Л.В. Литвинова

ИСТОРИИ

ГОСПОДИНА МАЙОНЕЗОВА

Рисунки автора

2015

ИСТОРИИ ГОСПОДИНА МАЙОНЕЗОВА

История первая. «Мостики Фемистоклюса» - теория академика Войшило.

29 июля

Мой любезный Осёл!

Согласись, всё-таки, что ты вёл себя странно: долго отсутствовал, появился на минуту и решил пойти не со мной, я до сих пор в недоумении! Но, нет худа без добра, возможно, ты 3пригодишься, обязательно, думаю, пригодишься, милой Вареньке и детям. Хочу, пока выдалась свободная минута, описать тебе наши приключения.

После пустых поисков мы наконец – таки напали на след мерзкой воровки. След этот привёл нас на островную часть Греции, и мы, дружище, поплыли на большом пароме, а по пути следования сделали остановку на том самом острове Самосе, где Пифагор когда-то, самодовольно подмигнув, вычертил свои «Пифагоровы штаны».

Остановка была минут пять, паром наш отчалил и направился в открытое море, как вдруг у одного из палубных дежурных зазвонил телефон. Судно остановилось, а затем поплыло кормой к причалу, снова опустили трап, и закрепили канаты. Вся команда высыпала на берег. Эти загорелые моряки возбуждённо переговаривались и радостно посмеивались в чёрные усы, что вызвало всеобщий интерес. Все пятьсот пассажиров: и туристы «разных мастей из всех волостей», и греки с корзинами, и паломники, высыпали на палубу, ожидая, видимо, увидеть президента страны, едущего на ослике.

Море великолепно катило свои волны, горы вздымались сказочными громадами. Я высказал предположение, что сейчас с гор спустится сам Пифагор, Берёза живо откликнулась на мою идею и запела звонко и с чувством: «Ой, да из-за лесу, из-за гор едет дядька Пифагор!» Паралличини с очень серьёзным видом подхватил: «Сам на лошадке, жена на коровке, дети на телятках, а внуки на козлятках!»

Кот начал хохотать, а Фига аплодировать, окружающие ничего не поняли, но мило улыбались. На берегу пели птицы, как они поют только в Греции. Кот сказал удивительно высокопарно: «Ради этих радостных минут бытия хочется простить все обиды!»

Прошло минут пятнадцать напряжённых ожиданий, как на причале, наконец, показалась бабушка, вся в чёрном, с чёрным мешком на спине. Волна оживления прошла по усатой команде, один матрос побежал навстречу старушке, желая помочь ей. Но она сделала убедительный жест и сказала: «Ты очень похож на своего деда, он тоже пытался меня обнять когда-то, с тех пор и ходит без зубов!» Команда засмеялась, бабушка сама внесла мешок, от которого пахло морем и рыбой и бросила его на палубу. Мешок принялся энергично скакать по ней, вообрази, дружище, какие там были крупные рыбины! Не удивлюсь, если эта бабуля сама утром выловила их!

Через час мы высадились на небольшом острове, старушку встречали многочисленные черноглазые правнуки, нас не встречал никто. Мы огляделись, поднялись в гору, перешли дорогу, по которой сновали мотороллеры (там все ездят на них, а собак возят на подставке для ног!), и вошли в первый отель под названием «Гора».

— Возможно – «Гера»? – спросил я у толстенького хозяина, похожего на нашего Паралличини.

— Нет, сэр, всего лишь «Гора», как я всего лишь Савва! – весело ответил он.

В холле отеля висели в овальных рамах большие старые фотопортреты: «мамы», «папы» и «пеликана».

— Это мои родители в молодые годы, - объяснил толстенький хозяин, - а это – мой друг, я когда-то торговал мехами в Касторие, пеликан так привязался ко мне, что каждое утро приносил мне свежую рыбу!

Этот Савва, дружище, однажды ночью по горной трассе возвращался домой и чуть не сбил машиной медведицу с двумя медвежатами, переходившими дорогу.

От резкого торможения его занесло в глубокий кювет, представь, любезный, медведица и вытолкала оттуда Саввину машину!

Да, брат, Греция – страна чудес! Хозяин рассказал, что он своими глазами видел, как большая толстая ворона понесла в клюве кольцо на «Саблю». По этому радостному поводу мы выпили отличного вина и прямо с бокалами вышли во двор отеля, весь заваленный апельсинами, чтобы получше разглядеть «Саблю», вид на которую из холла был закрыт апельсиновыми деревьями.

«Сабля» - это маленький островок, рядом с нашим, по своим очертаниям, действительно, напоминающий янычарскую саблю, на нём множество сухих деревьев, сплошь покрытых вороньими гнёздами. Мы живо принялись разрабатывать программу исследования этого вороньего острова. Скажу тебе, мы полны уверенности в успехе нашей экспедиции, и всё-таки жаль, что ты не с нами!

Да, я спросил Савву и про «Дверь». Он, не моргнув глазом, ответил, что на каком-то из здешних островов есть место, «где легко отверзается небо». Я был удивлён, но возможно, что это всё враки. Мы выпили ещё вина, и я рассказал весёлому хозяину про нашу детскую игру: «Ехал грека через реку, видит грека в реке рак…» и даже показал, как надо ловить «греку». Под мою протянутую ладонь тут же пристроили свои указательные пальцы Берёза, Фигурка, Паралличини, Кот и Савва. Вообрази, любезный, после слов: «рак за руку греку цап!», я поймал всех, кроме Берёзы, хотя Паралличини держал свой толстый палец на два сантиметра ниже остальных!

Гордый «грека» Савва засмеялся, но был, явно, задет за живое и попробовал поймать нас. Слов он не запомнил, за него их проговаривала Берёза, проговаривала особенно медленно, специально нагнетая напряжение, поэтому, видимо, наш радушный хозяин не поймал никого! Но было весело, а Кот благодушествовал и предложил Савве:

«Мы умеем дружно сочинять песни, нас пятеро, сейчас мы споём каждый по пять строчек на одинаковую рифму, а Вы придумаете название для нашей песенки! Поехали!»

Кот взглянул на окно, где дымчатая кошка с большим розовым носом вылизывала лапу и «поехал»:

«Сидит кошка на окошке,

А на кошке живут блошки,

А у блошек есть сапожки,

В них те блошки греют ножки

И от кошки прячут ложки!»

У Берёзы глаза блестели, и она очень трогательно, по-детски продолжила, качая в такт пальчиком:

«И серебряные брошки,

И булавки, и застёжки,

И колечки, и серёжки,

И плетёные лукошки,

Тёрки, чайники и плошки!»

Наш шустрый тенор уже, явно, подготовился и бойко подхватил:

«Прилетели к блошкам мошки,

Нарядились, как матрёшки,

Заиграли на гармошке,

Так плясали шейк на кошке,

Что трещали босоножки!»

Фигурка был не в голосе, но в грязь лицом не ударил и свалил в кучу всё, что на ум взбрело:

«Напоследок те дурёшки

На неё смахнули крошки

От коврижки и лепёшки,

И очистки от картошки,

И петрушку из окрошки!»

Я, кажется, на миг замешкался, лихорадочно соображая: «Про благосостояние нации спели, меню обозначили, вечеринку осветили, уж коль пошли такие бесчинства, пора вмешаться властям!». И я торжественно завершил песню, используя для мелких граждан не совсем точное определение из-за дефицита рифм:

«По хвосту, как по дорожке,

Прискакал на поварёшке

Император «мелкой сошки»

И наклеил кошке рожки

Из картоновой обложки!»

Савва смеялся, как дитя, и, закончив трястись животом, предложил название песни: «Чёрная неблагодарность». Я бы назвал её, пожалуй: «Жизнь без прикрас». Все мы были счастливы, несмотря на отсутствие совершенства в мире. Кот блаженно жмурился и, кажется, действительно простил всё человечество.

30 июля

Дорогой друг!

Сегодня мы на Саввиной лодке переплыли на «Саблю» и принялись за дело. Я руководил, естественно, а Адриано из-за отсутствия ловкости и из-за присутствия круглого живота мог только краской помечать «отработанные» деревья. Но какие навыки в лазанье по деревьям продемонстрировали Фига, Кот и Берёза! А я скажу тебе, мой любезный, лазанье по сухим деревьям сопряженно с большим риском!

Увы, обследовав сто пятьдесят гнёзд и найдя всё, что угодно, включая старинный сковородник и трубку от первого акваланга, мы ни с чем возвратились на свой остров.

Молодёжь сразу побежала на маленький пустой пляж «смыть птичий помёт в холодных водах Эгейского моря». Я же решил подняться в таверну и немного подкрепиться.

Проходя мимо церквушки я обратил внимание на сидящих возле её открытой двери столетних старух, одетых во всё чёрное. Среди них была и наша «старая знакомая». Они, брат, показались мне сказочно красивыми, похожими на больших вещих сиринов: глаза проницательные смотрят из морщин, руки с птичьими коготками совсем иссохшие. Я поздоровался по-гречески. На оливе, вообрази, любезный, сразу же закаркала пересмешница, похожая на галку, и хрипло по-русски затараторила: «Где ключи?! Где ключи?!» Бабуля – рыболов, ничего не поняв, сказала подруге: «Эти бешенные туристы научили птиц ругаться!»Подруга ответила ей: «Скоро они научат их пить водку!»

Я улыбнулся и прошёл было мимо, как вдруг пересмешница снова закаркала и завопила голосом полным ужаса: «А где кольцо?! Где кольцо?!»

У меня подкосились ноги, неужели мы успели только к шапочному разбору?! Возможно, кто-то опередил нас?

Я сел за столик, заказал греческий сыр и печально посмотрел на моих молодых друзей, весело плескавшихся внизу. Кроме них никто не купался, да и по их возгласам я понял, что вода годится только для «моржей».

Можно было бы купить подобное кольцо, хотя разве такое кольцо можно купить? Я уставился на букетик настурций на моём столике: на что они похожи? На тропических рыбок? На шапочки? На кувшинчики? Я начал пристально вглядываться в жёлтую внутренность цветка, плавно переходящую в оранжевые лепестки; из неё, словно тончайшей кисточкой, были нарисованы коричневые расходящиеся лучи. Это же звезда! Могла ли слепая природа создать такой цветок только для того, чтобы привлечь внимание пчёл? Почему большинство цветов похожи на звёзды? Потому, что их создала Личность, Автор и цветов и звёзд, создала для радости другой личности, а чтоб ей было с чем пить чай, добавила к цветам – звёздам ещё и пчёл! Слёзы выступили у меня на глазах от этой ясности.

Мимо меня проследовал длинноносый лысый сурикат в золотом пенсне и розовых трусах до колена с изображением стаканов с тропическими коктейлями. Я сразу узнал его и окликнул: «Дудкин! Цветы созданы природой или Богом?!»

Он вздрогнул, остановился и ехидно сказал: «А Вы у них спросите, они Вам и вектор дальнейшего Вашего развития укажут, прямиком в психушку, в неё родимую! А если серьёзно, я всегда на гребне! А гребень сегодня – это новые технологии! У меня есть телефон – зачем мне Бог?! Мир, Войшило, это желчный немощный старик, уже не способный ни к молитве, ни к любви, ни к творчеству! Единственно на что его ещё хватает, если напьётся энергетиков, так это на технологии! А Вы идите в баню со своей мистикой! Тазики пинать! Та-зи-ки!»

Он пошёл вниз, вихляя задом. Мне захотелось догнать его и сдёрнуть с него эти голливудские трусы! Но я подумал, что моя Варвара расценит этот жест как варварский, а мне, брат, так хочется быть умнее, чище, добрее! Но вся моя утроба клокотала! Я вспомнил твои слова: «В таких состояниях, главное – скорость, с которой следует сказать: «Это не моё! Мне это не нужно». Но мне, старому, разъярённому вепрю, опять не хватило скорости! О сколько раз меня обвиняли в том, что я ворую идеи у академика Дудкина! Да я бы может и украл! Я не такой безупречный, как моя милая Варенька, которая за всю жизнь взяла без спроса только коробочку для перьев! Но что может сублимировать поливенилхлоридный череп Дудкина?! Что?! Я начал считать лепестки на цветке настурции, чтобы успокоиться. Их оказалось: внешних огненных – пять и внутренних жёлтых – тоже пять. А что, если спросить? Я уставился в самую внутренность звезды, в самую серединочку и спросил: «Где кольцо?!» Ах, друг мой, как это всё передать?! Хоботок в нижней части цветка, где, видимо, и содержится ароматическая эссенция, дрогнул, приподнялся и указал на соседний островок, который я, привстав, начал тут же рассматривать. Он, действительно, имеет странную форму покатого усечённого конуса; вполне возможно, он вулканического происхождения. Я посмотрел вниз: молодёжь моя с шутками растиралась большими полотенцами, Дудкин достал из сумки какую-то зелёную тряпку и принялся, как мне показалось, жевать её. Она превратилась в надувного крокодила, на котором «великий учёный с железобетонными связями» бодро погрёб вдоль берега. Я же поспешил вниз, сопровождаемый взглядами удивлённых бабушек.

В двух словах я объяснил задачу моим друзьям, ни один из них не сказал: «А зачем?» или: «Я хочу есть», или: «Я устал». Мы вошли в лодку и поплыли вокруг усечённого островка. На других островах стояли высокие кресты, как и повсеместно в Греции, а на этом – нет. Скорее всего, это, действительно, старый вулкан. Только ты меня можешь понять, друг мой, но я сразу же, как подплыли к вулкану, «взял след», что-то на нём не так. Мы обошли его вокруг, но не заметили ровным счётом ничего, кроме крупных камней, самой обычной формы. Возможно, не сам островок, а подводная его часть стала причиной моего беспокойства. Что включило мой профессиональный нюх? Я не мог сосредоточиться. Мои спутники видели это, переглядывались и молчали, боясь меня «спугнуть». Надо серьёзно готовиться к спуску под воду.

Когда мы возвратились на свой берег, я заметил, что Дудкин с пляжа с интересом наблюдает за нами, стоя на цыпочках на крокодиле.

— Что там? – живо спросил он, когда мы проходили мимо.

— Новые технологии, - почему-то ответил я.

— Нет, серьёзно, Войшило, что там, а?! – закричал он мне в спину.

Ещё, чего доброго, увяжется за нами! А вспомни, брат, как он сдул мои «Традиционные подходы к исследованию логических парадоксов»! Слово в слово! А ты кротко так сказал: «Простите его, господин профессор». Я сам себе не нравлюсь. Полный разлад. Как мы покинули наш родной Волшебный Лес, я живу в постоянном напряжении. Хорошо, что со мной ещё не случилось инфаркта! Только мысль о Вареньке, детях и о тебе, мой любезный, сохраняет меня от болезни.

Сегодня с Берёзой пошли за покупками; она купила себе скатерть с вышитыми морскими орнаментами, и я тоже купил такую скатерть для Мушки, национальные тапочки с загнутыми носами и кисточками для Пыша, и двух плюшевых медведей: мальчика и девочку в греческих костюмах – для Кро и Рокки. Осталось подобрать сувениры для Варвары и для тебя. Созерцание этих милых поделок очень успокаивает. Жизнь прекрасна!

Завтра с утра займёмся подводным снаряжением.

31 июля

Друг мой!

Какой сегодня выдался удивительный день! Мы решили ещё поработать на «Сабле», обследовали более ста гнёзд и ни с чем возвратились на свой остров. Молодёжь побежала мыться на пляж, а я поднялся в таверну и заказал мидии с рисом. Сел я рядом с дамой, удивительно похожей на Вареньку, меня так и потянуло к ней. Она принялась за жареного осьминога и улыбнулась мне всем лицом. Я обрадовался столь быстрому контакту и представился.

— LWL, - ответила она мило и просто, и снова улыбнулась.

— О!! – воскликнул я, - Я так давно мечтал познакомиться с Вами, милейшая Люнечка, мы все премного наслышаны от Варвары Никифоровны и о Вас, и о Вашей бабушке Августе Ивановне!

— Вот и познакомились, - ответила она и засмеялась.

— Хотите я закажу для Вас большого голубого краба?! – спросил я.

— О, нет, я слишком ленива, чтобы добывать пищу щипцами, - ответила она.

Поэтесса сразу же рассказала мне, что собирается вечером в Италию, потому что обожает итальянские сумочки, и что в Греции она уже в третий раз, ей очень нравится эта страна: и море и кухня.

Я решил показать, что и мы «не лыком шиты», и попросил любезную даму послушать моё стихотворение, которое я два дня назад сочинил на пароме. Она сказала: «Валяйте!» Я не знал, как назвать мой опус, и сразу начал:

«Я, как Гулливер, улыбаясь, смотрю,

У ног пролетают калёные стрелы,

Фаланга войною идёт на зарю

За пьяным мальчишкой на лошади белой.

Триеры несутся, что стайка стрекоз,

Сквозь пену летят над застывшим прибоем,

Скрывая в волнах изукрашенный нос,

Скрывая свой бивень до первых пробоин!

Рядами идут боевые слоны,-

Доспехи свисают со лба на ресницы,-

Ломая оливки горящей страны,

Идут и идут, чтоб давить колесницы!

Сошлись Ганнибал, Македонский и Кир,

И каждый безумно желает и может

Подмять под себя перепуганный мир,

Подмять, как рабыню на пурпурном ложе!

А где-то далёко, средь розовых гор,

Живут великаны, душою, как дети,

И с Богом неспешный ведут разговор,

Любовно сажая цветы на рассвете.»

— «Розовые горы» - это классно, я видела их из самолёта, но я бы поменяла местами третье и второе четверостишья, добавила бы ясности и движения: слонам – монотонного, триерам – игривого, - сказала LWL.

Она взяла мой листочек и прочла свой вариант первых трёх четверостиший, два последних оставив без изменения:

«Я, как Гулливер, склонившись, смотрю,

У ног пролетают калёные стрелы,

Фаланга войною идёт на зарю,

Вождь мчится в угаре на лошади белой!

Рядами идут боевые слоны,-

Доспехи свисают со лба на ресницы,

Идут по просторам враждебной страны,

Идут и ревут, и крушат колесницы!

Триеры взмывают, как стайка стрекоз,

Над пеной морской, над летящим прибоем,

Скрывая в волнах изукрашенный нос,

Скрывая свой бивень до первых пробоин!»

— Но мне больше нравится: «… за пьяным мальчишкой на лошади белой», - возразил я, - да и «оливки горящей страны…»

—Да, да, конечно, оставте, как Вам нравится, - ответила она рассеяно, глядя на прекрасное море.

— Но как его назвать? «Борьба»? – спросил я.

— Но оно не о борьбе, а о Вашем месте в мировой иерархии, и о том, что «садовники» выше «героев»; беседующие с Богом не будут же бороться с Сашками и Кирюшками! – со смехом ответила она, - У нижних – борьба, у верхних – любовь и служение!

— Тогда: «Середина»? «Золотая середина»? – предложил я.

— Оставте без названия, не всё требует маркировки, - ответила она и радостно улыбнулась.

Я всё ждал, что моя новая знакомая скажет что-нибудь многозначительное или захватывающее, но она сказала: «Греки обладают чувством юмора, сегодня утром я попросила чай, но официант мне заметил: «Мадам, у нас чай пьют только больные, Вы, вероятно, хотели кофе?» Я ответила: «Считайте меня больной, но принесите мне чай» Он принёс – зелёный и с валерьянкой!»

Хохотунья, брат, ужасная, от её смеха даже столик весь ходуном ходил. Она мне поведала интересную историю: когда ей было 7 или 8 лет, то есть, в конце первого класса, будущая поэтесса сидела в школьном дворе, вдыхала весенний воздух и смотрела на лепнину в виде раскрытой книги над входной дверью. Как вдруг девочка отчётливо поняла, что она обязательно напишет книгу. С того дня она сама стала изготавливать маленькие книжечки и записывать в них свои наблюдения за цветами, птицами, насекомыми, иллюстрируя их своими рисунками. В подростковом возрасте она «создала целую Лермонтаниану». Самое удивительное, дружище, что её младший сын, которого мы привыкли называть «Ванюшкой», ещё до школы начал тоже делать подобные книжечки. Она достала из итальянской сумочки одну из них – некую инструкцию по вышиванию. Я сразу заинтересовался текстом и попросил у любезной дамы для тебя первую страницу, с которой уже собрался бежать в гостиницу, как услышал невероятное известие! LWL приехала на этот остров только на один день, потому что Дудкин пригласил её сюда, чтобы сделать ей предложение!

Я был поражён, и, по-моему, не попрощавшись даже, поспешил в свой номер, где сразу взялся за бумаги.

Ах, друг мой, друг мой, ты, конечно же, помнишь, как мы ломали головы над текстом на папирусе, который просили нас помочь расшифровать наши Каирские коллеги?! Разглядывая Ванюшкину инструкцию по вышиванию, я понял, какими мы были ослами! Текст на папирусе писал ребёнок, писал с чудовищными ошибками, и переворачивая иероглифы! За пятнадцать минут, вообрази, дружище, ровно за пятнадцать, я расшифровал текст на папирусе! Вот он: «Когда проснётся Ра, отец мой смажет колесницу жиром и уедет охотиться на уток, я отправлю к тебе моего раба Сикха, приходи, посмотрим всё оружие моего отца, поиграем в войнушку, а потом будем есть медовые…»!! Я полагаю, «слойки»! Ах, друг мой! Голова моя пылала, словно доменная печь, я как-будто услышал детский голос, прозвучавший три тысячи лет назад! Но тут же холод обдал всё моё тело, я вспомнил ужасную новость о женихе Дудкине! Этому браку не бывать! Варвара никогда не простит мне, если я его допущу, ведь LWL, практически, наша родня! Я понимаю, что «любовь зла, полюбишь и козла»! О, кстати, братец, ты единственный из всего нашего дружного сообщества холостяк, к тому же, симпатичный, состоятельный, известный! Ты должен, просто обязан помешать этому браку! И не возражай, пожалуйста: «Почему я?»! А кто, если не ты?! Ну и что, что она белка?! Ну и что, что она полноватая?! Ну и что, что она глуповатая?! А как люди за науку жизнь отдают, вспомни Кюри! Ты можешь представить хоть на миг, что радиоактивный распад урана достался бы Дудкину?! А здесь тот же случай, поэтому, брат, даже не спорь! Да и сколько тебе можно гулять одиноким гусаром?! Ведь ты уже не мальчик! Мы не будем устраивать шоу «Битва академиков», ты уведёшь её с присущим тебе тактом и юмором. Я очень надеюсь, мой любезный Осёл, на твой дипломатический ум и обаятельность!

Кстати, я сегодня купил для тебя эксклюзивные шахматы, правда, королева в них, почему-то, без короны, но с миловидной мордашкой и с бюстом, как у LWL! А Вареньке я купил фарфоровый сервиз с изображением всех античных мыслителей! Эх, что за лбы! У современных учёных таких уже не найти! Великолепная вещь! Теперь у нас будет два «рабочих» сервиза: этот и японский с хризантемами, в остальных-то Кро хранит свои пижамки и, как я подозреваю, стишки! Ах, дружище, как я тоскую по Вареньке и детям! Мне очень не хватает и тебя, мой любезный друг!

Поделюсь с тобой внезапной идеей: наше сознание мне представляется, как те сервизы, пользуемся только несколькими привычными хранилищами, а что находится в других хранилищах – даже и не подозреваем!

Но, обрати внимание, подсказки к нашим открытиям, повсюду: и в ароматном цветке, и в итальянской сумочке!

2 августа

Дорогой мой Осёл!

События начали разворачиваться с невероятной быстротой. Вчера вечером я уже переоделся ко сну и решил примерить маску для подводного плавания, как в дверь моего номера постучали.

— Кто там? – спросил я, не снимая маски.

— Это я, Красная Шапочка, - ответил господин Фигурка в присущей ему манере.

Он вбежал ко мне босой в синей пижаме, с полотенцем на плече и чрезвычайно взволнованный.

— Пойдёмте скорее на балкон! – воскликнул он.

Я поспешно схватил очки, сдёрнул маску и выбежал следом за ним.

Впереди расстилалось ночное море в дрожащих ленточках световых отражений, справа, вся в огнях, мерцала Турция. Красотища!

— Смотрите сюда, влево! – в нетерпении воскликнул Фигурка.

Я увидел на одном из островов освещённый подсветками крест.

— Похоже, иллюминация, - сказал я, протирая очки.

— Это же наш «вулкан»! Он пустой, что там иллюминировать?! – выпалил Фига.

Не сговариваясь, мы побежали вниз к Савве. Он пил кофе со своим приятелем на террасе, оба сидели в креслах, сложив толстенькие руки на животах, и смотрели на звёзды. Их не удивил наш вид, они, привстав, долго всматривались в темноту, куда удивлённо всматривались и мы с Фигой. В ночи ясно проступал чёрный силуэт усечённого конуса «вулкана», но свечение исчезло!

— В полдень не ходите без шляп, господа, - сказал Савва и предложил нам кофе.

Мы отказались и пошли мыть ноги, сговорившись с утра сразу плыть на «вулкан».

Утром наспех позавтракав, мы с трудом добрались до загадочного островка, так как море было неспокойным, и Савва даже отговаривал нас от плаванья. Лодку сносило на камни, мы кое - как высадились на берег.

Как выяснилось, не только мы с господином Фигуркой не спали всю ночь, но и Паралличини с Берёзой, и Кот не сомкнули глаз. Коту даже казалось, что со стороны моря Рокки «зовёт господина профессора»! Бедный Кот, он очень нервный человек!

Друг мой, с какой тревогой и надеждой мы ступили на «вулкан» и зашагали вверх по его покатому склону. Я шёл впереди, за мной Берёза, за ней – Адриано, замыкали нашу процессию Фига с Котом, которые спорили о том, нужно ли было захватить оружие.

Ты знаешь, дружище, как все мы, жители Волшебного Леса, трепетно относимся к природе! Наш путь, чуть ли не через каждые пять метров, пересекали оживлённые «муравьиные шоссе», и я предупреждал о них моих молодых друзей. Они высоко поднимали ноги, стараясь не поранить ни одного муравьишку. Эти трудяги тащили в свои норки какие-то травинки и личинок. Очень хотелось понаблюдать за ними, но мы продолжали подъём. Кое-где среди камней серебрились метёлки растения, похожего на наш овёс. Неожиданно мне показалось, что кто-то плачет. У меня, у самого, что-то происходило с мышцами шеи, они словно сдавливали мне дыхательные пути, мне было болезненно глотать, я остановился, чтобы отдышаться. Неожиданно закричала какая-то птица: «Фубуп-фубуп!» Адриано упал на колени и, сложив набожно ладони, принялся молиться! Это меня потрясло, но ещё больше я удивился, увидев заплаканное лицо Берёзы, которая из последних сил пыталась скрывать своё состояние. Взглянув на Адриано, она не выдержала и разрыдалась безудержно. Я знал её ещё тогда, когда ей было пять лет, и никогда эта отважная девушка не позволила себе и слезинки.

У Фиги и Кота тоже, видимо, были проблемы с дыхательной функцией. Оба бледные, они кашляли надсадно, со страхом взирая на Берёзину истерику и душевные песнопения Паралличини.

— Вернёмся, господин Войшило! – предложил весь красный от кашля Фигурка.

Конечно, нужно было возвращаться, что тут и думать.

— А вот, что осталось от академика Дудкина! – вдруг хрипло не своим голосом, словно пролаял Кот, отводя стебли «овса».

Под метёлками этой травы мы увидели розовые трусы с изображением стаканов и очки в золотой оправе с разбитыми стёклами.

Сердце моё болезненно сжалось, я собрал в пакет эти «бренные останки» и скомандовал: «Всем вниз!»

Фига, опираясь о Кота, шёл задом, чтобы видеть происходящее за спиной. Мне казалось, что сейчас, вот-вот, произойдёт что-то ужасное. Но мы благополучно завершили спуск и обнаружили свою лодку в целости и сохранности на том самом месте, где и привязали её.

Море успокоилось. Мы возвращались молча.

— Что случилось, Рёзи? – нарушил тишину любопытный Кот.

— Я увидела всю мою жизнь и ужаснулась, я хочу скорее вернуться домой и заняться благотворительностью, - отвечала девушка, пряча заплаканное лицо.

А я думал о Дудкине: «Бедный Альберт! Как я был к нему не справедлив! Да ведь это я ненароком разжёг его любопытство! Ну куда он полез! Разве мог он своим рациональным умом постичь мир? Нет, только человеку с развитым творческим воображением это по плечу. Но где его взять, это развитое творческое воображение, когда у большинства из нас не развито правое полушарие?!»

Друг мой, как-то в студенческой аудитории, где было человек 70, я спросил: «Кто может представить у себя в ладони маленькое яблочное зёрнышко?» Подняли руки около 60 студентов. Я спросил: «А кто может в этом зёрнышке представить старую развесистую яблоню, на которой висят красные яблоки, и под которой мы все сидим на зелёной траве?» Подняли руки человек 20. Я спросил: «А кто может представить зерно, которое включает в себя все яблони мира, и всех нас, и все травы, и все программы, системы и процессы?» Подняла руку одна девушка.

Разве мог Дудкин сказать: «Благодарю Бога за всё!» А ведь это только и включило бы ему правое полушарие, потому что в нашем мозге, как и в мире в целом, тоже есть «мостики Фемистоклюса»! Но ведь и я, брат, в своё время не смог этого сказать и выдержать испытание! И моё развитое творческое воображение – оно не моё, оно развилось только за счёт тесного контакта с действительно развитыми творческими воображениями моих близких!

Друг мой, друг мой, как бы я хотел снова оказаться на том мостике Фемистоклюса возле мировой помойки и закричать, не умничая и не рассуждая: «За всё благодарю Бога! За все долгие годы радостной и счастливой жизни рядом с моей милой Варенькой, с нашими дорогими детьми! За всё! За всё! За всё тёплое, нежное, ласковое, весёлое, доброе, вкусное, заботливое, мирное и покойное!» Но разве вернёшь этот шанс? Я, обвешанная научными званиями, говорящая зверушка, которая даже не может объяснить, что такое гроза Кататумбо, стала человеком только рядом с теми, кто её любит, потому что любовь – это единственное удобрение для нашего роста! А вот Дудкин так и остался зелёным…

Нервы мои совсем расшатались, кажется я даже стонал от бессилия и от страха за близких людей.

Мы причалили, Савва уже встречал нас, я вышел на берег со своей тяжёлой ношей и сразу ему всё рассказал, и передал пакет с вещами А.Д.

— Не огорчайтесь, сэр, - сказал Савва спокойно, - у пропавшего господина есть ещё важное дело, он мне сказал, что собирается сделать предложение приезжей даме: она пишет в стихах его биографию, а он ей – авторский патент на технологию преобразования эмбриона лягушки в зародыши саламандры! Некоторые, как Пифагор, инсценируют свою смерть, чтобы понаблюдать за реакцией знакомых!

Я не поверил. Когда мы поднялись в отель, я спросил моих молодых друзей: «Как будем действовать? Лучше мне завтра пойти одному?»

— Это не вариант, господин профессор, - сказал Фигурка, - я обязательно пойду с Вами!

— И мы! – сказали в один голос Берёза и Паралличини.

— А я возьму верёвку и оружие! – заявил Кот, - И никто не сможет мне помешать это сделать!

Я зашёл в номер, сказались бессонная ночь и волнительный день, я прилёг перед ужином и сразу задремал с мыслью: «Какие они терпеливые, смелые и благородные! За что мне, грешному человеку, Бог дал таких спутников?»

В лёгком сне я совершенно отчётливо, будто ты находился рядом – в душе, услышал твой голос: «Пишите за мной, мутанты, и Вы, мамаша, не ленитесь, берите ручку в зубы и записывайте: «Мир – это воплощённая логика, а логика – это царица наук, а Аристотель – это …»

Я поднялся с постели весь разбитый. Друг мой, уж не болен ли ты? «Безрукая мамаша» - уж не символ ли это болезни? Возможно, ты даже бредишь? Или вы попали в какую-то страшную переделку, таких доверчивых простофиль, как мы, можно затянуть в любую ловушку, заманить во всякую западню!

Нет, брат, это сигнал о том, что вы живы и, даже, занимаетесь логикой! Это точно сигнал!

3 августа

Дорогой мой друг!

Мы уже несколько ночей не спим, питаемся на бегу в тревоге за наших близких, которые, возможно, в серьёзной опасности. Хоть совершенно нет сил и времени, но я не могу не описать тебе сегодняшних событий. Начну сразу с «вооружения»: Кот попросил у Саввы «какой-нибудь кинжал или меч»! Савва принёс ему большой тесак для разделки крупной рыбы, по форме и напоминающий рыбину.

— Твёрдость по шкале Роквелла 52-55HRC, - сказал Савва.

— Супер! – ответил Кот и повесил тесак у пояса.

Когда мы высадились на «вулкане», Кот обвязал нас всех верёвкой, и мы пошли, словно альпинисты, в одной связке.

Мы поднялись довольно высоко, как все почувствовали сильное головокружение. Возможно, до сих пор из трещин вулкана поднимаются сернистые газы.

Фигурка, который сегодня шёл первым, увидел среди камней и «овса» саркофаг, как ему показалось. Мы начали взбираться к нему, несмотря на тошноту и головокружение. Саркофаг оказался большим плетёным коробом или сундуком (не знаю, как его точно назвать) с откидной крышкой. Я думаю, каждый из нас подумал, что там лежит тело несчастного Дудкина, я, во всяком случае, не сомневался в этом, потому что ветерок донёс до нас запах тления.

Фигурка, бледный, как никогда, отвязал от себя верёвку, приказал нам стоять на месте, а сам подошёл к этому коробу и откинул, не раздумывая крышку.

— Фу! – воскликнул он, - Какие-то отходы из мясной лавки!

Мы бы и прошли мимо, но я, почему-то, потащил остальных к этому ящику, и склонился над ним, забыв о безопасности.

Короб был полон прозрачных полиэтиленовых пакетов со странными предметами и маркировкой.

Я начал перебирать пакеты под недовольное фырканье моих друзей и читать этикетки: «Уши и хвост Кота», «Панцирь и хвост Паралличини», «Хвост и когти Берёзы»!

— Да, да, - сказала Берёза, сморщившись от запаха, - на хвосте, действительно, мой бархатный бантик!

Друг мой, когда ты видел панцирь у пахнущего дорогим парфюмом Адриано? Или хвост у красавицы Берёзы? Может быть только несколько раз, когда в ней пробуждалось что-то животное?! Вообрази, любезный, среди этих когтей, ушей, хвостов, клювов и панцирей я обнаружил и твои копыта, уши и хвост! Значит ты жив, как и все остальные! Я своими глазами прочёл: «Хвостик и ушки мышки Рокки»! Но кто и когда видел у малышки Ро хвостик?! Это у всемирно – то известной примадонны?! Никто и никогда! Возмущению нашему не было предела.

И вот, друг мой, не понимая, что происходит, я нашёл (остальные брезгливо отнеслись к находкам, рылся в них только я) маленький пакет, на котором было написано, не поверишь: «Щетина с ушей академика Войшило»! Я, просто, негодовал, по-моему, я даже начал топать ногами, потому что открыв пакетик, я обнаружил в нём длинную жёсткую кабанью шерсть! Только возглас Берёзы: «Ой, господин профессор, не задавите муравьёв!» остановил меня. Возмутительная собачья чушь! Друг мой, когда ты видел на моих ушах этакую невидаль?! Этакую дикую неандертальщину?!

Впрочем, я ни разу не наблюдал за своими ушами в минуты моего гнева, может быть тогда появлялась эта растительность, потому что некоторые мои оппоненты в ужасе шептали: «Уши! Уши!», являясь свидетелями моей ярости!

Пока все возмущались на разные лады, я начал перебирать щетину, думая поджечь её и по запаху установить, какому животному она принадлежит. И вот среди этой грубой шерсти я обнаружил нечто, завёрнутое в белую салфетку, которую я тут же развернул, не сомневаясь ни на минуту, что увижу чьи-то клыки! Друг мой, я на миг лишился дара речи, у меня в руке лежало Кольцо предков!

Все мы чуть не сошли с ума от радости! Мы разглядывали Кольцо, бережно передавая его друг другу! Наконец Фигурка, захлопнув саркофаг, скомандовал: «Продолжаем подъём, а на обратном пути нужно закопать эти… эти…»

Он не мог подыскать нужного слова от раздражения.

— «Атрибуты», - подсказал я.

— Назовите их хоть «табуреты», мне всё равно, а этому шутнику я бы охотно надрал уши! - кинул он через плечо и бодро зашагал между камней.

Я надел Кольцо на мизинец и не спускал с него взгляда, держись, Варвара – краса, уж теперь-то ты не отвертишься! Я был благодарен «шутнику» даже за столь экстравагантную форму подарка.

Неожиданно Фигурка застонал и повалился на камни, как подкошенный. Мы, путаясь в верёвке, которой были связаны, кинулись к нему. Он дышал, пульс учащённый, сердцебиение отчётливое, внешние повреждения отсутствовали, но, не смотря на наши энергичные усилия, он не приходил в сознание. Мы подняли и понесли его вниз к лодке. Проходя мимо места, где стоял саркофаг, мы обнаружили, что он исчез! Мозг отказывался анализировать события, он не обладал необходимым набором информации. Страха мы не испытывали, Кот так ни разу и не вспомнил о своём мече. Я же ощущал полную защищённость, как в детстве. Но мы очень беспокоились о состоянии нашего друга, которого бережно положили в лодку. Лишь мы отплыли, как Фигурка пришёл в себя, сел и сразу заговорил. Он сказал странные слова, друг мой, я привожу их полностью: «Наш мир похож на детский калейдоскоп, один и тот же набор элементов, но разные картинки. Создатель трубы вращает её и наблюдает за нами в круглую дырочку. А тому, кто не верит в Него, может одним взглядом отключить сознание и показать, кто хозяин в этом доме! А «Дверь» - это и есть круглая дырочка, и она на «вулкане»!»

— Мои студенты предлагали мне подобную модель, заканчивая этот сценарий так: «Когда им надоело земное шоу, они превратили нас в чёрную дыру диаметром 0,5 см». А я не знаю этого, голубчик, - отвечал я, - потому что данная тема находится за границами моих познавательных возможностей, хотя часто мне приходила в голову идея о том, что Вселенная гораздо меньше, чем мы думаем, и что большинство звёзд – это только отражения от водной прослойки, вполне возможно, задерживающей радиацию. Но это только догадки, а слава Богу, что Вы не разбили голову о камни!

— Я падал удивительно плавно, даже нет, синяков, - сказал Фига, - и всё же я верю в свою «модель»!

— Но, в христианской традиции «Дверь» - это Иисус, Сын Божий, отдавший добровольно жизнь за людей, и те, кто в Него верят и делают добрые дела, могут войти в Царство Небесное через Него как через Дверь, - неожиданно изложил Адриано, - так меня с детства учили родители, странно, что я это вспомнил только сейчас.

— А кто из вас помнит Пышкино стихотворение «В тумане»? – вдруг спросила Берёза.

Из нас никто не мог вспомнить, и девушка прочла его дрожащим голосом:

Где-то свет и орган, и душевный покой,

Там воскресная литургия,

А у нас здесь туман, лишь фонарь кормовой

Освещает – «Санта Мария».

И не видно ни зги, только ругань и плач,

И гуляет во тьме истерия,

Шлюпок нет, трюм затоплен, ни признака мачт, -

Погибает «Санта Мария».

Я молился раз в год – на звезду в облаках,

Вся судьба моя – злая стихия!

Разгляди сквозь туман, не оставь моряка,

Пощади меня, Санта Мария!

— Ну и что? – тоже дрожащим голосом спросил Адриано.

Мне пришла в голову мысль о том, что, Берёза и Паралличини очень похожи на двух попугайчиков, которые долго прожили вместе в одной клетке!

— А то, что ты завтра перед восхождением должен прочесть молитву! – уже бодро сказала Берёза.

— Но я не знаю ни одной молитвы, дорогая, - тоже бодро возразил Паралличини, - только «Отче наш…»

— Вот её и прочтёшь, - решительно заявила девушка.

Я посмотрел, видимо, с блаженным видом на Кольцо, и все снова принялись меня поздравлять. Мы решили по этому случаю выпить немного греческого вина, и, причалив к нашему острову, поднялись в таверну.

Проходя мимо церквушки, Адриано перекрестился и благоговейно поклонился, Берёза последовала его примеру. Кот и Фига переглянулись и пожали плечами. А я сказал в открытый проём двери, где в полумраке мерцали свечи: «Благодарю Бога за всё!»

4 августа

Дорогой друг!

Конечно же я обязан подробно описать тебе удивительные события, участниками которых мы стали. Страшные предположения подтвердились, Дудкин так и не вернулся в отель. А мы в очередной раз высадились на «вулкане», Кот снова обвязал нас всех верёвкой, а Фигурка посмотрел особо серьёзно и строго сказал: «Не знаю, как вы, а я сегодня стопроцентно поднимусь на верхнюю площадку острова, даже если это будет стоить мне жизни. Что мы имеем? Кольцо найдено, но возникла проблема посложнее. Дверь, явно, здесь, к ней идут или в неё уже вошли близкие нам люди. Что с ними, мы не знаем. Но Дудкин, скорее всего, погиб. Давайте, товарищи, на всякий случай, обнимемся перед восхождением!»

Мы крепко обнялись. Адриано прочёл молитву, и мы полезли вверх, ожидая наткнуться на новые сюрпризы. День стоял жаркий, передвигаться по камням было сложно, пот заливал нам глаза, колени мои тряслись от усталости, да и мои друзья шли с трудом. Мы уже миновали «овёс», где нашли вещи А.Д. и камень, где обнаружили атрибуты нашей животной составляющей, и место падения Фиги, как вдруг перед нами возникло свечение, которое мы видели с Фигуркой с моего балкона. Оно было таким ослепительным, что мы все зажмурились, а затем встали на колени, пригнули головы и поползли, не раздумывая, в таком виде дальше. Поползли молча, потому что все эти: «А вдруг там…» или «А может это…», ничего не объясняющие, уже набили оскомину. Земля и камни, и наши пальцы, и даже чёрные муравьи от этого свечения были белыми.

Не поверишь, дружище, но мы все слышали ангельское пение, совершенно неземной красоты, хотя эти голоса пели о земном, казалось бы, я даже запомнил фрагмент их песни, который и записал для тебя:

«В орхидее словно капли

Перламутровой зари,

Словно перья белой цапли,

Венчик маленький внутри,

И лиловый колокольчик,

Будто шёлковый шатёр,

Сверху круглый узелочек,

И на венчике узор,

А в настурции прекрасной,

Ароматной, как всегда,

Лучик солнца, ясный – ясный,

И внутри горит звезда…»

Последнее песнопение особо ободрило меня, и я решил поднять голову, чтобы разглядеть, куда мы, хоть, ползём. Я не ослеп, как опасался, а увидел, что прямо перед нами сияет Дверь! Я воскликнул: «Вот! Вот! Смотрите!» Все открыли глаза, подняли головы, а Паралличини с трепетом сказал: «Мир всем и каждому!»

Так на коленях мы и подползли к Двери и увидели, что на каменистом пороге стоят в рядок: Варенькины кремовые босоножки с бантиками, Пышкины чёрные туфли с узкими носами, Мушкины жёлтые «балетки» с вышитыми на них розочками, меховые тапочки с пингвинами Кро и белые «лодочки» Рокки!

Друг мой, я готов был целовать эту обувь! Мы поспешно разулись, Адриано очень торжественно снова прочёл «Отче наш…», и я отворил Дверь.

Мы сразу вошли в ароматный сад, где на зелёной лужайке росло множество цветов, и среди них сидели все наши. Они чем-то занимались и даже не обратили на нас внимания.

Но рядом с Дверью на стульчике примостилась Ро с пяльцами в руках. Она вышивала голубой колокольчик, и вот подняла голову, вскочила и закричала, как она иногда умеет резко кричать: «Я ждала Вас, господин профессор! Я верила, что Вы придёте за нами!»

И она, рыдая, кинулась мне на шею. Слёзы застилали мне глаза, я спросил её: «Вам здесь плохо, милое дитя?! Что это за место?»

— Нет, нет, что Вы?! Я думаю, что здесь живут ангелы, здесь очень хорошо, но нам сказали, что, если за нами не придут, то мы навсегда останемся здесь! А я ужасно соскучилась по нашему Волшебному Лесу, по нашему дому, по своей комнатке, по нашим добросердечным чаепитиям, по нашим душевным посиделкам! – затараторила радостно Рокки, - Слава Богу, что Вы пришли! Но как же они поют, господин профессор! Мы с мамочкой даже плачем от счастья и радости, уж как они поют!

Все наши уже бежали к нам! Мы вдесятером так крепко обнялись, что как-будто расплавились друг в друге, как пластилин при смешивании! И я почувствовал, что стал моложе и красивее! И Варенька, моя красавица, преобразилась, словно силы, молодость и красота перераспределились между нами во время нашего невероятно – крепкого объятия! О, как прекрасны были Мушка и Кро, я даже сначала не узнал их, лица их сияли, невозможно было без слёз взирать на такую кроткую красоту!

Я думаю, дружище, это всё дедулины проделки! Помнишь, Варюша просила его, чтоб нам не расставаться и после смерти? И вот, верю, что теперь и смерть нас не разлучит!

Я начал, брат, глазами искать тебя, Кро поспешил ко мне и рассказал, что дедуля выбросил все их чемоданы, авоськи с едой и другие пожитки, посадил их всех в свой лифт и высадил через пять минут на вершине «вулкана». Увидев свечение, они поползли, и почти приблизились к Двери, как из камней вылезла «зверюга» со змеиной шеей, с обвислой кожей, с головой ящера и без передних лап. Она заявила: «Ням-ням, я выбираю эту полненькую девчонку в беленьких туфельках, мои детушки уже двое суток не ели!» А ты, мой благородный друг, выступил вперёд и сказал: «Я здесь самый вкусный!»

«Безрукая мамаша» - вот он, твой сигнал! Ты, слава Богу, жив! И мы тебя обязательно спасём! Однако, расскажу по – порядку, чем они здесь занимались уже два дня, а теперь и мы к ним присоединились: кто хочет – вышивает цветы, а кто хочет рисовать – рисует их. «Девочки» окружили Вареньку и вышивают васильки, а «мальчики» сели на траву возле Кота, и он учит нас рисовать бархатцы. Кот говорит: «Представте выпуклую оранжевую кастрюльную крышку, в центре которой вместо ручки, плотная шишечка из жёлтых кудряшек; делим крышку на семь лепестков с резным краем, на каждом ставим по бордовому мазку!» Не поверишь, но как поставишь последний штрих или стежок, цветок оживает и перемещается на клумбу!

Местных жителей мы не видели, но чувствовали, от них очень пахнет цветочной ароматной эссенцией. Они нам приносят угощение – маленькие кувшинчики, надо полагать, с нектаром, они же, я подозреваю, наполняют ароматом ожившие цветы. Есть, пить, спать здесь совсем не хочется, не описуемо легко, и внутри само что-то поёт от радости! А Варенька, Рокки и Мушка чудесно поют о цветах на стихи господина Пышки, их пение мы, видимо, и слышали, пробираясь между камней. У Мушки сегодня день рождения, Пыш сочинил для неё романс «Письмо», Паралличини подобрал музыку, и мы все его исполнили для неё. Вот стихи романса, друг мой:

«Я люблю Вас, мой Ангел небесный,

Выше спален и выше церквей

Та любовь, выше строчек и песен,

Выше боли и радости всей!

Я молю Вам покоя и блага,

И свободной от бед высоты!

Пусть живёт наша светлая сага

В мире вечной живой красоты!

Мы сплетём снова крылья и руки,

Снова станем звездою одной

И постигнем все тайные звуки!

Я люблю Вас! Ваш Ангел земной.

Жаль, ты не видел лица Пыша во время исполнения! Это было просветлённое любовью лицо древнего благородного рыцаря! А ведь когда-то он был просто весёлым поедателем булочек!

Пели мы на славу, но как поют местные жители! Несколько раз мы слышали их голоса, когда открывалась невидимая дверь, и входил кто-то, ароматный, от их пения дух захватывает!

Я забыл здесь о старости и о болезни моих суставов, о возрасте и о всей нашей суете на «ярмарке тщеславия». Помнишь, мы с тобой рассуждали: если вода может быть жидкой, твёрдой и парообразной, то и мир может иметь в себе плотные, менее плотные и совсем эфирные части, ведь вода, видимо, и есть та первооснова, которую искали античные мыслители, тот строительный материал, из которого и мы состоим, и всё остальное. Скорее всего, мы сейчас находимся в этой, менее плотной, части нашего мира. Здесь так хорошо, что я было уже подумал: «Надо нам не валять дурака, а всем здесь и остаться!»

Рокки тут же вспрепенулась и закричала: «Нет, нет, господин профессор! Не лишайте Подснежника и Медуницу любящих родителей! Не делайте бедную Ксюшку вдовой, а её многочисленных чад – сиротками! А как же наши старенькие Сигезмунд и Розалия, которые каждое утро выходят на крыльцо и смотрят с надеждой в сторону таможни?! А как же наши несчастные уточки?! А мои цветочки на подоконниках?!»

Поэтому, брат, завтра возвращаемся. Да и не заслужили мы этого места, не заработали, но хоть знаем теперь куда стремиться.

Мы ещё слишком плотские, чересчур плотные, органично не сливаемся с местной средой, не зрелые, не поворотливые, как слоны в посудной лавке. Но я хочу тебе сказать, что между нами перераспределились не только сила, здоровье и молодость, но и духовность Мушки и Кро наполнила всех нас. Я, например, полностью уверовал в то, что Бог Словом создал мир, и он очень разный, мы его совсем не знаем, как не знаем до конца и своего сознания, которое является частью нашего мира, а наш Волшебный Лес является частью чьего-то сознания, а следовательно тоже частью мира, вспомни логические круги Эйлера!

Ты помнишь, мой любезный, мы с тобой были на археологических раскопках на берегу Чёрного моря? Начался небольшой шторм, и прямо к нашим ногам море выбрасывало ракушки! Мы их собрали в пакет, а в гостинице ты сложил из них пирамиду и сказал: «Обратите внимание, господин профессор, простых ракушек больше всего, средней сложности – среднее количество, а сложных ракушек – мало. Почему? Потому, что сложная система требует более сложных условий содержания и хранения, так и в обществе».

Вот и мы, брат, в своей среде были «сложными ракушками», а здесь – увы, самые примитивные.

После Роккулькиной тирады местные жители зажгли фонарики вокруг двери, и появился лёгкий ветерок в её сторону. Может это намёк: «Попутного вам ветра, приматы!»?

Но мы продолжаем вышивать и рисовать, видимо, не все ещё из нас переосмыслили свою былую жизнь, а может быть ещё денёк хотим побыть в этакой-то благодати?

Мне это напоминает один случай: в мой кабинет залетела через форточку синичка, ты же знаешь, какой это любопытный народец! Я открыл форточку пошире и принялся газетой направлять к ней птичку, но она билась о стёкла. Я в страхе за неё, крикнул Роккулю, которая распевалась в гостиной. Она живо вбежала с шёлковой шалью в руках, которой и начала махать на птицу. Синичка устала, села на мой стол, открыла клювик и с большим доверием смотрела на Рокки.

— Возьми её рукой, Ро, - сказал я, - она не боится тебя!

Девушка помедлила, затем надела на руку пакет и потянулась к птичке. Та спокойно ждала.

— Нет, - сказала Рокки с виноватой улыбкой, - я её боюсь!

— Но ведь она маленькая! – удивлённо воскликнул я.

— Но совсем не такая, как мы, - возразила Ро, - и вдруг у неё остановится сердечко от страха!

На наш шум прибежал Кро, он живо убрал цветы с подоконника, раскрыл обе створки окна, и синичка была такова!

Вот, брат, и местные: и нас боятся и за нас боятся, потому что мы разные, они – «парообразные», а мы – «твёрдые».

А здесь, мой любезный друг, так сказочно, что я, порой, теряю адекватную оценку реальности. Пока мы добирались в Грецию, я читал известную книгу о жизни после смерти. Но я оценивал эти описываемые явления как остаточную деятельность приёмника, то есть, головного мозга, в котором есть закреплённые образы райской жизни. Человек умирает, мозг выдаёт картинки рая, реаниматоры возвращают умершего к жизни, он вспоминает картинки как реальный рай, куда путь открыт, думаю, только тем, кто по своей духовности соответствует этому месту, а не всем подряд. Друг мой, мне здесь, порой, кажется, что мы уже все умерли и попали сюда за неизвестные нам самим заслуги. Мы стали совсем другими, даже, внешне. И рисование цветов – не пустое занятие, уж поверь мне. С каждым штрихом я вспоминаю свои грехи, грешки и мелкие грешочки, которые давно забыл. И очень сожалею о них, и, как в детстве, прошу за них прощения искренне, всем сердцем, и волна тепла и радости окутывает меня. Виной всему, я думаю, благодатная среда, а не только счастливая встреча. Остальные, наши, видимо, переживают то же самое: кто-то просит у другого прощение, кто-то с мокрыми глазами счастливо вздыхает, не стыдясь горячих слёз.

Мы счастливые люди, потому что пошли к Богу самым коротким путём – через любовь к ближним. А сколько этих путей – сколько звёзд на небе.

Эх, брат, жизнь – это бесконечная эволюция от невидимого белкового субстрата Люка до невидимого Творца, которого мы вряд ли сможем достичь, потому что и Он, вероятно, находится в постоянном развитии. А проблема многих наших с тобой коллег – это непонимание того, что и Люка был создан Богом, а наша маленькая планетка с её разумными обитателями – это только фрагментик большого, сложного и прекрасного процесса, где половина – материального, половина – идеального, половина – энергетического, половина – информационного, половина – реального, половина – фантазийного, половина – смешного, половина – серьёзного! И когда – нибудь нам станет тесно в голубом шаре, как однажды стало тесно во чреве матери, и мы родимся для нового пространства.

Дружище, завтра мы уже покинем это чудесное место. Я счастлив, что надел Вареньке кольцо, именно, здесь. Все наши плакали от радости.

Дверь то исчезает, то появляется, но фонарики всегда на одном месте. Мы успеем, конечно же, выйти, обуем нашу обувь, только бы безрукая животюга не позавтракала ею! Затем мы спустимся с «вулкана», переправимся в Саввиной лодке к нашему острову, нужно ещё упаковать медведей, сервиз и другие подарки.

Да! К моменту бракосочетания из куста ирисов появился весёлый дедуля и с хитроватой улыбкой заявил: « Моего подарка никто, конечно, не заметил! Но, эко Вы настойчивый, юноша! Да берегите мою ягодку!»

— Я заметила, - сказала Варенька, - спасибо большое!

— И я заметил, спасибо Вам, любезный господин Фемистоклюс! – сказал я.

Дедуля сообщил, что доставил Осла благополучно в Дом Черепахи, отбив его у «гидры морской», которой Осёл на прощание сказал: «Не тяните ко мне свою слюнявую губастую пасть, мамаша, Вы можете испортить мой костюм; это уж, извините, нонсенс – питаться одними академиками! Повторяйте лучше с детьми законы правильного мышления»!

Завтра, как мы уложим багаж, Фемистоклюс на своём лифте приедет и за нами.

Не поверишь, друг мой, бархатцы лучше всего получаются у Паралличини, который никогда не держал кисть или карандаш в руке. Я подозреваю, что он молится во время работы, а местные жители на молитву реагируют живо и, видимо, помогают ему.

Сейчас ко мне подошёл озабоченный Фигурка и сказал: «Господин Войшило, а вдруг время здесь исчисляется по-другому, мы выйдем – а там уже другая мода, другая валюта, снова придется милостыню просить?!»

Я ответил ему со спокойной душой: «Не беспокойтесь, голубчик, всё будет

лучше, чем мы думаем, потому что мы в гостях у милостивого Бога, хоть мы и только в прихожей Его великих владений, а, точнее, думаю, сказать, в «санитарном тамбуре» между миром видимым и невидимым, но и здесь только Он – Творец времени!»

Друг мой, ты спросишь, где же моя теория «Мостики Фемистоклюса»? Она, конечно же, ещё только в моей голове.

Вот, как ты при встрече продуешь партию в шахматы, чтобы тебя утешить и ободрить, мой любезный, я изложу тебе свою теорию в мельчайших деталях и подробностях!

Расставляй фигуры, старина!

Октябрь 2014г.

История вторая. Рождество в Москве.

Часть первая. Вечерочек.

— Ну вот, мы почти – что, дома, скоро будем пить чай на нашей полянке, правда, дедуля? – радостно щебетала счастливая Варвара Никифоровна, ставя поудобнее коробку с сервизом к стене лифта, а сверху на неё – греческую сумку с ракушками.

Остальные последовали её примеру и принялись компактно расставлять багаж.

— Бедная Мотильда Васильевна, уже, наверное, потеряла голову с Подснежником и Медуницей, мало ей забот с попугаем, так мы добавили! – счастливо приговаривала Мушка.

— Ну, с Богом! – сказал напряжённо Фемистоклюс, неопределённо махнув рукой и выпятив нижнюю губу.

Лифт сразу пошёл рывками, отчего беспечная болтовня и щебетание разом смолкли.

— Какие-то неполадки? – осведомился профессор.

— Цветочки, - сухо отрезал дед.

— Цветы засоряют двигатель?! – изумлённо воскликнул Рыжик и прижал усатое лицо к стеклу.

Следом за Котом остальные тоже принялись высматривать враждебные растения.

За стеклом тянулись мрачные скалы без признаков какой-либо растительности, а над ними драгоценным шатром раскинулось звёздное небо.

Лифт начало трясти и болтать из стороны в сторону, багаж сдвинулся с места и наступал на пассажиров.

— Мы вошли в зону турбулентности, - голосом заботливой бортпроводницы сообщил Кро, - покрепче держитесь за поручни!

— А ягодки впереди! – выдавил зловещим тоном окончание фразы дед.

Лифт погрузился в чёрное облако, мрак которого тут же поглотил луч света от прожектора с наружной стороны кабины.

— Так можно налететь на скалы! – взволнованно заговорил профессор, - Надо остановиться и переждать!

Дед не отвечал и пытался ориентироваться по известным только ему маякам.

Неожиданно из мрака, да так, что все вздрогнули, на стекло прилепилась мерзкая получеловеческая, полузвериная морда с оскаленной пастью, следом – вторая, третья, и целая стая отвратительных существ облепила лифт. Пассажиры в ужасе отпрянули от стеклянных стен. Гнусные твари скребли когтями стёкла, клыками оставляли широкие борозды на их поверхности.

— Вы побывали в таком чистом, светлом месте, и, тем не менее, двое из вас так и не осознали, что с ними произошло! – высказался с раздражением дед, - Благодаря их неверию и приключилась с нами эта оказия! Если они не раскаются в святом месте, за безопасность обратного пути не отвечаю! Да и этот-то мост без Владычицы не проскочим, вот беда!

— Но, дедулечка, мы все ещё до конца не осознали, что с нами происходит, - робко заступилась за коллектив Варвара Никифоровна, стоящая за спиной профессора с зажмуренными от страха глазами, - может быть, кто-то давно не проходил техосмотр и зря ворчит?

— Будет вам сейчас «техосмотр» - до самых косточек! – завопил дед, указывая на свирепые рожи за окном, - Отвечайте, кто из вас так и не верит, что Вселенная развернулась из Божьего Слова, как младенец внутри утробы матери разворачивается из невидимой клеточки?! Отдадим их на сжирание!!

Все молчали, вцепившись в поручни. Лифт раскачивался, словно маятник. Кровожадные твари объединили свои усилия, и всей стаей уселись, свесив грязные хвосты, на крыше лифта, отчего он, несмотря на титаническую дедову работу, рывками пошёл вниз.

Фемистоклюс застонал, ничком повалился на пол и взмолился слёзно по-стариковски: «О, Матерь Божия, Царица Небесная, не остави нас, грешных, уповающих на Тебя!»

Лифт плавно остановился, хвосты исчезли, чёрное облако рассеялось, и все, к превеликой радости, увидели крупные ясные звёзды вверху. Эти звёзды, на глазах у ещё не оправившихся от пережитого ужаса путешественников, начали уплотняться, выстраиваться в женскую фигуру, занимавшую большую часть ночного небосклона. Фигура, из золотых звёзд в золотой, звёздной же короне, повернулась и пошла, легко переступая бездны, за ней развивался серебряный, как галактика, плащ, весь изукрашенный сияющими светилами. За плащом бежали два белых козлёнка, шерсть которых была, как только что выпавший снег, белая – пребелая и блестевшая на кончиках миллиардами алмазов, а на их шеях висели серебряные колокольчики, на звон которых и направил просиявший Фемистоклюс свою машину.

Пока все устремляли умильные взоры на очаровательных козлят, грациозно перепрыгивающих с одной скалы на другую, звёздная фигура разделилась на миллионы небесных огней, занявших свои места. Козлята дружно прыгнули в одном направлении, соединились в полёте, начали быстро – быстро вращаться и стали большой яркой голубой звездой, за которой неотступно следовал Фемистоклюс.

— Смотрите, какое красивое поселение светится наверху вдали! – воскликнула Мушка, - Давайте поедем туда! Пожалуйста!

— При нашей неполадке, боюсь, нам поближе и пониже, - ответил дед, - «Москва, Москва, люблю тебя как сын»! – и добавил загадочную фразу: «И следочка не оставим, и пылинки не возьмём!»

— Но, почтеннейший, прокомментируйте увиденное по свежим следам! – взмолился профессор.

— Каждый отыщет ответ в своём сердце, - довольный найденной фразой, ответил Фемистоклюс и приступил к снижению.

Все увидели в свете прожектора внизу большой заснеженный город с множеством церквей, площадей и красивых зданий.

Лифт снизился резко, и вокруг снова стало темно.

— Приехали, одевайте тёплые вещи и выходите! – скомандовал дед.

— Начиная с «тёплых вещей», можно поподробнее! – попросила бойко Варвара Никифоровна, - У меня самая тёплая вещь – соломенная шляпка, а у других – и этого нет!

— Ничего, не сахарные, и так добежите! – отрезал Фемистоклюс.

— Надеюсь, не под обстрелом? – пошутил профессор.

Дед в темноте только крякнул в ответ.

— Ты, хоть, свет включи, старче! – сказала Варвара Никифоровна и, как зажёгся прожектор, воскликнула, - О, мы в каком-то складском помещении! Сколько деревянных бочек! – она поспешно вышла и принялась по очереди поднимать на этих бочках деревянные же крышки, приговаривая: «Брусника, огурчики, мочёные яблочки, белая с морковью капустка! А тут что? Красная со свеколкой, тоже квашенная, да какая хрустящая! Помидорки с укропчиком! А здесь что? Ох, груздочки, да какие мелкие! Вот как люди живут и не переживают, как мы, о своём чревоугодии!»

За бочками лежали, как поленья, замороженные усатые сомы, а сверху на них – две свиные головы пятачками друг к другу, словно беседовали.

— На ремонт уйдёт не меньше суток, - сказал дед.

— А ты не боишься за мочёные яблочки? – поинтересовалось голосом шаловливой гимназистки Варвара Никифоровна.

— Слушайте инструкцию! – провозгласил строго Фемистоклюс, - Ничего без разрешения не трогать! Держаться вместе! Никакой активной деятельности не развивать! Ничего здесь своего не оставлять, и ничего чужого не брать! Сейчас взять с собой самое необходимое, а медведи и чайники ваши не убегут! И начинайте выходить на поверхность, не топчитесь, как голодные увальни, вокруг солонины!

— Лаз, вероятно, в одной из этих бочек, - полушутя предположил Войшило, - надо только понять в какой?

— Лаз у Вас над головой, господин академик, а лестница у Вас за спиной! – ответил языкастый дед.

— Да где же мы всё-таки? – спросил профессор.

— В Памяти Мира! Как человек не может жить без памяти, так и Мир не может жить без Памяти! – торжественно объяснил дед.

— Это что же «ноосфера» Вернадского и Шардена? – удивлённо воскликнул профессор.

— Это место реальное, а не виртуальное, юноша! – сухо, словно обидевшись, сказал дед.

У профессора в глазах загорелись лампочки, он ухватился за перекладины лесенки и бодро, как акробат, поднялся вверх.

Люк над его головой открылся сам, всех обдало морозом.

— Пожалуйте, барин, вот Вам знатная шуба да добрая шапочка! – заговорил над головой ласково бородатый мужик в тулупе, - Преотличная шубейка, рысья, самого Вениамина Артемьича! А шапка из баргузиньего собольку!

— Самого Вениамина Артемьича? Не знаком, но передавайте ему мою благодарность, любезный, - отвечал экипированный Войшило, - без рысьей шубы здесь пришлось бы туговато!

Рядом с мужиком притопывала молодая ещё, улыбчивая женщина, с белыми блестящими зубами и с ноздрями, словно вырезными; в ярком цветастом платке до бровей и в бекеше на беличьем меху. Она держала охапку тёплой одежды, в которую одевала каждого, вылезшего из погреба гостя.

Ей помогал мальчик в тулупчике с красным кушачком и в больших валенках. На сугробе замерли от удивления две чёрные собаки, едва помахивая хвостами. В морозном небе сияла полная луна, и летели меленькие, как белая пыль, снежинки, отчего весь воздух искрился.

— Красотища! – воскликнул по – юношески профессор, - «То Варвара, то Никола кинут снег календарю, запахну покрепче полы, на щеках – по снегирю!»

Мужик добродушно скалился.

— Это я сочинил, будучи ещё гимназистом! – сказал возбуждённо Войшило.

— Охотно верю, барин, - сказал сипловато бородач, - на Варвару была оттепель, ажно все дрова отсырели, а на Николу как стал мороз, так и до ноне! И слава Богу, до Рождества дожили!

— А когда же Рождество, братец? – осведомился профессор.

— Завтре, как есть, завтре! – широко улыбаясь, радостно ответил мужик, - А я – Василий, моё почтение!

— Отлично! – воскликнул Войшило, - Но я здесь уже был! Эх, вылетело из головы французское словечко! Я здесь, определённо, был!

Впереди блестели кресты и купола над храмом, слева белел заснеженный сад за плотным, заметённым сугробами забором. За садом виднелся белый двухэтажный дом, с высокими освещёнными окнами в верхнем этаже и с маленьким, едва теплящемся оконцем – в нижнем. Из всех труб над крышей валил дым, и профессор радостно вдыхал широкими ноздрями уже забытый запах древесного печного дыма. Сзади за домом темнели длинные хозяйственные постройки с толстым слоем снега на крыше. А за этими постройками, похожими на барак, высилось белое, освещённое луной, здание храма с шестигранной колокольней с маленькой главкой.

— Кому принадлежит этот дом, любезный? – энергично спросил Войшило, дуя на озябшие пальцы.

— Как кому, барин? И погреб, и дом, и сад, и весь двор – ихние, господина нашего Коровина Вениамина Артемьича! – с гордостью сообщил Василий.

— Ни-че-го не понимаю! – воскликнул профессор, осматривая широкий двор, заваленный снегом, - Венькин?! Коровина?!

Мужик только скалился в ответ, блестя глазами да смахивая иней с усов.

— Здесь летом, наверное, много одуванчиков, на этом широком дворе, - сказал Пыш, застёгивая тулуп.

На утоптанной площадке возле погребного сруба уже столпилась вся «обряженная» компания. От погреба к дому вёл расчищенный в сугробе коридор, по этой узкой снежной траншее путешественники и направились следом за Василием.

— Не складный у Вас, барышня, сундучок, какой дурень такие маленькие колёсики приклепал, - сказал он, подхватив на широкое плечо забуксовавший в снегу Берёзин чемодан, а в правую ручищу сгрёб половину остального багажа и двинулся с развальцем бочком, бочком вперёд.

Другие вещи понесли, замыкавшие процессию, женщина и мальчик. Собаки бежали по гребню сугроба, принюхиваясь к незнакомым запахам и вглядываясь в лица гостей.

От траншеи влево уходил ещё более узкий рукав – проход в сугробе через калитку в заснеженный сад. Перед самым домом была расчищена большая площадка, на которой и собрались путешественники, разглядывая старинный фасад дома с четырьмя колоннами и высокой лестницей с выщербленными ступенями, переходящей в открытую терассу. По обеим сторонам лестницы на ступенях стояли горшки с запорошенной снегом землёй и замёрзшими растениями. На фронтоне, некогда нарядного дома, виднелись остатки лепнины. Оконца в нижнем этаже плотно, почти до верха, были завалены снегом, в одном из них через приоткрытую маленькую форточку светил слабый огонёк, и слышались детские голоса: смех, крики и младенческий плач.

— Мои соколики воюют! – с улыбкой сообщил Василий, указывая на форточку.

На высоком расчищенном крыльце гостей встречала темноволосая дама, с не задуваемым фонарём в руке, в большой красивой шали на плечах.

Гости прибежали в кроссовках и туфельках и стремились поскорее попасть в тёплое помещение, скользя, а Паралличини даже со смехом упал, на обледеневших ступенях.

Через входную двустворчатую дверь с белыми от инея стёклами все прошли мимо деревянных бочек в сенях в просторную прихожую. Здесь, в переднем левом углу, темнел стол с резными дверцами, на котором стояли зажжённые свечи и фонари с оплавленными стеориновыми огарками. Над столом в дубовой раме, украшенной резными виноградными гроздьями, блестело таинственно мутно-тёмное зеркало. Из прихожей, помимо входной, было ещё три высоких стеклянных двустворчатых двери: прямо, налево и направо. В одном правом углу стоял старинный, тоже «с виноградом», шкаф, в другом – окованный железом сундук, а над ним – вешалка для одежды, на шпеньках которой, кое-где, висели пучки сухой травы от моли. В левом углу, возле уличной стены, была открыта большая чёрная духовка, полная обуви, из которой шло тепло и запах подпалённой шерсти.

— Оставляю вас, господа, на Аннушку, а через десять минут с радостью жду в своей комнате, - сказала темноволосая дама, исчезая в двери направо.

— А и знакомы вы уже с Аннушкой, - напевно заговорила женщина в цветастом платке, блестя белозубой улыбкой, - одеваться будете туточки, в духовке внизу – чёрные валенки для молодых господ, а на решётке – белые катанки для барыни и барышень, а для барина – белые «царские» бурки!

И она торжественно продемонстрировала их растроганному профессору.

— В этом сундуке полным – полно добра: муфты да рукавички, сама вязала и вышивала: снегирики да сенички; платки из камки и камлота, и с цветами шали, и тёплые пуховые, всем дам новенькие из барашка носочки, сама чесала да пряла, и в обувь их надевайте, и по дому шагайте! В этом шкапе и кацавеички, и душегреечки, кому надо – знай, бери! – словно на ярмарке расхваливала товар, присказывала Аннушка, - сейчас поведу вас по спаленкам, апосля пойдёте к барыньке, а я вам стол накрою! В каждой спаленке умывальничек, а уборная – это домик за сараем, там фонарь на гвоздочке, а спички в сенях на бочке!

Гости развесили шубы, шапки и платки и последовали за Аннушкой в ту дверь, что прямо. За ней лежал узкий коридор, а из него пять дверей: центральная – в кухню, остальные в спальни, в каждой из которых только и помещались, что две узкие кровати, маленький столик возле широкого подоконника, возле двери – умывальник, стул и вешалка над ним. Все окна спален и кухни выходили во двор – на заснеженный сарай и блистающий куполами храм за ним.

Через десять минут гости собрались в хозяйской комнате: молодые мужчины в каракулевых душегрейках, профессор в потёртом, но эффектном, казакине, на котором не хватало нескольких крючков, дамы в красивых, из старинного шкафа, шалях, накинутых на летние шёлковые блузки. Присели на кресла и на диванчик. Ждали Берёзу.

— Мороз спадает, окна заплакали, и диковинные листья на узорах тают, у нас так же было в детстве, - со счастливой улыбкой проговорил профессор.

— Или Василий нашуровал в печках, - сказала хозяйка, тоже с улыбкой.

И, действительно, под окнами заскрипел снег, Василий поднялся по лестнице с большой охапкой дров, обстукал снег с валенок о колонну и протопал, покрякивая с мороза, мимо их двери в коридорчик, откуда топились печи для обогрева спален.

Появилась Берёза в белой длинной юбке с чёрной вышивкой по подолу и в чёрном приталенном коротком бархатном пиджаке с белыми пышными кружевными манжетами и с хрустальными пуговицами.

— А вот и наша чёрно-белая сорока в маскарадном домино! – воскликнула с восхищением Варвара Никифоровна, - Но я у тебя, дорогая, никогда не видела этого наряда!

— Я это нашла в сундуке, не в шортах же ходить! – весело откликнулась девушка.

— Эта амазонка для верховой езды осталась от молодой барышни, - пояснила хозяйка.

— Она умерла? – спросила, округлив глаза, Берёза.

— Нет, она повзрослела, немного располнела и предпочитает другие фасоны, - объяснила темноволосая дама, - моя бабушка в молодые годы тоже любила скакать верхом, великолепно танцевала вальс, изящно вышивала, песенная и сказочная душа, больше всего ей нравилось петь: «Ой, мороз, мороз!»

— Расскажите ещё что-нибудь о своих предках, я очень люблю слушать «о корнях»! – попросил профессор.

— Дед любил с шутками да прибаутками калякать по-украински, неизменной поговоркой его была: «Как в лес идти – так собак кормить!» Вторая моя бабушка была очень религиозной, любила фарфор и земляничное варенье, нюхала табак с мятой и читала газеты, присказывая: «А Никитка-то разводит всё тары – бары» Её муж, мой второй дед, любил читать «Ветхий завет» и приключенческие романы, вообщем, все – «служащие» «из крестьян», - охотно сообщила хозяйка, - а теперь приступим к важному занятию, Василий уже установил ёлку в гостиной, а вещей для украшения её не хватает, прошу к столу! Мастерите, что хотите!

Все задвигались порывисто, усаживаясь за большим столом, отчего ожили огоньки на свечах. За окнами блестел сад, в углу весело горел камин, в прихожей разговаривала с забежавшими собаками Аннушка, и топал, пыхтя, Василий.

Дубовый стол был заставлен цветной бумагой, шишками, красками, ножницами, клеем, золотыми нитками и другими вещами для изготовления ёлочных украшений.

— Меня зовут Мария, для близких – Маша или Маруся, как угодно, - словно спохватившись, представилась хозяйка, - а о вас мне подробно рассказал господин Фемистоклюс, он же попросил меня приютить вас в этом доме.

— Машенька, душенька, я хочу повесить на ёлку хрустальный башмачок, - со смехом сказала Варвара Никифоровна, - однажды я пела арию Золушки, там были такие слова: «Ваше платьице жёлтое, слишком скромно, из золота я мечтаю надеть туалет». Но «туалетами» уже стали называть не только наряды и украшения, но и уборные, поэтому, чтобы не искушать смешливого зрителя, я заменила эту строчку своею, и получилось недурно, по-моему!

И она запела своим чудным голосом, не прекращая рисовать на картоне туфельку с бантом:

«Ах, сестрица Жавотта,

Надоела работа,

В крысоловке мой кучер устал,

То котлы, то горшки, то иная забота,

А мне хочется снова на бал!

Ваше платьице жёлтое,

Слишком скромно, из золота

О наряде мечтаю сто лет!

Ах, сестрица Жавотта,

Ну какая работа,

Коли слышу я скрипы карет?!

Вы лететь не привыкли

В позолоченной тыкве

За шестёркой проворных мышат,

Ах, сестрица Жавотта,

Как мне плакать охота,

Почему же за мной не спешат?!

Я стою у порога,

Не пылится дорога,

Где же принц, где герольд короля?

Все, как будто, уснули,

Я склоняюсь над кастрюлей,

А в переднике – звон хрусталя!»

Мария легко зааплодировала, следом – остальные, влюблённый профессор – звонче всех. Исполнительница была тронута до слёз.

— Кстати сказать, - сообщила Маша, - у меня есть текст «Рождественской песни», если господин Паралличини положит стихи на ноты, завтра можно будет вместе спеть.

И она достала исписанный листок с подоконника и подала его весёлому композитору.

Пыш сразу обратил внимание на старинный письменный прибор на подоконнике, таких ему ещё не доводилось видеть. На подставке, с углублением для ручки, стояла квадратная чернильница, рядом стакан с несколькими перьевыми ручками, и полукруглое пресс-папье. Все вещи были изготовлены из бурого камня с прослойками, похожего на гранит, и отделаны серебром. На чернильнице возвышалась откидная блестящая крышечка с головой собаки. Такая же серебряная собачья головка была сверху на бурой плитке пресс-папье, а на стакане для ручек искусно сделанные из серебра две собаки догоняли зайца по кругу, получалось, что за последней собакой гнался по пятам сам заяц.

Кро толкнув Пышку в бок, подал ему золотистые ниточки и придвинул шишки, которые уже были покрыты бронзовой краской.

— Люблю запах свежей краски! – воскликнул Рыжик.

— И моим ноздрям он доставляет не малую радость! – сказал Войшило.

Мушка закончила дюжину тончайших ажурных снежинок из голубой папиросной бумаги, и Берёза принялась собирать из них гирлянду.

Мария клеила цепи из цветных полосочек, нарезанных Варварой Никифоровной, скинувшей от тепла шаль долой.

— Так, что же мне повесить на ёлку? – задался вопросом профессор и сразу же нашёл ответ: «Ага! Однажды я спросил у своих студентов: «Какие два слова правят миром?» Они, почти, хором ответили: «Деньги и любовь!» и были очень удивлены, когда я сказал: «Нет, «надо» и «нельзя»!» Я повешу, пожалуй, на ёлку мешок с деньгами и сердце!»

И он старательно начал изображать «правителей мира» на листе картона.

Паралличини штамповал, как конвейер: птичка – рыбка – птичка – рыбка, ножницы так и мелькали в его толстеньких ручках.

Малышка Рокки покрывала заготовки серебряной и бронзовой красками, а Кот прорисовывал на них чёрной тушью детали: носики, глазки, пёрышки, хвостики и чешуйки, называя их «шмыгалками», «моргателями» и «ковырялками».

Фигурка старательно клеил объёмные фонарики, какие его ещё в детском саду учила делать воспитательница.

— Машенька, дорогая моя, как я счастлива, что у нас есть этот вечерочек, - воскликнула с чувством Варвара Никифоровна, - Я, словно нахожусь в моём детстве, мы так же рисовали, вышивали, музицировали, сочиняли по вечерам у камина!

— Да – да, - присоединился профессор, - вся семья зимние вечерочки коротала у камелька!

— Ох, дорогие мои, завтра уже Рождество! Какие трогательные праздники устраивались в этот день в родительском доме! – заговорила, блестя счастливыми глазами, Варвара Никифоровна, - хорошо помню песенку, которую мы пели вдвоём с братцем, он был одет в дырявый армячишко, старый картуз и накладную бороду из мочала, изображая старичка. Я, наряженная в бабушкин солопчик и её же фланельный чепец с лентами, изображала старушку. Снегурочкой была моя большая кукла, обложенная ватой, мы с братом аккуратно снимали с неё слой за слоем с протяжным пением на радость родителям, гостям, няне и другим детям. Учитель музыки, подпевая, аккомпанировал нам на рояле, а мы пели следующие куплеты:

«Зимняя сказка у зимней реки,

Лепят Снегурушку вновь старички, -

Снежные глазки, снежный роток,

И повязали с каймою платок!

То-то, на Святки всегда чудеса,

Не потому ль так светлы небеса?!

Дедка на бабку, потом на луну

Глянул, раскланялся, как в старину,

С валенок снег у крылечка обмёл,

Внучку Снегурушку в избу повёл!»

Все улыбались, слушая великолепную Варвару Никифоровну, помахивающую в такт пения хорошенькой ручкой.

— Да, да! – оживлённо заговорил профессор, - На Святки были весёлые колядки! Рядом с нами жил купец Битюгов, его дети всегда брали меня с собой колядовать, причём, за то, что я сам мог сочинить свежую колядку! Вывернем тулупчики мехом наверх, накрасим сажей кошачьи усы, залезем по сугробу к окну, за которым сидит возле самовара семейство и поём, что есть мочи:

«Ой, коляда – коляда,

До снегу борода!

Розовый, как снегири,

Кисель, бабка, завари!

Да с брусницею осилим,

Идёт Божий раб Василий!

А с клюквой – не хотим,

Идёт Божий Серафим!

Оставим и вам,

Идёт Божий Иван!

Хороша ваша еда,

Ой, коляда – коляда!»

Замороженная дверь заскрипит, и выносят нам на крыльцо пироги да калачи! А то, бывало, и изюм, и, даже, финики!

Кот закончил вырезать красавца гусара с усами и палашом, глянул в корзинку с украшениями и воскликнул: «Фантастика! Кто сделал эту жуткую медузу?!»

Профессор крякнул, а Рокки обиженно сказала: «Вообще-то, это мешок с деньгами». И как-то особенно порывисто воткнула иголку в голову гусара, привязывая к нему серебряную ниточку.

— Друзья, полным – полна наша коробушка, берите свечи, идём в гостиную! – позвала Маша, - Не поскользнитесь в прихожей, наверняка, Василий нанёс снега целый воз и маленькую тележку!

В ярко – освещённой гостиной уже был накрыт большой стол, вокруг которого заканчивала хлопотать Аннушка. На окнах и на двери висели синие бархатные портьеры с красивыми складками и бронзовыми зажимами в виде рычащих львиных головок. Сразу от двери, вдоль правой стены, стояла допотопная лежанка, покрытая ковром времён царя Гороха, а за ней, в переднем углу – большая пушистая ель, свежий лесной аромат которой, наполнял всю просторную жарко – натопленную комнату.

Мужчины заняли места за столом, а дамы, при их активных советах, принялись украшать ёлку, на которой уже висело несколько шаров и три ватных собачки.

— Кому-то сегодня придётся спать на полатях, а кому-то – на русской печке, - сказала напевно Аннушка, поглядывая на молодых господ.

— Я – на печке, ни разу не спал, пора попробовать, а господину Фигурке постелите, пожалуйста, на … на этом самом, вышеуказанном предмете; мой друг давно хотел на нём вздремнуть! – с широкой улыбкой отозвался сразу же Кот, явно симпатизируя бойкой молодице.

— Ёлку после праздника, голубушка, не выбрасывайте, - сказал профессор пунцовой Аннушке, - это отличная витаминная добавка в корм скоту!

— Как Вы всё знаете, барин! – удивилась белозубая служанка.

— Между «знать» и «быть» расстояние, как от Земли до Сириуса, но чтобы «быть», надо «понимать», а чтобы «понимать», надо «знать», - отвечал с умным видом профессор.

Не все всё поняли, уж слишком отвлекали от умственной деятельности ароматы со стола. Наконец, Мушка повесила последнюю птичку, Ро разложила по веточкам, пахнувшим хвоей, клочки блестящей ваты, и все уселись за стол. И чего на нём только не было! В тарелочках из тонкого фарфора блестели мелкие «архиерейские» груздочки, помидорки и огурчики в зёрнах укропа, дымилась рассыпчатая картошечка, рядом стояли пышные калачи и кисель из брусники, котлетки из чечевицы с жаренной капусткой и много других постных блюд.

— Сегодня сочельник, сейчас принесу сочиво, - сияя глазами, словно пропела Аннушка.

— Я это очень люблю! – воскликнул рыжий «чаровник».

Аннушка исчезла за высокой стеклянной дверью, через минуту появилась с дымящейся кастрюлькой, из которой принялась раскладывать по тарелкам.

— Но я ждал лепёшку с творогом, а это овсянка с фруктами, - разочарованно протянул Кот.

— Да, барин, - отвечала певуче служанка, - это распаренный овёс с фруктами и ягодами, а лепёшка с творогом называется «сочник» или «сочень», но уж никак ни «сочиво»!

— То есть, у лепёшки двойное название, и кто бы мог подумать? – сказал хитровато Кот, поспешно делая в своём планшете наброски с Аннушки.

— Что же тут, барин, дивного? – нараспев приговаривала молодица, - называют же «жмышки» - «дурандой»!

— Дурандой? Не имечко, а супер, - сказал Кот, заговаривая зубы модели, пристально вглядываясь в её черты.

— Ох, какое желе из ягод делали в доме моего детства! – воскликнула Варвара Никифоровна, - Но это не уступает по вкусу, молодец Аннушка!

— А у нас на праздник подавали кровяную колбасу с чесноком и гречкой и наивкуснейший холодец из свиных ножек с горчицей! – воскликнул профессор, доев свою порцию сочива, - И курятинку, тушённую с капустой!

Аннушка загадочно улыбнулась и вышла затворив дверные створки. Гости приступили к чаю с подушечками «Дунькина радость», шоколад в сочельник не полагался, и принялись тщательно осматривать комнату.

Стол располагался в простенке между окон, над ним висели массивные часы с боем, маятник которых поблёскивал в застеклённом футляре. Слева от двери стоял шёлковый диванчик с потёртыми подлокотниками, за ним, в углу – полукруглая голландка, обложенная цветными изразцами, она и сушила многочисленную обувь в прихожей, обогревая и её саму. На левой стене тоже было два окна с широкими мраморными подоконниками, на которых лежали старые ноты, рукоделие и трубка с затейливым чубуком, а в переднем углу стоял столик с зелёно – красной бархатной скатертью с кистями, поверх неё лежала большая, вязанная крючком салфетка с узором в виде ангелочков, возжигающих светильники. На столике прочно покоился трельяж, в котором отражались тут же стоящие фарфоровые статуэтки разнопородных собак, в количестве пяти штук.

— Это гостиная из моего детства! – заявила с чувством Варвара Никифоровна, - Только слева у нас стоял рояль! Не удивлюсь, если за трельяжем окажется колода карт!

Рокки проворно вскочила и пошарила за зеркалом, на пол посыпались новенькие игральные карты.

— Да – да, - отозвался радостно профессор, - и у нас слева стоял матушкин рояль, а в углу, вместо зеркала, большой фикус в кадке! И наши резались по вечерам в преферанс за вот таким же столом!

— Такая же гостиная была и в доме моего детства! – сказала с улыбкой Маша, - только на левой стене была дверь в спальню.

Войшило взял подсвечник и направился с ним к лежанке, чтобы разглядеть картину над ней.

— Силы небесные! – воскликнул он в глубоком изумлении, - Такая же картина висела и в нашей гостиной! «Московский дворик» Поленова! А над роялем висел «Иван царевич» Васнецова!

Профессор невольно обернулся к стене напротив, но там, между окон красовалась вышитая бисером борзая.

— И в доме моего детства была такая же картина Поленова, я любила «жить» в белом домике в угловой спальне, - сказала Маша, - не всем известно, что в этом же, 1878 году, Поленов написал тот же самый дом, но с другого ракурса, из сада, и назвал полотно «Бабушкин сад».

— А дом, в котором мы находимся, действительно принадлежит Коровину? – спросил профессор, хитро прищурившись.

— Да, Вениамину Артемьичу Коровину, - сказала с почтением Маша, - его прабабушка была знатной боярыней и имела выезд в Москве, пышнее царского. А он здесь имеет несколько домов, в том числе и этот, деревянный, построенный после пожара 1812 года для не богатой дворянской семьи. Внизу – комнаты для прислуги, наверху – родительская спальня, гостиная, она же – столовая, спаленки для детей, няни и гувернантки, одним словом, типичный дом старого Замоскворечья.

— И Коровин богат действительно, или только в анекдотах? – поинтересовался Войшило и добавил, - Я всегда считал его вымышленным персонажем, как барона Мюнхгаузена!

— Господин Коровин имеет много фабрик и в Орехово – Зуеве, и в Богородске, выписывает оборудование для них из Манчестера, рабочих не обижает, строит для них общежития в русском стиле, много денег тратит на развитие русской культуры, - охотно рассказывала Маша, наливая гостям чай из кипящего самовара. Пыш слушал, словно что-то не понимая.

— Посмотрите, какая красота за окнами! – воскликнул он, - И сколько проносится троек за садом, несмотря на поздний час!

— Действительно, зрелище располагает к творчеству, может посочиняем? – предложил Рыжик, - Например, короткий рассказец, я начинаю: «Астронавт Котс подкрутил седые усы, устало расстегнул костюм, защищающий от радиации, и сказал в чёрный иллюминатор, за которым расстилался пейзаж, не привычный для глаза землянина: «Опять есть галатуса!»

Все заулыбались, желающих продолжить не нашлось.

— Тогда – в «звучные словечки»! – не унимался Кот, - Начинай, Кро!

— «Взвилина», - отозвался тот.

— Что-то, не припомню такого слова, - заявил Рыжик.

_ Тогда – «вихор», - сказал без энтузиазма Кро.

— «Раджа», - вяло присоединилась Ро.

— «Амстердам», - ещё более вяло сказал Фигурка, добавив, - города – можно, об этом все знают, товарищи.

— «Марципан», - предложил своё любимое «звучное словечко» профессор.

— «Нашатырь», - сказала засыпающая Мушка.

На этом игра и остановилась.

— Снег пошёл, господа! Да какими хлопьями! – воскликнула Варвара Никифоровна, - Я вернулась в моё детство! Меня снова любят и за всё прощают!

— Давайте сочиним песню «Рождественский снегопад», - предложила Маша, - первые четыре строки за господином Пышем, последние три – за господином профессором, и все мы – по строчке!

Пыш встрепенулся и медленно, проговаривая каждый звук, задавая живой ритм для песни, начал:

«На старенькой чернильнице откину колпачок,

На пере от свечки вспыхнет огонёк,

Посмотрю на ёлку да на белый сад,

Опишу рождественский снегопад.»

А следом за ним, один за другим, заговорили остальные по кругу:

«Тройки бубенцами за окном звенят,

Лёгкие снежинки меж ветвей блестят,

Ветви, словно сахар, небо, как смола,

А за снежным садом – храмов купола!

И в морозном небе нежный перезвон:

Дили – дили – дили, дили – дили – дон!

Сто церквей играют, вся Москва звенит,

И над каждой крышей дым столбом стоит!

И над нашим садом дым летит, как тень;»

Профессор, глядя напряжённо в одну точку, закончил песню:

«Словно между яблонь, мечется олень,

Или это ангел украшает сад,

Иль окно завесил нам синий снегопад!»

Паралличини пообещал подумать над музыкой и для этой песни.

— Пойдёмте, послушаем, как вся Москва поёт! – воскликнула Маша и, не одеваясь, выбежала на крыльцо. Остальные – следом за ней.

— На том берегу начали звонить в Зачатьевском монастыре, всё Остожье, Зубово и Чертолье звонит! – сказала радостно Маша, - А вот и наши откликаются: Воскресенская в Монетчиках поёт мелодично, а Троицкая в Вишняках – гулко, басисто, там колокол, аж, 153 пуда! А Спасопреображенская – дробно, часто, мелко!

— О, я знаю эту голосистую церковь! – воскликнула Варвара Никифоровна, кутаясь зябко в кружевную шаль, - Там, недалеко вкусная «Фабрика шоколада, карамели и конфет»!

— А вот, слышите, как ладно звонят в Никитской в Старых Толмачах, а ей отвечает раскатисто Иверская! И в нашей Никольской, за сараем начали звонить, её столько раз перестраивали: то трапезную, то колокольню! Вся Москва поёт! – восторженно говорила Маша.

Решили идти всем скопом на ночную Рождественскую службу через мост в храм Ильи Пророка, потому что туда любила ездить покойная матушка Варвары Никифоровны. Поспешили в прихожую одеваться. Профессор наставлял молодых: «Главное, в темноте не попасть под конягу! Лошадь понимает в сложной ситуации возглас: «Тпру!»

— Ах, друг мой, тут с носками ноги в валенки входят с трудом: ни тпру ни ну! Хоть конягу вызывай! – шутила возбуждённая Варвара Никифоровна. И сразу десять заботливых рук протянулось из полумрака прихожей к её белому катанку.

Назад вернулись только в три часа ночи, довольные, со счастливыми глазами, обметали снег с обуви берёзовыми веничками на крыльце, желая друг другу «спокойной ночки и сладких снов». В прихожей господ встречала Аннушка, только что вернувшаяся из Никольской церкви, она сказала певуче Мушке: «Барынька, я в Вашей спальне на подоконничек положила кусочек яблочка, там всю зимушку живут божьи коровки, мы их подкармливаем!»

— Ой, я что-то такое видела давно во сне! – воскликнула румяная с мороза Мушка.

Маша, не разуваясь, прошла в свою комнату, взяла с подоконника свёрток, вышла на опустевшее крыльцо и спустилась в тихий сад. Из-за крыльца выбежали две чёрные собачонки Шарик и Жучка, зевая и потягиваясь.

— Партизаните? – спросила строго Маша. – И со словами: «Все партизаны должны быть заснеженными, чтобы их не обнаружил противник!» - она дёрнула белую ветку. Собак накрыло снежной лавиной.

— Так, у Шарика лучше получается махать ушами, ему – «пять», Жучке – «три»! – сказала Маша, - А теперь пойдём кормить нашего бедного гипопо – из – лимпопо, ему сегодня задала жара брюшная килиманджара! Нашу ротную запевай! «Шарик Жучку да взял под ручку, и пошли они гулять, да вдоль по улочке, да вдоль по улочке!» Держим шаг! Ровнее! «А им навстречу вышел Бобик, да с ним двенадцать важных псов, да с ним двенадцать важных псов!»

Собаки, наскакивая друг на друга, едва поспевали в узкой снежной траншее за мелькавшими перед ними валенками.

Маша отворила настежь дверь сарая, почти у входа, словно дожидаясь, стояла старая понурая вислозадая лошадёнка каурой масти. Она покосилась большим блестящим глазом на собак и задвигала тёмными влажными ноздрями, вытягивая вперёд мягкие губы.

— На, губошлёпый, - сказала ласково Маша, аккуратно подавая лошади ржаную горбушку и, повернувшись к собакам, добавила: «Так, так, не следите, что там происходит в этих пяти освещённых окнах?! »

Собаки уставились на дом. В дальнем окне застыли рядом две фигуры.

— Жемчужная моя, - сказал хрипло профессор, прищурив глаз, как цыганский конокрад, - яхонтовая моя, я прошу Вас только об одном!

— Да – да, друг мой? – спросила с готовностью Варвара Никифоровна, подняв на него фиалковые глаза, полные слёз.

— Только не придавайте особого значения моему храпу, - попросил профессор.

— Хорошо, что Вы сказали об этом, друг мой, - со счастливой улыбкой отвечала Варвара Никифоровна, - иначе, я бы придала, обязательно бы придала, особое значение!

И она припала к его груди, к самому горячему и молодому сердцу на всём белом свете!

Первое окно погасло. Во втором окне стояли рядом две фигуры.

— Ты, знаешь, я нисколько не удивился, что есть такое место – Память Мира, то есть, я даже был уверен, что оно есть, - рассказывал Мушке Пыш, - я однажды постоянно думал о Моцарте, о его бедности, о том, что он был похоронен в не строганном гробу в братской могиле, а в последствии этот бренд «Моцарт» кормил многих, помогая создать целые состояния на печенье, вине, тортах, салатах, научных изысканиях и так далее. И вот однажды, я «вышел» на него, я, как наяву, увидел в лёгком сне Моцарта, усталого и больного после концерта. Наутро я написал стихотворение «Моцарту».

— Прочти его, Пыш, я так люблю твой голос! Когда я его слышу, мне становится спокойно и радостно, но ты любишь молчать!

— Надо отдыхать, моя воплощённая Вселенная, уж очень поздно! – сказал ласково Пыш.

— Тогда и я тебе не открою большую тайну! – заявила с улыбкой Мушка.

— Хорошо, разве я могу отказать моей маленькой таинственной секретнице! – сказал Пыш и начал читать особо старательно:

О днях печали, днях тревоги

Ты забывал, смешной чудак,

В тазу дымящем греешь ноги,

И вкривь и вкось застёгнут фрак,

В его карманах только ноты,

Давно твой галстук полинял,

На горький чад своей работы

Легко ты счастье променял!

Как одинок. Кому ты нужен?

А ведь ещё ты не старик,

Полуслепой, седой, простужен,

И набекрень надет парик.

А эта женщина, в вуали,

Что поднесла тебе букет,

Зачем искал её ты в зале,

Роняя старенький лорнет?

Она твоей в мечтах лишь будет,

Там нет кухарок и детей,

Там не мешает скрипка людям,

Там нет докучливых гостей.

Что можешь дать ей, повелитель

Смычка и хора вольных птах,

Жизнь познающий по наитию,

Полудитя, полумонах?

Чего ж ты плачешь, метр известный?

О, даже так – не хочешь жить?!

Ты приглашён на пир небесный,

За вход положено платить!

Когда же в путь отправишь душу,

Не перепутай адреса,

Гони подальше и не слушай

Сирен искусных голоса!

Душа летит всё выше, выше,

Всё ближе огненный приют,

И ты, измученный, напишешь

О том, как ангелы поют!

Что ждёт тебя? Грязь кривотолков,

Бессмертье, зависть, медь в суме,

А душу не пускай надолго,

Вдруг, не воротится к тюрьме!

— Спасибо, любимый! – сказала счастливо Мушка, - У нас будет ещё один малыш!

— Не может быть! Ты не ошиблась?! Я просто счастлив! Где оно это пузко, это моё любимое пузко, где сидит мой прекрасный малыш?!

Пышка принялся целовать всю Мушку, опускаясь до «пузка», и, как поцеловал десять раз малыша и в головку, и в спинку, и в ножки, и в ручки, счастливые родители обнялись, пожелали спокойной ночи ужинающему семейству божьих коровок и улеглись спать.

— Ещё одно окно погасло, - сказала Маша собакам.

Те в недоумении смотрели на два застывших профиля в окне жарко натопленной кухни. Кот и Фига обновляли шахматы, купленные профессором для Осла.

— А здесь красиво: сине – белые изразцы, старинная посуда, живописная утварь, можно писать натюрморты, - сказал Кот, - только слишком едой пахнет, и ни одного холодильника.

— Ты думаешь, дед, действительно, отдал бы нас «на сжирание»? – спросил Фига.

— Нас?! Ты хотел сказать, вас с Рокки? – удивлённо спросил Кот и энергично добавил, - Я – то изменил своё мировоззрение! Надо попросить у Василия четыре топора: тебе, мне, Пышу и Адрияшке, авось, вчетвером «отмахаемся»!

— Там и Царь – пушка не поможет против такой аравы, кроме того, нам нельзя отсюда брать «и пылинки», - напомнил в раздумье Фига.

— Да, и фотоаппараты оставили у деда в лифте, единственное, что привезём – портрет Аннушки, красивая женщина, - сказал Кот.

— Но, кто эти жуткие твари, как думаешь? – поинтересовался Фигурка.

— Дед сказал, что они охраняют дорогу на небо, - ответил художник, усиленно соображая над комбинацией.

— То есть, мы не на земле… А что скажешь о хозяйке? – поинтересовался Фига.

— Косноязычная, для песенки сочинила строчку: «Дили – дили – дили, дили – дили – дон!» Наверное, и Василий такую бы придумал, - ответил Кот.

— Надо спать, голова не работает, - сказал Фигурка, - полезай на второй этаж, на полати, товарищ, ты, кажется, туда просился у красивой Анны!

Окно кухни погасло. Собаки заволновались и посмотрели на Машу.

— Спокойнее, товарищи пограничники, у нас есть ещё пара объектов! – сообщила она шёпотом.

В освещённом окне стояли рядом двое.

— Кро, я, конечно, знаю, что я холерическая невротичка с психикой, разрушенной творческой работой, но я очень боюсь потерять тебя, мой любимый Кро! – говорила с горящими глазами Рокки, - Там, в волшебном саду, я задремала на стуле, и мне приснилось, что вы с Мушкой летите над морем, взявшись за руки, и всё дальше, и дальше от нас! Летите снова к «вулкану»! А потом мне приснилось, что в гостиной упал большой дедулин портрет, и мамочка пытается его повесить, но не справляется, а господин профессор сидит читает газету и не хочет ей помочь! Зачем они затеяли этот брак?! Ведь я, возможно, чувствую будущее!

— Нет, Рокки, это те злые существа, которых мы видели из лифта смущают твою душу, они способны воздействовать на наше сознание, как гипнотизёры, я очень боюсь за Кота, он смотрел им прямо в глаза! Эти злыдни хотят, чтобы мы думали друг о друге плохо, чтоб не доверяли друг другу, чтобы держали друг на друга обиды! Одним словом, хотят нас поссорить! – горячо шептал Кро.

— Глупенький мой Кро! Как ты не понимаешь, что это всё – только театральные декорации, в дедулиных причудах! Уж поверь мне, в спектаклях я знаю толк! Как ты можешь верить в этот смешной вымысел! Я порой очень хочу, чтобы ты был маленьким пушистым хомячком, я бы посадила тебя в стеклянную банку и заботливо бы ухаживала за тобой! А ты бы слушался меня! – говорила, всё более распаляясь, Рокки.

— Нет, Ро, всё это не соответствует нашим представлениям о мире, но это всё – реальное! – умоляюще шептал Кро, - И ты должна понять, что своим неверием ты можешь погубить и меня, и маменьку, и всех нас! Это очень опасно! Задумайся, пожалуйста, детка, задумайся, мой пушистый котёнок!

— Мур – мур – мур, - задумчиво сказала Ро.

Только одно окно осталось освещённым. Но где обитатели этой комнаты? Ага, вот она, развесёлая парочка, бежит со смехом к домику за сараем. Через две минуты, не прекращая хохотать, они направились в обратный путь.

— А я хочу по сугробу! – заявила Берёза и с разбегу прыгнула на блестящий сугроб.

Она сразу провалилась по пояс, и Андриано, с криком: «Твоя птичка летит к моей рыбке!» вскарабкался к ней и провалился до подмышек! Эти красавчики потеряли в снегу валенки, и, хохоча до икоты, пытались их разыскать в холодных недрах сугроба, проваливаясь вниз-то головой, то руками.

Наконец, выплёвывая снег, нашли, бросили валенки в траншею, и, совершенно обессилев от смеха и поисков, повалились с мокрыми лицами на сверкающую снежную перину и принялись целоваться.

Собаки вопросительно заглядывали в глаза Маше: облаить или закусать?

— Все влюблённые целуются на сугробах, словно парочка дураков, - сказала равнодушно она, - разве вы никогда не слышали об этом?

Берёза и Паралличини уже, размахивая руками, скакали в своей спальне. Адриано, промокший от снега насквозь, полез под одеяло.

— Прыгай ко мне, моя скусная леписинка! – воскликнул он, громко икнув.

— Я не могу найти выключатель! – со смехом отвечала девушка.

— О, я знаю этого мужичка, который сидит в выключателе и передвигает маленькие рычаги! – воскликнул Адриано и, что есть силы, фукнул на свечи.

— Ну вот, боевая задача выполнена в полном объёме, товарищи бойцы! – сказала Маша Жучке и Шарику, закрывая дверь сарая, - Но осталось самое главное!

Собаки уставились на неё. Маша, счастливо улыбаясь, подняла лицо к звёздному небу и сказала: «Благодарю Тебя, Владычица, за каждый глоточек, за каждый кусочек, за каждый вдох и выдох, за все дни и ночи, и за эту рождественскую сказочную ночь!»

Голубая звезда, низко висевшая над белым двором, быстро – быстро закружилась и рассыпалась на двух весёлых, скачущих козлят, которых трудно было отличить от белого блестящего снега, только чёрные горящие глазки да серебряные колокольчики выдавали их. Собаки остолбенели. Козлята прыгали перед самыми их мокрыми носами, пытаясь вовлечь и Шарика, и Жучку в весёлую игру. Наконец, Шарик не выдержал и помчался по кругу средь заснеженного двора. За ним на сугроб вскарабкалась Жучка, а за Жучкой на него завалилась Маша и покатилась «колбаской по Малой Спасской», вцепившись обеими руками в шапку. Козлята перепрыгивали через Машу, поддавая ей в бока мягкими лбами и крошечными рожками, собаки лизали ей лицо, словно извиняясь за то, что оставили её, и снова, высунув языки, гонялись за белыми пушистыми, почти невидимыми гостями! Перед счастливыми глазами Маши плыли цветные звёзды на чёрном небе, сияющий сад, блестящие звёзды снежинок, и снова – звёздное небо! На нём началось движение: большая фигура из золотых созвездий, занимавшая почти весь небосклон, пошла над спящим городом, осеняя его крестным знамением, величественно пошла над Кремлём и заснеженными площадями, над замёрзшей рекой и монастырями, над белыми садами и мостами. Козлята всполошились, напоследок лягнули собак, боднули Машу под зад и помчались по снегу, словно набирая скорость. Шарик хотел было ухватить последнего из них за ножку, но он оказался уже над сараем, а затем над белой колокольней, а затем, и вовсе, над луной! Оттуда раздалось: «Динь – динь – динь!» И два больших белых блестящих ангела, словно из плотного облака, поднялись над крошечной луной. Они шли за своей Госпожой, словно верные рыцари, с обнажёнными головами и с огненными мечами, каждый из которых за несколько секунд мог спалить этот большой и красивый город.

Собаки чуть не плакали, жалобно повизгивая на луну. Маша смотрела, как зачарованная.

— Здорово! – произнесла она, - Хотя, завтра скажем: «И чего только не присниться!» А вам, безутешные мои, сообщу одно, Аннушка сегодня рубила холодец из свиных ножек, наша задача: бесшумно попасть с заднего хода в чёрные сенцы, чтоб не разбудить молодых господ, эти два гренадёра и сковородками нас забить могут!

Она, не дыша, вынесла миску для собак на заметённое снегом крыльцо чёрного хода.

— Отличные костяшки, и, даже, со шкуркой! – сказала Маша Жучке и Шарику, работавшим хвостами, как пропеллерами, - После трапезы будете в бабки играть!

И она отправилась спать в комнатку своего детства, блаженно щурясь на звёзды и покачивая головой из стороны в сторону. И звёзды отвечали ей, словно живые маяки.

Часть вторая. Золотое утречко – серебряный денёк.

Над Москвой, златоглавой, поднялось красное солнце, и белый дом Коровиных наполнился теплом и светом. Все, кроме Ро и Кро, собрались уже в пахнущей хвоей гостиной у самовара. Вошёл Кро с видом побитой собачонки.

— Роккулька не ночевала дома, - сказал он виновато, протирая очки.

— Роккулька – Акулька, конечно же, ночевала дома, - пропела Аннушка, - да утречком побежала в нашу Никольскую церковь, что за сараем, за всех вас Богу помолиться!

— С Рождеством Христовым, дорогие мои! – будто спохватившись, воскликнула нарядная Варвара Никифоровна.

Прибежала раскрасневшаяся с мороза Рокки, растирая озябшие пальцы, она сказала с мягкой улыбкой, опустив пушистые ресницы: «Я вас не подведу!»

— Уф-ф-ф! – с облегчением выдохнул Кот.

Все с шутками принялись за пироги с творогом, капустой, вареньем и за кулебяку с мясной начинкой.

— Итак, господа, хватит жевать! – воскликнул, вскакивая с места Паралличини, - Слушайте, как мы с Рёзи споём «Рождественскую песню» на предложенный Марией текст, да запоминайте её, не ленитесь!

Они встали рядом и чудесно с чувством запели:

«Тысячи раз восходит звезда

Над безднами слов и проблем,

И тысячи раз нас выводит туда,

В заснеженный Вифлеем!

И тысячи раз мы видим вдали

В хлеву осиянный альков,

И лица склоняем до самой земли

С готовностью пастухов!

И вместе с волхвами младенцу кладём

Надежду, любовь и сердца,

И с ангелом славим и в гимнах поём

За чудо спасенья Творца!

И тысячи лет среди снега и льда

Нам светит во тьме Вифлеем,

И тысячи раз нас выводит звезда

Над безднами слов и проблем!»

За столом одобрительно закивали, выражая своё удовольствие. Паралличини подал ноты и текст Варваре Никифоровне и Рокки, и они запели «Рождественскую песню» уже вчетвером. Аннушка слушала с широко раскрытыми глазами, присев на краешек лежанки, а по завершении песни только всплеснула смуглыми руками!

— Как же Вы, барыня, поёте! – сказала она, - Ещё вчера, как Вы запели на крыльце: «Ангелы с пастырьми словословят, волсви же со звездою путешествуют, нас бо ради родился Отроча младо, Превечный Бог!» у меня душенька так вся и зашлась!

— Духовная музыка – это особая страница в моём творчестве, - скромно ответила Варвара Никифоровна, - но мы все неплохо поём!

И они исполнили новую песню голосисто и с чувством все вместе. Только Кро заедал стресс пирожками с капустой и кренделями с мёдом. Ему никто не мешал, боясь, что он подпустит петуха.

— А теперь идём гулять по первопрестольной! – воскликнул возбуждённый профессор, - Что самое главное?!

— Не задавить конягу! – со смехом ответил румяный Кот.

Шумно, тесня друг друга, поспешили в прихожую к своим тулупам и валенкам.

Дорога, раскатанная санями, блестела, как стекло, ослепляя путешественников, повсюду слышался скрип и визг полозьев, храп лошадей, стук копыт и окрики кучеров.

— Вчера в темноте бежали, как оглашенные, ничего не разглядели! – сказал профессор, обращаясь к Маше, что это за церковь?

— На берегу – Иоанна Воина в Якиманском переулке, а если смотреть в сторону Кремля, видна слободская церковь Марона, что в Старых Панех, там была когда-то иноземная – «панская» слободка, а теперь Бабьегородские переулки, - охотно рассказывала Маша.

— «Бабьегородские»? – удивилась Мушка, - Какое странное название!

— Старые люди говорят, что там монголо – татары, прямо на берегу, выбирали себе «баб» из пленных красавиц, страшные были времена, даже не верится, что это всё происходило на этом счастливом берегу, - рассказывала Маша.

— Я совсем плохо помню Замоскворечье! – сказал недовольный собой Войшило.

Вся компания, привлечённая весёлым смехом и криками, приблизилась к набережной, где и дети, и молодёжь катались с горок – прямо на Москву – реку: кто на салазках, кто на скамейке, похожей на санки, а иные, и вовсе, на собственном валенке! Кот не выдержал своей непричастности к общему веселью, подхватил длинный тулуп, подогнул ногу, уселся поудобнее на валенок и помчался с блестящей, словно хрустальной, горы, задрав вторую ногу к солнцу и оглашая всю набережную счастливым гиканьем!

— И я, и я! – закричала Берёза, выпросив скамейку у плотного мальчугана в бараньей шапке, лихо заломленной набекрень.

Девушка покатилась так, что ветер засвистел в ушах, но на середине горы столкнулась с юным гимназистом на санях, слетела со скамейки и поехала остаток пути на животе, подняв вверх ноги! Щекастый бутуз в бараньей шапке тут же присел на корточки и поспешил за своей скамейкой, укатившейся далеко, он подпрыгнул на кочке, перевернулся и всей массой свалился на Берёзу, пытавшуюся подняться на льду. Паралличини замахал ручками, сел, сложив их на животе, и поехал, вытянув вперёд короткие ноги. Кро съехал на боку, подставив руку под голову, словно лежал на диване. Ро скатилась на муфточке, Фига попытался удержаться на корточках, но свалился на хохочущего безудержно Адриано, на котором уже барахтались Ро с мужем, разыскивая слетевшие очки Кро.

Профессор, как между Сциллой и Харибдой, разрывался между «надо» и «нельзя», пританцовывая на хрустящем снегу в белых бурках.

— Нате, барин! – сказала веснушчатая девчонка в цветастом платке до бровей, подавая верёвку от небольших саней – дровенок, - Я в них дрова вожу, поместитесь!

Войшило с готовностью передал трость Варваре Никифоровне, которая и подтолкнула сани, когда он натянув поводья, закричал озорно: «Расступись, честной народ!»

Как все поднялись наверх, появился и профессор, красный запыхавшийся, со словами: «Видали! До середины реки прогнал! Щуки там подо льдом так и ходят косяками! Жалко, нет удочки!»

— Жалко, у нас нет старых денег, - сказала Варвара Никифоровна, отрясая снег с мужниной дохи, - можно было бы угостить и этих детей, и детей Аннушки, и привезти гостинцев уткам и Подснежнику с Медуницей!

— А мы сейчас заработаем, - тут же отозвался Войшило, - сейчас споём нашу «Рождественскую песню»!

Он распахнул рысью шубу, чтобы выпустить лишний жар, снял соболью шапку, приготовив её для денег.

Варвара Никифоровна плавно взмахнула ручкой, и вся компания слаженно, с глубоким чувством, запела. И с Якиманки, и с моста начал собираться народ. Одни говорили: «Бары колядуют, да как положить пирог в таку шапку!» Другие судачили: «Нет, это актёры на гулянку собирают!» В шапку профессора посыпались со звоном монеты. Вдруг, мужики вокруг обнажили головы, рядом с Варварой Никифоровной с резким визгом полозьев по снегу остановил свой бег высокий, богато отделанный возок с дверками. Из него рука в дорогой перчатке положила в соболью шапку крупную ассигнацию. И возок умчался в светящуюся от солнца дымную даль. Мужички присвистнули, а один гаркнул: «Великий князь!»

— Этих денег нам хватит на всё! – воскликнула возбуждённо Варвара Никифоровна, - Айда через мост на Чертольский рынок, он хоть лесной, да вокруг, чем только не торгуют!

Чертолье гудело, как улей, повсюду сани и телеги с товаром. Не доходя до торговых рядов стоял рябой раешник со старым райком и показывал передвижные картинки, сыпля хрипло прибаутками, задрав вверх крупный красный нос. Вокруг райка смеялась вразнобой детвора с воздушными шариками.

— Если не будем, как они, так и не пустют нас в Царствие Небесное, правда, барин?! – закричал рябой профессору.

— Правда, правда, братец! – отвечал довольный Войшило, но его уже тянули к торговым рядам за рукав рысьей шубы!

За полчаса были куплены два мешка балалаек, матрёшек, гуделок, трещёток, платков, бус, сахарных петушков на палочках и тульских пряников, а также: кимрских баранок, несколько картин с охотниками и старинное ружьё с кремневым замком для профессора, бархатные подушки с попугаями, вышитые бисером и пузатый самовар с расписным подносом для Моти.

— А ведь нам ничего нельзя взять отсюда! – вдруг вспомнила Ро, широко распахнув глаза.

Все застыли с приятными улыбками.

— Эй, братец, по чём у тебя пирожки с котятами?! – крикнул, как ни в чём ни бывало, профессор мальчику, на шее которого висел лоток с выпечкой.

— С груздями, барин, и с лучком! Да не берут в нонешный день, разговелись, так с сёмгой им подавай! А у меня дома батя больной, да мал мала меньше! – плакался маленький продавец с красными руками.

Профессор отдал ему часть оставшихся денег и, к неописуемой радости юнца, кое – что из подарков. По дороге угостили конопатую девчонку и её подружек. Принесли мешок с подарками и для Василия, Аннушки и их «соколиков». Остатки, «сладки», отдали Маше.

Красавица Аннушка, в новом платке на плечах, в новых бусах, пригласила «отобедать» к столу, загадочно улыбаясь.

— О, и стерлядочка, и балычок, - воскликнула Варвара Никифоровна, - заливное из сома! Ай да Анна, ай да молодчина!

— Не житьё, а разлюли – малина, разъедимся, и в лифт не поместимся! – воскликнул возбуждённо Войшило, отрезая себе большой кусок кровяной колбасы с чесноком, жирком и гречкой.

Все, радуясь обилию ароматных вкусных блюд, взялись за ножи и вилки.

— Маша, мы перманентно ищем формулу счастья, - сказал, прожевав, профессор, - она, вообще, существует?

— Конечно, - с уверенностью сказала Маша, - у всех она одинаковая, только разные коэффициенты! Мы состоим из «чувственно – эмоционального», «умственно – рационального», «душевно – творческого» и «духовного». Моя формула счастья, к примеру, такая: 10% чувств+30% ума+50% душевно – творческого+ 10% духовного.

— Ну и в чём тут счастье? – пытался понять, наморщив лоб, Войшило.

— Именно, в пропорции, она и даёт необходимое равновесие и покой, - сказала Маша.

— И охота вам, друзья, сидеть в жаркой, душной комнате, рассуждая о «неуловимом Голландце»! – воскликнула, загоревшись идеей, Варвара Никифоровна, - Машенька, в юные годы я ходила с подругами на Савёловские катки, там, когда-то, была дворянская усадьба на взгорье, с красивыми, видимо, французскими кружевами на окнах, а пониже – два пруда, соединённых небольшой протокой, через неё был построен деревянный мосток, на нём, обычно, играл духовой оркестр! Как же мы кружились самозабвенно, смешные сумасбродки!

— Они и сейчас есть, эти катки, и с духовой музыкой, только в усадьбе теперь больница Общества поощрения трудолюбия с простыми белыми занавесками в окнах, а на прудах все желающие катаются, берут у больничного сторожа коньки напрокат, можно, даже, двуполозные – для начинающих!

— Маша, а кем Вы мечтали быть в детстве? – неожиданно спросил профессор, выпучив над съехавшими очками мутные глаза, - Наверное, учительницей?

— Нет, полководцем Суворовым, - с улыбкой ответила она.

— У Вас для этого есть всё, кроме регалий и командного голоса, но у нас есть своя «иерихонская труба»! – сказала со смехом прелестная Варвара Никифоровна и добавила уже мужу, - Командуйте сбор, друг мой, и поход на Савёловские катки!

Какой же выдался денёк! Все деревья, мосты и здания стояли в серебре. Даже большая бутафорная поросячья голова, красовавшаяся над входом в мясную лавку, блестела, покрытая серебряными чешуйками инея, между ушами и на рыле у неё белел снег!

На набережной профессор спросил Марию: «Красное кирпичное здание с узкими окнами, над которыми висит бахромой иней, вероятно, пекарня?»

— Это бани купцов Третьяковых, коллекционеров русской и иностранной живописи, и весь квартал принадлежит им, - отвечала она.

— А крупными белыми буквами вывеска: «Товарищество Московской Голутвинской мануфактуры», что правее, «Бакалеи», это здание, возможно, принадлежит Коровину? – не унимался профессор.

— Это – мануфактура Рябушинских, тоже старообрядцев, - ответила Маша.

— Ага! – воскликнул Войшило, - Значит, Коровины – старообрядцы! А я – то недоумевал, откуда в доме столько старых икон! А Елисеев здесь апельсинами не торгует? По копейке за апельсинчик?! Ха - ха!

Незаметно с разговорами дошли до Остоженки, и Паралличини чутким ухом уловил звуки «Голубого Дуная».

На обоих катках царило праздничное веселье.

— Если сломаем ноги, нам тут же, в больничке, окажут помощь! – пошутила Варвара Никифоровна.

— Ещё нам не хватало, ехать в дорогу с загипсованными ногами, мы возьмём на всех двуполозные! – заявил решительно профессор.

— А это идея, - сказал с улыбочкой Кот, - если нас полностью загипсуют, мы будем не по зубам воздушным пираньям!

Его никто не слушал, никому не хотелось думать о страшном. Войшило выгребал из всех карманов монеты, ссыпая их в протянутую ладонь Фигурки, который и отправился вместе с Рыжиком за коньками.

Не так-то просто было закрепить без привычки сыромятные ремни вокруг валенок, но общими усилиями «привязали всех к конькам»! Усатые музыканты с красными носами стояли в валенках и шубах на деревянном мостике и играли, в основном, Штрауса, незаметно потягивая из маленьких фляжек.

Прямо на вышедшего на лёд профессора нёсся старый дед, выставив седую бороду лопатой!

— Нас не запугать! – выкрикнул по-юношески Войшило, с разбегу выкатываясь на каток и увлекая за собой робеющую Варвару Никифоровну.

Для Рокки Фига принёс расписные санки, и она вдохновенно катала в них плохо себя чувствующего Кро. Кот сразу стал мишенью дерзких взглядов и реплик компании румяных гимназисток в цветных фетровых капорочках с ромашками. Рыжик «распустил перья» и принялся выделывать немыслимые коленца! Хуже всех пришлось Берёзе, Паралличине и Пышу, которые впервые встали на лёд, Мушка и Фигурка с шутками поднимали то одного из них, то другого, то третьего! Маша пристроилась к профессору с другой руки, и он лихо гонял по льду, лавируя между катающихся пар, с двумя, весело смеющимися дамами, вцепившимися в него «мёртвой хваткой»!

— Левой! А теперь правой! Не оторвите Венькины рукава! – кричал, выдыхая облачки пара, счастливый Войшило, - Если бы мне сказали в нашей гимназии, что я буду щеголять в шубе Коровина – не поверил бы ни за какие коврижки! Ни за какие!

Небо стало розоветь, наверху зажглись первые нежные звёздочки, вокруг скрипел и искрился лёд, мелькали радостные лица, уходить не хотелось, но пора было спешить к вечернему чаю и собираться в дорогу. И «иерихонская труба» протрубила сбор.

Часть третья. Вечерок.

Через пятнадцать минут весёлая компания шумно раздевалась в прихожей. Все говорили громко, расставляя в духовке для просушки чёрные валенки, белые катанки и бурки Войшило, со смехом потирая ушибленные колени и бока. Между тем, Аннушка, в коричневом платье с вышитой стоечкой и в синей кацавейке, заканчивала хлопотать о вечернем чае в гостиной, куда и проследовали гости с блестящими глазами и со «снегирями» на щеках.

Часы известили боем о половине пятого, лапчатые плачущие узоры на стёклах имели розовые и лимонные, а кое-где синеватые оттенки, отчего комната казалась сказочным фонариком с цветными стёклышками, где понарошку свершалось фантастическое действо. Ёлка стала пышнее и не утратила ещё своего лесного аромата, на ней вращались, поблёскивая, рыбы и птицы. Уютно потрескивала печь. А на белой накрахмаленной скатерти с вышитыми гладью цветами и ягодами стояли тарелки из тонкого фарфора и чашечки с пунцовыми розами на круглых боках, кипящий самовар, отражающий всю чудесную комнату, вазочка в виде корзинки с мочёными яблоками, большая ваза на высокой ножке с фруктами, графин с домашней наливкой и блюдо с огромным пирогом с орехами и черносливом, со взбитой сахарной сметаной по верху, на котором жидким шоколадом было написано: «Кого люблю, тому дарю», а пониже – расплывшееся изображение, видимо, Вифлеемской звезды. Не хватало только весёлой фразы, которая, словно ключик, завела бы вечерок.

— Графиня с заплаканными глазами бежала к пруду, за ней бежал графин, - произнёс Фига романтично в ароматное пространство жарко натопленной гостиной.

Все задвигались, Аннушка принялась зажигать свечи, приговаривая: «А и кушайте гости дорогие, гости золотые, Господа благодарите, да и Аннушку хвалите!» Она с достоинством поклонилась и вышла, задёрнув синие партьеры, затворив высокие дверные створки, отчего каждый почувствовал себя, действительно, внутри волшебного фонарика.

— Я вот о чём часто думаю, господа, - заговорил возбуждённо профессор, нарезая пирог и раскладывая его в протянутые тарелки, - как хорошо до глубокой старости иметь здоровое сердце! А почему оно у меня здорово? Да потому, что никогда не завидовало, всегда радовалось и любило! Я, конечно же, старательно избегал дурных привычек, немаловажен и такой фактор: всю жизнь я занимался своим делом! Если бы я торговал, моё сердце давно бы разрушилось от скачков валюты на бирже, от падения спроса на рынке, от укрепления конкурентов и так далее. Если бы я делал хирургические операции, оно у меня давно бы разрушилось от страха за жизнь моих пациентов и из-за сопереживания им. Но я предпочёл постигать логику мира! Каждому – своё! Вспомните притчу о слепых индусских мудрецах: для одного из них слон – это колонна, для другого – стена, для третьего – метёлка, но ведь они оценивают один и тот же объект! И дело здесь не в слепоте, а в самих наших оценочных возможностях! Вот, возьмите, «любовь» и «страсть», разные это состояния, или «страсть» является одной из фаз «любви»? Или они обе – этапы более сложного процесса?

Все перестали жевать. За окном лаяли собаки на проезжающие тройки, слышался звон бубенчиков. В комнате стучали часы и гудела печь. В ней громко затрещало, из поддувала посыпались на металлический коврик искорки, все вздрогнули, и Фигурка принял вызов.

— Я думаю, это совершенно разные вещи, - решительно заявил он.

— Отчего же ты так думаешь? – с удивлением протянул Кот, - Сначала возникает интерес, затем влюблённость, требующая насыщения, бурно переходящая в страсть, не дающая покоя, и когда она удовлетворяется, наступает или любовь, или потеря всякого интереса!

— Я думаю, что уже на стадии интереса раскрывается веер возможных выборов: дружба, привязанность, страсть или любовь, а человек выбирает в зависимости от своего культурно – нравственного наполнения, от потребностей и вызывов другой стороны, - решительно сказал Пышка.

— То есть, любовь и страсть – это ветви одного дерева?! – воскликнул профессор, для убедительности подняв над головой нож в сметане и крошках, - Если кто-то приведёт пример «любви», я приведу пример «страсти»!

Окна стали совсем синими, в углу алело очертание раскалённой печной дверки. Звуки, словно исчезли.

— Я думаю, - тихо заговорил Фигурка, - любовь возникает как радость, а не как разрушительный огонь. Человек счастлив оттого, что он наполнился светом и смыслом, ему хочется поделиться и тем, и другим с любимой и со всем миром. Когда я увидел Ксению, её манеру в разговоре смешно устремлять вверх влажные блестящие глаза, вытягивать нижнюю губу и дуть на пушистую чёлку, её привычку виновато смеяться, рассказывая о серьёзном, я понял, что больше не принадлежу себе, что я счастлив только её счастьем, и смеюсь только её смехом, что я хочу только одного, чтобы Ксюша не болела, никогда не знала горя, была радостной и счастливой! Любовь всё терпит, всё прощает, она не перестаёт быть, она может задремать, отдохнуть и начаться с новой силой, надо только с пониманием относиться к этим её передышкам! И тогда двое уже становятся единым целым с общими интересами и заботами!

— Да – да, - присоединился Паралличини, - двое становятся одним целым, но, мне кажется, в любви присутствует момент страдания.

— Естественно, - заявил Кро, - при таком самоотвержении на твоей шее начнут ездить! И почему опущен социальный аспект любви? «С милым рай и в шалаше, если милый атташе», а если «он только диджей на радио»?

— Я имел в виду, ревность, - добавил Адриано.

— С «любовью» вопрос более или менее прояснился, - сказал профессор, - в смысле, перешёл на новую ступень непознанного, а теперь я вам поведаю о «страсти», друзья мои.

Мария перебралась на диванчик, поближе к гудящей голландке. Все уселись поудобнее, профессор поправил фитилёк коптящей свечки и начал свой рассказ:

«Не помню уже в каком точно году мы с Ослом полетели на научную конференцию по теме: «Логическое измерение африканской колыбели человечества» в Дар-эс-Салам. С нами летел советский экипаж из Прибалтики, зафрахтованный Мозамбиком для работы на крупном судне. Эти голубоглазые весёлые моряки сразу же после взлёта достали бутылки с крепким алкоголем, быстро с ними управились и спали до самой Танзании так крепко, хоть из пушек пали. На первой стоянке, в Джибути, по трапу сошли только мы и сразу почувствовали жар экзотической ночи. Мимо нас проплывали чернокожие девушки с невероятно тонкими и длинными шеями, отчего головы красавиц покачивались в такт шагам, как цветы на стеблях. Я невольно залюбовался их движениями, но Осла привлекали магазинчики с сувенирами.

— Обратите внимание, господин профессор, - сказал мой друг, здесь французские духи продают вёдрами! – и он указал на пузатые флаконы невероятных размеров.

Мы приблизились к прилавку, но чернокожий продавец, поспешно надев шапочку, расстелил коврик и принялся совершать намаз. Решив не мешать ему, без сувениров мы отправились к нашему самолёту, вдыхая жаркий аромат африканской ночи.

Танзанийский аэропорт встретил нас запахом сандала и развешенными шкурами леопардов и зебр, а так же радушными приветствиями коллег. Конференция прошла удачно, нам подарили по тамтаму, тут же мозамбиканские друзья пригласили нас выступить с докладами в Мапуту. Вместе с вещами и барабанами, а Осёл приобрёл ещё и, невиданного по толщине, попугая, мы погрузились в маленький самолёт, который полетел на юг вдоль границы океана. Он летел довольно низко, и мы видели на красной земле бесшумно бегущие стада антилоп и жирафов, напуганных тенью от самолёта. Нам и завтрак подали из мяса антилопы, незнакомого на вкус, но, поскольку было раннее утро, есть совсем не хотелось, особенно после реплики сзади: «Славный был охотник!»

Последующие события я передал в строчках, из которых в памяти сохранилось только это:

«Мы прибыли с тобой в Мапуту на заре,

Не спал лишь океан да дворник дядя Римус,

И в маленьком порту под пальмой во дворе

Нас дожидался джип, весь в саже, словно примус…»

Разместили нас в самом центре бывшей португальской колонии на двадцать третьем этаже высотного здания, каких было немало на этой широкой улице, по сторонам которой росли гигантские акации, густо украшенные красными, жёлтыми и сиреневыми цветами. Апартаменты нам достались, поистине, царские: у моего друга – четыре спальни, у меня пять! Повсюду на окнах и дверях были натянуты антимоскитные сетки, но в первую же ночь я не мог уснуть от активной жизнедеятельности вокруг моей кровати. Включив свет, я обнаружил большущих тараканов, которых местные называли «кукарачами». Я принялся выметать веником непрошенных гостей на балкон, опасаясь напустить в комнату малярийных комаров. По громким ударам за моей спиной, я понял, что и на половине Осла тоже идёт бурная работа. Оказалось, что он шваброй гоняет по своим покоям разноцветных, довольно, агрессивных, ящериц, толстый попугай, при этом, носится за ним, ругаясь на каком-то африканском диалекте.

Утром, наспех позавтракав, мы поспешили на встречу с коллегами. Электричество отсутствовало, пришлось спускаться пешком. Стояла невероятнейшая влажность после ночного тропического ливня, мы поминутно утирали большими платками пот со лба, одноразовые салфетки ещё были не в ходу. Вот она благоприятная среда для размножения живности – влажный тропический климат!

Коллеги порекомендовали нам на прощание посетить кабачок в районе Старых вилл, что мы и сделали охотно.

Толстый добродушный негр, несмотря на жару, в старой фетровой шляпе, принёс пиво. Дочь его лениво двигалась между столиков, собирая бокалы. На ней был оранжево – жёлтый запахивающийся кусок ткани с узором из попугаев, похожих на питомца Осла, и с трогательной надписью: «Любовь детей и матерей».

Хозяин заведения подсел к нам и начал радостно рассказывать о том, что утром крестьяне из деревни принесли в соседний дом хворост на продажу, а в нём оказалась кобра, которая вызвала панику у жильцов, те отказались от хвороста и теперь будут сидеть голодными. Надо сказать, что местные жители готовили во всём городе пищу на балконах в жаровнях и на буржуйках, редко у кого были в кухне баллоны с газом.

— И что, поймали змею? – поинтересовался Осёл, допивая второй бокал.

— Нет, господин, - радостно сообщил хозяин, - но я вам на дорожку приготовил пивка!

Он словно выпроваживал нас, нам даже показалось, что он испытывает какие-то опасения. Мы расплатились, поблагодарили хозяина, Осёл взял грубую плетёную сумку с бутылками, заботливо прикрытыми от посторонних глаз жёлтыми газетами времён колониальной эпохи. И тут-то обнаружилось, что при полной ясности головы у нас совсем не идут ноги! Поддерживая друг друга и смеясь своей неловкости, мы продвигались с трудом, оценив по достоинству шутку коллег.

Состояние, однако, было совершенно безмятежным, то есть поэтическим, и я начал вслух сочинять, сопровождаемый сочувственными взглядами темнокожих женщин, а мой друг помогал мне подыскивать рифмы. Позволю себе прочесть для вас оставшиеся в памяти строки:

«Здесь воздух можно разливать в бутыли,

Плетёные, что у фонтана мыли

Девчонки в бусах, радуги пестрей,

С глазами длинными, темнее чернослива,

Здесь запах манго, ливневых дождей,

Вишнёвых глин, сандала и залива!

И, как в кино замедленном, движенья,

Нет шума крон, а плавное скольженье

Огромных листьев сквозь тягучий зной,

Здесь в духоту ночей несут тревожно

Тамтамы дробь, и океан прибой,

А бабочек с цветами спутать можно…

На старой улочке колониальных вилл

Есть кабачок, где негр седой сварил

Из листьев пальмовых искрящееся пиво,

Дочь нарезала ломтики папайи,

Покачивая бёдрами лениво,

Подола ткань устлали попугаи…»

Так мы добрались до своего жилища, рассуждая, как сейчас помню, о необходимости ночью найти Южный Крест и понаблюдать за созвездиями южного полушария.

Подняться в лифте нам, однако, не удалось из-за отсутствия электричества, и мы на негнущихся ногах, бранясь на чём свет стоит, направились к лестнице. Друг мой в порыве негодования зацепил плетёной сумкой об угол, газеты в ней зашуршали, и из-под них раздалось резкое шипение. Перепуганный Осёл швырнул сумку через весь холл к входной двери, а сами мы за несколько секунд взлетели на пять этажей, прыгая через три ступени! Убедившись, что погони нет, мы попытались достучаться до жильцов и просить их позвонить в полицию, но нам никто не отпер. Жара стояла невероятная, к двадцатому этажу мы взбирались почти на четвереньках, у меня перед глазами плыли зелёные круги. И тут в шахте лифта дрогнули тросы, значит дали электричество!

— Давайте, господин профессор, поднимемся хоть три этажа в лифте, - взмолился мой бледный друг, - у меня язык присох к нёбу!

Мы поднялись в лифте до двадцать второго, и снова отключили электричество, лифт в таких случаях опускался автоматически в холл. Мы не знали смеяться нам или плакать. Входная дверь распахнулась настеж, и высокий старый негр метнулся к лифту, на ходу прихватив с пола плетёную сумку со змеёй.

— Нет!! – завопил истошно Осёл, махая на него руками.

— Не бойтесь, господин, здесь только пивко, и ни одной бомбы, - басом прохрипел старик, довольно улыбаясь толстыми губами, - о, детская игрушка «шипучка», мы такой в старые добрые времена пугали подружек!

Он нажал кнопку, и лифт пошёл, но снова погас свет, и мы застряли, на этот раз, между первым и вторым этажами.

— Выпьем по бутылочке, - предложил нам добросердечно негр наше пиво.

Мы согласились, чтобы не умереть от обезвоживания. Старик вкусно причмокивал, блестел в темноте зубами и белками.

— Благослови, Господь, Африку! У нас всегда не ходят лифты, но хоть повезло с этим прекрасным напитком! А какое пивко я вчера пил на свадьбе в родной деревне, о, это не объяснить! – сообщил он.

— Невеста была, конечно, девственницей? – с умным видом спросил Осёл для поддержания беседы.

— Нет, господин, невеста была с огромным пузом! – сообщил с хриплым хохотом дед, - Но какую там пели свадебную песню, о, это не объяснить! Я сам женился под такую песню! И мой отец! И мой дед!

— Интересно – интересно! – произнёс я, загораясь.

— Правда интересно, господин? – спросил старик, - Я сейчас её спою.

И он охотно запел трескучим басом на весь лифт:

«В деревне Пестик жил был славный воин Пиратураману, ох, и храбрым он был охотником! И всё его красивое молодое тело покрывали цветные узоры о его победах над леопардами и носорогами! А внизу живота славного воина Пиратураману рос крепкий, как баобаб, богатырь Бабабо, которого Пиратураману прятал от всех под красной повязкой. Жил славный воин в деревне Пестик со своими пятнадцатью братьями, и ходили они вместе на охоту, и вместе ели они по вечерам возле костра. А в соседней деревне Ступка жила вместе с пятнадцатью сёстрами прекрасная Миравахутутти, и была у неё внизу живота маленькая Рикиру, которую красавица прятала под своей жёлтой юбочкой. И вот однажды пришёл храбрый воин Пиратураману к реке, чтобы умыться и напиться, тут увидел он, что спускается по тропинке к воде красавица Миравахутутти, замер воин за кустом, как на охоте. И сняла Миравахутутти свою жёлтую юбочку, и вошла в прохладную воду, посмеиваясь над собой, и сорвала она большой цветок лотоса. Как увидел Пиратураману красивые узоры на её спине и ягодицах, так захотел и Бабабо взглянуть на красавицу, и поднялся он во весь свой богатырский рост, и скинул долой красную повязку! Закричала, как напуганная антилопа, прекрасная Миравахутутти, увидев приближающегося к ней огромного крокодила и упала, как мёртвая, прямо в воду. Схватил своё грозное копьё славный воин Пиратураману, бросился на крокодила, перевернул его за лапу и пронзил в самое сердце одним ударом! А затем подхватил он из воды прекрасную Миравахутутти, положил её на траве у воды и прикрыл большим цветком лотоса маленькую Рикиру. Сразу открыла чёрные глаза красавица Миравахутутти и увидела она своего спасителя славного воина Пиратураману, и увидела она прекрасного богатыря Бабабо, который кричал ей: «Я здесь! Я здесь!», и запылал костёр в маленькой Рикиру, и убрала красавица с неё большой цветок лотоса! Но тут прибежали пятнадцать сестёр Миравахутутти, подхватили они свою младшенькую под чёрные рученьки, надели на неё жёлтую юбочку и повели за собой в деревню Ступка, звеня браслетами.

Вернулся в родную деревню славный воин Пиратураману, сел он возле своей хижины и не мог он ни есть, ни пить, только смотрел на Бабабо, который рос не по дням, а по часам по направлению к соседней деревне.

А в ней прекрасная Миравахутутти лежала в своей хижине на леопардовой шкуре, и пятнадцать сестёр её махали веерами из пальмовых листьев на маленькую Рикиру, в которой пылал большой костёр. И не могла ни есть, ни пить красавица Миравахутутти!

Не выдержали братья славного охотника Пиратураману того, что нет им удачи в охоте без него, принесли они яркие краски и нанесли красивые узоры на лицо храброго воина, и пошёл он в деревню Ступка, и пятнадцать братьев его несли перед ним богатыря Бабабо! И пришли они к хижине красавицы Миравахутутти, и пригласили сёстры в свои пятнадцать хижин пятнадцать братьев Пиратураману, чтобы не слышать приветствий богатыря Бабабо и маленькой Рикиру. А вечером разожгли они большой костёр и устроили весёлый свадебный пир, где шестнадцать братьев из деревни Пестик взяли себе в жёны шестнадцать сестёр из деревни Ступка, и я там был и вместе с ними пиво пил, да невесты мне не досталось!»

Господин профессор закончил свой рассказ о «страсти», хотя, некоторым, показалось, что он изложил не всё, или, что это был «забористый фольклор».

— А что было потом? – спросил Фигурка.

— А потом мы снова поднимались с моим другом на двадцать третий этаж и опять на негнущихся ногах! – весело ответил Войшило.

— Нет, что было потом в этой деревне? – уточнил Фигин вопрос Паралличини, - возможно, через месяц они поменялись жёнами, выбранными на скорую руку?

— Это мне не известно, к тому же, это только свадебная песня, - сказал хитровато профессор, - кому, однако, пирога? О, знатный кусок с комком чернослива и орехов!

— Мне, мне! – загалдели за столом.

— Не могу отказать умоляющему взгляду, - сказал Войшило, выкладывая «знатный» кусок в тарелку Рокки, - ибо, как говорил один профессор, женщина – это твёрдая косточка внутри спелого персика, а мужчина – это мякоть внутри твёрдого кокоса! А уж он-то знал толк в психофизиологических различиях между мужчинами и женщинами!

— Но какие выводы по «любви» и «страсти»? – спросил с нетерпением Кот.

— Одни способны жить безбрачно, другие – моногамно, а третьи – исключительно полигамно, то есть, каждому – своё! Мы вернулись к той формуле, от которой пошли. Страсть обладает способностью роста, она заполняет сначала голову, потом сердце, потом душу и требует всё новых форм насыщения, вплоть до регулярного порочного онанизма, разврата, измен и даже – извращений. Любовь наполняет душу светом, сердце – радостью, голову – благородными мыслями, а тело – теплом. Я согласен с господином Фигуркой, «любовь» и «страсть» - это два разных, рядом растущих дерева, другое дело, что мы с удовольствием рвём плоды как с одного, так и с другого, - закончил глубокомысленно профессор.

В голландке раздался резкий треск, дверца приоткрылась, из неё опасно свесилось горящее полено, отчего весь тёмный угол осветился алым заревом. Маша, вскочив с дивана, схватила чёрную кочергу и ловко направила выпадающее полено в глубину печи.

Паралличини, поймав на себе взгляд профессора, обратился к нему: «Вы можете объяснить многие вещи, мои родители, как-то, сказали, что мне пора поработать на Бога. Но если Он, такой гениальный Творец, как он может нуждаться в моей работе?»

— Это можно сравнить с такой работой: когда мы хотим поступить в престижную гимназию, мы, не покладая рук, учим и зубрим потому, что от этого зависит на место в каком университете мы сможем рассчитывать на следующем этапе. Мы поработали, и нас в эту желанную гимназию зачислили, нам там было трудно, но интересно, и мы развивались. И вот снова пришло время поработать, чтобы попасть в желаемый университет. Так и здесь: чтобы попасть после смерти к Богу, нужно потрудиться, иначе не сдадим экзамена и не обеспечим себе нового круга развития, - объяснил профессор.

В тёмном углу на лежанке, над которой висел «Московский дворик» Поленова, что-то зашевелилось, закряхтело, и голос Фемистоклюса сообщил: «А ваш экзаменационный билет будет из двух вопросов: «вера» и «добрые дела»!»

— Ой, дедулечка, мы и не заметили, что ты там спишь! – радостно воскликнула Варвара Никифоровна, - Начались Святки, а ты – известный фокусник и затейник, покажи нам маленькое чудо!

— Как они себя вели, Машенька? – спросил Фемистоклюс.

— Благовоспитанно, - отвечала она, с трудом сдерживая улыбку, - если бы не господин Войшило, я бы сегодня повыбивала себе все зубы!

— Хорошо, - прошамкал дед, - подай-ка мне, внуча, эту большую красивую сахарницу с розочками и ангелочком на крышке!

Варвара Никифоровна охотно с приятной улыбкой ассистентки исполнила его просьбу. Дед приоткрыл крышечку, посмотрел оценивающе, вытянув губы, закрыл, положил сверху вышитую салфетку с вензелями: «К.В.А.» и три раза резко махнул на салфетку рукой, проговорив: «Кормор – моркор!» Маша на него пристально взглянула, остальные заулыбались.

— Ой, я знаю, - затараторила радостно, желая всех опередить, Ро, - сейчас вылетит жёлтый цыплёнок!

— Нет, это будет букетик весенних цветов! – уверенно заявила Варвара Никифоровна.

— Я думаю, много длинных цветных ленточек! – сказала сияющая Берёза.

— Может быть, пушистый кролик? В очках? – предложил Кро.

— Или рыженькая большеглазая белочка? – спросил ласково Фигурка.

— Нет, это – перепиленная пополам девушка! – озорно выкрикнул профессор.

— Уточка, Серая шейка?! – воскликнул Пыш.

— Нет – нет, это Аленький цветочек! – умоляюще попросила Мушка.

— Из сахара – можно только съедобное, «Дунькина радость»? – спросил Паралличини.

— Съедобная мышка! – гаркнул Кот, - А если серьёзно, голуби, стая голубей! Может открыть дверь?

— Всё, дети, не хочу вас больше обманывать, - сказал дед, снимая салфетку и поднимая, словно в надежде, крышечку с ангелочком, - это, увы, только сахар!

— Бывает! – с пониманием воскликнул профессор, - И у Кио не получалось!

— Фу-у-у, дедуля, как не красиво! – разочарованно протянула Варвара Никифоровна.

Молодёжь насупилась на деда, как мышь на крупу.

— Стихи, это разве не чудо, - заговорил Фемистоклюс, - когда человек пассивную материю пропускает через свою душу, сердце и разум, наполняя её чувствами, смыслом и ритмом? Но к стихам быстро привыкают, и, даже, сам автор не считает их уже чудом и начинает рифмовать всякую «хреновину с морковиной», например: «Эскимосы, эскимосы закурили папиросы, папуасы, папуасы завалились на матрасы!» А к зрительным чудесам привыкают ещё быстрее, чем к стихам. Хватит с вас и того чуда, что вы побывали в Памяти Мира! Жду вас через полчаса в погребе, да не забудьте забрать свои и оставить чужие вещи!

Тарелки зазвенели, стулья задвигались, Мария хотела положить гостям на дорожку остатки пирога, а Варваре Никифоровне мочёных яблочек, но вспомнила дедов наказ.

— Уж дойдём в тёплых вещах до погреба, уж больно лютый сегодня мороз, а там отдадим их Василию, - присказывала Варвара Никифоровна, закутываясь в пуховую шаль, - спасибо за всё тебе, Машенька, моя родненькая Люнечка! Спасибо и тебе, Аннушка, хлопотунья ты наша!

— Люнечка?! – в глубоком изумлении воскликнул профессор.

— Ну да, я её узнала сразу, когда она нас встречала на крыльце, хотя видела её маленькой девочкой, а не несколько дней назад, как некоторые, - сказала с очаровательной улыбкой прекрасная Варвара Никифоровна и добавила шутливо, - что же Вы, друг мой, а ещё академик!

— При свечах всё другое, уж простите мне мою невнимательность, - неловко раскланиваясь, пробормотал весь вспыхнувший, как школьник, профессор, - но почему «Мария»? Да, почему?

— Это моё имя, данное мне при крещении, такое же родное, как и первое, - ответила с улыбкой Маша.

Варвара Никифоровна расцеловала Машу и Аннушку, по обледеневшим ступеням запрыгали колёсики чемоданов, заскрипели кроссовки и туфельки. Мария в большой цветастой шале вышла на заснеженное крыльцо, в руке она держала большой, как золотая звёздочка, фонарь. Аннушка пошла провожать гостей до погреба, помогая нести вещи. У деревянного сруба уже притопывал Василий и прихлопывал, выбивая мороз из рукавиц, рядом стояли принесённые им чемоданы. Вереница путешественников растянулась по всей снежной траншее. По блестящему гребню сугроба бежали Шарик и Жучка, изрыгая облачки, словно светящегося, пара. Сзади сияли золотые купола, а над ними в морозном ореоле плыла мутная луна. Справа тянулся заснеженный сад, сквозь ветви которого тепло светились замороженные окна белого двухэтажного дома.

— Барышни, возьмите хоть рукавички со снегириками да синичками! – умоляла Аннушка.

Она вместе с мужем только успевала принимать тулупы и шубки, шапки и платки, муфты да кушаки, помогая спускать вниз багаж.

— Василий, я хочу Вам задать один вопрос, - сказал профессор, наморщив лоб и выпучив глаза над очками.

— Слухаю, барин! – с виноватой улыбкой и сняв шапку, отвечал Василий.

— Как нужно жить, чтоб быть счастливым? – спросил серьёзно Войшило.

— Так это надо понимать, что мир-то не наш, а ихний, - произнёс Василий, указывая кудрявой головой на небо, - потому нужно ходить в нём на цыпочках и по одной половичке, и за всё благодарно!

— Понимаю – понимаю, хотя мне кажется, что я не разгадал загадку этого дома, - сказал профессор, оглянувшись в последний раз на гостеприимное жилище, - ещё один сюрприз! Ведь это «Дворик» Поленова, только зимний вариант!

— Нет, барин, это дворик Коровина, - со смехом отвечал Василий.

— А Вы, голубчик, часом, не Василий Поленов, что-то тут не так? – не унимался Войшило.

— Нет, барин, всё так! Я Собакин, и жонка моя Собакина, и все пятеро чадушек Собакины! Собакины мы, как есть, барин! – отвечал с детской улыбкой, смеясь ребячьими глазами Василий.

Профессор исчез в люке последним, последним он входил и в лифт, внутри которого все остальные, тщательно вытерев ноги, «чтоб и пылинка отсюда не пристала», уже расставляли вещи.

— А Вы куда это так вырядились, юноша, словно свататься пошли в деревню Ступка?! – вопросил сурово Фемистоклюс, указывая на «царские» бурки на ногах Войшило.

Громче всех хохотал Кот. Профессор достал шлёпанцы, подаренные ему Саввой в уже далёкой – предалёкой Греции.

— Ну, с Богом?! – спросил грозно дедуля.

Все в лифте ответили дружно: «С Богом!»

январь 2015г.

История третья. Опасная стезя полковника Котса.

Часть первая. Разлад.

За стёклами замелькали звёзды, метеоритные потоки, кометы, космический мусор и прочие элементы, и элементики Вселенной.

— Нет, только не это, лучше в Сахару! – взмолился Войшило, - Звёздные просторы всегда угнетали моё левое полушарие! Эти расстояния, скорости и температуры никогда не укладывались в моей голове!

— Что ты задумал, дед, признавайся! – воскликнула в недоумении Варвара Никифоровна и гневно изломила чёрную бровь, - Куда ты везёшь нас? Или ты думаешь, что мы мечтаем добираться до нашей полянки столько же, сколько Одиссей добирался до своей Итаки?

— Всё зависит от вашего поведения, - равнодушно сообщил Фемистоклюс, - вас высажу, а Токса заберу, он пробыл там полгода, хотя изначально ему был назначен один месяц.

— А Вы не забыли о нашем с Варенькой возрасте, почтеннейший, - язвительно сказал профессор, - не хотелось бы быть похороненными на задворках великой Вселенной!

— А кто Вам сказал, юноша, что Волшебный Лес – это центр Мироздания, уж не премудрый ли Птоломей? – ехидно заявил дед, - Ваша родина – это крошечный пиксель в гигантской и прекрасной мозаике! Мир гораздо сложнее, чем Вы думаете, и в нём найдётся местечко для исправительных мероприятий!

— Как декабристов, из-за праздничного стола и в сибирскую ссылку! – театрально произнёс профессор, всё ещё полагая, что дед шутит, - Что же мы такое натворили?

— Вас там обували – одевали, кормили – поили, а вы добрых хозяев обворовали! – почти свирепо сказал Фемистоклюс, - Да ещё какую вещь украли – назидание потомкам!

— Ой, дедулечка, прости меня, - запричитала Варвара Никифоровна, - это, наверное, я сделала по рассеянности, я не специально!

И она принялась рыться в своей сумочке, пытаясь разыскать украденную вещь.

— Нет, Шоколадная булочка, это сделала не ты, - ответил со вздохом дед, - но ты хотела, чтобы вы все были одним целым. Поэтому, если монетку стянули два пальца, то виноваты и рука, и плечо, и голова!

— Пышная риторика Лильского палача! – воскликнул нагловато Кот, - Что я такого сделал?! Взял никому не нужную трубку? Там никто не курит, и мы не курим, это только сувенир на память! И при чём тут остальные? Жаждите крови? Выпейте все мои литры, а остальных отпустите!

— На чубуке написано: «Остерегайтесь этого!» Кроме того, она была украдена из места, где не убивают, не воруют, не прелюбодействуют, где хранится всё самое доброе, чистое и радостное, из которого пьёт человечество! И сам этот гнусный поступок, словно открытая форточка для внешней грязи и пыли! – заявил раздражённо дед, не слушая Кота, - Вон ваша «сибирская каторга»!

— Супер! – воскликнул в ужасе Рыжик, - Серая, как сама серость, планета, фиолетовый восход, а может, и полдень! И железная консервная банка посредине этого живописного рая!

— Перед нами станция «Глория полковника Котса», - объявил торжественно Фемистоклюс, - приготовьтесь к посадке!

Лифт сильно тряхнуло, и в ответ загудело железное эхо.

— Это слишком жестоко, творческих людей поместить в железную бочку! Здесь всё железное: пол, потолок, посуда на полу, ею, явно, кто-то кидал в эту железную дверь! – выкрикивал в истерике Кот, - О, и мебель вся железная! Супер! Я вижу в сортире железный унитаз!

— Давайте сюда украденную вещь! – сурово скомандовал дед.

— Мы ничего не знали о «форточке»! – не унимался возмущённый Рыжик, передавая деду трубку с затейливым чубуком, - Это не справедливо, наказывать младенцев за то, что они надули в подгузники!

— Младенец тут один, - сказал ласково дед, - тот, что во чреве у Мушки! Идите на инструктаж к Токсу, а я верну вещь на место!

— Ой, Мушенька! Ласточка! Душенька! – воскликнула Варвара Никифоровна, обнимая Мушку, - Как мы все тебя любим!

Следом за ней и остальные принялись поздравлять Пыша и целовать счастливую Мушку.

— Кто там? – раздался грозный бас за железной дверью камбуза, - Не входите, иначе я размозжу вам голову этой железной кастрюлей!

— А вот и радушный приём железного Токса! – сказал, оскалившись, Кот и громко крикнул, - Нас привёз господин Фемистоклюс! Новая смена политзаключённых жаждет инструктажа!

Дверь приоткрылась, из-за неё выглянул седой щупленький человек с седыми обвислыми усами. Он оглядел всех удивлённо и уже миролюбиво пригласил присесть на железные стулья в столовой. Токс устало расстегнул и снял чёрный защитный костюм, оставшись в старых джинсах и растянутом свитерке.

— Этот костюм защищает от радиации, - сообщил седовласый инструктор, - на станции их два, но один порезал ножом покойный полковник Котс, за стеной его могила.

— Странные у него были привычки, и за кого Вы нас приняли, если не секрет? – спросил настороженный Фига.

— Итак, перед вами очиститель, который имеет три камеры, они здесь называются «боксами», задние их двери выходят в герметичный коридор. Открываете стеклянную дверь, если там ещё присутствует радиация, дверь не откроется, не пытайтесь её ломать, - сказал Токс, не обращая внимания на Фигин вопрос, - берёте костюм, надеваете тщательно, заходите в тамбур, из него в коридор, из коридора – во второй тамбур, двери закрываются сами. Идти нужно далеко, здесь есть несколько небольших озёр, в них водятся галатусы, рыбами их сложно назвать, длинные плоские белковые существа, покрытые жиром, они зелёные, красные или синие в зависимости от цвета глины в озере. Эти цветные глины хорошо заживляют раны и ожоги. У галатуса вся шкура покрыта шипами, видимо, защитный механизм от бормотусов, которые лакомятся их жиром. Бормотусы похожи на лягушек с вытянутой головой, бескровные, по вкусу напоминают мидии. По берегам озёр растут секирусы, которые нужно «сечь» ножом, так как стебель у них, как проволока, а не выдёргивать из почвы, иначе скоро останетесь без десерта! Ягоды секируса сладкие и мясистые, а листья можно заваривать вместо чая. Вот и вся охота! Разумных форм, кроме чужаков, мной, да и покойным Котсом, обнаружено не было. Итак, приносите мешок с добычей к станции, заходите в первый тамбур на обработку, входите в коридор, снимаете костюм, кладёте в один бокс мешок, в другой – костюм и глину, в третьем боксе у меня лежит уже очищенный от радиации запас пищи. Очистка идёт суток двое при низкой температуре. Через двое суток можно уже открыть стеклянную дверцу, есть припасы и пользоваться костюмом. Так. Здесь у нас постирочная, закладывайте бельё в барабан, всё обрабатывается без воды по особой технологии. Здесь, кладовка, сюда привозят раз в месяц воду и почту. Как видите, тут лежат бутылки из-под воды и старые вещи, всё это можно загрузить, как и отходы галатуса, в утилизатор, который добывает энергию для работы оборудования и плиты на камбузе. Воду расходуйте крайне экономно, душ с ограничителем, можно мыться в сутки не более семи минут. Здесь, обратите внимание, бесплатные комнаты отдыха, их создал Котс, за что ему вознесите хвалу и благодарение, может это ему пригодится на том свете. Вся передняя стена столовой – двери спален, всего их – десять купе, каждое на два человека. Да, повсюду на станции «Глория» камеры слежения, за дурное поведение, слово, жест добавляются штрафные недели. Вот пожалуй и всё.

Токс уставился тревожными тёмными глазищами за их спины. Все резко обернулись. Там стоял Фемистоклюс.

— Я протестую, дед! За что?! – завопила надрывно Варвара Никифоровна, - Не будь бесчувственным чурбаном! Наказание не пропорционально преступлению и напоминает маразм!

Её мощный голос загудел зловещим эхом по металлической «Глории». Камеры замигали.

— Штрафная неделя за неуважительный тон в общении с персоналом! – прозвучал железный звук с потолка.

— Здесь, впрочем, как и везде, лучше меньше говорить и не думать плохо о других , тогда всё будет хорошо, - сказал хладнокровно дед, впуская в лифт Токса, - вам определённо три месяца.

— Заберите и нас! Нам тут плохо! Мы всё осознали и глубоко раскаялись! – закричал Кот, чуть не плача.

— Кот остаётся, остальные могут войти в лифт, - произнёс дед со вздохом.

Никто не двинулся с места. Лифт с Фемистоклюсом и Токсом исчез.

— Старый недоумок, больной на голову! – заорал в отчаянье Кот.

— Штрафная неделя за оскорбление персонала, - сообщила камера.

— А мне наплевать! – закричал Кот в потолок, - хоть пятнадцадь!

— Штрафная неделя за грубый тон, - ответил сверху железный голос.

— Ыы – ы! – завыл Рыжик, сжав мелкие зубы.

— Чем быстрее смиримся с нашим положением, тем легче будет, - сказала Мушка, подхватила с пола свою сумку и пошла разбирать вещи в одну из комнат. Остальные путешественники последовали её примеру.

Мушка постелила на металлический стол в своём купе скатерть с греческими орнаментами, подаренную ей профессором, поставила икону Девы Марии, с которой никогда не расставалась, положила несколько ракушек, фотографию детей и игрушки, купленные для них в далёкой Греции. Затем, напевая, девушка разместила на металлической полке небольшой запас одежды и белья. Вот и всё имущество.

— Смотри! – воскликнул изумлённый Пышка за её спиной, - Кро пошёл на охоту, один – одинёшенек! Этот костюм налезет только на него или на Ро!

Мушка и Пыш прильнули к иллюминатору, за которым простиралась серая пустыня. Щупленькая чёрная фигурка Кро с большим мешком в руке замерла возле высокого креста у могилы полковника Котса.

— Что он делает, читает надпись? – спросил Пыш, - И как Токсу удалось установить такой большой крест?

— Похоже, он молится, - сказала Мушка, - он говорит: «Как стремится олень к источникам вод, так стремится душа моя к Тебе, Господи!»

Кро обернулся на станцию, увидел их лица, просиял улыбкой за защитным покрытием, помахал рукой в чёрной перчатке и пошёл бодро к горизонту.

— У меня сердце сжалось, - произнесла с глубоким вздохом Мушка, - Как он там один?

— Пойдём, постираем без воды мою футболку, она ещё в греческих помидорах, - сказал нарочито спокойно Пыш.

— Смотри, на ней прилипли три помидорных семени! В следующий раз Кро принесёт почвы, и мы вырастим помидоры! – радостно сообщила Мушка.

Одежды, явно, было маловато. Они, порывшись в кладовке, принялись сортировать старые вещи. Те, которые ещё можно было носить или заштопать, стирали в первую очередь. Пыш раскладывал их аккуратно на металлические полки в свободной комнате. Совсем ветхое старьё тоже постирали, Мушка решила вязать из него прикроватные коврики и чехлы на металлические стулья. Эту одежду сложили в пустой чемоданчик и поставили под столом в своём купе.

— Как хорошо, что они это не утилизировали! – радовалась Мушка, - Начнём наводить уют!

— Пойдём, детка, на камбуз, пришло время есть галатуса, - бодро призвал Пыш.

— Ещё бы понять, как его готовить, - в раздумье отозвалась Мушка.

Пышка принёс мешок из бокса и достал из него первый экземпляр, который являл собой зрелище не для слабонервных. Зелёное плоское переливающееся тело, утыканное острыми шипами, имело маленькую голову аллигатора. Это длинное, как у морского змея, тело заняло всю кухню. Второй деликатесный экспонат, красно – вишнёвого цвета, был с ног до головы покрыт слизью и илом. Мушке стало дурно.

— Я сам сдеру с них шкуру, помою, порежу и запеку в духовке, а ты навести наших, они, наверняка, плачут по своим норкам, - сказал Пыш, надевая фартук.

Мушка прошла по столовой вдоль закрытых дверей, за одной из них слышалось посапывание Варвары Никифоровны и похрапывание профессора, за другой еле слышный разговор Берёзы и Адриано. Она вернулась в своё купе и сразу же увидела чёрную точку на горизонте. Возвращался Кро.

— Слава Богу, - сказала облегчённо, всё ещё бледная, девушка и принялась разбирать вещи мужа. Она с удивлением обнаружила в его сумке коробочку с нитками и иголками, которыми они вышивали в чудесном саду на вулкане. Как давно всё это было, и они были совсем другими. Неожиданная идея промелькнула в её голове, Мушка поспешила к кладовке, взяла три бутылки из-под воды, отрезала у них горлышки и, написав записку: «Кро, принеси, пожалуйста, почву!» поставила бутылки в пустой бокс.

— Рёзи! – позвала Мушка, - Помоги накрывать на стол!

Открыла дверь Берёза с печальными глазами, за ней стоял толстенький Паралличини, который попытался улыбнуться. Их, явно, угнетала обстановка. Из первой комнаты отдыха вышел со странным выражением лица Кот и, не глядя им в глаза, шмыгнул в своё купе.

— Хватит скорбеть! – сказала энергично Мушка, - Быстро перемойте посуду и накрывайте на стол!

Приободрившись, неразлучная парочка поспешила на камбуз, где Пыш, с исколотыми до крови руками, сдирал шкуру уже со второго галатуса; первый, с побелевшими выпученными глазами, шипел за стеклянной дверцей духовки, издавая приятный аромат.

— У меня идея, ребята! – воскликнула Мушка, - Как хорошо, что Пыш захватил нитки с вулкана!

— А я их не захватывал! – ответил Пышка, сморщившись болезненно от очередного укола шипом.

Мушка пожала плечами и поспешила встречать Кро. В боксе уже лежал большой мешок с добычей и стояли бутылки с серой, похожей на вулканический пепел, землёй. Кро появился после вторичной обработки, он еле стоял на ногах.

— Далеко идти и тяжело нести, - сказал усталый Кро, - а остальное – мелочи жизни, открываешь мешок возле озерка, галатусы сами заползают в него. Почти, что так. Я в пакет нарвал и секирусов, то есть, нарезал, конечно. Бормотусов добыть не удалось, я их даже не видел.

Все собрались за столом, унылые и помятые, последней пришла Ро в чёрной прозрачной шале и с красными распухшими веками.

— Какой ты молодец, Кро, что набрал почвы, возможно получится кое-что! – сообщила радостно Мушка, - Он и глины принёс, вечером будем лечить Пышу руки!

— Я всегда не любил фантастику, - пробурчал не довольный профессор, - все эти «галатусы», «бормотусы» и прочий вздор!

— Лучше молчать, друг мой, мы и так уже заработали штрафной месяц! – призвала полушёпотом Варвара Никифоровна, кивком указывая на потолок.

— На этом железном стуле можно простыть, - прошептала со слезами в голосе Ро, - я пойду за одеялом.

— Я завтра начну делать чехлы на стулья, желающие могут мне помогать! – сообщила Мушка, - О, очень вкусно, так может готовить только мой муж!

— Есть можно, - вяло отозвался Фигурка, - жаль, без соли; а что у тебя с руками, Пончик?

— У этой зверюги шкура с острыми шипами, в следующий раз помогай мне, дружище! Помнишь, как мы в детстве чистили огромного карпа? Он летал у нас по всей кухне! – ответил весело поэт.

— Я перед всеми очень виноват, но я реабилитируюсь, - сказал Кот и, проглотив остатки своей порции, убежал в комнату отдыха.

— Смотрите, над каждой дверью в комнаты отдыха, видимо, вилкой процарапано: «Остерегайтесь этого!» - обратил внимание оставшихся Пыш.

— Это, наверняка, дедулины назидательные заморочки, как и на чубуке, - еле слышно произнёс Адриано и добавил тут же, - молчу покорно, молчу, как галатус!

— Он, кстати, издаёт пыхтящие звуки, - сказал усталый Кро.

— Спасибо, Пыш, всё было очень вкусно, но здесь взгляду остановиться не на чем, - произнесла тихо Варвара Никифоровна. Она допила чай с листьями и отправилась в другую комнату отдыха, увлекая за собой профессора и Рокки.

— Мы уберём посуду, - прошептала Берёза, - все разбежались в молчании! Не припомню подобного ужина!

— Только берегите воду! – попросила Мушка и удивлённо заметила, - Почему никто не взял ягоды? Тут каждому по две штучки!

— Потому, что все оставили их тебе, Мушенька, и твоему малышу, - прошептала ласково Берёза.

— Всё будет лучше, чем мы думаем! Надо верить! – бодро заявила Мушка со счастливой улыбкой от уха до уха.

За завтраком снова ели галатуса и пили чай из листьев. Молчали и сопели под нос. Никто не присвистывал, не причмокивал, не нахваливал.

— Надо быть благодарными и за это, - сказала Мушка, - Кро тяжело даётся добыча пищи, а уж как не легко Пышу готовить этого дракона!

— Да – да, - отозвался живо Адриано, - за всё надо благодарить Бога!

— Я начала помадой за дверью чертить штрихи, как Робинзон Крузо, - сообщила Берёза, - главное, не заработать штрафов.

— Мне нужно идти по делам, - обронил Кот и направился в первую комнату отдыха, словно тяготясь праздной болтовнёй.

- И нам, и нам, - заспешила Варвара Никифоровна, увлекая за собой Ро в четвёртую комнату отдыха, - кстати, Адриано, у нас есть вакантная ставка для тебя!

— Делу время, а потехи – час! – произнёс с умным видом профессор и скрылся в третьей комнате отдыха.

Фигурка исчез во второй.

— Пойди, посмотри, что там за вакансия, - попросила мужа Берёза.

— Придётся ходить на охоту каждый день, - сказал Кро, - на десять человек нужно много пищи.

Мушка принесла из кладовки второй защитный костюм, на нём был только один надрез в центре живота.

— Похоже Котса убили! – воскликнул Пыш.

— Или он сделал харакири, - предположил Кро, - если костюм аккуратно зашить, то он ещё послужит.

Мушка пошла за нитками с «вулкана».

— Здесь происходило что-то не ладное, - озираясь, сказала Берёза, - и что такое «чужаки»?

Вернулся Адриано со словами: «По-моему, это – тривиальная виртуальная жизнь с высоким уровнем программы, предельно приближенная к реальной!»

— В этом омуте потонули многие, - сказала Рёзи, подавая мужу железные тарелки, - пойдём мыть, и за уборку, здесь не убирали долгие годы!

Мушка вывернула костюм на изнанку, возле разреза темнело бурое пятно.

— Готово, Кро, принеси сегодня воды в бутылке и почвы, - попросила Мушка.

Поспешили в комнату Пыша, Кро уже вышел из станции и смотрел на их иллюминатор, помахали ему, со страхом уставясь на его живот, и добытчик по серым просторам потопал за горизонт.

Пыш отправился на камбуз готовить ужин, Берёза и Паралличини уже бегали с вёдрами и швабрами. Мушка, приготовив ёмкости для почвы, принялась вязать чехлы для стульев в своём купе, напевая «Рождественскую песню».

«Интересно, здесь вышитые цветы перейдут в почву?» - думала Мушка – «Помидоры уже взошли! И это здорово!»

Вчетвером встречали Кро, он радостно показывал бутылку. С интересом принялись её разглядывать, после того, как она была установлена вместе с почвой и мешком в третьем боксе, сюда же Кро бросил заштопанный костюм. Маленькие радости серой планеты.

— Попался с водой бормотус, - сообщил охотник весело, - он что-то говорил, возможно, он разумен!

— Через двое суток, если не замёрзнет, выясним! – заявил энергично Адриано, - Запытаем!

— Я принёс большой пакет глины для тебя, Пыш, - прошепелявил Кро и направился в душ погреться.

— А он красивый! – воскликнула Мушка, - Глазки синие, как бусинки! Он нас разглядывает, а может, изучает!

Белая, почти прозрачная, лягушка прижала лапки к стенкам бутыли и вращала глазками, близко посаженными, на вытянутой, как огурец, голове, свесив на бок вырост, похожий на колпачок гнома.

— Только бы он не оказался ядовитым, впрочем, Токс их ел, - сказала со смехом Берёза, - а улыбается мило! Красавчик!

— Он что-то говорит! – воскликнул Адриано, - Включи, Пыш, связь с тамбуром!

Раздалось громкое пыхтение.

— Такие звуки издают галатусы, выдувая из ноздрей ил, - прокомментировал подошедший Кро с полотенцем на голове.

Белый мешочек на шее бормотуса задрожал, и исследователи услышали хриплый бас: «Ну и рожа у тебя, Котс, а ведь когда-то ты был симпатичным парнем, и зачем ты украл этот орден, и вляпался в эту муть? Ты даже не смог зарезать себя, только испортил хорошую вещь! Может тебе утопиться в этой канаве?! Решайся! Достойная могила для героя! Но здесь хоть нет камер и призраков!»

Снова раздалось громкое пыхтение галатуса, затем – скупое мужское рыдание, от которого все вздрогнули.

— Он ещё жив! – воскликнула Берёза.

— Нет, он это говорил когда-то возле озера, а бормотус запомнил, в незнакомой обстановке у него активизировалась память, и он выдал давний секрет полковника Котса, – объяснил Кро, - Что они только не повторяют! Мне сегодня сообщили: «Привет, озеро, это я, Кро, пришёл за рыбёшкой!»

— А призраки? – шёпотом спросила Рёзи, тревожно озираясь, - Мы сегодня не спали всю ночь. Кто-то плачет, кто-то ходит, жуть!

— Не бойтесь, - решительно заявил Пыш, - держаться вместе на взаимопомощи и доверии и объяснить нашим, что они «попались»! Этот разлад мы преодолеем!

Бормотусу стало холодно, он улёгся на дно банки и закрыл синие глазки прозрачными веками.

— Бедный Котс, - сказала Мушка.

Все её молча поддержали.

— Ого, сегодня прояснилось фиолетовое небо, в честь дня рождения Кро оно стало сиреневым! – воскликнула весело Мушка, - Вставай, лежебока, иначе начну петь в ухо! Слова не забыл?! Рёзи уже хлопочет в столовой!

Нарядная Берёза постучалась в спальню Варвары Никифоровны и попросила у заспанной Тётушки праздничный сервиз.

— Что за праздник сегодня, детка? – спросила не причёсанная и бледная Тётушка, - может лучше сидеть, как подобает мышкам?

И она зевнула в сторону камеры.

— Что Вы? Сегодня же юбилей нашего дорогого Кро! – воскликнула энергично девушка, - И мы будем его поздравлять!

Все уселись за стол, застланный греческой скатертью Берёзы, в центре него стояло большое зелёное блюдо, полное спелых секирусов. Взгляды устремились к нему, оно напомнило жаркий летний день, тёплый ветерок, треплющий белую скатерть на столе в центре зелёной лужайки, и другое блюдо, полное спелой клубники.

А это, зелёное, Адриано накануне слепил из глины, принесённой Кро, и обжёг в печи, на нём сохранились вмятинки от толстых пальцев гончара.

— Кро, - заявил трагически Кот, - от всех нас я дарю тебе этот пакет с картоном и красками, мне это больше не нужно. Я долгие годы занимался не тем, а следовало делать только одно – защищать наш Волшебный Лес от монстров! Я недавно искал носки в своём чемодане и наткнулся на этот пакет, не знаю, кто положил его ко мне, но он – твой! Только не думай, что я его спёр!

— О, спасибо, дружище! – с неподдельной благодарностью воскликнул счастливый Кро, - Я так давно мечтал о красках!

Мушка в шёлковой блузке разливала с большим удовольствием чай из листочков по красивым чашкам с изображением античных мыслителей.

Неулыбчивые Фигурка, Рокки и профессор наблюдали за ней. Берёза принесла на железном подносе тарелки с галатусом, встреченным суровым молчанием.

— Мы тебя очень любим, Кро, - сказала печальная Варвара Никифоровна, - прости меня за то, что я не смогла тебя там обеспечить должным образом, но здесь денежное место, и мы с Ро уже отправили особо крупные суммы на родину: и тебе на счёт, и на строительство консерватории, и на строительство оперного театра! Да – да!

Кро приподнялся и вежливо поблагодарил, с печалью в глазах.

— А мы подготовили для нашего дорогого юбиляра несколько музыкальных номеров, - сообщил бодро конферансье Паралличини в ярком галстуке и в белоснежной рубашке, - итак, дрессированный бормотус! Этот красавчик предложит почтенной публике свои поздравления в адрес виновника торжества! Встречайте!

От наблюдательного Пыша не скрылось то, что Фига, профессор с Тётушкой, Рокки и Кот уселись все рядом с одной стороны стола, а остальные пятеро – на свободные места с другой стороны. И первые, то есть «делатели», взирали несколько свысока и на происходящее, и на вторых, то есть, на «бездельников». Это и ранило, и забавляло поэта.

Адриано, между тем, словно заправский факир, снял с бутылки из-под воды салфетку и щёлкнул пальцами. Бормотус открыл глазки – бусинки, потянулся, зевнул так, что особо наблюдательные зрители увидели его желудок, лениво всплыл на поверхность и запыхтел, глядя на дрессировщика не мигая.

— Нет, брат, не надо изображать галатуса, уже поздравляй! – заявил дрессировщик – конферансье и щёлкнул дважды.

Бормотус задвигал белым мешочком на шее и сказал голосом Берёзы нежно и чувственно: «Не мучай ребёнка, мачо!»

Публика задвигалась, «бездельники» пришли в восторг, а «делатели» улыбнулись умилённо.

Паралличини погрозил забывшему текст бормотусу пальцем, и тот запел знакомым всем голосом весёлого композитора – толстяка:

«Тебя уподоблю я розе,

Внимающей соловью,

Ты милая девушка, Рёзи,

И я тебя нежно люблю!

Не веря шипам, их угрозе,

Ценю неприступность твою,

Ты милая девушка, Рёзи,

И я тебя нежно люблю!

И в каждом движеньи, и позе

Я смысл потаённый ловлю,

Ты милая девушка, Рёзи,

И я тебя нежно люблю!

О, ревность, подобно занозе

Изранила душу мою,

Ты милая девушка, Рёзи,

И я тебя нежно люблю!

Тебя уподоблю я розе,

Внимающей соловью,

Ты милая девушка, Рёзи,

И я тебя нежно люблю!»

И «делатели», и «бездельники» единодушно аплодировали, а некоторые из них даже подпевали бормотусу. Довольный дрессировщик, красный, как его галстук, сделал вид, что удивлён и заявил бормотусу: «Ну ты подводишь меня, брат!» Тот, словно осознав вину, заголосил на всю столовую: «С днём рождения Кро! С днём рождения тебя! Пфу – пфу – пфу!»

Зрители аплодировали, юбиляр раскланивался, конферансье, счастливо потирая толстенькие ручки, обратился к супруге виновника торжества: «Возможно, известная примадонна исполнит романс для своего мужа и порадует нас своим чудесным пением?!»

Ро попыталась взять ноту и заявила тут же: «Я не в голосе!»

— Тогда переходим к следующему номеру, средневековую сценку подготовили для вас известные вам актёры: за Пейроля – Мушка, за Беатрису – Пыш! Встречайте!

Зрители дружно захлопали в ладоши, приветствуя высокую Мушку в наброшенном на плечи плаще из серого шерстяного одеяла с нашитым поверх белым крестом, вышедшую походкой бравого крестоносца. Навстречу этому симпатичному рыцарю семенил Пыш, придерживая изящно невидимые длинные юбки и галантно кланяясь публике. На его голове торчал бумажный конусовидный колпак, с которого свисал на плечи газовый с весёлыми обезьянками шарфик Берёзы. Концом этой прозрачной накидки Пыш стыдливо прикрыл личико и запел визгливо дребезжащим старческим голосом, перемежая пение судорожным всхлипыванием:

«Позабыла я забавы,

Что мне шумные турниры?

Разъезжают в блеске славы

Там других сердец кумиры;

Мне же боли не унять,

И в кудрях – седая прядь;

Сердца бедного король,

Где любимый мой Пейроль?

«Бездельники» прыснули от смеха, «делатели» благосклонно улыбнулись. Мушка, поправив невидимую перевязь для меча, запела нарочито грубо угрожающим басом:

«Не желал любви доступной, -

Синим стал мой гордый нос,

Приобрёл оттенок трупный,

Щёки выбелил мороз!

Словно я к земле примёрз,

И в ногах такая боль!

Замерзает твой Пейроль,

Донна, вспомни обо мне,

Иль забудусь в вечном сне!»

Только Мушка закончила басить последнюю фразу, как округлила по блюдцу глаза и с ужасом прошептала: «Из четвёртой комнаты отдыха выглянула белая фигура в саване!» Пыш сказал: «Да, я тоже его заметил, жуткий некто!»

Все уставились на указанную дверь.

— Нет, дети, - решительно заявила Варвара Никифоровна, - это наше с Рокки рабочее место, и там не может быть никого, кроме нас! Чужаков мы не потерпим!

При слове «чужаков» все переглянулись.

— Есть ли у вас ещё номера? – спросила она и объяснила своё нетерпение, - нам пора зарабатывать деньги, хватит прохлаждаться!

— От однообразной пищи случаются подобные явления, - сообщил профессор, - нарушение восприятия.

— Кро, прими от нас с Рёзи наше скромное музыкальное восприятие, то есть, пардон, поздравление, - поспешно выпалил Паралличини, боясь, что публика намеренна разбежаться.

Нарядная неразлучная пара встала напротив юбиляра и запела весело с юмором:

«Наш храбрый охотник Кро

Галатуса взял за ребро

И сунул его в ведро!

А сам, как влюблённый Пьеро,

Пред очи явился к Ро!

Сказал он: «О, дайте, перо,

Я стансы сложу Вам про,

Про то, как однажды в метро

Роккульку увидел Кро!

Как будто из пушки ядро

Бабахнуло прямо в нутро!

Как будто свалился в ситро

Всемирноизвестный Дидро!

И в свадебное бюро

Помчались Ро и Кро,

Помчались Ро и Кро

Под музыку из болеро!»

Зрители: и те, и другие, довольно аплодировали с приятными улыбками. Рёзи резко прижалась к Адриано со словами; «Он опять открыл дверь и неприятно так поманил Рокки! Мне страшно!»

— Это нам сигнал, - сказала энергично Варвара Никифоровна, - мы, явно, засиделись, спасибо, всё было вкусно и мило!

И она увлекла за собой напуганную Ро в дверь четвёртой комнаты. Профессор уставился на эту дверь, за ней было тихо.

— По-моему, - начал нерешительно Кро, - вы стали жертвами виртуальных игр!

— Это, на первый взгляд, а на второй – тяжёлая работа, а на третий – служение обществу! – заявил самоуверенно Кот, - Но я хочу вас поставить в известность, что мне вчера дали две штрафные недели за нецензурную лексику, хоть как выражаться цензурно в боевых – то условиях?

— А мне вчера дали две недели за злоупотребление алкоголем, но мы с Ксенией отмечали годовщину свадьбы, вы должны это понять! – сообщил, поднимаясь, Фига.

— Это печально. Да, всё очень вкусно, дети, и очень мило, - сказал Войшило, - но у меня в одиннадцать начало третьего раунда переговоров, хочу в корне изменить внешнюю и внутреннюю политику Волшебного Леса! Пора преодолеть заскорузлую рутину! Мне, кажется, тоже вчера дали какой-то штраф за рукоприкладство в парламентской работе.

— То есть, мы вас обслуживаем, а вы нам накручиваете срок наказания! – невольно вырвалось из красного Паралличини.

— Что делать, друг! – констатировал Кот, - Мы работаем на человечество, поэтому вам, не способным этого делать, приходится работать на нас!

Они встали и ушли по своим «рабочим» местам.

— Их не напугать, Кро, - сказала горестно Мушка, - они сами меня пугают, а от наших слов у них сводит челюсти.

— Вы тут думайте, а я, с вашего разрешения, сегодня не пойду на охоту, я вчера много еды принёс, а по случаю своего дня рождения отосплюсь, устал я что-то, да и Рокки каждую ночь то плачет, то борется с какими-то «держимордами»! – печально сообщил Кро и добавил бодрее, - Спасибо за всё, друзья!

Он ушёл с пакетом красок, шагая, как старик. Помолчали.

— Посмотри, мачо, что там делают наши бизнес – леди? – попросила Берёза.

Адриано вернулся через пару минут и со смехом сообщил: «Считают деньги и раскладывают их по кучкам: «на рекламу», «на лапу», «в министерство», «строителям» и так далее».

— Деньги? – удивилась Мушка, - А у Фигурки алкоголь, да ещё с Ксенией?

— Так построена хитроумная программа, - объяснил Адриано, - конечно, у них нет денег, как у Фиги выпивки, но мозг воспринимает этот обман как реальность.

— Что нам делать, Пыш? – спросила Берёза, чуть не плача.

— Сегодня никто из них даже не заметил, что они сидят на тёплых чехлах, а не на железяках, - сказал Пышка, - но мы продолжаем работать: Мушка довязывает коврики, я пойду обрабатывать новую партию галатуса, вы занимаетесь чистотой и порядком.

— Мы сейчас постираем все подушки, - отозвалась живо Берёза, - а завтра – все одеяла!

— Скоро будем есть помидоры, - сообщила Мушка, - жаль, с цветами не получается, вышила настурции, и фиалки, и розы, и тюльпаны – ни один цветок не перешёл в почву!

- Остались мои любимые одуванчики, дерзни, детка! – весело подбодрил жену Пыш.

— Мушенька, забыла тебе сказать со всеми этими разладами, что мы нашли у Адриано, не поверишь, в кошельке несколько зёрнышек апельсина! – радостно сообщила Рёзи.

— Ура! – воскликнула Мушка, - А странно, что профессор не заинтересовался бормотусом, он такой милый!

— За работу, бездельники! – ласково скомандовал Пышка.

После ужина деловые люди отправились по делам, задержался лишь Войшило.

— У господина Майонезова, - сказал он, - сложился определённый стиль письма: куча мелких деталей, старых словечек, одним словом, всякой всячины, которую, когда разгребёшь, заблестит внизу золото, я имею в виду идеи! Не теряйте здесь времени в праздности, молодой человек, это повредит Вашему таланту, опишите наши последние приключения!

— Ему сложно держать в пальцах ручку, очень распухли руки от ссадин и уколов, несмотря на наши врачевания, - печально ответила за Пыша жена.

Профессор удивлённо пожал плечами и отправился писать тезисы выступления на телевидении.

Адриано и Берёза, вздохнув одновременно, начали собирать со стола посуду. Кро принёс краски и произнёс фундаментальную фразу: «Сейчас все будем рисовать, если мы их и себя любим!»

— У меня вопрос, - первой взяла слово Берёза, - чем мы будем приклеивать к стенам картины?

— Если долго варить шипы и плавники галатуса, получается отличный клей, мы им уже склеили бумажный колпак, - ответил Пышка.

— У меня вопрос, - вторым взял слово Адриано, - в туалете на боковой стене есть не большая дверца в четвёртую комнату отдыха, а из четвёртой комнаты отдыха нет никакой дверцы в туалет?!

— Мы разгадаем эту тайну, - пообещал Кро.

— У меня вопрос, - взяла слово Мушка, - здесь всё растёт даже без полива, на станции уже выросли три куста помидоров, десять кустов секирусов, взошли апельсины; почему вся планета серая, без растительности?

— Я думаю, - ответил Кро, - здесь чьё-то охотничье угодье, они разводят галатусов, а секирусы, бормотусы и совсем мелке рачки, которыми питаются галатусы, остались от предыдущего этапа развития планеты.

Повисло напряжение, все вопросительно уставились на Кро.

— Раскалывайся, брат! – предложил Паралличини, - Иначе потащю тебя в духовочку, как много лет назад!

— Я видел железного робота, который собирал в металлическую сетку галатусов, - «раскололся» Кро.

— И ты ничего нам не рассказал! – воскликнул Пыш, - Мы даже не знаем всех опасностей, которым ты себя подвергаешь!

— Я был подготовлен к встрече, - сообщил Кро, - один добросердечный бормотус от лица Котса накануне сообщил из озера: «А вот пожаловал и железный Робин – Бобен – Барабек!» Он, вероятно, запрограммирован на движение и на белок, пройдя рядом, он меня не засёк, видимо, этому препятствует костюм.

Кро прошепелявил ещё что-то невнятное.

— Бедный, Кро! – с ужасом выдохнула Мушка.

— Какой ценой нам достаётся пища! – воскликнул темпераментный южанин Адриано, - А эти бездельники – игроки считают нас своим обслуживающим персоналом!

— Поэтому, за работу, друзья, - предложил Кро, - я нарисую Дом Черепахи среди осенних клёнов.

— А я нарисую нас всех за столом на полянке у пруда, - сказал Пыш.

— Я нарисую детей в яркой одежде, возможно, наших уток, кормящих у пруда лебедей! – радостно сообщила Мушка.

— А я нарисую Мотильду Васильевну в платье с кружевным воротничком, то есть, мою маму, которая кормит Подснежника и Медуницу, приговаривая: «За папочку ложечку, а теперь ложечку за мамочку!» - произнесла совсем сентиментально Берёза с блестящими влажными глазами.

У Пыша и Мушки от её слов глаза наполнились влагой, а сердца щемящей болью.

— Я изображу, пожалуй, гостиную в Доме Черепахи, где мы по вечерам поём и пьём чай за круглым столом с кружевной скатертью из чашек с хризантемами! – энергично заявил Паралличини, выпятив живот и три подбородка.

— Интересно, почему он не замечает «Глорию»?! – хриплым басом спросил проснувшийся бормотус.

Художники вздрогнули от неожиданности.

— А, действительно, Кро? – поинтересовался Пышка.

— Я думаю, - с умным видом прошепелявил Кро, поправляя очки, - или от самой станции, или от креста идёт излучение, которое мешает роботу видеть этот объект.

— От креста?! – удивлённо воскликнул Адриано.

С металлическим шумом дверь одной из комнат отдыха распахнулась, и Фигурка пьяной походкой, даже не взглянув на сидящих за столом, прошёл в своё купе, бормоча слова оправдания, что-то вроде: «Ксюшенька, последний раз прости подлеца!»

— Нате вам, наклюкался! – с негодованием воскликнул Паралличини, - Видимо, у нас ещё парочка штрафных недель! Как тут заниматься живописью, тем более, когда ни разу не держал кисть в руках!

— Хорошо, что на красках есть цветные наклейки, по названиям мы бы цвета не определили, - сказала философски Берёза, - не плачь, мачо, ты же земляк Рафаэля.

— Я думаю, бормотуса надо выпустить, Кро, - произнесла Мушка, промывая кисточку, - он так внимательно наблюдает за нами, вдруг у него есть интеллект и семья!

— Я думаю, бормотуса надо выпустить, Кро! – повторил голосом Мушки белый лягушонок из бутылки.

Усталый и бледный Кот прошмыгнул в свою спальню, бросив любопытный взгляд на перепачканных красками художников. Дверь за ним гулко захлопнулась, послышались нервные шаги и какие-то обвинения с выкриками.

— Поздравляю, ещё неделя! – не удержался от комментария Паралличини.

Загремели стулья в четвёртой комнате отдыха, Варвара Никифоровна и Рокки появились растрёпанные и не довольные, они пожелали собравшимся у стола спокойной ночи и разошлись по своим купе. Трагически вздыхая, вышел несчастный и расстроенный профессор, держась за сердце.

— Тяжёлый день. Я, пожалуй, сегодня лягу в комнате, где помидоры, постели мне, пожалуйста, Рёзи, моя Варюша каждую ночь кричит и обещает надавать по морде каким-то «держимордам»! Как бы она меня с ними не перепутала! А вид растений и их запах меня успокаивают.

Профессор, вздыхая, ушёл за Берёзой в бельевое купе.

— За дверцей в туалете, наверняка, управление комнатами отдыха, надо найти ключ! – осенило Пышку.

Он первым закончил свою «Поляну» и пошёл варить клей в камбуз. За чёрным иллюминатором не было ни одной звезды.

— Бедный Кро! – сказал вслух поэт, разглядывая свои больные израненные руки со следами ожогов.

Прибежал Адриано мыть кухню. Картины решили сразу же приклеить на стены, чтобы за ночь не покоробился картон. Пока Пыш и Кро занялись этим липким делом, девушки уединились в купе Мушки.

— Посмотри на мою скатерть, чего только на ней нет! И ландыши, и твои любимые васильки, и георгины! Но не один цветок не сошёл в почву! Она у меня стоит наготове под столом! Зачем тогда эти нитки? – воскликнула огорчённо хозяйка комнаты.

— Чтобы у нас была такая красивая большая скатерть на столе! – ответила Берёза, восторженно разглядывая великолепные фиалки, разноцветные лилии, изящные ирисы, розы, анютины глазки, нежные крокусы, - Они, словно живые!

— Давай вместе вышьем одуванчик, - предложила Мушка, - вдвоём справимся!

Рядом склонились две красивые головки: тёмная и светлая.

Девушки старательно взялись за дело, и вскоре на скатерти появился не большой жёлтый цветок на тонкой ножке с резными листьями у корневища. Обе смотрели на него с большой надеждой, Мушка поставила на колени бутылку с серой почвой, а Берёза поглаживала одуванчик красивыми пальцами, у неё от напряжения выступила влага над губой, и начала пульсировать жилка на точёной шее.

— Он стал выпуклым! – радостно воскликнула девушка, не спуская глаз с цветка, - Точно!

Цветок дрогнул резными листьями и замер.

— Он уже пушистый! – прошептала Мушка.

— Ну давай же, давай, миленький! – умоляюще проговорила Берёза, пытаясь иголкой подцепить его с ткани.

Одуванчик шевельнулся всем тельцем и расправился, словно бабочка после зимней спячки. Рёзи поднесла ткань к самой почве, и Мушка направила в неё долгожданного питомца. Это был настоящий цветок, нежный и беззащитный, жёлтый, как вылупившийся цыплёнок! Первый цветок станции «Глория полковника Котса» торжественно перенесли в бельевую комнату и поставили рядом с помидорами, на кустах которых висели уже бурые плоды, прозванные «помидорусами».

Часть вторая. Криз.

За иллюминатором, словно спелый баклажан, висел фиолетово-чёрный вечер. Пышка с женой, утилизировав шкуру и плавники галатуса, уселись в своём купе друг против друга. Замёрзшие следья Мушка грела на стопах мужа, который ласково обнимал её колени. Пыш любовался Мушкой, Мушка любовалась Пышем. Через приоткрытую дверь проникал свет из столовой. Они не хотели включать электричество потому, что автоматически закроется экраном иллюминатор, и появится, как заметил Паралличини, состояние кильки в железной банке.

— Мне здесь снятся фантастические сны, - сказала Мушка с улыбкой. Пыш в ответ прочёл из своего раннего:

«Не верьте снам,

Душа, как ветер,

Гуляет ночью по планете,

Там подглядела, здесь взяла

Картинку, образ или чувство,

И это сложное искусство –

Осмыслить, где она была!»

Пышка имел в виду, конечно, совсем другую планету, звенящую кузнечиками и птичьими голосами, полнящуюся ароматами растений, самую красивую и родную.

Железная кружка на столе задребезжала, супруги уставились в иллюминатор, как по команде. Прямо к станции шагал большой робот.

— Силы небесные! – взмолилась Мушка на икону Девы Марии.

Робот тяжело дотопал до самой могилы Котса, постоял возле неё минут пять и повернул назад.

— Он шёл по следу, вероятно, у Кро дырявый мешок! - произнёс напуганный поэт, - Я и не предполагал, что Робин такой большой!

Супруги не успели перевести дух, как услышали резкий пронзительный вопль: «Помогите! Меня душат!»

Босяком бросились к Фигуркиной спальне, возле которой уже стояли охваченные ужасом Адриано и Берёза, а Кот отнимал от шеи Фиги Фигины же руки! Берёза принесла большой термос и налила, расплёскивая, чай в железную кружку, посиневший Фигурка громко отхлебнул из неё, отвернулся к металлической стенке и тут же уснул.

— Вы видели робота? – заговорил возбуждённо композитор, - Он разнесёт «Килькин дом» за пять минут!

Послышалось громкое беспокойное бормотание с выкриками в бельевой комнате.

— Успокоив одного пациента, медперсонал перешёл в другую палату! – констатировал Паралличини.

«В результате гравитационной нестабильности в разных зонах образовавшихся галактик могут сформироваться плотные образования с массами близкими к массе Солнца. Нужна ли власть в подобных «протозвёздных образованиях», сможет ли она снижать стохастичность в социальном пространстве Космоса, и в какой форме она будет реализовываться?» - спрашивал профессор у помидоров, протянув к ним для убедительности речи правую руку, как Цицерон.

Берёза налила в его кружку из термоса, оратор, не просыпаясь, отпил из неё и тут же захрапел.

Не сговариваясь, впятером подошли к открытой двери Варвары Никифоровны. Примадонна, сурово сдвинув брови, не открывая глаз, заявила: «Я докажу вам, бездушные чиновники – карьеристы, что центр оперного вокала – это вам не банановый кексик!»

Не успел Адриано спрятать улыбку, какой врач улыбается больному родственнику, как из соседнего купе, словно Офелия, выплыла Рокки и пошла вокруг большого стола с открытыми глазами, вытянув вперёд руки, приговаривая с милой улыбкой на осунувшемся личике: «Кро, милый мой Кро, скоро у тебя будет яхта!»

Паралличини покрепче вцепился в металлический стул, а Берёза – в термос.

Красивые зелёные глаза Кота заискрились и стали почти чёрными. Ро, в розовой трикотажной пижамке, с влажными ещё, после душа, длинными пушистыми волосами, была обворожительной. Кот невнятно замычал. Берёза, прочувствовав сцену изнутри, обняла лунатичку за плечи и завела в комнату, где, положив на ухо подушку, выводил розовым носом свои замысловатые «хры – хры – пиу» худой, как весенняя белка, Кро.

— Ложись, детка, запри дверь и никому не открывай! – наказала строго Рёзи, поцеловав Ро, как в детстве, в макушку.

Кот уставился безумными глазами на Пыша и жалобно сообщил ему из раннего Майонезова: «Я птицу увидел, своим опереньем она застилала луну!»

Пыш ответил ему назидательно и, даже, с угрозой стихами из этого же цикла:

«Свобода, свобода, свободен тут каждый!

Цветы тут растут до небес!

А месяц, с высокой секвои упавший,

В гнездо великанье залез!

Здесь ящер свободен – ни рыба, ни птица,

Он солнце везёт на горбу!

Но вот начинает на камне светиться

Короткое слово «табу»!»

Кот выслушал этот длинный приговор с акцентом на последнем слове, издал животный звук и, несколько раз, со всей силы, стукнув головой о металлическую стену, убежал в своё купе. По станции пошёл гул, камера зловеще замигала. Оставшиеся уставились на неё в напряжённом ожидании.

— Штраф пришлют по почте! – высказался через пять минут красный тенор.

— Пойдёмте к вам, попьём чая, - сказала, обессилев, Берёза, крепче, словно младенца, прижав к себе большой термос.

Несколько минут молча пили небольшими глотками горячий ароматный чай из металлических кружек.

— Мы здесь, ребята, все сойдём с ума! – не выдержал Адриано.

— Бедный Кро, - произнесла Мушка, - он потерял половину веса.

— Обратите внимание на качество клея, после механических воздействий на стену ни одна картина, ни одна керамическая тарелка не упали! – заметил Пыш.

— А Мушеньке ещё нужно родить здорового малыша! – блестя глазами в полумраке, воскликнула расстроенная Рёзи.

— Я верю, что это произойдёт в Волшебном Лесу! – решительно заявила Мушка.

— Но, согласись, Пыш, это не справедливо?! – выкрикнул розовый вспотевший Паралличини.

— Не будем о печальном, - ответил поэт, понявший суть вопроса, - будем радовать друг друга своим творчеством! Мне для него не хватает луны! Но сегодня на камбузе у светящейся духовки я написал стихи, которые посвятил Марии, столь радушно принявшей нас.

Он поправил шевелюру и начал читать торжественно:

«Какая тишь, на сердце тишь,

Покой рождественского счастья,

А на дворе шумит ненастье,

Белым бело, не видно крыш.

В окошке слабый огонёк,

Бежит искра в морозных перьях,

Чуть виден снежный козырёк

Над заметённой вьюгой дверью.

Метель дымится над крыльцом.

В окне, в светлеющем овале,

Печальная, с простым лицом,

В накинутой на плечи шали.

Не мчит неистовый ездок,

Не ржут лихие кони в пене.

Вдруг рухнул снежный козырёк,

Засыпав мёрзлые ступени.

И снова дым, метельный дым,

Как птица, бьёт в окно порошка,

Заносит облаком седым

След у бессонного окошка.»

— Как нам там было хорошо! – воскликнул Паралличини с влажными глазами, - Но о чём она печалится?

— Она печалится о нас, - ответила за мужа Мушка.

— Чтобы мы в серых буднях серой планеты не забыли аромат жизни, - конкретизировал поэт.

— Кстати, я сижу на какой-то шишке, возможно, еловой, - энергично заговорил темпераментный композитор, - вырастим к Рождеству ёлочку! Нет, это только мой бумажник с пачкой, увы, не нужных фантиков! О, у вас икона! Слепим из глины фигуру Девы Марии и раскрасим красками! Всё будет хорошо, ребята!

Утро выдалось сиренево-серое. Нарядная Мушка постелила на большой металлический стол в столовой свою скатерть с яркими вышитыми, словно живыми, цветами. Смуглый толстяк гордо составил на неё глиняную посуду: красные блюдца, зелёные чашки и синие тарелки. Берёза, с яркой помадой, в шифоновой блузке с вишенками, разливала, пританцовывая, из большого термоса чай. Мушка, напевая, раскладывала галатуса, секирусы и помидоры.

На стенах столовой, где висели яркие картины из жизни Волшебного Леса и декоративные керамические тарелки, изготовленные Адриано и разрисованные Пышем, заиграли сиренево-розовые солнечные зайчики. Они пускали весёлые блики на глянцевые листья апельсинов, на шапки жёлтых одуванчиков и на глиняные фигурки котов, кошек, черепах и кроликов, стоящих в этом милом саду станции «Глория». В центре сада возвышалась великолепная, с любовью изготовленная, статуя Девы Марии в красной накидке и в синем платье.

Все собрались у стола, удивлённые его великолепием, не решаясь приступить к трапезе. Кот прибежал последним со словами: «Где блины, там и мы, где с маслом каша, там и место наше», - сказал рыжий котяра!»

«Деловые люди» с интересом и умилением разглядывали скатерть, картины, растения и керамику.

— Спасибо, дорогие мои, - трогательно произнесла Варвара Никифоровна как самое чуткое и благодарное сердце.

— Вы украсили наш, более, чем скромный, быт, - отозвался, протирая запотевшие очки, профессор.

Станцию тряхнуло так, что закачались глиняные кошки в саду.

— Что это было? – спросил испуганно Кро и повторил свой вопрос в потолок громко и чётко.

— Санитарно – технические системы станции «Глория полковника Котса» заправлены водой, - ответила камера.

— О! Отвечает! – восторженно прошепелявил Кро.

Пышка решил не терять контакта с потолком и решительно произнёс вверх: «К нам каждую ночь подходит робот, как нам быть, в случае его нападения?!»

— Станция «Глория полковника Котса» в полной безопасности,- прозвучал сверху механический ответ.

— И мы не лыком шиты! – воскликнул с залихватским видом профессор и закричал вверх: «Когда нас заберут?!»

Камера замигала ярко и часто, и раздался металлический ответ: «Вопрос не корректен, замените слова: «не лыком шиты».

— Когда за нами приедут? – закричали все разом, задрав вверх головы.

— Когда сочтут необходимым, - ответила лаконично камера.

— Такой ответ нам мог дать и термос! – разочарованно протянул Войшило.

— Эта модель термосов не предусмотрена для беседы с пользователем! – сообщил с улыбочкой Кот и подмигнул Рокки.

Мушка и Берёза не слушали пустую болтовню, они устремились в кладовку, где их ждало настоящее богатство. В ряд стояли бутыли с питьевой водой, моющие средства, большой тюк ватина для санитарно – технических тряпок, перевязанный в несколько рядов шпагатом. Рядом лежал чёрный железный ящик с почтой, и не большой бумажный пакет с мукой, который стал причиной бурного всеобщего восторга. Жизнь налаживается! Ура!

Девушки поспешили на камбуз на скорую руку приготовить пресные лепёшки на сале галатуса. Остальные, углубившись в чтение писем, ждали их за столом, не приступая к завтраку.

— Рёзи, из этого ватина мы всем сошьём ночные халаты, по ночам холодно, ни у кого нет тёплых вещей, может, поэтому плохо спится, - проговорила Мушка, ловко переворачивая лепёшки.

— И не выбрасывайте, пожалуйста, шпагат, меня Мотя, когда-то, учила из тонких верёвок плести красивые вещи, - сокрушённо произнесла за их спиной Варвара Никифоровна, - она пишет, что монстров нет, как нет строительства консерватории и оперного театра, как нет изменений в политике, как нет контактов Ксении с Фигой! Похоже, Кро был прав, мы оплошали!

Варвара Никифоровна утирала кружевным платочком с монограммой: «Т.Ч.» текущие из-под очков слёзы. Её взгляд остановился на ящике в углу камбуза, где лежали шкуры галатуса, утыканные шипами. Она тревожно спросила: «Что это за штыри?»

— Из-за них у Пыша постоянно кровоточат руки, сейчас ему помогают Адриано и Берёза, а первые недели было сложно, - отвечала Мушка, выкладывая на зелёное блюдо румяные лепёшечки.

— Простите меня! Я буду здесь мыть туалет до тех пор, пока нас не заберут! – горячо воскликнула Варвара Никифоровна, - Критикуйте меня, дети мои! Критикуйте!

— Уборкой нам здесь заниматься осталось не долго! – радостно пропела красавица Берёза.

На столе лежали письма, а за столом царило напряженное молчание, мечты разбиваются на более мелкие осколки, чем фарфоровые чашки. Да – да.

— А вот и реанимация! – сообщила весело Мушка, ставя блюдо.

— Какое счастье, друзья, съесть кусочек хлебца! – воскликнул с ощущением большого душевного удовлетворения профессор, - Разве мы это ценили? Я был пресыщенным и … и мерзким типом! Я буду мыть туалет, други мои, в качестве наказания за то, что опростоволосился на старости лет! Я исполню эту неприятную повинность!

— Нет, друг мой, мы с Рокки уже заняли эту повинность, - с мягкой улыбкой, но решительно сообщила Варвара Никифоровна.

— Ро, может мы с тобой будем мыть туалет? – спросил Кот с улыбкой, в которую вложил всё своё очарование.

Пыш взглядом безжалостно нокаутировал Рыжика.

— Нет, нет, господа! – возразил со смехом Паралличини, - мыть туалет – это источник творческой активности! Только за дополнительную плату я вам это уступлю!

— Не понимаю, для кого вы тут так стараетесь, - проговорил раздражённый после нокаута Кот, - и почему вы поверили этим письмам?

— Ты впал в заблуждение, друг! – заявил Коту решительно Кро.

— Кро, если ты мне ещё скажешь, что я не адекватный, я изрежу твои костюмы! Оба! – закричал Кот.

Он резко вскочил, свалил со стула вязанный чехол и, громко топая по гремящему полу, убежал в свою комнату отдыха.

Профессор отложил на тарелку Рыжика лепёшек и заговорил спокойно и рассудительно, словно он читал лекцию перед студентами: «Мы обязательно поймём, зачем мы оказались здесь. Но уже сегодня я могу сказать, что вижу без очков, Варюша и Кро носят свои по привычке, у Ро перестало болеть сердечко, Пыша не беспокоит печень. Нас исцелила местная пища, мы словно прошли курс лечения на дорогом курорте. Почему это произошло? Потому что Бог милосерден во всём, в том числе и в наказании. Он никогда не оставляет мир без свидетельства. Он не оставил и нас, людей со слабой верой, дав нам осязаемые изменения самочувствия.

В тёплой Машиной гостиной я не хотел печалить вас своими неприятными воспоминаниями. И, когда господин Фигурка рассказывал о любви, я решил заменить свой рассказ о страсти фольклором. Сегодня я, в общих чертах, расскажу то, что утаил от вас в тот вечер, ибо это имеет прямое отношение к нашей нынешней ситуации…

Я познакомился с Лёлей будучи уже студентом университета. Стройная, красивая, рассудительная, мне приходилось прилагать усилия, чтобы расположить её к себе и завоевать её внимание, которое пытались завоевать многие. Сегодняшний опыт подсказал бы мне, что передо мной бездушная красавица, не способная никого любить, кроме себя, и так организующая свою жизнь, чтобы каждый день получать новые впечатления и развлечения. Но тогда я не верил в это и был полностью поглощён идеей получить Лёлину любовь. Для этого я использовал разные способы и методы, работая на свою идею и днём и ночью. Я похудел, плохо спал, прогуливал занятия в университете, вступил в натянутые отношения с близкими. Моя идея была той страстью, которая, как заноза, сидела в моей голове и разрушала моё сознание. Инстинкт самосохранения подсказывал мне отойти от Лёли. Но, как только я волевым усилием отходил от неё, красавица тут же оглядывалась по сторонам, ища меня, и возвращала себе любимую игрушку ласковым взглядом, нежной улыбкой или, даже, интригующей запиской. И снова я таял, как горящая свеча, возле снежной королевы. Безумные идеи охватывали меня, мне хотелось вернуться в те времена и в те места, где не ступала нога человека. В одну из бессонных ночей я, глядя воспалёнными глазами в пространство, написал «Архейский реквием», в который выплеснул всю мою боль:

«В цикадовых рощах сойдутся печали

И эхом коснуться лагун,

Им блики ответят из огненной дали, -

В рядах позолоченных лун,

И скорбью наполнят застывшие скалы,

Разбившись на тысячи слёз,

И будет рыданьям безудержным мало

Пространства меж крохотных звёзд.

И небо прольётся потоками света,

Качнувшись от этих скорбей,

И будет безумно стонать до рассвета

Орган первозданных морей.»

Мои друзья, слушая эти декадентские стишки, видя, как я угасаю, советовали мне срочно познакомиться с другой барышней. А дед рекомендовал незамедлительно ехать в Троице – Сергиеву Лавру к одному старому монаху, что я и сделал, весьма, надо сказать, не охотно. Вернулся я другим человеком.

Как сейчас помню, стояла ранняя весна, и воробьи не уступали в пении соловьям! Я шёл в длинном пальто нараспашку, блаженно улыбаясь на лужи, на сосульки, на извозчиков, на витрины! Вбежав в ароматную кондитерскую Абрикосова, кстати, того самого, кто впервые стал торговать шоколадными зайцами, я купил большой пакет сахарного печенья в форме единорогов и шишек. С этим счастливым пакетом я и отправился мириться со своими домашними, которых, конечно же, любил всем сердцем.

Было время дневного чая, дед мой восседал, выставив бородку, во главе стола, он радостно принял пакет, добавил сливок в мою чашку и изрёк: «Нус, нус, молодой человек, с возвращением на землю! Прочти-ка, нам что-нибудь из «последнего», только без этого: «Полюбил Лёлю – угодил в неволю!» И я с удовольствием прочёл им стихотворение, написанное мною под впечатлением от позднего возвращения из Лавры, свидетельствующее о том, что идея – страсть изъята из моей головы:

«Полуночный свет небес,

Снежная гряда,

Вдалеке темнеет лес,

Воздух, как слюда.

И свобода, и покой

Средь пустых равнин,

Где сияние рекой

Льётся до низин.

И живые небеса

Радостью полны,

Там ночных огней краса,

Ясный свет луны.

Тишина среди низин,

Словно нет дорог,

Словно я совсем один,

Только я и Бог.»

Лёля начала писать мне слёзные письма, я читал их, как страницы водевиля. Я был здоров и весел. Она вскоре вышла замуж за начинающего банкира, который часто лечился у психиатра, к слову сказать у моего дяди по матери.

Вот и мы здесь заразились идеей – страстью, забыв о Боге и близких, поставив во главу угла свои человеческие идеи, пусть и благородные.

Что делать с Котом? Здесь нужен, по-моему, жёсткий педагогический приём, плюс милосердие, разумеется».

— Я знаю такой приём, - сообщил ответственно Пыш.

Он вошёл в туалет, и через пару минут выскочил разгневанный Кот с воплем: «Куда всё делось?»

— Я отключил оборудование в твоей комнате; когда выключают компьютер, игра исчезает, у тебя была тоже игра, но очень сложная, - ответил строго Пышка, - держи себя в руках, нам не нужны штрафы!

— Не нужны! – ответили дружно за столом.

— Да вы все с ума спятили! Массовый психоз из-за суровых условий пребывания! – завопил Кот и со странным хохотом исчез в своём купе.

— «Били рыжего кота поперёк живота!» – радостно изрёк Адриано, - Но откуда ключ?

— Из желудка галатуса, - ответил напряжённый Пышка, прислушивающийся к звукам в спальне Кота.

— Ты, наверное, думаешь об опасной стези полковника Котса? – спросил Кро.

— Да, - сказал поэт, - об очень опасной.

Пышка занялся демонтажем комнат отдыха. Кот не показывался. На камбузе кипела работа: Адриано заменил шеф – повара, Мушка, Берёза и Рокки лепили вареники с ягодой и пекли большой расстегай с галатусом, Варвара Никифоровна с профессором перемывали всю посуду с прибывшими моющими средствами, Фигурка, опустившись на четвереньки, оттирал пол от жирных пятен. Адриано, в фартуке на круглом животе, с куском шипастой шкуры в одной руке и с огромным ножом в другой, решил воспользоваться столь многочисленной площадкой и бодро заявил:

«Друзья, вы даже не представляете, как мне не хватает луны для моего творчества! Если бы не светящаяся духовка и мытьё туалета, я бы совсем деградировал! Но наш поэт призвал радовать друг друга своими творческими работами, и мы с Рёзи начали готовить новую шоу – программу «Жара Калимантана», которую представим на ваш суд на следующей неделе! Я же сегодня хочу чуть – чуть приподнять занавес и спеть из неё только одну весёлую песенку!»

И он чудесно запел, смешно двигая животом и бёдрами, словно танцовщица – таитянка:

«О, мой милый орангутан,

Ты с Борнео, а я с Суматры,

Между нами лежит океан

В миллиметрах географической карты!

Нарисую на карте я плот

И на нём поплыву на Борнео,

Будем жить мы с тобой без забот,

Мой небритый с рожденья Ромео!

Мы под мышками будем чесать

И дразнить любопытных туристов,

На конфеты бананы менять,

Пародировать будем артистов!

Станешь ты итальянцем, толстяк,

Стану я называться «Берёзой»,

Только плот не выходит никак,

Наша встреча с тобой под угрозой!

О, мой милый орангутан,

Ты с Борнео, а я с Суматры,

Между нами лежит океан

В миллиметрах географической карты!»

Подпевающая Берёза, подняв руки в муке, пританцовывала вокруг кружащегося по камбузу Адриано. Остальные, с улыбками, любовались со своих рабочих мест дружной творческой парой, последний куплет пели вместе, путая Суматру с Борнео, а миллиметры с сантиметрами.

Неожиданно в дверях возникла изломанная фигура больного Кота, который завопив пронзительно: «Я не могу с этим справиться!», выхватил нож у опешившего композитора и попытался, видимо, вскрыть себе вены на левой руке. Фигурка, вскочив, ловко выбил у воющего Рыжика нож, Адриано схватил Кота за раненную руку и подставил её под струю воды, кровь полилась в раковину.

Камера на потолке замигала, и железный голос сообщил: «За попытку к самоубийству – тридцать штрафных лет.»

— Нее – е – е! – заорал, покраснев от крика и ужаса, Кот, - Я хотел только отрезать себе руку!

— А почему ты не вырвал свой глаз? – спокойно спросил Пыш, пришедший на шум, - Может потому, что он понадобился бы в работе?

— Вы обо мне здесь смеялись! Вы мне никто не верите?! – выкрикнул Кот с искажённым гримасой лицом.

— Я верю тебе, - сказала бледная, словно в муке, Берёза, закончив перевязывать его большую руку.

Кот зашёлся судорожным рыданием, сгорбился, пошёл и сразу упал, поскользнувшись на мокром полу, резко вскочил и шумно побежал в своё купе, схватившись за ушибленную голову.

Все стояли молча, поникнув плакучими ивами. Берёза, с постаревшим вмиг лицом, смывала кровь с раковины и с рук. Рокки беззвучно плакала. Паралличини тёр виски. Профессор закрыл глаза, словно приготовился умереть.

— Не отчаивайтесь, мы скоро будем дома, - прозвучал ясный голос Мушки среди воцарившегося мрака и хаоса.

В своей комнате, словно сумасшедший, заорал Кот. Он выскочил в столовую со страшным лицом и закричал: «Кро лежит возле могилы! Он умер!»

Часть третья. Синтез.

Все бросились к иллюминатору, запинаясь о вёдра и швабры. Кро, действительно, ничком, раскинув руки, лежал на сером грунте возле могилы полковника Котса, рядом стояли четыре полных чёрных мешка, то есть, он за утро успел сделать две ходки.

Глаза, полные скорби и слёз, устремились на Кота. Он был ужасен: рыжие волосы стояли дыбом, лицо искривила судорога.

— Рыжик в этом не виноват! – решительно произнёс Пышка, - не сходите с ума!

Все устремились к выходу, но поэт заслонил его своим широким телом.

— Я только за костюмом! – крикнула Берёза.

Она юркнула под рукой Пышки, схватила из бокса второй костюм и, пытаясь натянуть его не себя, никак не могла попасть ногой в узкую, короткую штанину.

Кот заорал неистово, стиснул зубы и выскочил в тамбур, а из него из самой станции. Фигурка, резко оттолкнув Пыша, последовал его примеру. Всё случилось так быстро, что никто не успел моргнуть глазом, камеры повсюду ярко и часто замигали, сирена протяжно завыла и раздался железный голос сверху: «Люди без защитной одежды вышли в агрессивную среду, идёт подготовка второго бокса к их приёму!»

Этот железный голос и остальных обитателей станции сдвинул с места: Пышка побежал за тёплыми одеялами, Мушка несла в бокс кастрюлю с варениками, поставив на неё сверху тарелку с расстегаем и салфетками, профессор поспешил за шахматами, Берёза приготовила термос со свежим чаем.

Адриано на камбузе обнимал рыдающих Варвару Никифоровну и Рокки. Он сквозь слёзы видел всё, что происходило возле станции. Вот Котяра бережно поднял Кро и внёс его по лесенке, вот Фига схватил и с большим усилием потащил все четыре мешка и тоже скрылся. Как только за ним закрылась входная дверь, задребезжала вся кухонная утварь, на горизонте появилась мощная фигура железного Робина, который приближался к «Глории» гигантскими скачками. Адриано поспешно протёр влажные глаза. Вот робот остановился у могилы, прислушиваясь к своим приборам. Он взял пробу грунта с того места, где минуту назад стояли мешки. Подумав несколько секунд, Робин выдвинул из левой руки длинный бур и взял пробу из могилы. Задвинув бур и положив пробу в специальное приспособление, железный разведчик такими же крупными скачками направился восвояси.

Фига поставил в третий бокс мешки, сверху положил костюм Кро, Кот протолкнул его бесчувственное тело в тамбур вторичной обработки, откуда Пыш, с трясущимися губами и руками, уже приготовился принять его. Но, Адриано опередил поэта, он, отдуваясь, как галатус, взял на руки щупленького Кро, прижал его к груди, словно своего больного ребёнка, и понёс приговаривая сквозь слёзы: «Родной мой, родной мой, ты жив, ты жив…»

Кот и Фигурка, замотавшись в тёплые одеяла, уже оживлённо спорили в ярко освещённом втором боксе. Остальные стояли возле двери купе, в котором на одной кровати лежал Кро с серым лицом, а на другой сидели красные, зарёванные Рокки и Варвара Никифоровна.

Кро не приходил в сознание, не смотря на отчаянные усилия близких, поэтому решили дежурить возле него круглосуточно. Первой на дежурство заступила Мушка. Профессор проводил жену и Ро в своё купе, а сам пошёл прилечь в бельевой комнате, рядом со вторым поколением помидоров станции. Убитые горем Берёза, Паралличини и Пыш подошли ко второму боксу, включили громкую связь.

— Как вы там? – спросил поэт.

— Как полярники! – ответил бодро Фига, - А Кро?

— Без сознания, - сказал горестно Адриано и пошёл на камбуз готовить ужин. Есть не хотелось, тем более галатуса, но нужно было что-то состряпать для остальных. Рядом стучала резко ложкой Рёзи, замешивая тесто для лепёшек, и Пыш неестественно громко домывал противень. Он уронил его с шумом на гулкий пол и поспешно воскликнул: «Простите меня, братцы!»

Мушка взяла Кро за обе руки, руки были холодные и тонкие, как у мёртвого подростка. «В некотором царстве, в некотором государстве жили – были президент Цитрус и премьер – министр Паслён, ты жив Кро, ты не можешь умереть, потому что ты бессмертен, Кро!» - приговаривала ласково девушка. Она грела и грела его руки, то улыбаясь, то напевая детские колыбельные песенки. Руки стали тёплыми. Пришёл Пыш сменить жену.

Мушка нежно поцеловала его в несчастное усталое лицо и отправилась на помощь Берёзе, у которой всё валилось из рук, помахав по пути героям – полярникам.

Пыш, громко вздыхая, пристально смотрел на Кро, надеясь, что тот откроет глаза и скажет: «А, это ты! Который час, старина?» Этого не произошло. На столике сидела симпатичная парочка плюшевых медведей в греческих национальных костюмах, на них Пышка перевёл печальный взгляд.

«Господи, Господи!» - думал поэт: «Ты создал для нас прекрасную планету с радужными водопадами, с изумрудными лесами, с синими бескрайними морями! Ты дал нам питьё и еду, научил строить жилища и дороги! Ты дал нам всё для радости, счастья и любви! Для нашей безопасности Ты сделал вихревой карман возле Солнца, куда летит всякая всячина из космоса, не досаждая нам! Да разве мы это ценим и понимаем? Разве наполняются наши сердца радостью и благодарностью? Разве расценивали мы нашего Кро как скромного трудягу и кормильца? Не я ли сам считал его, когда-то, бесполезным сорняком? И вот он лежит и умирает, а нам тридцать лет предстоит торчать в этой банке, и наши дети, слушая от нас стихи и песни, уже не будут понимать, что такое «луна»!»

Пыш со слезами на глазах уставился на Кро и спросил его мысленно: «Почему ты умираешь?»

— Потому что Рокки остыла ко мне, - услышал поэт слабую, но ясную мысль больного друга.

— Ты не прав, брат мой! – радостно произнёс Пышка, - Она очень любит тебя! Но её любовь странная, впрочем, ты уже к ней привык, дружище!

— Почему ты так думаешь, Пыш? – одними губами спросил Кро.

— Потому что она где-то близко, - ответил Пыш и оглянулся.

В дверях стояла великолепная малышка Ро в блестящем сценическом платье, которое она захватила с собой, надеясь петь в Греции. Длинные пушистые волосы рассыпались по её обнажённым плечам. О, красавица Ро! О, царица сцены! Она вдохнула поглубже, и на всю «Глорию» зазвучало, поистине, царское, исполненное любви и нежности, сопрано, так могла петь только Рокки и только для Кро:

«- Труби, герольд! Мы снова вместе,

И Донна ласково глядит!

Клянусь я крестоносца честью,

Она прекрасней, чем луна!

Качнулись складки полотна,

И сердце мне не остудить!

Сошёл с ума я, может быть,

Она прекрасней, чем луна!

— Милый друг, нет места мести,

В сердце лёгком нет обид.

Стал апрель счастливой вестью,

И в душе моей весна!

Как любовь моя нежна,

Стану всем я говорить,

А печаль пора забыть, -

Далеко ушла она!»

Нежная средневековая кансона заполнила всю станцию, и каждый внимал ей, опустив веки. У Кро из закрытых глаз текли слёзы, а Рокки, стиснув до боли пальчики, не отрывая взгляда от мокрых висков и щёк любимого, горячо продолжала:

«- Я в плену, и об аресте

Сердце пьяное кричит,

Тот силок покрепче жести,

Что за сила Вам дана?

И какая в том вина –

Не хочу на воле жить,

Мне отрадно пленным слыть,

Что за сила Вам дана?

— Милый друг, приём известен, -

В нём коварный план сокрыт,

Ваш напиток сладкой лести

Крепче старого вина!

И какая в том вина –

Что хочу ещё я пить,

Чтобы жажду утолить,

Выпью кубок весь до дна!»

Трепещущая Ро разняла побелевшие пальцы, из её больших глаз текли слёзы, яркие губы её дрожали, она склонила мокрое лицо к мужу и принялась целовать его в закрытые глаза, в нос, в усы, оставляя на них помаду, приговаривая: «Ты ничего не знаешь, мой милый Кро, ты ничего не знаешь!»

И она выбежала, подхватив бархатную фиолетовую расшитую золотом юбку и вытирая мокрые щёки дорогой кружевной накидкой.

— О, старина, не любовь ли это! – воскликнул растроганный Пыш, - Любовь, да ещё какая! А кансону, к слову сказать, Ро исполнила на мои юношеские стихи, посвящённые роману Беатрисы и Пейроля, конечно, вымышленному. Но, скажу я тебе, бедный рыцарь, сочинитель песен Пейроль, действительно жил в 12 веке, когда модным женским именем было «Беатриса». Ро записала эти строки под мою диктовку, чтобы сделать тебе сюрприз!

Кро открыл влажные глаза и сказал слабо: «Я вас очень люблю, но мне нужно поспать…»

Пыш, боясь спугнуть счастье, укрыл его потеплее и на цыпочках вышел, сияя, как начищенная Берёзой сковородка.

А Берёза, тем временем, с тарелкой горячих лепёшек, пританцовывая, направилась ко второму боксу, за стеклом которого Кот и Фига играли в шахматы, попивая чаёк из термоса. Девушка, улыбаясь героям, потянула ручку, но дверь ещё была заблокирована.

Ужин прошёл в молчании, как и бывает, когда в доме лежит тяжело больной человек. Профессор только сказал: «Никогда не ел более вкусного галатуса и такого царского хлебушка!»

— За всё спасибо вам, дети мои! – вторила ему осунувшаяся Варвара Никифоровна, - я всегда любила греческие помидоры, но таких, наивкуснейших, не пробовали никогда!

После болезни Кро все полностью исцелились и старались поддерживать друг друга ласковым словом, добрым взглядом, милой улыбкой.

Пыш пошёл кормить друга. Кро лежал с открытыми глазами и ждал его.

— Какое у нас теперь время года, старина? – спросил он.

— Осень, - ответил поэт энергично, - все клёны золотые, возле вашего дома растут разноцветные астры, озеро потемнело, и по нему плавают белые лебеди и удивлённо смотрят на жёлтые листья на воде…

— А у тебя есть что-нибудь про осень? – жалобно спросил Кро.

— Да – да, конечно, - с готовностью ответил Пыш, лихорадочно вспоминая строки про осень.

— Прочти, будь добр, - еле слышно, почти шёпотом, попросил Кро.

Пыш поставил на столик глиняную тарелку и начал читать не спеша и ласково, как ему самому в детстве читала Тётушка:

«Прогулки без единой мысли –

Души осенняя примета,

Напрасно молодится лето,

В траве седин клочки повисли.

Я книгу осени читая,

Всё вижу: то в полнеба стая,

То гриб под старою корягой,

Похож на блюдо, в нём вода,

И листья падают туда,

Шуршат ежата по оврагам,

И воздух сыростью грибной

Тревожит мошек вялый рой.

Но глаз уже другой картине

Своё вниманье отдаёт:

Проём заброшенных ворот

Собрал листву на паутине,

И хоть тонка основы сеть,

Узор не в силах улететь…

О чём тут думать, коль всегда

Всё это было, есть и будет,

Как травы, небо и вода,

Как сказки, лебеди и люди.»

— Здорово, гриб, как блюдо, - сказал, слабо улыбаясь, Кро, - а что в твоём блюде, старина?

— О, наивкуснейший галатус с горячими лепёшками и импортными помидорами! – воскликнул с воодушевлением Пышка, радуясь интересу друга к пище. Он усадил Кро поудобнее, удивляясь его детскому весу.

— У меня про осень тоже есть кое-что, - сказал, хитро подмигнув, Кро, словно собирался рассказать непристойный анекдот, - я эти стихи посвящаю, конечно, Ро!

— Валяй, брат! – произнёс радостный Пыш, - Даже можешь спеть их, пока никого нет!

Кро по-гусарски поправил усы, крякнул на профессорский лад и зашепелявил вдохновенно:

«Дай родинки прижму к твоим,

А вдруг да совпадут?!

Когда-нибудь мы улетим,

А их оставим тут,

Как платье старое иль хлам

Листвы на жёлтой улице.

Ну а пока мы здесь, не там,

Пусть родинки целуются!»

При слове «не там» Кро глубокомысленно поднял вверх тощий длинный указательный палец, как у «Кощеюшки».

— Я, конечно, имел в виду другую планету, но чем плоха эта? Я слышал сквозь сон ваши слёзы! – промолвил Кро, - Насадим на ней одуванчиков, помидоров, апельсинов; тридцать лет пролетят не заметно! Главное, какая планета внутри нас!

— Ты прав, дружище! – воскликнул бодренький тенор в открытую дверь, - Мне удалось привить два апельсина! Это было не просто, совсем не просто, господа!

— Кро, - заявила подоспевшая Мушка, - надевай тёплый ночной халат, у тебя он под первым номером! Второй Берёза заканчивает для Тётушки, она, что-то, совсем захандрила!

— Маменьке не хватает прогулок, а мне не хватает одного недостающего звена, - сообщил Кро, разглядывая внимательно карманы на халате.

— Я его тебе дам, - живо отозвалась Мушка, - когда я выносила всё из комнат отдыха, то снизу на одном из стульев нашла приклеенную записку: «Котс охотится за мной!»

— Нет, Муша, - сказал Кро, - эту станцию мы уже проехали.

— Вряд ли это важно, но когда тебя заносили, прибежал Робин и взял пробу земли из могилы Котса, - сообщил разволновавшийся Адриано.

— Эврика! – хрипло воскликнул Кро, - Что и требовалось доказать!

Кот и Фигурка прижали небритые лица к стеклянной двери бокса, высматривая Кро или не Кро сидит за завтраком. Пыш иначе истолковал их интерес.

— У наших узников, видимо, закончилась не только еда, но и вода, - сказал он и бодро направился ко второму боксу. Поэт на удачу дёрнул ручку, дверца резко распахнулась, и полярники с грохотом выпали на железный пол, путаясь в одеялах.

Над разноцветными керамическими чашками витал аромат ягодного чая. За столом на разные лады расхваливали пирог с галатусом из остатков муки. После завтрака принялись снаряжать к выходу Ро и Кро.

— Какой костюм заштопанный? – спросил Кро, сняв очки, - Разреза нет ни на том, ни на другом!

— Вот зачем нужны были эти нитки! – воскликнула просиявшая Мушка.

— Да и краски пригодились! – заметил с горделивым восторгом Паралличини, указывая толстенькой рукой на яркую керамику и картины столовой.

Решено было высадить несколько кустов помидоров, один из привитых апельсинов и большую часть одуванчиков, в первую очередь – «седых», а затем уже пойти на озеро, чтобы пополнить запасы пищи.

Рокки аккуратно выносила растения, любуясь своим космическим видом в стеклянных дверях. Кро захватил лопаты и мешки. Остальные под возгласы композитора: «Вот она, тема для шоу века!» поспешили в купе Пышки и Мушки, откуда лучше всего просматривался путь следования звёздной парочки.

Ро принялась осматриваться и, видимо, сказала: «Жаль, нет птичек!» Кро вмиг взлетел над её головой, энергично махая руками.

— А вот и большая птица Рух! – прокомментировал Кот.

Рокки, задрав голову, восторженно беззвучно аплодировала в защитных перчатках и пританцовывала, видимо, в такт песни.

— Кро, не забывай об опасности! – подумал тревожно Пыш.

Кро приземлился и помахал им рукой, Ро обернулась к ним и сделала вид, что фотографирует их.

— Ботаники! – произнёс с умным видом Кот и отправился с Фигой на камбуз готовить керамические плитки. Остальные разошлись по своим делам.

После того, как были высажены одуванчики, Пышка включил очистку крыльца, и струя воздуха разнесла парашютики с седых головок цветов на многие метры.

Космическая пара появилась через несколько часов, нагруженная чёрными большими мешками. Изящные белошвейки Мушка и Берёза припали к иллюминатору, наблюдая за странными действиями Ро и Кро, которые, взяв лопаты, быстро раскопали серый мягкий грунт могилы полковника Котса. Показался чёрный длинный мешок, а сверху на нём – белая коробочка, которую схватила ловко Рокки, Кро потащил тяжёлую находку к станции.

Вечер выдался холодный, поэтому на ужин все явились в новых тёплых халатах поверх нарядной одежды.

— Видимо, на серой планете началась зима, - в раздумье произнёс профессор.

— Сегодня, когда все были одержимы трудовым порывом, - сообщила Варвара Никифоровна, - пришла вода и почта, то есть, одно письмо от Мотильды, у них всё отлично, но для тебя, Рыжик, плохие новости: Лола загуляла с богатеньким Бобром, который, к тому же, получил на прошлой неделе государственную премию за существенный вклад в развитие мировой литературы и родного языка!

— Этого и следовало ожидать, - ответил с напускным безразличием Кот, покраснев до корней огненных волос.

— Вот именно, какие мы сами, такие у нас и жёны! – вырвалось из румяного сеньора Паралличини.

— Кро, мы с нетерпением ждём твой рассказ об эксгумации, - живо перевёл разговор в другое русло профессор, опасаясь новых штрафов.

Кро закончил жевать, снял очки, поплотнее запахнул халат и принялся старательно рассказывать, продемонстрировав окружающим белую коробочку с боевым орденом, завёрнутым в очень старую газету: «Из многочисленных показаний бормотусов мне стало известно, что Котс был осуждён за какие-то тяжкие преступления, одно из которых кража этого ордена, на длительный срок. Десять лет он оборудовал комнаты отдыха, чтобы управлять вновь прибывшими, или, может быть, ему нравилось это творчество. Наконец, привезли Токса, и всего на несколько месяцев. Котс сразу же втянул его в своё виртуальное царство и начал управлять впечатлительным слабовольным товарищем, разработав план. На станции повсюду камеры, нужно было вывести Токса подальше, избавиться от него и вернуться на станцию Токсом, похоронившим утонувшего Котса. Так рассуждал полковник: По разрезу на одном из костюмов мы сделали вывод о том, что произошло страшное убийство. Тело несчастного Токса, вероятно, было утоплено в озере. Котс, пытаясь снять с себя вину, неоднократно, видимо, повторял у озера: «Тебя поймал Робин, я здесь ни при чём!» Но камеры наружного слежения должны были зафиксировать, хотя бы, факт похорон. Находчивый злодей положил в большой мешок нескольких галатусов, которые, к слову сказать, не дают своим биосоставом покоя Робину, и похоронил их возле креста, который относится, возможно, ещё к проистории планеты. Этих галатусов, достаточно хорошо сохранившихся, мы пустим на утилизацию для активации работы энергоблока, чтоб электричество не мигало, как сейчас… Добавлю к сказанному, пожалуй, только это: убийцу начали мучить кошмары, он несколько раз видел на станции Токса в белом саване, гуляющего ночами по «Глории». Но время воспитательных мероприятий Лжетокса подошло к концу, и тот, кто нас инструктировал в день нашего прибытия был никто иной, как полковник Котс!»

— Но, позволь, мой милый, там ведь не идиоты, - усомнился профессор, указывая на камеру, - как они спутали Котса и Токса?

— Их обмануть легко, - сообщил, хитро жмурясь, Кро, - мы так много раз делали с Рокки в душе, ей не хватает времени, чтобы промыть длинные волосы, а я люблю погреться. Мы использовали двойное время. Вода отключается через семь минут, накидываешь полотенце, выходишь, затем снова входишь, камера спрашивает: «Кто ты?» Ро отвечала: «Я – Кро», а я: «Я – Ро». И можно мыться ещё семь минут. Видимо, Котс ответил: «Я – Токс».

— Похоже на то, - сказал озадаченный профессор, - но лучше не лгать, ничто так не переходит в привычку, как ложь. Мы, конечно, с Варюшей не доживём до освобождения, но вы должны следить за собой, я уверен в том, что здесь существует механизм досрочного освобождения при условии идеального нравственного поведения.

— Самое странное в этом деле, - сказал загадочно Кро, - то, что орден был завёрнут в кусочек газеты с датой 28 марта 1897 года и с интересным объявлением: «Здоровый ладный капитан – артиллерист двадцати восьми годов ищет для создания семьи вторую половину, женщину не старше сорока пяти лет, имеющую не менее 70 тыс. рублей, присылайте свои фото!»

— Гм, - произнёс профессор, - или была использована старая газета, или…

— Вот – вот, - продолжил мастер сыска Кро, - или Котс жил в конце 19 века! Возможно, он видел чубук с надписью, которую он процарапал над каждой дверью комнат отдыха!

— Я уверен, что это дедулин почерк! – воскликнул тенор.

— Туман, - сказал профессор, - нам нужно почаще быть вместе, почаще общаться.

— Вот – вот, - как ни в чём ни бывало, заявил Кот, - почаще нужно играть! Предлагаю в забытую нами – «ни уха, ни рыла»! Начинает Пыш!

— За ушко тебя, братец, да на солнышко! – воскликнул поэт с готовностью.

— У Ро – Кро рыльце в пушку, пора им в душ бежать! – со смехом продолжила Мушка.

— У меня ваша болтовня в одно ухо влетает, в другое вылетает! – присоединилась Рёзи.

— А я, господа, рылом не вышел! – вздохнул Адриано и захохотал, трясясь животом.

— А мне медведь на уши наступил, - сообщил Кро, счастливо зевая, вспомнив, видимо, что-то тёплое, но далёкое.

— У наших ушки на макушке! – за весь кошачий род бодро ответил Кот.

— Два – ста рогаста, четыре – ста ходаста, один махтут и два ухтахта! – гордо проговорила Варвара Никифоровна.

— «Два ухтахта» - это два уха? Пойдёт! – заметил восторженно руководитель Кот, - А «махтут» - просто, супер!

— Слушаю я вас краем уха! – сказала театрально Ро, - И ещё: «Сзади картинка, а с рыла - скотинка»!

— Выше лба уши не растут, - заявил с сожалением Фига, - а то можно было бы продать эту планетку!

— Ээее, - промычал профессор, - нос долог, да голос звонок!

— Не мухлевать! В «длинный нос, острый глаз» сыграем завтра! – воскликнул счастливый Рыжик, - Итак, господин профессор рассказывает страшную и ужасную историю! Прошу всех налить чая погорячее, жаль нет бальзамчика к чаю, и запахнуть халаты поплотнее!

Господин профессор крякнул, выражая такое удовлетворение, что сидящие за столом подумали, уж не специально ли он не вспомнил «ни уха», «ни рыла»! Мелкие металлические предметы «Глории» зазвенели, Робин подходил к опустевшей могиле. Не обращая внимания на звон, от которого девочки поёжились профессор, смачно отхлебнув из чашки, начал свой рассказ:

«Об этом происшествии сообщил мой прадед незадолго до своей кончины, тогда ему было немногим более ста лет. Я же, находясь в счастливом отроческом возрасте, воспринимал любую информацию, как и всё, происходящее вокруг, с большим интересом.

Как сейчас помню, стоял упоительный апрельский вечер, когда звёзды казались прекрасными, собачий лай чудесно гулким, а хриплый голос прадеда – голосом сказочного волшебника.

Итак, моему прадеду поведал его дед о том, что некто, Семён Огородник, под этим именем дошёл он до нас в семейной хронике, приехал в санях по зимнему времени в один из торговых городов по поручению молодого царя Петра, чтобы подобрать бригаду корабельных мастеров да и собрать крепких ребят, не робкого десятка, для службы на этих кораблях, существующих пока в чертежах. Семён остановился в центральном трактирном заведении, которое называлось «Готовь сани летом». Возле него, рекламы ради, были установлены расписные вологодские сани, в которых на полинялом от снега и дождей ковре сидел мужик из соломы в красном кафтане и красной шапке, отделанной собачьим мехом, в красных же рукавицах, тоже с меховой оторочкой, в одной руке он держал кнут, другой опирался о край саней. Рядом с седоком стояла большая стеклянная бутыль с мутной жидкостью. На голове мужика, сделанной из мешковины, набитой сеном, были нарисованы синие глаза, красный смеющийся рот, чёрные усы и брови, а борода, из того же меха, что и отделка одежды, обрамляло это, с позволения сказать, лицо.

Семён подивился на столь забавный способ привлечения постояльцев и поселился на втором этаже, как раз, над соломенным седоком. Разобрав наспех дорожный сундучок, Огородник спустился вниз, в питейный зал, и подсел за стол к дюжим парням, чернобородым, весёлым, у каждого в ухе по золотой серьге, и с лёта предложил им загадку.

— А ну-ка, братцы, кто знает, от какого слова «парень»: от «париться» или от «впаривать»?

— От «впаривать»! – единодушно втроём ответили весёлые бородачи, братья Букины, и тут же поведали Семёну о странных городских делах.

Оказалось, что в прошлом месяце были убиты и ограблены у себя в домах четверо богатых купцов. Один, истекая кровью, успел прошептать подоспевшим приказчикам: «Мужик в красном», другой, лёжа в луже крови, ею же написал пальцем на деревянной лестнице: «Кукла». Одним словом, суеверные жители устремили взоры на соломенного седока, которого так и стали называть – «мужик в красном».

Огородник, выпив доброго вина, взял фонарь и вышел осмотреть виновника слухов повнимательнее. Зрение Семёна привлекли тёмно – бурые пятна на кафтане и на рукавицах седока, что озадачило исследователя немало.

— Может, запалить его, и все дела?! – предложил царский посыльный новым знакомым, вернувшись в жаркий зал.

— Сжигали уже два раза, да он тут как тут, а у тех, кто сжигал, избы ночью погорели, домочадцы еле выскочить успели! – сообщил один из чернобородых братьев.

— Народ в страхе, как темнеет – по домам прячутся! Несколько раз видели «мужика в красном», пьянёхонький разъезжает ночью по городу! Купеческая дума объявила награду за поимку! – добавил второй Букин.

— Да кого ловить – то, мешок с сеном, что-ли? – спросил младший из братьев.

Семён набожно перекрестился и обещал следить всю ночь за «мужиком в красном» из своего номера. Он, действительно, не зажигая свечи, придвинул мягкий стул к окну, спрятался за портьерой и не спускал глаз с расписных саней и седока в них.

За полночь убралась по домам последняя компания гуляк, каждый из которых, в зависимости от количества выпитого, или смело плюнул, или храбро состроил рожу в сторону соломенного душегубца.

От напряжённой слежки Семёну даже показалось, что чучело зашевелилось в санях, когда отошёл последний насмешник.

Голова у уставшего с дороги Огородника отяжелела, глаза начали слипаться, но он не покидал поста, борясь со сном. Как вдруг, снег заскрипел, и к трактиру подбежали трое Букиных в распахнутых шубах. Семён встал в окне, и они замахали ему снизу. Схватив полушубок, Огородник поспешно сбежал по скрипучей лестнице. Оказалось, что полчаса назад был убит и ограблен ещё один богатый купец, живший по соседству с Букиными.

Семён пошёл взглянуть на него. Перед смертью купец, вышедший навстречу ночному гостю в одной рубахе, успел сорвать бороду с «мужика в красном».

Огородник и Букины, потрясённые кровавым зрелищем, рассуждая на разные лады, поспешили к трактиру. Чучело, по-прежнему, сидело в санях, но борода из собаки на нём отсутствовала!

Хлопцы поднялись в номер Огородника и составили план. Весь следующий день они слонялись по трактирам и кабакам города, рассказывая, о том, что к Букиным наехала богатая родня, привезли много золота и денег, собираются и строиться, и дело своё открывать.

А как стемнело, заперли собак и засели в засаде. Потянулись минуты утомительного ожидания. Заморские часы купца пробили в лавке два звонких удара. И тут-то собаки подали голос, сидя взаперти, словно приветствовали старого знакомого, и в дверь Букинского дома постучали.

Старый Букин, участник плана, спустился, погромче скрипя ступенями, и, словно спросонок, хрипло спросил: «Кого там принесло?»

— Это я, Харитоныч, - ответили за дверью, - принёс тебе должок, сто рублёв!

— Приходь утром! Ночью нельзя долг вертать! – сказал старый Букин, у которого, однако, глаза разгорелись, и он разом забыл о плане.

— Да вот щас уезжаю, хозяин послал по делам, - отвечал за дверью кто-то мягко и покладисто.

— Ща, отопру, погодь! – воскликнул торопливо старый купец, хоть и не мог припомнить такого долга.

Но старший сын уже, зажав отцу рот, тащил его в кладовку.

— Да это же приказчик Мешкова – Федька! – шептал громко средний Букин, - Куда ты тащишь папашу?! А коль деньжищи такие пропадут?!

Завязалась борьба, загремели пустые вёдра, Букины чуть всё не испортили своей вознёй, медлить было некогда, и Семён, схватив фонарь и распахнув входную дверь, отпрыгнул назад!

За дверью раздался душераздирающий вопль, который пробудил младшего Букина, в белом тулупе сидящего с дубиной в карауле на крыше сенцев. Он живо спрыгнул и огрел по затылку бегущего с крыльца «мужика в красном», тот упал, вскрикнув, и был тут же связан по рукам и ногам подоспевшими слугами. А с крыльца с весёлым смехом спускался второй «мужик в красном», Семён, радостно приговаривая, снимал с себя красную шапку, мешок с прорезями для глаз, кафтан в пятнах крови, и весь свой маскарадный костюм, позаимствованный у чучела, костюм, который и вызвал панический ужас в убийце, одетом таким же образом.

Старый купец, потирая разбитый лоб, вышел посмотреть на пойманного, который пришёл в себя и остервенело драл на себе верёвки, сжимая в красной рукавице здоровенный мясницкий тесак.

Огородник с Букиными получили награду от купечества, двое братьев Букиных и ещё человек пятнадцать крепких молодцов уехали с Семёном, а Федьку, приказчика из дома Мешковых, торговавших крупой, запороли до смерти. Средний Букин принял от «папаши» дела и стал одним из богатейших купцов города, много помогавшим молодому царю на строительство флота, где подвизались его братья и храбрый парень, от слова «впаривать», Семён Огородник».

Господин профессор закончил свой рассказ и допил остатки ягодного чая из металлической кружки, которая напоминала ему серебряный подстаканник из жизни на Земле.

— Забавно, - протянул Кот, - но что здесь страшного? По-моему, обычный старинный криминал!

— А по-моему, жуткая история! – безапелляционным тоном заявила Ро.

— Мурашки по коже, - согласился с ней Кро.

— Конечно же, страшно, когда люди убивают других людей ради монет и купюр, да ещё сваливают свою вину на чучело, - сказала Варвара Никифоровна, - однако, мы засиделись, спасибо тебе, дорогой, спасибо нашим поварам, всем счастливых снов, чтоб никому не снился «мужик в красном»! Жаль, что на рассвете нас не разбудит пение птиц!

Ро напряглась и выдала удивительную голосовую соловьиную трель. Сидящие за столом просияли улыбками и поблагодарили друг друга за приятную компанию.

— Завтра утром уже будем есть апельсины! – сообщила на прощание счастливую новость Мушка, ликуя в улыбке от уха до уха.

Берёза отмечала губной помадой дни недели за дверью, а воскресенья – сиреневым лаком для ногтей.

В одно такое «сиреневое» утро Кот робко постучал в купе Кро.

— Дружище, не осталось ли у тебя красок? – спросил тихо он и добавил, - О, привет, Ро! Мы хотим с Фигурой расписать керамические плитки и оклеить ими всю стену, где комнаты отдыха, сотрём с лица земли этот бред!

Кро, не довольно присказывая, полез за остатками красок под кровать.

Кот, романтично жмурясь, любовался видом из иллюминатора.

— Как радуют глаз художника жёлтые поляны одуванчиков! Да какие большие цветки, словно подсолнухи Ван Гога! – воскликнул Рыжик, - А у вас под окном и апельсины, и помидоры висят, супер!

Ро учтиво улыбнулась, Кро проворчал неясное из-под кровати, явно, не спеша расставаться с красками.

— Не понимаю, - продолжал светски Кот, - почему люди так радуются в ожидании ребёнка?! Когда младенец появляется на свет, они прыгают вокруг него, обожая малютку, обучая каждый день его наглядным примером своим дурным привычкам: вранью, зависти, изменам, злобе, мести и прочему из бесконечного ряда. А когда ребёнок подрастает, всё это активно усвоив, родители говорят: «Фу, какой он не воспитанный! И в кого он только такой уродился?!» И начинают грузить его непомерным обучением, в котором сами ничего не смыслят и не понимают, зачем оно. Когда же ребёнок не может усвоить за один год знание, наработанное человечеством в течении тысячелетий, родители ставят ему клеймо: «Тупица»! Так и появляется, столь критикуемый сегодня, крайний индивидуализм, когда человек говорит: «Чем меньше я общаюсь с миром, тем больше я испытываю к нему нежности!»

Вдруг вся земля загудела, а «Килькин дом» затрясся, как заячий хвост, гул нарастал с невероятной силой.

— Что это? – прошептала в ужасе Рокки.

— Похоже на землетрясение, - тоже шёпотом ответил Кро, вылезший из-под кровати.

- Это извержение вулкана, а мы в эпицентре! – воскликнул Кот, ухватившись двумя руками за вибрирующий столик.

Закрывая весь горизонт, над «Глорией полковника Котса» поднималась чёрная гора. Она оторвалась от земли и понеслась прямо на станцию. Рыжик присел от страха, зажмурив глаза.

— Смотрите! – воскликнул Кро, - Это не космический корабль, а целая база! Видите, какие мощные лазерные пушки стоят по всему периметру!

— Они покидают планету?! – спросила Ро, отняв руки от лица.

Камеры по всей станции замигали, и железный голос сообщил: «В связи с повышением радиационного фона выход из станции будет заблокирован на десять часов»!

— Вот и сходили! – прошепелявил с досадой Кро, - Мы с Рокки собирались прогуляться за рыбёшкой, фруктами, ягодой и овощами!

— Так, кормилец, вот тебе тест, - заявил оживший Рыжик, - они покинули планету, название которой мы даже не потрудились узнать у старикана, потому что:

а) не любят цветов;

б) цветочная пыль засоряет двигатель;

в) им надоел вяленный галатус;

г) это космические пираты, которые помчались за пивом и вечерком вернуться к бражному костру;

д) затрудняюсь ответить.

— Выбираю первое, - сказал весело Кро, - слава Богу, одной опасностью меньше!

Утро выдалось фиолетово – серое. В столовой уже пахло тонкими духами Варвары Никифоровны, которая осматривала стол.

— Оранжевые апельсины на зелёном блюде и красные помидоры на синей тарелке, по-моему, это живописно! – жизнерадостно воскликнула она, - А уж как живописны жёлто – зелёные поляны за окном! Жаль, нет мотыльков!

Паралличини, готовясь к премьере «Жары Калимантана», перенесённой на следующий вторник, прохаживался по столовой, заложив за спину короткие ручки, выпятив круглый живот и чувственно распеваясь. Смуглый тенор душевно выводил: «Эй вы, глупые тарелки, что вы скачите, как белки?!» Причём, он пел «тарэлки» и «бэлки», что придавало особый, заграничный, шарм его исполнению.

Наконец все собрались за столом, нарядные и довольные и сервировкой стола, и качеством, и ассортиментом блюд, настроение было приподнятое.

— Мы с вами за последние месяцы прошли через невероятные приключения, после которых на короткие сутки попали в тёплый дом Маши, эти сутки пролетели, как сладкие гимназические каникулы далёкого детства, - высказался с приятной улыбкой профессор.

— Если бы мы не проходили через эти испытания, друг мой, мы бы многого не поняли и не познали, - заметила с ещё более приятной улыбкой его супруга, - хорошо, не ограничивать себя в пространстве и во времени, тогда есть условия для роста!

— Совершенно справедливо, дорогая, - сказал Войшило, - но о чём, я жалею, я мало потрудился для нашей родной планеты! Есть люди, которые способны потрудиться только для себя, любимых. А есть люди, в их числе, думается, и мы, которые могут потрудиться на всё общество. Если бы у меня была возможность вернуться, я бы возглавил «Движение за разумное обучение», за обучение, которое не насиловало бы ум, не убивало бы душу с первого класса! Знание обладает таким важнейшим свойством: оно должно устояться. Когда идёт информационная атака на учащегося, у него два пути: или махнуть на обучение рукой и остаться безграмотным уборщиком мусора, или заживо превратиться в робота по усвоению и переработке информации! А где средний – разумный вариант, позволяющий сохранить человеческое лицо? Человечество, неподготовленное и послушное, посажено на информационную иглу, и ему требуются всё новые и новые дозы!

Мушка, улыбаясь блаженно, никого не слышала и не видела, она прислушивалась к новой пробудившейся жизни внутри неё, став соучастницей великого и таинственного праздника превращения невидимой клеточки в человека. Но, и Берёза улыбалась так же! Она улыбалась всем своим лёгким, грациозным существом, словно изящно танцевала под «Серенаду лунного света»!

— Наука должна научать, а не убивать каждую отдельную личность, и всё человечество в целом, - продолжал профессор, - Рёзи, разве я не прав?

— Я думала, что у нас с Адриано уже никогда не будет ребёночка! – ликуя всем сердцем и лицом, сообщила Берёза.

— О, деточка моя! – воскликнула Варвара Никифоровна и залилась светлыми слезами.

Вразнобой, шумно принялись поздравлять и Берёзу, и сияющего Адриано, все, кроме Рокки. Она, застенчиво улыбаясь, никого не слышала и не видела. Малышка Ро смотрела внутрь себя и никак не могла понять, как с ней это случилось?! Она подняла большие глаза и увидела всеобщее возбуждение: и смех, и слёзы, и счастливые возгласы. Рокки подумала, что все тоже видят, что в ней уже живёт маленький человечек с крошечными ручками и ножками, который будет, радоваться, любить и петь, как она!

— Я уже думала, что у нас с Кро никогда не будет ребёночка! – воскликнула, как можно громче, Ро, чтобы они не сомневались в том, что увидели в ней.

Наступило молчание, и вдруг разразилась буря эмоций со шквалами любви и порывами нежности, с восторгами и рукоплесканиями, с объятиями и всеобщим ликованием!

Пышка и Фигурка были за официантов, Кот – за повара, остальные так ослабели от радости, что не могли и пальцем двинуть. Ну и дела!

Когда все немного успокоились, профессор решил закончить свою речь.

— Мы очень счастливые люди, - сказал он, - с появлением интернета, ярких, интересных личностей поубавилось, и общение, одно из любимых занятий человечества, перешло в утилитарную и игровую плоскости. Но, мы с вами сохранили радость добросердечного общения! И поэтому, я хочу поделиться с вами, самыми моими близкими людьми, своим недоумением вот по какому поводу: Фемистоклюс привёз нас сюда, чтобы мы понесли наказание, и это справедливо, и мы смирились и, даже, получили сегодняшнюю радость. Но справедливо ли то, что исправительное учреждение было названо в честь преступника, да ещё и убийцы бедняги Токса?!

— Он не убивал Токса!! Странно, что у вас нет вишнёвого варенья! – раздался из камбуза бодрый голос дедули, - Эта станция была названа авансом в честь его однофамильца, точнее, в честь… впрочем, это не важно! А вот ваш развесёлый компанейский союз можно было бы отдать под суд за попытку убийства академика Лизалкина! А уж как вы кричали: «За что нас упекли в Сибирь?!» Но я сейчас не об этом, а о том, что я с радостью снимаю шляпу перед творческой личностью, способной поработать на общее благо! Что вы сделали с планетой, которая в моём бортовом атласе значится под именем «Серая мышка»?! Она стала золотой! А над озёрами парят стаи бормотусов и самозабвенно поют: «Ты милая девушка, Рёзи, и я тебя нежно люблю!» Вы выжили отсюда технократов, которые уже столетие разводили здесь галатусов!

— Расскажите о них поподробнее! – умоляюще воскликнул профессор.

— Что о них говорить, - сказал со вздохом Фемистоклюс, - они превратили свою «Розовую красавицу» в мусорную свалку и теперь, как кочевники, колесят по просторам Вселенной, считают, что «сделали сами себя», то есть вывели однополушарную породу гуманоидов, убрав из мозга центры творчества, любви, веры, самоконтроля! У них рабовладельческая демократия, активно используют труд рабов: роботов, клонов и инакомыслящих. Больных и вышедших из повиновения рабов бросают в разных местах. Размножаются, как в зоотехнии, искусственным осеменением. Галатусов они не едят, как вы, а получают из них в своих серьёзных лабораториях специальные жиры, которые добавляют в питательные таблетки. Обычно никого не убивают, но приказывают это делать рабам. Воры, не брезгуют чужими ресурсами, в последнее время стали покупать их за технологии, которые у них размножаются, как цыплята в инкубаторах! Тщеславны, восторгаются своим прогрессивным умением надевать штаны через голову!

— Скажите, любезнейший, но кто убил Токса? – поспешно спросил профессор, словно опасаясь, что Фемистоклюс исчезнет.

— Это долгая история, однако, у нас есть десять минут, - сказал дедуля. И поведал следующее:

«Котс с юных лет воровал чайные ложки во всех домах, куда его приглашали. Будучи уже полковником, он украл из зависти боевой орден своего сослуживца, свалив вину на своего брата – близнеца Токса. А затем и вовсе решил отбить жену у Токса, который и обратился в нашу канцелярию за помощью. Котс угодил на «Глорию», где, будучи специалистом, создал свои комнаты отдыха. Зачем? Он был творческой личностью, способной работать только на своё благо. В конце концов, от такого творчества его сознание начало давать сбой, и Котс решил покончить жизнь самоубийством, но не смог, а только порезался и испортил защитный костюм, получив при этом тридцать лет штрафа. Когда на станции появился на небольшой срок Токс, Котс решил поменяться с ним местами. Токс быстро поверил в монстров, однако поняв, что брат охотится за ним, оставил под стулом записку и тайно организовал, на всякий случай, для себя в вентиляционной шахте убежище, где сделал запас воды, еды и постельного белья. На охоту обычно ходил Котс. В тот день он заставил брата надеть не совсем целый защитный костюм и помочь в добыче пищи. Котс привёл его к озеру, где в это время обычно добывал галатусов Робин, и объяснил брату, что они «напоролись на монстра - убийцу» от которого можно спастись только бегством или снять чёрный привлекающий внимание костюм. И перепуганный Токс побежал к станции, слыша за спиной тяжёлые скачки. У последнего озера Токс шмыгнул в заросли секирусов, догадавшись, что на открытой месности ему придёт конец. Робот, потеряв его из вида, подцепил пару здоровенных галатусов и кинул их в металлическую сеть, что и заметил из своей засады Котс, посчитав, что добычей Робина стал его брат. Железный раб пошёл по направлению к Котсу, который залёг и уже не видел, как Токс добежал до станции, быстро прошёл обработку, снял костюм и кинул его в устройство очистки крыльца, костюм выдуло струёй воздуха, и он улетел далеко от станции. Токс иногда выходил по ночам из своего убежища, замотавшись в простыню. Пару раз его видел Котс, приняв брата за приведение. На одной из рыбалок полковник обнаружил в зарослях секируса разрезанный костюм, что ещё больше убедило его в смерти Токса, который вскоре был благополучно доставлен в родной дом. Как вам сообщил детектив Кро, Котс действительно похоронил галатусов и украденный орден возле креста, и на вопрос камеры: «Кто ты?» ответил: «Я – Токс».

После того, как он провёл с вами инструктаж, я отвёз его туда, где он стал бороться с монстрами, и не виртуальными, а реальными, смывая кровью с себя позорные пятна. Он проявляет героизм! У Вас, господин Кот, есть возможность помочь ему и вернуться на родину прославленным, полным кавалером, тогда никто уже не будет о Вас говорить: «Это Рыжик, от которого сбежала жена!»

— За милую душу! – живо откликнулся Кот, вспыхнув всем лицом.

— А газета? – спросил Кро.

— Это объявление дал прадед Котса и Токса, тоже военный, а его прадед был никто иной, как старший сын купца Букина, отчаянный вояка! – объяснил дедуля, - А Огородник, выучившись в Европе, стал одним из первых российских учёных, положив начало династии, к которой принадлежит и господин Войшило! Вот как переплетаются судьбы!

Все удивлённо переглянулись и заулыбались.

— Но, скажите, технократы виноваты в том, что человечество посажено на информационную иглу? – выпалил профессор.

— Слишком много вопросов, а вам пора собирать вещи, - ответил дед, - поиск причин любых проблем нужно начинать с внутреннего фактора, который уже обуславливает внешние факторы!

— Но я не поняла, как это всё случилось с технократами? – словно школьница, округлив глаза, спросила Варвара Никифоровна.

— Банальная история, - произнёс Фемистоклюс, - морали уделяли пять процентов, а технике и технологиям – девяносто пять! Итак, я сейчас отвожу вас, а Кот проводит инструктаж с новоприбывшими, а затем отвожу Кота к Котсу!

Рыжик побежал в свободные купе к тем, кого привёз дедуля, и тут же выскочил, словно ошпаренный.

— Там Лисопед, Лизалкин, Крик, Синяк и Горилкин! – воскликнул он, высекая из глаз зелёные искры, - Они будут пить из наших чашек, есть наши помидоры и спать в наших халатах?!

— Уймитесь, голубчик, в этом и есть смысл приемственности: отдавать, не взирая на лица, - мудро заметил профессор.

— Вот – вот, - заявил дед, - скажите спасибо Маше, Аннушке и Василию, они во всех ста церквях заказали о вас молебны! Поблагодарите и тех, кто здесь самозабвенно служил близким, приближая тем самым возвращение домой! Но, главное, это вера Мушки в ваше скорое освобождение, ей поклонитесь до земли! Всё! На сборы пятнадцать минут!

— Но как эти здоровяки и толстяки будут ходить на охоту?! – спросил ошарашенный Кот.

— Костюм универсален, он безразмерный – хоть на слона! – объяснил Фемистоклюс.

— Если бы мы знали, то ходили бы гулять! – воскликнула Варвара Никифоровна.

— Ты хотела сказать, Шоколадная булочка, что вы сняли бы часть нагрузки с Кро! А гулять будете через двадцать минут! – отрезал дед.

— Но ты обещал, как вернёшься, назвать две основные проблемы человечества! – не унималась Варвара Никифоровна.

— Дефицит нравственности и дефицит питьевой воды! – лаконично ответил дед.

Через двадцать минут путешественники стояли на жёлтой поляне под жёлтыми клёнами, которые отражались в потемневшем озере, по которому плавали лебеди, удивлённо рассматривая золотые листья на воде. И профессор, и Пышка, и все остальные полной грудью вдыхали терпкий влажный воздух. Возле качелей горел небольшой костёр. У всех блестели глаза. От дома, вокруг которого пестрели последние астры, бежали дети в разноцветных шапочках, и Сигезмунд, и Розалия, и Ксения, и Мотильда Васильевна с Подснежником и Медуницею! И все они кричали что-то радостное!

«А говорят, что счастья нет…» - подумал Пышка – «Как же его нет, когда вот оно, это счастливое – пресчастливое счастье!»

март 2015г.

История четвертая. Награды для героев.

Как хорошо, что имеем мы уши,

Есть, на чём серьги носить,

Как хорошо, что имеем мы души,

Есть, чем душевными быть.

Из собр. соч. Кро.

Часть первая. Подарок календаря.

Пышка, красный и вспотевший, вышел из таможни и, выдохнув из себя внутреннее раздражение, уставился на вечернее небо. Поэт он или не поэт! Пыш понимал, что творчество – это его родная стихия, но он в ней только пескарик, а вокруг плавают зубастые щуки и головастые дельфины, и мощные киты. Поэтому двигаться в «родной» стихии можно только с помощью Божьей. Поэт вспомнил одну из мыслей Блеза Паскаля, чей портрет долгие годы висит над кроватью Кро: «Если Бога нет, то человек ничего не теряет веря в Него, но если Он есть, то человек теряет всё, не веря в Бога.» Как всё просто! Сквозь ясный апрельский воздух мерцали нежные, как васильки, звёзды. Высоко, на душистой черёмухе, переливчато залился соловей, очаровывая пернатую подружку. О, как самозабвенно он это делал! Захотелось жить, любить и творить, что, вообщем-то, Пыш всегда успешно осваивал. Он солидно хохотнул и направился к дому с ярко – освещёнными высокими окнами.

Сегодня удивительным образом совпали день рождения Тётушки и очень круглый юбилей профессора, хотя в предыдущие годы подобного не наблюдалось. Милые, добрые, любимые старички! Можно каждый день записывать их диалоги для домашнего спектакля про барыню и Анюту, например:

Профессор: Дорогая, где мои таблетки?

Тётушка: Друг мой, зачем Вам балетки? Может, подойдут коньки для фигурного катания?

Профессор: Лечебные добавки для питания?! И не предлагайте!

Пышка рассмеялся и, взглянув на свой живот, нависший над чем-то блестящим, остановился на краю широкой, глубокой и длинной канавы с водой, которой утром ещё не было. Пытаясь удержать равновесие, он замахал огромным букетом и, величиной с большой таз, тортом. Пришлось идти в обход, то есть, далеко и долго, к чему, однако, располагала погодка.

— В каждом дворе по соловью и по цветущей вишне.., - попытался на ходу сочинять благодушествующий поэт. Но на «вишне» случилась «пробуксовка».

Вот и пролетели двадцать душистых вёсен со времени возвращения со станции, осыпались белыми лепестками! А сама станция сделалась важным моментом в жизни всей честной компании, моментом, в котором они постигли не только хрупкость мира, но и хрупкость союза близких людей. Сколько утекло воды! Пыш прибавил килограммов десять в весе, стал членом серьёзных литературных организаций, где ему раньше заявляли: «Хочешь гулять вольным художником и надеешься, что мы тебя будем издавать?! Дудки! Членствуй, милок, членствуй!»

Как хочется поскорее закончить «Майонезовские истории»! Теперь его произведения издают часто и большими тиражами, но писать некогда, приходится «членствовать». Зато, всегда есть небольшие деньги, а они нужны, у Пышки два сына и две дочки, все студенты университета. Правда, мечталось, иметь трёх сыновей и двух дочек, но и так не плохо. Вообщем, ждать уже нечего. Многое изменилось за двадцать лет и в самом Волшебном Лесу. Таможенники давно забыли об интеллектуальном контроле на въезд, сидят, режутся в компьютерные игры. А канава, в которой уже плавают бутылки и другой мусор? Он, кстати, повсюду, везде белеет, под каждым кустом и деревом! Когда такое было?! Изменения коснулись и всей дружной компании, ставшей большой семьёй. С тех пор, как её члены обзавелись мобильниками и стали много болтать, утратили сверхчувственные возможности, перестали понимать чужие мысли, а Кро и Мушка разучились летать, о чём, особо, не горюют. Вот такие пироги! И Пыш, услышав горестную жалобу желудка, заспешил к пирогам.

Да и в самом Лесу, что осталось волшебного? Шоколадных батончиков на Дубе давно никто не видел, пирожки с капустой больше не растут в Березняке! Что волшебного, спрошу я вас?

И тут над головой Пыша на высокой цветущей черёмухе сладко засвистал соловей, а с боковой дорожки вышла парочка, слепая и глухая. И они пошли, прямо, перед Пышкой, как тени из рая. Юноша, высокий и стройный, взял за кончики пальцев руку хрупкой девушки и прочёл с глубоким чувством:

«Как хорошо, что мы можем любить

Светло и нежно,

Потупив очи, кружить и кружить,

И неизбежно,

Наткнувшись с улыбкою на столбы,

С улыбкой майской,

Молить у Бога для всех судьбы –

Как песни райской!»

Девушка в ответ глубоко и трогательно вздохнула, и они пошли молча между цветущих деревьев, улыбающиеся, освещённые лунным светом.

Пыш прибавил шагу. Что это за гусь, такой, объявился? Да это же Подснежник, любимый сынок, с младшей дочкой Фигурки! Голова у Пышки закружилась, лицо запылало, сам Лес показал ему, что волшебного ещё здесь осталось!

Да, Фигурка стал крупной фигурой на политической шахматной доске Волшебного Леса. Заседает в одной парламентской фракции с Ослом и Бобром. Один из богатейших людей страны. Отец большого семейства, впрочем, все мы плодились и размножались, у Кро и Ро три дочери: Доре, Мифа и Сольси, а у Берёзы и Паралличини три сыночка: Доси, Фами и Редо, которые жить не могут без девчонок старины Кро, и не ровен час, опасается он, уведут его дочурок – певуний!

Да, вот нам уже и по полтинничку! Кро и Коту – по сорок пять, жив ли он, наш герой? Даже малышке Рокки уже сорок с небольшим хвостиком! Пышка рассмеялся, вспомнив «хвостик малышки Ро и щетину с ушей профессора Войшило»!

О, жизнь – это самый короткий роман, а молодость – самая короткая сказка!

А, всё-таки, жаль, что всё уже случилось – приключилось, и ждать больше нечего, словно хочется ещё выпить, а бокал пуст! И в нём уже не искрится пена надежд и восторгов!

Пышка вошёл в прихожую, пропахшую ванилью и корицей, и с вожделением голодного хомяка взглянул на скамейку для булочек, на ней стоял противень с румяными пирогами: мясными – слева и сладкими, судя по запекшейся розовой пенке – справа.

В кухне оранжевый абажур, словно читал свежий номер «Спорта против мафии», лежавшего в кресле под ним. У плиты пританцовывала Берёза и смеялась задиристо в телефонную трубку. Из гостиной катился вокзальный гул, весь клан в сборе и сидит за столом. Пышка кинул плащ с вывернутыми рукавами поверх заваленной одеждой вешалки и пошёл, сопровождаемый радостными воплями, к виновникам торжества, а от них – к жене, весенней, как мотылёк, пахнущей французскими духами.

— Устал? – спросила с ласковой улыбкой она.

— Просто, ждать больше нечего, - пожаловался Пыш с грустной улыбкой.

— Кстати, у нас через полгода будет малыш, мальчик, - сообщила Мушка, улыбнувшись от уха до уха и протянув к нему лицо, - подарочек под завязочку, как говорили в старину.

У Пышки поплыли в глазах блики от хрустальной люстры, и захотелось, раскинув руки, полететь над праздничным столом! Третий сын! Вот это да!

— Почему всегда я режу и раскладываю торты! – воскликнул капризно, словно розовый карапуз, профессор, - Сегодня это будет делать господин Майонезов!

Пыш, услышав своё имя, вскочил и звонко, по – мальчишески, произнёс: «В каждом дворе по соловью и по цветущей сливе! Как мне измерить жизнь мою, ведь нет меня счастливей!»

— Папуля, только не стихи! – взмолилась Медуница.

— Вот – вот, голубчик, хорошо, что торт сливовый! – присказывал, сидевший именинником, Войшило, подставляя тарелку Варвары Никифоровны, которая в это время шепталась с Сольси.

— Сольси, деточка, я никак не возьму в толк, что такое «повальная гаджетизация»? – спрашивала с видом заговорщицы Варвара Никифоровна.

— Бабушка, во времена твоей молодости без чего не могла жить молодая девушка? – задала встречный вопрос белокурая Сольси.

— Без заграничного корсета, дорогая! – не раздумывая, ответила Варвара Никифоровна.

— А сегодняшняя барышня не может жить без заграничного планшета! – сообщила девушка, тряхнув локонами, что привело в восторг сидящего рядом с ней влюблённого Фами.

— Но, как, детка, это приближает её к удачному браку?

— Бабуль, не тормози, она уже замужем за этим, самым, планшетом!

— О! – сказала многозначительно Варвара Никифоровна и попыталась подцепить кусок торта.

Её ложка упёрлась во что-то твёрдое.

— Это сюрприз! Дядюшка купил торт с сюрпризом! – воскликнула радостно Сольси.

— Ваау!!- возликовала дружно молодёжь, - Читай, Фами!!

— «Поздравляем, Вы стали обладателем поездки на двоих на райский Борнео!» - прочёл охрипший от восторга Фами.

— Ваау!!! – ответила молодёжь клана, - Ууууу!!!

Старшие галантно зааплодировали.

— Дорогая, я счастлив, что Вы это не съели! – произнёс со смехом Войшило, - Я всегда мечтал послушать на Борнео в Вашем исполнении шлягер про обезьян!

— О, мой милый орангутан, ты с Борнео, а я с Суматры! – энергично запел сияющий Паралличини, - Это круто, господа! Это круто! Великолепный подарок! Между нами лежит океан в миллиметрах географической карты!

Остальные воодушевлённо подхватили песенку за возбуждённым тенором.

— Мы в этом сезоне отпели мюзикл «Жара Калимантана» в 550 раз! – сообщила радостная Берёза, - С полным аншлагом! Для нас это большая награда! И зрители, даже, не догадываются в каких условиях родилась наша песенка! А когда начинаешь об этом рассказывать, журналисты с улыбками говорят: «Шлягер слишком успешен, он не нуждается в баснях!»

— Я хочу, чтоб сын мой, Пышка, сделавший столь щедрый подарок, нам что-нибудь прочёл! – заявила Варвара Никифоровна.

— Нет, папочка, только не стихи! – попросила Медуница, - Лучше задачку из математической логики!

— Иди, рубанись в «Морской бой» с дедулей, он давно тебе машет из Оливковой комнаты! – посоветовал ей Кро.

— Я сейчас только перенёс такой восторг, что у меня всё разом вылетело из головы! – извиняясь, сообщил Пыш.

— Тогда я, господа, прочту для вас своё стихотворение, которое утром читал студентам! – предложил профессор.

Он поднялся, не расставаясь с ложкой для торта, и начал читать хрипловато, по-стариковски:

«В золотом Багдаде осень,

Над кофейнями дымок,

Минаретов старых просинь,

И чинары вдоль дорог.

А халиф наш занемог,

Он, не ведавший печали,

Не слагавший пышных строк,

Загрустил о нежной Далли,

Загрустил он, занемог.

Он полдня глядит на розу –

На примятый лепесток;

Где слова? Застыла поза,

Мир прекрасен, мир жесток.

Сколько жён «владыкой» звали,

Как он славен, как богат!

Но за взгляд весёлой Далли,

Всё бы отдал он за взгляд!

День осенний, очень знойно,

Пахнет дымом ветерок,

А в Багдаде всё спокойно,

Да халиф наш занемог.»

— О! Это же настоящая песня! – живо отреагировал композитор Паралличини.

— Возможно, - произнёс профессор, - как я закончил читать, одна студентка резюмировала: «Любовь – это определённая химическая реакция, которая может вызывать неопределённые, в том числе, и депрессивные, последствия!» Тут же студент заявил: «Никаких депрессий! Радуйтесь, скоро произведут массовую казнь одуванчиков!» Я сказал: «Чему же радоваться сидящим на ветке и пилящим её? С подачи господина Майонезова, всё человечество узнало, что одуванчики – лучшее лекарство для деревьев!» Тогда другой студент спросил: «Как Вы думаете, почему в конце марта были такие сильные ветра, у нас, на Дубе, со всех балконов унесло полотенца?» Я ответил: «Чтобы деревья проснулись от зимней спячки, чтобы в них двигались соки, чтобы с них облетели сухие ветви». Он заявил: «Чушь, просто, шла замена одного погодного сезона на другой!» И эти слепые кроты будут управлять в перспективе Лесом?! И почему креативные личности, я имею в виду нас, живут в этом мире, как в гостях?!

— Кстати, дедушка, нам задали в «универе» провести сравнительный анализ теории Победителя и теории Войшило, причём, его поставили на первое место! – сообщила веснушчатая Мифа.

— Само имя его завораживает, поэтому особо впечатлительные говорят о нём и его идеях с придыханием; однако, он мне не конкурент, у меня был только один конкурент, ныне покойный, лондонский сыщик! – заявил гордо Войшило, - Пусть меня используют в сравнительном анализе с псевдоучёными, и гроссмейстеры иногда участвуют в глупых состязаниях по метанию больших, шахматных фигур! Вот такой я мухомористый старик!

— Дедушка, а ещё ты лучший в мире рассказчик! Расскажи про «мужика в красном»! – попросил с воодушевлением Редо.

— Нет – нет, дедушка, лучше, про «безрукую мамашу»! – воскликнул Фами.

— Дедушка, пожалуйста, про «кентавра в чёрном»! – выкрикнул весело Доси.

— Я сегодня расскажу вам историю, которая мне недавно припомнилась на прогулке при взгляде на прошлогодние листья, её мне когда-то поведал прадед, вот кто был настоящим рассказчиком! Я постараюсь сохранить его обороты и интонации! – сообщил Войшило, - Я, как сейчас, помню его в неизменной серой потёртой венгерке, отороченной каракулем, он всегда носил её дома, потому что в душе был гусаром – забиякой.

За столом закончили жевать и уселись поудобнее, Медуница и Фемистоклюс в Оливковой комнате навострили уши, и профессор начал свой рассказ:

«В стародавние времена в городе святого Петра жили – были вельможные граф с графиней. Был у них маленький сынок Алёша, которым занимался, в основном, как тогда говорили, «аглицкий», гувернёр, большой модник, стоит заметить.

Вот, как-то, нарядил он юного графа, которому было лет шесть от роду, в свободный гороховый сюртучок тончайшего английского сукна, на себя надел такой же – с пелеринкой, и тоже горохового цвета, самого в том сезоне наимоднейшего; велел заложить высокую английскую коляску на рессоре, расчесал Алёшке кудри, себе длинные бачки, уселся, как и подобает англичанину, величественно в коляску, рядом посадил своего подопечного, оба надели, сначала на левую, затем – на правую руку, перчатки коричневого цвета, тугие, лайковые, с пикантными чёрными кнопочками, и покатили за пирожными в гастроном на Гороховой улице.

Надо сказать, этот гастроном славился не только своими кондитерскими изделиями, но и огромной яркой вывеской, на которой был изображён дымящий и коптящий вулкан Везувий, над которым две, розовощёкие, пышногрудые, белозубые, итальянки развешивали на верёвке балыки и окорока.

Наши герои набрали по четыре пирожных каждого вида: и с грибочками, и с цветочками, и с ягодками – всяких, оказалось их сто двадцать штук; и с большой красивой коробкой, перевязанной голубой атласной лентой, мило болтая о девчонках на языке Шекспира и Байрона, вышли из магазина.

И тут, весёлый, толстенький, кудрявый, Алёша увидел мальчика, печального, худого и грязного, разглядывающего розовые балыки, висящие над дымным кратером вулкана.

— Сэр, я, пожалуй, не поеду без него домой, - на отличном русском заявил юный граф, - а Вы поезжайте, коли есть охота.

— Но, сир, Ваш отец разрешает держать в доме только чернокожих «арапчат» из Эфиопии, - напомнил англичанин.

— Мы его намажем ваксой, - отрезал Алёша.

Кучер, поморщившись, на что юный барин заметил: «Не криви рыло, Егор!», посадил оборвыша рядом с собой и коляска весело покатила к графскому дворцу.

Найдёныша, которому было лет семь от роду, и которого звали Митькой, служанки промыли и обработали на предмет насекомых в густых кудрях. Мальчику намазывали ваксой только лицо и руки, чтобы барин не заподозрил чего, но граф был гулякой, поэтому, семь – восемь «арапчат» в доме или восемь – девять, ему сложно было понять.

Однако, старая нянька, расспрашивая Митьку, поняла, что это тот самый ребёнок, рождённый покойной служанкой Анисюшкой семь лет назад от графа, тот, наречённый при крещении Димитрием, которого велено было отдать после женитьбы графа старому сапожнику, родственнику Анисюшке. Сапожник недавно помер, и Митька остался на улице – голодным, холодным, бездомным.

— Ох, как скорбела твоя матушка, когда приказали тебя отдать, за месяц, красавица, истаяла! – присказывала нянька новому «арапчёнку».

Алёша так привязался к Митьке, что и дня без него прожить не мог. Теперь они были втроём повсюду: и в саду, и за покупками, и на скачках, и на праздниках, и на прогулках, и в играх – всюду вместе: гувернёр, Алёша и Митька.

Как не скрывали слуги тайну нового «арапчонка» от графа, но слухи доползли и до его развесёлой персоны. Призвал барин к себе Митьку, потёр малышу лицо своим шёлковым платком, и глянули на графа виноватые Анисюшкины глаза с грустинкой. Не знал барин, что и делать! Боялся он жены, ибо графиня была нраву буйного и дикого. Оставить ребёнка – она может погубить его; увезти – Алёшка сбежит его искать. Вот оказия! Вспомнил барин, как когда-то любил он красивую служанку, и не захотел расставаться больше с Митькой, решив официально усыновить его. С этой вестью явился вечером граф к жене, запустила она в него антикварной вазой и не пожелала больше с ним беседовать, а приказала подать себе трёхлитровый графин красного вина, который тут же и выпила, закусив пастилой, и завалилась на свою лебяжью постель в расстроенных чувствах.

Надо сказать, была графиня хороша собой и очень богата, рода знатного, корнями идущего аж до Рюрика! Платьев: и парчовых, и бархатных, и атласных, и с каменьями дорогими, имела она до пятисот, а шуб – около ста! И вот лежит барыня на кружевной подушке, да и видит, как отворяются створки на дубовых шкафах её, а оттуда выходят платья и идут хороводом, словно девки за руки держатся, и приплясывают, и поют, негодные: «Во поле берёзонька стояла, во поле кудрявая стояла…»

Приподнялась графиня на локоточке и видит, всю спальню заполнил весёлый разноцветный хоровод, а в двери лезут, как бояре толстопузые, шубы, да прямёхонько – к постели, и ну щекотать хозяйку пушистыми рукавами, словно руками назойливыми! Закричала графиня, прибежала служанка, едва рассказала ей барыня, что с ней происходит, как хватил её удар, защекотали, милую, шубы совсем!

Овдовевший барин вскоре женился на молоденькой княжне, которая не возражала против усыновления Митьки. Сыновей убрал граф с глаз долой, определив в дорогой пансион, где они изучали многие науки, а когда закончилась учёба, оба были представлены ко двору.

Молодому императору приглянулся и бойкий, весёлый, толстенький Алексей, и степенный, высокий, стройный Дмитрий, оба с кудрявыми шевелюрами, как у графа – отца. А братьям на императорском балу запала в душу румяная с тёмными локонами несравненная Катенька Басманова, блиставшая тогда «на брегах Невы».

Утром император призвал братьев, а с ними – ещё троих высокородных юношей, в парк с лебяжьим озером, раздал им по золотому кольцу с орлами и объявил: «Тот из вас, кто спрячет в парке кольцо так, что я не найду, будет моим первым советником, ему сосватаю богатую невесту Катьку Басманову! Тот, чьё кольцо найду последним, будет тоже приближен ко мне! Кольца нельзя бросать в пруд, как нельзя их закапывать в землю! На всё про всё вам один час!»

На кольцах сделали пометки, и разбрелись по парку, кто куда, а за каждым юношей по три соглядатая приставлены. Парк осенний, листва опавшая подчищена, деревья голые, куда тут кольца спрячешь, да под пристальным взглядом? Дмитрий смекнул, что делать, идёт он вдоль берега, под чёрной крылаткой носовой платок на полоски рвёт и связывает. Снял незаметно с себя крестик, повесил его на эту верёвочку, надел на шею, а кольцо – на кожаный шнурок от крестика. Идёт хитрый Митрий вокруг пруда, пока соглядатаи зазевались, он шмыг в кусты с розовыми листочками, а там – парочка лебедей притаилась. Изловчился сообразительный юноша, накинул шнурок с кольцом одному из лебедей на шею и снова шествует вокруг пруда, как ни в чём ни бывало!

А по аллее уже император скачет на белой кобыле, час пролетел, как пять минут! Соглядатаи царю подсказки дают, он спешился, сразу три кольца нашёл: одно – в старом дупле, второе – в трухлявом пеньке, третье – под камнем вековым. Видел император Димитрия возле озера и умел он чужие мысли понимать. А Дмитрий думает: «Только бы на воду не посмотрел!» Посмотрел царь на воду, а там плавает пара лебедей, велел он их подманить. Как сняли с лебедя кольцо Митькино, похвалил его император и принялся искать кольцо Алексея. А тот стоит и думает: «Эх, до чего же умён наш император, эх, до чего же умён!» Понравились царю Алёшкины мысли, но никак не может он найти его кольца! Ходит по парку туда – сюда, звенит золотыми шпорами, из себя выходит, злится, а всё не сдаётся! Тут и дождь запокрапывал. А Алёшка улыбается почтительно да, знай, думает про себя: «До чего же умён наш император!» Тут царь и сдался! Оказалось, что Алексей подобрал жёлтый листик возле кротовой лунки, потоптался вокруг неё для вида, и, как бросились соглядатаи её обследовать, обернул он своё кольцо в этот жёлтый листочек и надел на палец мраморной статуи, мокрой, с прилипшими к ней осенними листьями!

От души смеялся император, и слово своё полностью сдержал. А, мы, господа, тоже часть истории, с чем я вас и поздравляю! Это великая честь! А в истории, где контролировать нужно не только свои слова и дела, но и мысли, важным может оказаться и опавший листик!»

Профессор закончил рассказ, за столом воцарилось радостное оживление, загремела посуда, Берёза побежала за чайником.

— Б-4, потоплен! – сообщил радостно Медунице дедуля, - Поэтому, у твоего папы немного восточный разрез глаз – ген несравненной Катеньки Басмановой, а у господина Фигурки взгляд «с грустинкой», как у Анисюшки!

— Здорово, дедуля, приподнять занавес истории! Но я не поняла манипуляций с платком, - сказала Медуница, сдвинув красивые восточные брови.

— Догадайся сама! Осенний ветреный день, какую верёвочку легче накинуть на шею лебедя: кожаный шнурок или невесомую ленточку из батиста, чтоб её не снесло в сторону ветерком?

— Дедуль, но ты не открыл ещё тайну названия той станции, помнишь? – спросила проигравшая Медуница.

— Она названа в честь одного отважного героя и его жены, которые очень любили друг друга, как редко кто друг друга любит, и умерли в один день и в один час! – ответил Фемистоклюс жизнерадостно, - Мазила!! Но, если ты принесёшь мне из кладовки баночку вишнёвого варенья, то я дам тебе шанс отыграться, да расскажу о корнях господина Паралличини! О, у него в роду были знаменитые музыканты!

— Уже бегу, дедуль! – весело отозвалась Медуница.

— Сегодня, - сообщил Пыш, - Бунькин сказал Мунькину: «Вы украли!» А Мунькин ответил Бунькину: «Не мог, потому что не читал!»

Все за столом заулыбались.

— Вспомнил, братцы!! – воскликнул с жаром Пышка, - Вчера на заседании нашего Союза выступала с докладом Л.В.Л. и в конце она прочла своё стихотворение «Творчество», я его записал на диктофон!

— И ты не привёл Люнечку к нам? – с обидой произнесла Варвара Никифоровна, - Эх, ты!»

— Она показала мне билет в Грецию и передала вам пламенный привет! – ответил поэт, ставя диктофон на скатерть и устанавливая его на полную громкость.

— Я с удовольствием послушаю Машу, - заявил энергично профессор, настраивая слуховой аппарат.

Из диктофона зазвучал спокойный, ясный голос:

«Мне снились комнаты, где свет

Потоком лился в щели ставней

На мягкий стул и на паркет

Узорчатый и стародавний.

Под стулом пыль, раздавлен мел

Обивка штофная потёрта,

И свет рассеянный висел,

Как на фламандских натюрмортах.

Как будто мягкий блеск слюды,

В сиянье свежести и глянца

На блюде высились плоды,

Какими – только любоваться.

Их аромат кругом идёт,

И, верно, сорваны недавно;

Вино в бокале – светлый мёд,

Чуть дрогнет и качнётся плавно.

Но я-то знала: на дворе,

По гомону пичуг счастливых,-

Весна, не осень в янтаре,

С погодой тёплой, но тоскливой.

И эта зрелость, и весна,

И сладкий пир уединенья

Со мной остались после сна

Для строк, для чувств, для вдохновенья!»

— Ой, дедуль, меня уже колбасит от стихов, - пожаловалась Медуница, - моё первое воспоминание: «Сколько лет тебе, девочка Мед, столько получишь ты нынче конфет! Да, смотри, не разевай рот, не то Подснежник их отберёт!» И сжимала я рот, как партизан, а в кулачках – конфеты, пока между пальцев шоколад не капал!

— Няа-м-ам-тьфу-ма-амм-тьфу-ммм! Вещь! В-з! – ответил Фемистоклюс.

Часть вторая. Счастливая награда.

Из таможни выкатил большой чёрный автомобиль, такой, что не снился и президенту Волшебного Леса. Мальчишки, игравшие в футбол на соседней площадке, остановили игру, уставившись на это диво.

Из машины вышел высокий мужчина мощного телосложения, с пепельными волосами и пошёл с развальцем к дому с освещёнными окнами.

Юные футболисты, не дыша, прижали пыльные носы к металлической сетке, ограждавшей площадку, каждый из них понимал, что это никто иной, как крутой воин Космического легиона, возможно, такой же крутой, как, сам, легендарный полковник Котс!

Прибывший герой, слегка приподняв полы длинного чёрного плаща, легко перепрыгнул через широкую канаву с водой, чем вызвал бурный восторг у мальчишек, провожавших его восхищёнными взглядами до самой двери Дома Черепахи.

Легионер шёл не спеша, разглядывая землю и весеннюю траву на ней, он готов был лечь на эту землю и обнимать, и целовать её, как невесту. В траве белели первые цветочки, простенькие и мелкие, словно капельки молока. «Наверное, какой-то «двоечник» из небесной мастерской придумал их», - подумал с улыбкой приезжий. А ещё он подумал о том, что, возможно, сегодня увидит, наконец, девчонку, которая, как маленький надоедливый мышонок, свила в его душе гнёздышко, и живёт в нём, и возится в нём, отвлекая воина от работы, и напевает незатейливые песенки, ухаживая за своими цветами. Она снится ему в образе садовницы, и от неё всегда пахнет растениями.

Он просветлел лицом и опустил глаза. На каменной дорожке извивался толстый дождевой червяк, воин взял его со словами: «Червь дождевой проложил колею, я не умру, потому что люблю!» и бережно положил его на землю. «А в детстве мы верили, что от дождевых червей бывают бородавки! Разве здесь может что-то случиться, когда рядом родная земля?! Безопасно, как в детстве!» - подумал приезжий и поднялся на знакомое крыльцо.

Затворив тихонько дверь за собой, легионер замер, прислушиваясь к своим приборам. В одном из пальто на заваленной одеждой вешалке находилось карманное оружие последней модели. И давно ли в эту уютную, пропахшую булочками, прихожую приходят вооружёнными? Странно. Поступило ещё несколько сигналов. Справа от двери в гостиной стоит человек, рост которого один метр восемьдесят восемь сантиметров, имеющий в себе технократический чип – имплант. Так-так. Это уже интересно. Фигуркин рост.

Легионер неслышно пересёк прихожую. В кухне пусто, под оранжевым абажуром, по-прежнему, стоит кресло, а на нём лежит спортивная газета, и пуховая шапка с длинными ушками. Здорово!

Старина профессор что-то рассказывает, сжав в руке серебряный подстаканник, остальные внимательно его слушают. Справа от двери стоит Фигурка, привалившись к стене и смотрит не на профессора, как все, а в полукруглое окно. Все постарели. Но сколько незнакомых молодых лиц!

Легионер перестал дышать, рядом с профессором сидела «девчонка» и смотрела прямо на него, на круглую нашивку легиона, под которой замерло его сердце.

В жизни она была ещё моложе. Просто, повзрослевший, умный, красивый ребёнок.

Храбрый воин неслышно отступил на два шага и поспешно бесшумно вышел из прихожей. На улице он глубоко вдохнул, нужно было сосредоточиться, ноги сами пошли в старый заброшенный сад, который встал из темноты, как белое облако. Словно туман, висело кружево на цветущих деревьях. Похолодало. Легионер обернулся на дом. Над кирпичной трубой поднимался дымок, видимо, Кро затопил камин. В сердце кольнуло.

Думай, Котс, думай. Что мы имеем? Два кружочка. Первый: друг твоей молодости, Фигура работает на «технаков», скорее всего, продаёт им воду, и, скорее всего, за технологии, а не за деньги. Технологии перепродаёт и богатеет. Что тебя удивляет? Ничего. Он с детства продавал всё, что можно продать. Второй кружочек: девчонка. Здесь ещё проще. Девочка насмотрелась сериалов про космических рыцарей и влюбилась в придуманного ею героя. Она ещё ребёнок. Забудь о ней, полковник! Это приказ.

Котс обнял большими руками ствол старой яблони и прижался к нему щекой. Память, не подведи, как там, в Пышкином венке сонетов, кажется, так:

«Окошко распахну – морозное дыханье,

И первая запевка соловья.

Без сна лежу в такие ночи я,

И жизнь вся от вершин до основанья

Открыта мне, а ей душа моя

Открыта, как полночное признанье…

Но спать пора! Чего же ради

Я слушаю печаль Антонио Вивальди,

Дворцовую печаль для вековых забав?»

Кто ты, Котс? Разве сможешь ты жить, как они? Ты разучился сидеть за столом с кружевной скатертью и есть торты серебряными ложечками, разучился слушать рассказы о былой жизни людей, разучился рисовать, смеяться, радоваться, играть в забавные игры, сочинять смешные песенки!

«О, флейта, о, царица, ожиданья

Застыли в скорбной позе у порога!

Улыбка – и мажорный взлёт желанья,

И пусть глядят завистливые строго,

Надменным, не понять им до конца,

Как гений славит замыслы Творца

И сам творит, Его душою став!»

Ты стал машиной, потому что это помогало тебе выживать самому и спасать тех, чья жизнь зависела от твоих действий в условиях, когда не хватало кислорода, а металл плавился, как воск! Только Пышкины стихи тебя связывали с этой жизнью.

«Воображенье в творческом полёте,

Свобода – птица, но не чижик в самолёте!»

Хорошо сказано!

Полковник перешёл к другой яблоне, будто ему хотелось обнять все деревья в залитом луной саду.

«Ах, эти ливни – кругом голова!

Под лапой ели слушает сова,

День оглушил её, исполненный жужжанья!

За рощей заиграл пастушеский рожок,

И на пригорке горицвет раскрылся в срок –

И время как судью призвать нет основанья…»

Вот именно. В их жизни многое изменилось за двадцать лет, а ты стал совсем другим. Ты – другой. Кто ты, Котс? Космический волк, который получил все награды, какие только может получить воин? Воин, который боится только одного – потерять Бога? Ты разучился общаться. Общаться и слушать соловьёв. А соловьи, как одурели, надо же!

«Талант – не деревенский раб без прав,

Он дирижёр капелей полуночных,

Взмах палочки – и, ото сна восстав,

Невидимая жизнь зерно взрывает в почве!

А в тёмном небе – звёздным узорочьем,

Заполнив все прогалины в мирах,

Иная жизнь, что обращает в прах

Галактики и звёзд пылающие клочья!»

Когда ты попал в легион, твоим наставником стал разжалованный полковник Котс, которого все звали Токсом, как он и представился. Он передал тебе весь свой богатый боевой опыт, и такого героизма, какой проявлял этот человек, ты больше не встречал, даже, в среде отважных людей. Он тебе передал и своё имя, когда пришло время заменить на имя твой курсантский номер «372».

Наставник умер как и подобает воину: «Сам погибай, а товарища выручай»! Он спас твою жизнь, Котс! И с тех пор чужая жизнь стала для тебя святыней, потому что ты понял, что мир построен на морально – нравственных принципах, а не на материально – экономических, как тебя учили в школе.

«Но лето на исходе; опозданья

В природе не найти, и запах трав

У коноплянки помутил сознанье, -

Спорхнув с плетня, как будто бы упав,

Она глазком косится на усы

Снопов, уже просохших от росы;

Пёс вразумляет пташек: гав да гав!»

Полковник встал под вишней и поднял голову. Среди белых цветов полным ходом шла подлунная жизнь: пели соловьи, летали жуки, суетились ночные мотыльки. А выше – мерцали, словно подмигивали, звёзды, которые больше не казались романтической абстракцией!

«Жасмин уже отцвёл, идёт благоуханье

С куста шиповника; и от пыльцы растений

Першит в носу; ни тени увяданья

В потоках трав средь тёплых дуновений.

Ты можешь быть пчелой? Гудеть самозабвенно,

Из горлышка цветка ползти, пугаясь плена,

И снова застревать – напрасны все старанья!

Талант любой пчелой войдёт в любой цветок, -

Он в них давным – давно, ведь имя его – Бог…»

Котс улыбнулся и перешёл к старой яблоне с корявым раздвоенным стволом. На всех яблонях были белые цветы, а на этой – тёмно – розовые. И так было всегда, он давным – давно рисовал это дерево.

«И снова осень, листья у крыльца,

И под рогожей яблоки в корзине.

Чуть пёрышко дрожит на паутине, -

Осталось от залётного скворца.

Стою я, прислонясь плечом к рябине,

Премудрость славлю моего Творца, -

Высокопарно славлю и убого,

Как всякое дыханье хвалит Бога,

Высокую Державу всех держав…»

Благодаря нежнейшему аромату и Пышкиным стихам полковник почувствовал интимное слияние с природой, какое испытывают только счастливые.

Если сейчас выползет красный «пожарник», то Котс обязательно встретится с девчонкой. Он припал лбом к морщинистому стволу и принялся ждать. На уровне его глаз на втором ответвлении суетливо пробежал красный жучок. Котс усмехнулся. Он попытался понять её мысли, но не смог. Она вся уже жила в нём, в его мысли. Он поднял счастливые глаза и увидел её в проёме заброшенных ворот.

Девушка, не мигая, смотрела на него. На её голове был капюшон тёмно-синего плаща, руки она держала в карманах. Ах, ты, маленький надоедливый мышонок! Нашла! Прибежала! Котс справился с чувствами.

— Кто Вы, милое дитя? – сказал он, как можно спокойнее.

— Я не дитя, мне уже девятнадцать лет! – ответила она, вскинув подбородок, и посмотрела на него, как на предателя.

Он склонился в почтительном поклоне, который означал: «Простите тупого солдата, Ваше Величество!»

Когда он поднял счастливую голову, девушка уже стояла рядом, совсем близко, почти вплотную, возле самого сердца. Он склонился к ней и обнюхал её. Она не возражала. От неё пахло растениями. Конечно, так и должно быть.

— Вас, вероятно, зовут Медуницей? – спросил он с вежливой улыбкой.

— Нет. Но с этой штучкой я знакома, - бойко ответила она, - когда-то, очень давно, мы с Вами обедали за одним столом, правда, я тогда была совсем маленькой, и предпочитала есть вниз головой!

Полковник был в растерянности. Ей нравилось играть с этим большим котёнком.

— Я двадцать лет не был на Голубой Жемчужине, кроме того, после ранения у меня бывают проблемы с памятью, - сказал тихо он, скрывая ресницами весёлый блеск глаз.

— Меня не разжалобить, - заявила малышка, - но я Вам дам подсказку: мою бабушку зовут Варварой Никифоровной, а один из моих дядюшек – господин Фигурка!

— О, этих Ваших родственников я отлично знаю, Ваш дядя, как-то, подбил мне глаз снежком, а Ваша бабушка при этом заметила: «Ещё раз выругаешься, хулиган, я тебе вот этим кулачищем подобью второй глаз!» - сообщил с улыбкой Котс.

— То есть, у Вас была хорошая боевая школа? – сказала она, стараясь быть серьёзной.

— Что да, то да. А чем сейчас занимается Ваш дядя?

— Торгует водой, бриллиантами и заседает в парламенте.

— Ага. А вы?

— Развожу и выращиваю растения.

— Насколько хорошо Вы представляете мою жизнь?

— Я её представляю хорошо и готова разделить все её трудности.

— У Вас кто-нибудь был?

— Нет.

— У меня сложный характер, а с годами он становится невыносимым.

— У меня тоже.

— Но почему Вы так доверчивы? В глухом месте с незнакомым человеком?

Ему уже было страшно за неё, он уже любил её, как своего ребёнка, как свою подругу и как свою невесту!

— Это не так. Здесь, просто, старый сад. А Вы – мой полковник Котс, - ответила девушка с волнением, - а я – Ваша самая счастливая награда, как сказала моя мама. Ещё она сказала: «Сегодня твой герой приедет за тобой и на долгие годы увезёт от нас нашу девочку!»

— Мне нужно встретиться с Вашими родителями, чтобы просить у них Вашей руки, - с трудом проговорил он фразу из старого фильма.

— Зачем Вам просить то, что и так принадлежит Вам, я, младшая дочь господина Майонезова, Глория, Глория полковника Котса, - сказала девушка, подняв на него глаза, полные любви и доверия.

Котс облегчённо вздохнул, как после удачной операции по возвращению ребра.

Она просунула свою маленькую ладонь под его мощную руку и повела его, не спеша, из сада.

Под последней, развесистой, яблоней перед деревянными покосившимися воротами железобетонная рука Котса напряглась, и он скомандовал еле слышно: «Ложись!»

— Прямо здесь?! – воскликнула удивлённо Глория, округлив глаза.

— Что ты придумываешь себе, девчонка?! – прошипел полковник, - Придумывай это только после церкви!

Она ничком упала в одуванчики. Он пригнулся и, откинув полу плаща, достал лазерный карабин, блеснувший коротким стволом перед любопытным носом девушки.

— О, это бластер?! – спросила она восхищённо.

— В Голливуде, кажется, так называется это оружие, - ответил приглушённо полковник, напряжённо прислушиваясь к своим приборам.

— Это мощное оружие?

— Достаточное для этого объекта.

— А что там, Котс?

— Сейчас увидишь, и не двигаться! – ответил полковник, опустившись на одно колено.

С мелодичным лёгким посвистыванием из-за деревьев выплыла блестящая летающая тарелка и зависла над поляной, прямо над верёвками, на которых сушились вышитые и кружевные скатерти Варвары Никифоровны.

Котс взглянул на Глорию. В её распахнутых от удивления больших глазах отражалось по светящейся тарелке. У девушки не было слов. Лицо её выражало всю гамму чувств. Полковник улыбнулся.

Из дома лёгкой спортивной походкой вышел Фигурка в дорогом костюме и направился к «объекту», из которого на тросике уже опустился чёрный чемоданчик.

— Улыбайся, детка, нас снимают из космоса! – шёпотом сообщил Котс.

Фигурка отстегнул чемоданчик, махнул рукой и бодро пошёл к дому, тросик начал подниматься.

— Наш пострел везде поспел! – сказал полковник с усмешкой.

— Ты дашь им уйти?! – возмущённо прошептала Гло, - Стреляй, Котс, в тот заправочный бак!

— Это люк для сбрасывания мусора, детка! – весело сообщил полковник, - И ты ведь не хочешь, чтоб радиоактивное топливо вылилось на скатерти твоей бабушки?!

— Зачем тогда ты извлёк ствол?!

— О, да из тебя выйдет отличная боевая подруга!

— Зачем?!

— На случай, если сумасшедшие клоны предпримут атаку!

— Что это было?

— Челнок ЭФ-3.

— Это модель?

— Имя автора, создавшего летательные аппараты этого типа.

— И один из них ты упустил?

— Его уже ведут, как и твоего дядю по его чипу.

— Что с ним будет?

— Ничего. Его адвокат наденет золотые очки и скажет: «Мой подзащитный торговал с бизнесменами из Синего Леса, прилетевшими к нему на вертолёте пижонской модификации! А вы, начитавшись всякой чуши, пытаетесь по политическим мотивам опорочить всеми уважаемого члена парламента! Не с фантастическими инопланетянами, господа, надо бороться, а с социальными недугами!» Но торговать с технократами ему уже будет сложно в условиях постоянной слежки. Они боятся шума и огласки.

— Но что он им продаёт?

— Воду. За технологии в чёрном чемоданчике. Есть ещё вопросы, курсант «515»?!

— Да, господин полковник!!! Насколько полезно молодой девушке лежать на холодной земле?!

Котс скинул с себя плащ, открыв многочисленные наградные нашивки и знаки отличия на чёрной форме.

— О, у тебя так много наград! – восторженно воскликнула Гло.

— Есть кое-какие! Есть и самая счастливая награда! – отвечал он с широкой улыбкой, просовывая под лежащую девушку свой плащ, который легко проскочил под ней.

— Ах ты, хитрюга! От кого это у тебя?! От Мушки?! – восхищённо спросил полковник у Глории, «лежащей» на пять сантиметров выше земли, - От Мушки!

Он завалился рядом с девушкой, положив карабин между собой и ею, и подложив ей под голову свою ручищу. Гло смешно улыбалась от счастья, блестя зубами.

— Какой горячий плащ! – воскликнула она, - Папка говорил, что у всех из Космического легиона плащи с подогревом!

— Это я сам такой горячий, поэтому и плащ нагрелся!

— Нет, плащ с подогревом!

— Нет, я горячий!

— Плащ!!

— Я!!!

Они обнялись и принялись беззвучно хохотать друг в друга!

— Расскажи мне, Котс, о технократах, - попросила Глория, утирая слёзы, выступившие от смеха.

— Под технократами, принято понимать не только гуманоидов этого типа, но и их поделки: клонов и роботов, которые по интеллекту, бывает, не уступают своим авторам. Мы о них, в сущности, мало знаем: любят пустыни, не любят растения. Очень древняя, стареющая цивилизация, вероятно, раздробленная, как и наша, уже не справляющаяся с плодами своего технократического творчества. Корни их, где-то, возле Сириуса, но это кочевой народ, который все ресурсы, в том числе и наши, считает своими. Кому они поклоняются, трудно сказать. В истории человечества все технические прорывы, будь то, Египетские пирамиды, или летательные аппараты Древней Индии, связаны с их наездами к нам. Никто не знает, даже их поделки, как они сейчас выглядят, Но несколько тысяч лет назад они совокуплялись с земными женщинами, давая потомство. И они сами, и их творения сориентированы на делание, они не будут, как мы с тобой лежать под яблоней, слушать птичек и любоваться луной, или, как Кро, ходить на рыбалку, в прихожей я заметил его удочку, сидеть там часами, наблюдая танец стрекоз над кувшинками и сочиняя стихи! Но у них есть свои развлечения, например, бои клонов и сражения роботов. Все «больные на голову», так как виртуозно развили только один из четырёх аспектов сознания.

— Может быть хорошо, что они нас технически развивают?

— Нет, Гло, развитие хорошо, когда оно органично, то есть, равномерно и постепенно, а не скачками, что приводит к раздробленности и хаосу. Представь, у тебя бы резко развилось одно сердце, да оно бы размыло до дыр не развитые сосуды! Кроме того, они ничего не делают бескорыстно, истощают ресурсы нашей планеты, скидывают сюда свои больные и бракованные поделки и отходы.

— Да, Котс, клоны, чем они хуже людей?

— В рождении ребёнка, детка, участвуют не только родители, но, главным образом, Творец, который даёт ему душу и дух! Клоны – это хорошо организованная белковая масса, не имеющая души, духа, воли и чувств. Они ненасытны, очень много пьют, могут переваривать даже железо, если нет железа, могут убить и съесть ослабленного клона. Ткани особо ценных клонов обладают регенерирующим свойством. Поскольку не имеют самоконтроля, практически, все сумасшедшие. Людей считают развитыми обезьянами, возможно, они и посеяли эту идею. Бывают невероятно выносливыми, сильными и красивыми. Легко управляются через чипы. Распознаются только приборами по формуле ДНК. Самое веселье, детка, начнётся, когда пресыщенные чиновники станут жениться на красивых клонах и будут лоббировать законы о их защите!

— А монстры? Они сегодня у нас так же модны, как во времена маминой молодости были в моде «динозаврики»!

— Гуманоиды – технократы, как и все творения, наделены Богом способностью к творчеству, которое они сделали строго техническим. Эти возможности «технаки» закладывают и в свои поделки, которые, не покладая рук, что-то лепят из биомассы, порой страшное и ужасное, то есть, «монстров». Трудно предугадать, чего они поналепят, возможно, всепожирающие полчища саранчи с головой лошади и телом скорпиона!

- Жуть какая! Вдруг такая мерзость сейчас вылезет рядом со мной из-под земли?!

— Не бойся, красавица моя, я его задушу голыми руками! А ещё я научу тебя стрелять из лазерной пушки, и ты будешь направо и налево крушить хитроумные поделки!

— Дедушка говорит, что это технократы посадили человечество на информационную иглу! Может быть, Бог не видит этого?

— Что ты такое говоришь, детка моя?! Как может не видеть Создатель глаза?! «Технаки» тоже создали искусственный глаз, и более совершенный, чем наш, соединив глаз человека и кошки, но они смогли это сделать, изучив первоисточники, то есть, глаз человека и глаз кошки, созданные Творцом. Клоны и роботы видят лучше нас, запомни это хорошенько, Гло!

— И, всё-таки, страшно, Котс, что над нашей полянкой, где мы в детстве качались на качелях, где столько выпито чая и съедено булочек, вдруг повисла какая-то чужая, враждебная тарелка?

— Не переживай, Гло, крутые парни из Космического легиона разгребут и эту помойку!

На щёку Котса с яблони упал цветок, полковник вздрогнул всем телом.

— Ой, как страшно! – передразнила его со смехом девушка.

— Я думал, что прилетела большая птица Рух, - сказал, изображая ужас, Котс, едва сдерживая смех, - и решила немного…

Они расхохотались, обнялись и принялись целовать друг друга то нежно, то весело!

— К вопросу о помойках, Котс, по-моему, самая запушенная помойка – это человеческое сердце, - произнесла она, отстранив от него разрумянившееся лицо.

— Да ты философ, детка! – ответил полковник, - К вопросу о сердце, Гло, послушай, как бьётся моё сердце!

Он взял её маленькую ручку и прижал к правой стороне своей широкой груди.

— Не слышу, Котс! – произнесла искренне Гло.

— Не может быть! Я утром заменил батарейку! – очень серьёзно сообщил полковник.

Девушка округлила глаза, в которых мелькнул страх.

— Ой, как стра-ашно! – передразнил её Котс и поцеловал так нежно, что у неё перед глазами поплыли белые цветы на яблоне.

— Ах, ты, хитрец! – воскликнула Глория, придя в себя и обнаружив, наконец, обман, - А, может быть, это я – безжалостный робот – убийца?!

— А мы это сейчас проверим, - очень серьёзно ответил Котс, - у них внизу живота имеется маленькая дверца, за ней они хранят отвёртки, маслёнку с оливковым маслом и запасные гайки!

И он медленно повёл вниз большой рукой поверх её синего плаща. Она тут же ухватилась за эту руку двумя своими с возгласом: «Нет у меня никаких гаек!»

— Ох, Гло, и за что мне, грешному ассенизатору Вселенной, такая награда?! – радостно проговорил Котс, разглядывая её лицо счастливыми глазами, - За что, девочка моя? Ты примирила меня с жизнью, Гло! Я, как технократ, оторвался от корней и думал, что меня с этой планетой уже ничего не связывает, кроме произведений Пыша!

Котс был готов умереть за неё.

Девушка замерла. Она почувствовала, что к ней в капюшон забрался большой мохнатый шмель, который собирался пристроиться в тёплом местечке на ночь. Гло, с застывшей улыбкой, ждала, когда этот незваный гость запутается в прядях волос щекочущими лапками. И он запутался! И начал так звонко и злобно гудеть, что у Котса округлились от изумления глаза. Он отстранился от Глории и вопросительно уставился на неё.

— Не бойтесь, полковник Котс, это только маленький шмель, - ласково и победоносно произнесла девушка.

— Но почему ты не выгнала его?! – спросил он, смеясь всем лицом.

— Я хотела, чтоб ты подумал, что это новое секретное оружие! – сообщила Гло с влажными от смеха глазами.

— Но ведь я так и подумал! – воскликнул Котс и принялся осторожно искать в её капюшоне не умолкающего ни на секунду виновника их безудержного смеха.

- У тебя чёрные брови, тёмно – зелёные глаза и пепельные волосы, - сказала она в раздумье.

— Да, цвет волос изменился после смерти боевого наставника.

— Мама сказала, что ты очаровываешь любую женщину за пять минут, а на молоденькую девчонку хватает и минуты. Я уже умираю от ревности, Котс.

— О ревности забудь, детка, человеку или доверяют, или не доверяют.

— Как ты думаешь, они нас засекли?

— Не сомневаюсь, но при их завышенной самооценке, приняли нас за двух шимпанзе, готовящихся ко сну.

Она счастливо улыбалась, лёжа на его руке, он поправлял её волосы, раздёрганные в ходе охоты за шмелём, любуясь ею.

Совсем рядом запел соловей. Луна обошла сад, заливая его серебром. Прозрачные мотыльки кружились возле глаз, садились на нос и щёки девушки. Котс аккуратно отгонял их и целовал этот, самый красивый в мире, нос и эти, самые нежные, щёчки, чувствуя, что душа его оживает, и оживает, и оживает…

— Мы пользуемся их технологиями, вы воровали у них галатусов, может быть, разрешить им использовать наши ресурсы?

— Нет, красавица моя. Если их осталось на всю Вселенную сто особей, пусть поселятся у нас и живут. Но обеспечивать гигантскую биомассу, ставшую им самим обузой, человечество не обязано! Самые умные из них, думаю, остались на родине, пусть и остальные дуют туда: чистят – что загадили, мирятся – с кем поссорились, это их проблемы!

— Может их интересуют люди?

— Только как досадные конкуренты, которых хорошо бы столкнуть лбами, а лучше – устранить. Им нужны: еда, вода, топливо, сырьё!

— А вдруг, их родина прекратила своё существование?

— А давай, детка, собирём всех, кто не рачительно относился к Богом данной своей кормушке, поселим их у нас, а сами уйдём жить под землю! Но там ты уже не сможешь выращивать цветы!

Это подействовало на Глорию. Она совсем не по-детски посмотрела на него. Полковник напрягся всем телом.

— Я сегодня пережила стресс, - сказала девушка с особым нежным чувством, - ты так быстро исчез, я подумала, что не понравилась тебе…

— Меня не разжалобишь, Гло, - ответил он ласково, - я стараюсь жить по-божьему, благодаря чему ещё жив сам, и живы те, за кого я отвечаю. Я хочу, чтобы наш брак был освящён Богом, мы не мохнатые зверушки, надышавшиеся весеннего воздуха! Это в юные годы я говорил с пафосом: «Зимой я гармоничная личность, а весной – гормональная!» Сейчас я другой.

— Хорошо. Мне ещё нужно купить семян и луковиц тюльпанов.

— А мне – красок. Я за двадцать лет написал только несколько икон. Сейчас мечтаю нарисовать Иосифа и Никодима. Ты знаешь о них?

— Да. Если бы не они, то Христа некому было бы снять с креста и похоронить, у всех близких Его от горя не было сил.

— Мм.

— Что, Котс? – с поспешностью спросила Глория, уже готовая закрыть его собою.

— Мне пришёл сигнал: на базе удивлены моими биопоказателями.

— У тебя есть чип?

— Нет, я свободный гражданин. Но на мне много приборов, связанных с мозгом, сердцем, дыхательной системой.

— Ты хочешь попроведовать братьев? Они по-прежнему разгадывают кроссворды и составляют, при этом, удивительно точные прогнозы погоды.

— Боюсь, они примут меня за голливудского Котса, играющего в сериале. А чем занимается старина Кро? Я ему так и не сказал: «Прости, Кро.»

— Учительствует в младшей школе, дети его обожают. Он им говорит: «Зайки мои, я вас всех очень люблю! Вы молодцы! Я бы так быстро и так аккуратно не смог исписать единичками целую страницу, но, смею заметить, носики у них смотрят не в ту сторону!» А потом, опершись о глобус с Африкой на боку, читает им свои стишки, типа этого:

«Ты на шаре воздушном летел – в виде сердца,

Я смотрела в окно и готовила блюдо из перца,

Прокричал ты: «Клубничка моя, не знакомы мы, жалко!»

И с тех пор не могу я припомнить, куда задевалась мешалка!»

А дети в один голос кричат: «Пусть они встретятся, господин учитель!»

Котс широко улыбнулся.

— Как здесь поют соловьи! – сказала тихо Гло, - в этом красивом месте мои родители провели свою первую ночь…

— Отлично! У Пыша тонкий вкус, прекрасные стихи, великолепная жена и самая классная на свете дочь! А сейчас, девчонка, мы пойдём к моей машине и поедем на базу! У нас там крепкий боевой священник, клонов лупит осиновым колом! Есть ещё вопросы, курсант?!

— Нет, господин полковник!

Разве может левая рука обижаться на правую руку, а левый глаз – на правый глаз? Никогда.

Часть третья. Сюрприз Космоса.

— Командир, мы оторвались, но повреждена наружная батарея питания, она свисает на мой люк, загораживает обзор и может зацепить ствол пушки!

— Отведи ствол влево до упора! Садимся на «Золотую мышку»!

— О, Котс, она, и, вправду, золотая!

— Если бы у нас был «ЧКЛ-12», а не эта колесница царя Рамзеса, мы бы не только безопасно проскочили, но и успешно атаковали бы их большой корабль! Вот же, продувные бестии! Чтоб у вас весь белок разом кончился, пробирочные отродия!

Челнок плавно опустился среди густых высоких одуванчиков, недалеко от станции «Глория».

— Сканируй станцию, Гло, и собирай в свою сумку всё по инструкции! Не забудь, курсант, аптечку и воду!

— Слушаюсь, господин полковник!

— Что там, Гло, чисто?

— Зафиксированы нарушения в энергоснабжении станции!

— Закрываем лицо и руки, я выхожу, ты наводишь пушку на станцию, если я не появлюсь через пять минут, мочишь любого, кто высунется! Через два часа подойдёт большой грузовой корабль и заберёт нас! Мы с ними на связи!

Котс легко открыл свой внутренний люк, но наружный заклинило.

— При обстреле повредили и замок! Каналии! Летят люди по своим делам, никого не трогают, нет, жестянкам пострелять захотелось! Подлые кофемолки! Не сидится им на их железных задницах! Гло, я выйду через твой люк!

— Командир, батарея весит более двухсот килограммов, пружина может не выдержать!

— А ты подстрахуй мужа, детка! Двигайся! Гло, ты располнела, раньше мы легко тут помещались! Да?!

— Котс, почему ты не поменял перед вылетом нижнюю одежду?! Я всю её постирала!

— Так, значит, детка, да?

— Да.

— Тебе хотелось бы, чтобы от воина пахло изюмом и марципанами?!

— Хотелось бы.

— А может быть, шоколадными трюфелями?!

— Тоже пойдёт.

— Вот это да! Чтоб меня не зажало в нижней одежде, которую я поменял, поднимай ноги, Гло, и упирайся ими в люк; как он автоматически откроется, я мигом выскочу, сразу убирай ноги!

— Слушаюсь командир!

Котс схватил карабин и быстро выпрыгнул из открывшегося люка в мягкую траву со словами: «И что за нюх у тебя, девчонка, ведь на мне герметичный костюм!» Люк захлопнулся. Глория, облизав сухие губы, залегла возле пушки. Полковник обследовал станцию и появился через пять минут. Он с развальцем вернулся к челноку, который внимательно осмотрел, особенно, замок люка и батарею питания. Она держалась на одном переднем левом креплении. Котс приподнял батарею, перевернул и навалился на неё могучим плечом, батарея глухо рухнула в одуванчики.

— Выходи, Гло! Люк свободен! – крикнул он, отряхивая перчатки, - Что ты лепишь на панель связи? Не жвачку?

Глория подала ему большую сумку и свой карабин. Полковник подхватил жену на руки.

— Ты потяжелела килограмма на два, детка! Я с трудом тебя поднимаю! Кроленька мой маленький!

Он кружил её, словно ребёнка, среди высоких одуванчиков. Она глуповато улыбалась, обхватив его за шею.

«Полетели, Гло! У меня не только плащ с подогревом, но ещё и ботинки с пропеллерами!» - шептал он горячо ей в самое ухо, - «Полетели, моя красавица, до самых звёзд! Они такие красивые, как ты!»

— У меня голова закружилась! – радостно шептала она, - Хотя, полетели, Котс!

И он снова кружил и кружил её, пока не повалился вместе с ней в одуванчики, обессилев от счастья.

Через две минуты он вскочил, помог подняться Глории и потащил её к челноку.

— Смотри, девочка моя, они били прицельно сначала в правое крепление – два выстрела! Учись стрелять! Затем в левое – один выстрел, тут ты им снесла какую-то антенну, возможно, лишив бедных технократов отрадной связи со своим дядей Фигой! От твоего выстрела челнок тряхнуло, и они, вместо левого переднего крепления, попали в замок моего люка! О чём это говорит, курсант!

— О том, что руководил обстрелом челнока гуманоид, господин полковник!

— Умница, Гло!

— Мы не оторвались, командир?

— Мм. Пойдём на станцию, девочка!

Глория подхватила сумку на одно плечо, карабины на другое и двинулась за мужем, любуясь необыкновенными растениями.

— Смотри, Котс, помидорные кусты гнутся от плодов, а на апельсиновых деревьях не видно листьев, столько апельсинов! А одуванчики! Я сквозь костюм чувствую, какие они пушистые! Дай, я тебя сниму под деревом на фоне станции!

— Это твоя мама руководила озеленением планеты, Мушенция, главный мичуринец! Интересно, одуванчики можно перерабатывать в энергию? Станция обесточена, Гло, отключено внешнее энергоснабжение; можно, конечно, попытаться подключить её к нашей батарее, но, много возни, а результат не прогнозируем.

Котс и Глория вошли на станцию и беспрепятственно прошли в столовую, двери свободно открывались, обработка отсутствовала.

— О, здесь всё сохранилось: и керамика, и картины, и мамина скатерть! Удивительно, радиационный фон нормальный!

— Потому что, с тех пор, как закончилась энергия, сюда вошли только два носителя радиации: ты и я.

— Смотри, Котс, какие глиняные кошки! У одной хвост отлетел! Можно я возьму парочку?

— Я думаю, они не обидятся! Вот в этом купе, с окном на утопающий в одуванчиках крест, жили твои родители, а я жил – в последнем, поближе к комнатам отдыха, по соседству с пьяницей дядей Фигой!

— Удивительно красивая скатерть! А на ней оригинальная глиняная посуда! Обо всём этом мне рассказывали и родители, и Паралличини! Вот здорово, я на «Глории»!

— Посмотри, детка, каких картин они понарисовали, пока мы сходили с ума! Я думал, это подводная лодка с перископом; оказалось, лебедь с интересной шеей!

— А, давай, возьмём старые записи с камер видеонаблюдения? Мне хочется посмотреть на вашу жизнь!

— Если ты определишь, где они спрятаны!

— Это легко, на занятиях нас учили!

Глория достала из сумки чемоданчик с необходимыми приборами и безошибочно нашла панель, за которой обнаружила старые записи.

— Это будет самое длинное в мире кино! – сказал Котс, - Пойдём в тот самый камбуз, где я хотел отрезать себе руку, заболев игроманией! Да здесь всё завалено пустыми бутылками и сеном! Это сухой секирус, они вырывали его с корнем! Понюхай плесень! Похоже, готовили из него вино!

Полковник принялся пихать сухую траву и бутылки в утилизатор, стрелка не его приборе дрогнула и замерла. Топлива было недостаточно.

— Гло, неси из столовой бутылки с сухими растениями и пихай их вместе с почвой в утилизатор! Когда станция работает, она не видна для роботов! Возможно, не видна и из космоса.

Утилизатор заработал, замигали лампочки на вытяжке, плите и кондиционере. Сверху раздался металлический голос: «Кто вы?»

— Полковник Котс и его жена, курсант Глория Котс! – ответил полковник.

— Добро пожаловать на станцию, названную в честь вас! – приветствовала камера.

— Во как!

Он пошёл, заглядывая во все двери, собирая любой хлам. Гло, не переставая радостно улыбаться, вымела камбуз, свалив в утилизатор весь мусор, включая старые полотенца.

— Вот и на станции прибрались. Осталось семьдесят минут, и прилетят наши! – бодро сообщил Котс, - Грузовой корабль – это впечатляющая махина!

— Давай, посмотрим ваше кино, здесь есть устройство, только будет без звука, как на заре кинематографа!

— Ну давай! Погнали наши «технаков»!

— Так, интимные подробности пропустим. О, это моя молоденькая мамочка, какая бледная и худенькая! А папка, как я по нему соскучилась! Он что-то рассказывает, да как возбуждённо! Почему ты свою ручищу положил на мамин живот?! Ты и с ней флиртовал, негодник?! Какие у тебя волосы Котс, где твоя мышечная масса, ты ли это?! Оо!!!

— Пыш читает стихи, я их хорошо помню, как и многие его произведения, а Мушка мне говорит: «Послушай, какой у меня ритмичный ребёнок, он двигает ручкой в такт строк!» Я говорю: «Дай пять, девчонка!»

— Это наше первое рукопожатие! А папка, что с ним?!

— Пыш возмущается: «Не называй, Рыжий, бесстрашного воина девчонкой!» Он не ошибся, Гло!

— Что читал папка? Почему он показывает свои распухшие руки? Что за гигантская минога лежит на полу? Фу, не аппетитное зрелище! Рассказывай, Котс!

— Это и есть тот самый пресловутый галатус, который мы уже не могли видеть! А Пыш показывает руки и говорит о том, что ему некогда быть поэтом, потому что он – «шкуродёр»! А читал он следующее, я хорошо помню:

«Есть в слове «праздность» праздник тот,

Что нас, поэтов, оживляет!

О, как его мне не хватает

Из часа в час, из года в год!

Уж я на вышитой подушке

Скользил бы локтем по атласу,

И рифм собрал такую б массу,

Что ягод на лесной опушке!

И не было б таких высот,

Таких глубин, таких расщелин,

Где б чувства – пчёлы не гудели,

Нося ко мне сладчайший мёд!

Смакуя радостные звуки,

Мой ум зашёлся бы в работе,

И мысль – борзая на охоте,

Какие б вытворяла штуки!

Юлою, в вихрях пируэта,

Летело бы воображенье

И показало б на мгновенье,

Что значит праздность для поэта!»

У Котса сияли глаза, он казался совсем юным.

— Какие вы все молодые и красивые! И я уже среди вас!

— Отмотай, Гло, что было после нас?

— Пьяная оргия, Котс! В камбузе – завод по изготовлению вина! А этого шамана я знаю! Он в старинной телепередаче обещал за высокую плату воскрешать умерших близких и погибших любимых питомцев!

— Это Лизалкин. Видимо, снюхался с технократами ещё до того, как попал сюда. Они – клонировали, он – закупал им необходимое.

— А если тело кремировано?

— «Технаки» клонируют и по старой обуви. Так, все пятеро титанов напились и без костюмов пошли из станции, судя по жестам, купаться к ближайшим озёрам, где их след и затерялся, видимо. Да, больше их на плёнке не видно. На прощанье Крик отключил всё энергоснабжение, ему не понравилось, как завыла сирена! Он машет камере кулаком!

Станцию тряхнуло. Глория и Котс уставились друг на друга.

— Что это было? – спросил полковник камеру.

— В квадрате Д-8 совершил посадку большой военный корабль технократов, господин полковник, - ответил металлический голос.

— Видят ли роботы технократов станцию? – спросила камеру Гло.

Камера замигала, ответа не последовало.

— Что означает: некоторые модели видят, - прокомментировал Котс и добавил в раздумье, - собирай вещи, детка, нам лучше выйти отсюда. Грузовик должен уже заходить на орбиту.

Оба чувствовали напряжение. Гло взглядом попрощалась со станцией.

— «Жасмин уже отцвёл, идёт благоуханье с куста шиповника…», - почему-то произнёс полковник.

Взявшись за руки, Котс и Глория подошли к кресту. Под ногами были родные одуванчики, и жёлтые, и пуховые, только непривычно высокие и с очень широким стеблем.

— Плохие новости, детка: грузовой корабль покидает орбиту, они засекли технократов и не хотят подвергать риску ценный груз. Ты слышишь роботов, Гло? Их четыре. Это – «ТБРТ-5», тяжёлый боевой робот технократов, который способен развивать высокую скорость передвижения, делает до 55 вращений в минуту, бьёт вкруговую с двух рук. Весёлая игрушка, ветераны прозвали его «пьяной балериной». Нужно сразу же перебить шею, а затем талию «балерины».

— Двоих возьмёшь ты, двоих – я, - спокойно отозвалась Глория.

— Сейчас они подойдут к челноку, осмотрят его и взорвут, потом начнут искать нас.

— Я вмонтировала в панель передачи универсальный чип клона, который ты подарил мне, Котс!

— Умница, Гло! Передавай пока не поздно: «Я, клон «Е-701», вижу вас и прошу помощи!»

Роботы остановились, пришёл вопрос: «Кто ты?»

— Передавай, детка: «Я, заминированный клон «Е-701», нахожусь в челноке людей, люди пошли к вашему кораблю».

Роботы развернулись и пошли к своему кораблю.

— Подлые кофемолки! – произнёс им вслед полковник.

Котс и Глория встали на колени возле креста. Как было бы хорошо, если бы он сейчас просиял, как тот, на вулкане, отворилась бы Дверь и впустила бы их в душистый сад! Это было бы здорово, потому что два человека против большого военного корабля – это…

Котс молился так: «Я очень грешный человек, Господи, но я прошу Тебя, простить меня и спасти мою жену!»

Не вся жизнь пронеслась перед полковником Котсом, а только самый страшный её эпизод. Это случилось год назад на «Белой лилии», на очень красивой планете, заросшей крупными белыми и кремовыми цветами, на излюбленной помойке технократов, кишевшей монстрами. Ночью прилетел корабль, с которого выгрузили больных клонов и всю неисправную технику, которая тут же пошла на штурм базы людей. Котс был на передовой, а Гло прикрывала госпиталь, куда сразу же начали поступать раненые. Бой длился почти сутки. И всё это время Гло была в плену технократов! Об этом Котс узнал от раненного, когда, шатаясь от усталости, явился за ней. Полковник пошёл, как во сне, на их корабль, опасаясь, что он взлетит, прямо, перед его носом. Возле подбитого робота Котс снял с себя все приборы, сложил всё оружие. Неожиданно робот «ожил» и ухватил полковника за правую ногу, левой Котс перебил его железную клешню, и по универсальному чипу клона легко прошёл на тарелку. Технократ сидел в маске и в перчатках, похожих на лапы шимпанзе, тело его закрывала одежда, не позволяющая судить о размерах и форме фигуры. Котс и без приборов понял, что перед ним гуманоид – пижон, а не клон – гибрид. Без страха полковник обратился к нему.

— Творец создал тебя старшим братом, меня – младшим, и я готов убирать за тобой твои грязные помойки! Но, верни мне мою жену, с которой я соединён самим Богом!

Эта краткая речь произвела впечатление на технократа, он нажал какие-то кнопки, и зазвучал приятный голос.

— Я отменил взлёт, Котс, - сказал гуманоид, - возьми её, но ты можешь ей дать только один приказ, если ошибёшься, то она останется у меня! Испытания – моя слабость!

Полковник обернулся, сзади него стояли пять Глорий, все с одинаковыми глазами, одинаковыми волосами, и в одинаковых чёрных курсантских костюмах!

«Верни мне моё кольцо, детка!» - услышал Котс пришедшую к нему мысль. Нет, она навязывается извне.

— Лети ко мне, птичка моя! – закричал полковник, приготовясь к рукопашной.

Гло легко оторвалась и полетела над ним прямо к выходу, технократ опешил, а клоны бросились на Котса, и он начал вырубать их направо и налево, и это было очень трудно, не потому, что у полковника тряслись руки и сводило судорогой мышцы от усталости и пережитого стресса, а потому что эти боевые куклы были изготовлены в образе Гло. Технократу нравилась сила Котса, и забавляла вся сцена. А Глория, отняв у клона лазер, освобождая путь мужу, уже крушила роботов, собиравшихся задраивать люки.

Котс вылетел пулей, и они помчались прочь от корабля, петляя, как зайцы. Возле приборов полковника залёг отряд Космического легиона, ребята поливали тарелку шквальным огнём, что мешало работе её приборов, и технократы, хоть и защищённые полем, решили взлетать незамедлительно.

— Ложись! – прохрипел полковник, почувствовав, как загудела земля.

Гло, ничего не слыша, неслась, как лань, размахивая клоновским лазером. Котс с трудом догнал её, сбил с ног и рухнул на неё всей стопудовой мышечной массой, но и под ней Глория пыталась из последних сил бежать, молотила кулаками по земле, выкрикивая бессвязные звуки! Бойцы полковника плотно прижались к земле, а сам он почувствовал, как по спине прокатилась волна радиоактивного огня.

Когда гул взлетевшего корабля растаял вдали, полковник прокричал, прямо, в ухо брыкающейся жене: «Я очень люблю тебя, Гло! Что они с тобой сделали, детка моя?!»

Девушка разом затихла, услышав его голос, она приникла к земле и кротко ответила: «Ничего, Котс, только вырвали несколько волосинок.»

— Вот же, канальи!! Я уж боялся, Гло, что они сделали из тебя спринтера! – присказывал Котс, помогая подняться Глории, - Только не спринтера, Гло, уж лучше боксёра!

А потом, по дороге на базу, Котс срывал белые лилии, прекрасные, как всё, что вышло из небесной мастерской, и молча подавал жене, она беззвучно плакала, а ребята страшными криками и дикими воплями отгоняли от них маленьких уродливых монстриков, рычащих в зарослях цветов.

Это было ровно год назад. С тех пор полковник боялся оставлять Глорию. Котс тяжело вздохнул.

— Так, Гло, что мы имеем: неподвижный челнок, неплохую пушку в нём, которая после первого же выстрела станет мишенью, и два карабина. У меня такой план.

Глория напряглась всем телом.

— Я буду с тобой! – заявила решительно она.

— Воин подчиняется своему командиру до последней секунды! Высота станции шесть метров, ты можешь взлетать на три метра. Поднимись сначала на апельсиновое дерево, а затем, как-нибудь, дотяни до крыши! Тебе нужно продержаться, девочка, сутки, через сутки здесь будет специальный отряд Космического легиона. Вода и еда у тебя есть. Я не думаю, что роботы будут взрывать станцию, просканируют и уйдут, а, может, и совсем не заметят! Лежи на крыше, как мышка! Я уведу их от станции! Оба карабина я беру, детка. Шанс у меня небольшой, но я постараюсь его использовать, я, всё-таки, не кофемолка! Я никогда не думал о ребёнке, Гло, какой уж тут ребёнок! Но жалко, всё-таки, что у нас его нет!

— Он у нас есть, Котс.

Полковник посмотрел на фиолетовое небо и с трудом справился с чувствами.

— Что здесь за место такое, здесь все девушки признаются в том, что они немного беременны! Как ты обманула медконтроль?

— У меня там связи.

— Пора чистить всю нашу контору!

— Я люблю тебя, Котс!

— Я очень люблю тебя, Глория!

Они крепко обнялись, так крепко, словно прощались навек. Роботы возвращались, их было уже шесть. Гло прижалась к мужу и подняла глаза, полные слёз, на небо. Прямо над ними из глубины фиолетового пространства разливалось нежно-розовое свечение, а из него, словно лепестки гигантского цветка, выходили ярко-оранжевые струи! Это было сказочно красиво!

— Что это, Котс?!

— О! Это цветок Вселенной! Космическая Астра! Он вырастает крайне редко и означает, что здесь защищает сам Космос! Наш план верен, Гло, вперёд!

Роботы остановились, изучая незнакомое явление, приняв его за новое оружие! Гло, подхватив сумку, взлетела на апельсиновое дерево. Шквал апельсинов обрушился на Котса, застывшего внизу в напряжённой позе.

— Аа-а! – воскликнул он от неожиданности.

— Ой, как страшно! – передразнила его сверху Гло, исполненная веры в то, что и смерть их не разлучит!

Она взлетела до крыши базы и повисла на ней. Котс рванулся вперёд, но Глория, не спеша, подтянулась, не выпуская из рук сумку с драгоценными котами и «самым длинным кино на свете», закинула ногу и встала на колено на крыше.

— Давай, детка, убей мужа! Скинь мне на голову ведро с помидорами! - заорал радостно Котс, - И не сердчай на меня, Гло, я так часто спорил с тобой по пустякам! Я люблю тебя, девчонка!

К его ногам прилетела верёвочная лестница.

— Во как! – воскликнул полковник, отпрыгнув назад.

— Командир, нужна твоя консультация, здесь стоит зачехлённый летательный аппарат!

Котс забросил оба карабина за плечо и быстро поднялся по лестнице. Его восторженному взору предстал укрытый антисканером новенький «ЧКЛ-12»!

Полковник нажал кнопку автоматического расчехления и, не переставая широко улыбаться, похлопал, как брата, машину по боку. Вот дела!! А! А с крыши есть люк в одну из замурованных комнат отдыха! Ну дела!

— Занять своё место, курсант!

— Слушаюсь, господин полковник!

Гло ещё раз посмотрела на прекрасный цветок над своей головой, улыбнулась и помахала ему. Челнок уже потряхивало, муж проверял работу защитного поля.

— Где ты возишься, Гло?! Ты, всё-таки, неуклюжая! Ты чуть не упала с крыши на командира!

— Это ты неуклюжий, Котс, ты и ходишь, как медведь!

— Ты, ты, ты! Приготовиться к взлёту! – скороговоркой выпалил Котс.

— Т… Слушаюсь, господин полковник!

— У тебя, детка, теперь две пушки, правая мощнее! Снизу мы не уязвимы, хоть из рогатки в нас стреляй! Забирай пониже, Гло, не забывай, что нас может подбросить от их выстрелов! Погнали наши «технаков»?!

— Погнали, командир!

Глория залегла у правой пушки. Челнок плавно взлетел, сделав поворот над шестью застывшими в раздумье высокими роботами с несколькими лазерами на каждой руке. Глория воспользовалась этим удобным поворотом и одной очередью сняла всех шестерых.

— Отлично! «Балерины» восстановлению не подлежат! Это и есть, Гло, «ТБРТ-5»! Сверху они не такие страшные!

Котс направлял челнок к тарелке.

— Чем больше мы уничтожаем их поделки, тем плотнее они присасываются к нашим ресурсам!

— Нет, Гло, тем яснее они понимают, что пора сваливать из нашего жизненного пространства!

— Они игроки, Котс, их забавляет играть с нами в «войнушку»!

— Вот и покажи им, Гло, что ты их раскусила!

Глория ещё ни разу не видела такого большого военного корабля технократов. Вокруг него – ни души, в смысле, ни поделки. Возможно, тарелка готовилась к взлёту, чтобы на орбите перехватить челнок Котса, где он был особо уязвим. «Нужно попытаться срезать самую верхушку, где находятся технические узлы корабля, чтобы технократы задержались на ремонт», - подумала Глория.

— Смахни им маковку, Гло, там ослабленное поле, пробьёшь сверху вниз, я зайду поудобнее!

— Слушаюсь, командир!

Глория напряглась всем телом и прицелилась. Котс резко повернул челнок в обратную сторону и начал набирать высоту почти вертикально.

— Что, Котс?!

— Сейчас что-то будет! «Технаки» потеряли всякой страх, они шуронули жёстким излучением в Астру! Ты бы додумалась до такого, Гло, стрелять в космический цветок?! Это всё равно, что выстрелить в Ангела, потому что и Ангел, и Астра – сущности одного невидимого мира! Но во Вселенной всё наделено силой противостоять злу!

У Глории сжалось сердце от страха за цветок. Она увидела, как Астра сомкнула лепестки, превратившись в большой оранжевый шар, из центра которого вышел луч света, тоньше иголки, такой ослепительный, что девушка зажмурилась. А когда она открыла глаза, то на месте большого корабля «технаков» дымилась маленькая кучка чёрного пепла.

— Вот это оружие, Котс!!

— Это не оружие, это способность наводить порядок, как ты убиваешь тлю, которая ест твои розы! Бога надо бояться, иначе Он покажет, кто хозяин во Вселенной!

Астра расправляла лепестки, обращаясь светящейся серединкой, прямо, к девушке.

— Они не причинили ей вреда?!

— Для неё их щипки, как укусы муравья, но ей не понравилось, что у них на борту – оружие, смертельное для нас с тобой.

— Спасибо тебе, космический цветок! – воскликнула с грустью девушка, явно не желая улетать от этой красоты небесной.

Через десять минут Котс взял курс на базу. Глория, снимая напряжение, легла удобнее, придвинув к себе сумку.

— Отстрелялась ты на «отлично», Гло, а за сканирование объекта я тебе ставлю «двойку»! Все розетки на станции пересчитала, а челнок не заметила!

— Нет, Котс, пожалуйста! Он же был под антисканером!

— Хорошо, «тройка»! Но и по очертаниям можно было бы догадаться!

— Это ты должен был догадаться, заходя на посадку над станцией! А я ничего не видела из-за батареи!

- Хорошо, детка, «четыре»! Но «пятёрку» я тебе не поставлю, даже если ты наведёшь на меня правую пушку!

— Спасибо, господин полковник!

— Гло, ты чуть не лишила ребёнка отца!

— Это ты!

— Нет, ты!

— А вдруг, наша планета была изначально их домом?

— Они ещё не то впарят! Впарят, что и мы их поделки! Один клон перед своей смертью сообщил мне, что люди – это чистые клоны, скрещенные с обезьянами, то есть, уже не чистый продукт! Ну их в зад, Гло! Я очень люблю тебя, детка! Вас обоих, или обеих, как правильно, Гло? Вообщем, и большую девчонку, и совсем маленькую! Поспи, тебе теперь нужно побольше спать, ходить и радоваться! Родим «пиратку»! Ууу-у-у!!!

— Я очень люблю тебя, Котс!

Он улыбнулся счастливо. По её щеке скатилась большая слеза, задержалась на вздёрнутом красивом подбородке и упала на панель управления лазерной пушкой, где сверху было написано синим: «Челнок космического легиона-12. Базовая комплектация станции «Глория полковника Котса», а пониже лежал маленький ярко-оранжевый цветок.

Конец.

10 мая 2015г.

Приложение: рисунки автора к «Майонезовским сказкам» и «Историям господина Майонезова»