке уже в низовьях Вихры) услыхал и бросился спасать дитятко от неведомой страшной угрозы!

— А не хрен было ржать в сторонке! Друг, демон тебя побери! — выплюнул Эзраэль. — Нет бы помочь брату, так нет, надо полюбоваться, как его из парадного наряда вытрясают и пытаются заживо похоронить под грудой «соблазнительного» тела.

— А когда б мне еще выпала возможность поглазеть на такое зрелище, — хохотнул Гвейн. — Но тут, конечно, ч с тобой соглашусь. Ничего не имею против пышных женских прелестей, но центнер на одно тело — это все же перебор… Кстати, о переборе. У нас что, дворец вымер, или столицу перенесли? — Гвейн взглядом указал на безлюдные коридоры.

— Да не, у нас какой-то прием. То ли кто-то прибывает, то ли кого провожаем…

— В последний путь? — выгнул бровь лидер Черной Тридцатки.

— Вроде нет. Нам по-любому там делать нечего, — задумчиво пробормотал Рай, пытаясь ухватить какую-то мысль, яркой вспышкой пронесшуюся в голове, пока брат объяснялся с Содэ.

О Светлейшей Одержимый принц и думал, вернее, о том дне, когда они с Адом забрались в её спальню. Хотя он лично слышал голос папы и видел его любимые сапоги, единственные во всей столице, если не считать пару Гвейна, в которую он, кстати, сейчас был обут, в голове все равно не укладывалось, что это действительно был он тогда, со своим заклятым врагом. Уж что-что, а врал Жестокий король, только когда правда ставила под удар чью-то жизнь, и колкости Содэ он говорил вполне искренне. К тому же сама ситуация была лишена какого-либо логического объяснения. Во-первых, Кандор Х в это время отдыхал где-то на природе со своей фавориткой. Предположим, это проверить никак нельзя. Но есть и во-вторых! Светлейшая была в это время на официальной встрече Веридорским двором посольства Отче. Вся титулованная аристократия видела, как Его Светлость кронгерцог Джанговир беседовал с Содэ практически час и, судя по докладу дяди, ему удалось выторговать у посольства из святых земель отсрочку решения вопроса о браке Светлейшей с самим кролем или же его наследником. Вопрос: как Содэ могла сбежать с приема к любовнику так, что этого никто не заметил?! Была у Эзраэля смутная догадка, но знаний, щедро раздаваемых в Академии и так и не удостоившихся его величайшего внимания, категорически не хватало.

— Слушай, Рай, может тебе переодеться, — между тем продолжал Гвейн. — Вообще-то ты, как принц, можешь появиться где угодно хоть голым, но отец не идиот, сразу поймет, что ты бесконтрольно оборачивался.

Одержимый непонимающе взглянул на брата и, проследив за направлением его взгляда, оглядел себя. Мда… видок так себе. Тут два варианта: либо «Прости, папа, я все же не смог приструнить порождение Хаоса внутри себя и оно, вырвавшись наружу, изодрало в клочья своими габаритами мою одежду», либо «Папа, я тут гулял в дворцовом саду и вдруг откуда ни возьмись на меня набрасывается стадо тинников во главе с гигантской самкой, к сожалению, последняя оказалась удачливее, чем леди Рагнин в свое время, а потом вся эта демоническая орда феноменальным образом растворилась в воздухе».

— Наденешь что-нибудь поприличнее и заглянем на прием. Отец, наверняка, ждет нас, да и соскучилась моя…

— Гвейн, — резко оборвал брата принц, не дав тому снова углубиться в мысли о его «госпоже» и мигом придумав, как пока уджержать его подальше от Тейши и ментальных сетей. — Я не пойду на прием. Мне срочно надо в библиотеку проверить одно предположение. Поможешь?

— Конечно, — тут же кивнул Гвейн. — В чем дело?

Пока шли до библиотеки, Рай в общем обрисовал ситуацию и свою догадку. Иллюзии — самые плохо изученные магические явления, не существующий в природе Дар. То ли был он когда-то, то ли нет, что более вероятно, но факт в том, что эту сферу магии нигде не изучали, только среди древних фолиантов, например, в дворцовой библиотеке, можно было еще что-то отыскать на эту тему, а значит, вычислить человека, способного создать иллюзию, должно быть легко вычислить. Хотя… папа эту магию не практикует, дядя вроде тоже, Черная Тридцатка только пару раз слышала о ней в Академии, а у кого бы то ни было другого резерв намного слабее…

— Иллюзия — единственное внятное объяснение того, что Светлейшая была в двух местах сразу, — заключил Одержимый принц. — Осталось только как-нибудь понять, кому такое по силам и по уму. Рагнар!

Перед молодыми людьми тут же появился призрак первого великого короля Веридора.

— Нам нужно все, что есть, о магии Иллюзии.

Всего во всей библиотеке набрался десяток томов, не особо различающихся между собой, и все было не то! Полтора часа Рай с Гвейном придирчиво изучали каждую страницу, но никаких упоминаний о нужном им явлении не нашли. Дело в том, что даже сильнейшие маги, вроде Жестокого короля, могли освоить визуальные иллюзии, однако они были сродни плотным призракам: их нельзя было потрогать, нельзя настроить на простейший разговор, даже тень нельзя было прицепить!

— В Хаос! — выругался Одержимый, захлопывая последний талмуд. — Не может быть такого! Иллюзия Светлейшей должна была быть материальной! Она же говорилла, сидела за столом, держала бокал, да пила и ела в конце концов!

Гвейн, закончивший со своей стопкой минут пять назад, все это время сидел, глубоко задумавшись, и не обратил внимания н вспышку брата. Казалось, он что-то усиленно вспоминал, но детали ускользали из давнего воспоминания. В конце концов лидер Черной Тридцатки негромко позвал:

— Рагнар! Династии рабов в Порсуле. Нам нужен Клан Изменчивых.

Призрак покорно метнулся куда-то к дальним стеллажам, Эзраэль же непонимающе уставился на брата. О том, что на Востоке достаточно много потомственных рабов, образовавших своеобразные династии, названные, как правило, именем «основателя» — первого предка-невольника, принц узнал, пока готовился отвечать дяде специфику стран-соседей. Но что еще за Изменчивые?

Рагнар быстро вернулся с толстенным фолиантом, под весом которого слегка прогнулась столешница, и даже любезно открыл на нужной странице. Бросив взгляд на книгу, Эзраэль досадливо поморщился — вместо человеческих букв он увидел убористую восточную вязь. Бррр! И что можно понять в этих палочках, волночках и точечках?! Гвейн что-то понимал, судя по тому, как сосредоточенно всматривался в это подобие текста, еще и пальцем по строчкам водил. Справа налево водил! Одно слово — Порсул!

Чем дальше читал, тем мрачнее становилось лицо Гвейна.

— Не томи уж! — е выдержал Рай. — Чего там?

— В древности жрецы Востока по приказу Великого султана Порсула провели обряд над одной из его наложниц в надежде самим создать Дар Иллюзии и привить его младенцу-шахзаде, который вот-вот должен был появиться на свет, и ценой за эту способность стала жизнь матери. Родившаяся девочка действительно стала первым иллюзионистом, но у нее не было других Даров. И не только: Боги, разгневавшись, что люди решили сами подарить ребенку «подарок», подобный тому, что обычно делали они, отняли у девочки и всех её потомков способности к любой другой магии, даже к общей. Начатый ей род стали называть Изменчивыми как раз благодаря его уникальной способности. Так вот изменчивые могут создавать материальные иллюзии на любое время, только накладывают их исключительно на себя. И еще… Порсул, как всегда, нашел применение таким примечательным способностям и начал воспитывать Изменчивых как шпионов, предварительно опутав их ментальными сетями, чтобы оружие не повернулось против них же. Как правило это были мужчины, женщины же по-прежнему оставались наложницами и частенько даже знали о своих способностях…

Тут Гвейн резко умолк, споткнувшись о какую-то фразу в книге.

— Что? — глаза Одержимого так и горели, он чувствовал, что брат нашел что-то важное.

— Поскольку Изменчивые своей способностью менять саму суть себя противоречили законам мироздания, — помертвевшими губами прошептал Гвейн, — Боги наградили их противоестественным сходством с одним из родителей. В истинном облике сын Изменчивого был отражением своего отца, а дочь — матери.

Услышав это, растерялся даже Рай.

— Но ведь… это же не может… — невнятно бормотал Одержимый. Казалось бы, надо хвататья за предположение и судорожно искать подтверждение, тем более с «подозреваемым» его связывала отнюдь не любовь. Но почему-то от одной мысли, что заклятый брат может предать семью, где он для всех был родным человеком, хоть и сложным и своеобразным, становилось тошно.

— Это бред! — категорично заявил Гвейн. — Каким боком Лихой к потомственным порсульским рабам? Да отец впервые ездил на Восток, когда мне уже лет двадцать было, а Великий султан у нас никогда не был, и его наложницы тем более!.. Да и какое Лихому дело до Светлейшей? Единый, да ему есть дело только до себя самого!

— Но Лихой как две капли воды похож на папу… даже рост сантиметр в сантиметр…

— Рост и рожа — это не показатели, — отрезал Гвейн. — Мы, да и никто другой не может точно сказать, что Лихой — абсолютная копия отца. Это не доказательство. В моих глазах уж точно.

— Погоди-погоди… — Эзраэль сосредоточенно потер лоб и вдруг как крикнул. — Рагнар! Историю возникновения Сараты! Подробно!

В другое время дух, наверное, давно плюнул бы на их вопли и унесся к своей возлюбленной жене, однако сегодня Хранитель, видимо, был настроен очень благожелательно, к тому же ему было приятно видеть слаженную работу и догадливость своих потомков. Меньше через минуту Одержимый принц уже пролистывал долгое описание пылкой любви наследника Веридора и одной из Монруа, попутно поясняя:

— Лихой же рассказывал, что в ВЕридор он приехал из Сараты, да и прозвище вместо имени явно указывает на северное происхождение… И помнишь, ты мне рассказывал, что первой любовью папы была какая-то Монруа, дальняя родственница нынешнего короля Сараты… Я же недавно разбирался с этим политическим гадюшником и нашел… Вот! Смотри! Порсульская принцесса, прибывшая для брака с принцем Веридорским, после его побега не умотала обратно под папенькино крылышко, а бросилась вслед за несостоявшимся женихом, так как без памяти влюбилась в него, и, умудрившись затесаться среди служанок, провела с ним несколько ночей. По слухам она воздействовала на принца ментально, так как он утверждал, что делил ложе со своей женой и ни с кем другим. Но факт есть факт: эта жемчужина Востока родила ему троих детей, причем внешность двоих сыновей не вызывала сомнений в личности родителя. А новоиспеченный король Сараты, воспитанный в лучших традициях велики королей, ценил семью превыше всего и признал бастардов. Они воспитывались вместе с законными детьми и получили титул, соответствующим нашему герцогу, то есть формально стали относительно дальней родней, тоже Монруа. Гвейн, ведь порсульская принцесса вполне могла быть дочкой Великого султана и наложницы из Изменчивых, вот, посмотри, на иллюстрациях её дочь, а потом и внучка, невероятно походят на неё…

Гвейн уже не слушал Рая. Он смотрел в книгу на портрет той самой жемчужины Востока. Что ж, действительно весьма симпатичная женщина, даже очень. Сразу было ясно, какая именно черта принесла ей славу невиданной красавицы — глаза. Небольшие, чуть раскосые фиалковые очи! На них-то и смотрел Гвейн, и одновременно видел перед собой кольцо с фианитом, призывно сверкающий сине-фиолетовым блеском… и огонь в глазах Лихого, который, как заведенный, твердил, что этот камень невероятно подходит к глазам одной женщины. «Западник» по натуре, атаман в разбойничьих традициях признавал только физическую любовь мужчины и женщины, отрицая чувства и не считая нужным не то что дарить предмету своей «западной любви» подарки, а даже ухаживать за ней дольше трех дней. Единственной женщиной, о которой Лихой отзывался с уважением и безграничной любовью, была его мама…

Внезапно словесный поток Рая прервался, и его лицо приобрело такое ошалелое выражение, что Гвейн на миг даже испугался. Секунду Одержимый принц пребывал в молчаливом шоке, а затем передал короткое, но от того не менее потрясающее известие, только что полученное от дедушки по мысленной связи:

— Ада казнят…

 

Глава 18

— Господа, к нам едет Инквизитор!

Сие громоподобное заявление Его Светлости сияельного кронгерцога Джанговира прокатилось по тронному залу, взволновав море Веридорской аристократии, едва-едва сумевшее выстроиться в три ряда по периметру, как и полагается по придворному этикету. Сперва блистательные лорды ошарашено замерли, а прекрасные леди — мертвенно побледнели, затем синхронно отмерли и начали тактическое отступление к дверям, а кто-о и к окнам.

— Не до конца поняли, — цокнул языком восседающий на троне Кандор Х Жестокий.

— Что это вы, Ваша Светлость, мысль разучились однозначно формулировать и доносить мельчайшие смыслы? — ухмыльнулся с другой стороны трона лорд Див. — Стареете.

— Миг терпения, Ваше Величество, — отвесил полушутовский — полуцеремонный поклон Джанго. — Или, может, вы объявите обо всем сами, как и планировалось изначально.

Король только досадливо поморщился, выражая свой отрицательный ответ. С того памятного дня, как корона увенчала его голову, именно официальные обращения ко двору тяготили более всего. Как же он мечтал о месте за троном, несказанно более удобном, чем место монарха: тебе всех видно, а на тебя никто не смотрит. Даже перед народом выступать было куда приятнее, чем перед этим сборищем стервятников. Поэтому то Его Величество при первой удобной возможности перекладывал оглашение очередной сенсации на кого-то другого. Отчасти именно поэтому он так упорно добивался возращения брата в лоно семьи и, как следствие, ко двору.

— Господа, прошу меня простить! — между тем продолжал во весь голос распинаться Джанго, явно получая удовольствие от этого спектакля с собой в главной роли. — Я не верно обрисовал вам ситуацию и перспективы. Поправлюсь: к нам приехал Инквизитор! Более того, именно в этот момент легендарный Палач пересекает поднимается по последнему лестничному пролету, ведущему сюда. Поэтому, благородные лорды, попытки скрыться бесполезны, окно тронного зала для не особо красивого самоубийства навряд подойдет, а пробежать несколько этажей наверх вы на своих каблуках, думается мне не успеете. Осознайте же весь масштаб катастрофы и срочно начинайте строить признания, я слышал, чистосердечное смягчает приговор даже Инквизитора. Лорд Див, обеспечьте досточтимых лордов и леди бумагой в неограниченном количестве и писчими принадлежностями!

Кандор слушал последнюю часть речи брата, еле-еле удерживая на лице невозмутимую маску, первый министр же, кажется, ничуть не удивился, более того, принялся выполнять последнее указание.

— Ты чего им наплел? — прошипел король брату. — Какие признания? Какие смягчения?

— Упускать такую замечательную возможность узнать обо всех делах и делишках своего подданного террариума?! Какое расточительство, Ваше Величество! — «в ужасе» выкатил глаза кронгерцог.

А между тем суеверный ужас перед Инквизитором делал свое дело, и министры, не так давно оправдывающие отсутствие отчетов отвратительным почерком, навису строчили практически каллиграфически точные списки всех своих хищений из государственной казны и разного рода превышений полномочий. Очаровательные дамы, не обращая ни малейшего внимания на чернильные пятна и посиневшие пальцы, расположили свои метровые свитки на спинах у мужей и кропотливо составляли подробный отчет своих похождений с точным указанием имен любовников, а также мест и времени уединения с ними…

* * *

Чуткий драконий слух позволил Нарциссу услышать речь кронгерцога от слова до слова. Да уж, Джанговир каким был, таким и остался! Всегда любил побалагурить и посмеяться за чужой счет, не забывая однако о выгоде. Подумав, легендарный Палач решил притормозить у входа в тронный зал и, чтобы не смущать то и дело снующих туда — сюда слуг, шанул в темную нишу неподалеку, словно специально спроектированную для желающих уединиться парочек. Инквизитор же использовал её не по назначению, он просто спокойно думал в тихом полумраке.

Вот он снова в этом дворце. Сколько здесь было! Кажется, провел здесь ничтожно мало, всего-то несколько десятков лет. Не сравнить с многотысячелетней жизнью! Но именно это время было ему дороже всех остальных лет вместе взятых. Единственнй в своем роде дракон, он всегда был одинок. Нарцисс видел много людей и думал, что досконально изучил их и ничто не сможет удивить его. Жалкие создания, однако! Слабые. Жадные. Злые. Завистливые. Гнилые изнутри. Каждый человек имел хотя бы одну из этих характеристик, а порой и все. Да люди выжили только из-за своей способности быстро плодиться и не брезговать размножением с другими расами. Уникальные Дары… Сколько ж пафоса! Эти люди ни сколько не особенные, они обыкновенные ублюдки, родители которых были не разборчивы в связях, и их потомки. Откровенно ничтожные остатки былых могучих рас. Хотя… Как там говорят эти людишки? Победители пишут историю? Что ж, надо признать, выжили вовсе не сильные расы, вроде драконов или эльфов. Выжила грязь, готовая ложиться под кого угодно и лизать подошвы сильнейшим, чтобы урвать у сильнейших все, что можно, магию например, и потом возвыситься самим.

Так он думал, пока не попал сюда. Пока не встретил людей, навсегда изменивших его жизнь и заставивших его признать, что из-за нескольких уродов всю расу не клеймят.

Мариана… Поначалу он поверить не мог, что ему в единственные достанется — о Боги, за что?! — человечка! В общем-то, по другому навряд ли могло быть, все же в этом мире водятся только люди. Он, долгие тысячелетия избегающий своего аристократического круга и купающийся в золоте в запрятанной глубоко под замком в его провинции сокровищнице, выполз ко свету дня и прибыл как высшая знать к Веридорскому двору, ожидая увидеть среднестатистическую человеческую девицу, возможно, смазливую и с некоторым количеством мозгов в голове, однако и они, согласно людской природе, должны были быть заточены исключительно на получение выгоды любыми средствами. Увиденное сразило его наповал, разбило существующую картину мира. Прекрасная дева, что предстала перед ним в одному ему видимом ореоле единственной, однозначно была человеком, причем нечистокровным, о чем свидетельствовал уникальный Дар Прорицательницы, но в ней не было и намека на мелочность, продажность, душевную пустоту. Мариана была подобна бриллианту чистой воды, так ослепительно сверкали её мудрость, чистота, сила духа. Даже окружающие её людишки чувствовали это, в основном завидовали, но были и те, кто восхищались. К последним относился и наследный принц Веридорский…

Джанговир… Вот уж живой пример того, что первое впечатление обманчиво. Нарцисс и сам не понимал, что зацепило его в этом самовлюбленном жестоком мальчишке, похваляющемся своей магией и родословной (что примечательно, ни то, ни другое не являлось его собственной заслугой). Он, как и большинство человеческих монархов, жил во вседозволенности и безнравственности. Нарцисс сам видел, как наследник под громкое улюлюканье и дикое ржание своих подпевал избивал до полусмерти животных, травил борзыми слуг, насиловал едва переступивших порог совершеннолетия девушек. Раньше ему было бы все равно. Может, покивал бы молча своим мыслям о том, какие же мерзкие твари людишки, особенно некоторые особи. Но не сейчас. Нарисс сам не понимал, почему, смотря на Джанговира, он то и дело думает, что конкретно этот принц не пропащий. Ему просто надо помочь! Время показало, что он был прав: просто наследник никак не мог усмирить в себе очень сильный Дар Смерти, и магия, в соответствии со своей природой, требовала крови. Нарцисс научил Джанговира контролировать силу, не давать её стихийным порывам возобладать над его волей, и принц изменился. Действительно изменился. Заносчивость и наплевательское отношение к большинству окружающих, конечно, никуда не делись, но теперь через них пробивалось благородство, величие и ум. Да, они с Джанговиром хоть в шутку и соперничали, были верными друзьями, даже тогда, когда оба добивались Мариану. Красавица с виду не отдавала предпочтение ни одному из них, но Нарцисс на уровне инстинктов чувствовал, что её первая любовь — это вовсе не он. Джанговир. Его Высочество блистательный прекрасный наследный принц Джанговир, будущий могущественный великий король Веридора и… его единственный друг. Впервые Нарцисс почувствовал, что победа вполне может достаться не ему. Что не у него изначально первенство. Не он — великий и смертоносный дракон, а принц так, какой-то там мелкий невзрачный человечек. Они с другом были равны перед любовью, и Нарцисс не раз благодарил Богов и за тот урок, и за то, что она все же не столкнули их в борьбе за Мариану.

И, наконец, Кандор… Вот кто был, есть и будет неразрешимой загадкой для Нарцисса. Встретившись с ним впервые, дракон подумал, что у Богов специфическое чувство юмора: послать Джанговиру такого братца. Они были двумя ярко выраженными противоположностями: один — сильным, уверенным в себе, привыкшим к власти, дерзким, привлекательными, высоким и атлетически сложенным; второй же — хиленьким, зашуганным, блеклым, стеснительным, болезненным, откровенно мелким и тщедушным. И вот это — принц?! И ладно бы просто младший отпрыск королевской семьи, так ведь Богам было угодно еще развлечься и шутя толкнуть Джанговира на костер священной инквизиции, а его неказистоко братца — к венцу наследника. «Веридор обречен!» — думал тогда Нарцисс. Кандор, конечно, со временем расцвел и превратился в достаточно привлекательного молодого человека, однако с короной, которая ему была изрядно велика и, вопреки всем физическим законам, чудом не сваливалась с его ушей, смотрелся нелепо, а уж в крикливой придворной одежде, усыпанной драгоценными камнями, расшитой золотыми нитями и пошитой по последней моде, — комично. К тому же безумства, творимые Кандором «во имя любви» к продажной шлюшке из Монруа, троящей из себя оскорбленную невинность, давали небезосновательный повод усомниться в адекватности новоиспеченного наследника и в его способности не то что мыслить здраво, а просто думать. Однако, присмотревшись, дракон смог разглядеть нечто новое, чего он раньше не замечал в людях: свет. Кандор был светлым не только по магии, он был светлым в душе. Ни до, ни после не встречалось Нарциссу таких людей, чтобы не желали никому зла, а наоборот, с радостью отдавали им свое тепло. Конечно, Кандор завидовал, презирал, боялся, но ни разу на памяти Нарцисса н всколыхнулась в нем тьма… Хотя нет, был один раз. С Марианой. Она не могла не влюбиться в Кандора, ибо он действительно был уникален. Дракон все ждал, что добреньки наивный деревенский мальчик заматереет и, в лучших традициях королей-людей, превратится в циничного сердцееда. Но нет, ни войны, ни двор, ни разочарования в любви не охладили сердце Кандора, оно по-прежнему горело любовью. Одни Боги ведают, чего же стоило Нарциссу принять выбор Марианы, категорично заявившей, что в её душе основательно поселился наследный принц. Более того, дракон утешал её, когда она в минуты отчаяния делилась с ним самым сокровенным: Прорицательница видела, что не она судьба Кандора, а значит, их любви отмерен малый срок. А потом она попросила Нарцисса уйти, чтобы не мешал их с принцем кратовременному счастью. И он ушел. С затаенной надеждой, потому что чувствовал, что действительно коробит любовь Марианы к Кандору…

Тут размышления Инквизитора прервало явление странной парочки. Необычны ни были хотя бы потому, что не искали место уединиться, значит, не любовники. Во-вторых, парень настолько напоминал Кандора, что Нарцисс, если бы не слышал голос Жестокого короля в тронном зале, решил бы, что это он куда-то тянет молоденьую симпатичную горничную. Собственно, разъяснения крылись в третьей, самой большой, можно сказать феноменальной странности, которую почуял дракон. Оба были Изменчивыми!

А на девчонке-то клейма негде ставить!

 

Глава 19

Веридорская аристократия успела припомнить и записать все свои грешки за последние три года, когда дверь наконец отворилась и внутрь прошествовал сам «великий и ужасный». Инквизитор. Ставленник Богов. Легендарный Палач. С виду он ничем не отличался от обычного человека: две руки, две ноги, предположительно одна голова под капюшоном черного балахона, доходившего до колен. Однако от него так и веяло силой, древней и могучей, заставляющей людей оцепеневшими кроликами таращиться на него, как на удава. Даже Джанго замер перед «человеком» с характерной черной маской на лице и огромным двуручником за спиной, которым Инквизитор собственноручно срубал головы осужденным. Кронгерцог узнавал и рост, и осанку, и походку давнего друга, но вот такой давящей ауры никогда не ощущал рядом с ним. Скорее всего Нарцисс специально скрывал её, дабы не вызывать лишних вопросов.

Палач подошел к возвышению, где на троне восседал Его Величество король Веридора Кандор Х Жестокий, а позади него стоял Его Сиятельство блистательный кронгерцог Джанговир и первый министр лорд Див, и про себя ухмыльнулся. Первые двое вообще не изменились. Кандор по-прежнему храбрится перед ним, хотя знает, что перед ним тысячелетний дракон, а Джанговир смотрит изумленно, видимо, брат открыл ему правду, но в душе Ветра Смерти нет и тени страха. Но вот оба что-то скрывают, это Нарцисс почуял сразу, причем оба — от него же, от Инквизитора, а кронгерцог еще кое-что. Дракон перевел зрение на энергетический уровень и разглядел, что из присутствующих в зале узы этой тайны связывали Джанго только с юной принцессой…

Кандида Веридорская… Мда, Кровавая королева оправдала ожидания. Пророчества гласили об отважной деве, которой поклонится самый дерзкий и непокорный из всех людских вождей, у ног которой будет сидеть сильнейший из сынов Хаоса, чей благосклонный взгляд поработит величайшего мага Света и Тьмы. Её красотой пленится Великий султан Порсула, её возжелает «серый кардинал» Сараты, не одна капля крови прольется в битве за её любовь. Нарцисс знал, что именно от этой девочки зависит судьба не только Веридора, но и всего мира. Даже во время отбора Истинного Наследника её слово будет решающим. Она может просто отказаться от борьбы и достаься победителю как приятное дополнение к короне. Благо, на этом отборе есть как минимум двое, достойных сойтись в смертельной схватке с самим Жестоким королем во время последнего испытания. Она может позволить кому-то надеть обручальное кольцо ей на руку и этим, сама того не зная, фактически подарить ему трон. А еще она может использовать всю свою силу и хитрость, чтобы расчистить себе дорогу к последнему испытанию, и даже одержать победу над королем. И почему-то Нарцисс не сомневался в том, какой именно путь выберет Кандида.

Роковая женщина, однако, чем-то напоминающая его Мариану. Наверно, тем, что та тоже вертела, как хотела, силами мира сего. Кстати… От энергетического зрения дракона не укрылись и следы поцелуев на нежных устах красавицы принцессы. Три разных мужчины… Три брата! Причем двое родные и по матери, и по отцу! О, как интересно! Ну, энергетику Одержимого ни с чем не спутать, след его поцелуя самый яркий, значит, был совсем недавно. Ауру златоволосого бастарда Синдбада Нарцисс хорошо запомнил после давешней встречи, так что её остатки распознал легко. А вот третий… Кто ж такой? Раз брат, значит, надо искать в Черной Тридцатке. Поглядим…

Инквизитор скосил стальные глаза на выстроившийся сбоку элитный королевский полк, и король, проследив направление его взгляда, тоже посмотрел на своих сыновей и п привычке пересчитал. Два, пять, десять, тринадцать, семнадцать, двадцать один, двадцать пять, двадцать девять… Все, двадцать девять. Недобор! Нарцисс тоже заметил, что одного не хватает, правда, он их не считал, просто приметил, что нет того самого, Гвейна, о судьбе которого так волновалась его Мариана. А на других то следа от поцелуя с сестричкой нет. Неужели у Гвейна когда-то чувства к Кандиде, а может и сейчас есть?

После столь занимательных мыслей последовали совсем не занимательные этикетны расшаркивания. Хорошо хоть, что ни Нарцисс, ни Кандор, ни тем более Джанго не любили всего этого церемониала, так что к обоюдному удовольствию уложились с приветственным приемом в максимально сжатые сроки. Придворные же, хотя поняли, что Инквизитор не по их душу и зря они все как на духу выложили в свитках, улетевших в лорду Диву, как только высокий гость ступил в тронный зал, все же предпочли ы убраться подальше от Палача как можно скорее и, следовательно, целиком и полностью поддерживали попрание старинных традиций гостеприимства. На минуту Жестокому королю даже подумалось, что все закончится точно так же, как и началось, то есть хорошо, тихо и мирно. Прием быстро и верно закруглялся, Гвейн так и не появился и не привлек внимания Нарцисса, золотые подсвечники превосходно смотрелись на фоне бордовых гобеленов и идеально гармонировали с розами винного цвета в вазах с гранатовыми вставками. Да даже южане растеряли всю свою наглость и не полезли к нему этими демоновыми дорогами! Положительно, все должно было обойтись…

Не обошлось.

Двери тронного зала распахнулись, являя потрясенному двору прекрасного королевского бастарда, непривычно бледного и словно скованного глубоким шоком. Вроде Синдбад и шел прямо, и голову привычно высоко держал, и даже плечи не сутулил, но в его небесных глазах застыло такое загнанное выражение, что не надо было быть менталистом, чтобы понять — что-то случилось.

Конда мигом потянулась к подвластным ей потокам и направила их на брата. Сперва не получалось разобрать ни одной мысли, лишь спустя десяток секунд начали пробиваться какие-то невнятные обрывки… вот только от них лучше не стало: «…зарыть в лесу… надо было… не оставлять тело… или утопить… нет, далеко тащить… там же около стены… может, лучше, чтоб он сам со стены упал… нет, нож же… забрать должен был… да там итак рана…»

Кандор Х не дружил с менталистикой, однако и до него дошел дух больших неприятностей, сопровождающий его младшего сына. Он уже поднялся с трона и сделал шаг с тронного возвышения, когда его сбоку обдала волна горячей неистовой ярости Инквизитора. Поздно.

А тут еще и Синдбад заговорил, от паники, царившей в душе, в упор не замечающий легендарного Палача:

— Ваше Величество! — церемониальный поклон отцу, даже на негнущихся ногах и с дрожащими коленками получившийся грациозным. — Ваша Светлость! — кивок дяде. — Ваше Высочество! — взгляд на сестру. — Благородные лорды и леди! Не далее, как сегодня днем, на меня произошло покушение. Недалеко от задних ворот дворца, на опушке леса, на меня напал мой старший брат. Лорд Гвейн, граф Ле Грант и лидер Черной Тридцатки. К счастью, Боги были ко мне благосклонны и даровали мне силы отбиться с помощью кинжала, который не так давно подарил мне мой венценосный родитель. Я обессилел и не мог сдвинуть тело с места, поэтому Гвейн, скорее всего, до сих пор там. Мне жаль…

Последние слова потонули в поднявшемся гуле. Кронгерцог, лорд Див и Конда одновременно метнули стихийные сети в разбушевавшуюся Черную Тридцатку, на несколько минут скрутив все двадцать девять человек. Король рванул к Аду, но был отброшен стеной голубого пламени, окутавшего центр зала, где юноша остался в одиночестве.

Огонь горел абсолютно бесшумно, без запаха и даже не грел, и от этого становилось еще более жутко. Одни Боги ведают, чего стоило Аду не осесть на пол от ужаса, когда сквозь полыхающую стену к нему шагнула высокая, безликая, закутанная во все черное фигура, под маской которой таким же сатанинским огнем горели глаза. Инквизитор был не просто зол. Он был в бешенстве! Этот жалкий трусливый человечишко забрал жизнь у своего брата, у Гвейна, из-за которого будет горевать его единственная! Его Мариана! «Что ж, — жутко усмехнулся Инквизитор, — проверим, кто на кого напал». Легендарный Палач снял с шеи Великий Артефакт Истины — подарок Богов, массивный медальон с большим рубином в окружении золотых вензелей, на толстой цепочке — и метнул его в Ада. Медальон змеей обвился вокруг шеи бстарда, защелкнулся и, вроде и болтался свободно, но будто сжал горло невидимыми тисками.

— Яви нам силу свою, Артефакт! — воззвал к своему верному помощнику Инквизитор. — Ответь, было ли сегодня совершено покушение на этого человека?

Медальон закачался маятником и спустя миг озарил весь зал белоснежным светом.

— Правда, — склонил голову Палач. — Это сделал старший брат этого человека, Гвейн?

Белизна мгновенно померкла, уступив место непроглядной тьме. На миг всем, кто еще не успел грохнуться в обморок или сбежать из тронного зала, показалось, что на дворец опустилась сама Тьма.

— Ложь, — подытожил Инквизитор. — Не Гвейн угрожал твоей жизни. Поведай мне, Артефакт, что случилось между двумя братьями?

Медальон прекратил раскачиваться и, снова окрасив камень в центре в рубиновый цвет, послушно ждал, пока слуга Богов прикоснется к нему. Адом же какое-то оцепенение овладело. Второй раз за день, он почувствовал, что жизнь ускользает от него, и снова ничего не мог сделать… Точнее, все, что мог, он уже сделал, а именно — сам подписал себе смертный приговор!

Мучительно долгие пятнадцать минут Инквизитор стоял, положив руку на Артефакт и просматривая прошлое. Чем дальше смотрел, тем сильнее закипал гнев в его душе. Убить! Одним махом отхватить голову мерзавцу! И этого, демон его побери, мало… но другого наказания от руки легендарного Палача не принимают!

— Этот человек виновен в убийстве своего брата! — возвестил на весь зал Инквизитор. — Это был не честный поединок, а подлый удар в спину, в то время как Гвейн пытался помочь брату. Синдбад, сын великого короля Веридора Кандора Х Жестокого, за свое преступление ты достоин смерти! И да свершится суд Богов!

В ту же секунду боль пронзила позвоночник Ада и подкосила его ноги, вынуждая рухнуть на колени и выпрямиться, высоко вздернув голову и открывая шею ля удара. Синдбад не видел ни отца и дядю, со всей силы бьющих в отрезавшую их огненную стену, ни застывшую с немым криком на губах Конду, ни раз за разом кидающуюся в синее пламя маму. Он видел только мелькнувшее сбоку обнажённое лезвие длиннее двух метров. Слышал, как свистит воздух при замахе. И отчетливее, чем когда-либо, понимал, что на сей раз действительно все…

 

Глава 20

Они неслись к тронному залу быстрее, чем аристократы за грамотой о повышении титула с прилагающейся дарственной на землю. Причем мчались на одном уровне: Гвейн — по до блеска отполированному паркету, а полуобратившийся Эзраэль — на «крыльях смерти» прямо над ним. Лестница — взмах руки чернокнижника обращает ступени в покатый склон, по которому он скатывается, как по горке. Слуги — дикий демонический вой распугивает всех с дороги. Вынесли двери и ворвались они на место действия они, соответственно, вместе, вот только по инерции пролетели вперед, и Инквизиторский огонь рикошетом отбросил обоих. Гвейну повезло меньше — он приложился о дверной косяк, а потом и об пол, Рай же умудрился приземлиться на согнутые ноги. Демоническое сознание тут же выдало, что сплошные голубые языки пламени впереди — Огонь Изначальный, порожденный либо высшим демоном, либо тысячелетним драконом. Не пробивается ни одним человеческим заклинанием, из людей преодолеть может только чернокнижник с тотемом, прикрывшись щитом высшего порядка и запитав его всем резервом. Он как демон мог пересечь полыхающую границу, если полностью спустит с поводка адскую сущность. А Синдбад за огненной стеной вдруг упал на колени, и на весь дворец прогремел страшный приговор:

— Этот человек виновен в убийстве своего брата! — возвестил на весь зал Инквизитор. — Это был не честный поединок, а подлый удар в спину, в то время как Гвейн пытался помочь брату. Синдбад, сын великого короля Веридора Кандора Х Жестокого, за свое преступление ты достоин смерти! И да свершится суд Богов!

Сверкнуло обнаженное лезвие легендарного Палача, начав отсчет последним секундам жизни Ада. Рай уже собирался отпустить контроль, чтобы перекинуться до конца… И тут кинжал — артефакт отбора Истинного Наследника снова раскалился до красна. На миг у Одержимого все потемнело перед глазами от боли, а затем в сознание один за другим стали пробиваться смутные образы: Ад с Кондой держатся за руки; брат улыбается ей, и она тоже сияет от счастья, встретившись с ним взглядом; Ад напоказ перед святыми отцами из посольства Отче усаживает Конду на стол, распустил шнуровку ворота на её сорочке и забирается рукой под подол платья, а она выгибается навстречу его рукам, с предвкушением закусив нижнюю губу; Брат зажимает сестру в темной нише и, лихорадочно целуя, рвет крючки на корсаже, запускает одну руку под дорогую ткань, а второй задирает юбку, а его девочка стонет от чужих ласк, снова по привычке до крови закусывает губу, откидывает назад растрепавшиеся, пахнущие лилиями и страстью волосы, обнажая тонкую шею с бьющейся жилкой… Рай остановился. Человек, конечно, в первой мгновение был ошарашен увиденным, но потом осознал, что это всего лишь наваждение, и снова воззвал к демону. Но демон являть себя миру не хотел, и даже доводы здравого смысла, что последнюю сцену он в жизни не видел, не переубедили рогатого. Да, не видел, но зато предыдущие две — вполне. Сын Хаоса не понимал, как человек может быть настолько слепым и не осознавать, что брат имеет в отношении его Конни вполне определенные намерения. И отговорка у человека какая глупая! Что они, мол, брат и сестра, к тому же Ад его друг. Как будто это что-то доказывает, а последнее было бы смешно, если б не было так грустно. Неужели так трудно посмотреть правде в глаза и увидеть, что Синдбад был готов убить Гвейна, которого тоже называл и любимым братом, и дорогим другом. Так какова же цена братской любви и дружбы бастарда? Грош цена, причем ломанный!

* * *

Голова трещала, как после той памятной гулянки в Праздник весны, когда ему с ребятами, по словам отца, удалось за ночь споить пол столицы и всех «черных колпаков» в придачу. Но тем не менее Гвейн нашел в себе силы вновь принять вертикальное положение. Ну и штука этот огонь! Драконий, по любому! И что делать? Молодой человек не был уверен, что сможет пройти через огненный заслон. Конечно, он был чернокнижник, но тотем уже семь лет был от него отвязан. Откликнется ли Мрак на его зов? Поделится ли силой? Если нет, огонь воспримет его щит как разрушительную магию, пусть и недостаточно мощную, и за долю секунды сожрет его.

Подняв голову, Гвейн увидел, как высокая черная фигура Инквизитора заносит невероятно длинный двуручный меч над головой Ада. И нет времени даже щит сплести! Тут чернокнижник почувствовал, как вмиг нагрелся кинжал с янтарем, все это время висящий у него на поясе. Казалось бы, от страшного ожога впору с ног валиться, но боль дала подсказку Гвейну. Точно! Кинжал!

Миг — и артефакт летит, пересекая огненную стену, прямо в Инквизитора. Легендарный Палач вздрагивает и опускает карающий меч мимо шеи приговоренного, чтобы схватить кинжал у самой груди. Нет, артефакт не убил бы его, но, так как был весьма мощным, сулил немало преотвратительных неприятностей со здоровьем и длительный реабилитационный период. Всего несколько секунд прошло, пока Инквизитор ловил «подарочек», обводил глазами зал, словно ища «дарителя», но не в силах что либо разобрать за собственным голубым пламенем, поворачивался обратно Аду и повторно заносил двуручник, но этих крох времени хватило Гвейну, чтобы кинуть зов Мраку, молниеносно сплести щит, выхватить меч из ножен почему-то застывшего истуканом Эзраэля и с нечеловеческой скоростью ринуться в самое пекло. Ну, сейчас или никогда!

Клинок Инквизитора, со свистом рассекая воздух, привычно полетел вниз, чтобы одним махом отсечь голову… и натолкнулся на другой меч!

Целый и невредимый Гвейн одним выпадом выбил двуручник из рук не ожидавшего такого маневра и отступившего на два шага Палача и, встав между ним и Адом, направил на него свое оружие.

— Я так понимаю, вы тут судите моего брата за мое убийство, — недобро оскалился чернокнижник, и Нарцисс даже сквозь морок, до сих пор овевающий молодого человека, узнал фирменную «ласковую» улыбочку Джанго. — Как видите, я не только жив, но даже не ранен. Уверяю, у меня даже не болит голова, — ну, тут Гвейн, конечно, слукавил, но не Ад же приложил его головой об пол! — Так не изволите ли объяснить, за что вы намереваетесь казнить Синдбада?

— Великий Артефакт Истины показал мне, что твой брат вонзил тебе в спину кинжал, пока ты нес его в замок, чтобы ему оказали помощь. Или ты берешься утверждать, что предательство — это не преступление?

— Я берусь утверждать, что раз я жив, значит, Синдбада судить не за что, — ледяным голосом отвечал Гвейн. — Отпустите его, и мы сами разберемся. Можете быть уверены, наш отец не закроет глаза на случившееся, но мы разрешим эту ситуацию в семейном кругу.

— Похоже ты не понимаешь, с кем говоришь, мальчишка! — прошипел Нарцисс, презрительно скривившись от того, что этот неугомонный кандидат в мертвяки и не думал не то что отступить, но даже опустить меч.

— О, напротив! Я имею честь дерзить Великому Инквизитору. Знаете, не узнавать легендарного Палача порой опасно для жизни.

— Ты, я смотрю, свою совсем не ценишь. Отойди, и я сделаю вид, что не понял, кто метнул в меня кинжал — артефакт, и забуду, что ты помешал мне до конца исполнить свою службу.

— Я отойду, но только вместе с братом, — отчеканил Гвейн, не дрогнув даже когда глаза Инквизитора вспыхнули вдвое ярче от бешенства.

— Я не отзову свой приговор, — глухо проговорил дракон, уже зная, что за этим последует.

— В таком случае за мной Право Защитника, — отвечал на это чернокнижник, а затем громко произнес ритуальную фразу. — Я, лорд Гвейн, граф Ле Грант, сын великого короля Веридора Кандора Х Жестокого и леди Марианы, урожденной графонессы Ле Грант, вызываю на бой Великого Инквизитора и выступаю Защитником своего единокровного брата, Синдбада, сына великого короля Веридора Кандора Х Жестокого. За свое поражение я приму смерть. За свою победу я потребую жизнь себе и брату.

— Да свершится воля Богов! — отозвался Нарцисс, потом спустя несколько секунд тихо, чтобы слышали только Гвейн и Синдбад, добавил — Дурак… Весь в отца. Кандор тоже бросал мне вызов, защищая свою отравительницу. Твой брат, он не поступил бы так, откажись ты на его месте. Так зачем ты спасаешь его?

— Моя глупость — не ваша забота, Инквизитор, а сомнения в здравомыслии Веридорского короля можно расценивать как очернение правителя, — резко оборвал его Гвейн.

— Какой смелый мальчик… или какой глупый. Ты, — взгляд на коленопреклоненного Синдбада, — молись, чтобы меч твоего брата оказался острее языка.

И Ад, зажмурившись, добросовестно молился всем известным Богам, пока зад его головой свистели и бились друг о друга клинки. Мечи не просто звенели — они пели, старательно выводя мелодию боя. С другой же стороны огненной стены все замерли, затаив дыхание, от ужаса и восхищения: как же красиво сражались двое мужчин, двигаясь и делая выпады с нечеловеческой скоростью! И в такой, казалось бы напряженный момент, сиятельный, даром что порядком взмокший от борьбы с голубым пламенем, кронгерцог пробормотал:

— И кто у нас сильнейший воин Веридора?

Все в зале дружно кинули на него хмурый взгляд, хотя каждый именно это и думал.

Этот танец смерти всем, кроме самих противников, показался длиннее вечности, но и ему пришел конец. Подсечка — и Гвейн, потеряв равновесие, падает на одно колено перед Инквизитором, а тот уже обрушивает на него смертельный удар… И тут правая рука, сжимающая оружие, костенеет и роняет двуручник, а в ушах Нарцисса звучат его собственные слова: «Пусть у меня рука отнимется, если я когда-нибудь подниму её на этого юношу». А рука-то не шевелится!

Осознание отняло у Нарцисса секунду, которой оказалось достаточно Гвейну, чтобы нырнуть противнику за спину, ударом под коленную чашечку свалить его и приставить лезвие к горлу. Победа!

В тот же миг невидимые тиски отпустили Ада, и он тяжело повалился на пол. Живой… Боги, второй раз за день лишь чудом живой… От мыслей о собственной удачливости его отвлекла протянутая рука Гвейна. Брат помог юноше встать, и оба, не оборачиваясь на Инквизитора, пошли навстречу отцу, первому рванувшему к ним, как только огненная стена опала.

За всю жизнь Кандор Х плакал всего дважды: когда собирался бросить своего малыша-демона в ледяные объятия Вихры, сулившие ему смерть, и когда уже выросший Эзраэль корчился и кричал от того, что он, Жестокий король, собственноручно выжигал магию у своего сына-изменника. А сейчас и Гвейн, и Ад отчетливо услышали всхлип отца, а Нарцисс углядел пару слезинок, скатившихся по щекам. Кандор порывисто обнял обоих сыновей, по очереди поцеловал каждого в лоб и прошептал:

— Все завтра. Объясните все завтра, когда все закончится… трое объясните, — с нажимом произнес король, обводя взглядом красноречиво изорванную одежду подошедшего Рая.

— За стенку ответите по закону, — раздалось откуда-то сзади ехидное шипение лорда Дива.

Джанго и Конда не разделяли оптимистичного взгляда Кандора на ближайшее будущее. Они то знали, что завтра ничего не закончится и объясняться им придется вместе с Адом и Гвейном… но уже без Рая.

 

Глава 21

Оставив лорда Дива, как самого беспокоящегося за дворцовые стены, разгонять по домам остатки придворных и сопровождать в отведенные гостевые покои Инквизитора, Кандор Х, одной рукой придерживая младшего сына, а другой — Алис, повел обоих в комнату бастарда, Джанго же взялся сопровождать юную принцессу, на подозрительный взгляд первого министра заявив:

— А вдруг и Конда вздумает что-нибудь разнести. Дело молодое, неопытное, сами понимаете. О ваших же нервах, лорд Див, забочусь!

Стоило кронгерцогу с племянницей скрыться из поля зрения родственников, оба бегом пустились к покоям Конды.

— А чего бежим? — на ходу спросила девушка.

— Тейша быстро Гвейна отыщет и заново оплетет, а нам надо успеть до того, как он придет выполнять приказ.

Вести диалог на бегу было непросто, поэтому продолжила принцесса уже у себя в гостиной, где, к счастью, не было ни Лолы, ни Жанет.

— Обязательно было впутывать сюда Гвейна?

— Обязательно, — кивнул Джанго. — Опасность должна быть реальной, иначе демон не почует. А нужно, чтобы не просто бросился тебе на помощь, а обязательно перекинулся. Эх, жаль только, что Лихого нет, вдвоем бы нам попроще было и Рая, и Гвейна вырубить. Вот что за человек! Когда не надо, он как бельмо в глазу, а как нужен, днем с огнем не сыщешь!

— Я нормальный человек, — вдруг раздалось от окна, и из-за портьеры выступил атаман. — Здесь я. Чего опять мутим?

— Если кратко, — хмыкнул кронгерцог, — то готовим покушение. На Эзраэля. Поучаствуешь?

— О, такого я не пропущу! — присвистнул Лихой. — Я с вами.

Конда молча кивнула и скрылась за дверью ванной. Послышался звук льющейся воды, на что атаман удивленно вскинул бровь и выразительно посмотрел на дядю.

— Чтобы в легенду поверили, должно быть побольше пикантных подробностей, — ответил на невысказанный вопрос Джанго. — Кстати, наша девочка теперь в курсе насчет Светлейшей.

— Одобряет? — коротко спросил Лихой.

— Принимает, — был не менее лаконичен кронгерцог. — Так что теперь мы полноценная банда заговорщиков.

На это атаман только фыркнул. Пф! Все б заговорщики были такими, как они!

* * *

Эзраэль завалился на постель как был, в рваной одежде, и с яростью бросил куда-то в стену артефакт отбора, хотя, по совести, кинжал то ни в чем не виноват. Это он не может прийти к какому-либо соглашению со своим демоном, поэтому и сознание так раздваивается. Сегодня принц дважды убедился в том, к каким фатальным последствиям это может привести. Лучший воин, в Хаос! Сам с собой договориться не может! Со всей своей силой недееспособный!

Надо сказать, такая самокритичность не была свойственна Эзраэлю, а тут еще и поводов было несколько. Они с Гвейном возвращались из тронного зала вместе, и после первого же поворота их поймала Тейша. Одержимый, как мог, пытался удержать брата, но эта дрянь порсульская все ж таки утащила мужа. Прощай, здравый смысл Гвейна, а заодно и всей Черной Тридцатки. Хорошая перспектива, демон её пожри! Хотя смогла же его Конни один раз распутать ментальную сеть джина. Весь двор гудел лишь об этом весь вечер, даже до него, не присутствующего на приеме, дошло. Одно не ясно: на кой черт кто-то об этом проговорился, Тейша же тоже может узнать…

Додумать Рай не успел: в душе взвился демон! И в следующую секунду Одержимый понял почему! Его Конни! Опасность! Сын Хаоса учуял смертельную опасность, направленную непосредственно против его Конни! Лавиной сметя человеческое сознание, демон вырвался наружу и в боевой ипостаси бросился в покои сестры.

* * *

Его Величество оставил фаворитку в комнате у сына, который забылся тяжелым сном сразу же, как только его голова опустилась на подушку. Кандор знал, что Алис всю ночь просидит у кровати Синдбада, перебирая его золотые локоны и всматриваясь в милое лицо, так на неё похожее. Он и сам был бы рад остаться с ними, но проверить остальных детей не помешало бы, поэтому король не больше часа провел с ними и теперь шел по темным дворцовым коридорам к покоям дочери. Его солдатский шаг размеренно и громко разлетался по замку, но даже сквозь него Его Величество расслышал тихий жалобный стон, исходивший словно из стены. Возможно, Кандор решил бы, что ему послышалось, и прошел бы мимо, если бы точно не знал, что здесь был тайный ход! Дверь притаилась за одним из древних щитов, облагораживающих коридор. Открывался он, только если сдвинуть влево три щита сбоку, вправо — четыре с другого боку, и вниз — один точно напротив, причем именно в таком порядке. Все же механическая защита — незаменимая вещь в магическом мире! Не прощупать же тайник никакими чарами! Сам Кандор выяснял, как открыть этот ход, лет десять, и не нашел бы, не подключись к поискам Лихой! И то, что кто-то еще разгадал эту головоломку и пользуется, кроме них двоих, порядком настораживало.

В тайном коридоре прямо напротив двери лежал человек, поминутно мычащий сквозь сомкнутые губы. Кандор вытащил его наружу, где хоть светлее было, и с удивлением увидел дряхлого старичка, настолько древнего и сухого, что, казалось, вот вот рассыпется грудой костей, обтянутых морщинистой кожей. Но что самое интересное, король почувствовал, что несчастного с раной в груди явно от ножа опутывает кокон Жизни! В голову приходило только одно: его пытались убить один из кандидатов в Истинные Наследники кинжалом-артефактом. Единый, кому понадобилось убивать старика, который сам не сегодня — завтра отправится в царство мертвых?!

— Остановите… — прохрипел раненый. — Они не знают… Это не госпожа… Я видел через окуляры… Убить бастарда… Они думали, что приказ госпожи… Не она… Изменчивая… Девушка… молодая… служит… Наследница… Монруа…

— Принцесса Холия? — настороженно спросил Кандор, попутно оценивая состояние старика. Артефакт на шее все это время поддерживал кокон Жизни, поэтому он до сих пор и жив. Более того, целительский браслет на костлявой руке вполне заменял целителя, владельцу помог бы только сильный импульс магии Жизни, чем, собственно, и занялся король, концентрируя в руке силу. Все же медлить не надо, неизвестно, сколько старик тут пролежал без еды и воды. Возраст все же.

— Нет… — прошамкал раненый. — Не принцесса… Служанка… Я не смог остановить… Только сказать… перед смертью…

— Вы не умрете, — уверенно произнес Жестокий король. — Я вам помогу.

— Мне однажды помогла госпожа… за это я служил ей…

— Значит, будете служить еще и мне, — заявил Кандор, направляя свою магию в тело старика.

Несчастного ощутимо тряхануло и он потерял сознание, но Жизнь и браслет-артефакт сделали свое дело — он будет жить. «Утром разберусь,» — решил Его Величество, легко поднимая на руки старикашку и продолжая свой путь, только теперь его целью стал ближайший пост охраны. Передавая свою ношу на попечение стражникам, Кандор вдруг вспомнил, что Эзраэль рассказывал о слугах Светлейшей. Один из них был стариком-артефактором, из которого разве что песок не сыпался. А судя по тому, что у раненного была госпожа, да еще и окуляры, то вполне… Завтра проверит!

Тут король услышал дикие вопли, больше всего напоминающие вой бесновавшегося стада. Что за…?! Кандор пустился на шум, который, он понял сразу, доносился от покоев Конды! И чем ближе был Его Величество, тем отчетливее слышал:

— Гневного принца убили! Принцесса Кандида загрызла Одержимого!!!

* * *

На следующий день дворцовые слуги с негласного разрешения сиятельного кронгерцога Джанговира боязливым шепотом поведали всей столице, что вчера ночью в покоях Её Высочества нашли Одержимого принца. Причем не просто в покоях, а в ванной, наедине с самой принцессой. Очевидцы взахлёб рассказывали, как видели Эзраэля Гневного, наполовину завалившегося в ванну к сестре, — с перегрызенным горлом! А сама Кандида сидела там же обнаженная, со стекающими ото рта алыми струями, и купалась в крови, которая хлестала из раны демона.

— Демонюка завалился к голой принцессе, шоб сильничать! А девка — молодец! — не растерялась! Вцепилась в глотку охальнику, шоб честь свою сохранить! Бравая принцесса, неча сказать! Самого Одержимого голыми руками удавила! А шоб кровушку отродья Хаоса ручьями лить, такого с роду не було! Даже при батюшке ейном не було! А она, красотка, искупалась в демоновой крови! Ай да принцесса! Кровавая! Кандида Кровавая!

Так Её Высочество продолжила славную традицию Веридорских монархов получать в народе на первый взгляд, ужасные прозвища, за которыми, однако, всегда крылось восхищение.

 

Глава 22

— Смерть — это дальновидно, — разглагольствовал Джанго, традиционно в усыпанном драгоценными камнями камзоле и в туфлях с бриллиантовыми застежками, шествуя к Дивному Кладбищу, раскинувшемуся на внушительном клочке земли за городом, и едва поспевающий за ним в потёмках первый министр чуть-чуть не скрежетал зубами от раздражения.

День выдался даже не трудный — сумасшедший! И был он таковым с первых же своих минут. Не успел первый министр препроводить Инквизитора в гостевое крыло, как вдруг откуда ни возьмись вопли, что Эзраэля то ли убили, то ли сожрали. Конечно же, легендарный Палач не мог пропустить данное событие, вдруг там работка по его профилю найдется, так что через четверть часа в покоях принцессы уже собралось все старшее поколение семьи Веридорских вместе с почетным гостем, а также «очевидцы»: кутающаяся в простыню Конда и, собственно, Рай… вернее, то, что раньше было Раем. Слуги все разглядели верно: из ванны выволокли тело высшего огненного демона с выдранной глоткой, а из-под белоснежной ткани, прикрывающей обнаженное тело принцессы, бежали алые струи… Красиво так бежали, словно вода после мытья.

Естественно, Инквизитор тут же вооружился Артефактом Абсолютной Истинны и взялся допытываться, что произошло. Признаться, каждого в комнате больше всего волновал именно этот вопрос. Кроме лорда Дива. Он смотрел на труп своего внука… и даже без зова крови отчетливо чувствовал, что на полу перед ним распластался не демон. Пока Инквизитор вопрошал Артефакт, причастна ли Кандида Веридорская к смерти Одержимого принца и получал отрицательный ответ, лорд Див украдкой потрогал тело. Материальный! Попытался нащупать магические потоки, но и их не было! Это еще что за чертоги Хаоса?!!! Как такое возможно?! Сотворить долгосрочную осязаемую иллюзию да еще и полностью скрыть следы колдовства не под силу человеку! А между тем мертвец однозначно был человеком… Тут лорд Див поднял глаза на Кандора и увидел, как тот ножом оставил багровый росчерк поперек правой ладони, беззвучно нашептывая заклинание — зов крови. Через пару секунд брови короля выразительно изогнулись, и первый министр ощутил, как Его Величество выпускает магию Жизни и направляет на тело. Дар тщательно обследовал то, что выдавали за Эзраэля, и вернулся обратно к владельцу.

«Ну что там, сынок?» — мыслено спросил Кандора лорд Див, в который раз порадовавшись, что в свое время настоял на том, чтобы его зять присоединился к его магическому источнику и с тех пор в его жилах текла и демоническая кровь, а значит, была и постоянная связь. А придворные до сих пор удивлялись, как это первому министру удается перемещаться порталами прямиком к королю, словно заранее знал, где тот находится.

«Мой сын. Живой. «Объятья Вечности» — наведенный некромантом длительный сон на грани жизни и смерти», — пришел лаконичный ответ.

Ах, значит, Его Светлость изволит мутные игры устраивать! Вот теперь понятно, кого пытать! А Джанго тем временем старательно выпроваживал Инквизитора, который, собственно, и не особо сопротивлялся. Ответы на свои вопросы он получил, причем и от кронгерцога тоже: ни он, ни его племянница не желали Одержимому смерти и не поднимали на него руку. Только у дверей Нарцисс притормозил и прошептал своему… наверное все же другу:

— Ты затеял, Джанговир?

— Так надо.

— Помощь нужна?

— Сами.

— Значит, правильно увидел, что племяша с тобой, — усмехнулся Инквизитор. — Только без убийств, все же я на службе.

— Не попадаться — понято, принято, — в этом был весь Джанго.

Далее король с первым министром буквально за шкирку поймали кронгерцога и дружно насели на него в темном коридоре. А этот хлыщ бриллиантовый глянул на брата, словно побитая псина, и заявил:

— Кандор, а давай я тебе по итогу все разъясню, а то сейчас соврать боюсь. Слово даю, сделаю все в лучшем виде, ты ж меня знаешь! И да, не помрет никто, по крайней мере из наших.

Лорд Див ни в жизнь не поверил бы этой фразе, произнесенной некромантом! А еще мигом до смерти захотелось осведомиться, кого же Его Светлость причисляет к «нашим»? И первый министр спросил бы, но король его опередил.

— Как брат брату? — как-то печально улыбнувшись, тихо проговорил Кандор.

— Как брат брату, — непривычно серьезно отвечал ему Джанго, а затем повернулся к демону и, как всегда растянув губы в ироничной ухмылочке, обратился уже к нему. — Лорд Див, вот очень не хочется вас просить, да придется. Смотайтесь со мной ночью на кладбище.

— Что, боитесь после поминок с пьяных глаз в свежевыкопанную могилу упасть или лбом стену склепа протаранить? — зло сощурился сын Хаоса.

— А даже если и так, вы же не откажите мне. Я вам как-никак родственник!

— Мне?! — демонические очи аж вспыхнули от возмущения.

— Див, помоги Джанго, а взамен потребуй, чтоб во всем тебе признался, — внес мудрое предложение Кандор. — Потом мне перескажешь, если сочтешь нужным.

На том и порешили.

Далее потянулись форсированные приготовления сперва к торжественной церемонии погребения принца Веридорского, медленно и печально протекающей вплоть до поминального ужина, в рекордные сроки устроенного «в честь знаменательного и поворотного в истории события», как выразилась Светлейшая в своем длинном жизнеутверждающем тосте.

И вот, ночь-полночь, луна безупречно ровным диском висит на небе, гармонично дополняют картину свода над головой мириады звезд; из какой-то подворотни орут коты; в заводи среди камышей затаилась парочка влюбленных и в неверном лунном свете прячет заалевшие от осознания своей наготы и непотребности ситуации щеки; в кабаке отвергнутый кавалер изливает вино в кружку заржавевшей жести и откровения в уши однодневного друга; за скрипучем ставнем укрылся поцелуй женатого лавочника и смазливой, еще не переступившей порог совершеннолетия горничной; солдатня прихватывает за все выпирающие части «жриц любви», ценой от медяка до годового жалованья; забравшийся в особняк купчика-толстосума налетчик, позабыв о наживе при виде спящей дочери потенциальной жертвы, дарит ей страстный поцелуй и, пока еще не отошедшая ото сна красавица не воспротивилась, ловко хватает её на руки, чтобы утащить в свое логово и сделать королевой преступного мира; с балкона второго этажа, залихватски закрутив ус и перекинув штаны через плечо, от молодой богатой вдовушки-мещанки бесстрашно выпрыгивает безземельный, нищий, но чертовски привлекательный, родовитый и острый на язык младший отпрыск аристократического рода, сверх меры наделенный как наглостью, так и находчивостью. Романтично? Конечно, особенно если прибавить к этому всему извилистую, плохо протоптанную дорожку на кладбище и аккомпанемент некромантских рассуждений о полезности смерти.

— Смерть — это перспективно! — и не думал замолкать Его Светлость. — В твоей власти умереть и воскреснуть, приукрасив сие феноменальное событие сопутствующими явлениями различной невероятности. Можешь возродиться хоть Богом, хоть пророком! Более того, смерть — это прибыльно! С официально значащихся трупов не взимают ни пошлин, ни налогов, ни совести. Даже под законы не подпадаешь, а к благам в виде собственности никто из многочисленной родни из породы «седьмая вода на киселе» не потянет свои загребущие ручонки, стоит тебе заявиться к ним в качестве воскресшего на духа и как следует припугнуть. А еще смерть — это козырно! Более неожиданного, сбивающего с толку хода не придумать! Будь ты придворный, торгаш или рогатый супруг, твоя смерть усыпляет бдительность заговорщиков, конкурентов и предателей, обнажает души твоих близких и дает тебе свободу действий…

Маг Смерти заливался соловьем, восхваляя свою стихию, до самого кладбища, не повторившись ни разу! И не устает ведь язык Его Светлости от трепа! После очередного вопроса, на этот раз заключающегося в том, не в его ли, лорда Дива, честь названо Дивное кладбище, терпение министра лопнуло:

— Вы затыкаетесь хоть когда-нибудь, лорд Джанговир?! Допустим, что нет. В таком случае мелите языком хотя бы по делу. Вы собирались поведать мне о том, что за балаган вы вчера развели на пару с принцессой.

— Обождите несколько минут, лорд Див, до кладбища осталось не более двухсот метров. Глядите, вон там уже ограда виднеется. Кстати, — скосил на собеседника лукавый взгляд кронгерцог, — раз уж у нас сегодняночь откровений… Вы, лорд Див, благодаря своей должности первого министра и, соответственно, ответственности за государственную казну наверняка наверняка замечали, что на обслуживание моих покоев тратится больше средств, чем на другие жилые комнаты.

— Конечно! — фыркнул демон. — Вы же спите исключительно по утрам и ночи напролет жжете свечи!

— Открою вам большой секрет: я не гашу свечи в темное время суток даже в своей каюте на корабле, хотя, казалось бы, что вспыхнет от шальной искры быстрее, чем сплошь деревянное судно. И причина моей привычки проста и одновременна сложна, как жизнь: я банально боюсь темноты. С рождения. Отчасти благодаря этому у меня такое своеобразное время сна: с юных лет я не мог сомкнуть глаз в пустой темной комнате и ночами напролет читал, напевал песни под нос, разговаривал сам с собой, сбегал спать к кормилице, да все, что угодно, лишь бы не оставаться один на один со своим стахом. Я слыву бывалым морским волком и отважным покорителем водных просторов, однако с этим давним наваждением не справился до сих пор и, думается мне, не справлюсь до конца дней своих. Поэтому-то я и несу всякую ахинею, пока иду один впереди и не вижу вас. Исключительно чтобы заглушить страх оставаться одному в темноте, — тут Джанго весело усмехнулся и наигранно серьезно закончл. — Надеюсь, вы понимаете, что на кону моя репутация владыки морей и бесстрашного воина и вы, как честный демон, просто обязаны сохранить все в тайне.

— Уж не из-за ваших ли… хм… особенностей вы позвали меня с собой?

— Отчасти, — неопределенно качнул головой кронгерцог. — Но истинная причина другая. Я просто считаю, что нам уже давно пора поговорить откровенно.

— Что ж, я только за, — настороженно проговорил лорд Див, прекрасно понимая, что Джанго подразумевает обоюдную откровенность, а своими планами и мотивами демон ой как не любил делиться. Хотя, если Его Светлость первый раскроет все свои карты, он последует его примеру. Честный равноценный обмен уважали даже в Хаосе.

Идти им и впрямь оставалось недолго, однако, вопреки предположениям лорда Дива, они не сразу же направились тревожить души усопших Веридорских и вытаскивать того, кто покоился в только сегодняпоявившемся саркофаге, предназначенном для Его Высочества принца Веридора Эзраэля Гневного, они забрались вовсе не в фамильный склеп королевской семьи, а НА него. Откровенно говоря, не ожидал такой прыти от Его Светлости. Конечно, кронгерцог-пират должен был ловко карабкаться по мачтам и ходить по реям, но лорд Джанговир просто таки поражал своими залезательными способностями. Повторить за ним в человеческой форме лорд Див никак е мог, так что пришлось скидывать камзол и рубашку и, выпустив крылья, взлетать. Джанго же времени зря не терял: вынул из пространственного кармана шесть бутылок доброго вина, позаимствованного из дворцовых погребов, и теперь расставлял эту батарею на крыше склепа.

— Вор вы, Ваша Светлость, и даже шкура кронгерцога это не скрывает, — поморщился первый министр.

— Я никогда и не давал повода обманываться на свой счет. Да, я вор, причем, заметьте, единственный честный вор в Веридоре, потому как остальные как раз таки старательно прикрывается шкурками советников и министров, а сами таскают «овец» из государственного кошеля или, в лучшем случае, старательно не замечают, как обгладывают казну их собраться по должности и разумению.

— Есть у нас еще один такой честный вор, — пробурчал демон. — Лихим зовется.

— Да что вы говорите? Нет, лорд Див, уж кто-кто, а Лихой не вор.

— А кто ж он?

— Что ж он украл, скажите на милость? Он, напротив, обогащает страну, взвалив на себя охрану всей западной границу! Имейте совесть, лорд Див! Вы выделяете деньги только на северные гарнизоны! А в Пограничье выживают только так, грабя и превосходя в искустве разбоя профессиональных бандитов. А теперь представьте на мгновение, что Лихой не ринулся на запад и не организовал местные шайки. Что бы было? Я вам отвечу — еще одна огромная проблема на границе и соответствующие финансовые затраты.

— Вор вору всегда поможет, — стоял на своем лорд Див. — Знаете, лорд Джанговир, раз уж вы так желаете поговорить откровенно, я вам выскажу все, что накипело, о вас и ваших прихвостнях.

— Извольте, — кивнул кронгерцог, протягивая демону одну из бутылок, — можете запить правду вином, честное слово, даже если оно отравлено, его стоит попробовать.

Министр, конечно, покривился, но бутылку из рук собеседника принял и, безо всякого труда вынув пробку, отхлебнул хмельной рубиновый сок, который действительно был выше всяких похвал. Во дворце других и не водилось.

— Начните, пожалуй, по порядку, — милостиво разрешил кронгерцог. — Опережая ваш вопрос: чтобы проникнуть в склеп, нам придётся подождать, пока «чёрным колпакам» надоест монотонно завывать нечто, именуемое молитвенными заговорами против демонов, у двери в последнее пристанище Одержимого. Не смотрите на меня, как на идиота, лорд Див, не я же, в конце концов, собираюсь отпугивать высшего огненного демона своим невнятным блеянием. Но посланцы Отче там внизу собираются чуть ли не всю ночь провести, завывая между могильных плит, так что времени расспросить меня у вас хватит. Полог тишины я поставил, — отрапортовал Джанго, прикладываясь к своей бутылке, в то время как первый министр косился вниз и действительно углядел шатающиеся между склепами темные фигуры в бесформенных балахонах и чёрных колпаках.

— Итак, какие у вас претензии конкретно ко мне и почему вы мне не доверяете?

— А разве такому, как вы, можно доверять? — поморщился демон. — Я вообще понять не могу, какого рожна Кандор настолько слеп и — другого слова просто нет, — тупо верит каждому вашему слову. Начать хотя бы с того, что вы стоите ближе всех к венцу наследника и даже к короне правителя, многие при дворе поговаривают, что у вас куда больше прав на трон, чем у короля. Далее: вас осудила инквизиция Отче и приговорила к костру, но вы чудом выжили. На месте Кандора я бы вытряс из вас признание, как вам удалось скрыться оттуда, откуда ещё никому не удавалось сбежать. К тому же многое на вас не сходится, лорд Джанговир: претендентки на корону Веридора и постель короля феноменальным образом обходят сложнейшую защиту и оказываются в его покоях, в то время как допуск им мог дать или сам Кандор, или предыдущий хозяин комнаты, то есть вы. По странному стечению обстоятельств как Светлейшая, так и принцесса Холия в курсе о внутренних делах семьи Веридорских. Более того, Светлейшая прочит вас в свои мужья и наследники престола, и — о, чудо! — принцессе Кандиде подкидывают отравленный гребень, золотому бастарду — проклятый перстень, тщательно изучается пентаграмма по вытягиванию из Эзраэля демонической сущности, Гвейн попадает под приворот, да даже на Лихого устраивают покушение! А вы, Ваша Светлость, целы и невредимы, и виной этому не ваши способности или удача, а то, что вас сознательно никто не трогает. Боятся? Однако Кандор ничуть не слабее вас, а заговоров против него было совершено больше, чем во времена правления любого из Веридорских.

— Почему же тогда я, такой великий и ужасный, ни разу не пытался убить брата?

— А зачем? Трон может достаться вам бескровно. К тому же ещё не вечер… — многозначительно замолчал первый министр, пристально глядя на кронгерцога. Он до сих пор не верил, что наконец выложил все Джанговиру. Ведь если и правда заговорщик, не скажет ничего.

Но Его Светлость удивил демона.

— Все вы правильно говорите, — вздохнул кронгерцог, растягиваясь на холодной каменной крыше и задумчиво рассматривая, как плещется вино в его бутылке. — Сказать честно, я понятия не имею, почему Кандор верит мне. Лично я бы сам себе не верил. Ни для кого не секрет, что я даже не знал имени своего младшего брата, пока он не стал королём вместо меня… Знаете, а ведь Кандор и сам не понимает, насколько он невероятный. Я полжизни ни словом с ним не перекинулся, а он горевал по мне, потому что я его брат. Вы правы, до определенного времени меня было не за что любить и уж тем более я не заслуживал доверия.

— И что же, что-то с тех пор изменилось?

— Да. Это недоказуемо, но я говорю правду: я действительно полюбил свою семью. Ближе Кандора у меня нет никого, Конда для меня как родная дочь, даже к Эзраэлю я привязался всего за несколько недель. За них я отдам жизнь.

— И вы думаете, я поверю вам на слово? — голос лорда Дива так и сочился сарказмом.

— Я расскажу вам всю правду, лорд, и поклянусь на крови, что все, сказанное мной, правда, но взамен хочу вашего молчания.

— Тоже подкрепленного клятвой?

— Нет, зачем? — пожал плечами кронгерцог. — Я отлично помню, что вы демон, а значит, вашего ума и способностей хватит, чтобы обойти любую клятву. К тому же — представьте себе! — я вам доверяю. За доверие! — провозгласил Джанго и чокнулся бутылкой с первым министром.

— Итак, начать, пожалуй, надо с начала, а история эта тянется… не дайте, Боги, соврать… лет тридцать, не меньше. В те далёкие времена я был наследным принцем Веридорским. У меня было, что только можно пожелать, ничто не предвещало грозы. Однако, в ночь, когда мне стукнуло двадцать один, мое тело скрутила страшная судорога, боль прошлась по всем мышцам и все кости будто разом переломились пополам. Это была адская мука и продолжалась она ровно сутки. Я то терял сознание, то выплывал из небытия, горел и бился в ознобе. До сих пор как вспомню, так вздрогну! Никогда не болел, а то, что было тогда, уж думал, не переживу. Тогда я ещё не знал, что настоящие страдания у меня впереди. После этой жуткой вспышки я начал замечать странное: раньше я любил хорошо и плотно поесть, особенно мясца и сладенького, а сейчас ничто буквально в рот не лезло; я мог на спор выпить целую бочку саратской настойки, от одной рюмки которой Кандор может захмелеть, но меня стало воротить от любого спиртного; я мог себе позволить проиграть в карты все королевство, но меня словно ангел (бес его задери!) отгонял от игорного стола; каждую ночь я проводил с женщиной, а то и не с одной, но после той ночи я не хотел больше ни одну. Оказалось, что древняя сказка о том, что каждый первенец Веридорских — чернокнижник, на самом деле самая что ни на есть правда. О, как же это было мучительно! Мой мир сломался, из него исчезли все удовольствия, и я готов был выть от бессилия. Единственное, что слабо грело меня, это слова Марианы о том, что очень скоро я найду свою единственную и этот кошмар закончится. Мариана… я был уверен, что она — моя судьба, но нет, великая прорицательница уготована Богами не для меня. — Я так понимаю, ее пророчество сбылось? — навострил уши лорд Див. — Вы же теперь спокойно пьёте вино и ешьте в три горла так, что казна слезами обливается.

— Именно, — в подтверждение Джанго отшвырнул пустую бутылку в сторону и, не обращая внимания на чье-то «Ой!», прервавшее замогильное песнопение внизу, отхлебнул приличный глоток другого вина. — В то лето я, стараясь развеяться, впервые решил обратить свой взор на государственные дела и отправился с посольством в земли Отче. И там во время приема в нашу честь я увидел ее… юная прекрасная дева, с восхитительной женственной фигурой, не чета тогдашним придворным модницам, уподобляющимся доскам и сушеным селедкам, и королевской грацией, острым умом и язвительным языком, совсем как у меня… Знаете, я не верил в любовь до того момента, не верил в то, что чернокнижники действительно до последнего вздоха хранят верность своим единственным, и уж тем более я не верил, что какая-нибудь женщина будет безраздельно властвовать в моем кобелином сердце. А вон как оно вышло…

— Неужели правда… — ошарашено пробормотал демон.

— Да — да, она самая. Непревзойдённая Содэ Светлейшая. Незаконная дочь заклятого врага Веридора. Не буду в подробностях описывать нашу историю любви, думаю, вам это не очень интересно, да и сейчас не столь важно. Главное, что об этом узнал Отче, и возрадоваться бы ему, что дочка выйдет замуж за наследного принца. Но Отче уже тогда прекрасно понимал, что как-либо давить на меня или влиять через Содэ не получится, поскольку я не из того теста, что мой отец, и моя единственная всей душой любит меня. Тогда то меня и обвинили в чернокнижничестве и, несмотря на все попытки моих венценосных родителей спасти заботливо вскормленного за немеренные деньги наследника, приговорил к сожжению. Откровенно говоря, до сих пор не понимаю, как Кандор не раскусил меня. Я ж ему прямым текстом говорил, что меня спасла из «божественных» застенок женщина. Ну какая ещё женщина была в силах разрушить планы Отче?

— То есть это вы сперли королевские сапоги! — взревел лорд Див. — Да вы хоть представляете, что было, когда Кандор хватился их?! Чуть все крыло по камушкам не разобрал в их поисках! А Рай с Адом ещё на него думали, когда вы со Светлейшей над ними кувыркались!

— Серьезно?! — расхохотался кронгерцог. — О, Боги! А я то думал, что мне в экстазе почудились их шепотки под грешным ложем святой!

— Погодите! — мотнул головой министр, словно выкидывая ненужные мысли и выбирая среди оставшихся важную. — Что вытворяет ваша единственная? Вы же не устраиваете Отче как ее муж!

— Конечно, не устраиваю, — досадливо поморщился Джанго, — иначе бы никаких проблем не было. Содэ действует за спиной отца. Скажу больше, ее стараниями Отче до сих пор понятия не имеет, что я живу и здравствую в лоне своей царственной семьи, поскольку в противном случае нам Священного похода не избежать. А вытворяет она следующее: хочет посадить меня на трон Веридора, дабы даже ее достопочтенный родитель не мог слова вякнуть против нашего союза. Я же всеми силами отговариваю ее от всевозможных смертоносных шагов. Не убивать моих родственников она согласилась, правда, это не мешает ей устранять моих конкурентов более изящными способами, предполагающими не скоропостижное безвременное путешествие в царство, яды, проклятья, пентаграммы, в общем, вы сами уже перечисляли.

— А брошь, которой по ошибке отравилась не Конда, а Лола? — припомнил лорд Див.

— Не она, — отрезал кронгерцог. — Если помните, именно Содэ вылечила Лолу.

— По вашей просьбе, — догадался демон.

— Верно, но вот беда, одна моя просьба может спасти простого смертного, но не значимую фигуру, замешанную в политических играх.

— Это вы о Гвейне.

— О нем самом, — подтвердил Джанго. — Чтобы уломать Содэ на помощь, мне пришлось согласиться на убийство Эзраэля. Собственно, слово моя единственная сдержала: не она собиралась убить кого-то из моей семьи. И что же вы?

— А я совместно с раскусившей меня племяшкой придумал и воплотив в жизнь гениальный план. Мы распустили при дворе слух, что ментальные сети Гвейна распутала Конда и закономерно джин отдал своему «возлюбленному» команду убить ту, что может разрушить ее магию. При приближении реальной опасности демон Рая бросился к своей единственной, не давая человеческому сознанию вторгнуться хотя бы для того, чтобы позвать на подмогу отца, порезав ладонь кинжалом-артефактом. В итоге Эзраэль вырубил Гвейна, а мы с Лихим, соответственно, Эзраэля.

— Кандор убьёт вас, если узнает, что вы решили использовать его дочь, как приманку, — меланхолично заявил министр.

— Между прочим Конда эффективнее всех сопротивлялась Гвейну, никогда не догадаетесь посредством чего. Посредством голоса! Стоило ей начать петь, как Гвейн замер на пороге ванной и так и слушал, словно оглушённый. К тому же признайтесь, эффектный спектакль получился. Кандида Кровавая… Скажите, звучит!

— Звучит — звучит, — недовольно проворчал лорд Див, оставляя вторую пустую бутылку и потянувшись за последней. — Только я так и не понял, что с моим внуком? Не верю, что вы смогли бы вырубить высшего демона на целые сутки, к тому же «Объятья вечности» на нас не держатся, а трупом выступал однозначно не демон, однако внешне от Рая в боевой ипостаси не отличить. Так кого мы будем из саркофага вытаскивать?

— Лихого, — словно само собой разумеющееся отвечал кронгерцог.

* * *

Пока кронгерцог и первый министр, уверенные в том, что их уединение никто не нарушит, в частности шатающиеся между могил «чёрные колпаки», почали последнюю пару бутылок, прямо над ними в куполе тишины и невидимости завис полуобернувшийся дракон. Обнаженный по пояс Нарцисс раскинул крылья цвета ночи и, прижимая к широкой груди своё самое ценное сокровище, шёпотом передавал занимательный диалог на ушко Мариане. Прорицательница изо всех сил старалась сосредоточиться на разговоре Джанго и лорда Дива, но горячее драконье дыхание, щекочущее нежную кожу, напрочь выбивало из головы все мысли. А коварный крылатый и не собирался останавливаться!

— А сейчас Его Светлость расскажет лорду Диву о том, что знаменитый разбойник Лихой, как это ни удивительно, из породы Изменчивых… — чарующе нашептывал Нарцисс, мимолётом оставляя легкие поцелуи там, где билась жилка на тонкой шее. — А что за… за Изменчивые? — никак не могла совладать с голосом Мариана. — Да это такой сорт рабов на Востоке, — Инквизитор хотел было отмахнуться от темы, неважной по сравнению с их волнующей близостью, но Мариану все же было не так просто сбить с толку. — Нарцисс, погоди, — прорицательница отстранилась от дракона, насколько это было возможно, и взглянула со всей строгостью. — Изменчивые, это серьёзно?

Хотел бы он ответить ей, что нет, вот только лжи его единственная не терпела ни под каким соусом.

— Очень серьёзно, — неохотно отвечал Инквизитор. — Им под силу накидывать на себя долгосрочные материальные иллюзии, могут даже одеться в личину человека, если у них есть капля крови «оригинала». Собственно, именно поэтому Лихой идеально скопировал внешность Эзраэля в боевой ипостаси, сегодня днём хоронили его. А с «Объятиями вечности» они хорошо придумали. Заклятие хоть и трудное, зато для Лихого абсолютно безвредное. Скажу больше, он мог бы пролежать в гробу без доступа воздуха не один год и ни на день не состариться… Есть ещё кое-что: я пытался почувствовать перстень с фианитом, в которое заключён джин. Фонит он, конечно, знатно, остаточный след по всему дворцу тянется, причём в основном в крыле, где проживает королевская семья и их гости. Но сам перстень я вычислить не смог.

— Как такое возможно? — воскликнула Мариана и тут же мысленно похвалила Нарцисса за то, что не поленился окутать их пологом тишины, а не по ее совету спрятался под чары кронгерцога.

— Я вижу только одно объяснение: перстень под иллюзией. Такой, которая может обмануть даже дракона.

— То есть у Изменчивого, — подытожила Мариана.

— Но ведь не у Лихого, его же в последнее время не было во дворце. — Так Лихой и не единственный Изменчивый в Веридоре, — фыркнул Нарцисс. — Я сам был в шоке, но за день я насчитал во дворце трёх Изменчивых и, что самое обидное, не могу сказать, кто они. Чтобы распознать Изменчивого, мне надо опускать зрение на энергетический уровень, и то я увижу характерную метку, только если Изменчивый в истинном облике. — А те двое, не считая Лихого, значит, под личиной. Но как ты определил их число? — Их иллюзии — противоестественное явление, поэтому отражаются не видимыми энергетическими потоками, а как импульсы. Если бы во дворце толкалось меньше народу, я мог бы попробовать вычислить, от кого идёт импульс, но, увы, мне не повезло застать Изменчивого наедине, зато на церемонии прощания с Одержимым принцем в зале было три импульса — трое Изменчивых. Первый — от «покойника» — Лихого. Могу с уверенностью сказать, что второй фонил со стороны посольств, то есть стан либо Светлейшей, либо Сараты. А вот третий… третий как-то странно передвигался, по всему залу. Так активно шныряют только слуги. Думаю, эта была та девчонка Изменчивая, которая давеча пробегала мимо меня под ручку с Лихим.

— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотала Мариана. — Служанка?

— Ну не будет же знатная дама скакать по темным дворцовым коридорам вместе со знаменитым разбойником-западником… А ну-ка подожди…

Инквизитор осторожно, чтобы Его Светлость и первый министр ни в коем случае не почувствовали колебания потоков, раздвинул узлы плетения полога тишины, и до зависшей в воздухе парочки донёсся голос Джанго:

— Вот вы говорите, лорд Див, Лихой вор и, под стать мне, доверия не заслуживает. Может, ваша точка зрения не лишена смысла, но вот я Лихому верю. Вы считаете, ему ни людской, ни божий закон не писан. Так я вам скажу, что неправда, живет он по закону, только по своему. Око за око, зуб за зуб — одна из его статей. В своё время мы с ним так сторговались. Я ж по привычке, куда ни попадаю, везде разглядываю тайные намерения и замыслы. Почуял я дух тайны и от Лихого. Только ведь и разбойник наш не лыком шит, под меня копать начал. Так вот мы сговорились с ним: он хранит мой секрет и даже по возможности помогает, я не сую нос в его дела. — Ну хоть припомните, что за дела такие мутные у Лихого были? — продолжал допытываться демон. — Да ничего опасного для Веридора. Просто однажды я заметил, что Лихой водит с собой девчонку, причём она, наверное, всегда под пологом невидимости пряталась, потому как никто другой ее не видел. Ну, девчонка и девчонка, какая мне разница. Как говорится, дело молодое. Единственное, что до сих пор меня смущает, это то, что она пряталась, хотя с Лихим бы страда пускала кого угодно. Да и ещё… ммм… не знаю, случайность то была или нет, но попадались на глаза они мне всегда рядом с Гвейном и Лолой… Да демон с ними! Давайте лучше откровенность за откровенность, лорд Див. — В каком это смысле? — навострил уши министр. — Я вам рассказал все, что знаю сам, очередь за вами. Если вам так будет спокойнее, вдобавок к моей клятве истины обменяемся клятвами молчания, все равно я ваш секрет выдавать никому не собирался. — Какой такой секрет? — ещё больше насторожится демон. — Ой, вам даже не придётся ничего рассказывать, просто подтвердить или опровергнуть мою догадку (скорее первое), правдиво отвечая на парочку вопросов. Согласны?

В душе сын Хаоса, конечно, согласен не был, но, памятуя, что сам Джанго выложил ему все, как на духу, кивнул.

— Вопрос мой будет банален и в то же время весьма труден для ответа, и заключается он в том, с какой же целью вы, высший огненный демон, покинули родной Хаос и осели здесь, в Веридоре, среди людей. Не надо озвучивать мне официальную версию, что вы тут помогаете зятю. Заслуги ваши приуменьшать не буду, без вас Кандора бы задушили финансовые дела. Однако вопрос это не снимает. Есть ещё вариант, что вы передрались в королевство людей, дабы быть поближе к внуку и морально поддержать Кандора после смерти Вэллы. Однако же, насколько мне известно, вы не особенно спешили переселяться сюда и обосновались в кресле первого министра аж через полтора года после тех трагических событий. Что же движет вами и почему вы до сих пор здесь? Вы растите себе достойную смену в лице Эзраэля, да и к воспитанию Синдбада, я знаю, вы приложили руку. Предполагать, что вы руководствуетесь людским выражением «я не вечен», глупо, поскольку жить вам ещё несколько сотен лет. Значит, вы планируете уйти из Веридора, заполучив то, что вам нужно. Так что же это? Что вы здесь делаете, лорд Див?

Несколько минут демон молчал, словно прикидывая, стоит ли настолько открываться, и Нарциссу с Марианой уже начало казаться, что признания первого министра они так и не дождутся, но нет, сын Хаоса заговорил:

— Я отвечу на ваш вопрос, Ваша Светлость, но сперва скажите вы. Что намереваетесь делать и что движет вами? Как устроите своё счастье со Светлейшей? — Счастье наше здесь невозможно, поэтому мне однозначно надо увозить отсюда Содэ, причем уже без титула Светлейшей. Она никак не может бросить эти политические игры и интересы Отче, так что я намереваюсь обмануть всех, в некоторой степени и ее, поскольку она ожидает от меня помощи в свержении Кандора, я же уберу с политической арены нас обоих. И да, как я уже говорил, движет мной любовь. — Вот и мной движет… любовь, — тяжело вздохнул лорд Див. — Значит, все-таки я прав, — кивнул сам себе кронгерцог. — Как вы узнали? — Да все проще некуда. Надо было всего навсего прикинуть, после какого знаменательного события, а именно после чьего появления при дворе, вы воспылали любовью к государственной службе на благо Веридора, и соотнести это с тем, на кого вы при любом удобном случае вешаете всех собак, чтобы очернить ее в глазах зятя. Представляю, как сложно вам приходится, вы ведь любите Кандора и практически каждый день видите его с той, которую, судя по упорству в стремлении заполучить ее, признали своей единственной. — Ну не убивать же мне сына, — грустно усмехнулся лорд Див. — Послушайте, Ваша Светлость, насколько я понял, единственный вариант для вас — это убедить весь свет, а в особенности Отче, что Светлейшей, как и вас в своё время, больше нет в живых, а самому подхватить на руки свою Содэ и смотаться куда подальше в неизвестном направлении. — Именно. — Так давайте объединимся. По сути, такой вариант мне подойдёт. Кандор, конечно, поначалу будет горевать, но через денёчек, когда возвращать что-то уже будет поздно, ему кто-нибудь откроет правду. И да, обойдёмся без клятв. Раз уж вы помогаете мне, а я — вам, нет смысла в дополнительных обязательствах. — А почему бы и нет? По-моему, здравая мысль. За сотрудничество! — провозгласил последний тост кронгерцог, и они, чокнувшись последним глотком вина, осушили свои «чаши» до дна. — Светает уже, «чёрные колпаки» сейчас к себе потянутся. Наш выход.

* * *

— Что-то я не понял, — проговорил Инквизитор, опускаясь на крышу фамильного склепа Веридорских и с неохотой выпуская из объятий свою единственную, — лорд Див что, запал на… — Да — да, на Алис, — оборвала его Мариана, метнувшись к краю и чуть ли не свесилась, пытаясь заглянуть в склеп. — Веришь, никак понять не могу, как Кандора ещё не прибил кто-нибудь из-за женщины. Ну ладно придворные, им иметь жену в любовницах короля выгодно, хотя и они взбрыкнули, когда принцево семя стало претендовать на их земли и титулы на правах первенцев. Но демон то! Вот уж кто за свою единственную порвёт на бесячьи потроха. Так нет же, Кандор уж с половиной столицы переспал, и то не со всей лишь потому, что вторая половина — мужская, а Его Величество у нас не по этой части. И все равно его все любят! — Сам то в своё время его не тронул, — усмехнулась Мариана, кокетливо стрельнув в дракона глазками. Только ради тебя, сама ведь знаешь. Да и знал, что у вас это ненадолго.

На миг улыбка прорицательницы чуть было не дрогнула, но она смогла удержать ее, как и горестный вздох в груди. Незачем Нарциссу знать, что она была бы счастлива, соедини Боги их с Кандором судьбы, да и мечтания ее порой уносились в те далекие времена, когда она дразнила наследного принца Джанговира и только себе признавалась, что это не столько ради забавы, сколько для того, чтобы удержать его внимание. Нет, она не жалела, что не стала судьбой ни одному из братьев, но знала, что они оба навсегда останутся в ее сердце.

— Так что мы здесь забыли? — между теп спросил у неё Инквизитор. — Надо проследить, чтобы Джанго не испортил все, — туманно отвечала прорицательница. — Все это что? — изумлённо приподнял брови Нарцисс. — По-моему, все планы кронгерцога более чем удачны. Сейчас развеет «Объятия вечности», каким-то манером «возродит» Одержимого в глазах двора и… — Да я не об этом, — отмахнулась Мариана. — Он задумал призвать дух Скомороха, чтобы тот снял печать рода с магии Синдбада и бастард мог наравне со всеми участвовать в отборе Истинного Наследника. — Что ж, благородный поступок, — кивнул дракон. — Это справедливо. — Нет в этом никакой справедливости! — вскинулась она. — Тогда уж и Эзраэлю надо восстановить его магию, а заодно и демоническую сущность отнять. Это невозможно! Потому что все претенденты не одинаковые, а значит, нет в испытаниях никакого равенства. — А я и не сказал равенство, — невозмутимо возразил Инквизитор. — Я сказал, что это справедливо. Синдбада лишили магии противозаконно, запечатали по-тихому. Фактически, казнили так же, как и Эзраэля, только преступления за ним не числилось. — Теперь числится! — продолжала стоять на своём Мариана. — Ты хоть представляешь, что случится, если Синдбад избавится от печати?! Он станет величайшим магом Света и Тьмы! Он станет сильнее Кандора и кого бы то ни было из живших магов, ведь в нем обретут полную мощь сразу два королевских Дара! — Что ж, благодарить надо того, кто надоумил Скомороха запечатать магию Ада двадцать лет назад, пока один из его Даров не поглотил второй. Не подскажешь, кстати, кто это был? — Да, — обреченно выдохнула Мариана. — Да, это была я, но решение он принял сам. Скоморох не хуже меня понимал, чем грозит возвышение бастарда. Ему на роду написано воспылать страстью к Кандиде и идти к своей цели, не смотря под ноги: ни на трупы, ни на сломанные судьбы. Скоморох не хотел, чтобы его дочь стала красивой куклой, не способной и слова вымолвить в свою защиту, а такому магу, каким может стать Синдбад, может что-то противопоставить разве что Джанго и Кандор. — Значит, он как сильнейший достоин сидеть на троне, и не нам менять ход истории. — Может, и не тебе, зато мне под силу переплести линии судьбы. Я — Рок! — Я и это знаю, — примирительно поднял руки Нарцисс. — Мариан, скажи мне честно… Ты ведь знаешь, что Кандида далеко не так безобидна, как кажется на первый взгляд. Под ее дудку ещё высшие демоны и теневые короли плясать будут. Нет, ты боишься не за принцессу. Ты наверняка что-то видела в будущем… что-то, связанное с усилением Синдбада и пугающее тебя. Против кого направит свои силы бастард? Постой-ка… Может, снова Гвейн? — подозрительно прищурился Инквизитор, и прорицательница, боясь его пронзительного взгляда, прикрыла веки, но головы не отвернула. — Мариана, любовь моя, посмотри на меня.

Она не взглянула на него.

— Мариа-а-ана… — снова позвал Нарцисс, но на этот раз в его голос был тёплым и ласковым. — Знаешь, морок чернокнижника, это, конечно, хорошо, но мозги он мне не замутил. Я не мог запомнить лица Гвейна и даже не обратил внимание на его огромные янтарные глаза и давно знакомые мне черты лица, однако Право Защитника не дало мне обмануться. Когда Гвейн вступился за Синдбада, он громко и четко назвал имена своих родителей. Обоих.

Необыкновенные янтарные глаза, словно у оборотня, распахнулись во всю свою ширину. В них плескался страх и мольба.

— Прошу… — Мариана прильнула к его груди и, обвив руками крепкую шею, взглянула прямо в глаза. — Прошу, он ни в чем не виноват, я… Нарцисс, я… прости меня… — За что? — вопросил тихий бархатный голос дракона. — За то, что не рассказала о сыне? Знаешь, наверное, я поступил бы так же. Девочка моя, не бойся за Гвейна, я пальцем его не трону. И Кандора, так и быть, тоже. У тебя замечательный сын, весь в своих родителей. Гвейн… Насколько я помню, это имя одного из древних богатырей, славные подвиги которого воспевают трубадуры и которому южане дали прозвище Благородное Сердце. Ты правильно назвала сына. Знаешь, я спокоен за Веридор. Я встречал Гвейна всего пару раз, но увиденного мне хватило, чтобы сделать вывод: он может по праву зваться Истинным Наследником. Уверен, твой сын не гонится за властью, но даже стоя за троном, а не восседая на нем, он станет великим. Таким же великим королём, как и его предки.

Дальше Мариана не слушала. Слезы счастья, брызнувшие из глаз, заслонили весь мир и не давали сказать и слова. А сказать ей хотелось многое: о том, какая гора свалилась у неё с плеч, о том, как ей приятно слышать такие слова о своём сыне, о том, как же она благодарна ему за то, что он принял ее ребёнка, рождённого от другого мужчины…

А Нарциссу все слова заменил долгий нежный поцелуй. Он был соленым от слез, трепетным от любви и жарким от страсти. Никогда раньше Мариана не целовала его в губы, непринужденно держа дистанцию, а сам он никогда не решался, словно даже мимолетное прикосновение к прекрасным устам могло ранить возлюбленную. Сейчас она, напротив, льнула к нему так близко, как это было возможно, и безмолвно признавалась в том, что мечтала об этом уже давно; а он, ощутив долгожданный поцелуй, даже не подумал о том, что вот оно, его освобождение от службы Богам, он припал к ее губам в жадном порыве и даже не собирался сдерживать свои желания…

А вокруг них сверкала и искрилась магия незримых Божественных оков, опавших с запястий Нарцисса, и Артефакта Абсолютной Истины у него на шее. Теперь они принадлежали следующему Инквизитору.

… В реальность Мариану вернул жуткий скрип двери склепа, и она с удивлением обнаружила, что лежит на подогретом магией камне крыши, и длинные платиновые волосы нависающего над ней дракона закрыли от неё зарумянившееся рассветное небо и поблекшую луну.

— И что, вообще ничего? — неверяще спросил лорд Див, попутно матеря сквозь стиснутые зубы кладбища, усыпальницы и некромантскую логику. — Вообще, — отвечал ледяной голос Лихого. — Способа снять приворот на крови нет. Абсолютно никакого. — Приплыли… — вздохнул где-то внизу Джанго. — Я б ни в жизнь не поверил, что чернокнижник, встретивший свою единственную и находящийся в непосредственной близости от неё, может попасть под какой-то приворот! — Одно понятно: надо найти перстень, уничтожить вместе с джином и снова распутать ментальные сети Гвейна, чтобы хоть новых покушений избежать. Кстати, лорды, если что, вы меня в Веридоре не видели, — опять заговорил атаман разбойников. — Прячешься от кого? — предположил кронгерцог. — Не важно. Вы обо мне ни слухом, ни духом. Бывайте! — Да как скажешь… Лихой! — окликнул племянника Джанго. — Может, тебе помощь нужна? — Может и нужна, — послышался тихий ответ с привкусом горечи, — только то, что заварил, я сам и должен расхлебывать. Если ещё не поздно.

Его Светлость и первый министр промолчали, у обоих в сердце на миг безо всякой причины встрепенулась тревога. Зато Нарцисс, оторвавшийся от своей единственной и сверлящий своими стальными глазами удаляющуюся спину Лихого, не смолчал, и резоны у него на то были. Вердикт дракона был однозначен:

— Врет. — Что? — не поняла прорицательница. — Врет он, что способа нет, — пояснил дракон, опуская зрение на энергетический уровень и рассматривая тугой чёрный узел тайны, затянувшийся внутри Лихого, и два конца, протянувшиеся от него ко дворцу. А ещё по всему выходило, что если атаман повернётся к нему лицом, то на его губах он увидит след от давних поцелуев с Кандидой, ведь всю Чёрную Тридцатку, включая ее лидера, Нарцисс осмотрел. — Я следил за ним по приказу Богов, чтобы определить, достоин он претендовать на престол Веридора или нет. Несколько недели летал вслед за ним на Востоке. Силён атаман, нечего сказать. И шторм пережил, и пол Порсула исходил. И все только ради Гвейна… я так думал, а теперь и не уверен, что нет другой причины и что не зря пожаловал ему артефакт отбора Истинного Наследника. Ты послала его к бывшему визирю Куруш-паше, и тот дал однозначный ответ: разрушить приворот на крови, наложенный на чернокнижника, может только близость с его единственной. — То есть Лоле с Гвейном достаточно всего один раз… ммм… предаться страсти, и он будет свободен? — смущённо покраснела Мариана, чем немало удивила Нарцисса и даже вызвала глубоко в душе чувство умиления. — Так было бы, если бы они ещё не спали. А так как они умудрились не только погрешить на славу, но и ребёночка произвести на свет, приворот не должен был зацепиться за Гвейна… Ничего не понимаю. — С чего ты взял, что у них уже все было? — Я сам видел, когда летел обратно в Веридор, как служанка Конда под покровом ночи кралась в детский дом под столицей и навещала девочку лет пяти. Воспитательнице она назвалась матерью ребёнка. — Гвейн… но как… — слова упорно не желали складываться в предложения, так поразило прорицательницу услышанное. — Если бы он знал про ребёнка, он бы тут же женился на Лоле… — Да и Кандор бы с превеликим удовольствием нянчился бы с внучкой и растил ее, как принцессу. Всяко лучше, чем в детском доме. Насколько я понял из разговоров местных служительниц, мать навещает дочку дай Боги раз в три месяца, зато отец, говорят, души в малышке не чает и всякий раз, как приходит, балует сладеньким и подарочками. Одна беда: забрать хотел бы, да только дома у него нет. — Это не Гвейн… — Вот и я так думаю. Из этого вытекает следующее: единственная чернокнижника, также как и он сам, чисто фактически может переспать с кем-то другим, но удовольствие не получает — раз, и не может иметь детей — два. Вывод: Лола — не единственная Гвейна, но, раз твой сын свободно наслаждается всеми человеческими слабостями, значит, он встречал свою единственную. — Но ведь Гвейн сойдёт с ума, если его единственная годами будет находиться вдали от него или же его раньше заглушит приворот! — воскликнула Мариана. — Итак, насущные вопросы: где единственная Гвейна? Кто такая Лола? Как она оказалась здесь? Плюс — участие в этом всем Лихого, — подытожил Нарцисс.

… Прорицательница так увлеклась беседой с возлюбленным и беспокойством о сыне, что совсем забыла, зачем всю ночь следила за некромантом. А кронгерцог между тем опустился на колени перед скромной, но ухоженной могилой рядом с фамильным скрепом Веридорских, на которой было высечено просто «Скоморох». Он начал нараспев читать формулу призыва, прикрыв веки и вкладывая в заклинание… доброту. Обычно призраков с того света выдёргивали силой, угрозами, шантажом, торгом, но Джанго чувствовал, что покойный маршал Веридора явится к нему, если он просто позовёт. Правда, в месте, где надо было произносить имя обладателя души, маг Смерти несколько отошёл от правил, добавив к фактическому имени ещё и прозвище. Джанго опасался, что маршал может не откликнуться на собственное имя, ибо все всегда звали его Скоморохом, даже не задумываясь о том, как его нарекли родители перед лицом Богов. На этот вопрос кронгерцога смогли ответить только призванные Рагнар и Веридора. Услышав имя Скомороха, Джанго не смог сдержать ухмылку. Какая ирония судьбы! Соперника Кандора в отборе Истинного Наследника звали Кантор! У них даже имена были одинаковые, только у первого — на северный манер, а у второго — на южный. Кантор Веридорский… Скоморох, достойный стоять в одном ряду с великими королями.

Спустя несколько минут воздух вокруг могилы подвернулся сизой дымкой, а на земле золотом засверкали линии заблаговременно начерченной пентаграммы. Из уплотняющихся клубов, овевающих некроманта, вынырнул полупрозрачный призрак молодого привлекательного мужчины, точь-в-точь такого же, как и на правом развороте одной из последних страниц в книге «Сильные мира сего» из дворцовой библиотеки. Призрачный туман соткался в высокую стройную фигуру, в военном мундире и с внушительным разворотом плеч, на которые волнами ложились пышные локоны. Большие глаза, даже бесцветные, казались живыми.

— Здравствуй, Джанговир, один из великих королей Веридора, — низко поклонился призрак, ошеломив некроманта своей вежливостью и вменяемостью, ибо обычно обитатели царства мертвых дурны характером. — Зачем ты хотел видеть меня? — Приветствую, Скоморох, маршал Веридора. Я вызвал тебя, чтобы ты исправил то, что сделал двадцать лет назад, и под силу это только тебе. Сними родовую печать с магии Синдбада, младшего сына Кандора Х, — приказал духу маг Смерти, а затем, махнув рукой на извечное некромантское правило говорить с призраками только в повелительном наклонении, все же спросил. — Зачем ты это сделал? Чем помешал тебе Синдбад? — Ничем, — спокойно отвечал призрак. — Просто так для него лучше. Сила опьяняет властью, и далеко не каждый может совладать с этим наваждением. Эта печать — испытание Богов для тебя и для Синдбада, и вы оба его прошли. Ты, некогда плевавший на любые моральные принципы, выбрал честный бой, не усомнившись даже тогда, когда узнал, что противник может стать вдвое сильнее тебя. Синдбад же доказал Богам свой ум и способность выйти победителем с минимальными возможностями. Любую силу нужно заслужить, и Синдбад ее достоин. — Неужели сами Боги рассказали тебе свои планы и приказали запечатать мальчика? — не поверил кронгерцог. — Их наказ мне передал Рок. — Мариана, — понимающе улыбнулся Джанго. — Так снимешь печать? — Конечно, — кивнул призрак. — Бастард проснётся с невиданной силой внутри, вам с Кандором предстоит научить его пользоваться ей и за короткий срок вырастить из него достойного противника для Одержимого принца. Последнее испытание близится… Завершай ритуал, Джанговир. Упокаивать меня не надо, я сам найду дорогу в царство мертвых. Не хмурься, мне под солнцем делать нечего, а там меня ждёт Лилиан. — Постой! — окликнул его некромант. — Ты же чувствуешь артефакты отбора Истинного Наследника. Рагнар и Веридора говорили мне, что претендентов всего семеро. Четверых я точно знаю: Эзраэль, Синдбад, Гвейн и я сам. Прошу, скажи, кто остальные и кто прошёл испытание? — О пятом претенденте ты догадываешься. Принцесса Кандида Веридорская… Конни, моя дочка. Ее испытание пройдено наполовину: она уже приняла решение бороться, ей осталось только выбрать правильную тактику, единственную приводящую ее к победе. Боги уже оценили по достоинству ее смелость, умение защитить себя, доброту и любовь к близким. Шестой претендент только что вышел из склепа и бросился навстречу очередной буре, чтобы обуздать судьбу вновь. — Лихой?! — Он самый. Богам приглянулись его целеустремленность, сила воли, умение рисковать и выживать в ситуациях, когда, казалось бы, мертва даже надежда на спасение. Он добрался до Порсула, принёс в Веридор вести из-за моря и готов пожертвовать жизнь, чтобы исправить свою давнюю ошибку. Лихой прошёл испытание. Кстати, ты тоже, как и Гвейн, а вот с Эзраэлем и Синдбадом будет разговаривать Персиваль, а решать — Боги. — А седьмой претендент? — выкрикнул Джанго сквозь клубы, начавшие стремительно закручиваться вокруг призрака. — Монруа, — донёс до некроманта ответ духа лёгкий утренний ветерок, попутно уносящий призрак маршала Веридора к королевскому дворцу, к родовой печати, сковывающей спящего мертвым сном сильнейшего мага Света и Тьмы. Сизую дымку пронзил первый луч восходящего солнца, и она растаяла, оставив только четыре человеческие фигуры на Дивном кладбище: одна — на коленях в потухшей пентаграмме, вторая — чуть поодаль, и другие две — обнимающиеся на крыше фамильного склепа Веридорских.

 

Глава 23

Его Величество Кандор Х, не обращая абсолютно никакого внимания на то, что Часы на Главном Столичном Соборе уже давно известили весь город и близлежащие окрестности о начале нового дня, расположился у себя в кабинете и даже не собирался идти спать. В целом ситуация не была невероятной, однако, вопреки обыкновению, на столе перед королём лежал не очередной торговый договор длинной в полторы руки или законопроект с бесчисленным количеством помарок, а толстенный фолиант о династиях порсульских рабов, и открыт сей кладезь знаний, весом с гранитный кирпич, был на главе о Клане Изменчивых.

Его Величество ждал. Ждал призрака из прошлого. Когда-то Мариана предсказала ему, что с этой женщиной его судьба переплетется так, что не разорвать, но жизни их так и не соединятся. Их будут разводить Боги, но неведомая сила будет тянуть их друг к другу, ломая любые рамки и общественные устои. Они неравны по рождению? Смешно! Они принадлежат двум враждующим государствам? Пф, исправим! Между ними встали предательство, боль и долг? Переживут. Ни для какой бы то ни было другой Кандор Х не готов был сделать столько: бросить к ее ногам свою жизнь, свою корону, свою страну… Он был бы счастлив, останься она с ним хоть ради его трона, хоть по приказу своего правителя, хоть из-за денег. А она… Любила ли она его? Ненавидела ли? Кандор не знал ответа. Ему со всех сторон вопили, что он безумен: с нежностью вспоминать женщину, которая трижды предала его, трижды чуть не оборвала его жизнь, трижды отвергала его предложение, предложение всего. А он ей все прощал и теперь ждал, считал секунды до того момента, как слуха коснутся осторожные шажки шпионки Сараты, пришедшей для того, чтобы взглянуть на указ о престолонаследии. После траурной церемонии король непринужденно отвёл в сторонку леди Доротеллу и поведал главной сплетнице двора о том, что сей любопытный документ хранится у него в верхнем ящике стола справа и что прослышать об этом, несомненно, должно посольство Сараты. Возможно, северные «друзья»-соседи и не клюнут, но она должна услышать.

Нелли… Северный цветок, леди Нинель Монруа, некогда знаменитая при двух королевских дворах как соблазнительница венценосных особ с — невероятно! — железными принципами и безупречной репутацией. Была ли она когда-нибудь искренней с ним? Была ли она собой? Изменчивая… Кандор помнил день их первой встречи, как будто тот Летний Бал в поместье графа Ла Виконтесс люблю Трюмон, его названного отца, был не далее, как вчера вечером. Вот она входит, такая непохожая на кружащих вокруг южанок, сверкающих обнаженными плечами, грудями, талиями и коленями, встряхивающих развевающимися прядями и повсеместно с вызывающим макияжем: брюнетка с собранными в прическу локонами, достаточно закрыто одетая и не особо накрашенная, но от этого не менее прекрасная. Вот обводит дивными фиалковыми глазами зал и останавливается на нем, младшем принце Веридорском в неброском темном одеянии, неподходящем для особы королевской крови, но безупречно идущем ему, куда больше вычурных шёлков, крикливых бриллиантов и франтовских нарядов. Была ли это ее истинная форма? Не раз Кандор спрашивал себя об этом, вглядываясь в своего самого неожиданного ребёнка и выискивая во внешности Лихого хотя бы намёк на материнские черты. Но нет, Изменчивый идеально повторяет облик своего отца, даже если тот Изменчивым не был.

Размышления короля прервал тихий шорох ковра в спальне, и Кандор, без единого звука поднявшись с кресла, скрылся за портьерой. То, что шпион забрался через его тайный ход, уже перестало удивлять. Нет, пора съезжать в другие покои и самому ставить защиту!

Кандор ожидал увидеть личину кого угодно: слуги, посла, горничной, фрейлины, самой принцессы Холии, последнее вероятнее всего, ибо повеление Ее Высочества было на редкость тихим и пассивным, что напрямую указывало, что ща ее внешностью кто-то спрятался. К тому же Конда недавно рассказала, что, ментально потянувшись к северной принцессы, нашла странные мысли и чувства, словно перед ней была уже давно неюная женщина как минимум с одним сыном!

Так и есть! Из-за двери в королевскую опочивальню показалась Ее Высочество. Даже не оглядев кабинет, направилась прямо к столу. Правильно, зачем? Ведь все та же пресловутая леди Доротелла разнесла среди аристократии весть, что сегодня ночью Его Величество изволит отдыхать в гордом одиночестве, в лодке где-то в устье Вихры. А названная, но не нежданная гостья между тем извлекла из ящика нужный документ и, положив его на подоконник, чтоб было светлее, принялась читать, водя пальцем по ровным аккуратным строкам… Кандор не видел, на что именно сейчас указывал женский пальчик, однако о том, что шпионка дошла до имени наследника, догадался сразу: рука остановилась, и ноготь, поддавшись изумлению хозяйки, подчеркнул место в середине листа. И ещё раз… и ещё…

Кандор вздрогнул: он знал только одну женщину, которая, сосредоточившись или сильно нервничая, «подчеркивала» ногтем строчки так, что нежные подушечки пальцев могли бы почувствовать потом «след»…

— Алис… — растерянно позвал ее Кандор, выступая из-за портьеры и сам ещё не веря…

Она вздрогнула и рывком отскочила обратно к столу. Приказ остался сиротливо лежать на подоконнике, но обоим уже было не до него. Кандор взмахом руки зажег канделябр на столе, и в тусклом пламени свечей отчетливее проступили черты принцессы Холии, медленно сползающие и выправляющиеся в лицо фаворитки Его Величества, бывшей элитной куртизанки Алис. А вот выражение лица было совсем не ее. Женщина перед ним растерянно смотрела на него, заламывая пальцы и нещадно кусая губы почти до крови. Чем дольше они молчали, тем чаще ее плечи сотрясала судорога, будто ей было холодно, а глаза все влажнели, но не опускались.

— Прости… — наконец прошептала она. — Я обманула тебя… снова… — вот и все, что потребовалось Жестокому королю, чтобы увидеть правду, почти двадцать пять лет скрывавшуюся у него под носом. Всего пять слов, которые она сказала ему после последнего покушения Сараты и повторила только что, тон в тон, звук в звук.

— Нелли… — выдохнул он.

Она только вздрогнула, словно от удара, а в небесных глазах отразилась мольба.

— Я… я не… — пыталась она что-то выдавить из себя, и вдруг бросилась бежать в ближайшую открытую дверь — обратно в спальню. Казалось, не стой Кандор перед окном, она вымахнула бы через него, наплевав на третий этаж!

Король догнал ее у самой двери в потайной ход, поймал в объятия и, несмотря на отчаянные попытки вырваться, прижал ее к себе.

— Нелли… — услышала она его проникновенный горячий шёпот, неизменно заставляющий ее сердечко трепыхаться в груди, словно перепуганная птичка в клетке, стоило ему назвать ее коротким именем. — Ты чего?

— Отпусти меня… Отпусти, пожалуйста, и, обещаю, я навсегда уйду и никогда больше не вернусь. Я просто… я не хотела… я не могла…

— Успокойся, — все так же ласково проговорил король, осторожно поглаживая ее по спине, так нежно, что мигом кончились силы вырываться.

Она едва заметила, как Кандор потянул ее к кровати и устроил у себя на коленях. Ей не верилось, что он, в который раз поймав ее на тайной службе враждебной Сарате, снова не разозлился, не вызвал стражу, даже не принялся осыпать ее упреками. Он заключил ее в бережные объятия, как свою любимую, и, как и тридцать лет назад, не отпускал.

— Что это за маскарад? — мягко спросил Кандор, пропуская через пальцы ее золотую прядку и едва ощутимо покачивая ее на руках.

— Я… я думала, что ты не захочешь видеть меня… после того раза…

— Ты про ту ночь, когда я любил тебя под топот нескольких сотен солдат, ворвавшихся в посольство с целью убить меня, а потом удирал в одних портках? — в голосе короля послышались нотки веселья.

— Именно, и оставил меня голую, привязанную к кровати! — гневно сверкнула не него глазами Нелли.

— И в спешке не дал тебе сразу же выпить настойку, и спустя лет семнадцать передо мной предстал Лихой, мой тридцать третий сын. Скажи, почему ты скрыла от меня его?

— Не было возможности сообщить, — вздохнула она, непроизвольно теснее прижимаясь к его сильной груди. — Сразу же после твоего побега дядюшка, боясь, что его супруга-королева из ревности опоит его зельем, отнимающим мужское здоровье, мол, чтоб ни ей, ни мне, упрятал меня в дремучий монастырь на краю страны. Порой мне казалось, что туда настоятельницами набирают самых настоящих тюремщиц. Слава Единому, хоть среди послушниц нашлись добрые души. Они помогли мне скрыть беременность и перебраться с новорожденным сыном в другой монастырь. Там уже было лучше, даже почтового голубя можно было без труда найти, но там я узнала, что Его Высочество наследный принц Веридорский шокировал весь мир, женившись на чёрной ведьме. И я решила… решила, что тебе не нужна ни я, ни наш ребёнок…

— Глупая, — выдохнул ей в губы Кандор перед тем, как поцеловать, сперва нежно, а потом все жарче и жарче, намекая, что разгорающийся в маге Жизни огонь гаснет только с рассветом…

… Зарождающийся день просто обязан был быть адски трудным, и дело тут вовсе не в предчувствии или объективных причинах. Просто в мире господствует равновесие, и для гармонии чудесное счастливое утро непременно перетекает в безумный суматошный вечер. Но разве думаешь о грядущем бедствии до того, как небо рухнет на голову?

Вот и Его Величество не думал, он просто наслаждался нежданным-негаданным счастьем, нежась в постели после бурной ночи и получая от своей фаворитки теперь уже эстетическое наслаждение.

— А почему ты сотворила именно такую иллюзию? — спросил Кандор, рассеянно наблюдая, как его пальцы ныряют в золоте ее волос.

— Я старалась убрать все свои черты, чтобы у тебя и мысли не закралось, что я — это я. Ну и… я всегда хотела себе такую фигуру… чтобы как у куртизанок.

— Единый, проходят уж не года — десятилетия! А ты все так же смущаешься, — улыбнулся Кандор, и одновременно с этим в его глаза засветились теплом. А Нелли вспомнила, что сам король считал себя некрасивым из-за худобы и невысокого роста, но у неё ни за что язык бы не повернулся с этим согласиться. Для неё он был прекрасен уже потому, что у него смеялись глаза. Нелли больше не встречала таких.

— Значит, ты сбежала из святой обители, чтобы под личиной стать лучшей куртизанкой Веридора и привлечь мое внимание?

— Да, — тихо призналась она. — Я думала, ты сразу же после первой встречи пригласишь меня в свою спальню. Должен же кто-то удовлетворять потребности мага Жизни. Но ты… ты снова поступил не как ожидалось! Я уже усвоила главное правило куртизанок, что любить надо не мужчину, а саму любовь, но ты… Ты! — внезапно вскинулась Нелли, отстраняясь от его груди и даже сев он всколыхнувшегося негодования. — Ты уже второй раз показал мне другую сторону жизни. Что бывает по-другому. По-настоящему. Не брак или постель ради долга, ради денег. Что можно искренне любить друг друга. Не из-за чего-то или для чего-то, а просто потому что так говорит тебе сердце! Ты… ты заставил меня полюбить тебя, во второй раз!

— Значит, все-таки любила? — вопросительно наклонил голову на бок король, а в глубине его чёрных очей на мгновение сверкнуло торжество.

— О да! Я так ненавидела тебя, Кандор Х, что в итоге полюбила до безумия! — строптиво дернула головой Нелли. — Я бы вышла замуж по расчёту и прожила бы годы, не зная никаких чувств, довольная своей спокойной, приличиствующей леди жизнью, в счастливом неведении, что существует какая-то там любовь. Но нет же! Ты ворвался в мою жизнь со своим горячим безумным сердцем и соблазнил любовью! Я думала, что с куртизанкой ты поступишь так же, как и другие мужчины. Глубоко в душе я надеялась, что холод золотых монет перекроет жар ночей. Но ты умудрился полюбить проститутку и заставить желать искренней любви!

— Приму за комплимент, — весело подмигнул ей Его Величество. — Но все же объясни мне, что тут происходит с Саратой? Я так понял, что в роли принцессы Холии с самого начала была ты?

— Так и есть, — кивнула Нелли, все же потупив взор. — Насколько я знаю, она тайно вышла замуж за Дошманда Монруа. Все не оставляют надежду объединить Веридор и Сарату под одной династией.

— То есть ты с родиной порвала окончательно? — вопросительно приподнял бровь король.

— Да… жаль только, что поздно, — вдруг погрустнела Нелли и, отводя взгляд, выбралась из кровати.

Кандор не стал останавливать ее, просто ждал продолжения и украдкой любовался ей, остановившейся спиной к нему напротив окна. За столько лет, проведённых вместе, она стала очень дорога ему. Так же, как в своё время Вэлла и Лилиан.

— Верни свою настоящую внешность, — тихо попросил он, но она услышала.

Нелли медлила минуту: даже зная, что правда открылась ему, ей не хотелось окончательно подтвердить, что Алис — всего лишь маска, так она с ней срослась за двадцать пять лет. Но все же она решилась и легким движением руки стянула с запястья невидимый под иллюзией браслет. Стоило украшению соскользнуть вниз и остаться в ее ладошке, как Алис истаяла: на ее месте стояла невысокая, худенькая девушка лет двадцати пяти — тридцати, не более, хотя на самом деле Нелли была ровесницей Жестокого короля. «На славу вышло заклятье вечной молодости,» — в который раз похвалил себя Кандор. А женщина напротив продолжала меняться: кожа из золотистой светлела до матово-белой, волосы из белокурых окрасились в угольно-чёрный, а под волнующий мужской взгляд полупрозрачной ночнушкой явственно уменьшились бёдра и, Кандор не видел, то точно знал, что и грудь. В конце концов в витражном стекле окна отразились невероятные фиалковые глаза.

— Ты прекрасна, — искренне признался ей Кандор. — Алис, конечно, тоже хороша, но ты лучше любой иллюзии.

— Ее личина была мне ещё и для того, чтобы усилить привязку и почти физически срастись с ней, закрепив образ в артефакте, — Нелли слегка подкинула на ладони браслет. — Иначе Синдбад и Лихой были бы отражениями друг друга. А так Ад не Изменчивый, но он взял всю магию от тебя.

— А дети знают, что они родные братья? — спросил король, припоминая, что Лихой никогда не проявлял особой нежности к «изнеженному бастарду».

— Лихой, конечно, знает. Он же может видеть иллюзии. Какое-то время он ревновал меня сначала к тебе, потом — к брату, сбегал и долго не давал о себе знать, но в итоге все же вернулся ко мне и попробовал обрести семью. Он не испытывает родственных чувств к Аду, тот же понятия не имеет, что я все это время… лгала всем.

— Не бойся, — сказал Жестокий король, поднимаясь с постели и делая шаг к ней, чтобы обнять сзади. — Если хочешь, никто больше не узнает, кроме меня и Лихого.

— Уже знают, — едва слышно проговорила Нелли. — Уже знают, Кандор… ещё один человек. Послушай, я должна тебе кое-что рассказать, только обещай, что ты не будешь никого казнить.

— Даю слово. Но скажи, неужели все настолько серьезно, что могли понадобиться услуги палача?

— Не серьезно, Кандор, — покачала головой она. — Не серьезно, а непоправимо. Поэтому-то и казнить никого не надо, все равно Гвейна уже не спасти…

— Что ты такое говоришь?!

— Сейчас поймёшь…

Ее привезли ко мне тридцать лет назад. Новорожденную девочку, дочь моей кузины по отцовской линии. Не надо было пояснений, чтобы понять причину того, что малышку отправили в монастырь. В Сарате спастись от жестокой расправы девушки-бастарды могли только там. А она была не просто бастардом, она была отродьем чёрного раба из Порсула. Да, цвет ее кожи не оставлял сомнения в том, что ее мать решила на досуге порезвиться с прикупленным с Востока экзотическим мужчиной и не успела во время скинуть плод. А может и не захотела, ведь всякой хорошей жене, чтобы избавиться от притязаний на ее тело ненавистного супруга надо произвести на свет наследника рода. Вот, моя кузина и забеременела, а когда пришёл срок рожать, отправила повивальную бабку в трущобы купить за медяшку младенца, белого мальчика. Старуха выбрала самого красивого и здоровенького, для знатной аристократки то! Долг супруги был исполнен, и наследником одной из ветвей многочисленного дома Монруа был провозглашён новорожденный лорд Дошманд.

Наверняка повивальная бабка предлагала госпоже продать ее «получерную» девочку втридорога. За такие диковинки и цену набить умеючи можно. Но, слава Единому, хоть не делать этого хватило чести и совести моей кузине. Она узнала через мужа, в каком монастыре я сейчас томлюсь, и отправила ребёнка мне в корзине, без одеяла, со случайным возницей. Хорошо, он не выкинул младенца где-нибудь в заросли крапивы по дороге, когда она надрываться от плача начала. Добрый человек попался, глухой.

Право же, я не знала, что мне делать. У меня у самой на руках сын четырёх годков от роду был, а я ещё и бежать в Веридор надумала. Сомнения мои развеял Лихой: увидев малышку впервые, он выхватил ее из корзины, завернул ее в собственную курточку и, покачивая на руках вмиг успокоившуюся кроху, сказал, что любит ее.

Я назвала девочку Лолитой. Она с первых дней жизни как две капли воды походила на свою мать, только кожа была темной. Оказалось, Дар Иллюзии передался ей не полностью. Лолита может создавать небольшие иллюзии и даже ненадолго сделать их материальными, но ей не под силу надеть чью-то личину. Первый раз она применила магию в четыре годика, когда скрывала от меня рынку на рукаве рубашки.

Лихой души не чаял в малышке. Он звал ее Лотти. Я так переживала, видя, как мой сыночек обозлён не весь мир и волчонком смотрит на всех. С Лотти же он расцвёл. Лихой мог днями напролёт нянчиться с ней. Он дышал ей. Он бредил ей. Он жил ей!

Казалось бы, идиллия. Чего делать ещё? Только спустя пятнадцать лет, когда Лихой наконец познакомился с тобой и братьями, перестал ревновать меня к каждому встречному и поперечному и стал бывать в моем салоне, где на верхних этажах и жила малышка Лолита, я поняла, как судьба решила зло посмеяться над нами. Лихой стал относиться к девчушке уже не как к сестре, Лотти же всякий раз, когда я собиралась во дворец, прикрывалась пологом невидимости и бежала следом за мной. Думала, что я не замечаю, ну а я решила не показывать, что знаю о ее вылазках.

Поначалу я была уверена, что Лолите просто нравится разглядывать дворцовую роскошь и воображать себя принцессой. Но потом я стала замечать одну странность: она всегда наворачивала круги неподалеку от Чёрной Тридцатки. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: девочка влюбилась. Однако и это было не все. Я долго вычисляла того, кто пленил сердце Лолиты, и правда меня ужаснула… Избранником Лотти был именно тот, о ком я думала: «лишь бы не он!»

Гвейн. Благородное Сердце. Лидер Черной Тридцатки. Лорд, граф Ле Грант. Цвет рыцарства. Краса балов и турниров. Гордость Веридора. Эталон чести и отваги. Сильный неподражаемый красавец-Гвейн. Какое бы девичье сердечко устояло перед таким? И тем больнее мне было понимать, что они с Лихим могут сцепиться из-за Лотти. Больно, потому что среди всей Черной Тридцатки Лихой нашёл всего одного настоящего друга — Гвейна. Он принял моего сына со всеми его недостатками и, скажем так, своеобразными чертами, помог ему наладить отношения с другими братьями, разнимал их с Эзраэлем. Потеряй Лихой Гвейна — пошатнулась бы его вера в семью. А ведь ему как никому другому нужны любящие родные люди, хотя он сам ни за что на свете в этом не признается!

Я надеялась, что чувства сына — проходящее. В конце концов, ему почти перевалило за двадцать, естественно, у него были женщины. Но нет, не нашлось той, что вытеснила бы из его мыслей и из сердца Лолиту. На мои слова, что не так то она дорога ему, раз он преспокойно спит с другими, сын невозмутимо отвечал, что эти все женщины ему для опыта, чтобы во время первого раза с Лотти не причинить ей боли и в дальнейшем дарить только приятные ощущения. Он превратился в настоящего Цербера: всюду ходил с ней, баловал подарочками, ни на шаг не подпускал никого. Берёг для себя. Сколько ж я его просила подумать, подождать, но он упёрся — «Лотти станет моей в день совершеннолетия». В конце концов я стала тайком подговаривать Лолиту намекнуть Лихому, что она пока не желает становиться взрослой. Сын, к сожалению, быстро смекнул, откуда ветер дует, и увёз Лотти, только он ведает куда. «Попутешествовать, мир посмотреть,» — в письме писал.

Я точно не знаю, как у них все сложилось и каким таким феноменальным образом Лихому удалось протащить Лолиту в мужское общежитие Академии. Встретилась я с сыном и своей новоиспеченной невесткой через пять лет. Лихой изменился: если раньше при взгляде на Лотти у него горел глаз и сам он преображался, то теперь смотрел зверем всегда, а на «жену», уж не знаю, венчанную с ним или нет, глядел потухшими очами. В их глубине истлела боль и любовь, осталась только забота, сдобренная мимолетными приливами печали.

А Лолита… А Лолита сразу же по прибытии в столицу сбежала под пологом в королевский дворец…

И там ещё ждал удар. Каюсь, я никогда не пыталась сойтись ближе с Чёрной Тридцаткой и дело мне было исключительно до наших с тобой детей, что только до твоих… В общем, я не считала их и не знала, что Гвейн приволок из какого-то приюта девчонку. И вот Лолита принеслась к своей любви и увидала его с другой. Такого счастливого и светящегося изнутри, что злоба и горечь затопила душу нашей маленькой любимицы-Лотти. В тот вечер она рыдала на плече у Лихого и без конца вопрошала, чем она худе той безродной дворняжки? Почему Гвейн, перед которым, она, оказывается, не раз скидывала полог наедине и, представ в истинном обличье, назвалась Лейлой, внебрачной дочкой какой-то горничной, ни разу не вспоминал о ней и даже не узнал, вновь встретив? Она же все эти годы думала лишь о нем и, стыдно подумать, предаваясь любви с Лихим под пологами на узкой казарменной койке в Академии, неотрывно смотрела на спящего по соседству Гвейна, воображая его на месте любовника. Я не видела, я чувствовала, как кровоточит сердце моего сына. Боги, он страдал, но не от своей несчастной любви, нет! Он ощущал практически физическую боль от того, что его любимая лила слезы.

Я знаю, что страшнее преступления, чем совершили мы, вообразить вряд ли можно. Но если кого-то и судить, то это меня. Я знала обо всем и утаила, позволила свершиться непоправимому. Я воспитала Лотти такой, ни на что не оглядывающейся на пути к воплощению своих желаний. Лихой знал об этом ее качестве не хуже меня и просто сам совершил то, чем рано или поздно замарала бы себя его любимая.

Если помнишь, была у избранницы Гвейна одна примечательная черта — она была нема. Однако никакой психологической травмы у неё не было, менталисты не ощущали у неё постоянного стресса. А ещё она была Изменчивой и ходила под личиной, я поняла это, когда уловила неувязки во внешности, которую видела я, не способная распознать иллюзию, но видящая сквозь неё, и все окружающие. Да-да, Кандор, ты и без меня понимаешь, что это значит. По старинной восточной традиции рабам-Изменчивым, посланным в другие страны в качестве шпионов, отрезали языки и заговаривали пальцы, чтобы те ломались, если бы пойманный агент захотел в письменном виде дать показания против Порсула, движимый естественным деланием спасти свою шкуру. Эта девочка, пускай и была истинной любовью Гвейна, на деле была шпионкой заморского соседа и, я подозреваю, втерлась в доверие твоему первенцу, к тому же лидеру Чёрной Тридцатки не случайно.

Была… Страшное слово, роковое, отнимающее надежду и отдающееся в ушах погребальным звоном. Мой сын убил ту девочку, имени которой мы так и не узнали. Понятия не имею, кто и почему стал звать ее Лолой, но это имя замечательно подошло Лолите. Да, наша Лотти просто заняла ее место. Не скажу, что Гвейн не заметил перемену, но объяснения так и не нашел. А нет улик — нет и преступления. Так я думала и молилась, чтобы труп той несчастной никогда не всплыл, выставив на всеобщее обозрение обагрённые кровью руки моего сына. Только вот об одном мы забыли. О древней сказке, на поверну оказавшейся более, чем реальной, — легенду о том, что каждый первенец Веридорских рождается чернокнижником. Сами того не ведая, Лолита и Лихой подписали Гвейну смертный приговор.

Его не спасти, Кандор, и дело даже не в привороте, который была бы в силах разорвать та Изменчивая. Чернокнижники не могут долгие годы жить вдали от своих единственных, Лолита же встала на чужое место пять лет назад. Гвейн по-любому зачах бы, а так приворот просто ускорит неотвратимое, за несколько месяцев сведя его с ума.

Гвейн скоро угаснет, ему осталось не более полугода, и его уход будет мучительным, так что, наверное, милосерднее было бы оплести его «Объятиями вечности» и не снимать заклятие. Дать ему уснуть навсегда, оставив душу в теле, а не выбросить в царство мертвых блуждать неприкаянной. Мне очень жаль…

— Я правильно понимаю: какая-то девка влюбилась в Гвейна, одновременно спала с Лихим, а потом ей наскучила кочевая жизнь атамана разбойников и босяцкая романтика, и она решила осесть в королевском дворце в качестве жены моего старшего и убрала избранную им девушку, подговорив своего «братца» на убийство? — недобро прозвучали тяжелые слова Жестокого короля. — И теперь ты предлагаешь мне закрыть на это все глаза?!

— Ту Изменчивую все равно не вернуть. Я и рассказала все тебе только потому, что не хочу врать ещё больше.

— Уверяю, Нелли, я и сам бы рано или поздно догадался. А я то думал, что тот старик нем бред! — досадливо поморщился Кандор.

— Какой старик? — не поняла фаворитка.

— Давеча я нашёл в тайном ходе недалеко от покоев Синдбада дряхлого полумертвого человека, причём его чуть не убил кто-то из кандидатов в Истинные Наследники. К счастью, моя магия Жизни смогла вытащить его из царства мертвых, где он был уже не одной ногой, а практически целиком. Я расспросил его ещё раз после похорон Эзраэля. Господин Эльзи утверждает, что является артефактором Светлейшей и в тот день госпожа приказала ему и ещё троим слугам устранить золотого бастарда. Те то без сомнений ринулись выполнять указание, а господин Эльзи, почуяв что-то неладное в повелении Светлейшей, ради эксперимента взглянул на неё через окуляры. Незаменимый учёный, однако, раз уж его изобретение смогло определить иллюзию. К несчастью, скрывавшаяся под личиной Светлейшей преступница заметила манёвр артефактора, и она зарезала господина Эльзи кинжалом отбросила в тайном ходе, о котором, как я думал, знали только я и Лихой. Старик неустанно бормотал, что его пыталась убить служанка, она же Наследница из Монруа. Даже когда я вылечил его, он продолжал нести эту, как мне тогда казалось, беспросветную чушь. Но раз по рождению Лоле положено место Дошманда Монруа, тогда все становится на свои места. Мда, неважную кандидатку избрали Боги, но ничего, я исправлю это недоразумение, — тихо и как-то жутко проговорил Кандор, попутно одеваясь.

— Что ты задумал? Ты же дал мне слово, что казней не будет! — всполошилась Нелли.

— Я сдержу обещание, ничьи головы не полетят. Но виновные будут наказаны. Во-первых, надеюсь, что Богам хватит мудрости не допустить эту дрянь до последнего испытания. А во-вторых, Лихого и Лолиту немедленно схватят и препроводят за решетку, обоих ждёт выжигание магии и изгнание.

— Придержите коней, Ваше Величество, — вдруг раздался знакомый звонкий голос от двери спальни.

Так и есть, в пролёте стояла, опираясь плечом на косяк и подхватив одной рукой постельное белье, Лола собственной персоной, только это уже была не обычная миловидная девочка-служанка. На красивом лице кривилась саркастическая улыбка, а глаза так и горели ненавистью.

— Вы ничего не сделаете ни мне, ни Лихому, — продолжала служанка, вступая в комнату и закрывая за собой дверь.

— Почему же, многонеуважаемая Лолита Монруа? — королю еле удавалось сдержать гнев за маской холодного отчуждения.

— Потому что в этом случае я прикажу джину заживо сжечь мозг Гвейна ментальным воздействием, — прозвучало в королевский спальне.

Звенящая, чуть ли не осязаемая тишина повисла в воздухе. Казалось, напряжение, сковавшее Кандора Х, можно потрогать рукой и ощутить ледяное дыхание его ярости. Нелли же ошеломлённо смотрела на свою «дочку» и еле слышно прошептала, с трудом шевеля вмиг онемевшими от шока устами:

— Что ты такое говоришь, Лотти? Как…? Тейша…

— Мой джин, — подтвердила Лола, даже не повернув головы к той, что ее приняла, как своего ребёнка, и воспитывала почти два десятка лет. — Лихой, сам не подозревая, какой подарочек преподнесёт, решил сделать любимой приятное и украл для меня перстень. Чудный перстень, фианит прямо под цвет моих истинных глаз. Так что хозяйка Тейши действительно я.

— То есть этот приворот — твоих рук дело? — все ещё не верила Нелли.

— Нет, — презрительно скривилась служанка. — За это скажите спасибо матушке Гвейна. Уж не знаю, что Великий султан нашёл в этой прорицательнице, но он всерьёз решил усадить Гвейна на трон Веридора. И все бы ничего, от мужа-короля я не отказалась бы, но, во-первых, этот приворот на крови не может снять даже навороживший его джин, а во-вторых, шах Амир решил не утруждаться и ещё до кражи перстня приказал Гвейну через Тейшу устранить всех потенциальных претендентов на престол. Уж не знаю, как Гвейн предсказал отбор Истинного Наследника и шанс, который Боги подарят Лихому. Я не приказывала ему убивать брата, но после того покушения решила на всякий случай приказать Тейше оплести его ментальными сетями и по возможности отменить старый приказ. В конце концов, все само устроилось как нельзя лучше. Одержимый принц мертв, так что препятствий на пути к короне у Гвейна больше нет.

— Есть ещё ты, Синдбад и Его Светлость кронгерцог Джанговир, — холодно оборвал ее Жестокий король.

— Я Гвейну не соперница, а соратница, Его Светлость не явится на последнее испытание, а Синдбад…

— Ты приказывала слугам Светлейшей убить Ада?! — не крик, визг Нелли оглушил Кандора, но никак не Лолиту.

— Признаю, я была неправа. Синдбад куда полезнее не в качестве трупа, а в качестве, скажем, первого министра. Раньше у меня вызывала сомнения его преданность, но сейчас я знаю, чем его подкупить. Вернее кем. За возможность уложить в свою постель принцессу Кандиду, Ад не то что продаст мне свою верность, он свяжет себя магической клятвой навечно. Кстати, надеюсь, вы помните, Ваше Величество, что по правилам отбора Истинного Наследника всем, кроме Богов и их бесплотных слуг, запрещается разглашать имена претендентов и основания их участия, соответственно. Как жалко, что моя лучшая подруга Конда и ваш бриллиантовый брат так долго будут оставаться в счастливом неведении, впрочем, как и все остальные. Так что позвольте, Ваше Величество, будущей королеве, а ныне служанке, дабы не выходить из роли, последние дни поработать перед тем, как ощутить на голове тяжесть короны. И помните, что любой ваш выпад — и количество ваших детей начнёт сокращаться. Жаль, я не могу оставить Гвейна на потом, начав с его братьев и сестры. Все же Инквизитор — это всегда не вовремя.

Жестокий король силой воли подавил желание задушить мерзавку собственными руками и медленно, с достоинством вышел из комнаты, кивком головы предложив Нелли следовать за ним. Лолита выбрала беспроигрышный вариант шантажа — свою свободу на жизнь его сына. Возможно, девчонка блефовала, но Кандор никогда не рискнул бы жизнью своего ребёнка. Своей — хоть тысячу раз, но подставить под удар Гвейна… никогда.

— И я воспитала… такое… — раздался сзади сдавленный всхлип Нелли.

Что он мог ей сказать? Что она ни в чем не виновата? Что поступкам Лолиты есть оправдание? Нет, но и оставить ее один на один с этой болью был не в силах. Поэтому Кандор просто обнял ее, как любимую сестру, которую ни в чем не обвиняет и никому другому не позволит.

Нелли прильнула к его груди и тихо плакала. Единый, какой же она была дурой! Что тогда, на пороге двадцатилетия, когда на все его признания в любви и подвиги, иначе и не назовёшь, во имя неё, она высокомерно фыркала и называла его слабаком. Что тогда, когда она решила одним глотком убить его чувства и этим доказать их жалкость, выпив настойку и оборвав уже затеплившуюся у неё под сердцем жизнь. Что тогда, когда отдавалась его лучшему другу и вложила нож, направленный на Кандора, в его руку. Поздно. Слишком поздно было что-то менять теперь, но он по-прежнему был таким же тёплым и светлым.

— Я люблю тебя, Кандор, величайший из королей Веридора, — прошептала ему в плечо она.

Жестокий король ничего не ответил, только прижал ее крепче. Взгляд его, скользнув над черной макушкой, наткнулся на приказ о престолонаследии, до сих пор одиноко белеющий на подоконнике. Надо бы заново спрятать, а то ещё углядит эта новоиспечённая Монруа. Единый, а он и не подозревал, что его решение окажется настолько верным! Право, изменить порядок престолонаследия — вариант, который не привиделся бы самым либерально настроенным придворным даже во сне, а ярым консерваторам — в жутчайших кошмарах. А уж перенять что-то из враждебной Сараты — немыслимо! А как по его мнению, так если соседнее государство придумало что-то стоящее, не грех это перенять. Отныне и впредь власть в Веридоре, как и в Сарате, будет передаваться как по женской, так и по мужской линии, а на мужской трон сядет Истинный Наследник, которого благословят сами Боги. Если же среди претендентов нет достойного, у власти все равно останется его Конда. Ее Величество великая королева Веридора Кандида Кровавая. О том, как будут делить власть великий король и муж Конды, думать пока рано. Очень может быть, что это окажется один человек, особенно если дочка узнает правду своего рождения и решится обнародовать. В любом случае, решать будет в праве только она, никто не сможет силой или властью склонить ее к браку. Право выбора — вот что подарил Жестокий король своей названной дочери, тем самым лишив своих родных сыновей главного, самого желанного приза.

* * *

У этого знаменательного разговора был ещё один, четвёртый свидетель, притаившийся за скрытой дверью в тайный коридор. Точная копия Жестокого короля, только без шрама через все лицо и не прихрамывая, задумчиво проворачивала изящный перстень с фианитом — пристанище джина. Что бы мог Лихой сделать с этим! Стать властелином мира как минимум! О, если бы Лотти знала, что ее отвергнутый ухажёр, вняв принципу «я дал — я взял» или в его интерпретации «я своровал и подарил — я и обратно сворую», накинулась бы на него, видят Боги! Это же мощнейший рычаг давления и источник силы, а соответственно и власти.

Но Лихой не собирался ни на кого натравлять джина. Вместо этого он, поднеся перстень ко рту, прошептал:

— Я, твой хозяин, повелеваю тебе уснуть, и распечатать тебя сможет только воля единственной Гвейна, — и воззрился на перстень.

Боги, как же горячо он молился по себя, чтобы печать легла на перстень. Приказ не сработает, если условие невыполнимое. Та девочка, она должна была выжить! У него не хватило сил отнять ее жизнь собственными руками, поэтому он бросил ее в объятия волн. Боги, черти, люди — да кто угодно! — должны, обязаны были ей помочь! Спасти ее, чтобы потом она спасла Гвейна! Только бы жива, остальное не важно, найдёт где угодно, хоть в Хаосе! Только бы жива!

Камень засиял ярко, так, что глаза резало от фиолетового света… и потух! Да! Печать легла! Жива…

Все, теперь можно хватать уже свободного от ментальных пут Гвейна и пускаться в дорогу. Вокруг света за призрачной тенью единственной! Что же до отца и Лотти… он не откроет Жестокому королю правды, что у неё нет козыря в рукаве. Хотя бы потому, что изгнанная Лолита не заберет с собой дочку и даже изредка не будет ее навещать. Видят Боги, никакие политические игры и престол не стоят слез его малышки!

 

Глава 24

Эта ночь выдалась бессонной и для ещё одного представителя славного королевского рода Веридорских. Принцесса Кандида Кровавая, облачённая в соответствующее прозвищу алое платье, и не думала ложиться спать. Перед ней на столе раскинулась колода карт, так что со стороны вполне могло показаться, что девушка раскрадывает пасьянс. Но нет, из всех кресей, червей, пик и бубен царственного внимания удостоились только четыре короля. Принцесса поочередно поднимала каждого и, задумчиво рассматривая венценосного, думала о тех, чьё имя «закрепила» за карточной рубашкой.

Первым пред очами Ее Высочества предстал король крестей. Мужчина много старше ее, чьё сердце занято. Дядя Джанго. Насколько она поняла, он собирался каким-то образом подстроить «смерть» Светлейшей, а самому отплыть вместе с ней навстречу счастью. До тех пор никто не должен узнать, что Эзраэль на самом деле не покоится в саркофаге под защитой прочных стен фамильного склепа. Дядя не желает трона, это хорошо, но помогать ей он не станет. В конце концов, ее задумка может не сработать, и тогда у него не останется другого выхода, кроме как водрузить на голову корону. Но будет ли дядя сражаться на последнем испытании? Для того, кому артефакт отбора вручили не Боги и кто прошёл испытание, есть только один шанс избежать финальной битвы — смерть. Подействует ли на дядюшку ее магия Обольщения? Как ни крути, одни вопросы.

Следующим в изящную ручку принцессы попал бубновый. Ад. Ну хоть с ним проще, он, судя по всему, не смог пройти испытание Богов, потому что поддался внушению артефакта и не смог совладать со своей темной стороной. Значит, он имеет право отказаться от участия, осталось только договориться с ним. Что может быть для Ада так же заманчиво, как и королевский престол? На ее брате с рождения стояло клеймо бастарда. Герцогский титул и полагающиеся ему земли, чем не награда? Более того, брат, несомненно, талантлив как государственный деятель, а наивысший дворянский титул даст ему право стать во главе Совета. Он станет ее правой рукой, самым влиятельным мужчиной в Веридоре. Гарантированное высокое положение за один-единственный отказ от возможности побороться с высшим огненным демоном, сильнейшим магом Смерти, неубиваемым атаманом всего Пограничья и лучшим воином Чёрной Тридцатки и соответственно всего королевства.

Далее взгляд Кандиды упал на червового короля, и сердце беспокойно трепыхнулось. Рай… Самый простой и в то же время самый сложный выбор. Казалось бы, она придумала самый логичный выход из положения, в конце концов самой ей не справиться с Жестоким королём, а значит, кто-то должен принести ей победу. А то, что придётся воспользоваться уязвимым местом Одержимого принца… Так а что в этом особенного? Если она откажется от задуманного, велика вероятность, что Эзраэль победит, а в таком случае можно прямо сейчас спуститься к нему, привести в чувство и объявить: «Я твоя!» Конда не обманывалась насчёт брата, стоит Богам признать его Истинным Наследником, даже королю будет трудно противостоять ему и, как следствие, она в ближайшем будущем окажется с ним в храме или в сразу в постели. Глубоко в душе очень хотелось верить, что Рай хотя бы для вида спросит ее согласие. Но даже слабую надежду душило осознание того, что демоническая натура сметёт все в стремлении получить желаемое. Разве не замыслил Одержимый принц дворцовый переворот, когда отец запретил ему даже думать о сестре. Демон, да и никто, не сможет неволить королеву, отчасти поэтому она и приняла окончательное решение побелить на этом отборе. Так тому и быть, принц Эзраэль будет столь любезен и беззащитен перед ментальной магией, что завоюет для неё корону.

Ну, и последний король. Тот, с кем она не знала, что делать. Чёрный, пиковый, самый непредсказуемый и неподкупный… Лихой.

— На жениха гадаешь? — раздался у самого ее уха знакомый, чуть хрипловатый голос легендарного разбойника, про которого шептался весь Веридор, что он обуздал саму смерть. Сколько раз Лихой обманул свою судьбу? Поговаривали, что таинственная предсказательница и сестра Великого султана Порсула Мариана-эфенди предсказала, что виною смерти непобедимого атамана станет любовь, и жизнь ему оборвёт рука кого-то из Веридорских.

— Нет, — покачала головой принцесса, вставая из-за стола и привычно ластясь к его руке. Никто не знал, что три года назад, в день ее семнадцатилетия, Лихой забрался к ней в полночь и подарил свой подарок — ее первый «взрослый» поцелуй. Когда же она попыталась вырваться из его крепких объятий и возмутилась, что он целуется со своей сестрой, как с любовницей, он на ушко поведал ей «страшную тайну». Несколько лет назад, узнав от матери, кто его отец, мальчишка-Изменчивый забрался во дворец и отыскал в покоях Жестокого короля его дневник, где и прочитал о том, что она, Конда, на самом деле дочка маршала Веридора без имени, но с прозвищем Скоморох. Лихой отвёл ее на его могилу, показал живой портрет в «Сильных мира сего», на который она была невероятно похожа. Сколько смешанных чувств от горечи до счастья выплеснулась тогда вместе со слезами. А он все это время был рядом и нашептывал, что если бы у Кандора Х была родная дочь, он не любил бы не сильнее чем Кандиду, потому что это невозможно. Никто, кроме Лолы, не знал, что Лихой, стоит ему появиться в Веридоре, ходит к ней. Каждый раз он целовал ее и прижимал к себе так естественно, словно она уже была его женой. Однажды она спросила у Лихого, любит ли он ее, на что атаман криво улыбнулся и, словно извиняясь, признался, что да, любит, только не так, как в романах, а «по-западному». Только спустя несколько месяцев Конда поняла, что это значит. Западники не признавали чувств и браков, мужчины не чурались брать силой женщин, те же отдавались нескольким за день, и никто даже не помышлял о нравственности. Все правильно, Запад — вотчина Лихого, он живет, как принято там. И его прямое признание в «западной любви» прямо намекало на то, чего он хочет от неё.

— О чем же ещё юная принцесса может думать на предрассветной заре? — широкие грубоватые руки привычно скользнули ей на талию, огладили спину. — О, Ваше Высочество, что я вижу? Вы не надели корсет… Предвидели мое появление и решили избавить меня от пытки распутывания шнуровки?

Он любил словами вызывать румянец у неё на щеках, но никогда дальше поцелуев не заходил. Вот и сейчас, как и в прошлые его визиты, Конда с замиранием сердца ждала от него более смелой ласки, всякий раз после его ухода гадая, что же его останавливает. Он мог ночи напролёт, устроившись в кровати рядом с ней, играться с ее распущенными локонами, ощупывать взглядом тонкую шею и нежные груди, прикрытые ночной рубашкой и, словно невзначай приподняв подол, едва ощутимо поглаживать лодыжки и колени. И Кандида поверила бы, что ему не хочется большего, если бы не легкие судороги, то и дело пробегающие по его телу, и порой учащающееся дыхание.

Лихой притянул ее к своей груди, и Конда почувствовала, как неистово бьется его сердце, словно пытается пробить клетку рёбер и вырваться от своего хозяина к… тоже хозяйке?

Повинуясь стихийному порыву, девушка прижала ладонь к тому месту, куда приходились эти яростные толчки.

— Оно безумное, — проговорил Лихой, и Конда, хоть и не видела его лица, была уверена, что он усмехается. — Только люди с долей безумия способны на безумные чувства, такие как любовь. А безумства мне не занимать…

— А любви? — неожиданно для самой себя выпалила Конда.

— Как оказалось, и ее. Я пришёл к тебе, чтобы признаться. Помнишь, однажды я сказал тебе, что мне чужда любовь, которую так любят воспевать в романах и серенадах. Что ж, должен признать, я не принц, хотя мой отец — король. Я не благородный рыцарь, меня даже не назвать просто хорошим человеком. Признаться, я и сам до недавнего времени не знал, что способен так любить… Но во время последнего шторма, когда мне пришлось двадцать часов плыть к Веридорскому берегу, я заставлял себя бороться и не пойти ко дну, только благодаря мыслям о тебе. Я пережил шторм и выжил, потому что плыл к тебе. Лет пять назад я думал, что в моем сердце больше не проснётся любовь, но потом… Я не знаю, что случилось потом. Но если сейчас часы отсчитывают последние, что я встречу в Веридоре, то я хочу провести его с тобой.

— Ты куда-то уезжаешь?

— Да, снова в Порсул. Снова во власть негостеприимных волн, жадных до людских и корабельных тел. Я еду с Гвейном на поиски его единственной. Ты же распутала его ментальные сети?

— Да, у меня получилось… Лихой, а почему туда? И разве единственная Гвейна — не Лола?

— Я не могу рассказать тебе всю правду, — неожиданно тяжело вздохнул атаман и вдруг прижался лбом к ее лбу, в упор глядя своими чернеющими глаза прямо в ее болотно-карие. — Об одном прошу — верь мне. Клянусь, я помогу нашему брату и исправлю все, что натворил.

— Я верю в тебя, — искренне отвечала Конда и впервые сама потянулась за поцелуем.

Они никогда не целовались так долго. Лихой любил срывать поцелуи быстрые, горячие и неожиданные, старательно игнорируя романтичные и чувственные. Сейчас же он как будто решил за раз наверстать все упущенное. Отстранился он от неё только когда восходный луч прорезал тот миллиметр воздуха, что разделял их.

— Мне пора. Возьми его, — атаман выхватил из голенища сапога кинжал и протянул возлюбленной. — Эзраэль втянул им Дыхание Смерти семь лет назад. Пусть он будет у тебя. Знай, он поразит любого, кто бы ни покушался на тебя, и не спасёт ни одна защита в мире… Я должен тебе признаться… Алис не могла совершить то покушение, потому что Дыхание Смерти по силам только Проклятийникам и сильнейшим магам Смерти. Она не обладала нужным Даром, просто так совпало с той книгой. А потом она призналась в «совершенном» преступлении, чтобы прикрыть… меня.

— Тебя?! — неверяще воскликнула принцесса.

— Да, меня. Я узнал, что Одержимый приходил к отцу, чтобы заявить на тебя свои права. Тогда я, конечно, смотрел на тебя не как на женщину, но, стоило представить, как этот чертов демон пускает слюну от похоти на тебя, пятнадцатилетнюю девчушку, ярость взяла меня. Дикая ярость! Я хотел убить его, а потом оправдаться тем, что, так как я Изменчивый, у меня не может быть других Даров.

— Но у тебя есть?

— Королевские Дары так просто не вытеснить, так что Смерть во мне потеснила Иллюзии… Признаюсь, не далее как позавчера ночью я, взяв в подмогу Лолу, украл этот кинжал, чтобы послать его прямиком в грудь Одержимого… Но потом я увидел, как ты переживаешь о нем… Знаю, это странно для такого мерзавца, как атаман разбойников, но я сделаю все для того, чтобы ты была счастлива, даже если ты решишь разделить это счастье с другим. Я люблю тебя…

Сей трогательный момент был разрушен грохотом двери о стену, со всей дури распахнутой с ноги.

— Отставить любовь! Отдать все концы! Полный вперёд! — провозгласил на всю гостиную зычный голос грозы морей, Ветра Смерти.

— Что случилось, дядя? — первым опомнился Лихой.

— Колись, племяши, взболтнули таки кому-то про мой червовый интерес? Да не суть! Заваливаюсь я к себе в покои, отдохнуть хоть пару часиков после такой-то ночки, а там, представьте себе, подарочек меня дожидается! И не меня одного, я так полагаю. Ещё Кандора предстоит записочку найти, что Порсул умыкнул его женщину и взамен хочет Мариану. Я так понимаю, Великий султан поспорил со своим главным визирам, кто скорее, я или брат, доставим на Востоу самую своенравную и неуловимую из женщин мира.

— А почему у отца-то кого-то умыкнуть должны? — спросила Конда, в то время как Лихого занимала только неприглядная истина: Порсул навела на Светлейшую и на его маму Лотти. А цель у неё — устранить кронгерцога как потенциального конкурента на отборе Истинного Наследника. Что ж, наживка подобрана замечательная, а ещё стало понятно, кто сдал маму Сарате и кому она обязана тем, что последние месяцы пришлось время от времени прикрываться личиной принцессы Холии и участвовать в спектакле под названием «посольство». Но сейчас маму то зачем… уж не на то ли, что он клюнет, рассчитывает сестренка? И какой подлянки ждать?

— Да потому что я решил проверить, правда ли мою Содэ украли, и, когда летел обратно, заметил порсульских янычаров, которые уволакивали в портал Алис. Скажу честно, узнал только по платью, так как фаворитка Его Величесва, похоже, решила поменять имидж, перекрасившись в брюнетку. Так что план меняется: сейчас по-быстрому разбираемся с Эзраэлем и вперёд, к дальним берегам! Лихой, ты сейчас гони в порт и свистай моей команде, чтоб готовы были отплыть немедленно, как только я прибуду. Конда, ты давай вниз, в языческое «святилище» поднимать брата, уверен, он тебя и в полупришибленном состоянии узнает и выслушает. Объяснишь все и тащи к «речевому» балкону. А я народ созывать. Что стоим, дети мои? Ходу, на всех парусах!

* * *

Расставшись с Нелли и наконец выпроводив из своей спальни Лолиту, Кандор Х хотел было чуток вздремнуть после бессонной ночи, однако, стоило ему уплыть в страну грёз, как его уха коснулся многократно усиленый магически голос Джанго. И король даже не пошевелился бы, если бы не знал, что артефакт такой силы установлен только на «речевом» балконе дворца, откуда он обращался к народу так, что слова правителя слышал весь Веридор. А сейчас по этому бесценному средству массового информирования Его Светлость блистательный кронгерцог Джанговир нёс какую-то ахинею, да такую, что Кандор вскочил с постели, как удаленный, и припустил к балкону то от чтобы заткнуть старшего брата, то от чтобы после окончания его «торжественного» бреда объявить толпившемуся перед королевским дворцом столичному люду, да и всем внимающим, что лорд Джанговир, к прискорбию, тронулся рассудком.

— Ее Высочество принцесса Кандида Веридорская, которую народ поторопился окрестить Кровавой, как и подобает нежной любящей сестре, не верила, что ее брат по крови Эзраэль Гневный, также известный как Одержимый принц, в здравом уме и твёрдой памяти возжелал ее и ворвался в ее покои, как захмелевший от рома и ощущения земли под ногами моряк в портовый бордель. Ей удалось доподлинно выяснить, что на Его Высочество навели дурман и это дело рук Порсула! Великий султан вознамерился пустить пыль в глаза всем веридорцам. По его милости со дня рождения Его Высочества по стране ходят слухи, что он есть отродье Хаоса. Но скажите, люди, как мог Его Величество, тридцать один раз до этого доказавший свою мужскую состоятельность, породить на свет демона? Даже мать Его Высочества, хоть и баловалась ведьмовством и происхождение имела не самое безукоризненное, рогами и хвостом не щеголяла. Слышал ли кто-либо из вас, как цокают копыта Одержимого принца про брусчатке мостовой? Видел ли кто-то из вас, как кисточка его хвоста сметает пылинки с его камзола? Или, может, кому-то из вас доводилось быть свидетелем гнева Его Высочества? Очевидцы сего события единогласно утверждают, что принц Эзраэль не выпускает когти и не рвёт глотки неугодным отросшими клыками, а предпочитает традиционный метод: мой меч — ваша башка с плеч! Так не значит ли это, что одержимость принца — более, чем выдумка Порсула?

В этот момент Кандору Х не повезло ворваться на балкон и оказаться под прицельным огнём тысяч глаз, а Джанго между тем и не думал затыкаться.

— Его Величество не даст соврать, Его Высочество с детства тяготится этими предрассудками, и наконец наш мудрый король призвал дочь на помощь себе, чтобы развенчать этот культ одержимости принца, — и все это под прожигающим взглядом все того же Его Величества. — И принцесса узнала, что Великий Султан отправил в Веридор шпионку, обманом втершуюся в доверие лорду Гвейну, графу Ле Грант и лидеру Чёрной Тридцатки. Его жена, Тейша, оказалась не кем иным, как суккубом, демоницей страсти и похоти. Она опоила Гневного принца, поэтому он, не сознавая, что делает, покусился на честь сестры. Ее Высочество Кандида Кровавая целую ночь простояла на коленях на голом каменном полу фамильного склепа, скорбя по безвременно ушедшему брату и моля Высшие Силы, дабы они отнеслись к нему справедливо. И чудо свершилось! Несправедливо отнятая жизнь была возвращена в тело принца. Так скажите, не является ли такая милость прямым доказательством того, что Небеса благоволят Эзраэлю Гневному? А могут ли Они ниспослать свою милость проклятому сыну Хаоса?

— Не може быть! Живёхонек демонюка! — завопил кто-то из толпы, да так, что даже монаршие особы на балконе расслышали.

— Джанго! — воспользовавшись вынужденной словесной передышкой брата и сдернув его ладонь с артефакта усиления голоса, встроенного в перила, зашипел на него Кандор. — Ты чё за чушь порешь?! Какие, в Хаос, Небеса?!

— Которые послали мне столь мудрое решение проблемы. Очнись, Кандор! У тебя в сыновьях Одержимый ходит, а ты гадаешь, как священного похода избежать! Если уж про твоего сыночка говорят, что он — сын Дьявола, то ты, прости, кто? — и, не давая опомниться королю, снова активировал артефакт касанием руки и продолжил вещать. — Поверьте же глазам своим! Вчера вы все провожали Эзраэля Гневного в последний путь, сейчас же узрите его, воскрешенного молитвами его светлой сестры!

Театральный взмах рукой — и из арки позади короля и кронгерцога выступают Эзраэль и Конда, взявшись за руки и с лёгкой улыбкой смотрящие друг на друга, словно воркующие голуби. Казалось, она не видели ни обращенных на них, расширенных от удивления взглядов, ни продолжающего разглагольствовать дядю и его околесицу, ни застывшего отца, еле-еле сдерживающего выражение «вы только ничего не подумайте, я не с ним, вообще в первый раз этого сумасшедшего вижу». Они видели только друг друга, и сквозь глас бесновавшегося города:

— Да здравствует Эзраэль Гневный! Слава Кандиде Кровавой! — девушка слышала только немое признание Рая:

— Я люблю тебя… — и чувствовала, как губы саднят, стоит вспомнить эти же слова, произнесённые другим голосом.

 

Глава 1

Палуба мерно покачивалась на спокойных волнах, ластящихся к бортам и изредка, словно шутя, плескавших на палубу солеными брызгами, в рассветных лучах сияющих ослепительнее бриллиантов. Однако присевший на ступеньках, понимающихся к шканцам, Джанго не замечал ни красоты пейзажа, раскинувшегося на позолоченном утренней зарей горизонте, ни периодического душа из морских капель в несколько карат. Ветер Смерти устремил невидящий взгляд в даль и вспоминал те далекие веселые деньки, когда он, шальной красавец-молодчик, добыл себе славу сорвиголовы, самого отчаянного храбреца и бывалого морского волка.

Много воды утекло с тех пор. Впервые встав за штурвал, Джанго не имел ни имени, ни величия, ни гроша в кармане, ни семьи, ни друзей, ни любви в сердце, ни блеклого лучика в душе. Ни хоть какого-то будущего. Годы чернокнижника, отказавшегося от чувств и встреч со своей единственной, были сочтены. Он до сих пор помнил, как, вырвавшись из мрачных застенков инквизиции и увильнув от костра прямо под носом у Отче, привел Содэ в храм Единого, чтобы их судьбы соединили узаи, разорвать которые по силам только смерти. До сих пор ее отказ огненной плетью хлестал его даже из воспоминаний. Любимая твердила ему, что не может предать отца и что сможет устроить все так, что он благословит их брак, надо только немного потерпеть, подождать благоприятных обстоятельств и с ювелирной осторожностью раскинуть зыбучие сети интриги… А он — горячая голова! — выдернул свою ладонь из ее судорожно сжатых рук и бросил ей в лицо, что раз уж ради отца она готова отречься от него, пускай с отцом и остается! И нечего было его спасать, подумаешь, всплакнула бы пару раз над огарочком, который вместо его трупа остался бы, да и забылась под отцовским крылышком, а потом и с подобранным им женишком утешилась. От короткой затрещины, которую он схлопотал после той длинной злобной тирады, казалось, до сих пор полыхала щека. Так они и расстались, оба с разбитыми сердцами, а он еще и с ограниченным жизненным сроком. Семь лет — ровно столько оставалось ему до полного безумия. Поэтому то Джанго и бросался в самые рискованные авантюры, предпочитая безвременно сгинуть в очередной переделке, а не медленно, но верно чахнуть в безопасности. К несчастью, убить чернокнижника не так то просто, и бывший наследный принц Веридора уповал только на палача и наточенный топор, с шумом рассекая воздух опускающийся на плаху. Сам он, конечно, был далек от того, чтобы сдаваться в руки властей ради приведения смертного приговора в исполнение. Он искал смерти в грозных бурях и звенящих сталью абордажах. Так и сгинул бы он безвестно и бесславно, в очередной раз затеяв игру с судьбой и поставив на кон жизнь. Но госпожа удача, порой годами не наведывающаяся ко многим, не желала оставлять Джанго и выкинула его на палубу корабля, кишащего нечистью и порождениями Хаоса, где он и повстречался с ней…

Почему воспоминания нахлынули именно сейчас? Может, потому что в такое же свежее чудесное утро они впервые поцеловались на глазах у всей команды, в том числе и у её отца, капитана-минотавра мессира Девиура? Четверть века прошла с их последней встречи, никак не меньше, а ему и сейчас нет-нет, да и покажется, что вот-вот к нему со спины неслышно подкрадется и, опустив тонкие длинные белоснежные кисти на его широкие плечи и коснувшись длинными волнистыми локонами цвета воронова крыла, со всей силы прижмется к нему та, кого здешние воды знали как Туманную Бестию. А для него она была Линн. Молоденькая ведьмочка с примесью демонической крови, пораженная в самое сердце его бесшабашностью и любовью балансировать над самой пропастью, и безнадежно влюбившаяся в него. Джанго знал, он мог бы любить её, сильно и до смерти, не мысля ни о какой другой женщине. Он был бы счастлив вычернкуть из жизни прошедшие двадцать пять лет с дворцовыми подхалимами, придворным лоском, фальшивыми друзьями и любимыми, чернокнижничеством, чувствами к Светлейшей и их разрывам, и всю жизнь скитаться по морским просторам, покоря дальние берега, исследуя нехоженые земли, гоняя торговые и военные суда, охотясь за наживой и предаваясь страсти под песню могучих свободолюбивых волн. И все это вместе с Линн. Он он не был обычным человеком и не мог переплести свою судьбу с какой-либо другой женщиной, кроме своей единственной. В его силах было подарить Линн лет пять «почти любви». Он чувствовал, как щемит его сердце рядом с ней, он был в состоянии спать с ней и хоть каждую ночь не раз и не два доводить её до исступления своими ласками, благо, опыта у старшего принца было не занимать. Однако сам бы ничего при этом не чувствовал. Как бы ни старалась Линн, какие бы привороты и чудодейственные настойки не пробовала, малейшая искра страсти тлела в нем, не успев даже вспыхнуть. Она могла бы забрать его пять-шесть лет себе и одна вкушать все удовольствие, но Линн решила иначе: «Страсть — упоительное вино, только когда его распивают на двоих». Она сделала то, что ранее считалось невозможным — сломала оковы Джанго и убила в нем чернокнижника.

Кронгерцог не удержался от усмешки. Боги, сколько же пафоса разводили в Веридоре по поводу его статуса чернокнижника! Не так давно лорд Див заметил, что на Его Светлость не было ни одного покушения за долгие годы скрытых междоусобиц и холодной войны за королевский трон. Отчасти причина крылась в том, что боялись невиданной мощи чернокнижника и того, что прознав имя заговорщика, подопечный Мрачного Бога обрушит на голову несчастного такую кару небесную, что тому Хаос райскими кущами покажется. Мда уж, было, над чем злорадно посмеяться. Еще одно доказательство того, что за пределами близкого круга, главное не быть всемогущим, а правдоподобно утверждать, что ты всемогущий. Не был Джанго чернокнижником, уж много лет не был. Поэтому у него, к несказанному удивлению младшего брата, и не было тотема. Не мог он призвать защитников Раю, Аду и Конде, как того просил Кандор, и отодвинул проведение ритуала на максимально далекий срок, уверенно заявив Его Величеству, что ранее третьей недели луны призвать тотемы нет ни малейшей возможности, а далее в ход пошли бы оправдания, что ту самую луну в самый ответственный момент заслонила туча, что звезды светили слишком ярко, что почва за день недостаточно промерзла, что ровно в середине произносимого заклинания прямо у него над левым ухом каркнул ворон, грянул гром, дождь полился как из ведра, земля под ногами дрогнула, Хаос над головой разверзся, что камень ему с неба прямо на макушку прилетел и так далее. Кронгерцог надеялся, что Гвейн рано или поздно оклемается и призовет тотемы братьям и сестре, как он это сделал десять лет назад сам себе. Тогда Кандор опять же просил Джанго провести ритуал, а «чернокнижник», вместо того чтобы колдовать самому, милостиво разрешил своему юному племяннику попробовать самому. И у мальчонки получилось! К нему из марева миров выступил вороной конь, в у же минуту получивший кличку Мрак. Именно потому, что чернокнижником давно не был, Джанго при всем желании не смог бы пробраться через Огонь Изначальный, окруживший Инквизитора от Ада во время суда. Именно поэтому он не смог бы справиться с невменяемым Гвейном без посторонней помощи, когда тот явился к Конде в ванную, чтобы исполнить приказ своей «госпожи». Жалел ли Джанго о потерянной силе? Нет. Может, порой и проскальзывала мысль, что сейчас бы способности чернокнижника ой как пригодились бы, но, выпади ему шанс повернуть время вспять, он не стал бы ничего менять. Да, его сила испарилась, но вместе с ней упала неподъемная тяжесть с плеч. Он был волен сам выбирать свою судьбу и женщину, с которой рука об руку пойдет навстречу счастью. Даром что этой женщиной оказалась его единственная и Ветер Смерти снова убедился, что Боги мудры и любят его, если предназначили для него ту самую, занозой засевшую в сердце… А Линн… любовь к ней тоже коснулась сердца, но прошла навылет, оставив после себя глубокий болезненный шрам.

После того, как «проклятие чернокнижника» отпустило Джанго, мессир Девиур на правах капитана корабля поженил их прямо в открытом море, а их первая брачная ночь прошла под хмельные песни корсаров, шум разбивающихся о судно волн и истошные вопли чаек в предрассветный час. Признаться, Ветер Смерти думал, что ведьмочка уже ничем не может удивить его. Водить за нос всю команду, украсть корабль собственного отца и добраться до края света — ну что еще покруче могла выкинуть юная морячка? Но нет, маленькой отважной девчушке удалось поразить новоиспеченного мужа. Джанго, да и никто в мире, ни разу до тех пор не видел на лице Туманной Бестии смущения, стыдливого румянца или даже простого смятения. А в первые недели супружеской жизни наедине с Джанго как по волшебству улетучивалась вся её бравада, льющаяся через край во время столкновений с вражескими флотилиями. Откуда ни возьмись появлялась робость, девичья скованность, а иногда в глубине серых глаз цвета дымчатого северного неба мелькал страх, стоило сильным мужским рукам дотронуться до нее, мягко подчиняя ее воле своего хозяина. С одной стороны, Линн вела себя как большинство юных невест, впервые на практике изучающиех, что такое супружеский долг. Но ведь Линн была далеко не трепетный полевой цветочек или экзальтированная барышня. Лихая пиратка, она топила корабли, шлялась по портовым притонам, не дрогнув, отнимала жизни холодным клинком. Да чего уж там, она же никогда не стеснялась долго и страстно целоваться с ним посреди палубы. Не вязалось это все с невинной юностью. А потом лорд Девиур его огорошил: оказалось, Линн едва-едва стукнуло восемнадцать! Нет, у нее не было морщин или других черт, старящих женщину, однако не было и не до конца сформировавшейся юношеско-подростковой фигуры или детской округлости лица. А он то думал, что жена — его ровесница, а выходило, он чуть ли не на десять лет старше! Помнится, когда он об этом подумал, неприятно ужалила мысль, что Линн с Кандором погодки и брат больше подходит ей по возрасту…

Медовый месяц они провели, бороздя южные морские просторы и время от времени бросая якорь в бухтах Востока — края дурманов и чудес. Не сказать, что пиратам там были очень рады, так что каждая остановка непременно завершалась веселым побегом от султанских янычаров, ибо кто-то из матросов, одной рукой обнимая бутыль рома, а другой — портовую «жемчужину», все — местного разлива, непременно бурчал едва ворочающимся языком сквозь икоту, как с дюжиной таких же корсаров под славным черным флагом пустил ко дну не один десяток кораблей, а поутру о пьяных откровениях какого-то пришлого уже были детально осведомлены местные власти. Во время последнего забега от таверны до своего корабля, в который молодые ударились, выпрыгнув из теплой и местами влажной от их пота постели, Линн между двумя вдохами прокричала на весь квартал, по крышам которого они и удирали, что беременна, на что Джанго подхватил её на руки и выдохнул прямо в губы, что счастлив. В тот же вечер они сообщили радостную новость мессиру Дивиуру и настояли на том, что им не мешало бы сойти на берег и хотя бы на пару лет осесть в каком-нибудь безопасном месте. Не на корабле же Линн рожать, в самом деле!

«Тихим семейным логовом» избрали Северный Предел, крышу им дала небольшой старенький, но не ветхий домишко в крошечной невзрачной деревеньке. Свежий воздух, природа, горы вдали — красота! Две авантюрные и неугомонные души искателей приключений передыхали в тиши, наслаждаясь тихим уединенным счастьем… которое не продлилось и месяца.

Тот день тоже врезался в память Джанго и, к сожалению, не как не желал порасти мхом забвения. После обеда молодые супруги решили пройтись в окрестностях деревеньки и пособирать душистые травы, которые Линн так любила заваривать в чае. Джанго, стоя на одном колене рядом со своей женой, как раз стягивал бечёвкой все собранное в солидный пучок, когда мимо них рысью проскакал всадник. Бывшему наследнику было достаточно одного взгляда, чтобы узнать молодого человека в седле, хотя они не виделись почти десять лет. Кандор! Боги, да неужели это сам наследный принц Веридора в одиночку и в каком-то отрепье — как и всегда! — топчет лошадиными копытами сельскую колею! Джанго едва сдержался от того, чтобы сплюнуть с досады и привычно всколыхнувшейся злости при мыслях о младшем брате. В поисках успокоения, он поднял глаза на жену… и обмер: Линн неотрывно смотрела вслед удаляющемуся принцу, глотая взметнувшуюся от хода его лошади пыль, и на лице её было такое выражение, что не понять его было невозможно. Содэ смотрела на него так же при первой встрече, когда оба с полувзгляда вдруг со всей очевидностью поняли, что предназначены друг другу Богами. Словно в каком-то бреду, Линн сделала по направлению к удаляющемуся Кандору, который, скорее всего, их даже не заметил, шаг, второй, третий… и оступилась, зацепившись носком ботинка за торчащий из земли корень. Реальность будто замедлилась в глазах Джанго: он видел, как Линн падет, как подламываются ее руки, на которые она собиралась приземлиться, как она ударяется животом о придорожный камень с острой выпирающей гранью, но, словно вмиг окостенев, не мог сдвинуться с места… Их ребенок умер через один удар сердца после их любви.

Джанго умчался прочь из Северного Предела вечером того же дня, не объясняясь с Линн, даже не прощаясь с ней, только бросив напоследок: «У меня нет больше жены». Она ответила ему едва слышным: «Луна не успеет перемениться, у меня будет новый муж, добрее и заботливее тебя. Тот всадник будет мой, не будь я черная ведьма!» Удар пришелся не в бровь, а в глаз: больнее собственного несчастья Джанго могло стегнуть только счастье младшего брата, которого никто никогда и в грош не ставил и которому каприз судьбы бросил все то, что принадлежало ему, Джанго!.. Ни разу боле его нога не ступила на земли Северного Предела, небеса которого помнили страшные проклятия, посылаемые к ним из самого темного уголка его души, истекающего завистью, ревностью и презрительностью.

Но если брошенные сгоряча слова даже не сотрясали понапрасну воздух, поскольку были произнесены про себя, то был один случай, за который Джанго казнил себя уже много лет. Он так и не наскреб в себе мужества открыть Кандору всю правду, хотя знал, что брат не будет держать зла на него. Ну, подумаешь, спустя пять лет после расставания с женой увидал Его Величество, как всегда в обносках, что под стать егерю, но никак не особе королевской крови, вместе с Линн, плывущими в лодке вниз по течению Вихры и воркующими, аки голубки, и, давясь собственным ядом, не преминул переспать с женщиной столь горячо «любимого» брата? Кандор… каким же светлым он был, таким, что аж от самого себя, на его фоне словно в золе испачканного, противно! Брат и помыслить не мог о том, чтобы предать кого-то, поэтому-то и не ждал предательств от близких. И одним из таких «недоглядов» был он, Джанго. Линн Его Светлость не брался осуждать, в конце концов нынешний кронгерцог понятия не имел о всех тонкостях отношений, связывающих её и Кандора. Долог ли был их роман? Чувствовал ли брат когда-то что-то к Линн? Или же она исполнила свое обещание и опоила его каки-то приворотом? Хотя последнее вряд ли, Кандор слишком силен, чтобы его голову мог затуманить приворот, разве что приворот на крови. В любом случае, отдалась она ему в тот же вечер, что и гуляла с Кандором, причем не банально в захолустном борделе на скрипучей узкой койке, коих они во времена своей страсти немало переломали в доходных домах Порсула. Линн завязала Джанго глаза и отвела в одной ей известное место, и грешное ложе им заменил холодный камень, который, чем дальше они заходили, горячел и горячел все больше, в конце концов раскалившись, словно они провалились в Хаос, и чуть не обжигая любовников искрящейся во вскипевшем воздухе магией… Это была их последняя ночь, последняя встреча и последняя измена в жизни блистательного лорда Джанговира.

* * *

— Право, я уж думал, что ты в кои то веки насмерть расшибся и все, с концами, а не как обычно, — протянул Гвейн, отстраняя горлышко бутыли, но вовсе не потому, что её содержимое было дрянное, а всего лишь чтобы новой фразой поддержать разговор, вялотекущий, в отличие от вина, хлещущего, словно кровь из артерии, через продырявленное кинжалом отверстие в пузатом, уже практически наполовину пустом бочонке. — Кстати, ты как догадался то, что я иду порешить тебя, и какого демона не наутек бросился, а со стены сиганул?

— Так до земли быстрее было, — напрочь проигнорировав первый вопрос, лаконично отозвался Лихой, примеряясь к бочке у противоположной стены трюма.

Спустя мгновение цель была поражена, как и всегда от руки бравого разбойничьего атамана, точно в яблочко, то есть в самый центр круглого дна. Лихой лениво поднялся и уверенной походкой заправского моряка, которого морской качкой не удивишь, подошел к добыче, вытащил всаженный в дерево на три четверти клинок и подставил кружку под маленький хмельной водопад.

— И ничего лучше ты не придумал, кроме как растрезвонить на всю округу, что это я тебя в полет отправил.

— Ну, тут я, конечно, твои способности преувеличил, навряд ли я тебе по зубами, — съязвил атаман, за что был тут же наказан пришпиленным к бочке рукавом — набитая рука Гвейна тоже метала ножи с ювелирной точностью, и сейчас лезвие вонзилось всего в паре миллиметров от руки брата.

Лихой на это только хмыкнул. Для них это была забава, игра на грани кровопролития, рискованная и от того более захватывающая. Сколько раз Жестокий король вещал своим детям, что нельзя целиться и тем более нападать без причины и не во время боя или тренировки. Но прошли годы, мудрые наставления как не соблюдались, так и не соблюдаются, и мальчишки, хоть и разменяли третий десяток, так мальчишками и остались. Поэтому то кинжал лихо вернулся Гвейну, с легкой руки атамана воткнувшийся слева от головы чернокнижника, да так, что тот ухом чувствовал холод стали. Стоило Гвейну достать его, как прямо в лицо ударило новое вино, но так как кружка была уже полна, пришлось ловить терпкий виноградный сок ртом.

Лихой не отвлекал Гвейна от спасения ценного пойла, так и норовившего расплескаться прямо из горла и самым бестолковым образом расходоваться, обмыв грубо отёсанный пол трюма. Атаман молча стоял у своей бочки и, заткнув отверстие кинжалом и на время позабыв о плескавшемся в кружке, словно море в берегах, вине, задумчиво взирал на брата. Он не столько рассматривал чернокнижника, сколько прислушивался к себе. К своим чувствам к этому человеку.

Лет пятнадцать назад Лихой, мрачно взирая на мир из-под насупленных бровей, плевался ядом в сторону всех и каждого, искренне полагая, что нет у него близких или дорогих людей. Мама все мечтала, что сынок назовет семьей Жестокого короля и его детишек. А ему никто был не нужен, даже материнская ласка опротивела после того, как он увидел её полный нежности взгляд, направленный не на него, а на чужого ребенка. Какой-то парень лет на пять старше него, а то и больше, принес Алис записку от отца, и мама, прочитав несколько начертанных рукой дорогого человека строк, расцвела и в порыве счастья расцеловала юного посланника, да еще и надавала ему сладостей! А ему, родному сыну, запретила после того, как он испортил три картины, над которыми она ночи напролет трудилась вот уже второй месяц! Видя, как загорелись глаза у того мальчишки, итак яркие, янтарные, словно у оборотня, Лихой впервые в жизни разозлился. В тот же вечер его и след простыл.

Поначалу он думал не возвращаться к маме и вовсе, но назад его тянула малышка Лотти, единственным другом которой он был. Потом мама все-таки уговорила его хотя бы попробовать сойтись с папой. О, как он попробовал! С огоньком, в прямом смысле слова. Лихой думал, ему дадут плетей за сожжённую королевскую конюшню или даже бросят на пару деньков за решетку. Каково же было его удивление, когда его препроводили в тронную залу, чтобы Его Величество, увидавший из окна кабинета ловкача, подпалившего сено, лично спросил о причинах. Что ж, Лихой пихнул королю в руку письмо мамы, ни секунды не сомневаясь, что венценосец не то что не признает сына, рожденного непонятно где, непонятно кем, непонятно когда, но, как гласило письмо, непременно от него. Мама даже не подписалась, а на обугленном с одной стороне листке было накарябано дешевым гусиным пером только: «Это твой сын, Кандор, великий король Веридора». Пф, как будто Его Величество по почерку помнит всех девок, которых он поимел лет пятнадцать назад! Да большинство из них, должно быть, и писать то не умели!

Жестокий король спалил письмо прямо в своей руке, но Лихой явственно увидел, что то была всего лишь визуальная иллюзия, но и не подумал разглядывать, что на самом деле монарх сделал с подпаленным посланием из прошлого. И вдруг Кандор Х подался к нему и… обнял! Крепко, как будто ждал его много лет после долгого плавания. Лихой понятия не имел, как это, когда любящие родители прижимают тебя прямо к сердцу, безмолвно рассказывая о том, как скучали и каждый день молились, чтобы ты сегодня переступил порог родного дома. В детстве мама, кажется, обнимала его и гладила по голове, он точно не помнил, а потом, когда чуть подрос, начал уклоняться от ее ласк. Что за телячьи нежности! Вон, Лотти — девчонка, пусть она к рукам ластится! Наверное, от неожиданности Лихой сразу и не отстранился от короля, а после — уже не мог.

Мальчишка ожидал, что его попытаются запереть в дворцовых покоях и начнут усердно впихивать в «приличное общество». Но Его Величество позволил ему ночевать под открытым небом в шаланде сена, как он и привык, более того, частенько венценосец, одевшись не лучше конюха, коротал вечера в стогу сена вместе с сыном. Более того, Кандор Х с первой встречи почувствовал, что мальчик необщителен и даже опасается людей. Конечно, по-другому и быть не могло: волчонок, которого травили, как бешеную собаку, всего навсего из-за обстоятельств рождения, рычал и не верил, что в него не бросят камень при первой же возможности. А лучший способ перестать бояться — стать сильным. Кандор Х вложил в руку Лихого его первый клинок — превосходный длинный нож, острый, как бритва, и прочный, как алмаз. Неведомым образом король понимал сына практически так же, как и самого себя. Понял он и то, что меч — не оружие Лихого. Про самого Кандора Х говорили, что он обручен с двуручником, этим же оружием билась практически вся Черная Тридцатка, исключение же составляли Лихой, чья рука была создана для кинжала и буквально сливалась во время боя с коротким клинком, и… тот янтарноглазый! Стоило Лихому увидать стального напарника того самого пацана, кого некогда приласкала мама вместо родного сына, как все его существо пронзила кипучая зависть — ятаган! Изящный, длинный, с двойным изгибом и заточкой на вогнутой стороне, это был не просто кусок металла. Это было произведение искусства! И меченосец, как ни посмотри, был под стать. На первой тренировке, куда папа все же убедил нелюдимого сына явиться хотя бы для того, чтобы помериться силами со сверстниками, Лихой увидел не только безупречное неповторимое оружие янтарноглазого, но и его самого в действии. Пацан виртуозно владел ятаганом, как будто всю жизнь только и делал, что упражнялся с восточным клинком на дальних порсульских берегах. Злость выплеснулась из глубин души, как гной из созревшего прыща, и затопила мальчишку-волчонка по самое горло. Не помня себя от горячей лавы, обжигающей сердце и не дающей вздохнуть, Лихой выхватил из-за пояса свой кинжал, трёхгранный, заточенный — оружие наемного убийцы, не иначе! — и метнул его в янтарноглазого… И промахнулся! Впервые в жизни промахнулся! Лезвие просвистело под ухом парня, едва не оставив алый росчерк на шее и срезав темную прядь, и воткнулся в пристроенный за его плечом деревянный щит для метания! Не удержавшись, Лихой сплюнул с досады, а этот янтарноглазый глянул прямо на него и… улыбнулся! На миг волчонок даже уверился в мысли, что перед ним полоумный, а этот несостоявшийся труп вытащил нож и, протягивая назад владельцу, сказал:

— Здорово метаешь! С ножом я лучший среди братьев, но так рисково, на волосок от чьей-то шеи, у меня не выйдет! Кто ты, где так научился?

Лихой отпрянул от него, как от чумного, не забыв однако выхватить свой нож из руки янтарноглазого, нарочно прочертив лезвием вдоль его ладони.

— Дети! — обратился ко всем мальчишкам разом Кандор Х, только сейчас заметивший за спиной своего волчонка. — Это ваш брат. Да-да, очередной! Его зовут Лихой, и с этого дня он будет тренироваться вместе с вами и, если захочет, поедет в Академию через год, опять же, со всеми вами.

— Привет, братишка! — тут же просияла физиономия янтарноглазого, даже не поморщившегося от пореза на руке, которую он, как ни в чем не бывало, протянул для рукопожатия. — Это фигня, царапина. Я — Гвейн, приятно познакомиться!

Волчонок, естественно, и не подумал принять дружбу, а наооборот, ощерился, словно дикий зверь, и свирепо глянул на янтарноглазого исподлобья. Но Гвейн не думал не то что обижаться, а просто оставлять новенького в покое. Вполне ожидаемо мальчишки из Черной Тридцатки начали подшучивать на Лихим, а иногда и задирать. Гвейн же, не набивающийся в друзья, но просто добродушно относившийся к Лихому, всегда вставал на его сторону, чем немало удивлял как виновников ссор, так и потенциальную «жертву». Лихой не верил, что янтарноглазый может, подобно папе, принять его как родного с первой минуты знакомства, и ждал от него какой-то подлянки. Он уж и рычал на Гвейна, чтобы отстал от него, и снова ножи в него метал, и просто игнорировал, но лидер Черной Тридцатки все не унимался.

Все изменилось полгода спустя, когда Лихого поймал недалеко от дворца незнакомец, разряженный, как последний придворный франт, и, назвавшись дядей Джанго, затащил парнишку в Магическую пещеру. Как только рука Лихого дотронулась до кристалла, прозрачную поверхность затопила чернота.

— Дар Смерти, — вынес вердикт «дядя Джанго». — Готов биться от заклад, Кандор твоей магией не озаботился, на Академию надеется. Тьфу! Еще великий король! Это братья твои — Тени, Проклятийники и иже с ними, они полгодика могут подождать. А ты то — некромант! Звать то тебя как, племяш?

— Лихой… — нерешительно отвечал мальчишка. Вообще то он сначала намеревался послать этого позолоченно-бриллиантового шута куда подальше, но, услышав просторечное обращение, неосознанно вступил в общение.

— Северянин, что ли, с кличкой? Слышь, а тебе подходит, ты, когда скалишься, под волкодава косишь, — хохотнул, кажется, действительно дядя. — Ну что, вервольф, рычать будешь или учиться?

Так у Лихого нарисовался еще один родственник, с которым он, к удивлению и удовольствию мамы, сошелся так же быстро, как и с папой. Удивительно, и король, ни его брат не давили на него своим королевским происхождением, хотя отпечаток силы и власти лежал на них обоих. Их он воспринимал, как своих, с братьями дело обстояло намного хуже. Чего только стоило столкновение Лихого и наследного принца Эзраэля! Впервые столкнувшись с ним в Академии, подросший и уже успевший обзавести клыками и когтями волчонок чуть ли не облизнулся на свежею добычу. На шесть лет младше, обделенный отцовским вниманием, весь усыпанный прыщами, презираемый за демоническую сущность, Эзраэль не мог остаться незамеченным. Всякий раз сталкиваясь, братья дрались, как лютые враги, и разнять из мог только Гвейн. В эти минуты Лихой особенно ненавидел старшего брата. За его спокойную уверенность в себе, нерушимый авторитет в Черной Тридцатке и, демоны его побери, безграничную доброту! Все восхищались этим миротворцем, слушали его, признавали главным. А Лихой порвал бы ему глотку! Видят Боги, лично бы разбил его тупую башку, которая то и дело болтала о братской дружбе и истинно любви!

Утихомирить Лихого удалось только Джанго, в чем, в общем-то, не было ничего удивительного. Некромант долго объяснял племяннику особенности их Дара. Если магия Жизни в основном проявлялась в физиологических особенностях владельца, то мания Смерти действовала в первую очередь на психику. Чем сильнее был Дар, тем сложнее было некроманту обуздать свой гнев, жестокость, зависть, ревность и прочие нарывы на сердце. Маги Смерти ощущали все оттенки злости, стократ усиленные, подобные пожару, пылающему ярко, губительному и не поддающемуся воле человеческой. Долгие месяцы дядя учил Лихого держать в узде свой Дар. Невыносимая физическая боль скручивала его каждый раз, когда юный маг Смерти пытался противостоять своей стихии и погасить злость, но сильный Дар не желал затихать. В конце концов дядя Джанго предложил Кандору Х на время запечатать магию сына, чтобы у того с возрастом укрепилась сила воли и он смог совладать со Смертью. Прослышав об этом, Лихой заметался, словно безумный, и кидался на каждого, кто хоть на полшага приближался к нему. Нет! Он не мог потерять свою силу! Силу, в разы превосходящую магию практически всех его братьев! Он хотел убежать, но Кандор Х сумел отловить его в предместьях столицы и заковать в дворцовых подземельях так, что демону не вырваться! Король сказал сыну, что раз тот не уравновешен, то ему светит либо на время лишиться своей магии, либо продолжать тренировать контроль над своей силой здесь, в каменном мешке. Выбор за ним, озвучит Лихой его завтра утром. Дождаться ответа сына Его Величеству не довелось: на рассвете в темнице обнаружилась только пустая камера да отсутствие Гвейна.

Их не было полгода, и Кандор Х всерьез опасался, что Лихой в приступе «лихорадки Смерти» растерзал брата в глухой чаще. Но — хвала всем Богам! — они вернулись домой вдвоем, не сказать что целые и однозначно не невредимые, но на своих двоих и, что невероятнее всего, лучшими друзьями! Гвейн взахлеб рассказывал об их приключениях: как они попали в рабство, как сбежали из застенков Порсула, как несколько недель прятались от султанских янычаров в портовом борделе, как под видом моряков удрали от негостеприимного Востока на пиратском судне, так и не заплатив шлюхам за постой, а насчитали им так, словно они каждую минуту во всю пользовались услугами самых дорогих из них, как потом их чуть не расстреляли свои же веридорцы, как исходили вдоль и поперек Великие Горы, как перепробовали Гвейн — все сорта южных вин, а Лихой — южанок, опять же не заплатив ни медяка, как облазили все притоны Пограничья и исколесили всю Сарату. А Лихой молчал, только улыбался, впервые на памяти всех дворцовых обитателей, кроме мамы, папы и брата.

Сейчас же Лихой смотрел, как Гвейн захлебывается вином, но не роняет ни одной капли, и думал о том, что ему никогда не стать таким же. Нет, не ловкачом, бочками хлещущим вино любого разлива, а таким же светлым. Теперь то он понимал, что это не Гвейн был идиотом, а он, Лихой, вел себя, как зверёныш, и после того, как брат вытащил его из-за решетки и тем самым спас от запечатывания или заточения, поклялся стать ему настоящим другом. Они долгое время делили на двоих последнюю гнутую монету и обглоданную корку, единственную рубашку всю в заплатах и изношенную до дыр пару сапог, и Лихой сам не заметил, как принял Гвейна как брата. И стало их шестеро, его близких людей: мама, Лотти, папа, дядя, брат… и Конда.

Мысли о Кровавой принцессе заставили вздрогнуть. Когда его сердце начало схватывать от одного её прямого взгляда? После первого поцелуя? Нет, намного раньше. Да не все равно ли! Он уже давно бросил искать ответы на вопросы, что роились в голове. Почему он не решался сорвать этот цветок, хотя хотел этого больше всего в жизни, да и сама невинная дева не шарахалась от мужчины в своей постели, а напротив, в упор смотрела ему прямо в глаза и ждала, он это чувствовал, что его ласка станет смелее? Почему он так долго не мог найти сил открыться Конде, хотя в действиях себя не сдерживал, если не брать во внимание невесть каким образом прорезавшееся в его поведении целомудрие? Почему он, затаив дыхание, ловил каждый взгляд, каждое движение Конды, ответное на его слово, хотя внимать или просто принимать к сведению чьи-либо желания и мысли с юности было ему чуждо, кк навязывание чужой воли? Впервые Лихой не мог понять себя, но доискиваться причин не собирался. Он просто знал, что любит, и его даже не жгло каленым железом отсутствие ответного признания. Атаман не знал, но чувствовал, что дорог Кандиде, что она всем сердцем верит в него, что душа её мечется в смятении, в перед ее мысленным взором то и дело мелькают, сменяя друг друга, он сам, Рай и Ад. Что ж, он не будет изводить её своей жаждой ответа, пусть спокойно решает, кто ей по сердцу. Почему он так спокоен и не рвет глотки тем, кому не посчастливилось влюбиться в его избранницу? Да потому что зачастую соперники в любви выроют себе яму без посторонней помощи. Вполне возможно, что демон Эзраэль своей ревностью задушит её чувства к нему в зародыше, да и от настойчивых полунамеков проныры Синдбада зачахнет робкая симпатия…

— О ней мечтаешь? — вырвал его из размышлений Гвейн, уже вылакавший бочку настолько, что брешь уже не кровоточила вином.

— О ком? — как можно более равнодушно откликнулся разбойничий атаман.

— Да брось, Лихой, я ж не слепой. Если раньше я еще сомневался, правильно ли предположил о твоих чувствах к Конде и, как следствие, к Раю, то семь лет назад я во всем убедился окончательно.

— Что ты знаешь? — мигом насторожился Лихой.

— Рай мне рассказал, что тот кинжал, способный вытягивать магию и которым он спас отца от Дыхания Смерти, ему, оказывается, вручил я, — медленно, смакуя каждое слово, как глотки хмельного напитка, плескавшегося в кружке. — Из Изменчивых, способных до последней черточки скопировать «оригинал» я знаю только тебя.

— Да, — глухо рыкнул легендарный разбойник. — Это я подкинул Эзраэлю и кинжал, и идею, как доползти до власти, под твоей личиной. Да, я узнал у Алис, какое проклятие, подвластное магу Смерти, может отправить в царство мертвых даже высшего демона. Да, я промахнулся и случайно попал в папу. Более того, я обманом заставил Лолу помочь мне вытащить тот кинжал из королевского тайника и вручил его Конде, чтобы она, если что, могла убить даже Эзраэля. Осуждаешь?

— Нет, — по прежнему ровно и спокойно произнес лидер Черной Тридцатки, продолжая как ни в чем не бывало попивать пиратское награбленное винишко. — Те, кто осудит и еще посплетничает, всегда найдутся, не хочу пополнять их число. Я не был на твоем месте, Лихой, не мне судить тебя. Я не выдал тебя семь лет назад и позволил свершиться правосудию, потому что считал, что тогда, что сейчас, что Рай виновен. Он и без тебя дошел бы до покушения, только способ был бы попроще. А если бы отец принял решение казнить его, я бы помог ему сбежать…

— И сам угодил бы за решетку вместо него, — язвительно закончил за него атаман.

— Если на то была бы воля Богов.

— Святой ты, что ли? — досадливо поморщился Лихой.

Ответить Гвейн не успел — послышался скрип деревянных ступеней, ведущих в трюм…

— Мы спасены! — провозгласил на весь трюм зычный голос кронгерцога Веридора блистательного лорда Джанговира.

— А мы погибали? — послышалось следом ворчание лорда Дива, сопровождаемое жалостливым скрипом ступеней, немало повидавших на своем веку.

— Конечно, причем долго и мучительно, от жажды! Племяшей только за смертью посылать, но никак не за выпивкой! Я уж успел всю жизнь свою горемычную вспомнить с тех пор, как послал их за ромом!

— Послать, Ваша Светлость, вы могли разве что в Хаос. Может, Гвейн с Лихим там для вас ром разыскивают? А вот за смертью посылать впору только вас, вы же у нас некромант, так не будем отнимать у вас хлеб. Кстати, о хлебе, не хотите ли кваску, здесь и такой деликатес имеется, — первый министр громко постучал по бочке, за которой как раз устроился не замеченный в полумраке Лихой.

Гвейн хотел было подать голос, что, мол, здесь они с братом, просто забыли, что не только ради себя совершили набег на трюм, но Лихой вдруг вскинул руку ладонью вперед, останавливая его, и знаком попросил затаиться. Чернокнижник неслышно отодвинулся под прикрытие вина, на которое кронгерцог и министр не обратили ровным счетом никакого внимания, только лорд Див вскользь бросил, что благородного пойла лично ему по горло достало в Веридоре, а на бескрайних морских просторах волей — неволей душу охватывает ностальгия о пиратском прошлом.

— Какое это у вас пиратское прошлое? — ухватился за слова собеседника Джанго, отыскав для себя ром в противоположном от вина углу трюма и усаживаясь рядом с демоном, который все же решил приложиться к квасу.

— Я так понимаю, у нас второй раунд излияний откровений?

— А вы что-то имеете против? К тому же откровенные излияния хорошо заходят под винные, — не изменял старым привычкам лорд Джанговир, — всякую правду, что горькую, что сладкую, что пресную, приятно запивать добрым вином или ромом, ну, или в вашем случае, квасом. Так что, вы говорите, разбойничали вы в море?

Несколько минут лорд Див молчал, и отчего-то эта тишина показалась Гвейну зловещей, словно затишье перед бурей. Лихой же был уверен, что первый министр сейчас отговорится чем-то вроде «я неправильно выразился» или «я имел в виду нечто иное, а что именно, сам уж забыл, так что оставим». Но демон не стал юлить.

— Поверить не могу, что вы так и не признали меня. Хотя… и сам, увидав вас впервые после столь долгой разлуки, не поверил своим глазам. Но все же спутать тебя с кем-то, Ветер Смерти, просто невозможно. Такая дерзость, наглость, нечеловеческая удача и умение посылать в Хаос всех и каждого. Нет, двоих таких земля бы не выносила!

— Намекаете, что мы встречались с вами на море? — изумленно спросил Джанго. — Но я бы вас ни за что не забыл, значит, должен был видеть вас в другом обличье. Но демонов я в живую на море не встречал, даже когда меня забросило на корабль, полноый нечисти.

— Что вы знаете о минотаврах, лорд Джанговир? — доверительно спросил лорд Див, и Лихой, даже не высовываясь из-за своего укрытия, мог сказать, что демон ухмыляется.

— Только то, что у них бычья голова, хотя говорят они по-человечески, и козлячьи ноги, они неимоверно сильны, двигаются как люди и свирепеют в одно мгновение, — настороженно проговорил кронгерцог, с опаской поглядывая на собеседника.

— И что капитаном легендарного «Нечестивца», корабля, как вы верно заметили, полного нечисти, был именно минотавр. А еще это такая особая порода демонов, в Хаосе не особо уважают, ибо бескрылые, хотя люди почему-то дрожат больше, чем перед крылатыми. А теперь пораскиньте мозгами, Ваша Светлость, и догадайтесь, какого дохлого тролля я уже третью неделю курсирую с вами на этой посудине, не имея возможности причалить к восточному берегу, потому что султан догадался усилить охрану портов и бухт, а не перелетел в считанные секунды через море рямиком в Порсул, где томится взаперти моя единственная? Право же, обычно догадливость не изменяет тебе, а сейчас так долго не мог понять очевидное. Я бы даже поверил, что бы забыл и меня, и мою дочь, если бы ты не назвал свой корабль в честь Линн. «Туманная Бестия». Твое судно похоже на нее: быстрое, безупречное, неуловимое, неповторимое в своей смертоносной красоте и способное покорить даже огненные преисподни Хаоса.

— Но как это… — все еще отказывался верить Джанго. — Вы же зять Кандора… отец его жены… Как там её? Вэлла, кажется…

— Вэллина, — прозвучало под низким потолком трюма, словно удар грома. — Её звали Вэллина Девиур, дочь капитана «Нечестивца» мессира Девиура, а до недавнего времени — первого министра Веридора лорда Дива. Твоя жена. И Кандора, Это он первый стал звать её Вэлла, хотя ей больше нравилось Линн.

Послышался звон разбившейся бутылки. Это кронгерцогская рука ослабела и выпустила вожделенный ром.

— Странно, что вы не в курсе, — лорд Див, в отличие от Джанго, мог бы превзойти спокойствием камень.

— Я никогда не видел первую жену брата… думал, что не видел, — даже голос Ветра Смерти охрип, как будто открывшаяся тайна, которую он не смог за столько лет разглядеть прямо у себя под носом, душила его, как петля палача.

— Она же крикнула вам вслед, когда вы уходили, что месяца не пройдет, как тот всадник, к которому вы приревновали её из-за одного взгляда и на поверку оказавшийся вашим братом, станет её мужем, — по-прежнему бесстрастно заметил демон. — Черная ведьма слов на ветер не бросает, а уж Линн… Она захотела вас и дошла до самого Хаоса, только чтобы вы смогли захотеть её. Вот уж кто бы не отступился от желаемого… Так же она хотела подарить Кандору наследника и настояла на обряде пробуждения демонической крови. Только вот беда: как бы хорошо Кандор ни овладел Темной магией, сколько бы я не братался с ним, переливая в него кровь сына Хаоса, как бы ни взывали мы к сущности вашего древнего предка Хранителя, свет в Кандоре всегда побеждал тьму. Жизнь заявила на него права еще до его рождения, и Светлая магия била в ем ключом с детства, как будто резерв его бездонен. И даже демоническая мощь Хаоса не смогла заглушить его человечность — обряд прошел впустую. А потом однажды во время прогулки с мужем Линн углядела вас, мага Смерти, с рождения хранившего в душе частичку демона Рагнара — основателя рода Веридорских. Вы помните ту ночь, Ваша Светлость? Помните, как моя дочь проводила вас с завязанными глазами в темный зал, спрятанный под землей, и вместо кровати предложила вам алтарь? Помните, по глазам вижу, но тогда вы не придали этому значения. В самом деле, какая разница, на чем переспать с женой брата, которого вы ненавидели так сильно, что вам позавидовали бы самые чудовищные порождения Хаоса…

— Замолчите! — наконец не выдержал Джанго и даже вскочил на ноги. — Замолчите! Не тревожьте душу своей дочери и моей жены, с которой нас так и не развенчали. В конце концов, это было и прошло.

— Если бы, — горько усмехнулся лорд Див, приканчивая дубовую кружку квасу, размером с маленький бочонок. — Я вам о чем только что толковал? О том, что обряд был проведен для того, чтобы Линн зачала и родила мальчика — демоненка. Кандор не подошел, зато с вами задумка увенчалась успехом, о чем вы, собственно, сейчас можете судить. Знаете, нам неслыханно повезло: мой внук похож на Кандора гораздо больше, чем на вас, так что…

— Вы ошибаетесь, — кронгерцог все же опустился обратно на пол и, неожиданно для себя самого, практически зашипел на демона пострашнее анаконды. — Ни в чем нам не повезло, и Эзраэль похож на своего НАСТОЯЩЕГО отца. Не на того, кто из мести переспал с его матерью и на следующий вечер уже тискал в нищенском борделе дешевую шлюху. Эзраэль похож на того, кто носился со своей женой все месяцы, что она ждала дитя. На того, кто лично принимал роды, презрев все традиции и выгнав всех придворных, желающих лично проследить за процессом появления наследника на свет. На того, кто готов был кормить своими собственными эмоциями малолетнего демоненка и рыдал над сыном, неосознанно убивающим собственную мать, но так и не смог утопить его в реке. На того, кто впервые посадил его на коня и вложил в руку меч. На того, кто с рождения защищал его от нападок Отче из-за демонической сущности и матери — черной ведьмы, и дал ему военное образование, которое ему по нраву, специально построив для этого Академию. На того, кто безмолвно рыдал, справедливо казня его за покушение на короля, и тайком смотрел с дворцовой стены вслед ему, изгнанному из Веридора до конца дней своих, пока он не скрылся за горизонтом. У Эзраэля взгляд Кандора. У него стать Кандора. У него речь Кандора. У него рука Кандора. Да чего уж там, у него даже манера одеваться, то есть не лучше егеря, тоже Кандора! Что же касается меня в жизни принца, мы с ним виделись лишь раз до того, как брат изволил даровать мне титул кронгерцога. Я бы никогда не узнал, что имею какое-либо отношение к его рождению, промолчи вы. Но даже это знание ничего не меняет, у меня язык не повернется назвать себя отцом Эзраэля, совесть не позволит, знаете ли…

— Ой, да дело ведь не в вашем языке без костей, который в кои то веки не будет болтать о чем-то, и даже не в мифическом существе, что зовется вашей совестью, — не впечатлился его пылкой речью лорд Див. — Дело все в том, что Линн, как и любая любящая мать, хотела обеспечить своему сыну престол, причем не просто гипотетическое право напополам с грызней бастардов, а неоспоримое право на трон. Собственно, примерно того же добивается Кандор, затеяв отбор Истинного Наследника. Только моя дочь его опередила, заодно развеяв все сомнения в отцовстве. Вашем, не Кандора. Помните тот курьезный случай, когда большая золотая корона Веридорских монархов, вся из золотых вензелей, усыпанная бриллиантами и с огромным изумрудом надо лбом, во время торжественного приема посольства Инквизиции Отче соскользнула с головы Кандора, и тогда такие же придворные пустозвоны, как и вы, гудели на каждом углу, что это — плохой знак.

— Конечно, по-моему, об этом судачил вес мир, — хмыкнул кронгерцог. — Только при чем здесь корона к Эзраэлю?

— А при том, что это — один из артефактов власти великих королей, и изумруд сверкает на голове истинного короля. Её будут водружать на голову Истинного Наследника после последнего испытания — боя с королем — и изумруд должен засверкать ярче солнца, тем самым подтвердив права претендента и ознаменовав благословение Богов. Так вот на десятый день после рождения Эзраэля Линн принесла новорожденного в сокровищницу, куда Кандор упрятал злосчастную корону, как говорится, от греха подальше, объявив её исключительно церимониальной (надо ли напоминать, что с тото дня все «церемонии» можно пересчитать по пальцам одной руки, и всякий раз корона опасно покачивается на ушах правителя), и прислонила её к младенцу. А без особого распоряжения Богов корона свидетельствует исключительно о праве первородства. Поскольку ваши родители изгнали вас из рода Веридорских еще до вашего эпического сожжения под балконом Отче, корона вас в расчет не приняла, но ваш сын — совсем другое дело. Эзраэль по праву рождения принадлежит к старшей ветви, и изумруд засверкал над ним.

— Вы хотите сказать, что эта дурная корона тогда отреклась от Кандора как от короля, избрав по праву первородства вместо него младенца, и вот уж двадцать пятый год у нас правителем Эзраэль, только об этом никто не знает?! — вскричал кронгерцог.

— Именно это я и пытаюсь до вас донести. И еще то, что корона после отбора Истинного Наследника признает моего внука, если вдруг вас какие-то демоны не затащат таки на последнее испытание. Изумруд может загореться только на голове у вас, как у старшего представителя, соответственно, старшей ветви, или же на голове у супруги Эзраэля. Так что победа по-любому принадлежит моему внуку, и никакие Монруа, никакие бастарды Кандора и даже никакая принцесса Кандида, которой в последнее время с помощью ваших интриг удалось взлететь чуть ли не до небес, не получат права на трон… Что это с вами?

И Лихого, и Гвейна удивили сдавленные всхлипы, доносившиеся от говоривших, и оба отважились осторожно высунуться из-за пузатых деревянных боков, стянутых железными обручами. Лорд Джанговир рыдал от смеха и чуть не катался по грубому деревянному полу в приступе сдерживаемого хохота. Останавливали его, скорее всего, осколки разбитого рома. Наконец Его Светлость смог на несколько секунд заглушить рвущееся наружу веселье и в эту короткую передышку более — менее членораздельно выговорил:

— Мессир Девиур, разве вы не знали, что Одержимый женат?!

Отреагировать на сие громогласное заявление лорд Див не успел — с палубы донеслись грубые выкрики матросов, щедро разбавленные благим матом. Оба, и кронгерцог, и первый министр, не сговариваясь, вскочили на ноги и, несмотря на относительную трезвость, наперегонки бросились наверх. Не хватало только какой-нибудь катастрофы и тем паче бунта!

А так и не замеченные случайные свидетели «государственноважного разговора в трюме» выбрались из тени, но не спешили делиться впечатлениями от услышанного, хотя расслышать их сверху навряд ли было можно. После продолжительной паузы первым в полумраке трюма раздался на удивление довольный голос Лихого:

— Кузен Эзраэль… Вот удружил дядюшка! Хотя… По мне, кузен Эзраэль это куда лучше, чем брат Эзраэль… Его Величество король Веридора Эзраэль Гневный… Король Эзраэль Первый… Пф! Как удачно мы свалили из Веридора, не хватало еще походить под властью Одержимого короля!

— Хорош, Лихой! — оборвал брата Гвейн. — Из Рая со временем вышел бы неплохой король.

— Так о том и речь, что со временем, а последнее испытание отбора Истинного Наследника уже на носу. Слушай, одного не понял: за каким демоном вообще эта корона нужна?

— Это первый артефакт власти и своего рода индикатор, сам же все слышал. На коронации правители надевают её при всем честном народе и изумруд должен загореться в знак признания прав на трон, причем выбор короны никто не может оспорить. Что же касается Истинных Наследников… сам этот отбор знаменует что-то вроде добровольной передачи короны следующему поколению. Победа в последнем поединке знаменует поражение прежнего правителя, после которого он обязан уступить трон сильнейшему. Так что отец собрался на отдых. Другое дело что об «отставке» короля никто не распространяется и, готов спорить, даже дядя Джанго не помнит об этом негласном «законе» отбора.

— Но если эта корона — последняя инстанция, почему просто тогда на всех претендентов не примерить её и всего делов?

— Потому что если корона признала кого-то, то она выжигает жизнь каждого, кто осмелится не то что водрузить на голову, в просто взять её в руки, если, согласно праву первородства, этот храбрец или глупец, что более вероятно, имеет меньше прав, чем предыдущий «избранник». Если последний жив, разумеется.

— Ничего не понял, — чисточердечно признался атаман. — Давай по существу, а не абстрактными фразами.

— Ну смотри: на коронации отца корона признала правителем Кандора Х, потому что на тот момент его старший брат был изгнан из рода Веридорских. Её может трогать только Его Величество, остальных — убьет. Всех, кроме дяди Джанго и его детей, поскольку они относятся к старшей ветви, а признанный короной монарх — к младшей. Поэтому то и судачат при дворе, что у сиятельного лорда Джанговира куда больше прав на престол, чем у нынешнего короля. Дяде достаточно пробраться в королевскую сокровищницу, выкрасть корону и при скоплении народа нахлобучить на голову, и все — наш отец больше не король, да здравствует Джанговир I. Наше счастье, что Светлейшая, да и вообще никто, кроме Веридорских, не в курсе. Собственно, нечто вроде этого и произошло, только корона коснулась не дядю, а Рая.

— А если бы такое выкинула не эта ведьма, а, скажем, твоя мама?

— Ну, испустили бы мы вдвоем дух, отец ведь еще жив. А если бы Кандор Х умер и корону надел, скажем, ты, а я захотел бы сесть на трон, мне, опять же, понадобилось бы только раздобыть корону, и изумруд отверг бы тебя и загорелся бы надо мной, потому что я старше.

— Получается, «избранник» короны умер — трогай, кто хочет, — задумчиво пробормотал Лихой, — а если жив, то остальных, кроме тех, кто там из старшей ветви… как ты сказал? Выжигает жизнь?

— Да, я откопал старинный трактат в дворцовой библиотеке по древним родовым артефактам и вычитал все свойства нашей короны. Одно из них — охрана прав более достойного по праву рождения. Если изумруд действительно загорелся над Эзраэлем, то, вздумай отец или кто-нибудь из нас надеть её, упали замертво бы в тот же миг. На счастье отца, он церемонии и лично эту корону не любит и не надевал её после рождения Эзраэля, не то быть нам сиротами. Даже если бы нам вздумалось просто подержать её, артефакт начал бы тянуть из нас жизнь и мы стали бы угасать день за днем, пока не… — тут Гвейн умолк и уставился в пустоту прямо перед собой с таким отрешенным видом, что атаман на миг испугался.

— Гвейн! Гве-е-ейн! Ты чего обмер, брат? — потряс он за плечо чернокнижника.

— Лихой… Лихой, леди Вэллина… Она ведь, скорее всего, обо всем не знала и принесла Эзраэля… Она брала в руки корону, Лихой! Она брала её в руки, чтобы приложить к своему сыну! И артефакт «защитил» Эзраэля! Это не Рай неосознанно выпивал свою мать, это корона медленно, но верно, убивала её за «покушение на власть»!

— Спокойно — спокойно, — прервал поток его восклицаний меланхоличный голос атамана, как ни в чем не бывало продырявившего очередную бочку и наполняющего вином свою кружку. — Лорд Див сказал же, что корона признает супруг королей, над ними даже изумруд сияет. Леди Вэллина была замужем за папой, с чего бы артефакту озлобиться на неё?

— Не была, — едва слышно прошептал Гвейн. — Они не могли быть женаты, Лихой. Потому что леди Вэллина уже была женой дяди Джанго. Она, наверное, сама думала, что их брак с отцом возможен, ведь с Ветром Смерти их обвенчал её отец на корабле, скорее всего, перед ликом Мрачного, а в церкви их брак с Кандором должен был признать Единый. Только все Боги как один запрещают как многоженство, так и многомужество. Случайность… это была досадная случайность, и привела она к смерти. Глупой и безвременной…

— Что ж, каждому по заслугам, — голос Лихого не дрогнул, так же как и его рука, поднёсшая вино к губам, и его сердце, продолжающее равномерно и спокойно биться в груди.

— Как ты так можешь? — скривился Гвейн. — Леди Вэллина любила отца, они могли бы жить долго и счастливо, воспитывая сына вместе! Отец мог убить Эзраэля просто так, ни за что, ни про что утопить в реке собственного ребенка, но его жена все равно умерла бы! Они могли бы…

— «Они могли бы»!!! — внезапно взорвался Лихой и от злости запустил в брата полную кружку. — Мне плевать, что они могли бы! Эта ведьма никогда не любила папу! Такая, как она, не могла любить! Не умела! Она за одно мгновение забыла о том, что не более года назад уже клялась другому в любви и верности! Потому что для неё это ничего не значило! Для неё существовали только её сиюминутные желания и капризы! Папа носился вокруг неё, как над единственной дочерью, он потакал всем её прихотям! Он в очередной раз погрызся с Отче, чтобы она могла продолжать практиковать Темную магию! Он сделал для неё языческий «храм»! Он терпел все её вспышки ревности! Он готов был ради неё принять ребенка из приюта, а мог бы заявить, что раз она не может подарить ему сына, то его наследником станешь ты, его первенец, она может поучаствовать в судьбе бастарда! Папа был готов на все ради неё! А чем отплатила ему эта ведьма?! Она визжала ему в уши, что двор — это сборище высокомерных петухов и куриц, что она не будет рядиться, как ей подобает по статусу, и от своих дикарских замашек не откажется! Пока он надрывался, чтобы изменить весь Веридор ради неё, она не соизволила даже дать цирюльнику сделать приличную прическу! Скажи мне, кто когда-нибудь любил своих избранниц больше, чем папа? И чем ему отплатила эта так называемая жена? Она изменила ему! Изменила с его родным братом, держа в голове холодный расчет. Не думаешь же ты, что она просто так притащила своего Одержимого к этой демоновой короне?! Уверяю, случись что-то с папой, первое, что бы она сделала, это избавилась от нас, бастардов, тех, кто старше её Эзраэля и имели бы куда больше прав на престол, если бы это отродье Хаоса хотя бы зачато было по законам Божьим! Но нет, она кинулась к королевскому артефакту, потому что боялась за своего выродка! Боялась, что Кандор Х как маг Жизни почувствует свою с «сыном» степень родства и подобного уже не стерпит! А так она могла одним словом свалить «супруга» с трона и стать регентшей при малолетнем демоненке! Что бы ты сейчас не задвигал о вселенской доброте и сочувствии к каждому человеку, я останусь при своем: эта ведьма ничего хорошего не принесла в жизнь папы и лучше бы они никогда не встречались, а сдохла она справедливо, хоть здесь Боги не согрешили, смягчив приговор! Если бы не она, папа тогда вернулся бы в Сарату! Он повернул, потому что почувствовал неясный зов и не мог разобрать точно из-за расстояния. Он бы вернулся и увидел, что у неё под сердцем уже затеплилась жизнь, и забрал бы её…!

— Твою мать? — сумел вклиниться в поток слов Гвейн, ошарашенный столь пламенной и длинной речью обычно молчаливого блата.

Лихой не ответил, только яростно выдохнул. Сорвался. Просто по больному резануло, а ножом по живому — больно даже камню, а он каменным не был, хотя порой казался бесчувственнее гранита. В самом деле, к чему думать, что было бы? Этого уже не случилось, а жаль. Не будь в папиной жизни этой ведьмы, он забрал бы маму с собой в Веридор и женился бы на ней. Ей не пришлось бы изображать дорогую шлюху, чтобы снова встретиться с ним, а он, Лихой, родился бы наследным принцем и никогда не обжег бы сердце любовью к Лотти. Она бы всю жизнь провела в монастыре, так и не узнав ни имени, ни рода своих родителей, не отравив душу жаждой власти, не встретила бы Гвейна и не замарала бы себя кровью, пытаясь избавиться от соперницы. А Ад не был бы «золотым бастардом», он был бы Его Высочеством младшим принцем Веридорским Синдбадом Прекрасным, он бы нарушил семейную традицию ужасных прозвищ, не был бы запечатан столько времени и никогда не чувствовал бы себя ущербным. Даже гипотетической совести дяди Джанго было бы легче! А Конда… Она была бы леди Кандидой, графонессой Ла Виконтесс дю Трюмон, законной дочерью маршала Веридора и леди Лилиан, чей брак благословил бы сам Жестокий король. И они могли бы спокойно пожениться…

— Кстати, о пожениться, — вслух продолжил ход своих мыслей атаман. — Правильно ли я понял хохот дядюшки, и Одержимый где-то между делом умудрился незаметно для себя самого обвенчаться с Кондой?

— В точку, — подтвердил Гвейн, и на его губах растянулась знакомая с детства, шкодливая улыбка. — Мне даже свидетелем побывать довелось. Тейша меня, конечно, с неохотой отпускала от себя, боялась, что братья просекут, что со мной что-то не так. Но в Праздник Весны нам все же удалось удрать в бедные кварталы на гуляние. А там — бац! — и облава «черных колпаков». Ну мы и драпанули, не хватало еще сыновьям короля, пусть и «бастардам на особом положении», попасться в лапы ставленникам Отче. А этих гадов в ту ночь столько развелось, что пришлось залечь на дно до самого утра, и я, по счастливой случайности, не нашел иного места, где можно было бы схорониться, кроме церкви этих самых «черных колпаков». Там же я подглядел церемонию бракосочетания. которые так любят устраивать после подобных облав. Каково же было мое удивление, когда место обычного пьянчуги подзаборного, играющего роль жениха в этом фарсе, занял не кто иной, как Рай! А уж когда он сорвал мантилью с невесты, и вместо дешевой шлюхи я разглядел Конду…

— Представляю картину, — весело хмыкнул атаман. — Отче отдал бы Единому душу, если бы узнал, что его черноколпачные поборники нравственности обвенчали брата с сестрой, причем не свинопасов каких-нибудь, а королевских отпрысков.

— А самое главное, что лик Единого за алтарем на миг озарился светом в знак принятия брачных клятв и одобрения этого союза, хотя сами молодожены не произнесли ни слова в течение всего обряда. Признаюсь, я аж вздрогнул, когда Рай назвался Синдбадом Лихим, когда священник вписывал в церковную книгу имя состоявшегося мужа. А Конда назвалась Констанцией Мервар…

— Вот тебе и промысел Божий… — задумчиво пробормотал атаман, уже не слушая, что там говорит брат. Значит ли это, что Единый благословил сразу из троих на женитьбу? Нет, пред алтарем стоял Эзраэль, значит, и жена его… Только вот ни он, ни новобрачная б этом не знали и не знают… А его милая — молодец какая! — назвала имя не случайное, хотя сама вряд ли об этом догадывается. Лихой то ясно помнил скандал, который разгорелся вокруг новорожденной принцессы, когда Веридор оправился от Красной Смерти и пришло время крестить малышку. Священники Единого, присланные самим Отче для такой ответственной миссии, в один голос твердили, что у короля, должно быть, помутился разум, если он надумал назвать дочку именем не одной из святых, а Кандидой, традиционным южным, выдуманным умершей от чумы матерью крошки. Также святые отцы настаивали, что первая дочь правителя должна быть названа в честь одной из её славных предков-королев. Что ж, Жестокий король пошел на некоторые уступки, но все равно умудрился вывернуть все так, что Отче остался недоволен: девочку крестили Констанцией, самым похожим на Кандиду церковным именем, и Мервар, в честь Кандора Мервара, отца первой великой королевы Веридоры. Но в семейном древе принцесса значилась как Канида Веридорская, и о том, как её крестили, вспоминали разве только чтобы посмеяться над раздосадованными святошами. Какая же ирония, что первым попавшимся именем Её Высочество выбрала свое собственное, давно всеми забытое…

Внезапно по ушам ударила тишина, и Лихой даже вздрогнул от неожиданности. Только что Гвейн болтал без умолку о Празднике Весны, и тут умолк, словно вмиг онемел, но не так, как несколько минут назад, догадавшись, что же на самом деле стряслось с матерью Эзраэля. Чернокнижник напряженно прислушивался к чему-то, хотя, что до атамана, никогда на слух не жаловавшегося, так вокруг раздавался только шелест волн за бортом, грозные голоса с палубы, слова, впрочем, разабрать не было абсолютно никакой возможности, да плеск вина в бочках. Но Гвейн определенно что-то слышал, и лицо его омрачалось все больше. Наконец он вымолвил:

— Своих чую.

Атаман вздрогнул. Лихой главарь западных разбойников многое повидал и знал не понаслышке, что самое страшное — это неизвестность. И тем более жутко звучали слова брата, потому что Лихой даже предположить не мог, кто для Гвейна «свои».

Еще в юности Лихой узнал, что много веков назад на свете жили не только люди, но и демоны, оборотни, драконы, эльфы, феи и прочие магические существа. Потом они то ли вымерли, то ли переселились куда, не суть важно, но после них на земле остались полукровки. Чаще всего опознать их по внешнему виду было сложно, так как гены магических рас уже много поколений назад полностью растворились в человеческой наследственности. Так, опознать в Веридорских потомков демона Рагнара можно было только по тому, что у всех них кожа неизменно оставалась теплой, практически горячей, даже в лютый мороз, и они почти не чувствовали холода. У всех, кроме Гвейна. Первенец Жестокого короля всегда был холоден, как лягушка, только что вынырнувшая из топи. Не раз Лотти пыталась согреть руками лед его рук, но кожа ничуть не теплела, а Гвейн только усмехался и говорил, что у людей с холодными руками горячее сердце.

Лихой внимательнее вгляделся в глаза брата, сейчас смотрящиеся особенно жутко. Огромные янтарные очи, такие же как у его мамы. Прекрасные своей неповторимостью и одновременно ужасные своей нечеловечностью. Они светились в темноте, Лихой легко мог разглядеть это и в темноте трюма. Они могли загипнотизировать, заставить глядеть только в свою глубину и никуда боле. Они красноречивее всяких слов заявляли, что Гвейн — потомок магической расы с по большей части сохранившимися особенностями. Но кем же был брат? Светящиеся глаза такого оттенка прямо указывали на оборотня. Но Лихой был уверен, что Гвейн не волк и не медведь. Атаман давно заметил его странную манеру боя: брат никогда не нападал первым, а всегда выжидал, подпуская противника максимально близко к себе и, когда тот после первых атак начинал входить в азарт, делал один-единственный выпад, резкий, молниеносный, неожиданный, всегда точно в цель. И всегда последний в схватке. Он всегда дрался в одиночку. Не реагировал на луну. Нет, не волк, совсем не волк…

Вспомнился Лихому и один случай из детства. Во время последней войны с Саратой в Веридоре вспыхнула Красная Смерть. Чума уносила тысячи жизни каждый день, и чтобы спастись от её дыхания, проникнувшего даже в королевский дворец, Гвейн собрал по коридорам всех своих братьев, не забыв и нелюдимого волчонка, и заперся в подвале, полном еды и с дюжиной бочек с водой. Старший сделал все, чтобы Красная Смерть не просочилась к ним, но было уже поздно — Лихой успел заразиться. Поначалу он как мог заглушал кашель, который так и рвался из груди. До сих пор атаман помнил то чувство животного страха, когда он представлял, как братья, узнав, что он заражен, выкидывают её за двери своего убежища, и он лежит без сил в пустынном коридоре совсем один и смотрит в лицо своей смерти, которая уже явилась по его душу. Ночью второго дня «затворничества» у него пошла горлом кровь — это начался отсчет его последних часов перед агонией. Он не должен был встретить рассвет нового дня. Но его болезнь заметили! И кто заметил! Тот самый ненавистный янтарноглазый, которому отчего-то не спалось ночью. Лихой помнил, как вцепился в ворот склонившегося над ним брата и хриплым шепотом просил лишь об одном: побыть с ним рядом, пока все не кончится. Смерть впервые так близко подобралась к нему, и он был голов умолять злейшего врага не отпускать его руку, даром что он сам мог заразиться от чумного. Гвейн и не ушел. Он погладил волчонка по спутанным черным волосам, наклонился к его уху и еле слышно прошептал: «Ты не умрешь, не бойся. Потерпи немного, сейчас будет больно». В следующее мгновение Лихой почувствовал, как его шею прокусили длинные, острые клыки. Он заорал бы, будь у него силы. Но он был способен только на сдавленный стон. Брат долго впивался в его шею, а после того, как его зубы наконец выпустили, боль продолжала разноситься от раны по всему телу. Казалось, её разносила сама кровь, она проникала в каждую клеточку, сводила с ума и отодвигала на задний план предсмертную агонию. Хуже просто быть не могло.

Трое суток Лихой валялся в горячке и бредил, но умирать все не желал. А когда на четвертый день проснулся абсолютно здоровым, подумал, не привиделось ли ему все это. И он поверил бы, что братский укус — плод воспаленного воображения и от чумы его спасло вмешательство Богов, если бы не два маленьких, оставшихся на шее после той кошмарной ночи шрама, о которых Лихой так и не решился спросить у брата…

— Гвейн, какие, в Хаос, «свои»?! — подскочил, как ужаленный, атаман. — Какие такие, к демонам крылатым, твари могут грозить нам в море, где и магия практически никакая не действует?!

— Она одна, — все так же спокойно сказал чернокнижник, не обратив никакого внимания на то, что его предков приравняли к тварям. — И еще другие… надо немедленно убираться куда подальше.

— А вот это верно! — раздался со стороны лестницы до абсурда бодрый и оптимистичный голос дяди Джанго. — Ну что, племяши, если не хотите прогуляться на дно, так и не вызволив из султанского плена наших леди, то ноги в руки и бегом на палубу! Доводилось ли вам путешествовать по открытому морю в шлюпке?

 

Глава 2

Пока «Туманная бестия» три недели блуждала вдоль невероятно тщательно охраняемых в последнее время порсульских берегов без возможности пришвартоваться, а её трюм был безмолвным свидетелем льющихся потоков вина и признаний, роковых тайн и воспоминаний о делах давно минувших дней, Веридор жил своей жизнью.

Воистину, неподражаемый кронгерцог Джанговир обладал многими примечательными качествами, и одно из них явило себя во всей красе в то сумасшедшее «утро разоблачений и воскрешений», а именно — умение буквально в трех словах изложить свежие невероятные факты, на поверку оказывающиеся сплошь правдой чистейшей воды, и, не объясняя ровным счетом ничего, с немыслимой для человека скоростью смыться в неизвестном направлении. Закончив толкать речь перед народом и оставив людской гомон воспевать «помилованного и очищенного Небесами» принца и «чудесницу» принцессу, Его Светлость без зазрения совести направился прямиком к задним воротам, напоследок крикнув младшему брату, что теперь у Синдбада сразу два сильнейших Дара с соответствующим резервом, больше королевского примерно в два раза, и что он, Джанго, искренне верит в Кандора как в педагога, даром что Его Величество его нанимал заниматься магией с племяшкой. Крикнул, скрываясь за углом… и так и пропал.

И ладно бы он один пропал! Вместе с Джанго таинственным образом испарились Светлейшая и Нелли. Никогда Кандор не думал, что будет так страстно желать возвращения неофициальной дочки Отче. Что ему теперь делать, в Хаос?! Так Отче и отписать: «Чадо ваше святое и непогрешимое испарилось куда-то в одной ночной сорочке с территории моего дворца, но администрация в моем лице тут никаким боком и, соответственно, ответственности не несет, так что извольте понять, простить и Священный поход не устраивать, а то у нас в последнее время, а то у нас не так давно казна прохудилась: крыс, видать, много развелось, и они своими советнико-министерскими зубами пожрали весь государственный бюджет. Пришлете инквизицию для отлова грызунов — буду благодарен, даже дворцовые пыточные и Большую площадь для показательных казней предоставлю». Так, что ли?! Кстати, о зубастых и хвостатых, а еще рогатых и когтистых впридачу…

К обеду Его Величество, так и не натолкнувшись на лорда Дива ни в коридорах, ни в тронном зале, ни на подходе к его рабочему кабинету, заподозрил что-то неладное. В пользу последнего нерадужного предположения говорило то, что ближе к полудню дворец наводнился советниками и министрами в количестве, не присутствующем на общих совещаниях даже во время дележки казны… то есть во время разработки сезонного плана и распределения бюджетных средств. Все они сновали туда-сюда на полусогнутых и усердно гнули спины, прижимая к груди кипы испачканных неровными строками и испещренными алыми росчерками пергаментов. Это что за несанкционированная бурная деятельность?!

Ответ отыскался в кабинете первого министра, правда, доносился оттуда вовсе не голос лорда Дива.

— И во сколько же слоев вы планируете положить кирпич, раз вам нужно столько денег?! Что?… Что вы там блеете, лорд?

— В три слоя, Ваше Высочество… — расслышал Кандор Х из-за двери жалобный писк министра финансов.

— Что? — язвительно выплюнул Эзраэль.

— Три слоя, Ваше…

— Что?

— Три…

— Вы полагаете, я глухой?! — продолжал измываться над несчастным подданным Одержимый принц.

— Ваше Высочество… — кажется, министр уже готов был выть, но Жестокий король не спешил вмешиваться.

— Лорд! Я лично мерил шагами расстояние от Трюмона до портового Голэ и могу с уверенностью сказать вам, что вздумайте вы вымостить дорогу кирпичом высшей пробы, за такую сумму вы выложите мост высотой в два человеческих роста! Так и докладывайте мне, что вы решили построить не дорогу от города до порта, а мост через поле! Переделать!

В следующую секунду министр вылетел из кабинета, чуть не сшибив с ног Его Величество, и от испуга выронил отчет о затратах, исполосованный алыми полосами. У бедняги, напуганного больше чем в день казни Одержимым половины его коллег, язык не ворочался, даже чтобы поприветствовать короля, поэтому он просто упал пред ним на колени, поцеловал челом пол под ногами венценосца и чуть ли не на четвереньках потрусил подальше от логова первого министра. «Как это я раньше не догадался, кто может нагнать больше ужасу, чем лорд Див,» — подумал Кандор Х, заходя в кабинет.

За массивным рабочим столом, заваленным договорами и сметами, действительно обосновался Эзраэль Гневный, в данный момент с лихвой оправдывающий свое прозвище. Бросив взгляд на вошедшего, Рай неожиданно приветливо улыбнулся и приветственно кивнул папе, но не заговорил, а продолжил просматривать бумаги, время от времени марая и… кровью?!

— Сынок, а что это? — король выразительно посмотрел на перо в руке принца, на остром кончике которого зависла красная капля, вместо черной чернильной.

— На кухне черника попортилась, я приказал не выбрасывать, а надавить и заливать в чернильницу…

— И ни в коем случае не предупреждать об этом советников и министров, — понимающе кивнул Жестокий король, однако счел своим долгом пристыдить сына. — Эзраэль, такие шутки жестоки, уверен, ты и без помощи порченной черники можешь довести наших уважаемых поданных до белого каления. Да лордов советников инфаркт обнимет, стоит им увидеть, что ты подписываешь приказы «кровью».

— Переживут! Не хватил же их удар, когда они подсовывали мне вот это! — Одержимый яростно взмахнул какими-то документами. — Мало того, что эти дармоеды решили нам стену возвеси вместо дороги, так они меня еще и убеждают, что я идиот близорукий, не способный на глаз различить две мили и двадцать две! Кстати, о дорогах. Южане мне все уши прожужжали, что у них все по старинке мостят кирпичом, как завел еще Безумный король. Ничего не имею против нашего ученого предка, но я тут прикинул, что дорога из гранитных плит, хоть и выйдет дороже, но прослужит в разы дольше, чем кирпичная. Во-первых, гранит намного прочнее…

Далее последовала длинная, логично построенная аргументация относительно материала для этой многострадальной дороги из Трюмона в портовый Голэ, а Жестокий король, слушая этот длинный подробный доклад, почувствовал где-то глубоко укол совести. Сам он, будучи правителем, мало внимания уделял внутренним делам Веридора. Оно и понятно, если на протяжении тридцати лет его либо пытались женить, либо пилили необходимостью немедленно завести наследника, да и Отче не оставлял попыток подмять под себя соседнее государство, во главе которого так неудачно на смену слабовольному отцу пришел Кандор Х. Но это не отменяло того, что Жестокий король так и не удосужился за все свое правление провести ни одной внутренний реформы, кроме того что поставил на учет все приюты и открыл Академию, где наравне обучались военному делу законные дети и бастарды, аристократы и крестьяне. А сын, которого Его Величество до сих пор считал неспособным отличить одного министра от другого, вникнул во все детали строительства дорог, лично проверил участок под строительство, сам посчитал, чего и сколько следует закупить… В общем, ответственно подошел к делу, которое Кандор, несмотря на то, что и его в свое время муштровал лорд Див, подписал бы не глядя. Кажется, даже Синдбад не был таким дотошным.

— Работай, сыночка, делай все, как считаешь нужным, — в итоге благословил принца Жестокий король и — Единый, чего это он?! — чуть не прослезился от гордости. Даже забыл о том, что хотел выяснить, куда запропастился первый министр.

Ответ на последний вопрос ожидал Его Величество в его покоях. На рабочем столе в кабинете лежал оборванный с одной стороны и обугленный с другой листок — типичный вид записки от Лихого. В ней сын как обычно по-спартански, то есть кратко, четко и ясно, излагал, что они в составе трех человек и одного демона, а именно дядя Джанго, к дальним негостеприимным восточным берегам за похищенными Светлейшей и Нелли. Хотят сделать все по-тихому, а посему подмога им не нужна, да и международный скандал ни к чему. В двух словах объяснялась и причина похищения: Великий султан Порсула шах Амир решил скормить кронгерцога и Лихого рассвирепевшему дракону, который с удовольствием сожрет обгорелые кости тех, кто осмелился покусится на его самое ценное сокровище — Мариану.

Кстати, о драконах. Инквизитор без вести пропал все в то же памятное утро, зато спустя три дня прибыл лорд Нарцисс, граф Ла Дарант Ле Турмен дю Голэ и напрвился прямиком к Жестокому королю. Кандор Х принял его у себя в кабенете, при закрытых дверях, так что предмет разговора так и остался тайной для любопытных ушей.

— На покой собираешься? — с порога начал дракон, без приглашения усаживаясь в кресло перед столом. Кандор не оскорбился на такое пренебрежение этикетом и его высоким статусом. В конце концов, он никогда не строил из себя грозного правителя наедине с Нарциссом. К тому же бывший Инквизитор был единственным, кому Его Величество не только доверял, но и на кого мог положиться. Не друг, но очень близкий… не человек, конечно, дракон.

— Не так радикально, просто на отдых. Я смотрю, ты снова в аристократической шкуре. Неужели страх и ужас всея земли, Легендарный Палач, решил покинуть нас?

— Понятие не имею, кого Боги изберут на эту почетную должность вместо меня, — равнодушно пожал плечами «страх и ужас».

— Значит, поцелуй состоялся и теперь твое сокровище обретается там, где и должно быть, — у тебя в пещере, — ухмыльнулся король, в душе искренне радуясь за Нарцисса и Мариану, хотя все еще не забыл последней её абсурдных пророчеств. — Слушай, Нарцисс, помнится, ты тяготел к государственной службе… Я хотел просить тебя… Присмотри тут за моими, пожалуйста.

— За детишками пригляжу. Но, Кандор… Неужели правда все здесь кинешь? — удивленно вздернул бровь дракон.

— Именно, — печально улыбнулся Жестокий король. — Если бы я не устроил отбор Истинного Наследника, сам отрекся бы от престола. Сам знаешь, дворцовая жизнь мне по нраву, да и вкладывать все силы и возможности ради процветания Веридора для меня никогда не было в тягость. Просто… чего тут скрывать, я до сих пор убежден, что корона — не для меня. Я никогда не мечтал о троне, а вот место за троном меня привлекало. Я уже отдал полжизни этой стране, но вторую половину хочу забрать себе.

— Мда, помню, не о королевской доле ты мечтал. Ты мечтал всей душой любить женщину, так сильно, чтобы она стала для тебя дороже жизни. И чтобы она любила тебя так же.

— Да какая теперь разница, о чем я мечтал! — махнул рукой Кандор. — То, о чем я мечтал, так и не сбылось. Трижды я был влюблен, Нарцисс, но ни разу не любил, теперь я это понимаю.

— Приехали! Кандор, все то время, что я наворачивал круги вокруг твоего трона, чтобы во время подхватить поехавшую с твоей головы корону, ты вроде как помирал от любви к девице Монруа!

— Нелли задела мое сердце и изрядно потрепала его, — признался Жесокий король Нарциссу, одному из немногих, кому мог открыться, — но это чувство умерло, очень давно умерло. В тот день, когда я спас её от твоей казни, а она «приласкала» — рассказала, как же она счастлива, что вытравила моего ребенка.

— А что тогда потом были за конвульсии?!

— Вот именно, конвульсии. Когда ты спас меня от покушения лучшего друга, которого она соблазнила и натравила на меня, я бросился на встречу с ней, словно в горячке. Это уже была агония любви. А там, потом, в Сарате… это была тоска по прошлому.

— Ты всегда тяготел к бессмысленной романтике, — презрительно фыркнул Нарцисс, хотя глубоко в душе слегка завидовал человеку, который умел любить горячее дракона, и с улыбкой вспоминал те далекие года.

— Ну не скажи, тот раз был далеко не бессмысленный, — хитро оскалился Кандор Х.

— О, конечно же, забыл про еще одного твоего сыночка… какого там по счету? Знаешь, ни за что в жизни бы не поверил, что твой волчонок-разбойник — дите той поборницы нравов и «образцовой благородной леди» Монруа. В кого это у него бандитские замашки? В тебя или в мамашу?

— В дядю Джанго, — рассмеялся Кандор.

* * *

Подготовка к последнему испытанию шла полным ходом. С недавнего времени слуги стали перешептываться, что если бы короля много лет назад не окрестили Жестоким, то сейчас его непременно назвали бы Двужильным, ибо Его Величество умудрялся и следить за толпами отбивающих каблуки о дворцовые полы советников и министров, у коих внезапно пробудилось неведомая доселе жажда к кропотливой и сложной работе, и успокаивать ежечастно бьющееся в истерике от внезапной пропажи Светлейшей посольство святых отцов, и натаскивать для предстоящего поединка «золотого бастарда». Ад буквально пьянел от нахлынувшей на него силы, отчего возникало немало проблем. Теоретических знаний у юноши было предостаточно, но на практике он всякий раз выплескивал столько силы, что ближайшие строения, даже каменные, трещали по швам. Пару раз упала дворцовая стена, чудом никого не придавив, и Кандор Х принял решение тренироваться с сыном в пригородах столицы. Каждый раз, глазея на то, как отец и сын покидают дворец, лакеи делали ставки, прибьет ли сегодня силища бастарда Его Величество, а миловидные горничные мечтательно вздыхали и всем сердцем надеялись, что мага Жизни укокошить не так то легко.

Изо дня в день Синдбад старался до седьмого пота, не забывая при этом активно распускать слухи по замку, что он тренируется в первую очередь не потому, что грядет кульминация отбора Истинного Наследника, а потому что сильный необученный маг — это двойная угроза. Принцесса Кандида, слыша эти речи, мило улыбалась своим собственным мыслям и брату. Ей не пришлось уговаривать Ада отказаться от участия в отборе, он сам практически сразу согласился исполнить её просьбу. Под вопросом оставались только Гвейн и дядя Джанго, хотя… Конда была уверена, что Лихой сделает все ради её победы, а вот о том, что портал не выдернет на последнее испытание одобренного Богами претендента, только если тот мертв или при смерти, думать не хотелось. Лихой что-нибудь придумает, обязательно…

* * *

Серебристая дымка, чуть более плотная, чем окружающий её воздух, скользила над морскими просторами. В ночи было лучше всего видно, что это не просто бесформенное облако. Сизый туман обрисовывал контуры человеческого тела, мужчины, при жизни бывшим высоким и подтянутым. Призрачное лицо Персиваля Веридорского, сотканное словно из пара, не утратило мужественной красоты и в точности повторяло портрет, висящий в картинной галерее дворца и «живущий» на первых страницах книги «Сильные мира сего».

Призрак одного из великих королей Веридора недавно покинул королевский замок, предупредив Кандора Х, что последнее испытание начнется завтра на рассвете, и заглянув к каждому претенденту.

В общем, наследники ничем его не удивили. Принц Эзраэль Гневный, конечно, уже не тот самоуверенный мальчишка, кривившийся, глядя на кинжал — артефакт отбора. Демоненок понял, что не всякое море ему по колено. Но спеси так и не поубавилось, гордыня даже вторую сущность заглушает. На единственный вопрос предка, желает ли он бороться за трон, Эзраэль презрительно хмыкнул и заявил, что не позволит никому обойти себя. О да, ведь в конце будет поединок с самим Жестоким королем, причем на пределе возможностей каждого! Как же, поставить на колени сильнейшего воина всего мира, вот где настоящая слава! Давно Одержимый принц глаз положил на этот титул. Что ж, возможно, именно он и выбьет оружие из рук Кандора Х.

Синдбад ожидаемо изъявил желание участвовать в последнем этапе, добавив, что он, возможно, не прошел испытание кинжала — артефакта, но на этом отборе он единственный борется не ради своих желаний, а потому что действительно хочет принять на себя не только привилегии, но и тяжесть короны. Что же касается обещания сестре, то он не намерен довольствоваться малым, хоть она и была невероятно щедра. Шанс свой упускаь он не собирается, но, если не выиграет, заберет все посуленное Кандидой и скажет, мол, он уговору следовал, все равно в последнем испытании претенденты не видят своих соперников. Персиваль жестко усмехнулся: он то прекрасно знал, что церемониальная корона не тронет только Кровавую принцессу и Гневного принца, а «золотого бастарда», если он потянет к ней руки, убьет на месте. Не хотел он подставлять его, но в решающий момент вспомнилось, как этот юнец готовил особый яд, «убивающий» жертву на сутки, а потом медленно выходящий из организма, и как потом напитал им застежку брошки и, соблазнив горничную принцессы Жанет, через нее подбросил в шкатулку драгоценностей своей сестры. И еще как опять же через Жанет нанял похитителей и приказал схватить Конду, как только она выйдет за пределы замка, но, к счастью, девушка приняла их за убийц и смогла отбиться, да и подмога в лице Прорицательницы Марианы пришла ей как нельзя вовремя. И все это ради того, чтобы увезти сестру из столицы, где её мог защитить отец, и обманом или силой жениться на ней. Подло. Предсказуемо. И мерзко, ведь практически все Веридорские славились своим благородством, и к семье у них было особое отношение. Живой пример — Гвейн вступился за Синдбада и был готов сложить голову вместе с ним, хотя от не далее, как несколько часов назад пытался его убить.

И Кандида, уже твердо решившая получить победу вместе с венцом наследницы, верила брату, слепо, без малейшей оглядки, не допуская даже мысли, что Синдбад может обмануть её или превратиться во врага.

Лолите не пришлось передавать решение Богов, что до последнего испытания её не допустят. Юная Монруа по-змеиному осклабилась и промурлыкала, что не собирается ввязываться в драку, в которой не сможет одержать верх. Зато в подковерных играх она любому фору даст, так что с этой гадюкой Истинному Наследнику еще предстоит столкнуться.

И вот теперь Персиваль мчался к одинокой шлюпке недалеко от скалистого берега Порсула, где ютились оставшиеся трое претендентов, и чувствовал, что смерть настигнет одного из них еще до того, как он настигнет их…

 

Глава 3

— Самый надежный способ гарантированно скончаться — доверить свою жизнь некроманту, — заявил между двумя вдохами Лихой, налегая на весло и одновременно беспокойно косясь в темноту за правый борт, где в неверном лунном свете из ночной мглы проступали очертания отвесного скалистого порсульского берега и совсем недалеко от их суденышка из воды выглядывали прибрежные рифы.

— От некроманта слышу! — вторил ему Джанго, орудующий вторым веслом.

Уже не первый час они так пререкались, но только лишь потому, что полдня гребли вымотают кого угодно, а язвительность подстегивала и не давала опустить руки, чтобы потом больше не поднять. Гвейн сидел на носу шлюпки, но не спал и даже не отдыхал, хотя его «вахта» длилась шесть часов кряду. Чернокнижник сидел неестественно прямо, глядя куда-то вдаль, как будто следил за их преследователями, и старательно вслушивался во что-то, лишь ему одному ведомое.

— Гвейн, ты хоть повернись и глазами посвети, раз уж спать не надумал! Дядя Джанго, эдак мы до рассвета точно в какой-нибудь риф упремся. А если море заволнуется, так нас на скалы отнесет и размажет, это как пить дать!

— Чем ближе мы к берегу, тем больше вероятность, что в критической ситуации море хоть отчасти перестанет блокировать магию и нам удастся наскрести хоть какие крупицы из своего резерва и, дай Боги, их хватит на одну атаку первого уровня.

— На кой демон нам мертвым сдастся магия?! — не унимался атаман.

— Не каркай, Лихой! Шторма еще нет, мы пока еще ни на что не наткнулись, да и…

— Они близко, — вдруг подал голос Гвейн.

— Тьфу ты! — сплюнул с досады Джанго. — Хоть ты страху не нагоняй, какие…

Тут по соленому морскому воздуху разнеслось мелодичное эхо девичьего голоса, и Ветер Смерти подавился своими же словами. Собственно, от этой напасти они и сбежали, прекрасно понимая, что не могут погубить своим присутствием целый корабль, ибо таинственный преследователи целенаправленно плыли вслед за ними. Кронгерцог выбрал единственно возможный способ сберечь их жизни — затеряться в скалах, ведь рифы опасны не только для судов, но и для них…

Для сирен. Многие путали их с русалками, хотя на деле у них не было ну ничего общего. Русалки обитали исключительно в пресных водоемах и славились своей красотой и шаловливым нравом. Многие из них обожали драгоценности и восхищенные мужские взгляды, однако с людьми заговаривали редко, а уж принимали от них подарки и того реже, а все потому, что охотников за волосами и чешуей русалок с древних времен было видимо-невидимо. А за слезами — и того больше. Да, у русалок были слезы, как и у человеческих дев, только их в ключевой воде не рассмотреть и не выловить. А у сирен — не было, так же как и сердца, способного сжиматься от радости или горечи, потому что они были мертвы и не гнили трупами только в морской воде. Не было у них и рыбьих хвостов, зато бескровные губы открывали две пары острых клыков. Сирен, как и любых мертвецов, опасались не только люди, и не бес причины. Их души после смерти на пути в царство мертвых перехватывала самая своенравная стихия — Вода. Она принимала их в свои чертоги, навсегда лишив покоя и позволив забирать с собой на дно морское живых, кого они при жизни любили или ненавидели.

Каждый моряк знал легенду о поцелуе сирены. Стоило мертвым морским красавицам завидеть вдали корабль, как они начинали петь. Кто-то самозабвенно врал, что их голос сводит с ума мужчин и заставляет их бросаться в пучину волн. Пение их и в самом деле было чудесно, но оно лилось вовсе не для того, чтобы очаровать матросов, а чтобы разбудить грозную бурю, такую сильную, что ни одному судну не по силам было справиться. Спасались единицы, и то только по счастливой случайности, если сирены вдруг слышали пение и, сами замолкнув, бросались у другой жертве. Всех, кому не посчастливилось встретиться с этими созданиями, сжирало море, а в живых оставались только те, кто полюбился сирене, причем неизвестно, что лучше, смерть или иллюзия жизни. Вода подарила своим верным слугам возможность забрать с собой одного приглянувшегося морехода живым: первый поцелуй сирены опутывал их возлюбленного древним заклинанием и погружал в вечный сон. Только некроманты знали, что это не что иное, как «Объятия Смерти».

И вот над морем прокатился зов их приближающейся безвременной гибели.

— Судя по количеству голосов, по нашему следу спешит целый косяк красоток. Это, случаем, не ваше обаяние привлекает всех женщин на десять верст окрест, а, дядюшка? — нервно пошутил Лихой, стараясь заглушить звуки собственного сердца, в панике заметавшегося в груди.

Кронгерцог не ответил на его колкость, только вскинул руку, без слов прося помолчать. Поначалу атаман не понял, что это с дядей и Гвейном: оба сосредоточенно вслушивались в девичьи голоса в то время как каждая секунда была на счету и могла стоить их жизни, если еще вообще можно было спастись! Но спустя несколько секунд понял, что они расслышали, что песня на человеческом языке, — более того, на веридорском! — и сам невольно замер, стараясь разобрать слова.

— Прав ты, племяш, — неожиданно, словно гром посередь ясного неба, грянул голос Его Светлости сиятельного лорда Джанговира, хотя для этих вод он всегда был и останется Ветром Смерти. — Это за мной.

— Что ты говоришь, дядя?! — вмиг отмер Гвейн, а кронгерцог вместо ответа продолжил песню:

А глас сирены вторил ему, волнуя в незримой дали морские воды, словно поднимая коней на дыбы:

— Дядя! — зло дернул головой Гвейн, прогоняя прочь оцепенение. — Дядя, крикни своей знакомой, чтоб уводила своих подружек, а если откажутся, нам валить надо…

— Вам, — словно смертный приговор прозвучал ответ Джанго. — Вам надо валить и прямо сейчас.

— Но…

— Прости, Гвейн, — вот и все объяснения, которых дождался чернокнижник, перед тем как получить удар по затылку. Не магический, простой. Веслом.

— Ты чего, дядь! — опасливо покосился на единственного оставшегося в сознании родственника.

— Надеюсь, мне не грозит воспаление непривычного для тебя благородства, — язвительно оборвал его кронгерцог, передавая ему весло и зарываясь руками под скамейку.

Лихой ожидал, что Джанго вытащит что-то полезное: саблю, арбалет или хотя бы бутылку рома, чтобы умирать хотя бы не трезвыми. Но Ветер Смерти достал… лютню! А в следующий миг до Лихого дошло…

— Дядя! — полетел его крик в спину кронгерцогу, ловко перескочившему из шлюпки на ближайший риф и прихватившему с собой музыкальный инструмент.

Вопль не возымел никакого действия, и Веер Смерти меланхолично заявил, словно рассуждал не о своей приближающейся смерти, а о вчерашнем дожде.

— Будем считать, что сегодня благородство — это мой крест. В конце концов, так даже лучше, и голову ломать не придется, как откосить от последнего испытания отбора или как бы обмануть Персиваля, сражаясь не в полную силу. К тому же она пришла за мной и, получив мужа, возможно, не будет гнаться за вами.

— Та ведьма?! — атаман молнией метнулся к носу шлюпки, чуть было не опрокинув её, и изловчился схватиться за выступ скалы, на которой в свете луны возвышалась дядина фигура. Риф оказался изрезан временем и отточен волнами, с острыми краями, до крови царапающими ладони, но отпускать Лихой не собирался.

— Ты все слышал, — сразу догадался Джанго, присаживаясь на корточки и вглядываясь в лицо племянника. — Что ж, пусть будет так. Послушай меня, Лихой: отпусти скалу и греби что есть силы как можно дальше. Я знаю, ты устал, мой мальчик, но сейчас твоя жизнь и жизнь твоего брата в твоих руках.

— Дядя, ты не должен…!

— Должен. Должен, потому что это ваш единственный шанс спастись. А погибнуть посреди бушующего моря в объятиях дюжины прекрасных дев — это ли не лучшая смерть для легендарного корсара? Все мы смертны, Лихой, и я рад, что моя смерть не будет бестолковой, а подарит вам с Гвейном жизни. И еще… я хотел бы последний раз посмотреть в глаза Линн и убедиться, что она не держит на меня зла. Поэтому отпусти, и плывите! Вызволите Содэ и Нелли, я верю, у вас получится. Ну, пошел! — с этими словами кронгерцог с силой пнул подальше от себя борт лодки, и руки Лихого соскочили.

Атаман не мог дотянуться до рифа, да и бесполезно это было: Джанго все уже решил.

— Не говорите никому, что я уснул навечно под боком у сирены. Содэ пускай думает, что я её бросил, и мне назло будет счастлива с другим. И Кандор пусть верит, что я опять взялся где-то в море куралесить. Он же, малой, горевать будет. Ни к чему это. Берегите Конду, мессиру Девиуру привет! — бросил лорд Джанговир свою последнюю волю вдогонку удаляющейся шлюпке.

Подрагивающими руками Лихой взялся за весла, судорожно сжал сырое дерево и принялся грести, не отрывая глаз от дяди. Время от времени его образ размывался перед глазами, а потом что-то горячее и соленое катилось вниз по щекам. Неужели слезы? Да быть не может! Да его слезы были более редки, чем русалочьи! И тем не менее это были они. Прославленный атаман западных разбойников тихо плакал, а дивный глас пока невидимой вместе с подругами во мраке ночи одной сирены, такой же прекрасный, как был при жизни, раздавался все ближе:

— … Выколи взгляд… — продолжил вслед за ней Лихой, готовый все отдать, лишь бы не видеть последних минут дяди, и не способный оторвать от него взгляд.

Если бы атаман был бардом, он бы спел потом балладу о том, как неотразимый Ветер Смерти, не дрогнув даже пред лицом надвигающихся сирен, стоял, расправив внушительные плечи и гордо вздернув голову. Вокруг него начинало бесноваться море, волны то и дело окатывали пеной риф под его ногами, а потом и его самого, а он стоял, как ни в чем не бывало, словно не ютился на обломке скалы посреди необузданной стихии, а на королевском приеме в Веридоре обозревал разодетых в пух и прах придворных дам и благородных девиц на выданье, а вовсе не десяток морских умертвий. И даже шум закручивающегося вокруг шторма не заглушил голоса лютни, по струнам которой прошлись умелые пальцы, и слов песни, которую много лет назад впервые услышала Туманная Бестия, проплывающая на «Нечестивце» мимо отчаянного смельчака, приманивающего сирен.

Вокруг рифа начали всплывать женские головки. Сирены, позабыв об удирающей добыче, смотрели только на необыкновенного менестреля, который играл и пел специально для них! А ведь обычно их жертвы радовали их только матом, проклятьями и предсмертными хрипами. А тут человек поет, старается, чтобы их, раскрасавиц, развлечь, так что к концу последнего куплета все девы моря были покорены Ветром Смерти, недалеко уйдя от женщин суши. А певец, хоть и услаждал слух всех сирен, смотрел лишь на одну. Её глаза цвета северного неба по-прежнему смотрели восхищенно и чуть недоверчиво. В них не было ненависти, Джанго видел это. И с облегчением прошептал:

— Я знал, что ты не упокоишься в земле. Твой дом — море и, знаешь, хоть и говорят, что сирены не ведают покоя, я уверен, что здесь ты счастлива. А если захочешь забрать меня с собой… что ж, ты имеешь на это право. Жена моя.

Прекрасная сирена ступила босой изящной ножкой на испещренный острыми гранями риф прямо напротив менестреля. Джанго знал, что умертвия не чувствуют боли, так что царапины им не страшны, но все равно подхватил её на руки и, не боясь, прижал к груди. Она улыбнулась, совсем как в тот день, когда море соединило их. Совсем как сейчас.

— Я сберегла свой поцелуй для тебя… — выдохнула Линн ему прямо в губы, прежде чем накрыть их своими устами.

Самозабвенно целоваться на смертном одре — в этом весь Ветер Смерти. Лихой смотрел на посеребренную луной парочку и никак не мог поверить, что дядя не дрогнет перед гибелью и в роковую минуту не бросится лихорадочно спасать свою жизнь, а будет наслаждаться последним в жизни сорванным поцелуем. Он не отстранился от жены и позволил взметнувшейся к небесам волне утащить их в черную бездну, а следом за ними канули и остальные сирены, даже не обернувшиеся на удаляющуюся шлюпку. Только в голове у Лихого до сих пор звучала песня, отпевающая Ветра Смерти, некогда наследного принца Веридорского, Его Светлость кронгерцога блистательного лорда Джанговира.

Приходил в себя Гвейн тяжело, все же рука у дяди Джанго всегда была тяжелая, что уж говорить о помощи таких подручных нелегких средств, как весло. Невольно подумалось, что такими темпами и никакого чернокнижничества с проклятьем единственной не надо, итак все мозги вытрясут, гораздо раньше запланированного сошествия с ума. Преодолевая звон в голове, молодой человек все же исхитрился разомкнуть налившиеся свинцом веки и сфокусировать взгляд прямо перед собой. Увиденное не просто не понравилось, а явственно нашептывало о чем-то трагическом. На скамье напротив сидел Лихой и ожесточенно греб, обливаясь потом и… кровью! Руки брата покрылись алыми мозолями, но он продолжал с отстраненным видом орудовать веслами, как будто и не замечал, что перепачкал кровью почти все древко. Видеть, как брат, всегда такой деятельный и находчивый, уставился невидящим взглядом прямо перед собой… это было страшно, словно подтверждение того, что случилось нечто ужасное и непоправимое. И Гвейн уже догадывался что.

— Дядя Джанго… — голос его прозвучал хрипло, словно он сорвал его.

Реакции не последовало, атаман даже головы в его сторону е повернул, как будто не расслышал.

— Лихой! — гаркнул Гвейн и на миг сам испугался своей интонации, но брат даже ухом не повел. — Лихой, что с дядей?! Он что… он что…

— Он высадился на рифе и отвлекал на себя внимание сирен, чтобы у нас была возможность сбежать, — мертвым голосом откликнулся атаман, по прежнему глядя куда-то в пустоту, а не на Гвейна.

— Он… погиб… — на это раз прозвучало странно тихо, будто чернокнижник страшился просто произнести это вслух.

— Он уснул вечным сном и теперь покоится на морском дне, целый и невредимый, — выдавил из себя Лихой и вдруг отшвырнул от себя весло, подняв тучу соленых брызг, закричал, как раненный зверь. — Будь проклята эта ведьма!

Шокированное спокойствия как не бывало. Уронив голову на колени и вцепившись скрюченными пальцами в свои спутанные волосы, волчонок тихо завыл, совсем как настоящий дикий зверь. Гвейн не стал трогать его, а сам взялся за весла и принялся грести вдоль берега, как и плыли ранее, исподтишка поглядывая на брата. Вскоре Лихой замер и затих, только поминутно подрагивающие плечи говорили сами за себя: грозный атаман разбойников рыдал. А чернокнижник смотрел на него и поражался, как он мог так ошибаться на его счет. Ведь Гвейн так привык к тому, что брат пренебрежительно относится не то что к другим, но и к себе, что и помыслить не мог, что потеря дяди так заденет его. Всем своим поведением Лихой что в детстве, что сейчас, оправдывал свое прозвище — волчонок. Плевал он на мнение родни, не скучал он по близким никогда, а было их раз, два и обчелся. И вот он плачет, глотая слезы и всхлипы, чтобы хоть отчасти не показывать свою слабость брату. Признаться, Гвейн, возможно, и сам бы уже давно присоединился к Лихому, просто он еще не осознал, что случилось. Не верил. Не мог поверить в дядину смерть, красиво обозванную «вечным сном» в легенде о поцелуе сирены.

Прервало его размышления внезапное дуновение ветра, холодного, как каменная кладка склепа. Лихой и Гвейн одновременно подняли головы и встретились с печальным взглядом дымчатых глаз… призрака.

— Персиваль! — первый догадался чернокнижник, отчего-то вскакивая на ноги и почтительно кланяясь духу далекого предка.

Лихой только зло посмотрел на зависший над шлюпкой сизый полупрозрачный силуэт и яростно утер покрасневшие глаза.

— Так и знал, что наследники не дойдут до последнего испытания в полном составе, — скорбно вздохнул призрак.

— Да вы что! — тут же вспылил Лихой, кажется, пришедший в себя от злости. — А что вы еще знали? Ваши всеобъемлящие знания, случайно, не касаются мнения этих самых наследников относительно этого балагана, названного отбором Истинного Наследника, и в частности относительно так называемых правил?!

— Прошу простить моего брата за излишнюю эмоциональность, — поспешно прервал его Гвейн (только разъяренного их грубостью призрака им не хватало!). — Мы знаем о том, что церемониальная корона избрала правителем нашего брата Эзраэля.

— Кузена, — презрительно выплюнул Лихой, однако на этом его комментарии ограничились.

— И мы не совсем понимаем смысл нашего участия в последнем испытании, — продолжал чернокнижник. — Ведь корону ни мне, ни брату все равно не надеть. Так зачем давать нам шанс победить?

— Разве что с целью извести кого-то из нас, — снова вклинился Лихой.

— Таковы правила… — начал было Персиваль, но на этот раз не сдержался уже Гвейн:

— Правила предусматривают отречение от престола предыдущего монарха и как следствие безопасное возложение короны на голову любого из наследников. Наш же выигрыш — чистое самоубийство.

— Не мне и не вам менять устои древнего ритуала, — бесстрастно отвечал на этот выпад призрак, перечислив пресловутые правила. — Собственно, мое появление — тоже дар традиции. Испытание вы прошли успешно и не в праве отказаться от участия в последнем этапе отбора. Хотите вы этого или нет, но на рассвете откроется портал и затянет вас в Летнюю резиденцию, где вы сразитесь в полную силу друг с другом и с другими претендентами.

— И а тем, чтобы никто никому не поддался и чтобы никто никого в мороке не узнал, будете следить лично вы! — ощерился Лихой, чем в очередной раз напомнил брату зверя.

— Совершенно верно.

— То есть вы прибыли просто уведомить нас, что отбора нам не избежать, — вопросительно вздернул бровь Гвейн.

— Только если у утру будете при смерти, что в вашем положении и с вашими способностями весьма вероятно. И еще, как только последний этап отбора завершится, все артефакты, пожалованные претендентам Богами, исчезнут, так что не рассчитывайте на магию Жизни, заключенную в них. Желаю удачи, великие короли Веридора. Джанговир Лихой, — кивок в сторону опешившего атамана разбойников. — Гвейн Одержимый, — полупоклон не менее изумленному чернокнижнику.

Мгновение — и Персиваль растаял в воздухе, будто и не было здесь только что духа второго правителя Веридора.

— Мне это только что послышалось? — сосредоточенно нахмурившись, вопросил Лихой, обращаясь куда-то в пустоту, но ответил ему все-таки Гвейн:

— Похоже, твоя мать все же в тайне крестила тебя. Знаешь, как-то раз отец сказал мне, что хотел назвать своего первого законного сына в честь старшего брата, но потом уступил желанию жены. Сдается мне, — лукавая улыбка, — имя — это все-таки судьба.

— Что, мне тоже суждено сгинуть в чреве морском, лобызая изменщицу — жену, ко всем своим недостаткам еще и сирену? — Лихой не скрывал скептицизма.

— Нет, я не о смерти, а о жизни. Дядя разбойничал в морях, а ты — на берегу. А вот какого демона я — Одержимый… Хотя как еще назвать зависимость чернокнижников от их единственной, если не одержимостью?

— Так это ты у нас, выходит, Одержимый принц! — хохотнул Лихой. — Ладно, в Хаос эти имена и прозвища в придачу! У нас есть проблемы понасущнее. А теперь колись, брат, что ты за редкая порода оборотней такая?

— А то сам не догадываешься? — фыркнул чернокнижник, сверкая соими нечеловеческими янтарными очами.

— Да есть у меня одно предположение, не из стандартных… Ты — змея, Гвейн!

— Ты тоже временами гадина редкая. Но в целом, да, ты прав, мои далекие предки — наги.

— И яд у тебя, насколько из отрочества помню, имеется. Ты ведь с его помощью излечил меня от Красной Смерти? — утвердительный кивок. — А убить он может?

— Вполне, — нехотя признался Гвейн. — Вообще-то, если бы тебе тогда было, что терять, я бы ни за что не укусил тебя, потому что яд правда смертельный. Справиться с ним могут только те, в ком течет кровь магических рас, причем не особо разбавленная. Зато он от смертельныз проклятий и чумы в раз лечит! Я так рассудил, что Дар Смерти — наследие демона Рагнара и, раз ты им обладаешь, шансы выжить у тебя есть. К тому же хуже быть уже не могло, ты умирал. А чего задумал то, брат?

— Не знаю, как ты, но я в этом отборе участвовать не собираюсь и плевать хотел на причуды Богов и древних ритуалов. Так что предлагаю не искать себе на голову смертельную опасность, а самим её создать. Когда появится портал, ты еше раз укусишь меня, а затем я брошу в тебя «Объятия Смерти», но для этого нам надо выбраться на сушу, чтоб магия работала. Будем надеяться, твой яд и в этот раз не отправит меня в царство мертвых и оба сперва благополучно «помрем», и так же без проблем «воскреснем». Хватай весло, брат! Времени в обрез!

* * *

Добрались до берега они, когда на горизонте уже занималась розовой дымкой первая заря. По пути молодые люди выяснили, что дядя Джанго, кроме напутствий, оставил им еще и свой кинжал — артефакт отбора, с поблескивающим на рукояти черным камнем. Подарок был более чем ценным, потому что его создал Жестокий король, а значит, после отбора он не исчезнет. Как правильно заметил Персиваль, порция Жизни с их приключениями будет не лишней.

Долго ждать портала им не пришлось. Не прошло и получаса, как их артефакты в голенищах сапог нагрелись, словно незримый кузнец раскалил их добела, и воздух замерцал перед каждым из претендентов на венец Истинного Наследника. Пространство раздвинулось в считанные секунды, и портал, стремительно разрастаясь, словно приглашая ступить в себя, начал втягивать своих «жертв».

— Уверен? — бросил Гвейн, поворачиваясь к брату.

Тот молча кивнул, не отрывая взгляда от порталов, и рванул рубашку на вороте, открывая шею. Он не признался бы даже самому себе, что боится взглянуть на то, как клыки потомка нагов вытягиваются во всю свою змеиную длину и как они вонзаются ему в горло. Боль была та же, что и много лет назад, но атаман смог сдержать глухой стон, только опустился на влажный песок пляжа. Голова, парализованная болью, отказывалась что-либо соображать, и все-таки Лихой наскреб в себе силу протянуть руку и швырнуть в Гвейна некромантское заклятие, выбивающее из груди жизнь и удерживающее в шаге от смерти, которое чернокнижник встретил, не дрогнув. Атаману показалось, что мир замедлился, пока схлопывались порталы и брат падал навзничь на землю. На губах Гвейна играла спокойная улыбка счастливого человека, не оказавшегося в объятиях самой смерти, а просто на минутку опустившегося на мягкое ложе, чтобы передохнуть от мирской суеты.

«Совсем как дядя Джанго,» — последняя внятная мысль, мелькнувшая у Лихого, прежде чем боль, огненными волнами разнесшаяся от шеи по всему телу, окончательно затопила сознание, заставив его уплыть в небытие.

 

Глава 4

Летняя резиденция королевского рода Веридорских была не просто прекрасна. Она была неповторима, причем как с хорошей стороны, так и с не очень. Уникальность её состояла в том, что сам грандиозный особняк, роскошью и архитектурным размахом способный затмить дворец в столице, жил собственной жизнью во всех смыслах этого слова. Двери там были без замков и задвижек, а запирались и отпирались по воле дома, также как и окна. Лестницы неожиданно, без какой-либо последовательности складывали ступеньки и превращались в каменные горки, потом через неопределенный промежуток времени трансформировались обратно. Стены так вообще своим поведением являли верх неприличия: могли исчезнуть, могли стать прозрачными, а могли и в один момент вырасти прямо перед носом сильно торопившихся господ. Летней же эта резиденция стала не так давно, когда Его Величество Кандор Х Жестокий обзавелся целым выводком сынишек — сорванцов, которым до визга нравилось скакать по переменчивому особняку, так что стоило жаре утвердиться в Веридора, как весь двор, постанывая в унисон и дружно жалуясь на судьбу — злодейку, ползли вслед за королевскими отпрысками кататься с этажа на этаж, лазить по карнизам за неимением другого способа перемещаться из комнаты в комнату и прикладываться лобовой частью к каменной кладке.

Этим утром, к превеликой радости всей аристократии загонять никого в своенравную резиденцию со специфическим чувством юмора не собирались, однако и причины того, зачем они тут все сегодня собрались, тем более в такую рань, никто не знал. Поэтому-то все внимали возвышавшемуся перед главным входом лорду Нарциссу, графу Ла Дарант Ла Кенти' Ле Турмен дю Голэ, чья должность и ценность при дворе пока не была ясна, однако, будто по наитию, никто не сомневался в том, что это фигура значительная. Итак, лорд Нарцисс доводил до сведения придворных, что в эту самую минуту начинается последний этап отбора Истинного Наследника, результаты которого не под силу оспорить ни одной живой душе, претенденты шагают в порталы навстречу общему поединку, а тот, кому улыбнется удача и чьи силы и смекалка превзойдет возможности соперников, еще до конца этого часа вступит в решающую схватку с Его Величеством…

* * *

Эзраэль шагал в портал, уверенный в своем сегодняшнем триумфе. Он прекрасно знал, что господа придворные подхалимы за глаза перешептываются, что не быть Одержимому принцу сильнейшим воином Веридора, раз король выжег его магию. Это и правда было досадно, и поначалу Рай понятия не имел, как же ему выстоять в поединке, который навряд ли обойдется без колдовства. Подсказка пришла неожиданно, от папы! Жестокий король однажды отловил сына в перерыве между измывательством над достопочтенными членами Совета и спросил, как он собирается решать эту проблему. Ответ Его Высочества был предсказуем и банален: авось все обойдется, соперники все в раз окосеют вместо него закидают заклятиями друг друга. Тогда Кандор Х предложил принцу то, до чего сам Эзраэль, честно говоря, никогда бы не додумался: договориться с демонической сущностью! А ведь правда, во второй ипостаси его оплетала родовая защита, пробить которую могли только смертельные проклятия и некоторые шедевры некромантии, которыми — слава Богам! — из ныне живущих владел только Его Светлость кронгерцог Джанговир (и еще один молодой маг Смерти тоже из Веридорских, но обо всех особенностях магии Лихого были осведомлены только его отец, дядя, Гвейн и теперь еще Конда). Была у Эзраэля мысль заявиться на последний этап отбора в демоническом обличье, только вот сын Хаоса мог использовать любое оружие, от кухонного ножа до двуручника, разве что как зубочистку, а главным козырем Рая было именно его мастерство владения мечом в купе с Даром Воина. А папа предложил невероятное! Не подавлять демона, а принять его как часть самого себя! В конце концов, именно адскую составляющую души Одержимого принца следовало благодарить за то, что Гвейн еще жив, а как следствие, не обезглавлен и Синдбад (хотя все та же адская сущность не имела ничего против кровавого развития событий с младшим братом в главной роли).

И у него получилось! Демону пришлись по вкусу заверения человека, что после победы и коронации он однозначно получит свою Конни, и теперь, стоило только мысленно попросить, сила Хаоса невидимым доспехом окутывала его.

Синдбад ожидал своей победы с не меньшей вероятностью. Всю ночь он не сомкнул глаз, переполненный энтузиазма и взволнованного ожидания. Отец не раз повторил ему, чтобы ради общей безопасности не призывал одновременно магию Жизни и магию Смерти, все же два сильнейших королевских Дара никто никогда не смешивал, кто знает, не убьет ли этот «эксперимент» всех в радиусе ста километров? Так вот он не собирался этому совету следовать! На кой демон там, в таком, случае, Персиваль ошивается?! Он ответственен, чтобы поединки оканчивались только псевдосмертью, а не реальным походом в царство мертвых. По правилам отбора претенденты в стенах Летней резиденции были фактически бессмертны и «убитый» порталом переносился на опушку леса неподалеку. Вот и не откинет Эзраэль копыта, если ему по рогам сдвоенный поток Жизни и Смерти, зато общество березок и рябин ему обеспечено! О Гвейне с дядей вообще переживать не стоит, они, как известно, неубиваемые, впрочем, как и маг Жизни в лице Жестокого короля. Единственное, что неприятно царапнуло сердце, так это мысль, что на последний этап могла каким то чудом попасть Конда. Нет, вообще Синдбад не воспринимал в серьез заявление сестрички, что она тоже претендует на победу, однако чем Боги не шутят!.. А, ладно! Если её каким то непопутным ветром и занесет туда, значит, из состязания первой ей выбывать. Что, спрашивается, принцесса — менталистка может противопоставить высшему огненному демону или чернокнижникам, чего уж говорить о нем, обладающем и Даром Жизни, и Даром Смерти? Единственное её возможное оружие — аркан подчинения, и то если она его уже научилась плести, то затягивать против воли потенциального раба — совершенно точно нет. Этому годами учатся, а у неё времени было фиг да маленько! Что же касается последнего боя, то прежний план был в силе: бросить в Жестокого короля простенькое бытовое заклинание, на мгновение вывести из строя и, воспользовавшись секундной растерянностью, нанести первый и последний удар в этой схватке. Так что в портал Ад заскочил, даже не дожидаясь, когда тот полностью раскроется…

А Кандида, глядя на растущий прямо перед ней портал, не думала о предстоящем испытании. Какой прок в тысячный раз прогонять в голове задуманное? План её был прост, не сказать, что особо гениален, и все, что могла, она для его реализации сделала. Все мысли принцессы занимал… Лихой. Она не просила его помочь, но знала, что он поймет её без слов. Смог ли он устроить все так, чтобы дядя Джанго и Гвейн не участвовали? Этот вопрос, конечно, мелькал время от времени, но совсем другая мысль заглушала все другие: лишь бы все живы! Не тягаться ей с чернокнижником, но пусть лучше победа достанется сильнейшему, чем кто-то из её близких не явится в Летнюю резиденцию, потому что его сердце уже отсчитало свои последние удары и замерло навсегда!

«Об одном прошу — верь мне,» — звучали в голове слова Лихого. И она верила ему. Всем сердцем, поэтому, ступая через разорванное пространство, в мыслях благословляла не себя на бой, а бравого разбойничьего атамана на удачу и скорое возвращение в Веридор. К ней…

Кажется, она облазела все закоулки Летней резиденции еще в детстве, однако, оглядывая место, куда её услужливо перенес портал отбора, Кандида в первые секунды растерялась. Все вокруг окутывал белоснежный туман, так что рассмотреть в его клубах стены было абсолютно невозможно, только дотронувшись рукой до шелковой обивки, принцесса убедилась в существовании преграды впереди. Так, это, видимо, обещанный морок. Еще раз рассмотрев все вокруг и припомнив, что шелком стены в резиденции были обтянуты только в гостевых покоях на втором этаже, Конда облегченно выдохнула: хотя бы приблизительно поняла, где находится! Обрадовал и тот факт, что в комнате, судя по размеру о очертаниям спрятанной в тумане мебели, в гостиной, она была одна. Не хотелось бы вступать в незапланированную схватку с кем-то из бртьев или — не приведи Единый! — с дядей!

Перво наперво Конда принялась плести полог невидимости, а заодно и тишины. Мельком глянув вдоль своего тела, девушка чуть удивленно не вскрикнула — она не выбивалась из «замороченного» окружения, только её фигуру обнимал серый туман, причем со стороны, если верить рассказам дяди и отца, она должна выглядеть как смутный человеческий силуэт, по которому невозможно не то что узнать её, а даже определить, мужчина это или женщина. Более того, морок подвижен, поэтому рост участника зрительно искажается. Отодвинув подальше всплывший в сознании язвительный вопрос, зачем так тщательно маскировать личность участников, если, как утверждают правила отбора, Персиваль вынуждает каждого в полной мере использовать свои силы, принцесса осторожно направилась к двери.

Участники отбора должны были найти друг друга в резиденции, но внушительных размеров особняк позволял не то что пятерым — двадцати! — людям шастать по залам и коридорам, так и не наткнувшись друг на друга. Неожиданно Конде пришло в голову, что они, как дети малые, в прятки играют: ходят крадучись по огромному дому и с замиранием сердца выглядывают из-за углов, гадая, наткнутся ли на кого-то. Не удержавшись, она весело хмыкнула, представив это в лицах… и тут же возблагодарила свою сообразительность за то, что подсказала укрыться под пологами. Прямо у нее перед носом из-за поворота появился дымчатый силуэт другого участника! Хотя маскировка отбора отвечала всем требованиям, у Кандиды не было сомнений в том, что это Эзраэль. Уверенная солдатская походка, так похожая на отцовскую, говорила сама за себя. Гвейн всегда передвигался неслышно, как будто шагал не по паркету или земле, а по воздуху. Дядя Джанго не стал бы громоподобным в резидентской тишине шагом оповещать своих соперников о своем приближении. А Лихой как правило передвигался, держать практически вплотную к стенам, готовый в любой момент провалиться в какой-нибудь никому, кроме него, неизвестный тайный ход, и ничем не выдавал то, что у него где-то припрятано оружие, которое он никогда не выставлял напоказ, зато молниеносно выхватывал из-за пазухи или голенища сапога, в то время как этот силуэт двигался ровно по центру коридора и сжимал руку на рукояти двуручника.

Не успела принцесса порадоваться, что пологи скрывают её, как Рай остановился посередине коридора и, оглянувшись, уставился прямо на неё. Нет, лицо то его она не видела, но по идее он должен был смотреть куда-то в район её лица. Секунды тянулись, а они так и стояли вот так, не шевелясь, и, кажется, оба дышали через раз. Конде уже начало казаться, что сердце сейчас выскочит у неё из горла, так сильно оно запаниковало. Что происходит?! Какого демона этот демон пялится в пустоту?! То, что Эзраэль не видит её и не сам не понимает, что заставило его остановиться, было очевидно. Но где прореха в её защите?!

Ответ пришел спустя полминуты — Одержимый принц громко судорожно вдохнул! Запах, Хаос его забери! Рай же говорил ей, что чует от её волос аромат лилий, её любимый! А ведь говорил ей дядя Джанго, что неплохо было бы освоить абсолютный полог, в том числе скрывающий запах! А она, дура самоуверенная, решила, что ни на что ей это полог не сдался! Ведь не с оборотнями же живет, какой нормальный человек будет по запаху её искать?! Человек — никакой, а вот демон — вполне!

Однако времени для самобичевания не было совершенно, надо было что-то срочно придумать! Не вечно же Эзраэль будет изображать памятник самому себе и втягивать носом все витающие в воздухе ароматы… Точно, воздух!

С руки девушки сорвалось простенькое стихийное заклинаньице, не требующее даже озвучки. Легенький сквознячок подхватил аромат лилий и понес его дальше по коридору. Одержимый вдохнул еще раз, второй, третий… повернулся в другую сторону, опять принюхался. Ну, давай же! Иди! Не понятно разве, просто проходила она здесь, уже утопала вперед, вон туда, дальше по коридору! Ну же, иди!

Каково же было её облегчение, когда Эзраэль наконец пошел дальше! Единый, как у неё сердце не остановилось?! Выдохнув, принцесса направилась следом за ним, не забывая периодически подгонять воздухом свой запах вперед…

Именно злосчастный аромат лилий чуть было не стоил Эзраэлю его участия в отборе. Такой нехитрой змейкой: запах — преследователь — преследуемая, она же источник запаха, — они дошли до Центральной лестницы, соединяющей все этажи особняка, и, увлеченные каждый впереди идущим, не заметили появление нового лица, а именно третьего претендента на венец Истинного Наследника, бредущего откуда-то сверху и, к слову, более внимательного. Спрятавшись за балюстрадой, он нацелился на видимого соперника и уже собирался нанести удар. Спасло их… чувство юмора резиденции! За мгновение о того, как атакующее заклинание понеслось в сторону ничего не подозревающего Эзраэля, мраморные ступени под его противником превратились в гладкую наклонную плоскость, и тот с ветерком прокатился на этаж вниз, с шумом влетев в выросшую прямо напротив стену! Естественно, Эзраэль тут же увидел силуэт противника и бросился в бой. А Конда, во избежание шуточек коварных лестниц, осталась на месте и принялась выжидать. План был таков: позволить двоим столкнувшимся претендентам наделать побольше шуму, чтобы на звуки борьбы сбежались все остальные, а дальше обезвредить всех одним махом.

Кандида понятия не имела, сколько времени с увлечением наблюдала за поединком, а посмотреть было на что! Сообразив, что пол под ногами — это понадёжнее будет, скатились в буквальном смысле этого слова на первый этаж и теперь схлестнулись в холле. Определить победителя или фаворита боя не представлялось возможным, поскольку перевеса не было ни у одного. Эзраэль пытался ввязаться с противником в контактный бой, а тот, не будь дураком, ловко удирал от принцева двуручника и пытался в свою очередь достать его магией, но все они разбивались о защиту Одержимого. Правда, несколько особо мощных неизвестных ударов, необычных, поскольку их плетение состояло из двух ей потоков, черного и белого (а такое Конда до последних десяти минут считала в принципе невозможным, у Дара ведь один цвет, как можно сплести вместе два?!) ощутимо покачнули Рая, и он, наученый опытом, начал не принимать их, надеясь на защиту, а ловко уворачиваться. Резиденция, кстати, во всю принимала участие в испытании и веселилась за счет дерущихся: то заставит Эзраэля поцеловаться с ни с того, ни с сего выросшей посреди холла колонной, то пол ходуном заходит под ногами его соперника, вынуждая того проворно выползать с «неустойчивых» плит на четвереньках.

Ни первый, ни второй никак не мог взять верх, и, похоже, победа должна была достаться более выносливому. Однако в планы принцессы не входило, чтобы её боец выматывался как собака, поэтому, в последний раз осмотрев все доступное глазу на предмет других темных силуэтов и обнаружив их отсутствие, Кандида рассудила, что, раз никто при такой удобной возможности, когда два противника поглощены исключительно друг другом и ничего вокруг не замечают, не напал, значит, все претенденты здесь. Что ж, её выход…

Мелодичный голос окутал холл, заставив обоих противников замереть. Нет, дело было не в неожиданности, просто этот дивный, неизвестно откуда взявшийся звук в один момент вторгся в сознание, заставляя прислушиваться к себе и позабыть о реальности. Обоих словно парализовало, и они, замерев, как были, один — готовый к выпаду, второй — с вытянутой вперед рукой с недоплетенной атакой, слушали… Непонятно, что слушали, ведь дивный голос выводил песню не на веридорском, а на неизвестном языке… Хотя, только Раю и его противнику неизвестном, а вот демону внутри Одержимого — очень даже известном. Сын Хаоса встрепенулся в душе принца, услыхав знакомую речь, и внимал, попутно переводя слова человеческому сознанию, хотя оно и не смогло оценить всю прелесть дверней суккубьей песни.

Песня все еще звучала в голове Рая, и он, против воли прикрыв глаза, не видел, как с третьего незримого участника дуэли спали пологи и она, плавной грациозной походкой приблизившись к его противнику, нанесла удар кинжалом под четвертое ребро. Сталь пронзила сердце — победа! В следующую секунду силуэт участника начал развеиваться, пока не истаял в воздухе — один выбыл. Если бы Эзраэль мог сейчас мыслить, он бы думал, что сейчас наступил его очередь, и ждал бы пореза поперек горла или клинка в грудь. Но он пребывал в каком-то странном полусне, не понимая ни где он, ни что происходит. Только прекрасный, такой знакомый и безмерно дорогой голос пробился в сознание. Его Конни вопрошала, обращаясь напрямую к его адской сущности:

— Ты позволишь мне пленить себя?

Конечно же, он позволит! Да если бы она попросила у него жизнь, он бы, не задумываясь, бросил свою жизнь к её ногам!.. Добровольное согласие было получено, а ничего больше ей было и не надо.

Спустя пару минут Эзраэль отстраненно отметил, что вокруг его шеи затянулась петля…

Прекрасный голос до сих пор эхом отдавался в висках, хотя, судя по вернувшемуся мировосприятию, его затащило в портал, протащив через пространство, выплюнуло на землю с высоты человеческого роста. Падать на живот было неприятно, как будто весь воздух одним махом вышибли из легких. Одно хорошо — лицо уткнулось в густую мягкую траву. Все это освободившиеся от наваждения органы чувств восприняли в одно мгновение, но больше времени для осознания, что же произошло, у Синдбада не было. Грубый пинок заставил его перекатиться на спину и уставиться в высокое голубое небо, безукоризненно чистое, но безнадежно испорченное видом нагнувшейся над ним особы. Нет, вообще Лола была достаточно симпатична, но сейчас, с длинными темными прядями, развевающимися вокруг наклонившегося лица, напоминала гаргону. Или красивые черты так обезобразили сверкающие ненавистью глаза и зажатый в руке кинжал.

— Вижу, с тобой добром не договориться, золотому бастарду все подавай. Подачек принцессы не надо, корону подавай? Так получай то, что заслужил! — прошипела служанка, удобнее перехватывая рукоять и всаживая острое лезвие в живот юноше.

Ад не смог даже вскрикнуть, не то что закрыться от удара. Его до сих пор мутило от псевдосмерти на отборе, а сейчас и настоящая подобралась к нему, уже в который раз за последнее время! Но сейчас он был совершенно один, на безлюдной опушке леса, и вроде толпа придворных всего в пятидесяти шагах, за реденькой березовой рощицей, но Синдбад понимал, что не доползет. Кинжал вошел на полную длину, ему оставалось только распластаться на земле и безучастно следить, как скрывается за ближайшими деревьями милая горничная Её Высочества принцессы Кандиды Веридорской, девушка — цветочек с нежным именем Лола. Его убийца.

Надежда была только на то, что еще одного провалившегося претендента выбросит на эту опушку и он успеет привести помощь. Однако секунды его жизни, снова повисшей на волоске, утекали, а вокруг было все так же безлюдно. Конечно, кто же будет шарахаться по лесу, когда в Летней резиденции происходит такое событие! И ведь никто даже почувствовать колебания фона не сможет, напали на него не магией! Бастард от всей души проклинал свою самоуверенность: возомнил себя великим магом и презрительно бросал кинжал — артефакт в дальний угол комнаты, хотя тот всякий раз возвращался на привычное место в его рукав, как и положено метке отбора. И вот для него последнее испытание закончилось, и кинжал не вернулся, а вместе с ним и возможность позвать отца. А он, идиот, не удосужился просто глянуть в библиотеке на плетение купола Жизни! Правильно, зачем ему знать способы остановки или хотя бы отсрочки собственной смерти? Ему же только атаки для поединка нужны! Только теперь остается только молча костерить себя и из последних сил, несмотря на что рассчитывая, хвататься за свое сознание, боясь чуть-чуть смежить веки от яркого полуденного солнца, потому что глаза могут закрыться навсегда.

— Ад!!! — раздался визгливый девичий голосок откуда-то сбоку, и слепящие лучи заслонила другая женская фигурка.

Будь у него хоть капля сил, Синдбад бы досадливо поморщился — Жанет. Боги, вы решили сделать его смерть особо мучительной?! Жестокая насмешка: вместо хоть кого-то адекватного послать ему на помощь девицу, у которой мозгов не хватит хотя бы покричать, чтобы привлечь внимание! Да и зрелище, прямо скажем, не самое привлекательное: зареванное лицо, еще в раннем детстве отмеченное оспой, маленькие глазки, длинный нос, кривые губы. Это отродье кухарки и свинопаса, которые сами про свое чадо говорили: «У нашей дуры ни лица, ни фигуры!» — годилось разве что как бесплатное приложение к постели… хотя нет, тут он загнул, ей и сеновала за глаза, а уж он сам и вовсе заморачиваться не стал, имел её в ближайшем темном углу. Эта девка даже как горничная никуда не годилась, и Конда терпела её постольку поскольку. Надо признать, он сильно просчитался, решив не только попользовать, но и использовать её. Дура не догадалась пристегнуть к платью брошь, отравленную его безупречным изобретением — ядом с временным эффектом «Объятий Вечности» — и сорвала идеальный план! Надо то было всего ничего: сделать так, чтобы принцесса сама случайно укололась сломанной застежкой! И сейчас эта баба только подвывает над ним! Тьфу, и так рожей не вышла, смотреть противно! Хоть бы вопить начала и причитать, перед кем же она теперь ноги раздвигать будет, может, услыхал бы какой-нибудь озабоченный лакей и примчался бы!

Внезапно бастард почувствовал, как что-то всколыхнулось где-то в районе солнечного сплетения. Это магия Жизни, почуяв, что хозяин вознамерился досрочно прогуляться в царство мертвых, заметалась, не отпуская душу из его бренного тела. Синдбад понятия не имел, что происходит: его зрение вмиг перестроилось, и теперь он четко видел белое свечение жизни в девушке напротив, слух обострился так, что до него доносились удары её сердца и шум бурлящей в артериях и венах крови. Магия Жизни сама к её груди и, связав из сияющим потоком, начала перетягивать жизненную энергию из девушки в парня. Все это Ад понял, только когда сила вновь ударила в нем, вырывая сердце и навалившегося смертельного сна, рука сама выдернула из живота кинжал, но кровь не хлынула фонтаном, потому что кожные покровы наскоро сошлись и на время закрыли рану.

Жанет обессиленно повалилась на траву рядом с ним. Ад чувствовал, что она на грани: сердце её билось все тише, легкие вдыхали все реже. Он взял у девушки достаточно, чтобы дождаться помощи или, на худой конец, доползти до сборища аристократии или заорать на всю округу. Однако тут оживилась Смерть, подкидывая другой вариант: перенестись порталом в свою лабораторию и с помощью своих зелий быстро и безболезненно залечить рану. Только вот одна загвоздка: его резерв был абсолютно пуст. Бастард глянул на Жанет: свечение жизни в ней практически угасло, но остатка её энергии хватило бы на один переход. Не мешкая, Синдбад одним рывком вытянул из неё те крохи, что еще теплились в девичьей груди, разорвал пространство и, не взглянув на бездыханную служанку, перешагнул через еще теплое тело, чтобы выйти уже в своем зельеварском логове. А какой смысл смотреть на трупы? «Будут искать исчезнувшего наследника — найдут девчонку. А не найдут — так сожрут звери,» — одобрительно клубилась в душе Смерть, а потом и вовсе забыла про оставшуюся посреди леса выпитую девку, начав подогревать в «золотом бастарде» жадность, злость и ревность.

Жестокий король нервно мерил шагами подъездный двор перед парадным входом Летней резиденции, периодически косясь на широкое помпезное крыльцо, с которого должен был сойти его соперник. Кандор знал, что не увидит лишь силуэт, который невозможно узнать, и это не могло не напрягать. Разум Его Величества авторитетно утверждал, что скорее всего из широко распахнутых дверей выйдет Джанго. В конце концов брат бывал в стольких переделках и всегда выходил победителем, да и ума вместе с опытом набрался за годы корсарства. Что ему раскидать зеленых мальчишек, чей главный недостаток — юношеская самоуверенность? Не страдали ей разве что Гвейн и Лихой, первый — из-за природной сообразительности, второй — из-за приобретенной за годы скитания по Сарате в качестве изгоя осторожности. Но сердце, вопреки здравому смыслу и собственным намерениям, ждало другого победителя…

Добавлял раздражительности и натирающий запястье нитяной браслет. И как только не рассыпался за столько то лет? Это он только в постоянно активном состоянии сжимается, в повседневной жизни же дискомфорта не вызывал. Но Персивалю, надо же все организовать, чтобы участники боролись в полную силу, в Хаос! Обязательно надо и чтобы артефакты на нем были в боевой готовности, даром что браслет — не часть самого Кандора! Хотя… Он двадцать лет не снимал его ни днем, ни ночью, так что, можно сказать, сросся и сроднился с ним. У Жестокого короля, кроме бытовой магии, было еще одно слабое место: с юности не ладилось у него с менталистикой. Кандор не мог не то что чти-то мысли прочесть, он был не в состоянии поставить простейший блок! От его манипуляций с ментальными потоками, хвала Единому, ничто не взрывалось, но его попытки покопаться у кого-то в голове можно было смело причислять к самым жестоким пыткам! А ведь держать при себе мысли и не давать на них воздействовать для короля обязательно! Поначалу ментальная защита Его Величества была доверена Скомороху, благо, они практически никогда не расставались и маршал Веридора всегда был на чеку. Вечером перед днем генерального сражения с Саратой, унесшего его жизнь, Скоморох, словно предчувствуя беду, подарил другу собственноручно сделанный артефакт — ментальный абсолют, единственный в мире. Кандор до сих пор помнил его слова: «Держи, брат. Теперь часть моей магии всегда с тобой, так что, если на тебя вдруг покусится демоница страсти, защитит даже от Дара Обольщения. Когда меня не будет, он будет блокировать покушения на твою бедовую голову». Жестокий король, как надел его тогда, так и не снимал больше. Знать и даже монаршие особы по нескольку раз обращались к Кандору Х с просьбой продать уникальный артефакт, предлагая баснословные суммы. Каких только предложений не поступало! Принцесса за браслет! Полцарства за браслет! Две принцессы за браслет! Дворец за браслет! Гарем принцесс за браслет! Но, к изумлению всего мира, даже когда Отче предложил в качестве платы никогда больше не совать свой нос в дела Веридора, Жестокий король отказался, заявив, что нос — не самая выдающаяся часть наместника Единого! Надо ли говорить, что род Веридорских в очередной раз доказал, что скандал сопутствует каждому заявлению его представителей?

Вдруг Кандор почувствовал недалеко всплеск магии Жизни. Синдбад! Что такое стряслось, что сыну, судя по всему, уже после окончания испытания, понадобилась магия Жизни?! Воображение Его Величество тут же нарисовало парочку картин: Ад кулем валится из портала и напарывается на кинжал за пазухой; Персиваль занят поединком других участников и не успевает прикрыть Ада от смертоносного выпада меча; Лихой или Джанго случайно бросают в противника смертельное проклятие, но промахиваются, или оно залетает в портал вслед за выбывшим из отбора Адом… Отбросив предполагаемые развития событий, Кандор Х потянулся к месту всплеска, прощупал, как сплетаются потоки… и содрогнулся. Единый, его ребенок пил из кого-то жизнь, судя по ауре, из молодой, не одаренной магией женщины!

Королевские Дары… Они — сила, они же — испытание. Жизнь и Смерть — самые жестокие и беспринципные виды магии, в некоторой мере живые. Плевать хотел светлый королевский Дар на то, что хозяин может любить кого-то или же хранить верность супруге, Жизнь требовала близости с противоположным полом, болью и судорогами напоминала о себе особо целомудренным. Смерть же упивалась всей той грязью, что оседала на дне души любого человека, заставляя хозяина в разы острее чувствовать ярость, ненависть, презрение, жадность, тщеславие… Ад, его мальчик, не был жесток, также как и Джанго, также как Лихой. Это бесновался необузданный темный Дар, уродуя душу и подчиняя себе. Брату в свое время помог справиться Нарцисс, Лихому — Джанго и Гвейн. Кандор несколько дней приглядывался к златоволосому сыну, пытаясь углядеть в его поведении вспышки отрицательных эмоций, но Ад вел себя как всегда сдержанно, приветливо, много смеялся и по-доброму шутил. Тогда Жестокий король решил, что дух его младшего окреп до пробуждения Дара Смерти и сумел справиться с темнейшей из стихий. Ошибся. Непростительно ошибся!

Решив поговорить по этому поводу с Нарциссом, когда отбор закончится, Его Величество сплел кокон Жизни и послал к тому месту, где должна была остаться выпитая до дна девушка. Заклинание в долю секунды долетело до тела Жанет и в последнюю секунду успело удержать её душу, уже начавшую отрываться от плоти.

— Время, Кандор Жестокий! — рядом с королем из сероватого дыма соткался Персиваль, с неизменно серьезной и торжественной миной на призрачном лике.

— Скажи мне, кто мой соперник, — не особо надеясь на ответ, попросил Его Величество.

Умерший великий король ожидаемо покачал головой и уплотнил туман морока, окутывающий весь двор по периметру и отделяющий будущее поле битвы от толпившейся за оградой резиденции аристократии. Если до этого Кандор, прислушиваясь, мог разобрать слова Нарцисса, распинающегося перед всей придворной братией, то сейчас подъездный двор особняка погрузился в полную тишину. «Могильную тишину,» — мелькнула неприятная мыслишка, но Жестокий король поспешил отогнать её.

— После освобождения великого дракона от оков Инквизитора, — внезапно снова заговорил Персиваль, — этот мир лишился Палача.

«Невелика потеря, мир только свободнее вздохнул,» — подумалось Кандору, но он, естественно, не стал озвучивать этого вслух.

— Боги приняли решение доверить тебе выбор нового Инквизитора из династии Веридорских.

— С чего такая честь? — насторожился Его Величество.

— Такую ответственную миссию можно получить только достойнейшему! — высокопарно возвестил призрак и выжидательно уставился на своего живого потомка.

Кандор важности момента не оценил, поэтому, слегка растерявшись, ляпнул имя первого пришедшего на ум родственника:

— Хм… Джанговир.

Персиваль чинно кивнул и истаял в воздухе, оставив Жестокого короля взирать на пустоту перед собой. И на какое такое сомнительное удовольствие он только что подписал собственного брата?…

Долго рассуждать на эту тему Кандор не мог, поскольку из белоснежных клубов, устилающих и выход из Летней резиденции, появился дымчатый силуэт наследника.

Не получив ответа от Персиваля, Жестокий король решил сам выяснить, кто перед ним. Удалось ему это за две секунды: Кандор бросил в приближающегося противника шаровую молнию высшего уровня… и тут же почувствовал сеья счастливейшим и родителей: соперник и рукой не пошевельнул, чтобы сплести щит, а атака разбилась о родовую защиту! Рай! Это был его Рай! В подтверждение догадки наследник извлек из ножен двуручник. Джанго взял бы с собой саблю, Гвейн — ятаган, Лихой — кинжал. А Рай, также как и его папа, бесподобно владел двуручным мечом.

Отчего-то все переживания мигом схлынули, будто их и не бывало никогда, и Жестокий король ринулся в бой с азартом двадцатилетнего парня и с такой же ловкостью и силой. Давно Кандор не мерился силами с Эзраэлем и впервые встретил такого достойного противника. Сын предсказывал его выпады и мастерски отбивал их, умело наносил удары. Король двигался быстрее принца, однако никак не мог задеть его, впрочем, и на нем самом не было ни царапины. Сталь билась о сталь, несколько раз эфесы цеплялись друг о друга, удары сыпались все быстрее, но даже первая кровь не проливалась, потому что в искусстве владения мечом противники были равны.

Исход поединка решили… Боги, точнее их милость одному из сражающихся. Дар Воина, дающий легкость руке и точность выпадам, приносящий удачу и победу в бою своему хозяину, серебристым сиянием сверкнул на двуручнике Эзраэля, и спустя мгновение солнечный луч упал точно на лезвие клинка и яркой вспышкой ударил в глаза Жестокому королю. Кандор Х ослеп всего на секунду, но её хватило, чтобы выбить оружие из его рук и свалить на землю. Острие меча кольнуло грудь правителя напротив сердца, оглушительно в тишине двора прозвучал треск рвущейся королевской рубашки — поединок закончен!

Морок начал таять, открывая взбудораженным придворным картину «Поверженный монарх»: Кандор Х с не к месту счастливым выражением лица лежал у ног приставившего к его груди меч Эзраэля. Морок с принца уже спал, и Жестокий король разглядел странное выражение лица сына: не было радости, гордости или хотя бы шока, только неестественная отстраненность. А потом Его Величество, который вот уже несколько секунд как фактически королем не являлся, заметил что-то мерцающее на шее принца.

Тем временем лорд Нарцисс взял на себя роль распорядителя и провозгласил, громко, так, чтобы было слышно в задних рядах тем, кто еще не успел забраться на плечи впереди стоящего:

— Король повержен! Да здравствует Истинный Наследник! Да здравствует… — и споткнулся, чуть было не присоединившись ко всеобщему «ах!», доносившемуся сзади: из-за широкой спины Одержимого принца величественно вышла Кандида Веридорская и нарочито медленно подняла правую ладонь, демонстрируя зажатый в ней аркан подчинения, затянутый на шее Эзраэля!

«Ах!» повторилось, когда Её Высочество, растянув губы в предвкушающей улыбке, дернула за аркан, и демон упал перед ей на колени, послушно склонив голову.

Из состояния немого изумления знать вывел появившейся Персиваль, вместо дракона завершивший оглашение результатов отбора:

— Да здравствует первый воин Веридора — принц Эзраэль Гневный! Да здравствует Истинная Наследница — Кандида Веридорская, Кровавая королева!!!

Гомон поднялся страшный, и Кандор в очередной раз убедился, что знатные лорды и леди куда шумнее, чем купцы и торговки на площади в базарный день. Стоило Персивалю развеяться, как аристократия раскаркалась, как стая перепуганных ворон: те, кто за краткое время ожидания успел поставить кругленькую сумму на победу Одержимого принца, орали о вопиющем нарушении правил и незаслуженной победе принцессы; те, кто возлагал надежды и кошелек на Кандиду, в голос возмущались, почему сюда не пригнали лакеев с бокалами и вином наизготовку, дабы благородные господа могли чокнуться за будущую Кровавую королеву; те, кто не делал ставки, наперебой горланили хвалебные речи Её Высочеству и старались пробиться к членам королевской династии, чтобы засвидетельствовать свое почтение и заверить победительницу в своей преданности. Кандор Х, быстрее всех сообразив, что пора смываться от навязчивого общества придворных, а заодно и припомнивший, что на поляне за рощей лежит выпитая Синдбадом девушка, проворно построил портал, нырнул в его полупрозрачную дымку и так же стремительно сдвинул разрыв пространства, оставив детей самим выплывать из разбушевавшихся пострашнее штормового моря сливок общества.

А Конда неожиданно для самой себя растерялась. Ей нужно было время и тишина, чтобы распутать аркан подчинения на шее Рая, а главный прокурор лорд Туррон, с которым они питали взаимную неприязнь друг к другу с первого дня знакомства, резвее мальчишки подскочил к ней, рухнул на одно, уже немолодое колено, жалобно скрипнувшее от таких акробатических приемов, и хриплым полушепотом поведал ей:

— Моя королева, сегодня над Веридором взошло новое солнце! Для меня счастье преклонить колени перед вами! Я весь ваш, душой и телом!

Единый, а она и не подозревала о красноречии главного прокурора… Тут взгляд Конды упал на Эзраэля, который все еще обретался у её ног, связанный петлей заклинания, но лицо его понятнее всяких слов объясняло, что будь у него сейчас свобода действий, двор бы обеднел на одного лорда. А судя по другим стремительно приближающимся представителям мужской части Веридорской аристократии, ряды придворных за следующие полчаса значительно поредели бы…

Спас положение неизвестный Кандиде представитель знати, стоящий ближе всех к парадным воротам во двор Летней резиденции и не принимающий участие во всеобщем галдеже. Сей примечательный длинными платиновыми волосами и высоким ростом индивид, нисколько не смущаясь и по прежнему молча, схватил за шкирку не такого уж и легкого лорда Туррона и без видимых усилий отправил его в полет в сторону, откуда он только что приблизился к принцессе, попутно сбив им нескольких новоявленных «верных слуг короны», спешащих к Кандиде с предложениями располагать их телами и сердцами. Затем неизвестный лорд взмахом руки заставил огонь заслонить вход во двор особняка, отрезав тем самым их от пылких придворных мужей.

— Позвольте представиться, Ваше Величество, — грациозно поклонился он. — Лорд Нарцисс, граф Ла Дарант Ла Кенти Ле Турмен дю Голэ. Мы с вашим отцом знакомы лет сорок пять. К сожалению, обстоятельства и наши с ним поступки не способствовали нашей дружбе, однако он, спустя многие годы, после разрешения всех спорных вопросов между нами, оказал мне доверие и, памятуя о моей склонности к государственной службе, позволил остаться при дворе и возложив на меня обязанность всеми силами помогать своим детям. Кстати, я женат, две недели назад обвенчался, и навеки покорен своей супругой, так что могу предложить вам только свой ум и силу, но никак не тело.

— Какая жалость, — покачала головой Кандида, едва сдерживая улыбку. — Что ж, я буду рада видеть вас в своей свите, лорд Нарцисс.

— Для меня честь служить Вашему Величеству, — почтительно кивнул лорд. — Смею заметить, ваш брат весьма красноречиво смотрит на вас.

— Ах, да! — встрепенулась девушка и принялась ослаблять аркан, изо всех сил стараясь не покраснеть от стыда, что так легко позабыла об Эзраэле. — Скажите, лорд Нарцисс, почему вы зовете меня Вашим Величеством, я ведь еще не королева.

— Многие не в курсе, Ваше Величество, но, устраивая отбор Истинного Наследника, прежний монарх отрекается от престола, а признанный большой церимониальной короной наследник фактически становится правителем. Не позже, чем через три месяца наследника официально коронуют. Поэтому отныне вы — Кровавая королева.

— Спасибо хоть не братоубийцей нахвали, — пробормотала под нос Конда, хотя на самом деле прозвище ей очень нравилось.

Возилась с арканом она минут десять, то и дело выпуская из рук потоки, и была очень благодарна графу, что он не стал глазеть на её неумелые попытки расплести её собственный аркан и отошел на пятнадцать шагов. Какой все таки замечательный, догадливый и предупредительный лорд! К тому же он производил впечатление умного человека, а если он был рядом с отцом с его юности, то и опыта ему не занимать. Такого сторонника днем с огнем не сыщешь! Немного смутил возраст графа. Конечно, он был не юношей, но выглядел на тридцать, максимум — на тридцать пять. Отцу в прошлом году перевалило за шестьдесят, но, как ей объяснил лорд Див, он перестал стареть еще до тридцати, побратавшись с сыном Хаоса, а Темная магия, как известно, в два раза увеличивает жизнь овладевших ею. А с лордом Нарциссом в чем дело?… А, впрочем, это не столь важно, потом можно будет спросить! Сейчас надо не задушить арканом Рая, а то её кровавая слава станет вполне оправданной…

Девушка ждала от брата вспышки ярости, претензий, удивления, но никак не того, что он, едва отпустит последний поток, схватит её в объятия и повалит её на землю, подмяв под себя.

— Моя королева… — шепнул ей на ушко демон, перед тем как накрыть ее губы поцелуем.

Первые несколько секунд Конда, оглушенная внезапным страстным порывом принца, не сопротивлялась и даже прикрыла глаза от удовольствия, но потом рука Одержимого рванула ткань платья, с явным намерением увеличить вырез. К счастью, наряд не поддался.

— Тише — тише! Рай, ты чего так… — растерянно залепетала девушка, разорвав поцелуй и попытавшись выползти из-под него, правда, безрезультатно.

— … воспламенился, — закончил за нее лорд Нарцисс, отвлекая принца от нового покушения на лиф платья. — Не сочтите за дерзость, Ваше Высочество, однако я вынужден заметить, что вы горите. В прямом и переносном смысле.

И действительно, Кандида глянула на спину Эзраэля и увидела, что рубашка на нем уже обуглилась, а на обнаженной коже играет самое настоящее пламя! Но оно не жглось, а напротив, ластилось, стоило девичьей ручке потянуться к нему. Почему?

— Потому что тебе нравится, — угадал её мысли Эзраэль и потянулся за еще одним поцелуем, но был снова прерван комментариями стоящего поодаль графа.

— Также напомню вам, Ваше Высочество, что вон там, — кивок в сторону ворот, за которыми остался весь королевский двор, — толпится «знатное» стадо, и как бы громко не трещало мое пламя, им это не помешает расслышать, как вам обоим нравится…

— В Хаос!.. — выругался Одержимый и хотел было добавить что-то еще, но его остановило нежное прикосновение к его щеке ручки его Конни.

— Отпусти меня, — тихо, но твердо попросила девушка, взглянув на него, как настоящая королева.

Тут в сознание вторглась демоническая натура и начала на все лады ругать человека: неужели не понятно, что его Конни не нравится целоваться лежа на голой земле, под взглядом какого-то левого мужика, в нескольких шагах от тучи мерзких сплетников и завистников, что уж говорить о чем-то большем! В итоге Рай согласился и алской сущностью и, встав, галантно помог подняться на ноги и Своей возлюбленной. Но потом все же не удержался и, притянув её к себе, снова поцеловал, на этот раз быстро, но не менее горячо, и полушепотом признался:

— Моя Конни… я люблю тебя…

Он ожидал, что она ответит что-то вроде «я тебя тоже» или хотя бы ыразит свои чувства улыбкой или взглядом. Но Её Величество, отстранившись от его груди и выпрямившись, повернулась к уже начавшему стихать огню, открывающему обзор высшему обществу Веридора, бросив ему всего одно, отдающее раздражением слово:

— Конда!

 

Глава 5

Жанет приходила в себя долго, словно отходила от вечного сна, а вспомнив, что с ней случилось утром, поняла, что практически так и было. В только что раскрывшихся глазах заблестели соленые капли. Девушка не думала о том, как ей удалось спастись, её душили слезы и осознание того, что её хотел убить мужчина, которым она восхищалась и о браке с которым втайне грезила за штопкой и уборкой. Не такая уж и несбыточная мечта: пускай он и сын короля, но все же бастард, не из Черной Тридцатки, а значит, только служанка ему и ровня. Как же пело её сердечко, когда златокудрый красавец Синдбад впервые утянул её в темную нишу и поцеловал! С её то неказистой внешностью, она не удостаивалась и косого взгляда напыщенных мальчишек — пажей, на каждом углу похвалявшихся своими романами со знатными богатыми замужними дамами. Не привлекала Жанет и внимания супругов знатных богатых замужних дам, как многие красивые или хотя бы миловидные горничные. А тут ей шепчет страстные признания прекрасный некоронованный принц! Иногда он давал ей странные поручения, например, незаметно положить брошь в шкатулку с драгоценностями принцессы, но девушке и в голову не приходило задаваться вопросом, зачем это ему. Она все делала без промедления, всеми силами желая угодить Аду, позабыв о службе принцессе Кандиде и не присматриваясь к своей «напарнице» Лоле. А он…

Жанет не заметила, как зарыдала, и тем неожиданнее для нее было прикосновение к лицу теплых рук с по-мужски шершавыми ладонями. Кто-то сидел на корточках рядом с кроватью, на которой она очнулась, и утирал её слезы. На мгновение мелькнула невероятная мысль, что это Ад помог ей и сейчас так нежно успокаивает, и Жанет резко повернула голову вбок… и чуть не вскочила с мягких простыней, вскрикнув:

— Ваше Величество!

— Тихо ты, егоза! — по-доброму усмехнулся Кандор Х, ловко перехватив её поперек талии и укладывая обратно на кровать. — Куда скачешь? Тебе бы полежать минут десять — двадцать, а лучше часик, чтобы силы до конца восстановились. Чуть в царство мертвых не прогулялась, а все туда же, перед кем ни попадя спину гнуть.

— Вы… это вы… вы меня… — попыталась выдавить из себя что-то членораздельное Жанет, но снова расплакалась навзрыд, на этот раз заливая слезами не подушки, а дублет короля, которым он для разнообразия и в честь окончания отбора Истинного Наследника решил сменить повседневную темно-коричневую жилетку из грубой кожи. В общем, вид Его Величество коренным образом не изменился, так как дублет был черным и ничем не украшенным, так что выглядел Кандор Х обычно, как любил определять сиятельный лорд Джанговир, «не лучше егеря». Жестокий король и не подумал одернуть раскисшую горничную, напротив, поднял её на руки и, опустившись на кровать, устроил девушку у себя на коленях и начал укачивать, совсем как маленькую девочку.

— Я… я же думала, он любит меня… — всхлипывала Жанет, позабыв, кто утешает её. — Я думала, мы вместе будем… что он меня замуж позовет, и я больше не буду во дворце горбатиться… и полы драить… и платья королевкие чистить, когда у меня не одежда — обноски… и блюда из кухни в принцессовы покои таскать, по дороге слюной захлебываясь… и белье в холодной воде полоскать… и полотенца… и… и…

— Тебе плохо у моей дочери? — без малейшего раздражения спросил король.

— Да… нет… она… Она хорошая, просто я… мне…

— Мужика тебе нормального надо, — донеслось от двери, и в королевские покои, и не подумал испросить разрешения, через приоткрытую дверь просочился лорд Нарцисс и, оглядев спальню, не удержался от ехидного замечания. — Картина маслом: «Служанка и егерь».

— А вы с Джанго, случаем, не родственники? — не отставал от него Кандор, а затем без доли смеха спросил. — Ну что там?

— От придворных отбились, новоиспеченную королеву я в её покои проводил, и даже удалось на время отвадить от неё Одержимого. Натравил его на министров, и теперь к обсуждениям новой монаршей особы и её возможных фаворитов добавились лихорадочные перешептывания о том, когда же состоится торжественная коронация. Кстати, о коронации. Чё это за фигня, Кандор?! — вдруг гаркнул дракон, да так, что Жанет испуганно шарахнулась в сторону, соскользнув с королевских колен и заваливаясь спиной на кровать.

— Правильно, вот так вид лучше открывается, — как ни в чем не бывало прокомментировал её позу лорд Нарцисс.

— Иди к себе, — Кандор бережно помог девушке подняться и легонько подтолкнул её к двери. — Сегодня отдохни, зайди к Её Величеству и предупреди, что тебя не будет. С Синдбадом я сам разберусь, ничего не бойся.

Оглушенная заботой короля, Жанет побрела к покоям своей госпожи, а в спальне короля тем временем продолжился разговор на повышенных тонах. Вернее, громко и раздраженно звучали только вопросы графа, впрочем, все до единого поглощенные пологом тишины, который предусмотрительно набросил на спальню Кандор Х. Ответы же короля были спокойными.

— Как ты собираешься завершать отбор, Кандор?! — неистовствовал лорд Нарцисс. — Я только сейчас из сокровищницы…

— Что, драконья одержимость дает о себе знать? — не преминул ухмыльнуться человек, лукаво улыбнувшись разъяренному крылатому ящеру, в гневе не менее устрашающему во второй ипостаси.

— Не время для смеха! Кандор, из большой церемониальной короны пропал изумруд, сосредоточивший в себе всю силу родового артефакта!

— Я знаю, — огорошил собеседника Жестокий король. — Скажу более, это я выковырял его. Не смотри на меня страшными глазами, я ни изумруд, ни саму корону руками не трогал, орудовал исключительно кинжалом.

— Но… но зачем?! Как мы завтра водрузим на голову Кандиды корону без изумруда?!

— Никак, — не проникся важностью момента Его Величество. — Видишь ли в чем дело, друг, почти четверть века назад изумруд отрекся от меня как от правителя Веридора и загорелся над Эзраэлем. Неужели ты думаешь, что я могу позволить кому-то из моих детей сгореть заживо, прикоснувшись к нашему родовому артефакту.

— Как это… Кандор, как такое возможно?! Это же значит, что…

— Не продолжай, — остановил его король. — К этому вопросу мы больше не возвращаемся. Эзраэль — мой сын, и любой, у кого не хватит мозгов держать за зубами свои предположения относительно неверности моей жены или предательства брата, выплюнет свой язык раньше, чем пустит хоть одну мерзкую сплетню. Я понятно изъясняюсь?

— Да понятно — понятно, — растерявшись, наверное, впервые за последние два тысячелетия, пробормотал дракон. — Кандор, скажи… ты точно это знаешь?

Грустно улыбнувшись, Жестокий король поведал своему другу о том, как Вэлла настояла на пробуждении демонической крови с помощью древнего обряда. О том, как сила Хаоса так и не откликнулась на его зов, потому что в его душе было столько Света, что Тьме места просто не нашлось. О том, как несколько дней спустя наслаждался одиночеством в языческом «храме» под замком и застал двух страстных возлюбленных, которые были так увлечены своим занятием, что в полумраке не заметили его темную фигуру на фоне черной статуи Мрачного Бога. О том, что он практически час наблюдал за тем, как жена изменяет ему и как Хаос принимает кровь её любовника, которого он тогда со спины не узнал. О том, что простил Вэлле ту ночь в день рождения Эзраэля и тогда же, прижимая к груди ребенка и почувствовав через магию Жизни близкое родство с малышом, поверил, что ошибся и отец ребенка все-таки он. О том, как приказал похоронить погибшую жену в закрытом гробу, но не положил её мертвое тело в деревянный ящик, а в тайне ото всех предал его морю. О том, как семь лет назад, в день изгнания Эзраэля из Веридора за покушение на отца, Кандор впервые за долгие годы пришел к тому месту, где провожал в последний путь Вэллу, и увидел её, но уже не человеком, а сиреной. О том, как она горячо благодарила его за то, что не дал земляным червям сожрать её тело, и умоляла никогда не надевать церемониальную корону, потому что она признала правителем их сына. Хотя признание так и не сорвалось с её помертвевших синюшных губ, Кандор сразу догадался, кого видел в ту ночь вместе с Вэллой. О том, как успокоил жену и принял решение ничего не говорить ни брату, ни сыну. О том, как поклялся унести эту тайну с собой в могилу, так же как и правду о рождении Конды.

— Расчет был таков: побеждает Эзраэль или Джанго — я спокойно возвращаю изумруд в корону, побеждает кто-то другой — я разыскиваю другой такой же изумруд и вставляю вместо настоящего, пока тот дожидается своего часа над головой того, кого сочтет достойным.

— Второго такого же нет во всем мире, Кандор, — покачал головой лорд Нарцисс, — и Боги уж точно не спустили бы Веридорским такое с рук.

— Я не позволю артефакту забрать еще кого-то из моих близких, — отрезал Его Величество. — А Боги могут идти лесом… ну, или небом, как им удобнее.

— Кандор — Кандор, — тяжело вздохнул дракон. — Вроде и не дурак ты, и не птенец желторотый, но все никак понять не можешь, что с Богами шутки плохи.

— Хоть ты не начинай! — раздраженно отмахнулся он. — Я сыт по горло предсказаниями твоей жены! Фиолетово мне, что там с моей судьбой решили Боги и какая там северная принцесса меня ждет, не дождется! Джанго вон тоже заливал, что артефакт отбора, который я сделал для него, — толчок к исполнению этого пророчества!

— К сожалению, так и есть, — оборвал его звонкий голос Марианы, и Прорицательница вступила в комнату из-за тайной двери, которая пропускала и её.

— Однозначно пора покои менять, а то не спальня, а проходной двор, — недовольно проворчал Жестокий король, а потом Мариана, только прошу, давай хотя бы сегодня обойдемся без пророчеств, злых предзнаменований и знаков судьбы, которые Боги никак не устанут слать беспутному мне!

— Мне очень жаль, Кандор, — самым что ни на есть довольным голосом протянула Мариана, становясь перед своим мужем и прижимаясь спиной к его мощной горячей груди, — но пришла я действительно по твою душу, чтобы в очередной раз передать послание Богов, все о том же, но Создатели за то время, что ты уподобляешься ослу в своем упрямстве не следовать их подсказкам, от скуки зарифмовали первую его часть.

И, не успел Кандор рот открыть, чтобы сказать что-то против, начала мелодично выводить строки, стройные и красивые, такие, что вместе с музыкой могли бы стать песней.

— Мне начинать ревновать? — притворно спокойным голосом вопросил Нарцисс, как только смолкла стихотворная часть предсказания.

— С чего бы? — изумленно вздернула брови Мариана. — Пророчество гласит о трех невестах Жестокого короля: Нинель Монруа, Лилиан Ла Виконтесс дю Трюмон и Вэллине Девиур. Меня Его Величество никогда замуж не звал, — и добавила, игриво сверкнув горящими янтарем очами в поллица. — У леди Лилиан были чудные огромные каре-зеленые глаза.

— Стих замечательный, — вклинился в их диалог «многоневестец», — я только не уловил, где тут о том, что «четвертая» — это таинственная северная принцесса, и о связи этих матримониальных божественных планов на меня и моего выбора Джанго как возможного Истинного Наследника.

— Про северную принцессу еще не зарифмовали, — просто заявила Мариана, — а что касается второго вопроса… Скажи, Кандор, где сейчас изумруд из церимониальной короны?

Его Величество досадливо скривился и недовольно пробурчал:

— Спрятал. Так хорошо, что теперь сам найти не могу.

— Что?! — мигом взвился Нарцисс. — Ты сдурел, Кандор?! Ты куда изумруд задевал?!

— А как ты думаешь, любимый, почему Жестокий король с таким трепетом относился к своим любимым сапогам, оберегая их почти маниакально? — едва сдерживая смех, как бы между прочим задала вопрос Мариана.

— Да, демон его побери! — взорвался Кандор, но не от злости, а от собственного бессилия. — Я решил, что надежнее всего будет, если изумруд всегда будет при мне! Да, я спрятал его в каблук правого сапога из своей любимой пары! А их кто-то спер! И я понятия не имею, где теперь их искать!

— Спешу открыть тебе имя вконец оборзевшего вора, — нарочито медленно, смакуя каждое слово, проговорила Мариана. — Сей невероятный потрясающий наглец зовется Его Светлостью крогнерцогом Веридора сиятельным лордом Джанговиром. И да, улизнул из-под твоего носа он в твоих сапогах, а до этого ходил практичеки все время в них, но ты не узнал свою излюбленную пару, поскольку Джанго не разделяет твою страсть к черному цвету и покрасил их в коричневый.

— В Хаос! — ругнулся Его Величество, вылетая из спальни, на ходу связываясь с лордом Дивом, выясняя точные координаты судна брата, и выкрикивая приказания, чтобы немедленно трубили сбор всей Чертой Тридцатки и послали вперед гонца в порт с сообщением, чтобы немедленно снаряжали корабль.

— Ну вот и еще один шаг к пророчеству, — отстраненно произнесла Мариана, глядя на распахнутую с ноги дверь в покои Его Величества.

— Я не совсем тебя понимаю, — признался Нарцисс.

— Все просто: если бы Кандор не назначил Джанго одним из участников отбора Истинного Наследника против его воли, то кронгерцог с королевским изумрудом сейчас был бы в Веридоре, а соответственно, и сам Кандор. А так он унес с собой важную тайну, не успев рассказать дочери о возможной опасности, и в его отсутствие случится то, что случится. И с корабля Джанго Кандор отправится не обратно в столицу, а в Сарату, где и встретит ту заветную любовь, о которой мечтал с юности.

— А что случится?

— Всему свое время, — последовал ответ Прорицательницы, как всегда туманный и загадочный.

 

Глава 6

Не сумев с третьего раза разодрать веки, Гвейн в первый раз в жизни зарекся больше не брать в рот ни капли вина. Понятно, конечно, что он мешком с костями на влажном пляже развалился и даже сощуриться не может не из-за того, что накануне перебрал, но все же, может, Боги услышат его горячий посыл и ниспошлют хоть какое облегчение, а то сдохнуть же можно, как башка раскалывается!.. Раскат тупой боли внезапно прокатился по всему телу, и молодой человек застонал бы, если бы хоть мышцы лица не свело в судороге. Гвейн знал, что это. Приворот на крови. Приступы начались в тот же день, что исчезла Тейша. Сначала его скручивало раз в день за пару минут, а потом все чаще и чаще, дольше и дольше, болезненней и болезненней. Он прекрасно знал, к чему дело идет: не далек час, когда его в последний раз пронзит боль, сильнее которой невозможно представить, и просто сведет его с ума. Кто-то бы уже сломался, но Гвейн еще держался. Чернокнижная натура, подгоняемая приворотом, решила извести своего хозяина как можно быстрее чтоб меньше мучиться, но старший сын Жестокого короля сам себе дал зарок держаться до последнего, хотя на спасения у него надежды не было. Просто хотелось еще пожить, если не ради себя, то хотя бы ради тех, кому он дорог.

Мелькнула мысль, что именно потому, что, кроме смерти, помочь ему навряд ли что-то в этом мире может, он и должен был оставаться на рифе отвлекать сирен. Ему то ничего в этой жизни уже не светит, кроме адских мучений, изо дня в день заходящих на новый круг, ужаснее и беспросветнее предыдущего. А у дяди была единственная, и полжизни у него еще впереди было, и детей могло бы быть много. Да он, будучи кронгерцогом, мог судьбу Веридора вершить, в конце концов! Уж кому, как не дяде Джанго, еще жить и жить, язвить и смеяться, устраивать перебранки с лордом Дивом и подкалывать младшего брата. А он вместо этого всего спас бесполезную жизнь Гвейна, ну и еще Лихого… Лихой!

Сквозь удары бьющейся в висках крови чернокнижник расслышал недалеко, шагах в пятнадцати от себя, короткое ругательство, брошенное братом… и глухое шипение. Змеиное! И ладно бы это была обычная тварь! Нет, Гвейн узнал её глас — это она преследовала «Туманную Бестию», также как и сирены, в её зов он вслушивался в трюме корабля. Не простая змея, а потомок древней расы нагов, как и он. Своя.

Но какого демона ей от них надо?

Ответа у Гвейна не было, и он, собрав всю свою волю в кулак, еще раз попробовал открыть глаза. Медленно, не веки все же приподнялись, зрение сфокусировалось… и выхватило из реальности Лихого, невероятно бледного и явно еще не доконца справившегося с ядом брата — аспида, на одной руке еле-еле отползающего от огромной кобры, покрытой мелкой блестящей чешуей чернее ночи, метров восемь в длину, яростно раздевающей капюшон и пронзительно уставившейся на человека перед собой раскосыми ярко-изумрудными глазами с вытянутым вертикальным зрачком. Цвет был просто потрясающий, насыщенный, точь-в-точь как у драгоценных камней, вот тролько Лихой навряд ли оценил змеиные очи, его больше интересовали два длинных тонких клыка, без сомнения острых и на удивление белоснежных. На миг сознание Гвейна снова уплыло в омут беспамятства, и сквозь туман, заволокший все вокруг, до него необыкновенно четко донеслось шипение этой гадины. В этом полубреду ему даже почудилось, что свистящая кобрина речь складывается в человеческие слова: «Зссс-ачшшш-эм тшшш-и убилссс меняааа… Зссс-ачшшш-эм тшшш-и убилссс меняааа… Зссс-ачшшш-эм тшшш-и убилссс меняааа…» Боги, может, он уже с ума сошел, раз в змеином шипении людской язык слышит?

Усилием воли стряхнув с себя наваждение, Гвейн увидел, как кобра приняла боевую стойку и вот-вот прыгнет на Лихого, а тот лихорадочным взглядом шарит по земле, ища хоть какое-нибудь оружие для защиты, и глаз его цепляется за кинжал дяди Джанго, каким-то чудом оказавшийся в полуметре от руки чернокнижника. Сил Гвейна достало только на то, чтобы изгнать ослепляющую и сковывающую боль из тела и ума всего на одну-единственную секунду, но этого хватило, чтобы молнией схватить кинжал и твердой рукой, не знающей промахов и поражений, метнуть его в гигантскую зверюгу. Сталь по рукоять вошла в туловище кобры прямо под мордой, и она, пронзительно зашипев, словно вскрикнув от боли и обиды, кинулась к морю. Спустя мгновение ничто, кроме широкого следа на влажном от прибоя песке, не говорило о том, что только что здесь, на берегу, исполинская рептилия изготовилась для смертельного броска.

Лихой медленно, пошатываясь и явно прилагая усилия, чтобы сохранить равновесие, поднялся с земли и нетвердой, слегка петляющей походкой, словно был навеселе, подошел к брату и начал нести какую-то околесицу:

— Гвейн, это была она! Она! Что ты наделал! Её не убил я, зачем это сделал ты?! Она могла спасти тебя!

— Скорее она могла сожрать тебя… — только и смог выговорить заплетающимся языком чернокнижник, снова зависая на границе между горячкой и явью.

Лихой же был на своей волне:

— Ничего ничего. Кинжал дяди Джанго был с магией Жизни папы, её должен был окутать кокон. Конечно, она не погибнет… не должна погибнуть! — приговаривал атаман разбойников, нагибаясь к брату и прикидывая, как бы половчее и закинуть его на спину и поудобнее устроить, чтобы не съезжал. — Она успеет добраться до дома и там ей обязательно помогут. А потом мы её найдем, непременно найдем. Главное, что жива, остальное — поправимо. Зато мы и в человеческом обличье её узнаем, потому что она будет пытаться убить меня…

Гвейн не понимал, что бубнит под нос брат, да и не пытался. Какая разница, что Лихой там толкует, если он не сегодня — завтра прикажет долго жить. Жаль, что у него не вышло так, мда…

А между тем и без того качающийся, будто от морской качки, Лихой изловчился взвалить на плечо брата и неверной поступью устремился к тропинке, поднимающейся вверх по скалам метров на пятьдесят в высоту. Он что, с ума сощел?!

— Лихой, брось меня, — прохрипел Гвейн, узрев ту малую часть пути, что им предстояло проделать всего лишь до верха прибрежной скалы!

— Очень смешно, — выплюнул в ответ сарказм разбойничий атаман. — Сделай одолжение, помолчи и побереги силы, а то я допру до верха труп, и мне останется, уподобившись ворону, только обглодать твои чернокнижнические косточки на обед и накаркать себе такую же бестолковую гибель.

— Брат, ты и сам до туда навряд ли доползешь — яд еще не отпустил.

— Ты предлагаешь нам разлечься перед морем на песочке и позагорать? — подбодрил сам себя язвительным тоном «носильщик».

— Лихой, брось меня! Мне пофиг где дохнуть! — Гвейн попробовал даже слабо лягнуть брата, но что его кто-то слушал!

— Слушай, Гвейн, ты вроде у нас самым мудрым и башковитым слывешь, но порой такую ахинею порешь, вот как сейчас! Ну испустишь ты на порсульском берегу свой многострадальный привороженный дух, и что? Кто, спрашивается, будет спасать дурную башку нашего золотого младшего братца от справедливого приговора? Кто будет разнимать нас с Эзраэлем, чтобы мы, в Хаос, не поубивали друг друга? Кто будет нудеть у меня над ухом о благородстве и любви, чтоб я однозначно со скуки не помер, а еще раздражать своим правильным аж до зубного скрипа примером? Кто будет на спор перепивать меня и плавать против течения Вихры от злющего папы, а потом вместе со мной за пьяные приключения чистить сапоги за всей армией или драить казармы? Да кто, в конце концов, перекусает ядовитыми зубами всех братьев, если им вздумается подхватить чуму в каком-нибудь притоне?!

— Лихой, оставь… — у Гвейна уже не было сил возражать, но не попробовать еще раз вразумить брата он не мог.

— Сдыхающим слова не давали, — упрямо отвечал атаман. — И вообще, неужели ты думал, что я дам тебе спокойно попрощаться с жизнью? Ха, не дождешься! Отделаешься от меня ты не раньше, чем окончательно решишь в царство мертвых перебраться, а пока лежи смирно и не голоси, как девица, которую в первый раз на сеновал волокут.

Так они и ползли на скалу, рывок за рывком, шаг за шагом, и каждый отнимал все больше и больше сил, которых, казалось, уже давно нет. Но они все шли, теперь молча, потому что ни у одного двух слов не получилось бы выговорить, Гвейн — потому что потерял сознание от нового болевого приступа, Лихой — потому что устал, как собака. Из чистого упрямства еще передвигая ноги, атаман мысленно уговаривал себя сделать еще одно усилие, а потом еще, и еще. Не ради себя. Ради Гвейна. Если бы дело было только в нем, он бы уже давно растянулся на скале и блаженной мыслью: «Жрите меня, кто хотите, я не встану». А так на спину ощутимо давили брат и ответственность, не давая забыть друг о друге и малодушно сдаться.

Спасение явилось нежданно — негаданно: раздалось призывное лошадиное ржание, и сзади их настиг…

— Мрак!!! — Лихой возопил бы от счастья на всю округу, но ему и вдохнуть лишний раз было в тягость, не то что тренировать голосовые связки.

Конь оказался оседлан, и атаман с чистой совестью перебросил Гвейн со своей спины, на лошадиную, затем забрался верхом на жеребца сам и, доверив построение маршрута и управление в целом тотему брата, наконец повалился вперед, перегнувшиь через лежащего поперек чернокнижника и уплывая в такое желанное беспамятство. Даже самому себе он не признался бы, что еще шаг — и его ноги подломились бы, и он без сознания рухнул бы прямо на каменистую породу скалистых берегов Востока, как обычно недружелюбных и сулящих тысячу и одну опасность.

 

Глава 7

Хотя день выдался долгим и насыщенным, полным поздравлений и комплиментов, сочившихся лестью и тщательно замаскированной завистью, Конда и не дуиала ложиться спать, несмотря на глубокую ночь, окутавшую Веридор. И дело было вовсе не в том, что Её Величество мучила бессонница или же какие-то опасения. Сердце девушки предвкушало приятную встречу. Королева ожидала дорогого гостя…

Облокотившись локтями на подоконник и любуясь бархатным черным небом с россыпью блестоек — звезд и растущей луной, тонкой, как серп, Кандида думала о сегодняшнем утре, а именно — вспоминала свою победу в отборе Истинного Наследника. Использовать Дар Обольщения было выгодно хотя бы потому, что о нем знал только дядя Джанго и, возможно, еще отец. Никто другой ожидать такого на испытании не мог, а следовательно, даже если бы догадался, что голос чарующий, не смог бы ничего противопоставить ей. А ведь возможность была. В глубине души Конда очень переживала, что пока так и не научилась быстро активировать свою магию. Если с арканом подчинения она могла возиться хоть полдня, торопиться было некуда, то от того, как быстро подействует песня, зависела её победа. Ей просто повезло, что демон Эзраэля не воспринял её Обольщение как потенциальную опасность и не защитился. Что же касается человеческой натуры, то братья узнали её голос и первые семь секунд слушали без какого-либо магического эффекта, и только потом Обольщение начало действовать. Дядя объяснял, что Дар Менталистики — редкий и ценный, но маги этого профила востребованы не так, как, например, стихийники или темные, поскольку возможность управлять чужим разумом далеко от боевых искусств. Конечно, можно набрасывать арканы подчинения или просто сдавливать мозг врага, но суть в том, что один менталист может противостоять только одному человеку и успех в битве зависит именно от скорости активации заклятий. А Обольщение — это своего рода усовершенствованный вариант аркана менталиста — пение поражает не одну жертву, а всех, кто попадает в радиус действия, а большой он или маленький, зависит, опять же, от умений. Как бы сильно правда ни била по самолюбию, следовало признать, что её Дары развиты крайне слабо, и на испытании ей всего лишь повезло и ничего боле. Она даже аркан подчинения смогла накинуть на Эзраэля только потому, что он сам позволил ей! Пообещав самой себе в ближайшем будущем дополнить умение составлять хитрые планы развитыми во время постоянных тренировок магическими способностями, Кандида переключилась на более приятную тему для размышлений — на третьего участника отбора, добравшегося до последнего этапа, но не выступившего против Жестокого короля.

Лихой! Конда была уверена, соперником Одержимого принца был он! А кто же еще? Ад обещал ей отказаться от участия в финальном поединке. Гвейн не стал бы петлять от Эзраэля и бить по нему одной лишь магией, а ввязался бы в ближний бой. Хоть его ятаган намного легче двуручника демона и на первый взгляд шансов на победу не имеет, еще вопрос, кому первому удалось бы поразить противника точным ударом в сердце. Не зря не только по всему Веридору, но и за пределами королевства гремела слава первенца Кандора Жестокого как непобедимого воина, достойного своего отца. А дядя Джанго не проиграл бы Эзраэлю, да и ей тоже! Конечно же, это был Лихой! Устроил все так, чтобы ни дядя, ни Гвейн не явились в Летнюю резиденцию, а сам пришел, чтобы помериться силами с Эзраэлем и после окончания отбора увидеться с ней. И стребовать награду за то, что внес свою лепту, надо сказать, весьма значительную, в её победу.

В подтверждение бродящих в голове мыслей, от которых щеки алели, как благоухающие в саду под окном нежные бутоны роз, сильные мускулистые руки стальным кольцом обвили её вокруг талии и притиснули к крепкой мужской груди так близко, что Конда почувствовала жар, исходящий от тела ночного гостя. Нисколько не испугавшись того, что не расслышала его кошачьих шагов, и прижавшихся к оголенной шее горячих обветренных губ, девушка чуть наклонила голову набок, чтобы мужчине было удобнее целовать её, и нежно прошептала его имя в мягкий полумрак, разгоняемый редкими свечами в комнате:

— Лихой…

Реакция последовала незамедлительно, но совсем не такая, какую ждала Кандида — её резко крутанули, поворачивая спиной к окну, и больше не обнимали, а скорее сдавливали в железных тисках. Она хотела было возмутиться этой грубостью, но проглотила собственные гневные слова, встретившись с горящими ненавистью глазами Эзраэля. Так он смотрел на приговоренных к смертной казни министров и советников, посмевших поливать грязью его погибшую мать, перед тем как искромсать их собственными руками. Смуглое породистое лицо, которе Конда с первой встречи признала красивым, исказилось дикой яростью, губы презрительно кривились, а пальцы, после которых поутру однозначно появятся синяки, казалось, готовы были стиснут её плечо до хруста ломающихся костей. В эту минуту Эзраэль был страшен, действительно страшен, до подгибающихся коленей, до трясущихся рук, до слез из глаз, но Конда была настолько ошарашена тем, что перед ней предстал вовсе не тот, кого она ожидала увидеть, что лицо её не дрогнуло ни на миг. Её безразличие и молчание подлили масла в огонь: злость уже не горела, она полыхала в сердце демона, грозясь окончательно затмить рассудок и выплеснуться наружу.

— Кто? — едва сдерживая глухой рык, прохрипел Эзраэль. — Ты звала этого… эту сссволочь?…

И промолчать бы Конде, но в душе вскинулась обида за Лихого. Да как он смеет оскорблять его?! За что?! Из-за того, что она ждала не его, а другого? Весь ужас перед разъяренным демоном схлынул мгновенно. «Не убьет же он меня!» — фыркнула про себя девушка, а вслух высказала Эзраэлю, смотря прямо в полные гневного огня чернющие глаза:

— Лихой не сволочь. Да, я хотела видеть его.

Её слова подействовали, как удар хлыста по лицу, только стократ сильнее. Боль, потому что в её взгляде и голосе не промелькнуло даже неприязни, а одно только ледяное равнодушие к нему. Обида и уязвленное самолюбие, потому что она предпочла ему другого. И кого! Эту собаку бешеную, с кличкой вместо имени! Волчонка брехливого, которого, видать, даже породившая его сука на улицу выбросила, чтобы он к папе убирался! Эту погань бандитскую! И, наконец, ярость от нахлынувшего осознания. Эта мразь уже не раз была здесь! Трогала его Конни! Обнимала его Конни! Целовала его Конни!

Одержимый не перекинулся в демона, однако и все человеческое в нем разом исчезло. Одним рывком он бросил девушку на кровать и накинулся, как коршун на добычу. Цепкие пальцы нещадно изодрали одежду, как рвали бы когти хищника шкуру жертвы, руки лихорадочно отбрасывали куски ткани в стороны и шарили по голому телу, а глаза сверкали сумасшедшим блеском. Рай не слышал визга Конды, не замечал её тщетных попыток сбросить его с себя, даже не видел её слез. Принц вдыхал запах страсти, исходящий от её шелковых волнистых волос, как наркотик, а от прикосновений к обнаженной коже пьянел вернее, чем от самого крепкого вина.

— Рай… Рай, ну пожалуйста… — хныкала девушка, испугавшись того, что сейчас должно было произойти, куда больше смерти.

Но демон и на имя свое не откликался, только издавал какие-то странные, не человеческие звуки, больше всего походящее на ворчание довольного зверя. Конда почувствовала, как ногу в истерзанном чулке обдало ночной прохладой из-за отброшенного обрывка нижней юбки и как мужская рука подхватила её под коленкой, чтобы отвести в сторону.

— Ты чудовище! — из последних сил выкрикнула она. — Я тебя ненавижу!

А в следующий миг все закончилось, так же внезапно, как и вспыхнуло. В затылок Эзраэлю, никак не отреагировавшему на заявление возлюбленной, прилетел сдвоенный поток Светлой и Темной магии, и принц, не будучи готов к удару со спины, без чувств рухнул прямо на Конду. Как в тумане она видела, как её выудили из-под Эзраэля ласковые руки и прижали к другой груди, не такой широкой и крепкой, но родной.

— Тихо — тихо, маленькая, — нашептывал на ухо голос Ада. — Все хорошо, ничего страшного не произошло. Он ведь ничего не успел тебе сделать?

Кандида только и могла, что молча мотать головой, словно бессловесная кукла, но брат больше от неё и не требовал. Девушка безучастно следила за тем, как он разбудил спящую богатырским сном у дверей её покоев стражу, наорал за пренебрежение своими обязанностями, хотя, сказать по правде, даже если бы они не спали, все равно бы ничего не услышали через полог тишины, который Конда всегда накидывала на ночь на свою спальню, как обескураженные воины выволакивали так и не пришедшего в себя Одержимого принца прочь из её комнат и, вероятно, потащили в темницу. Её хватило только на то, чтобы самостоятельно переодеться в ночную рубашку и забраться в кровать. Завернувшись в одеяло, девушка хотела прикрыть глаза и попробовать задремать, хотя прекрасно понимала, что навряд ли сможет отдохнуть после всего случившегося, но тут на край её ложа присел Синдбад.

— Милая моя, — нежно протянул «золотой бастард», осторожно пропуская между своих изящных холеных пальцев прядь её волос, — я пришел попрощаться с тобой.

— Что? — непонимающе пролепетала Конда, изумленно глядя прямо в его небесно-голубые, ангельские глаза.

— Сегодня ночью я уезжаю из столицы. Надолго.

— Но… но зачем, Ад?!

Зачем? У него были причины. Первая, более существенная и побуждающая к действию, состояла в том, что с самого своего появления в Веридоре Тейша практически каждую ночь приходила к нему, а он, наплевав на то, что это жена его брата, спал с ней и после каждой бурной встречи «расплачивался» с ней пузырьком с маграствором. Как выяснилось, она была менталисткой, а значит, могла превратить безобидное зельице в сильнейший дурман, действующий едва ли не лучше аркана подчинения. Того, сколько она у него «заработала», хватило бы на полстолицы. Синдбад так и не признался в этом ни отцу, ни тем более Раю с Кондой, однако уровень опасности понимал и поэтому выбрал самый надежный выход из ситуации — валить. Вторая причина вытекала из первой: такое количество дурмана не может кануть в небытие, да и, судя по покушению Лолы на него, заговорщики в стенах королевского дворца. Сама ли эта служанка или же кто-то другой, не важно. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что намечается. Судьба сама подкидывает ему шанс еще раз выступить спасителем сестры, не дурак же он, чтобы упускать его?

Естественно, свои истинные намерения «золотой бастард» разъяснять не стал, но ответил только правду:

— Я люблю тебя, Конда. Люблю очень давно и готов на все, чтобы мы были вместе! Но теперь ты королева, и пара тебе — только король. Я стану королем ради тебя! Клянусь, я вернусь так скоро, как смогу, с властью и деньгами, такими, что позволят мне просить руки великой королевы Веридора. Я заберу тебя, и никто никогда — слышишь? — больше не посмеет покуситься на тебя! Ты будешь моей, любимая, с кем бы мне ни предстояло сразиться за тебя, хоть с Одержимым, хоть с самим Мрачным Богом! До встречи, милая!

Прежде, чем она успела что-то ему ответить, Синдбад впился в её губы страстным, требовательным поцелуем, но, не дожидаясь, когда она ответит ему, отстранился и, взобравшись на подоконник, исчез во мраке ночи.

А Кандида, проводив взглядом своего златокудрого брата, горько разревелась, совсем неподобающе королеве, и забылась беспокойным сном только на рассвете.

 

Глава 8

Новости, по пути изрядно обрастающие шокирующими подробностями и всевозможными слухами, распространялись по столице со скоростью звука даже в ночное время суток, поэтому к полудню во дворце на суд Одержимого принца без приглашения собралась вся аристократия Веридора, крайне возмущенная домогательствами Его Высочества Эзраэля Гневного и в один голос утверждающая, что публичная казнь — это самая милосердная участь, которую заслуживает лиходей. Громче всех кипятился лорд Туррон, до вчерашнего дня активно распускающий сплетни о том, что чуть ли не все тридцать три брата принцессы — вертихвостки ночами ошиваются а её покоях, сменяя друг друга каждый час. На резонное замечание, что если бы это было так, суток не хватило бы на всех братьев Её Высочества, на что главный прокурор выкатывал глаза и страшным голосом вещал, что богохульники бегают к своей сестрице, как жеребцы к кормушке, по двое, а то и по трое! Сейчас же лорд примерял на себя роль блюстителя целомудрия юной королевы и чуть ли не брызжа слюной доказывал всем, кто соглашался его слушать, что четвертовать мерзавца значит, фактически пощадить его, ибо нет более скверного поступка, чем набиваться в фавориты новоиспеченной правительницы вне очереди!

Кандида и не думала унять своих придворных. А что толку? Пускай себе сотряают воздух, а купол тишины у неё отменный. Слушать всех этих лордов и леди она не собиралась, и позволила дать себе совет только троим. Первым человеком, осмелившемся приблизиться к королевскому трону — без позволения Её Величество, какая неслыханная дерзость! — был дряхлый старикашка-артефактор, бывший слуга Светлейшей, поклявшийся служить Веридорских, как только смог встать на ноги благодаря помощи Кандора Х, однако Кровавая королева, к удивлению и зависти столпившейся у стен тронного зала знати, не прогнала этот бородавочный мухомор, а выслушала и даже задумчиво кивнула его доводам.

— Если Её Величество изволит выслушать совет старика, то я осмелюсь просить вас не торопиться со смертным приговором, за который так яро выступают ваши верные слуги, — низко, насколько позволяла старость, если не сказать древность, сказал господин Эльзи. — Я служу августейшим особам столько лет, сколько не живут, и видел много судов и расправ, справедливых или же откровенных убийств, слегка прикрытых буквой закона. Однако ни один закон не осуждает человека на смерть не за преступление, а всего лишь за его попытку, если только это не покушение на жизнь. Хотя порой прощают и такое, ваш благородный брат, лорд Гвейн, граф Ле Грант, тому прямое подтверждение. Я ни в коем случае не берусь утверждать, что покушение на честь Вашего Величества — недостаточно веский повод для наказания, однако же Его Высочество принц Эзраэль так и не совершил преступление, хотя, допускаю, это не его заслуга. Несомненно, судить о справедливости смертной казни только вам, но, по моему скромному мнению, лишать жизни за одну попытку — это жестоко. Более того, ни к чему начинать свое правление с казней, с казни родного брата.

Также Кровавая королева выслушала лорда Нарцисса, вокруг которого после неполных суток общения с Её Величеством, уже красовался ореол фаворита Кандиды Веридорской, несмотря на присутствие при дворе его очаровательной супруги, в которой некоторые с удивлением узнали бывшую графонессу Ле Грант, первую официальную фаворитку Кандора Х, нахально сбежавшую от милостей Его Величества и подарившею ему первенца.

— Ваше Величество, если уж мне позволено высказаться, я честно и откровенно признаюсь, что против казни Одержимого принца. Да простит моя королева эту дерзость, но я не осуждаю Эзраэля. Вам было известно о демонической натуре брата и о том, что он избрал вас своей единственной. Я стал свидетелем того, как Его Высочество проявляет к вам интерес, который ни с чем спутать невозможно, ни с дружбой, ни с братской привязанностью. Как свидетель и как мужчина я берусь утверждать, что вы ничем не выказали недовольства страстью своего брата. Вы приказывали стражникам не задерживать ваших братьев, если они желают пройти в ваши покои в любое время дня и ночи, поэтому они не препятствовали тому, что вчера ночью принц Эзраэль вошел в вашу спальню. Я не знаю, что произошло между вами, но, судя по тому, что я успел увидеть, находясь при дворе, Его Высочество хорошо контролирует свою адскую сущность и даже ежедневные попытки министров оттяпать кусок государственного бюджета не выводили его настолько, чтобы наружу вырвалось порождение Хаоса. Слышал ли Одержимый принц от вас отказ? Подозреваю, что нет. Вы уже не дитя несмышленное под отцовской опекой и должны бы понимать, что рано или поздно этим бы все и закончилось. Видите ли, особенности моей расы включают энергетическое зрение, и я отчетливо видел на ваших устах след от поцелуя демона еще до окончания отбора Истинного Наследника. Если вы позволили ему это и отвечали так же, как во дворе Летней резиденции, мне не понятна причина вашего гнева. Я согласен, насилие — преступление, но если уж говорить о виновности, признайте, что часть вины все же лежит на вас, и помните об этом, когда будете решать судьбу брата.

Последней слова удостоилась леди Мариана, прошествовавшая к трону сразу после мужа.

— Ваше Величество, — сделала глубокий реверанс Прорицательница. — Я разделяю мнение своего супруга относительно наказания Его Высочества, и хочу добавить от себя еще несколько слов. Мне известно, что вашим кумиров всю жизнь был ваш славный отец и вы больше всего на свете желали вырасти такой же, как Его Величество. Несмотря на прозвище, Жестокий король знаменит своей справедливостью и милосердием, любим всем Веридором и уважаем всем миром за это. Кандор Х никогда не казнил близких, которые направляли удары в его спину, а таких, увы, было немало. Вы не знаете, но поверьте мне, семь лет назад ваш отец казнил Одержимого принца вовсе не за покушение на власть, а за покушение на вас. Кандор простил бы сына на следующий день и не покосился бы даже на вопящих о законе аристократов, но он избрал наказанием именно выжигание магии и изгнание, потому что хотел защитить вас от одержимости брата. Это подтверждает тот факт, что король дал ему шанс остаться во дворце рядом с вами с условием, если демон будет усмирен и не возобладает над человеческим сознанием. Многие путают милосердие со слабостью и считают его недостойным сильного правителя, но царствование вашего отца доказало, что это не так. Так поступите же, как его дочь, дочь Жестокого короля. А еще я осмелюсь утверждать, что если вы приговорите к смерти принца Эзраэля, то никогда себе этого не простите.

— Почему? — произнесла первое за все утро слова Кровавая королева.

— Причину вы поймете, только когда для этого придет время, но назову я её сейчас. Вы любите Одержимого принца…

* * *

Каменный мешок под замком давил своей серостью и безысходностью, которой так и несло от голых холодных стен, разбросанной по полу соломе и монотонно капающей где-то водой. Хорошо хоть крыс не было! К сожалению, только это и было хорошо…

Почему-то Эзраэлю казалось, что именно в этой камере с глухой дверью, а не с решеткой, его бросили семь лет назад. Тогда он каждую секунду ждал, что противно заскрипят ржавые петли, и на квадрат света, льющегося из крохотного окошка прямо под потолком, ступил нога папы. Что он придет и если не поверит, то хотя бы выслушает его. Но восход трижды сменился закатом за этим подобием окна, а Жестокий король все не приходил. А на четвертый день его отволокли в пыточную и, приковав цепями к дыбе, растянули до предела. Помнится, ему тогда показалось, что у него кожа затрещала, но палачам все было мало. Хоть бы вопросы задавали, а зачем просто так мучить! А потом из темноты выступил папа. Рай сразу узнал его, хотя плотная черная маска, открывающая только глаза, могла скрывать кого угодно. Принц пытался позвать его, но папа не отзывался; без конца повторял, что невиновен, но то как будто его не слышал. Один раз взгляд Кандора Х все же упал на лицо сына, и в его грозных очах чернее безлунной ночи Эзраэль прочитал не гнев, не презрение и не равнодушие, а боль, сожаление и безмолвную мольбу о прощении. А потом накатила жуткая боль, словно в груди развели костер и он раскалил добела кости, заживо сжег все внутри. Рай знал, что это значит, — из него выжигали магию. Чем больше резерв, тем ужаснее и дольше будет это мучение. Он плакал, впервые в сознательной жизни рыдал, как девчонка, и не кричал, вопил от боли, душевной и физической. Казалось, он должен был скончаться там, на дыбе, но что-то не давало ему сойти с ума, поддерживало на протяжении часов этого ада и как будто давало силы бороться, а не потерять сознание с перспективой навсегда провалиться в черноту…

Осознание накатило, как волна ледяной воды, так, что Эзраэль нервно дернулся, отчего цепи, тянущиеся от кандалов на его руках до вбитого в одну из стен массивного железного кольца, жалостливо звякнули, но принц не обратил на это никакого внимания, пораженный очевидной догадкой, семь лет не приходившей в его голову. Папина рука! Во время всей казни папа держал его за руку, забирая часть боли себе и вливая в него свою магию Жизни! Он, скотина неблагодарная, потом вопил, что ненавидит его и на зов крови не откликался, когда король просто ждал его отклик, чтобы убедиться — жив…

Из воспоминаний Эзраэля выдернул звук отодвигающегося засова. Боги, а он ведь уже думал, что история повторяется или, что еще хуже, сидеть ему здесь в неведении до конца дней своих! К удивлению принца, в мрачную тюремную обитель ступила Конда, следом за ней, чуть ли не пополам сложившись, чтобы не поздороваться лбом с косяком, в узкий проход протиснулся широкоплечий лорд Нарцисс и прикрыл дверь.

Рай не обращал внимания на манипуляции графа, взгляд его был прикован к спокойному, исполненному величия лицу сестры. Лицу великой королевы и, на взгляд Одержимого, эта роль очень шла его Конни. Его даже не тяготило то, что он сидел на голом полу у её ног, а она смотрела на него сверху вниз, хотя раньше это обстоятельство, скорее всего, вылилось бы в яростную вспышку. Рай многое хотел сказать возлюбленной: молить о прощении, заверять, что такого больше никогда не повториться, и даже клясться отныне не дышать рядом с ней без её на то позволения. Но он гордо промолчал, как и положено принцу Веридорскому.

Молчала и она, но недолго. Пока лорд Нарцисс с почтительным поклоном не протянул ей какой-то небольшой пушистый лоскут, при ближайшем рассмотрении оказавшийся звериной шкуркой, вот только опознать чьей именно Рай не смог.

— Не представляю, зачем это вам, моя королева, но я принес, как вы и просили, — растерянно пробормотал лорд Нарцисс и почтительно отступил в угол камеры.

— Благодарю вас, граф, — вежливо отвечала Кровавая королева, а потом, развернувшись к ожидающему своей участи брату, медленно произнесла. — А вот и наказание тебе, Рай. Хотя, в какой-то степени, это — поощрение. Твое желание исполнится — ты будешь спать со мной!

Спустя мгновение шкурка зверька полетела в Одержимого принца, на глазах расширяясь под звуки зачаровывающего заклинания, которое нараспев читала Кандида. Эзраэлю показалось, что на него попало что-то горячее и липкое, расползающееся по всему телу, которое вдруг тоже начало меняться: прострелило в позвоночнике, ноги извернулись под неестественным углом, руки скрючились и, выскользнув из кандалов, как будто укоротились, даже лицо сдавило, а ушные раковины хрустнули… А брошенная шкура обволокла его всего и, сойдясь краями, села, как вторая кожа. Потолок же уехал куда-то вверз, словно он смотрел на него не из сидячего, а из лежачего положения. «Какого демона?» — хотел было заорать Рай… но из его рта не вылетело ни слова, зато губа прошлась по вытянувшимся передним зубам!

— Я сражен, Ваше Величество… — ошарашенно пробормотал лорд Нарцисс, во все глаза глядя в угол темницы, где еще минуту назад сидел Одержимый принц и где сейчас обретался обалдевшего вида… заяц! Довольно крупный, но все же обыкновенный с виду заяц-русак, правда, с блестящей черной шерстью, мягкой даже на вид, и белой манишкой. — Я прошу прощения, но… я же приносил вам серую шкуру…

— Из вас, должно быть, вышел бы замечательный белоснежный кролик, — насмешливо покосилась королева на платиновые локоны графа и решительно подняла зайчишку за уши. Тот от шока даже лапой не дернул. — Как думаете, как мне назвать его?

— Но, Ваше Величество… вы вроде зовете брата Раем…

— Лорд Нарцисс, — меланхолично отозвалась Конда, устраивая зверька у себя на руках и с невольной улыбкой наблюдая, как он блаженно прикрыл чернющие глаза, совсем как у Рая, — с этого дня Одержимый принц исчез, а у Кровавой королевы появился питомец — ручной заяц, который будет развлекать её и у которого должна быть кличка.

— Тогда, может, Хаос?

Тут кроль поразил всех: недовольно фыркнул! Типа не нравится.

— Он понимает нас?! — вскричал лорд Нарцисс. — Ваше Величество, если у зайца осталось человеческое сознание принца, то это жестоко…

Тут зверек второй раз фыркнул — мол, пригрелся на груди любимой женщины, а кто-то там на заднем фоне идиллию своими возмущениями портит — и недовольно покосился на дракона. А Нарцисс подумал, что, наверное, зайцем скакать рядом со своей единственной, ни на миг не расставаясь с ней, лучше, чем томиться в подземелье без шанса хоть раз увидеть её.

— Я назову его Демон, — уверенно заявила Конда и, почесывая питомца между ушей, ласково протянула. — Де-е-емон…

Косой довольно засопел.

 

Глава 9

Следующая неделя выдалась для двора полной потрясений и пересудов.

Во-первых, Жестокий король умчался невесть куда вслед за Его Светлостью кронгерцогом Джанговиром, прихватив всю Черную Тридцатку, и, судя по всему, скоро возвращаться не собирался. А еще Одержимый принц пропал без вести…

Во-вторых, Её Величество не пожелала месяцок — другой передохнуть после такого знаменательного события, как победа на отборе Истинного Наследника, и такого чудовищного потрясения, как грязные домогательства Одержимого принца, и пожелала с места в карьер удариться в государственные дела, что вызвало очередной нервный тик у советников и внеочередную сердечную боль у министров.

В-третьих, вся столица гудела, как растревоженный улей, гадая, почему пресловутый отбор не был завершен как полагается. Столетние, поросшие мхом деды и бабки скрипели на каждом углу, что слышали еще от своих прадедов и прабабок о том, как их прадеды и прабабки босоногими малышами трех лет от роду видели, как в день после последнего испытания такого отбора большую церемониальную корону водружали на голову Истинного Наследника и как изумруд Веридорских, предвещая новому поколению править долго на благо и процветание королевства, сверкал ярче солнца над ним, признанным Богами. Почему же Кровавая королева не предстала перед народом в этой короне, как и подобает? Много слухов и небылиц летало по улицам города, и самым страшным предположением, которое даже произносили исключительно шепотом, боясь накликать беду, было то, что изумруд Веридорских утерян. Все веридорцы, от мала до велика, знали старинное предание, что Боги даровали этот изумруд первым великим королям и наказывали беречь, как зеницу ока, а в самый темный час артефакты рода помогут своим избранникам удержаться на престоле. А если изумруд когда-либо покинет золотые вензеля большой церемониальной короны, Веридорским не удержаться на троне. С одной стороны, к артефакту старались лишний раз не подходить, и из соображений безопасности, и из-за страха перед древним пророчеством. Но также всему королевству было известно, что как бы ни был хорош Жестокий король, есть у него один существенный недостаток: не уважал Кандор Х ни волю Богов, ни старинные легенды о проклятиях и обо всем остальном в этом же духе. Если кто когда и тронет изумруд, то только он, а уж Боги, прогневавшись, все подстроят так, чтобы драгоценный камень канул в бездну морскую!

Но все предыдущие потрясение с лихвой перекрывало четвертое, казалось бы, самое обыденное и непримечательное — появление у Её Величества питомца… Однако именно здоровенный ручной заяц, неотступно следующи за Кровавой королевой, словно сторожевой пес, нервировал придворных больше всех сплетен и исчезновений венценосных особ! Это черное пушистое нечто носилось вокруг Кандиды и — неслыханно! — с разбегу запрыгивало ей на колени, когда королева восседала на троне, и уставлялся на топтавшихся поодаль аристократов, словно это он тут был персоной голубых кровей. Конде нравилось таскать этого прохвоста на руках, прижимая к груди и почесывая между чуткими длинными ушами, и не обращала ровным счетом никакого внимания на немалый вес косого (а размером зайчишка был, к слову, со среднюю собаку и массы соответствующей) и причитания периодически морщащихся при виде кроля придворных дам, что «эта прелесть» своей линькой может испортить королевский наряд. Правда, стоило «прелести» недовольно фыркнуть, как возмущения тут же сменяли испуганные «ах!» и «ох!», а у когда Её Величество, укачивая на руках это нечто, нежно ворковала «демоня-а-аша», все благовоспитанные леди незамедлительно бухались в обморок, предварительно переместившись к софе или хотя бы на ковер. Горничные судачили на дворцовой кухне, что пытались устроить королевского любимца спать у углу гостиной, однако эта зараза ушастая как пригрелась под боком у Её Величества, так больше из её постели и не вылезает! А когда они, видя, как Кандида тискает своего ручного зайца, тоже решили погладить его, косой угрожающе показал им передние выпирающие зубы, мол, не подходи — царапаюсь, кусаюсь, бешенством заражаю! И ел этот паразит исключительно с рук королевы! Министры же не перемывали косточки королевской живности, они от одной мысли о черном кроле с белой манишкой заикаться начинали. Министр финансов до сих пор глотал успокоительные капли после того, как Её Величество вызвала его к себе на ковер, чтобы ознакомиться с недавно утвержденным государственным бюджетом. Только лорд положил сводку предполагаемых доходов и расходов на стол королеве, как эта наглая пакость на своих длиннющих задних лапах запрыгнула с пола прямо на столешницу и начала тыкать свою мелкую морду в лист, как будто человеческие каракули понимала! А как полминуты поглазела, схватила в зубы документ и растерзала на мелкие части, все это под ошалелым взором министра и насмешливым корлевским. В итоге Конда велела лорду переделывать отчет до того момента, пока её пушистый друг не останется доволен. Главный прокурор же материл королевского питомца с первого дня его появления, поскольку, стоило лорду Туррону отвесить Её Величеству пару комплиментов и задержаться руками на её ручке чуть дольше, чем предусматривал этикет, эта гадость бросалась на него не хуже саблезубого тигра и драла передними зубами все, до чего могла дотянуться. А Конда только хохотала в голос и ласково приговаривала: «Мой защитник!»

В общем, первая неделя правления Кровавой королевы выдалась непростой для всех, кроме неё самой и её любимца. Однако конец этой самой недели разительно отличался и перевернул жизнь всего Веридора…

* * *

В то утро Кандида планировала окончательно разобраться со своим гардеробом, а именно с парадными туалетами, которым по этикету и по последней моде полагалось иметь две верхние юбки. Так как тяжелые наряды девушка никогда не любила, а посему было решено дополнить её старые платья практически воздушными муслиновыми верхними юбками. Решив, что ради этого дела совсем необязательны услуги модистки, королева взялась сама приколоть булавками легкую ткань так, чтобы спереди муслин расходился и открывал прячущийся под ним шелк. Чтобы воплотить задуманное в жизнь, ей пришлось нарядить Жанет по очереди во все свои платья и в туфли на высоком каблуке, потому как служанка была на полголовы ниже своей госпожи. Удержаться на такой высоте горничной с непривычки было трудно, и, чтобы она не заваливалась, они переместились в спальню и «манекенщица» судорожно хваталась за прикроватной столбик.

Конда так увлеклась, расправляя складки на последнем наряде, что не заметила, как её «страж», навострив уши, унесся на шум в коридор, как впрочем, и сам шум. Дикий визг возвестил на весь дворец о страшной беде, но прежде, чем Конда успела вскочить на ноги, чтобы выбежать и узнать, что стряслось, в её спальню быстрее ветра влетел заяц и напрыгнул на хозяйку, сильным ударом в груди завалив её за кровать. Ни встать, ни возмутиться Конда тоже не успела: из гостиной по соседству со спальней послышались грозные выкрики, стук выбитых дверей и звук вынимаемых из ножен мечей.

— Фс! — громким фырком привлек к себе внимание кроль, уже успевший забраться под защиту свисающего покрывала и кивнул ей в сторону, призывая забраться к нему под кровать. Кандида, не будь дурой, быстренько подчинилась.

Из своего укрытия девушка видела четыре пары нечищенных сапог, ворвавшихся в её спальню, слышала истошный вопль Жанет и мерзкий мужской смех: «Кровавой кровавая смерть!»… и закрыла глаза, чтобы не смотреть на падающее навзничь тело. служанки в королевских одеждах. Но она не заткнула уши, дабы не слышать леденящего кровь чавкающего звука, с которым острое лезвие распарывало человеческую кожу и кромсало уже мертвую плоть. Вместо этого Конда зажала рот рукой, чтобы случайным всхлипом не обнаружить себя, а к её шее прижалось небольшое пушистой тельце, своим теплом успокаивающее и напоминающее, что в разворачивающемся кошмаре она не одна.

Наверное, мятежники были в её спальне всего несколько минут, но напугаться Кандида успела до конца жизни. Гадостно хрюкая и улюлюкая, убийцы вывалились из её покоев, во всю глотку оповещая дворец о том, как захлебнулась в собственной крови братоубийца и что осталось от её прекрасного лица, которое так любили воспевать шуты и менестрели на пирах, только кровавая каша, и восхваляли новую королеву, сумевшую скинуть с трона самозванку! Кандида еще несколько ударов сердца посидела под защитой кровати, пока заяц ходил на разведку и не фыркнул, что пока пть свободен. Выбираясь из своего укрытия, Кандида старалась не смотреть на истерзанную Жанет, которой просто не повезло оказаться не в том месте, не в то время, не в том платье. Не удержавшись, девушка все же быстро вонесла молитву Единому за упокой её души, а дальше надо было убираться. Сборы были недолгими: платье на ней было домашнее, новое и из добротной ткани, но не роскошное и никак е указывающее на принадлежность к высшим кругам, значит, можно оставить; драгоценности из шкатулки — в корсаж; деньги, припрятанные на экстренный случай в нижнем ящичке секретера, — туда же; кинжал, подаренный Лихим, — в ножны и на пояс. Вроде все. А теперь куда? Судя по топоту и крикам, убийцы расплодились по всему дворцу.

Ответ подсказал заяц, заскочивший на подоконник и требовательно бьющий по нему задней лапой. Понятно — через окно. Правильно, всяко лучше, чем продираться через коридоры. В конце концов, Рай с Адом отсюда плашмя на землю падали, и ничего, живы оба. Закинув кроля на манер воротника, Конда высунулась наружу и ловко полезла по карнизу вдоль стены, на ходу бросив косому:

— Ладно, так уж и быть, как только узнаю чары, способные снять старое превращение, оберну тебя обратно человеком.

Заяц на это только равнодушно дернул ухом — ему и на её плечах удобно ехать.

 

Эпилог

— Что тут, в Хаос, творится?! — взревел лорд Нарцисс и хотел было выхватить меч, чтобы броситься на бесчинствующих в королевском дворце солдат, но его перехватила супруга и втянула обратно у укромную нишу, где двое придворных привлекали меньше всего внимания.

— Не стоит, — заговорила Мариана. — Их слишком много, тебе одному со всеми не справиться. Она израсходовала сразу весь дурман.

— Так ты знала? — недобро сощурился дракон. — Знала и молчала.

— Знать должен был Кандор, выковыривая кинжалом изумруд из короны и пряча его в каблук сапога, что обрекает этим всю династию на божий гнев и свержение с Веридорского престола, — вскинулась Прорицательница. — А мне приказано было молчать, дабы Кровавая королева уяснила урок.

— И чем же Конда успела не угодить Богам?

— Королева может быть слаба в магическом плане, если окружит себя сильными и верными воинами. Королева может быть нерешительна в выборе возлюбленного, особенно если сердце тянется сразу к двоим, а то и к троим. Но королева не имеет права быть слепой. Кандида верит на слово людям, которых считает близкими. В этом нет ничего противоестественного, но и последствия своих ошибок она должна осознавать и иметь возможность предотвратить. Она не разглядела истинное лицо Синдбада. Она приняла за чистую монету россказни Лолиты. Она безосновательно винила во всем Светлейшую и принцессу Холлию, не разглядев заговорщиков прямо под носом.

— Ну так никто их не разглядел! — поморщился Нарцисс.

— Никто, — кивнула на это его жена. — Но королевой сала именно она, а короли расплачиваются за свои просчеты именно короной. Великая королева должна не только занять трон, но и удержаться на нем…

— Или, если уж отняли венец правителя, умудриться её вернуть, — продолжил за неё Нарцисс.

— Именно. Веридорским предстоит вернуть родовой изумруд.

— Но ты же говорила мне, что видела, как Джанговир в обнимку со своей женой-сиреной отправляется прямиком на дно морское?!

— Стоит кому-нибудь поднять Джанго из морской пучины, как поцелуй сирены потеряет свою силу. А найти его на водных просторах поможет кинжал — артефакт, который делал для него Кандор.

— Только если тот кинжал с ним же не затонул! — досадливо выплюнул дракон. — Мариана, ты уверена, что Веридорские восстановят свою власть? Потому что никому другому я служить не намерен! Особенно этой лживой девке Монруа!

Его последнее восклицание услышали проходящие мимо солдафоны с окровавленными мечами и уже изрядно навеселе, но не разозлились такому определению госпожи, а напротив, похабно загоготали:

— Лживая девка Монруа?! И в самом деле, лживая девка! Да здравствует Её лживое Величество! Да здравствует Лолита Лживая!

— Да здравствует новая королева! — вторила им Мариана, а супругу на ухо прошептала. — Если Конда сумеет сплотить всех влюбленных в неё мужчин и найти могущественного союзника, то Веридорские вновь воцарятся на престоле.

— Это вряд ли! — недоверчиво протянул Нарцисс. — Они сосуществовать вместе не могут, а если столкнутся, то буду драть друг другу глотки, а не объединятся. Но, если прикинуть, кто из троих доберется до власти и до Кандиды, то я ставил бы на Синдбада. Уж кто-кто, а «золотой бастард» пролезет в самые верха и вырвет у судьбы то, что хочет.

— Возможно, ты и прав, — загадочно улыбнулась Прорицательница. — Но Боги благоволят не Синдбаду, а Эзраэлю, и тем паче Лихому.

— Пф, Лихой! На Лихой помрет где-нибудь за тридевять земель и никто даже не узнает!

— Но его дядя же до сих пор не помер.

— А при чем здесь Джанговир? — изумленно вздернул брови дракон.

— Имя каждому дается не случайно, — последовал «исчерпывающий» ответ, а на попытку мужа еще что-нибудь спросить, Мариана хитро подмигнула и вкрадчиво проговорила. — А это уже другая история…

Конец.