Книга «Русь» . Рисунки автора. Л. В. Литвинова

Предисловие автора

Сегодня многие, в том числе и молодые, обращаются в поисках духовных и нравственных идеалов к нашим историческим корням. Что долгие годы привлекало меня в истории древней Руси? Скорее, не сам процесс, а детали, элементы процесса, в первую очередь – важные идеи.

Важные идеи я ставлю во главу угла и в своих творческих работах. Поэтому, в «Ярополке» мне важна не идея противостояния, не «идея хазар», о которых нам мало, что известно, а идея служения мужественных князей, их ответственность за тот «кусок мира», за который они готовы и умереть, и держать ответ перед Богом. А «неразумных хазар» можно было бы назвать и «монголо-татарами», и «басмачами», как угодно, это только зловещие тени.

В «Боголюбском» для меня не важны идеи, «лежащие на тарелочке», а именно: козни боярской знати, о которых писал Карамзин, или «еврейский след», на который указывает Соловьёв, или коварство красавицы-жены, участницы заговора, о которой повествуют местные предания. Для меня важна такая идея: как боголюбивый князь угодил в свой «Бермудский треугольник»?

Еврейского заговора, конечно же, не было, но евреи в заговоре участвовали, и были похожи на всех «классических» заговорщиков, именно, к ним обращаясь, великий князь Михаил в драме говорит: «А этих грязных чертенят подольше бейте батогами, и пусть ползут в свою отчину…» Он это произносит не потому, что «националист», а потому что они накануне убили его старшего брата, которого он почитал как отца.

Вряд ли современники Боголюбского представляли национализм так, как он видится сегодня, когда стареющий мир перешёл в фазу деструктивного развития по естественным причинам. Это сегодня, одни считают национализм панацеей от надвигающегося хаоса, другие, наоборот, рассматривают его как причину беспорядка в обществе. В начале двенадцатого века национализм был ещё в «эмбриональной» стадии развития, на уровне: «свой – не свой», как это ещё недавно было в деревне.

Однако, что произошло с Боголюбским, что было «внутренним фактором», приведшим к реализации, столь зловещего «внешнего фактора», где сошлись в одно время в одном месте три силы: боярская оппозиция, иноземцы и жена «из полонянок», привезённая князем после победы над «булгарами - магометанами», крещённая и обвенчанная с Боголюбским, вероятно, без её воли.

Возможно, этим, внутренним фактором была страстность князя, передавшаяся ему от родителей? В этом смысле, интересен факт гибели его матери, молодой, рослой с раскосыми дразнящими глазами, против которых не мог устоять «видавший виды» Юрий Долгорукий. Эта сильная красивая половецкая княжна, поцеловав маленького сына Андрея, вскочила в седло и в охотничьем азарте устремилась за добычей. Далеко оторвавшись от слуг и егерей, она напала на кабаний выводок и принялась на скоку копьём пронизывать одного за другим полосатых поросят, забрасывая их в мешок за седлом. На визг кабанят прибежала разъярённая мать, которая бросилась под копыта лошади, та упала, бесстрашная охотница вылетела из седла, и на глазах подоспевших слуг была растерзана рассвирепевшей кабанихой, до последней минуты пытаясь бороться с ней. И выросший князь Андрей был таким же: бесстрашным, страстным, азартным, благодаря этому и средневековой традиции, головы врагов летели направо и налево, возможно, и не оправданно. У меня нет и мысли осуждать, но есть желание разобраться в «делах давно минувших дней».

В «Дуняше», на первый взгляд, «важной идеей» представляется спасение монархического отпрыска, но, это только на первый взгляд…

Сказки и песни, которые я слышала от бабушки, русские народные сказки и былины, прочитанные мной, сама наша поучительная история, богатство и разнообразие мира – вот источники «важных идей» для моих скромных поэтических сочинений.

__________________________

Примечание для корректора: Страницы двигать нельзя, – иначе нарушится чтение двухстолбцового текста.

Ярополк и хазары

Поэма-сказка

Когда кружится воронье

Над золотыми куполами,

Встает из памяти житье,

Что славно ратными делами;

И бранный гул тревожит сны,

И ослепляют блеском латы,

Встают воскресшие сыны,

Встают, о Русь, твои солдаты!

И ближе все, и все ясней

Звучит Боянова струна,

Чредой далеких, славных дел

Идет родная старина;

И речь торжественно плывет,

Плывет в обряде величальном;

И никогда тот не умрет,

Кто помнит миг свой изначальный.

* * *

Полки идут – за рядом ряд,

И тонет град в победном кличе,

А за дружиною скрипят

Возы с богатою добычей.

Идут плененные рабы

И черноокие рабыни;

И тех, чьи ратные труды

Навек окончены отныне,

Суровы лучники несут,

Несут они своих героев,

Покрытых славою и кровью;

Их тризны горестные ждут.

А князь, счастливый, молодой,

Взирает гордо, словно сокол,

И шлем отделкой золотой

Сияет на челе высоком;

Гремят тимпаны и рога

Во славу доблестных и смелых;

Князь Ярополк разбил врага,

Расширил дедовы пределы

И он принес желанный мир

Своим границам нерушимым;

И во дворце готовят пир

Для князя и его дружины.

Рубиться коли – так до смерти,

Стоишь в строю – уже герой;

Смеяться – так, чтоб дохли черти;

А коли пир, так пир горой!

И вот он, шумный пир честной!

Здесь радость плещется волной,

Рекой текут меды, вино!

Зарей багряною корзно

Пылает княжья, а подол

Зеленоватого кафтана

Каймой обложен золотой;

Узорны красного сафьяна

На воеводах сапоги,

И все крепки и высоки

Красавцы в синих епанчах, -

Блестят запоны на плечах!

Князь восседает, опершись

О подлокотни темных кресел;

И он хмелен, хмелен и весел,

Друзьям все чувства отдались!

Среди почетнейших гостей

Древлян властитель Лютобей

И Позвизд, Ярополка брат.

Ковши плескают и звенят;

И всеми чтимые отцы

Сидят, и толстые, как бочки,

Бояре, знатные купцы;

Блестят собольи оторочки,

Слезятся пьяные глаза;

Сапфиры, злато, бирюза;

И нет просвета на столах!

На них узорчаты скатерки,

Хлеба пышны и высоки,

На блюдах гуси и тетерки,

И розовеют балыки,

Над мясом вьется легкий пар;

И победители хазар

Икорку семгой заедают,

Вино медами запивают;

Забыты копья и колчаны,

Уста смеются да жуют!

Рабы проворные снуют;

То не мечи гремят, но чаны,

С них пена искрами летит!

И кубка нет, что не налит,

И чаши нет, что не полна;

Гуляй! Окончена война!

Песнь первая

Меньшого брата обнимает

В его палатах Ярополк;

В заморских винах знает толк

Князь Позвизд, кубки наполняет.

Но Ярополк спешит сказать

О том, что сердце болью мучит:

«Не время чаши подымать.

Над головою грозны тучи;

Хазары, Позвизд, замышляют

Опять идти на Русь войной,

Большую силу собирают;

Мы братья, встанем же стеной,

Сидеть, попрятавшись, не время, -

Что саранча, поганых племя

Пустыню стелет за собой!

Но коли вместе вступим в бой,

То рать получится не мала,

И сможем мы врага побить

И ненавистного Кайдала

В Хазарском море утопить!»

Бледнеет Позвизд, часто дышит,

Сухие губы облизав:

«Не горячись, брат, враг услышит,

Он всюду – в поле, средь дубрав,

И притаился здесь, в чертогах!

Тьма тем хазар, а нас немного,

И ты на верную погибель меня зовешь:

Скорей, скорей!

И сам бесславно пропадешь,

Не соберёт никто костей!»

Большой тревогою объятый,

Князь Ярополк глядит на брата:

- «Меча ты с детства сторонился,

Царьградской утварью играл,

И без тебя я обходился

В бою, но черный день настал,

И что я слышу? Ты же русс,

Не только русс, но, ты и князь,

У нас в роду бывал ли трус?

Кто, пал, скажи-ка, ликом в грязь?!»

Но Позвизд: «Надо обождать,

Покуда ж не пришла пора,

Придется дань Кайдалу дать,

Хоть по кунице со двора, -

Не оскудеем мы ничуть,

Все платят: кривичи и чудь,

И мы с тобою, брат, заплатим,

Так, хоть на время, мир наладим!

Смиренно станем мы молиться,

И не грешно нам поучиться

Восточной мудрости хазар, -

Русь превратим в большой базар!..»

Но слов своих же испугался.

Князь Ярополк, что тур, поднялся,

Наполовину вынув меч,

Пустил его со звоном в ножны!

И закипела гневом речь:

«Ты, Позвизд, раб и трус безбожный!

Одна ли мать нас пеленала,

Здорова ли она была,

Когда се чадо зачала?!

Ты мне не брат, ты шут болезный!»

И, пнув с пути дубовы кресла,

Так шибко двери распахнул,

Что вскрикнул Позвиздов тиун,

За лоб разбитый ухватясь!

Чернее тучи вышел князь.

Слуга бегом бежит в покой,

Где Позвизд, алееяясь рукой,

У кубков налитых сидит,

Он плачет, что-то говорит.

И стал тиун над ухом ныть:

«Тебя он хочет погубить,

Но ты умнее, ты хитрее,

Не доверяй речам злодея!

С ним выйдешь – кончишь ли добром?

Набит турецким серебром

Дворец твой, греческого злата

Полным – полно в твоих палатах,

Все потеряешь на войне!...

У братца отроки одне

С собою… Коль их перебить,

Его ж Кайдалу подарить…

Послушай, что скажу, любя,

Возьмешь княгиню за себя!

Хотя зачем тебе она,

Нужна восточная княжна,

Тебе б с Кайдалом породниться,

Тогда ни белка, ни куница

В сундук хазарский не уйдут!

Слуга твой верный, старый Блуд,

Когда желал тебе худого?!

Скорее, княже, молви слово,

Мой принимаешь ли совет?!»

Смертельно бледный, Позвизд: «Да».

Блуд вышел, крики во дворе,

И скакунов угорских ржанье.

В углу – оклады в янтаре,

Лампад тревожное мерцанье,

И видит Позвизд – смотрят лики,

Вдруг ожили, поплыли блики,

Черны, огнем пылают очи!

И князь дрожит, поднятся хочет,

Но падает, вцепившись в скатерть!

Глядит сурово Богоматерь,

Что стрелы пущенные взгляд!

И кубки падают, звенят!

Кровавым залиты вином

У князя руки. Громкий стон

Идет с оживших образов!

И дикий плач, что волчий зов.

Летит под своды закопчены!

И смотрят грозные иконы.

Глухая ночь, но степь гудит,

По ней разбросаны шатры,

Меж них – высокие костры.

И в ярком стане все не спит.

Не спят ни кони, ни верблюды,

Тревожит их дуделок рев,

А на коврах внутри шатров –

Кувшины полные и блюды,

Плоды и кушанья горой!

Взят Ярополк! Пленен герой!

И степь хазарская пирует.

Не просто было Ярополка

Связать арканом власяным,

Разбив дружину, с ним одним

Пришлось сражаться долго – долго.

И вот он, русский князь побитый,

В шатре Кайдаловом стоит,

И хан хмельной с хмельною свитой,

Густым вином ковер облит;

И Блуд с огромным опахалом

Навис над ханской головой,

Он от волненья чуть живой,

Не сводит пьяных глаз с Кайдала.

Тот поднял туфлю и скребет

Носком кривым и острым спину,

И Блуд спешит чесать хребет

И поясницу господину.

Лежат кувшины, и вожди

Лежат на шелковых подушках,

В парче бухарской жарко, душно,

И под чалмой башка гудит.

Но что ж не радостен Кайдал?

То пьянка, а не праздник жаркий,

Нет, не такой хан встречи ждал,

Искал добычи, не подарка.

Кайдал кривится, огорченный,

Куражится, вождей бранит,

И туфля яркая летит

В изюм, сбив кубок позлащенный.

И хнычет хан: «У, племя вражье,

Я из тюрбанов выбью пыль!

Ослы!! Верблюды!... Храбрый княже,

Поедем в город мой Итиль,

Там будем жить в одном дворце,

А мир поделим пополам!

Пятьсот красавиц в жены дам!

В чалме, на белом жеребце –

Таким узрят тебя народы!

Забыв печали и невзгоды,

Ты станешь неге предаваться

В садах, игрою любоваться

Каменьев, яхонтов огонь

Кидать с ладони на ладонь!

Полюбишь ты, мой богатырь,

Корицу, перец, тмин, имбирь

И яства нежные с шафраном!

Утех захочешь, за джейраном

Помчим, натянем тетиву!

И не во сне, а наяву

Поймешь, что жизнь – игра, не служба

И все игра – любовь и дружба,

И сладкий плен небесных числ,

Высоких звезд сокрытый смысл,

А мы лишь пешки да ферзи,

И объяснений не проси.

Вот ты, герой, храбрец ты редкий,

А все не вылезешь из клетки!»

Князь, опершись о столб, застыл,

Стоит как будто изваянье,

Ни разу глаз он не открыл,

Спокойно ровное дыханье.

Хан кинул спелым абрикосом –

Попал в турецкого посла!

Кайдаловна, степная роза,

На Ярополка из угла

Глядит, завесившись фатой.

Кайдал трясет сосуд пустой

И пословесно изрекает:

«О, славный витязь! О, воитель!

Бесстрашных руссов повелитель,

Зачем с тобой мне враждовать

И ратоборствовать сурово,

Коль можно вина попивать

Вдвоем под золоченным кровом,

Фонтаны слушать, звоны струн,

От ласк рабынь блаженно млея,

Лежать, жевать рахат-лукум,

Придвинув дедовы тавлеи!

Дочь за тебя свою отдам,

Не знаешь, как любезен хан!

Хоть каждый день, мой друг, женись!

Вот это – сказка! Это жизнь!»

Эк, тороват он на посулы!

Улыбка утомила скулы;

Речистый хан Кайдал вспотел;

Схватив кувшин, к нему припал,

Но обмер: пленник так всхрапел,

Что шёлк шатерный завздыхал!

Досаду топит хан в вине;

Перо трясется на чалме;

В глазах – вселенная тоска,

А в бороде – три волоска!

Неймется старому однако;

Вопит: «Дикарь! Урус! Собака!

И кто кресты на вас надел –

Братоубийца, сын рабыни!

Холопство, рабство – ваш удел,

А братства нет меж вас в помине!»

Князь глаз открыл.

Бровь поднял. Хмыкнул,

Без промаха плевок послал,

Не плюнул – так, небрежно цыкнул,

И взвизгнул щупленький Кайдал.

Кричит: «Злодея уведите!

Да на кусочки изрубите,

А голову доставьте мне!»

И утопил позор в вине…

Песнь вторая

Покойна звёздная обитель,

Не слышен говор из шатров,

Ведут героя на погибель,

Ведут меж гаснущих костров.

Остановили, повернули,

В шатёр духмяный запихнули,

Сорвали с глаз его тряпицу,

И видит князь в шатре девицу.

Медноволоса, волоока,

Раскоса чуть, один изъян;

Цветной прозрачной поволокой

Её нагой окутан стан;

Жемчужин ряд вкруг шеи смуглой,

Младая грудь, живот округлый

Под лёгкой тканью дышат страстью,

И злата красного запястья

Полны сапфиров голубых…

Князь усмехнулся: хороша

Кайдаловна-то, еретица,

А всё пропащая душа,

А всё гулливая девица.

Она, меж тем, с него верёвки

Сняла, движенья быстры, ловки;

Вдоль ложа тонкие cocyды

Курятся, тонут в фимиаме,

Ковры, подушек пестрых груды-

Атласных, с яркими кистями.

Плывет Кайдаловна павлином,

И голосок звенит струной:

«Хочу, чтоб стал ты властелином,

Хочу я быть твоей женой!

Забудь и думать об отце.

Вам не сидеть в одном дворце,

Уж я об этом позабочусь!.. »

За предложенье и за почесть

Отвесил славный гость поклон.

Не тратя времени напрасно,

Он рот княжне фатой заткнул,

Кисейной шалью ярко-красной

Потуже руки ей стянул.

Прислушавшись, шатёрный шёлк

Кривою саблею рассек,

И ветерок края развёл.

Хазарин мимо лошадь вел, -

Вздрогнул он, зычно закричал,

Из мрака стражи налетели,

Блеснул коротенький кинжал,

Клинки кривые зазвенели.

Рванулся князь, в седло вскочил,

Кому-то руку отрубил,

Кому-то голову лихую!

Помчался вихрем в ночь глухую!

Темны безмолвные поля,

Лишь над скудельницей свеченье,

И здесь кончаются кочевья,

А дальше – русская земля.

Князь Ярополк, изнемогая

От боли, свесился с седла,

Луна глядит на степь- без края.

Знать смерть за витязем пришла, -

На землю сполз, держась за стремя,

И повалился у копыт.

Невдалеке шумят деревья,

Меж их корней ручей журчит,

Но силы нет к воде припасть,

Лежит недвижно бледный князь.

Луна полнеба застилает,

Часовенка, видна в дали,

Деревья никнут до земли,

Там нежить разная гуляет,

С верхушек сосен зрит она:

Лежит воитель умирает,

А вкруг него земля красна…

Кричали стрепеты и дрофы.

Понурый конь в траве бродил,

Бежало время, словно строфы,

Князь Ярополк лежал без сил.

Он хочет Богу помолиться

За жизнь народа своего, -

Не может князь перекреститься,

Рука как – будто не его.

Нет силы, ловкости и прыти.

Князь шепчет: «Щуры, пособите!»

И словно свежестью пахнуло,

Как – будто ветер налетел,

Боль стихла и совсем уснула,

Князь потянулся сильно, сел,

А перед ним – седой старик.

Не ясно виден древний лик.

-«Что, Ярополк, зажили раны?

Не время воину болеть,

Идёт на Русь Кайдал поганый,

Тебе его не одолеть,

Хоть соберёшь большую силу.

Прими совет мой, сыне милый,

Над ним подумай до утра…

Там, где восход, стоит гора,

Вся зелена, как летом травы,

Вокруг неё шумят дубравы,

В горе той, коль не пропадёшь,

Всем силам силу ты найдёшь…

Скажу тебе не ради скуки,

Забудут Бога ваши внуки,

Друг друга резать, убивать

Начнут; придет с Востока рать, -

Притихнут враз, в кулак сберутся,

Но вскоре снова разомкнутся

Перстами слабыми князья,

И вновь пойдёт меж них резня.

Брат брата будет люто сечь,

Пресытясь в праздныя гульбе.

Нужна ли Силища тебе?

Подумай, сыне, до утра…»

Сказал и словно в воду канул.

Князь Ярополк на небо глянул:

-«Знать, старика послал мне Бог…»

Вздохнул. И двинул на восток…

Песнь третья

Быстрее ветра всадник мчится,

И конь под ним неутомим,

С пути его спешит волчица,

И травы стелятся пред ним.

От храпа конского слетают

Листы с дерев и стары гнезда.;

Восход зарею зацветает,

И все бледней на небе звезды.

Вот первых лучиков игра

Полнебосвода оживила,

И освещенная гора

Вершину острую явила.

Гора- зеленый малахит,

А вкруг нее шумят дубравы;

Суровый воин к ней спешит,

Готовый в бой вступить кровавый.

Объехав гору, слез с коня,

Склонив главу, он помолился.

«Эй, мать-гора, впусти меня!»-

Над лесом диким окрик взвился.

И вдруг качнулася громада,

По склонам камни покатились,

И валуны, что ряд за рядом

Вокруг подножия лепились,

Дрожат, скрипят, ломая строй,

Великий гул из недр идет,

И видит храбрый наш герой, -

Пред ним в скале открылся вход.

И князь вошел под свод пещеры,

Все осмотрел, как смотрят гости,

А гость в пещере он не первый, -

Мечи повсюду, латы, кости.

И, выбрав меч потяжелее,

Ступая тихо, словно барс,

Идёт впотьмах широкой щелью

Князь Ярополк, и зоркий глаз

Всё видит: мрачные уступы,

Вниз головою мыши спят,

Скелеты светятся, и трупы

Броней булатною блестят.

Вдали как – будто лучик брезжит,

Князь осторожнее идет,

Но сердце полное надежды,

Что бубен под кольчугой бьет.

Мерцает свет, туман клубится

И дымкой стелется у ног;

Князь замер, смотрит и дивится,

Пред ним раскинулся чертог,

Резьбой богатой изукрашен,

И от нее исходит свет.

Не видел князь чертога краше,

Но не к нему вниманье, нет,

Свое направил витязь смелый;

Внизу, где гуще полумрак,

За пеленой тумана белой

Коварный притаился враг.

До боли зренье напрягает

Князь, утирая влажный лоб,

И все яснее различает, -

В тени большой дубовый гроб,

А вкруг него, все трехметровы,

Недвижно воины стоят,

Стоят в молчании суровом,

Ко гробу опустили взгляд.

«Скорбят иль хитрость замышляют?», -

У князя пронеслось в уме;

Но приглядевшись, замечает,

Что воины в глубоком сне.

Глаза слезятся, трет он вежды,

Сняв рукавицу; спят враги, -

На всех восточные одежды,

Обшиты мехом колпаки,

На всех огнем горят доспехи,

Но Ярополк неустрашим:

«Давно не знал такой потехи,

Их сорок сабель, я один!»

И, вскинув меч, идет он смело

Рубить беспечного врага,

Но спотыкнулся; вот так дело!

Лежит могучая рука!

А пнул – на части развалилась.

Не шелохнулись исполины.

Князь обмер, мысль ему явилась:

«Они же слеплены из глины!»

А как раскрашены искусно!

И, обойдя их раза три,

Похлопал недругов он грустно, -

Что крынки, гулкие внутри.

Там – носа нет, дыра зияет,

Тут – вместе с ухом снят колпак;

У многих – пальцев не хватает,

В дырявых чревах пыль да мрак.

Князь размахнулся и с досады

Срубил полтуловища ловко;

Клубками повалились гады

На пол из глиняных обломков.

Чертог наполнился шипеньем,

И в каждом воине возня,

Во чревах движутся сплетенья,

Кусками сыплется броня!

И разрывают исполинов

Клубки блестящих черных тел, -

Неописуема картина!

Опешил князь и весь вспотел;

Герой, в бою не знавший страха,

Стоит растерянный с мечом,

И лоб его, белей чем сахар,

И градом пот с него течет!

Стекают капли по кольчуге;

Поступок глупый свой кляня,

Взмолился князь: «О где вы, други?

Где ты, дружинушка моя?!»

Вкруг лба гиганта кольца вьются,

И глиняный лоснится лик,

Глазенки узкие смеются,

Где рот зиял – дрожит язык!

Плодились змеи долго-долго

Внутри раскрашенных верзил,

И вот ползут на Ярополка,

Рубить их не хватает сил!

Трещат и рушатся колоссы,

И все вокруг ползет, шипит,

Князь рубит, словно травы косит,

И искры сыплются от плит!

Удар, и ржавый меч сломался!

Ногами давит гадов князь,

Вокруг него весь ад собрался,

Черно от змей, хоть в гроб залазь!

И прыгнул князь на крышку гроба,

Как на последний островок;

О чудо! И подумал кто бы,

Упала крышка из-под ног!

Свалился князь, утратив речь,

Чертог лучами осветился,

В гробу лежит блестящий меч,

И Ярополк к нему склонился.

Меч обнажил, теряя страх,

И размахнулся без усилья,

И превратились гады в прах,

Не видно плит под черной пылью!

Великой силой оживясь

И возгласив осанну Богу,

Идет путем обратным князь,

И освещает меч дорогу.

Встал Ярополк над тленным прахом

Людей, нашедших здесь могилу:

«Бежали вы, гонимы страхом,

Да вас гора не отпустила,

Вам не достался чудный меч,

А он свернет любую гору;

И я во гроб готов был лечь,

И помереть уж было впору;

Там лег мой страх. И ждут дела

На этом свете, сердцу милом;

Отцу Небесному хвала,

Я получил всем силам силу!»

Выходит он и, как огонь,

Великий меч в руке несет,

Прядет ушами бурый конь,

Испуганный, копытом бьет.

Горит клинок над головой;

Путь уступают зверь и птица,

Князь Ярополк летит стрелой

Туда, где солнышко садится.

Песнь четвертая

Как ночь светла и хороша!

Князь дремлет, едет не спеша,

Верст позади оставив много.

Пустынный путь, над ним луна,

Пересекла тот путь дорога,

Ведет в Хазарию она.

У перекрестка двух дорог

Шумит седой столетний дуб.

О, что за диво?! Старый Блуд

В чалме большой, но без сапог,

Что желудь на суку висит!

И конь попятился, храпит,

Почуяв смрадный запах смерти.

Черны глазницы под бровями

У Блуда, полу треплет ветер.

Тут ворон пировал с гостями,

Вся стая сытая сидит

Повыше в кроне пропыленной;

И князь взирает изумленный,

И Блуд поклеванный висит…

Путь держит алее Ярополк,

Меч драгоценный – у бедра;

Блестит небес лиловый шелк,

И предрассветная пора

Прохладой чувства оживляет.

Восходит солнышко, сияет;

Встает над Русью новый день,

И голосок пичужек звонок,

Лисята нежатся спросонок,

Трубит торжественно олень.

А за лесами, за долами

Стоят родные города,

Плывет заря над теремами,

Пасутся тучные стада,

Их рог пастуший созывает.

И сладко сердце замирает, -

Уж башни стройные видны,

За ними – кровли, купола!

Узнали князя со стены

И бьют во все колокола!

Никто не верил в смерть его,

И день, и ночь о нем молились.

Трезвон – не слышно ничего!

Врата тяжелые открылись,

И полился людской поток!

Целуют стремя и сапог,

Смеются, охают, ревут,

И ненаглядного героя,

Ликуя, жалуясь и воя,

Всем миром ко дворцу ведут!

А там полки его встречают;

Блестит броня на молодцах,

Улыбки радостью сияют;

Бежит княгинюшка с крыльца,

За шею мужа обняла

И вмиг слезами залилась,

Ей утирает слезы князь,

Все бабы плачут; вот дела,

С ума сошли колокола!

Как наревелись да напелись,

Так брагу кинулись варить,

Княгиня маленькая – прелесть,

Не хочет пальцы расцепить

И выпустить милого друга,

Влажны ресницы над зрачками,

И отпечаталась кольчуга

На щечке розовой кружками.

И счастлив князь, как никогда.

Вот стражи нищего ведут,

Он весь распухший, как от оспы,

На теле язвы и коросты.

Спешит ко князю Перегуд,

Большой, с походкою медвежьей:

«Князь, не гневись, послушай прежде;

Сего мы бродника нашли

Едва живого, он в пыли

Сидел с сумой у южных врат

И говорил, что он твой брат…»

А нищий в ноги повалился,

На купола перекрестился:

-«Брат Ярополк, прости меня!

Покоя не было ни дня!

С тех пор, как мы с тобой расстались,

Проклятый Блуд совсем исчез,

Хазары ночью подобрались,

Я, хоронясь, в дупло залез,

Да в мед по шею провалился!

Все разорили! Все пожгли!

А надо мною рой кружился,

Кусали пчелы да шмели!

Дней десять я в дупле сидел,

Покуда весь тот мед не съел!

У стен твоих седмицу маюсь,

Казну и кров – все потерял;

Прости меня, смиренно каюсь,

Я смерти для тебя желал,

Желал я, брат, твоей жены, -

Позор на мне и гнет вины,

Но я клянусь тебе при всех,

В бою с врагом я смою грех!»

Люд просит Позвизда простить, -

Раскаянье – дороже злата.

Велит князь баню истопить

Пожарче – для себя и брата.

Но с башни слышатся рога,

Протяжно воют, безутешно,

Сулят несметного врага;

На стену князь идет поспешно,

А там уж лучники бегут.

Полки готовят воеводы,

Смолой груженые подводы

Скрипят, тревожно кони ржут,

Мелькают красные щиты.

Князь смотрит зорко с высоты, -

Полнеба пылью затянуло,

Войска идут за рядом ряд,

Четыре знамени пестрят,

Еще не слышно шума, гула,

Еще знамен не разглядеть,

Но видно, как пылает медь

На головах и на плечах.

У князя уж рябит в очах,

Внизу все ждут, застыли лица,

Глядят на княжью багряницу,

А князь глядит из-под руки

Уже с улыбкой на дорогу!

Идут древлянские полки.

Сам Лютобей ведет подмогу!

Древляне хмурые – орлы;

Хвосты свисают с шишаков,

Кольчуги длинные светлы,

И шкуры вместо чепраков.

Гремят булатные копыта,

Въезжает первым Лютобей,

С ним трое рослых сыновей

И, в панцирях тяжелых, свита.

Князь Ярополк гостей встречает,

По-братски крепко обнимает;

Желая ратного успеха,

Друг другу жмут запястья, локти

И Лютобей седой в доспехах,

И Позвизд – мученик в лохмотьях.

Шумит восторженно народ!

Гонец, однако, уж несет

Плохую весть; спугнув покой,

Надрывно бьют колокола.

За Калиною, за рекой

Стоят хазары без числа.

И подает княгиня князю

Шелом стальной с златою вязью,

Кровинки нет в ее лице.

А Ярополк на жеребце,

На вороном, уже гарцует,

Дружина гикает, ликует,

И страха нет, как нет печали,

И князь кричит: «Держись, Кайдал!

Давно сего мы часа ждали,

И вот он, этот час, настал!»

Песнь пятая

Под хоругвию летучей

Ярополк стоит могучий,

Словно небо широки,

Ярополковы полки.

«Лечь в бою – то честь, не горе!» –

Несется слово над дружиной,

И островерхие с личиной

Шеломы движутся, как море.

Колышется за рядом ряд,

Щиты червленые горят

И вороненые кольчуги!

«За Русь Святую вдарим, други!

Подымем копья и мечи! « –

Князь Ярополк войскам кричит!

В ответ несется дружный рев;

Из копий лес – поверх голов

Растет и солнце закрывает!

Рога торжественно играют,

И с неба льется трубный глас!

Стоят хазары, в десять раз

Пускай их больше, что за сила?!

Пылает огненным светилом

У князя меч, горит, как жар!

И ропот слышен меж хазар.

Вот море хлынуло на море.

Гремят рога, дуделки вторят,

Уж пали первые бойцы,

Но рубят нечесть молодцы,

А нечесть тоже крепко бьется!

Шатер на холме, там смеется

Кайдал, ладони потирает;

Князь гуще место выбирает,

Махнет налево – переулок,

Направо – ровная дорога;

Пылает лик, где пыль на скулах,

Пылает гнев на лике строгом!

Мелькают пестрые халаты;

Не слышны в скрежете булата

Ни конский топ, ни крик людей.

Играет старый Лютобей

Своею палицею длинной, -

Взор страшен, влажные седины

Ко лбу прилипли и вискам,

И пот струится по щекам!

Несчастный Позвизд, чуть живой,

Хазар молотит булавой;

Кобыла бешеная ржёт,

Со страху Позвизд так ревёт,

Как вепрь, подстреленный в чащобе;

Визжат хазары в лютой злобе,

Но, видя Позвизда, смолкают,

Бегут назад, клинки бросают

И голосят: «Не бей меня!»

Боится Позвизд пасть с коня,

Но бьёт налево и направо,

И бой вокруг него кровавый!

Что львы дерутся воеводы!

За землю русскую и воды,

За веси бьют и города,

За уведенные стада,

За Русь поруганную бьют!

Звенит секирой Перегуд,

И этот звон кимвалов громче,

Он режет уши, полнить ширь;

Врага конём соловым топчет,

Разит суровый богатырь!

Несётся Позвизд наугад,

Глядит – шатёр, деды сидя. –

С седела за шиворот поймал

Диковинного старика,

Не зная, что пред ним Кайдал:

- «Ты кто таков?» - «Я Блуд, слуга!»

- «С одним слугой не повезло,

Другого я в бою добыл!»

И старикашку за седло

Ремнем проворно прикрутил.

Несется Позвизд по над кручей,

Везет добычу в тороках;

За ним летят хазары тучей,

И гулко кровь стучит в висках.

А хан поерзал да примолк.

В бою всевидящ Ярополк,

Он видит братову беду,

Кричит: «Держись, к тебе иду!»

Клинок горит, ударов град, -

Лихие головы летят!

А хан Кайдал, висящий криво,

Кинжал кривой свой потянул

И в спину Позвизда воткнул.

Тот застонал и пал на гриву, -

Глазами круглыми поводит.

Князь Ярополк поймал поводья,

Меньшого брата подхватил:

-«Ужель не сможешь больше жить?!

Кайдала ты сумел пленить!»

-«То не Кайдал, слуга мой новый…»

И умер Позвизд непутевый,

И брат глаза ему закрыл,

Башку Кайдалу отрубил,

И чтоб она не приросла,

Подальше пнул, и все дела…

Над бранным смолкнувшим раздольем

Вдруг частый-частый дождик брызнул.

И разноцветным коромыслом

Повисла радуга над полем.

Под нею, будто бы в оконце,

Над вольной Русью, мимо солнца

Летят, звенят крылами гуси…

Молчат яровчатые гусли,

Поведав повесть – без конца

О славных русских молодцах,

О их заботах и тревогах,

О службе – службище земной,

О том, как ратились под Богом

За жизнь и свет земли родной …

Сокрылся в белых облаках,

Махнув крылом, последний гусь.

Пришла последняя строка:

Живи века Святая Русь!

Февраль-апрель 1994г.

Сказка о храброй Дуняше

Закатилось красно солнце,

Сказка добрая в оконце

Тонким пальчиком стучит,

Сквозь узор на нас глядит.

Заходи! Принять готовы,

«Жили были…» начинай,

Мы увидим славный край:

Пестрый луг, на нем коровы,

Гуси плавают в прудах,

На пригорках города,

В них торговые ряды,

За воротами сады,

Церкви, пасеки, амбары,

Всюду шумные базары,

Огороды без числа,

Восемь мельниц, три села,

И на холме, наконец,

Царский высится дворец.

Все бы в царстве-государстве,

Процветающем под Богом,

Была ладно – ненароком,

То ли сглазила дьячиха,

То ль судьбу сгубило лихо,

А царевич – как взбесился,

Не молился, не постился,

Злой, кичливый, словно черт,

Что ни слово – яд течет.

Плачут няньки, плачут мамки

И купчихи, и дворянки,

И бояре, и князья!

Царь взмолился: «Так нельзя!

Обуздай, сыночек, спесь!»

А царевич вспыхнул весь:

«Не командуйте-ка мной!

Занимайтесь-ка казной!»

У старух его лечили,

Белладонною поили,

Дьяк кропил водою лоб,

И читал молитвы поп;

Конский волос под кроватью

Клали; вешали распятье;

Лекарей заморских звали;

Бусы, золото совали

Для нечистого в дупло –

Ничего не помогло…

Двор рыдал, народ дивился,

А царевич становился

С каждым годом злей и злей!

Дочка конюха Дуняшка

По ночам вздыхала тяжко,

О царевиче спесивом,

Самом милым и красивом,

Для него кисеты шила,

И спасти его решила,

Просто думая: «Всяк грешник».

Жил в лесу старик – кудесник,

И к нему она с рассветом

Поспешила за советом…

Старец слушал да молчал,

Головой седой качал,

После молвил, не спеша:

«Красна девица – душа,

Ты сама за гуж берешься,

Так не плачь, коль надорвешься.

Сердце милого хранится

Далеко. Ни зверь, ни птица

Из земных там не бывали,

Там нет горя и печали,

Там нет старости, лишь – детство,

Ночи нет, как нет и дня.

Мост печали, мост Блаженства,

Мост Великого Огня,

Нужно путнику пройти,

И увидит впереди

Он под радугой поющей

Изумрудный лес цветущий

И стада злотых овец,

И серебряный дворец.

Ветер вольный там живет,

И всего один раз в год

Приезжают во дворец

Лев, Орел, Медведь,Телец.

Вот они тебе помогут,

Коль осилишь ты дорогу,

Я же дам тебе мешочек,

В нем большая сила очень,

На груди его носи

И о помощи проси.

А найти ты путь сумеешь

По лазоревой звезде,

Виден свет ее везде».

Дуня низко поклонилась,

Повернулась, воротилась,

Старика поцеловала

И мешочек привязала

Алой лентою на шее.

Ветра вольного быстрее

По тропинке полетела

И от счастья Дуня пела!

Новой силою ведома,

Через час была у дома,

Избу чисто убрала,

Узелок свой собрала,

Вечерело. И когда

За окном взошла звезда,

На печи уж спал отец,

Посмотрела на дворец,

Помолилась Дуня Богу

И отправилась в дорогу.

Долго шла она иль мало,

Видит – речка заблистала,

А над нею мост висит,

Град на том мосту стоит.

Град – не град, село большое.

Дуня с легкою душою

По тропинке побежала,

Но запнулась и упала.

Ох, расшиблась! Что за грех?

Над собою слышит смех, -

Девки выстроились в ряд,

Сарафанишки до пят, –

Тут – заплатка, там – прореха,

И, пунцовые от смеха,

Девки толстые, рябые,

Полоумные, кривые

Делят Дунькин узелок!

А Дуняша наутек

Вдоль по улице помчалась,

Баба там ей повстречалась,

Рыжая, с лицом обвислым,

И хватила коромыслом

Дуню больно по спине,

Дед хихикает в окне,

И кричит тот старичок:

«Фекла, ну ж еще разок!»

Побежала Дуня в гору,

На нее собаки сворой

Налетели, вот напасть –

Перед нею песья пасть!

Но молитву Дуня знала,

И дворняга хвост поджала,

Остальные – кто куда!

Дуня думает: «Беда,

Богом проклято село,

Все крапивой заросло,

Хаты низкие, косые,

Люди порченые, злые, -

Вот уж горе, так уж горе…»

На ближайшее подворье

Дуня с радостью вошла,

Старушонка там жила.

У старухи круглолицей

Просит Дунюшка водицы,

Головою та качает

И с печалью отвечает:

«Нет у нас озер и рек,

Оставайся на ночлег».

Дуня в избу поднялась,

Осмотрелась – всюду грязь,

Блеет черная коза,

В том углу, где образа

У людей должны висеть,

Пауки соткали сеть,

Не горит в печи огонь,

А в избе такая вонь!

Села Дунюшка на лавку,

Достает старуха травку

И жует ее, жует,

Что-то шепчет да плюет,

Искры прыгают в глазенках,

И вскочила старушонка, -

Пальцы согнуты крючками,

Брови дыбом над зрачками,

Зубы лязгают, стучат!

Дуня – разом за ухват!

Хрясь старуху ту ухватом,

И скорей, скорей из хаты!

За воротами народ:

Тот – дурак, а тот – урод;

Улюлюкают, орут

И из косы ленту рвут,

Рвут Дуняшкин сарафан!

«Бей оглоблею, Демьян!» –

Бабка лютая кричит,

А мужик хмельной мычит!

Били – били, колотили,

Чуть Дуняшку не убили!

А народ вокруг хохочет!

Дуня вспомнила: « Мешочек!»

Ухватилась за него,

И – не страшно ничего!

Кто-то лезет к ней с ножом,

Дуня юркая ужом

Проскользнула – и на воле!

Догони-ка ветер в поле!

Позади село осталось,

А Дуняшка запыхалась,

Трет бока и стонет тяжко,

А на ней – одна рубашка.

Долго шла она иль мало,

Видит – речка заблистала,

А над нею мост висит,

Град на том мосту стоит,

С виду чудный и забавный,

По всему – не православный,

И на мост, вздыхая тяжко,

Входит грустная Дуняшка.

Желтых дынь, арбузов груды,

Важно шествуют верблюды,

Вдоль дорог сады цветут,

Люди к Дунюшке бегут,

В ярких шелковых халатах,

И в роскошные палаты

Дуню ласково зовут,

Там ее девицы ждут,

Все смуглы, змеиный стан, -

И на Дуню сарафан,

Золотисто-голубой

Да с серебряной тесьмой,

Быстро, ловко надевают

И за стол ее сажают,

И танцуют для нее –

То-то царское житье!

А над Дуней – облака,

Окон нет и потолка

В этой горнице чудесной,

И звучат такие песни,

Коих век вы не слыхали,

И уходят все печали,

Далеко плывут оне,

Дуня, словно в полусне,

И уже она забыла,

По какой нужде спешила,

Бросив старого отца,

Песни, танцы без конца!

В голове у ней одно –

До чего же здесь чудно!

Голосок фонтанов звонких,

И вино в сосудах тонких,

Над цветущими кустами

Птицы с длинными хвостами

Пролетают тихо, плавно –

Как покойно здесь, как славно!

Вдруг девицы пали ниц,

Принц заморский темноглазый,

На чалме горят алмазы,

По коврам идет неслышно,

Дуня бы навстречу вышла,

Да совсем уж ослабела

И глядит она несмело,

И румянец на щеках,

А красавец – в двух шагах!

Молвил принц тот смуглолицый:

«Оставайся, будь моей

Ненаглядною царицей;

Сколько сладостных ночей,

Сколько дней мы будем вместе,

Никакой печальной вестью

Я твой ум не омрачу,

За любовь – озолочу,

Будешь жить, забот не зная,

Хорошея, расцветая!

Не спеши, Краса, с ответом,

Не желай, чтоб я ушел».

И горстями самоцветы

Сыплет Дуне на подол

Бесурманище проклятый,

Сорок восемь раз женатый!

А глазищи – словно ночь!

Дуня чувствует – невмочь

Слушать жаркие слова,

Закружилась голова,

И, собрав остаток силы,

Шепчет Дуня: «Друг мой милый,

Мой заступник, помоги!»

А мешочек ей: «Беги!

Лжива эта красота,

Или кинешься с моста,

Иль залезешь скоро в петлю!

Убегай отсель, не медли!»

Дуня веки подняла,

Самоцветы все смела

Со слабеющих колен.

«Не блаженство здесь, а плен», -

Встала Дунюшка, шатаясь

Да тревожно озираясь;

Занавес из полотна,

Площадь людная видна,

К двери Дуня той метнулась

И на зов не оглянулась.

Не ловили, не хватали,

Путь ее не преграждали;

Лишь с крыльца она сбежала,

Град исчез, - как не бывало.

Под ногами мост дощатый,

Берег рядышком покатый,

Дуня стонет: ой да ой, -

«Спас меня мешочек мой!»

Долго шла она иль мало,

Видит – речка заблистала,

А над ней пылает мост,

Свет идет до самых звезд!

Дуня ближе – воздух жаркий,

И огонь бушует яркий,

Сжалось Дунино сердечко,

Страшно лезть в такую печку!

Что горит там? Знать, смола, -

И подол подобрала,

Три раза перекрестилась,

За мешочек ухватилась

И – помчалася стрелой!

Ох, огнище, больно злой!

И повсюду треск да гуд,

Словно черти душу рвут!

А душа кричит, бедняжка,

Но бежит, бежит Дуняшка,

Сжав мешочек, голосит:

«Ой, спаси меня, спаси!

Дай мне выйти из огня!

Не оставь в беде меня!»

Искры жаркого костра

Прожигают до нутра!

Видит Дуня – берег, вроде,

Золотые овцы бродят,

Только сил осталось мало!

Миг один – и все пропало,

Растворился чудный вид,

И опять огонь гудит,

Воет, словно в чаще звери!

Дуня смотрит – и не верит,

На траве она лежит!

Чудеса так чудеса –

Обгорела лишь коса

Да тесьма на сарафане!

Нет огня, но свет в тумане

И пустился в круговерть,

Дуня – «Ох!» и ну реветь!

Наревелась. Боже правый!

Изумрудные дубравы,

Златорунные стада!

Где ж дворец-то?

Вот беда,

Ноги слабы, не идут,

А дворец – он тут как тут!

Кровли светлые блестят,

А над ними башен ряд,

Сладко радуга поет,

Дуня смотрит, не поймет:

Что за диво, что за чудо?

На деревьях изумруды,

Не роса – а жемчуга,

У баранов на рогах

Колокольчики златые,

А рога-то не простые,

Все в каменьях, как венец!

Лев, Орел, Медведь, Телец

Дуню бедную встречают,

Привечают, угощают,

И Медведь заводит речь:

«Мы поставлены стеречь

Бег минут и ход столетий,

Нам известно все на свете,

И тебя мы поджидали.

Все невзгоды и печали

Ты осилила, любя.

Вот – подарок для тебя,

Эта звонкая подкова

От всего-всего худого

Оградит судьбу твою,

Будешь жить ты, как в раю! «

Поклонился, и сама

Дуня быстрая смекнула:

«Словно матушка-зима

Вьюгой снежною пахнула».

Но уже щебечут птицы,

И весь мир вокруг цветет,

И к озябнувшей девице

Молодой Телец идет

«Надевай-ка мой венец, -

Молвит весело Телец –

Он зеленый, как леса,

И прозрачный, как вода,

Не умрет твоя краса,

Не увянет никогда!»

Поклонился, отошел.

Перед нею Лев большой.

И душистый красный плод

Лев Дуняше подает,

И повеяло при этом

Сенокосом, жарким летом!

«В этом яблоке – зерно,

И царевича оно

От недуга исцелит», –

Лев неспешно говорит,

И степенно поклонился.

Перед ней Орел явился,

Перья словно в янтаре,

Как деревья в сентябре,

Клюв и когти – серебро.

И для Дунюшки перо

Вырвал легкое Орел

И такую речь повел:

«Хочешь, милая девица,

Полетать, совсем как птица?

То перо быстрее грома,

Лишь взмахнешь – и будешь дома!

А захочешь к нам опять,

Прилетай, мы будем ждать!»

Поклонился Дуне милой,

Дуня всех благодарила

От души. Пером взмахнула

И как – будто бы заснула.

А очнулась – новый вид.

Царский сын пред ней стоит!

У Дуняшки сердце – в пятки,

И помчалась без оглядки

Мимо стражников храпящих,

Мимо нянюшек сопящих,

А царевич, он за ней!

Ох, и скор же был, злодей,

Дуню бедную поймал,

Плод заветный увидал,

Хвать то яблоко и съел –

Покачнулся! Побелел!

Дуня: «Ох, он умирает!

Закатилися глаза!

Нет, как – будто оживает!

Ох, из глаз течет слеза!»

А царевич Дуню обнял,

И стоят, рыдают оба.

Тут заходит царь с царицей!

Мимо трона царь садится,

Рядом падает царица,

Девки топают, бегут

И виски царице трут

То ли уксусом заморским,

То ли квасом - не поймешь!

И кричат: «Грабёж! Грабёж!»-

Стражи верные спросонок!

Видит царь – его ребёнок

Мамок – нянек обнимает,

Глаз с Дуняшки не спускает,

И вопит его дитятя:

«Всех люблю я, тятя, тятя!»

Царь задумался: «Не пара…

Но, а как вернётся кара?»

Крикнул: «Царь я иль не царь!

Созывай на пир, звонарь!»

Во дворец из всех ворот

Повалил честной народ!

Пастухи и кузнецы

И купчишки, и купцы,

И скрипят возки, кибитки!

В горностаевой накидке

На крыльце сам царь-отец!

Людом полнится дворец,

И от маковок златых

И до винных погребов

Славят, славят молодых

И совет им да любовь

Дружно, весело желают,

И зерном их осыпают,

Песни складные поют;

И меды рекой текут!

Тут и сказочке конец,

А кто слушал – молодец!

Говоришь, открыть забыла

Я секретик небылицы?

Что в мешочке чудном было?

Только горсть родной землицы.

24-30 января 1994 г.

* * *

Ты для меня всегда святая,

Ты для меня всегда родная,

В минуту скорби иль в годину,

Когда оставила вершину,

Поникнув гордой головой, -

Вершину славы мировой.

Упрёк мне чужд и укоризна,

Твой путь судить я не берусь, -

Ты – Родина моя, Отчизна,

Великая Россия – Русь.

Андрей Боголюбский

Драма в пяти сценах

Действующие лица

Андрей Боголюбский. Великий князь Владимирский, Суздальский, Московский, Ростовский и

других русских земель.

Улита. Его вторая жена.

Князья Михаил и Всеволод (один болезненного вида, другой отрок, в зрелые годы – Всеволод Большое Гнездо). Братья Андрея Боголюбского.

Греческая княжна. Их мать, мачеха князя Андрея.

Бояре. Приближенные князя.

Анбал Ясин. Ключник Боголюбского.

Феодора. Повариха.

Бояре Кучковичи. Родственники первой жены князя.

Ефрем Моизович. Чиновник.

Прокопий, Кузьма Киевлянин. Верные слуги князя.

Призрак святого Глеба, умершего сына Боголюбского.

Горожане, священник, слуги, глашатаи, гости на пиру.

Сцена 1

Весна 1174 года. Владимир. Площадь перед Успенским собором. Крестный ход на Пасху с Владимирской иконой. Следом – гуляние.

1-й боярин

(смотрит на собор)

Улита, старая княгиня и Всеволод, и Михаил-

Все вышли. Где ж наш господин?

2-й боярин

Знать свечи гасит, как всегда,

Он, словно староста церковный,

Пред службой сам их зажигает,

А после службы сам их гасит.

1-й боярин

Чудного много в нашем князе,-

От Рюрика ведет он род,

Себя же дворней окружил такой,

Что будет мне не в диво,

Когда его они задушат:

Одни разбойники да ведьмы!

2-й боярин

Всю голь собрал. Ему всех жалко,

Гостеприимен, как и дед,

Да вот одно не разумеет:

Змея останется змеей,

Хоть душу выверни пред нею.

Вот деда помню я его, -

Премудрый старый Мономах

Во всём любил большой порядок.

1-й боярин

Наш князь порядок почитал,

Пока вторично не женился,

Но с еретичкой вмиг забыл

Обычаи отцов и дедов.

2-й боярин

И раньше много своеволья

В нем было. Хоть отца любил,

Да без его благословенья сбежал на север,

В нашу землю.

1-й боярин

И то-чудское захолустье

Он превратил в цветущий край.

Чудь белоглазую заставил

Нам дань немалую платить!

Владимир пригородом был,

Теперь столица всей Руси!

Костям игральным уподобясь,

Из рук да в руки Киев ходит,

И беззаконье в нем царит;

У нас – то будет поспокойней.

2-й боярин

Да уж спокойно, и не знаешь,

Что завтра ждать, какой подвох, -

Мужей он лепших разогнал,

Бояр отцовских так пугнул,

Что до Чернигова бежали!

Родня, посадник ли, тиун –

Чуть провинился, разом на кол!

1-й боярин

Глаголешь верно, всю родню

Он удалил, как можно дальше,

Чтоб не делить для них земли.

Да мне-то это только любо,-

При сильном князе – Русь сильна,

И нет раздоров, как на юге.

Купцами хитрыми наполнил

Он наш богохранимый край;

Здесь рукодельникам раздолье;

Каменотесы – мастера

Как будто тешутся искусством,

Друг друга будто обгоняют

В своём нелегком ремесле!

Вот златоверхий храм, возьми,

(показывает на собор)

Видал ли где красу такую?!

2-й боярин

А помнишь, князь хотел народ

Перед Успеньем удивить?

Велел он выстроить ворота,

Как в Киеве аль в Цареграде;

Застыть извёстка не успела,

И те ворота на толпу со звоном пали!

1-й боярин

Как не помнить,

Придавали двенадцать жителей всего,

Но князь взмолился на икону,

Призвал на помощь Богоматерь,

Ворота подняли – и все

Двенадцать живы – невредимы!

Князь зарыдал, ну что дитя!

(помолчав)

С ним был давным-давно в походе,

Когда болгар мы волжских били,

В такую сечу он залез, -

Шлем сбили – даже не заметил!

Горяч, но быстро остывает!

И осторожен, словно зверь!

2-й боярин

Уж двадцать лет сидит он сиднем

В своей пещере над рекой,

И сам уж заржавел, как меч;

Нет нас поднять, трубить в поход,

И вволю погулять на юге,

Домой богатства привезти;

Рабов, скотину и парчи,

Чтоб дочерей да баб потешить!

Из всех походов то я помню,

Как новгородцы нас побили

На Белоозере. Нас было семь тысяч,

Их же лишь пятьсот!

И десять суздальцев за гривну –

Пленённых продавали в рабство,

Овцы дешевле раза в три

Богатыри ценились наши!

Хорош наш князь, так осрамиться!

Все земли под себя подмял,

А Новгород – не по зубам!

1-й боярин

Тогда не он, Мстислав водил

Дружину нашу, и Андрей

Потерю войска не простил

Родному сыну.

Войну князь с детства не любил,

А в бой ходил лишь ради пользы;

И пусть он правит самовластцем,

А мы – подручники его.

Себе он славы не желает,

А похвалы ждёт лишь от Бога.

2-й боярин

Да я то что, я разве против?

Быть против – упаси Господь!

То слаб, то мудр, как Соломон,

Наш господин; то нищих кормит,

То знатных, словно смердов, гонит, -

Да разве нам его судить?

Вон показался наш отец!

Князь долго крестится, выйдя из храма. Приближается в сопровождении бояр и стражи. Все расступаются и кланяются. Позади князя семенит Анбал.

Князь

Нет, Русью должен править князь,

А не боярская пирушка!

Когда я вижу красоту, какую выстроил отец,

Какую продолжаю строить,

Я думаю: «Могли ли те, кто мыслит только о своём,

Такое сделать?!»

Они лишь жажду утоляли,

Лишь насыщали плоть свою,

Да все напрасно!

Их жажда, верно, на опаре,-

Растет, растет – не остановишь!

Всю Русь готовы растащить,

Сожрать, как сладкие куски!

Да я не дам – пока я жив!

(широко улыбается)

И как легко нам жить в отчизне, -

Врагов мы бьём, боимся Бога,

И строим храмы до небес!

Вот я, когда побил болгар,

На Клязьме церковку поставил,

Не церковь – лебедь у воды!

И каждый день, когда я вижу

Её красу в речной воде

Среди цветов, стрекоз, и солнца,

Я думаю: «Счастливей нас

Один лишь Бог!»

Подходят взволнованные бояре.

3-й боярин

Наш господине, по утру поймали, -

Казненного родня, Кучковичи они!

4-й боярин

Замыслили тебе худое!

Куда их: на кол или в погреб?!

Князь

Когда мы будем мирно жить,

Любить и строить, хлеб растить?!

Кто этих дурней подстрекает?!

Казнить! Сегодня же! Немедля!

Поспешно подходит Улита.

Улита

Зачем гневиться, господин?

(боярам)

А вы покуда не спешите!

(князю)

Зачем тебе решать поспешно,

Невоздержаньем смысл губить?

Коль голова в траву упала,

Её обратно не пришьёшь,

А может верного слугу

По наговору ты погубишь?

До земли кланяется Анбал, целует край княжеского плаща.

Анбал

Прости раба, мой господине,

Позволь мне слово лишь сказать!

Сегодня праздник, да какой!

Здесь, между нами сам Христос,

Воскресший нынче в песнопеньях,

Он смотрит, милосердья ждет!

Сама Небесная Царица незримо просит: «Пощади!»

В такой-то день прости злодеев!

И в душах их взрастет добро,

И скоро ты его увидишь!

Князь

Анбалка прав, сегодня праздник,

И надо милость оказать.

А ваши души…

(боярам)

В них не сыщешь

Ни милости, ни состраданья!

Вот посмотрите на Анбала, -

Хоть сам червяк, да доброты —

На семерых, когда не боле!

Всех отпустить!! Сегодня праздник!

Веселье.

Сцена 2

29 июня 1174г, суббота. Боголюбово. Дворик возле лестницы, ведущей в княжеские покои. Анбал разглядывает монеты, пробует на зуб, прячет за пазуху.

Анбал

А эта золотом не пахнет!

(прячет ее за меховой отворот шапки)

Нет, запах золота и ночью,

И спьяну разом отличу, -

В нем запах крови и огня

И запах льда, и запах плоти!

Мимо пробегает Феодора с горшком в тряпице.

Постой, постой-ка, Феодора!

Ты кашу дьяку отнеси, а мне…

(отстегивает со связки и подает ключ)

А мне окорочек да попостнее!

Феодора

Такой сыщу – сам князь не ел!

Анбал

(обнимает ее)

Как русских девок я люблю!

Да я – то кто? Я – славянин!

Меж ляхов – лях, с угрой – угрин,

А тут я русский!

Как все, отечество люблю,

Ругаюсь так же я; непрочь

Я выпить и поесть и даже

На праздник в церковь заглянуть,

Вот только – баня… Феодора,

Тебя я ночью в бане жду!

Феодора

(прыскает в тряпицу)

Не-е, страшно мне и страх как стыдно!

Анбал

Тебе такое расскажу,

Что станет весело, мой свет!

(шепчет ей на ухо)

Феодора

(с волнением)

Такие разные бесстыдства!

Нет, не приду, боюсь идти!

Анбал

(подает фальшивую монету)

Бери скорей, озолочу, как стану князем!

С тобой так славно будем править!

Улита мне уж надоела.

Хоть можно и втроем нам жить!

Феодора

(в сторону)

Какой он ласковый и добрый,

Не то, что наши мужики!

Анбал

(обхватив ее)

Ни девка — сливочки, сметанка!

(поет)

В каких я землях не живал,

Каких я девок не ласкал,

А слаще русских не едал!

(сильно вздрагивает)

Беги скорей! Идет Улита!

(в сторону)

Люблю я тех, кто убегает,

А тех, кто любит – не люблю…

Появляется Улита.

Улита

Ты ждал. Нет, сердце не обманешь,

Я знала, что ты ждешь меня,

Я без тебя вся не живая!

Где ночью встретимся мы? В бане?

Анбал

(с сердцем)

С тобой душа моя всегда,

Но нынче захворал я сильно,

Недуг скрутил меня, Улита!

Улита

Возьми скорее перстенек,

Да только будь всегда моим,

И хворь мы вместе одолеем!

Анбал

Она совсем уже прошла!

(прячет перстенек, обнимая ее)

Я весь дрожу от нетерпенья!

Я ночи жду и жду ответа;

Решись, Улита, ты должна

Вина лишь стражам поднести.

Да влей в него вот это зелье.

(пихает ей в карман бутылочку)

Вся дворня князя ненавидит, -

Анбал на славу постарался!

Избавимся мы от тирана,

Ты станешь женщиной свободной

И будешь выбирать сама

Мужей, любовников, холопов!

Улита

Два чувства борятся во мне:

Да, без тебя я умираю,

С тобой я будто бы… в аду.

Появляются Михаил с Всеволодом и их мать.

Застывают в удивлении.

Анбал

(не замечая их)

Подумай, как мы заживем!

А как мы вместе будем княжить!

Всех недовольных умертвим,

А тех, кто будет поумнее,

Безумными объявим враз!

Вот тут-то будет нам потеха!

Как петушиные бои!

Решись, решись, душа моя!

Улита

Согласна я, на всё согласна,

От ласк твоих, как свечка, таю!

Анбал замечает братьев Андрея, отталкивает ее, убегает, прихрамывая.

Улита поправляет платок и шапочку.

Улита

(сладким голосом)

Ну как вы спали-почивали

И что во снах своих видали?

(в сторону)

Свидетели мне не нужны,

Из вас я сделаю смутьянов!

Решилась умная Улита!

(им)

Не надоело ли гостями

Вам жить в отечестве своём?

И не пора ли вам уделы

Уже у брата испросить?

И править в них по разуменью-

По своему. Ведь вы Андрея не глупее,

А всё бездомными живете.

И говорил мне мой родитель,

Что ваш отец вам завещал

Владимир, Суздаль и Ростов.

Михаил

Отец нам строго наказал, -

Всю землю собирать в едино,

А на уделы не делить,

Чтоб распрей не было меж нами,

Чтоб сильной наша Русь была.

Улита

Да как же жить вам?

Как холопам?!

Михаил

Андрей – наш князь, наш старший брат,

Мы – слуги верные его, его холопы,

Коли нужно.

Улита

(с раздражением)

Он видеть вас хотел;

Туда, туда пройдите, я вас кликну,

Когда он спустится к обедне!

(Михаил, Всеволод и их мать уходят за указанную дверь)

По лестнице спускается князь Андрей.

Князь

(болезненно морщась)

Всю ночь играли скоморохи,

Не дом – а балаган шутовский,

Покоя нет и для молитвы!

Улита

Где скоморохи — там веселье,

А где веселье — там любовь;

Не все ж нам в трауре ходить.

Князь

Ты, как всегда, умна, Улита,

И, как всегда, красива ты.

Но с кем ты только говорила?

Улита

Пока клянешь ты скоморохов,

Враги не дремлют;

Кто — поймешь.

Они прознали, что родитель им-

Не тебе власть завещал!

Они хотят земли и власти,

Они в народе сеют смуту!

Князь

Так это были братья, да?

Ты с ними только говорила?

Улита

Да. Смотри скорей, у Михаила

Вчера нашли вот это зелье!

(показывает из рукава и снова прячет бутылочку)

Собаке дали – та издохла!

Вели сегодня ж их казнить!

Князь

Улита, братьев мне казнить?!

Улита

Ты князь бездетный, а детей

Ведь было много. Где они?

Кто всех детей твоих убил?

А Глеб? Сегодня девять дней,

Как нет его, а молод был,

Румян и весел — и умер вдруг?!

(притворно плачет)

Князь

(болезненно морщится, кладет руку на сердце)

Улита, это больно слышать!

Но знаю, ты солгать не сможешь,

Чиста, голубка, ты чиста!

Не плачь, дитя мое, мой ангел!

(ласково гладит ее по голове)

К тебе я сердцем прикипел…

Пускай по-твоему все будет.

Зови сюда злодеев!

Улита зовет братьев Андрея и их мать, и выходит. Братья почтительно кланяются.

Всеволод

(радостно)

Здоров ли братец дорогой?!

Князь

(схватившись за сердце, еле сдерживаясь)

Мне неприятно видеть вас,

Велю казнить, когда застанут

Вас завтра на земле моей.

Княжна

Позволь остаться до утра,

Собраться в путь и помолиться!

Князь

И часу быть здесь не позволю!

Михаил

За что ты братьев изгоняешь?

Кому доверил ты ключи

И с кем ты разделяешь ложе?!

Ты помнишь, сказывала нянька:

«Была у зайца лубяная,

А у лисицы — ледяная изба…»

Князь

(в сильном гневе)

Учить?! Ты что же, двухголовый?!

Тогда ты в Новгород беги,

Там двухголовых шибко любят!

Я ж враз их обе отсеку,

Когда еще услышу слово!

Вы мало сеете вражду, -

Еще несете клевету

На чистых, непорочных сих!

Она божественна, а он,

Он мне роднее вас обоих!

В нем столько верности собачьей,

Какой от вас я не видал!

Анбалка — золотое сердце!

Его из грязи поднял я, -

Голодного, в лохмотьях ветхих,

И к нашей вере приучил!

Он раньше битым был, гонимым,

И потому-то лютым был,

Но я согрел, я пожалел,

И вот теперь меня он любит,

Смиренно любит, как отца!

И все в нем только добродетель!

Добро посеял — и добро

Взошло! А вы, вы кто? — Иуды!

Родного брата не щадите,

Все семя истребить мое

Решили и меня — под корень!

Михаил

(в сторону)

Он словно зельем опоен.

Всеволод

Отец наш, Юрий Долгорукий,

Велел нам жить в любви и братстве!

Князь

(трясясь от гнева)

Вон! Вон пошли! Куда угодно!

В отчину матери своей иль к половцам,-

Чтоб на Руси вас не видали никогда!

Иуды! Подлые Иуды!

Братья с матерью кланяются и уходят.

Вон! Вон отсюда навсегда!

Что делать, Матерь Пресвятая?!

Какие сети вкруг меня!

И разум мой, как тот светильник,

Где масло кончилось давно!

И боль в груди не отпускает…

Как я устал, как одинок!

Век мой трудился для отчизны

Да для народа моего,

А вижу — жизнь моя пуста,

И сам я старый шут потешный,

В ушах которого— все шум!

(хватается за голову)

О, сжалься, Дева, Матерь Божья!

Пошли мне знак, коль я не прав!

Появляется призрак св. Глеба Он медленно проходит и останавливается возле Андрея.

Князь

(поднял глаза, вскакивает, крестится)

О, мальчик мой! Мое дитя!

Призрак Глеба

Напрасно братьев ты прогнал,

И жизнь свою судил неверно.

Ты часто доверял врагам,

В друзьях же видел только зависть…

И ты и брат твой Михаил…

(вздыхает)

Вам средь святых готово место.

Поклонясь, медленно удаляется.

Князь

Останься, Глеб! Не уходи!

(тяжело дыша)

Я болен. Что-то с головой,

Однако, дали чародеи уже мне яду…

Мне б отлежаться…

Даже зверь от раны может излечиться;

Во мне же силы на троих…

Поднимается по лестнице. Одной рукой держится за стену, другой за голову.

Лечь поскорей и не забыть

Поставить меч у изголовья,

Его Анбалка чистить брал…

Анбал мой, верная душа…

Плетите сети, пауки!

Мой меч не подведет меня,

Товарищ старый боевой,

Святой Борис его носил

Когда-то… Лечь, лечь скорей…

Никто не видел постыдной немощи моей …

Сцена 3

Ночь. У лестницы пляшут скоморохи в козлиных шкурах. Горят факелы. Ревут дуделки. Стражи хохочут. Улита со служанкой раздает стражникам вино. Все пьют, один украдкой выливает свою чашу и поднимается по лестнице. Стражи засыпают в смешных позах. Вакханалия скоморохов. Несколько из них срывают шкуры, и предстают Анбал Ясин, Ефрем

Моизович и бояре Кучковичи.

Улита

Ну вот я сделала свое.

Я отомщу тебе, мой князь,

Недаром кровь во мне течет

Болгар, каких топил ты в Каме!

Я рассказала всем уже,

Что в ночь уеду во Владимир,-

Меня здесь не было и нет!

Анбал

(тихо Ефрему)

Клянись на слитке золотом,

Что мы с тобой навеки братья!

Свобода нам сестра родная!

Ефрем

Клянусь!... Коль мне его отдашь…

Анбал

Нет, его мы после разыграем,

Когда мосты захватим, риги,

Амбары, ризницы, склады!

Всё будет общим: овцы, жены!

Ефрем

(облизываясь)

А Улита?

Анбал

Все будет общее у нас!

Ефрем

Ну что, пойдемте убивать?!

Анбал

На, подержи-ка, князя меч,

А я спущуся в медовушу!

Кучковичи

(в голос)

Вина! Вина! Еще вина!

Анбал выкатывает бочку. Все двадцать заговорщиков пьют, смеются, подбадривают друг друга, танцуют, как шаманы, вокруг бочки.

Улита

Хватит вам, пора!

Заговорщики обнажают мечи, шатаясь направляются к лестнице.

Анбал

(подавляя смех)

Тс-с, на цыпочках, друзья!

(приглядывается)

А это кто там, в темноте?

Прокопий, ты? С мечом! Один?

Прокопий мужественно бьётся, Анбал убивает его и стучит в дверь.

Князь

Кто в полночь спать мне не дает?!

Анбал

(изменяя голос)

Это я, Прокопий, открой скорей!

Беда с Улитой!

Князь

Ты не Прокопий, вражий сын,

Его я голос понимаю!

И во Владимире Улита давно уж спит!

Кучковичи

Ломайте дверь! Сюда! Скорей!

(выбивают дверь)

Князь

Где меч мой верный?!

Меч исчез! Ну, что же, скамья

Дубовая сгодится!

Разит ею направо и налево. Заговорщики в темноте напали на своего.

Ефрем

Кого вы бьете?! Это ж я!

А он в углу, скорее режьте!

Всей оравой бросаются на князя.

Князь

Кому я что плохого сделал?

За что вы льете кровь мою?

Господь казнит неблагодарных!

Убийцы с шумом бегут вниз, где снова пьют и танцуют.

Князь еще живой, он сползает по лестнице и прячется за ней.

Анбал

Князь не воскрес ли наверху?

Пойду-ка гляну.

(в сторону)

Заодно ларец каменьев прихвачу!

Здоров, как бык, скамьей так стукнул меня,

Что думал к праотцам отправлюсь

Ранее, чем он.

(в ужасе кричит из опочивальни)

Воскрес! Воскрес!

Берите свечи, ищите по следу его!

( убийцы находят князя)

Князь

Уймитесь, подлые убийцы!

Кучкович отрубает князю руку.

Ефрем

(потрясая ею)

Креститься будешь ты ногой в том свете!

Анбал

Скорее добивайте! Вы что же звери?!

Князь

И ты меж них, Анбал?!

Улита поднимает свечу.

Улита?!

Анбал вонзает в него меч.

Князь

Господь, прими мой скорбный дух!

Заговорщики колют и режут князя. Новая вакханалия вокруг бочки. Танцы и грабеж.

Ефрем и Анбал дерутся из-за княжеского плаща, тянут его в разные стороны.

Улита бьет со всей силы по голове ковшом Ефрема.

Тот падает.

Старший из Кучковичей

Решилось! Князем буду я!

Хочу я власти, денег, славы!

Вина и девок я хочу!

Анбал

(заботливо)

Вина, вина, скорей вина!

Принимает от Улиты кубок, подсыпает в него яд, подает Кучковичу, тот залпом выпивает вино и падает замертво.

Анбал

(надев плащ князя)

Ну вот, и я теперь в князьях!

Откуда ни возьмись прибегает Феодора.

Феодора

(счастливо по – детски)

Он обещал на мне жениться,

Когда над нами станет княжить!

Улита вынимает меч у спящего стражника и вонзает его в живот Феодоры.

Феодора

Вот это свадьба!

Падает

Улита

Решилась умная Улита!

Заходится пьяным смехом. Факелы гаснут.

Сцена 4

Боголюбово. На балконе – Анбал в черной ермолке и княжеском плаще.

Рядом Улита и некоторые из «свиты».

Анбал

Куда ты спрятала добро?

Улита

В надежном месте всё, Анбал.

Анбал

И ничего не потеряла?

Улита

До денежки всё собрала.

Анбал

Меня признало мужичье?

Улита

Признает, коли не признало;

Пока все пьют.

Анбал

Пускай все пьют, всё разрушают,

Пусть каждый делает, что хочет!

Таков мой княжеский указ!

Улита

А как же мы?

Анбал

Уж мы с тобой не пропадем.

Моя холодная русалка,

Бесёнок мой зеленоглазый!

(обнимает её)

Как всё потратим, так пойдем

В другие земли побираться,

И там найдется, что украсть;

Узка нам здешняя нора, - так

Мир велик, богат, Улита!

Улита

Ходить бездомными по свету?

Анбал

Везде наш дом – где хорошо.

Улита

А за отцовскою могилой присмотрит кто?

Анбал

Червь земляной,-

Надёжней стражи не найдёшь!

(со смехом)

Вот эта падаль удобряет

Твою капустку, редьку, репку

(кивает на тело князя, лежащее в огороде)

Зачем ему, скажи, могила?!

А был когда-то господином

Твои, моим и всей Руси!

Но господин теперь – Анбал!

Ты рада этому, Улита?

Улита

(печально)

Да

Под балконом появляется Кузьма Киевлянин, вытирает рукавом глаза.

Кузьма

Анбалка, враг, скинь мне ковер!

Я в храм снесу в нем господина!

Анбал

Пускай его едят собаки!

Кузьма

(в сторону)

Хитер ты, только я хитрее.

Мне б лишь хозяина отпеть.

(Анбалу слезливо)

Ох, еретик, в каких обносках

Ты к нам пришел, побитый весь!

А нынче в бархате стоишь,

А господин наш – без покрова!

Ах, изверг, ты ль не получал

От благодетеля ковров?!

Анбал швыряет ковер и мантию. Кузьма заворачивает тело князя, подбирает отрубленную руку, уносит труп в церковь. Слышны трубы. Появляются глашатаи.

1-й глашатай

Великий город наш Владимир

Скорбит об убиенном князе

И признает своим владыкой,

Владыкой всех и вся земель

Меньшого князя Михаила!!

Анбал приседает, прячась. «Свита» в испуге разбегается.

2-й глашатай

Князь Михаил готовит пир,

Начав великое княженье!

И приглашает на него

Всех боголюбовских жильцов!

Над балконным ограждением появляется голова Анбала. Из-за .лестницы выглядывает Улита.

Глашатаи уходят.

Анбал

(бодро)

Ну что ж, не век мне князем быть!

Пора на пир нам собираться.

Улита!

Улита

Здесь, я здесь, Анбал.

Мне в черном ехать

Или в красном?

Анбал

Да, оба в черном мы поедем, -

Ты безутешная вдова,

А я слуга осиротелый.

Послужим верно Михаилу.

Снимает плащ, аккуратно сворачивает.

На, спрячь, в Ростове продадим.

Сцена 5

Владимир. Пир в княжеском дворце. Хор восхваляет Богородицу. Священнослужители благословляют на княжение Владимирской иконой Михаила.

Епископ

Сам Бог примыслил, нам послав

Для славы русской и для счастья

Благословенный из родов –

Великий Мономахов род,

Где благочестие и святость

Законом были непременным.

Храни же, княже, сей закон!

Пусть чудотворная икона

Тебе осветит путь земной,

Ее любили, почитали

Родитель и покойный брат.

А расписал ее Лука,

Евангелист из Палестины.

Твой брат оклад ей заказал

И золотом не поскупился –

Пятнадцать фунтов! Жемчуга

На нем и разные каменья –

Все из сокровищниц Андрея.

Он городок свой Боголюбов

Построил гам, где кони встали,

Которые везли икону;

Их с места сдвинуть не могли.

Он брал ее с собой на брань,

Питал особую к ней веру,

Разбив болгар – магометан,

Он перед нею помолился,

Икона засияла так,

Что свет все войско озарил!

С тех пор и празднуем мы Спас.

Пусть эта дивная икона

Хранит нас на пути земном,

Поможет нам грехи увидеть

Свои и веру укрепить!

Целуй же крест!

Михаил целует крест и икону. Слуги обносят гостей.

Михаил

Пусть каждый будет наделен

Сполна вином, медами, снедью!

Все собрались на пир веселый –

Пускай нас гусляры потешат!

Гости пируют, гусляры поют об умершем богатыре.

(встает, делает знак стражам)

Гостям

Я вижу пир вам по душе,

Сыты вы, весело гладите!

Но я собрал вас для того,

Чтоб вы свидетелями были

Тому, как буду мстить за брата!

(стражам)

Хватайте этих, этих, тех!

Стражи хватают всех участников заговора.

Михаил

(Кучковичам)

Ну что, земли хотели, власти?!

Кучковичи

(в голос)

Помилуй дураков, отец!!

Михаил

Нет, за измену – только смерть!

У Бога милосердья много,

Но он Иуду не простил.

Вы Русь хотели погубить,

Всю разорвать её на части

И рассовать к себе в загашник!

И не чужбину – а свою

Родную землю, где рождались,

В ней хоронили вы отцов,

Она кормила хлебом вас!

Но Русь жива и будет жить,

Хотите вы того, иль нет!

Важно лишь то – что хочет Бог!

От вас останется не много,

А княжий гроб века стоять

В соборе будет. И века

К нему с поклоном приходить

Потомки будут!

Такую смерть я вам решил:

Есть во Владимирских лесах

Два озера. Уже готовы

На берегу для вас гробы –

Долблёнки из стволов широких.

Кучковичи ползают, целуют пол возле его ног.

Попарно свяжут вас – и в воду;

И плавать будете вы столько,

Пока не обрастете тиной!

Кучковичи скулят.

На берегу поставлю стражу,

Чтоб ваши вам не помогали.

(стражникам)

Рубите пятки им поглубже,

А в раны соль и конский волос

Набейте так, чтоб ран не стало.

Плетьми гоните их босых,

Нещадно бейте по бокам,

Весь долгий путь им повторяйте:

«От Михаила – за Андрея!»

Стражники уводят воющих Кучковичей.

(указывает на Улиту)

А эту подлую блудницу,

Которую наш брат любил

Все сердцем, всей душой своею,

К другому озеру ведите,

Да жернова на шею ей

Потяжелее привяжите!

Улита гордо вскидывает голову. Стражники уводят её.

(смотрит на Ефремку и Анбалку)

А этих…

Ефрем

Меня сгубил вот этот враг!

А сам я русин, мать – москалька,

Отец – затворник, черноризник!

Анбал

Ты лжешь, какой он черноризник?!

Он – чернокнижник, твой отец!

Ефремка в грех меня втянул!

Михаил

А этих чертиков двуличных

Подольше бейте батогами,

Распутство их из них не выбьешь,

Но пусть ползут в свою отчину

Да по дороге всем расскажут, -

Де, Русь живет своим законом,

И лезть в него – мы не дадим!

Плачущих Анбалку и Ефремку уводят.

(обнимает Всеволода за плечо)

Я принял власть лишь для того,

Чтоб навести у нас порядок.

Ты знаешь, мне осталось жить

Совсем немного,

И тогда Великим князем будешь ты.

Люби народ наш, и народ

Тебе любовью же ответит,

Но строгим будь и нечестивцев

Ни в дом, ни в душу не впускай, -

Они нагадят и сожрут

Тебя с твоим гостеприимством!

Наш брат добром хотел лечить

Пороки мира, позабыв,

Что и Спаситель Сам не смог

Исправить душ, где ад один!

Не забывай отцов умерших,

Они следят за нами строго,

По их законам жизнь сверяй.

И вере нашей, православной,

Не дай угаснуть, пошатнуться.

Мать нашу в старости согрей,

И землю русскую храни!

Отец наш, Юрий Долгорукий,

Велел любить ее и Бога!

Хор. Хвалебная песнь Пресвятой Богородице.

Конец.

Январь – март 2000 года

Русь

Седые мхи свисают с сучьев,

Под ними узкая дорога;

Меж черных елей, меж дремучих –

Часовня – тихий домик Бога.

Вокруг черника да брусника,

Внутри – остывшая лампадка,

Меж брёвен у святого лика –

Орехи – белкина закладка.

За валунами в чистом поле

Уснула непробудно рать,

Не рады кони вольной воле, -

Во след призывно станут ржать.

Путь от часовенки к часовне, -

Порой видны следы копыт;

Здесь по ночам хохочут совы,

И рысь у родника урчит.

Здесь Соловей в глуши дубравы

Срывает посвистом листы,

Зверье разит, и для забавы

Он гнет на маковках кресты.

То завидущие глазищи

Вдруг жадно вскинет на звезду

И в дикой ярости засвищет,

Суля проезжему беду;

То сном забудется тревожным,

Раздует храпом ноздри вширь

И слышит, как похлопал ножны

Илейко, русский богатырь;

И видит шумную столицу,

Плетьми там гонят Соловья,

И, сняв большую рукавицу,

Усталый, крестит лоб Илья.

Октябрь 2005 г.

* * *

Торки да берендеи, -

Черные клобуки;

Чащи закатные рдеют,

Кони храпят у реки.

Удаль до визга, до смеха;

Устлано шелком седло;

Глянь, из–под рысьего меха

Бровь, что воронье крыло!

Дикую кровушку нашу,

Может, остудит сосед?

Нет теремов его краше,

Жён его сладостней нет!

Как белолицы славянки,

Русые косы до пят;

Грозно глядят полонянки, -

Стайка степных лебедят!

Бросим к ногам их уборы,

Шейкам подстать жемчуга,

Глянут: «Поганые воры!

Князь вам обрубит рога!»

Гогот пойдет над кострищем,

Следом заржут табуны;

Я берендей, я волчище,

Мне терема не нужны!

Где ты, сосед мой спокойный?

Бродишь с мечом вдоль полей?

Гей, остуди норов знойный

Силой холодной своей! 14 сентября 1993 г.

Песня

Ты любишь сказки, я сама люблю

Их веретенный бег в покое предвечернем,

Тогда внимаю я с покорностью дочерней

Далеким голосам, их каждый звук ловлю.

И свет небес, полуночный и ясный,

Нисходит до высокого костра,

И предки для потомков до утра

Слагают песнь о витязях прекрасных;

Слагают песнь о граде меж дубрав,

О жёнах и мужах русоволосых,

О звере, что ночами топчет просо,

О чёлнах расписных у переправ.

О сколько песен я нашла в пути!

Счастливей той, что мне певали предки

В часы, когда луна расцвечивает ветки,

Роднее песни мне вовеки не найти.

Вся Русь в ней – голос слитный и живой,

Могучий хор – бессмертен и прекрасен,

И путь, что мною пройден, не напрасен,

Ведь слышен в этом хоре голос мой.

20 ноября 2000 г.

В Дмитрове

Здесь в любви и любованьи

Протекали наши дни;

Мы пекли лепешки с Ваней

И смотрели на огни,-

Шли машины, словно с неба,

С полукруглого моста,

Пахло творогом и хлебом,

Мы читали про Христа.

Здесь библейские картины

Полюбились всей душой, -

Свет далёкой Палестины

В теплой кухне небольшой.

Здесь без устали слогались

Песни, сказки и стихи,

А за речкой дожидались

Снеговые петухи, -

Словно к Сретенскому храму

Шел их белый караван, -

Каждый слеплен ростом с маму,

Был по пояс им Иван.

В зимний вечер к ним санями

Пролагали след мы наш;

Освещал нам путь огнями

Город, словно древний страж.

Возле Успенского собора

Все я забуду: тебя, твои речи,

Слов и стихов перезвон золотой,

В вечность возьму лишь серебряный вечер

В память о сказке короткой такой.

И фонари, и снежинки густые

Вместе с молитвой вдали сберегу, -

Старого храма ступеньки крутые,

Желтые окна на синем снегу…

А за стеклом, на рождественской еле –

Птицы, шары, огоньки, виноград!

Как хорошо, что мы к Богу успели,

В суетной жизни так много преград!

С улыбкой вложу я в память, как в ларчик:

Как падали хлопья, нам щёки целуя,

На колокольне ангел иль мальчик

Тонко и нежно пел: «Аллилуйя».

1.01.1992 г.

* * *

Когда все это было,

Не в веке ли пятнадцатом?

Все так же солнце плыло,

Дробясь в оконце глянцевом.

Все так же клевер мяла

У колышка коза,

Глядели в мир устало

С больших икон глаза.

У церкви, тихой слишком,

Венки плели девчонки,

И плакал мой сынишка

В холщевой рубашонке.

Оставила крапива

Волдырик на руке,

И сбился крестик криво

На шелковом шнурке.

Все так же пели травы,

С работы шел народ,

Трудилась пчел орава,

Таская желтый мед,

Я сыну вытирала

Косынкой белой глазки, -

Когда и как попала

Я в слог бессмертной сказки?

19 июня 1991 г.

Сретение Господне

Еще впереди она – драма всех драм,

А сейчас Симеон тянет руки,-

Богородица вносит младенца во храм

Под святого приветствия звуки.

Свет любви, просиявший в слезах старика,

В слабых жилах разлился гореньем;

Царь Вселенной лежит в человечьих руках

Как надежда на Вечность твореньям.

2013 г.

В Кимрах

Старины знаток Орешкин,

Всё припомнив до конца,

Нам поведает без спешки

Про Малюгина – купца,

Про товары всех амбаров

И про то, как стар и мал –

Люд, спасаясь от пожаров,

Прямо в Волгу забегал.

Как жнивьё, желты ресницы, -

Бурлаков простор слепит, -

Сапоги везут в столицы,

В Нижний, в Астрахань, в Ирбит.

Сапоги работы тонкой,

Чуть со скрипом каблучок,

Шик-шагрень с тугой "гармонкой",

Пахнет лаком "бурачок"!

А над Графскою горою

Колокольный звон идёт;

Вмиг окатит вал порою

Пеной пристань "Самолёт".

Вот купеческая дочка,

Распахнув окошко в сад,

Сняв пушинку с локоточка,

Примеряет свой наряд.

И высматривает долго,

Кто там в лодочке поёт,

И кому сегодня Волга

Счастье девичье несёт?

И, вздохнув, убрав герани,

Ставит шумный самовар,

Чтоб не слышать с баржи брани

Пьяных персов и татар.

13 апреля 2001 г.

Солдат

Война закончилась давно,

Лишь май приходит к нам,

Идёт солдат, что пил вино

С печалью пополам.

Победа грянула, как гром,

Из каждого ствола, -

Друзьям сидеть бы за столом,

Да всех земля взяла.

Он кружку медную сжимал,

Шептал: "Браток, прости!"

Им погребённых поминал,

Лежащих вдоль пути.

Летели в кружку лепестки,

В слезе дрожал салют;

Казалось, частые глотки

Не горло – сердце жгут.

Он плакал, слёз не в силах скрыть,

О скошенных войной,

Он уцелел, чтоб сохранить

Печаль земли родной.

Как тень войны, он с нами жил,

Как призрак, в май входил,

Чтоб мир беспечный не забыл

Про святость тех могил.

Придёшь ли снова через год?

Медали, как броня, -

Идёт старик, печаль несёт,

Наградами звеня. Май 2001 г.

Большая Медведица

Не старятся звёзды. Под этим Ковшом

Я в детстве сидела меж дедом и бабкой;

Гуляли зарницы на небе большом,

Которое было великой загадкой.

И лёгонькой месяц над кромкой зари

Едва проступал, и средь душного зноя

Живыми казались в ночи фонари

На светлых волнах комариного роя.

Бабуля про веники, дед про покос

Неспешно болтали, не слыша друг друга;

Конфетами пахло, - седой медонос

Вставал, словно облак, над теменью луга…

Теперь с сыновьями сижу под Ковшом,

Медведицей прозванным в древности в шутку,

А дед мой гуляет на небе большом, -

Всё бабку зовёт поболтать хоть минутку.

25 июля 2001 г.

Синьковский берег

1

Дом пятистенный, свет насквозь

Шёл из окна в оконце,

И на дорожке всякий гость

Был, как посол от Солнца.

А за воротами вода

Играла рябью алой;

Тропинкою вокруг пруда

Шли пахари устало.

И зелень мокрою стеной

До темных волн спускалась,

И тень деревьев надо мной

И по крыльцу металась.

Мне так хотелось мир обнять,

Пред всем встать на колени,

Что трудно было и дышать

От радостных волнений.

А по ночам когда дожди

И мальвы бьются в стекла,

Черно все было впереди,

Лишь огоньки далеко.

Я выходила на крыльцо

Послушать шум плотины,

Летели брызги на лицо,

А с ними - запах тины;

Когда же яркая луна

Светила на пол с выси,

Мне снились свитки, письмена –

Обрывки древних мыслей.

И не томил уже вопрос:

Дано мне много ль – мало?

Во мне уже все родилось

И стих свой поджидало. 4 мая 2000 г.

2

На лунном снежном берегу,

Где космос за стогами,

Танцуют птицы на лугу –

Высокими ногами.

Здесь отдохнуть бы до утра

Всей стаей журавлиной,

Большие крылья до пера

Прочистить клювом длинным.

Друг друга стрёкотом дразня,

Глядят высокомерно,

За что вы приняли меня? –

За дерево, наверно.

Таких красивых сильных птиц

Впервой мне видеть рядом;

Пропал зрачок в пучках ресниц,

А в нем – луны засада!

Но полчаса всего привал,

И снова – к цели главной;

Вожак пригнулся, побежал

И оторвался плавно.

Какой поднялся шум и гам!

Полнеба тень закрыла,

И шквал ударил по кустам

И в сердце мне, бескрылой.

Летит на голову мою

Сиянье снежной пыли,

И я, как дерево стою, -

Так ноженьки пристыли. 5 мая 2000 г.

3

Я помню частые прогулки

Вдоль озера по берегам,

Где на закате эхом гулким

Пастуший клич летел к стадам.

Бегом по восковым кувшинкам

Сновала сизенькая пташка,

Ягнят мы гладили по спинкам

И звали ласково их: «Бяшка».

И запах стада, запах крова,

Слились в густой вечерний дух;

Пила усталая корова,

Гортанно ей кричал пастух.

Осело солнце за полями

Громадой огненною всей,

И дуб стоял, как изваянье,

Раскинув тень среди полей.

Вниз от лесничества дорога

Вела к тенистому оврагу;

Весной здесь ландышей так много,

И под ногами слышно влагу.

И мы, как древние, сливались

С природой – матерью своей,

И раздавить жучка боялись, -

Накормит кто его детей?

2 мая 2000 г.

Жизнь

Я вспомнила о том, что видела давно,

Когда мой мир усох, подобен стал ореху;

Бог сжалился и дал мне узкое окно,

И жизнь в него скользнула, как лучик сквозь прореху.

Я видела: деревья чернели меж снегов,

Едва блестела речка сквозь белые покровы,

На лед сошла ворона и с первых же шагов

Упала, как мешок, как падают коровы!

Промчались две собаки, шальные по зиме,

Ликуя и смеясь, они пошли по кругу,

И колли улыбнулась всей рыжей мордой мне

И кинулась ловить игривую подругу!

По снегу заскрипел в больших пимах старик,

У мостика застыл, как витязь на распутьи,

Кивнул мне, улыбнувшись, и двинул напрямик, -

На сгорбленных плечах – вязанка красных прутьев.

И захотелось мне трудиться до седин,

Что ж, падать иногда и снова подниматься,

И любоваться солнцем в просветах меж рябин,

И, словно в первый раз, на хлопья улыбаться!

14 сентября 2000 г.

День Победы

Товарищ верный мой, не дрейфь, еще мы в силе,

Сам знаешь, как ценю тебя и жизнь твою!

Мы выпьем за нее - за матушку Россию,

И стоя будем пить за Родину свою!

Красу чужой земли с тобой мы повидали,

Но лишь у нас, как встарь, плывет со всех сторон

Над чистотой снегов, над золотою далью,

Сердца и души будит, плывет вечерний звон!

Мы выпьем за отцов, за воинскую славу,

За верных сыновей Отчизны дорогой,

Поднимем тост за тех, кто заслужил по праву

Все звезды на земле, а в небесах – покой!

И мы с тобой споем про ямщика и Стеньку,

И про дороги те, что позабыть нельзя,

А, захмелев чуток, все вспомним помаленьку,

Переберем всю жизнь, как старые друзья!

Товарищ верный мой, не дрейфь, еще мы в силе,

Сам знаешь, как ценю тебя и жизнь твою!

Мы выпьем за нее - за матушку Россию,

И стоя будем пить за Родину свою! 9 мая 2000 г.

В дороге

Я еду поутру в холодной электричке

И вижу: над янтарной полосой -

Как будто язычок зажжённой спички,

И первый луч восходит по косой!

А следом вся заря - багряною лавиной

Течет на занесенный снегом бор,

Сквозь пурпур на ветвях дремучих исполинов

Белеет горностаевый убор!

А в розовых полях есть маленькое чудо-

Церквушка - в колоколенке проем,

И солнце всякий раз выходит в мир оттуда

И смотрится в промерзший водоем!

Неспешно просыпаются деревни,

Над ними поднимаются дымы,

Сквозь царские снега я мчусь дорогой древней

Средь русской ослепительной зимы!

И все мои обиды и печали

Пред этою дорогой-просто смех,

А за окошком алым видны такие дали,

Что все слова забылись, как на грех!

25 ноября 2000 г.

Прошлое

Дымок отеческой усадьбы,

И мерзлый дерн под каблуком,

На первый заморозок свадьбы, -

Хмельные дружки с женихом

Садятся в брички расписные, -

Все горячи, красны лицом;

Сквозь иней мчатся вороные,

Взметая стаи бубенцом!

Где Шуйские да Ляпуновы,

Сыны России молодой?!

Где шумный «выводок» ваш новый

И дядьки с белой бородой?!

Где родовые ваши гнёзда?

В них так уютно брезжит свет,

Когда едва проступят звёзды;

В них столько зим и столько лет Хранились заповеди правды,

Наш быт, нехитрый и родной, -Лампадки, ризы и оклады,

И вербы веточка весной!

9 февраля 1999г.

Россия

От многих планет и от разных миров

Я памятью шла постепенно,

И звонниц твоих переливчатый зов

Мне был маяком во вселенной!

Я, свитки читая, душой не срослась

С чужим огневым лихолетьем;

Мне крестик надел стольнокиевский князь

И с Русью связал на столетья!

Россия - молитва усталой души,

Испившей все звёздные меры,

Единственный тот, неизменный аршин,

Что мерит и правду, и веру!

Излечит навек, хоть хворает сама,

Но ею когда заболеешь,

То можно сойти от печали с ума,

Коль спеть о любви не сумеешь!

Вселенский родник, мой светлейший очаг,

Алтарь у порога иного,

Последний полёт и последний мой шаг

Под лаской лазурного крова.

4 марта 1999 г.

Одуванчики

Ты - звезда и я звезда, -

Россыпи соцветий;

Ты - всегда и я всегда

Жили меж созвездий.

Ты - слуга и я слуга

Жадных, злющих пчелок,

Видим синие луга

Из-под черных елок.

Луг зеленый и стога

В золотом разливе,

Только синие луга

Кажутся счастливей!

Лишь последний луч угас,

Жмемся, что есть мочи,

Одуванчики на нас

Сверху смотрят ночью!

Солнце - я и солнце - ты, -

Зорька у порога!

Вот любимые цветы

Ангелов и Бога. 12 марта 1999 г.

Зимняя сказка

Свет очей моих, свет души моей,

Ненаглядный, единственный мой,

Средь заснеженных, голубых полей

Тихий домик стоит под сосной.

В этом домике – два окошечка,

Средь пустыни два жёлтых глазка,

И дымок из трубы запорошенной,

Покосившейся набок слегка.

Старый тетерев да с тетёркою

За морозным оконцем живут,

Стол дубовый у них под скатеркою,

Под зелёною, как изумруд.

А на том столе – расписной ларец,

Сверху – церковки да терема,

И леса на нем, и стада овец,

И диковинок тьмущая – тьма.

В кипарисном ларце за двойным замком

Только кругленькая, как булочка,

Под шелковым лежит, кружевным платком

Позолоченная шкатулочка.

А внутри – кольцо, что луны светлей,

Вкруг начертано тонко иглой:

«Свет очей моих, свет души моей,

Ненаглядный, единственный мой».

8 декабря 1994 г

Мечта

Умереть бы и снова родиться,

Чтоб на санках везла меня мать,

И луна начала бы кружиться,

И стремительно нас нагонять!

Каблучки заскрипели бы чаще,

А теней фиолетовых ряд

На сугробах раскинул бы чащи,

Где алмазы, мелькая, блестят!

«Скоро лето, в гречишное поле

Мы букетик пойдем собирать»,-

Наклонясь, хохотавшей до колик,

Мне б сказала румяная мать.

И она бы запела про диво,

О каком не напишешь пером,

И на ветках безумно красиво

Зацвело бы огнем серебро!

А потом, тешась притчею ложной,

Мы б мечтали родиться опять.

Это так же для нас невозможно,

Как луне нас никак не догнать!

8 марта 2000 г.

Собака

Что за горе у этой собаки?

Она плачет всю ночь напролет.

Может раны болят после драки,

Может деток пропавших зовет?

Тихо – тихо и жалобно очень

То скулит, то начнет подвывать,

Этот плач слышать нет больше мочи, -

Хоть вставай да иди утешать.

И молю ночью темной и снежной,

Чтоб собачья печаль отлегла.

И она замолчала, конечно,

Может, просто с тоски померла.

5.03.92

Русские сказки

Иду, бреду и вижу камень,

На нем три надписи, как пламень:

Поедешь прямо, будешь глух,

И слеп, и нем, как то полено,

Что пролежало век степенно,

Но где его сосновый дух?

Поедешь влево, душу сгубишь

И станешь дьяволу слугой,

Но коли Бога крепко любишь,

То для тебя есть путь другой, -

Коня там надо потерять,

Зато какая благодать:

Царевна милая, Жар – птица,

Весь мир – небесная светлица,

И мудрости плоды висят

Там золотые – золотые,

Как сказки древние простые,

И много радости сулят. 30.01.93

Чудеса

Мишутке и Ванюшке

Зимняя сказка у зимней реки;

Лепят снегурочку вновь старики, -

Снежные глазки, снежный роток;

И повязали с каймою платок!

То-то, на Святки всегда чудеса,

Не потому ль так светлы небеса?!

Дедка на бабку, потом на луну

Глянул, раскланялся, как в старину,

С валенок снег у крылечка обмел,

Внучку Снегурушку в избу повел! 9.01.94

Снежинка

В небесной мастерской, где делают снежинки,

Сегодня жаркий день;

Здесь плачут подмастерья при маленькой ошибке,

Браня себя за лень.

И здесь среди прекрасных, прекраснейших снежинок

Уж ведают давно,

Что нам с утра с корзинкой за клюквою на рынок

Поехать суждено,

Что ты оправишь шубку

На санках-развалюшках преважный, словно граф,

Что сядет в ту ж минутку

Весёлая снежинка на чёрный твой рукав,

Что будет в ней серёдка

Со звёздочкой хрустальной, лучистою, резной

И хрупкая обводка

Из мизерных кристалликов, как ни в какой другой.

Моцарту

О днях печали, днях тревоги

Ты позабыл, смешной чудак,

В тазу дымящем греешь ноги,

И вкривь и вкось застегнут фрак.

В его карманах только ноты,

Давно твой галстук полинял,

На горький чад своей работы

Легко ты счастье променял!

Как одинок. Кому ты нужен?

А ведь еще ты не старик,

Полуслепой, седой, простужен,

И набекрень надет парик.

А эта дама, под вуалем,

Что поднесла тебе букет, -

Зачем искал ее ты в зале,

Роняя старенький лорнет?

Она твоей в мечтах лишь будет,

Где нет кухарок и детей,

Где не мешает скрипка людям,

Где нет докучливых гостей.

Что сможешь дать ей, повелитель

Смычка и хора вольных птах,

Жизнь познающий по наитию,

Полудитя, полумонах?

Чего ж ты плачешь, шут известный?

О, даже так, не хочешь жить?!

Ты приглашен на пир небесный,

За вход положено платить!

Когда же в путь отправишь душу,

Не перепутай адреса,

Гони подальше и не слушай

Сирен искусных голоса.

Душа летит все выше, выше,

Все ближе огненный приют,

И ты, измученный, напишешь

О том, как ангелы поют.

Что ждет тебя? Грязь кривотолков,

Болезнь, бессмертье и сума.

А душу не пускай надолго,

Смотри, чтоб не сошла с ума.

12 ноября 1993 г.

* * *

На свет в окне спешили дети,

Вздымая тополиный путь,

Друг к другу овцы жались в клети,

И перед сном кричал петух.

Шла женщина в потертой шали,

За ней две белые козы,

У входа в дом их дети ждали

И ели виноград с лозы.

Здесь молоко для всех скитальцев,

Любовь, прощение и кров;

На крынках отпечатки пальцев

Давно ушедших мастеров.

И я в моей земной юдоли

Не знала радостней питья,

Не ела слаще хлеба с солью,

Не видела теплей жилья.

21 октября 1993 г.

Ночная песня

Любовь моя, орлом лети,

Пусть горы встанут на пути –

Над снежной вереницей

Ты стужу лютую терпи;

Несись по огненной степи

Проворною лисицей,

Несись туда, где светлый дол

Под ясной звездной высью,

Когда увидишь древа ствол,

Взбирайся сильной рысью,

Пусть в кроне мрак, темным-темно,

Ты видишь все на свете,

Скользни в знакомое окно

Змеёй по гибкой ветви!

Смотри на спящую, смотри!

Счастливой малой пташкой

Там распластайся и замри,

Где крестик под рубашкой. 3.04.93

Огонек

Я всё люблю: и эту землю,

Покрытую сухой листвой,

И шишки старые под елью,

И ягоды над головой

На ветках мокрых почерневших,

Стеклянный будто бы, орешник,

И дух дубового листа,

Уже примятого дождями.

Вновь моросит, и темнота

Полуреальна: за тенями

Внезапно контуры встают.

Родной осенний неуют.

Мне, написавшей много строк,

Познавшей всё несовершенство

И слов, и мыслей, - огонёк

В окошке дальнем – как блаженство.

Там тени длинные снуют,

Там чай вечерний долго пьют.

1 ноября 2001 г.

Ель

Луной окрашен и метелью

Тянулся мир огромной елью,

Но роста этого свободней

Была небес зеленых шалость,

И колоколенка казалась

На ветках ангелы смеялись,

Друг другу щеки растирая,

Звенели ключики от рая,

В их рукавичках, и казались

Снежинки тенью мирозданья,

С которым словно бы сливалась

Игрушкой с елки новогодней.

Висели матовые долы

И деревеньки под снегами,

С собачьем лаем, огоньками,

Дымком и звоном на Николу.

Живая, трепетная малость –

Пар от горячего дыханья.

А ель счастливая росла,

Хвоинки-души поднимая,

Луна, как шишка золотая,

В морозном воздухе плыла…

30 сентября 1992 г.

Знак

Раздаётся негромкое "крак",

Будто стукнуло что-то в часах,

Это времени явный знак

О случившемся на небесах.

Встанет "вся королевская рать",

Чтоб решенье Небес отменить,

Но не сможет она помешать, -

Не по силам ей времени нить.

19 августа 2001 г.

Гроза

Всю ночь лил дождь, всю ночь была гроза;

И гул небес: то дробный, то лавиной,

Вдруг затихал, и молния в глаза

Неслась, кромсая свод на половины.

И снова напряжение росло,

Казалось мир не выдержит удара,

Взрывалась тьма, и было так светло, -

Вот миг – и разразится Божья кара!

В свинцовой слипшейся листве

То сполохи метались огневые,

То блеск дождя, а в высоте

Пласты как будто двигались большие;

И словно мириады чёрных глаз

Из мглы ночной высматривали что-то,

И в массе той живой светлел глубокий лаз,

В нём грохотала адская работа!

Как жутко в небе! Мутный мрак один

Закрыл весь горизонт собою.

А на земле – усталый георгин

Совсем поник промокшей головою.

19 августа 2001 г.

Окно

За лесами, за долами

Затуманилась луна,

Снежный дым несет волнами

На сугробы у окна.

Ветер шумно налетает,

Ставень хлопает в ответ,

Стекла звездами мерцают,

А за ними теплый свет.

В том окне маячат тени, –

Дедка с бабкой внучку ждут, -

Может выйти глянуть в темень,

Нет покоя там и тут.

Эко, вьюга расшалилась,

Не слыхать в ночи шаги,

Где ж ты, внучка, припозднилась,

Остывают пироги…

В жизни странной и мгновенной,

Где любить нам суждено, -

Там, в завьюженной вселенной,

Как звезда, горит окно.

Не гасите только света,

Я приду и буду с вами,

Вы не умерли, вы где-то

За лесами, за долами. Февраль 2005 г.

Весна

Весенние росы, душистые косы

Свисают с тревожных ветвей,

В черёмухе нежной поет безмятежно

У самой луны соловей.

И хочется думать, что это навечно:

Звезда и земля, и весна,

И чувства сливаются с трелью беспечной, –

Душа моя счастьем полна! Апрель 2005 г.

Ранетки

В саду, занесенном снегами,

Чернеют, качаются ветки,

На них ледяные ранетки

Звенят, как бубенчики, сами.

Нарвать бы их полною миску,

На кухне оттаять у печки;

В них зернышки, будто сердечки,

Друг к другу прижатые близко.

Но дома того нет в помине,

И сад не найти – стерлись метки;

А печь все никак не остынет,

Звончее с годами ранетки. 31.01.02

Сирень

Как закрытые зонтики, листья каштана –

Средь высоких промокших цветов;

Дождь промчался по улицам утренним рано,

Пузырями покрыл, отраженья мостов.

И сирень запылала! Каждый крестик светился,

Миллионами радуг играл!

Заслоните глаза! Куст сиянием слился

С блеском влажных витринных зеркал!

Дождь ушёл, но осталось лиловое чудо, -

В каждой горенке свой огонёк!

Ветер брызги срывал, как бросал изумруды,

Осыпал их на мокрый песок.

И сирень становилась нежнее, реальней;

Дождь темнел вдалеке полосой с высоты, -

Он уже позабыл город утренний, дальний,

Наполняя водою другие цветы.

20 апреля 2001 г.

Д

д в а

а

д

ц

а

т

ь

Отрывки из поэма

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья...

А.С.Пушкин.

1

Арбат. Светило поднялось!

Такой жары весной не знали!

Спит у газона тощий пес,

Сума на нем поверх медалей!

А на газоне - снег кругом,

С прогалиной на солнцепеке,

А в ней - слабы и синеоки

Цветы, покрытые пушком!

И ты, как ноздреватый снег,

Осядешь, уступая свету,

И ручейком вольешься в Лету,

Двадцатый век, безбожный век!

Иду середкой - здесь граница:

Направо - солнце, слева - тень,

Картины - слева, справа - лица;

Безоблачный, бездонный день!

Бездомные с тоскливым взглядом;

Швейцары заняли посты;

И пятна света на фасадах-

На розовато-золотых.

Прохожим бабки вместо вербы

Суют за пять рублей тальник!

О!! Мусоргский! Смешочек нервный,

Разутый, пьяненький мужик, -

Как моха космы на лесине,

Висят клочки с макушки редкой,

А взгляд разбойничий и синий:

- Дай за Христа на сигаретку!

Я подаю, я рада люду, -

В нем живо все, в нем есть любовь!

И за Христа мольба повсюду,

И на Балканах льется кровь!

Живописует пусть молва

Пролог войны, едва ли ясный,

А я иду в журнал «Москва»,

Хоть знаю, что иду напрасно…

2

Я родилась с душой поэта,

Что значит, не душа - а рана;

Свой первый стих про Божье лето

Я написала очень рано,

Потом какие-то «сказанья»

О Карфагене и Саламбо,

Но силы не было для ямба,

Хоть знала ль это я названье?

Я не о том, все это мелочь,

Слов не собрать, когда смущен;

Простите, Александр Сергеич,

Поспешный и смешной поклон!

И за привет благодарю Вас!

В мир вымысла вошла подручной

Та сочинительница - юность,

Где Вы да я - век неразлучны!

Я - то Ваш вечный подмастерье,

То озорной, кудрявый паж,

И сколько сказок и поверий

Вмещает светлый терем наш!

Вы - Леонардо! Я промою

Все кисточки по волоску

И теплым пледом Вас укрою,

И тушь, прилипшую к виску,

Смахну, поправлю прядь седую,

В камине угли вмиг раздую,

Чтоб ожили портретов лица,

Чтоб слышать разговор огня,

Не скрипнет даже половица,

Вы не заметите меня!

На пуфик - с кисточкой присяду

В тени у самых Ваших ног,

Дам насладиться сердцу, взгляду,

Запомню всякий Ваш урок!

Взгляну - а на лице суровом

В морщинах вновь блестит слеза,

Мы не обмолвились и словом,

Зачем слова - коль есть глаза!

Они светло лучатся нежно:

«Учись, закон наш неизменный:

Писать коленопреклоненно,

Любить же только безнадежно...»

Как символ высочайшей власти,

Не кисть, а царский жезл в руке!

О, сжальтесь и дозвольте, мастер,

Пыль дописать на башмаке!

Холст рядом, и тепло - волною,

И жарко, словно от огня, -

Я вижу, Вы гордитесь мною,

Благословляя в путь меня.

3

Прости мне, Благий, жизнь мою!

Прости России прегрешенья,

За каждый век Тебя молю,

За каждый час, за все мгновенья!

... И вот мне сорок. Лишь сейчас

Я чувствую, имею право,

Просить за всех, за всех за нас,

За всех - и правых, и не правых!

В преддверии двух славных дат*

Как укрепить нам нашу веру?

Раскаянья какую меру

Излить, чтоб не было утрат?

4

- Эй, дедко, где здесь монастырь?!

За черной мглой не видно дали,

Завален ратями пустырь, -

Не половцы ли тут гуляли?!

- Не, то свои... Брат брата лупят, -

Все чаши с храму увезли...

Топеря ладь купелью в ступе!

Калику Божьего пожгли, -

Чё ведал, подь-ка, расспроси,

Конями подавили в грязь...

Пророк нужон ли на Руси?

Тут всякий - бог и каждый - князь!

Да чё ты, девонько, скорбишь,

За иноковым частоколом

Схоронимся - вся правда, вишь,

Пущай поганют Русь расколом!..

В полете дохнут комары,

От сухоты и от жары

Леса пылают и болота,

И костенеют птахи. Жутко...

Что ж не покается хоть кто-то,

Покуда есть еще минутка?

Ох, что ж мне делать, муравью,

Погрязшему в трудах и суе,

Как отмолить мне Русь мою,

Мою незрячую, глухую?!

Вот придорожный крест сиротский!

Букетик травки богородской

Прилажен к старенькой лампадке, -

Но не успею я уже,

Вон вскинул кто-то лук в меже

Над гривой низенькой лошадки...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Господи, даждь ми помысл

исповедания грехов моих ...

Иоанн Златоуст

1

Всяк ногу сломит здесь, однако,

И перестрелка впереди!

Как жердь - на бруствере вояка, -

Георгий блещет на груди!

И речь над свежею могилой:

«Назад, ребята, к чистоте!»

-Ох, Николай Степаныч, милый! -

Не слышит, - Здраа-всвууй- тее!!

В землянке чай, да с Гумилевым!

Могла ль об этом я мечтать?!

Скорей, каким блеснуть бы словом?!

А может, вовсе, не блестать?

И мы с хозяином о близком,

Полдня толкуем о родном!

Знаток глубинки сомалийской,

Поэт и воин - всё в одном!

- А до войны - какие плюшки!

И расстегаи - по рублю!

Коврижки, шанежки, ватрушки!

- Ох, как я булочки люблю!..

Как мы живем?.. Одна забота,

Работа до седьмого пота.

_________________________________________________

* 2000 – летие Христа, 200 – летие Пушкина (прим.авт.)

«Ох, ё-ка-лэ-ма-нэ,

И всё-то пусто в портмоне!»

Вот анекдот, здесь нет сноровки,

Но уложусь я в две строки:

«Купи мне, мамочка, кроссовки!»

«Нет денег, доноси коньки».

Простите, Вы и так устали!

Нет, больше слова не скажу…

Гул нарастает, как из дали,

Стучат комки по блиндажу,

И струйкой сыплется песок

В остывший жиденький чаёк.

- Надеюсь, больше войн не будет!

- Когда покаются все люди.

И мне пора. Какой Вы «длинный»!

С улыбкой глупою, невинной,

И чуть подрагивает веко,

Взгляд от бессониц оловянный...

Какая кровь в средине века

Зальет зажившие поляны,

И плач людской сольется в рёв!

Не знайте это, Гумилев.

2

О, мастер, как любезен Вам,

Словесности высокой храм,

Где Вы трудились много лет,

Слова сбирая, как песчинки,

Но в храме сел Антипоэт,

Любитель разной мертвячинки!

Сидит, пирует с пестрой свитой, -

Я вижу за стеклом разбитым, -

Святыни вымазаны сажей!

О, с этой публикой вальяжной

Я разберусь за пять минут!

Ваш праздник, мастер, будет тут!

Итак! Все вместе - ладно, бойко,

Ну: «Слово - Бог, а не помойка!»

А разом и второй урок:

«Поэт - слуга, а не князёк!»

3

Прости мне, Благий, жизнь мою!

Греха в ней много, больше света,

Прости мой стих про Божье лето

И все стихи, и прозу всю!

Настанет день, и лик Твой ясный

Затмит и мысли, и слова,

И закружится голова

От горней музыки прекрасной,

Случится вечная развязка,

Какую не вмещают сны,

Но на сегодня мне нужны:

Молитва, летопись и сказка...

Прости Россию и народ,

Что неразрывно с ней живёт,

И не оставь нас в день Твой судный,

Прости нас, Боже, безрассудных!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Жить - Богу служить!

Русский народ

1

Стеклянный тазик, в нём раствор,

И в красном свете фонаря -

Всё розовое - лоб, пробор

Последнего царя.

Чудно, как проступают лики,

А эта карточка - бела,...

Вот Алекс - вновь не весела, -

Тому виною «милый Ники»...

Как здесь уютно и тепло,

Сукном завешено стекло,

И не пугает телефон.

А за сукном - кошмарный сон.

Ходынка - Порт-Артур - Цусима,

Десятилетье царь - без сына...

И эти тайные кружки,

Какие-то большевики,

Вильгельму тоже не сидится, -

Готовится к войне он вновь;

И на Балканах льется кровь

(До нас-то вряд ли докатится...),

И окровавленный Столыпин

На сказке «О царе Салтане»...

Возмездье в каждом вздохе, всхлипе

Нещадный рок, как наказанье...

О, как легко нам осуждать, -

Мне захотелось написать:

«Царю одна жена - Держава!»

Да кто ж мне дал такое право!

2

Прости нас, Бог, во имя тех,

Кто не жалея живота,

Полёг за Русь и за Христа,

Неважно, шёл который век!

Во имя Невского, Донского,

Во имя Сергия прости!

И совести не дай покоя,

Пусть каждый вспомнит на Руси:

Откуда мы - какого роду,

Какому славному народу

Доверена землица эта!..

Ох, Отче, Ты в Господне лето

Уж мимо чашу пронеси!

Не надо крови на Руси...

3

Я слышу гул большой толпы.

Вот - мелко крестятся попы,

Но не обманешь зоркий взгляд, -

Мечи под рясами торчат!

Тут явно зреет перепалка,

Протиснусь - пуговиц не жалко!

-Вон едет, польская собака!

А шапку заломил - что фига!

-Ишь, расфуфырился расстрига!

-Басманов-то холоп у дьяка!

-Глядите-ка, на колеснице

Везут расстригину царицу!

Вчерась у заднего крыльца

Дала копейки чернецам!

-Уж как румяна, молода,

А жемчугов-то три пуда!

-Толкни-ка под бочину Кузьку, -

Стоит, и скалится, пень пнём!

-Что, надивились на Маруську,

А ночью ляхов перебьём!

Шут поцарил над нами - хва!

За Шуйским встанет вся Москва!

4

Мы на поклон идем к Христу –

Великий мастер и слуга,

Идем по Крымскому мосту,

Под нами древняя река,

Весенних лучиков игра

Живит старинные заставы,

Вы посмотрели на Петра,

Потом на Храм золотоглавый, -

Мне хорошо, ведь взгляд Ваш ясен,

И солнце светит над Москвой,

И день божественно-прекрасен,

Как день Творения седьмой.

26 марта-26 апреля 1999 г.

СКАЗКИ ИЗ РИМСКИХ БАНЬ

Мета была уж близка - вот-вот, казалось, достигну,

Но разломилась в куски вдруг колесница моя.

Овидий

(На скамье двое: старик и юноша.

Перед ними оплетенная бутыль)

1.

- Помои, не вино.

Да, в Риме не был ты давно.

А Рим, он тот же:

Кто богат - богат, кто беден - беден,

И те же праздники, и те ж соседи:

Германец - на востоке, на севере - парфяне,

Клянусь Юпитером, наоборот,-

От этой еллинийской дряни

Еще не то соврет мой рот.

А Рим, он тот же, и, как челн,

Меж сплетен Палатинский холм,

И на заборах та же классика,

И рев затравленных зверей,

Кому-то Рим как чаша массика, 1

Кому-то свежий сельдерей.

И жены здесь, как и везде,

Алмазик предпочтут звезде, -

Спроси любую смело,

Коль, я не прав, пусть Бахус влево

Чихнет над кружкою моей.

И скажет: "Больше, хрыч, не пей!" 2

Женился Цезарь, овдовев,-

Красивый темноглазый лев,

Горячий на посулы.

Помпея - внучка Суллы, 3

Невинна, как весталка,

Пророчица, гадалка,

Капризное дитя –

Любила Цезаря шутя.

Он только за порог,

А в спальню Публий Клодий - скок!

Да в женском платьи как на сцену

К Помпее смугленькой явился!

А Рим, тем временем, молился, -

Кто римским фарсам знает цену?

О сколько утекло воды!

В тех водах Рим утонет.

Мне Август говорил: "Светоний,

Ты много на себя берешь,

Смотри, в зверином рву умрешь -

Достоин ты клыков и лап,-

Ты и судья, и эскулап!

Да кто ты? Между нами,

Так, выдумщик из бани,

И вечно с полной кружкой,

Поди проспись, пьянчужка!

Смешал века и лица,-

Такое не приснится

И трезвому во сне:

То Калигула на коне

У стен троянских скачет,

А на стене стоит Нерон

И зажигает факел он,

И над сюжетом новым плачет!

Вся даль огнем объята,

И Рим, как знамя, реет,

А Цезарь из сената:

"Я Галлией владею!"

Светоний, правда позабыта,

А ложь не стоит вспоминать,

Ты б у Плутарха и Тацита

Учился сказки сочинять.

Слог занимателен, но тон...

Ты желчен, словно Цицерон,

А бабник, как Антоний,

Поди, проснись, Светоний!

Рим от тебя устал,

Уймись, старик лукавый!

Ты говоришь он пал?

А ведь стоял на славу..."

2.

Марк Брут. Хотя не в Бруте суть.

Поэму Цезарь озаглавил «Путь».

Он с детских лет любил дорогу.

Под черный плащ упрятав тогу,

Один бродил он смело –

Счастливый, загорелый, -

Не зря его боялся Сулла!

А, как он плавал! Как акула!

На все хватало силы:

От Рима до Сивиллы

Лететь на колеснице

И видеть сквозь ресницы

Как солнце отстает, -

Не путь, не путь - полет!

На все хватало силы:

Любить в цвету оливы,

И женщину любить в оливковой тунике,

И слушать в храме крики,

И в храме убивать,

Все капища опустошать,

От блеска злата не дышать,

И, роясь в галльской дани,

О жемчугах Британи

Мечтать, мрачнея сердцем!

- О, столько бы сестерциев,

Чтоб завалить весь пруд,

Тот, где навмахии дают!

Как он находчив, остроумен как!

«О, Африка! ты у меня в руках!» -

Он закричал, свалившись с трапа,

И запустил поглубже лапы

Ко Птолемею в сундучок…

- Я не жалею ни о чем:

Мечтал, желал — и все сбылось!

Я виночерпий твой и гость,

Благоуханный Лотос Нила,

И нет другой, для сердца милой...

Когорта за когортой!

Весь мир перемесил!

Непобедимый, гордый!

На все хватало сил!

- Устал я, небеса, и вы со мной устали!

Мне страшно по ночам, а дни мои в печали;

Печаль ту не берут ни время, ни забота,

Мне нужно осушить Помптинские болота,

И нужно заглянуть давно за Пиренеи, -

Успею ли? Успею.

Куда мое девалось счастье?

Не им ли заплатил за власть я?

О, небо, я твой нищий!

Твое «вифинское блудилище»,

Поверхностей и сутей

Холодный наблюдатель,

Роскошен и распутен,

То брат я, то предатель!

Я изменял азартно, всласть,

Чтоб одиночество и власть

Мне роком стали! О, удел,

Чего хотел я - все имел!

И Галлию, страну преданий,

Ночами снится мне она,-

Краса земли из состраданья

Или в насмешку нам дана?

Я изменял себе, оливам

И галльским зимам молчаливым,

И той, чьи пальцы из сандалий

По-детски вверх чуть-чуть торчали…

Всему свой час, своя минута:

Полету, взгляду, Марку Бруту.

И путь замкнулся как арена,-

Конец, начало - все измена.

Умолкли в храме крики,

В оливковой тунике,

В сандалии обута.

Любил ее, любил и сына ее - Брута.

3.

-Наш Август, эк, скакнул из грязи,-

Дед торговал в лавчонке мазью,

Папаша - первый ростовщик,

А сын - жестокий «вазовщик»! 4

Жесток, но скоро Рим отстроил –

Кирпич на мрамор заменил,

Дакийцев гордых успокоил,

Рабов покрепче посадил.

Кидал, он кости так бывало,

Всю ночь доска не остывала!

Жена его с улыбкой фурии

За ним следила даже в курии!

Не прост, не прост Октавиан,

«Отец отечества», тиран, -

Да что с ним голову морочим,

Одно скажу, был Август - отчим,

А пасынок его Тиберий...

Его боялись даже звери!

Он проклял всех и проклял мать-

«Мне б волка за уши держать!

Не волка, нет, судьбу в руках!»

И лег на Рим тяжелый страх.

А что Тиберий? Мрачный лирик,

Он вовремя вошел в Иллирик

И вовремя надел венок,

И получив трибунский срок,

Желанных почестей добился,

На дочке Августа женился,-

Не упустил он ничего,

Но что озлобило его?

Быть может, дни большой печали,

Когда любимую отняли,

Когда беду сменяло горе?

Он ждал и ждал и слеп от моря,

И чайки, словно персик осы,

Скрывали Родоса утесы.

Познал тревоги в полной мере

Злой пасынок судьбы Тиберий.

Под крики черни, ропот триб

Тела кидал он в мутный Тибр

И в праздники и в будни.

«Рим слишком многолюдный» -

Телам вослед он улыбался,

А по ночам в бреду метался, -

Кто знает, что убийцам снится?

Как - будто римская волчица

Пугала ночи воем.

Досель я слышу плач изгоя.

Я удалился в глушь, подальше, -

Когда именье Плиний Младший

Под Римом для меня купил;

Меж лоз я целый день бродил

И думал: «Падший наш сенат...

Кого на днях распял Пилат?

Обрюзгли наши души, лица...

Где ж золотая колесница,

Какой дивятся боги?

0, Рим, птенец убогий

Лесного королька,

Не скроют облака

Всех площадей и храмов,

Гуляк, поэтов, хамов,

Всех чаяний о смысле;

Движений рук и мысли,

И ток тончайшей ткани,

Что полнит мирозданье –

Так было и так будет!

Мы варвары, мы люди,

Но имя нам - века!

Не скроют облака

Ни сытости, ни боли;

У случая в неволе

И нищие сердцами

Мы выбирали сами…»

Когда-то в Цезаревой роще

Подумал я, что в свете проще:

Свобода - сила, чтобы сечь,

Ну а любовь - тяжелый меч,

И упиваясь напряженьем

В блаженстве каждого движенья,

Не допусти, чтоб выбил рок

Непобедимый твой клинок.

Неспешно миром правит миг.

Ты очень молод, я старик,

Так знай, не случай и не шутка -

Империя империй…

Спи, Рим, покрепче, спи, малютка,

Не то придет Тиберий.

4.

Ты не видал такого Рима!

Как при явлении Квирина

Весь Рим гудел, рычал и пел!

Не всякий в давке уцелел,

Но уцелели мы с бутылью,

Покрытою цекубской пылью! 5

На площади, у старой арки

Эдил раскидывал подарки,

От храма и до Палатина

Летели тряпки и картины,

Подолы подобрав, матроны

На них слетались как вороны,

Неслась иссохшая старуха,

Сбив рослого раба без уха,

Тот раб, свирепый и плечистый,

Свалил менялу и флейтиста!

И все бежало и хватало

Дары из глины и металла,

А лица - потные, в муке,

Но горло помогло руке, -

Рим наорался и нагреб,

И в тень с добычею прилег.

И я прилег на шелк аканта, -

Мысль о порочности таланта

Мешала мне как тяжкий сон.

Нерон, конечно же, Нерон!

Да, в этот час я был Нероном!

И догонял с протяжным стоном,

А может, с плачем, рифму-дуру,

И приютил в строке цезуру,

И вспомнил о вельможе стиле,

Всем ударениям ответил,

Потом ответил и бутыли,

И понял: весело на свете!

5.

- И очаги, и алтари я вдохновенно воспою,

Вы только к статуе Вергилия приладьте голову мою!

Нет, лучше бронзовая в шляпке, не та же, выродки, не та!

О, как уродство давит, душит, как искушает красота!

А я мудрейший император,

В галатский пурпур облачен,

На кифареде триумфатор,

Мне по колено Аполлон!

Мой славный путь кропят шафраном,

Я Рим спалил - прослыл тираном,

В моем театре все в неволе,

И небо служит моей воле!

Как вы бежали к Тибру, вниз!

Артист, великий я артист!

Как смеет петь любой из вас,

Пока сияет мой алмаз –

Талант божественный и вечный

Как небосвод с дорогой Млечной!

Куда вы, выродки, бежите?!

Таланту вечному служите

Весь век свой жалкий - до седин!

Один, останься хоть один!

Я ваш пророк и господин,

Я жизнь познал, как зависть Феба!

Непревзойденный лицедей!

Суров закон: чем ближе небо,

Тем одиночество сильней!

6.

Мы много знаем, слабо видим,

Не от того ли наши беды? –

В жару такую - как Овидий,

Вина б кусками я отведал. 6

Все, что разумно - все возможно,

Не потому ль живем безбожно,

Что слишком волею сильны?

Итога ждешь? Сегодня ж праздник, -

Оставим воду водоносам;

Какой-то греческий проказник

Нарисовал усы под носом

Минерве нашей, вот потеха!

Пол-Рима умерло от смеха,

А греки пили и плясали,

Богиня дергала усами,

Хлеба летели, деньги, куры,

К ним устремляли взор авгуры; 7

И что-то выкрикнул Сенека

Про пыль Сатурнового века,

Про скорый суд и божью месть;

Потом храпели дружно в храме;

А вывод прост, давно он есть:

Не верь данайцам, хоть они с дарами.

Май - июль 1992 г.

Прим.автора:

Лучшее вино изготовлялось на виноградниках горы Массик.

В Древнем Риме чихание считалось подтверждением каких-либо слов

Сулла - римский диктатор.

Во время проскрипций Август заносил в черные списки владельцев коринфских ваз, чтоб завладеть их богатой утварью.

0чень славилось вино, изготовленное из винограда, выращенного в Цекубе.

В изгнании Овидий «пил» обезвоженное на морозе вино - «выморозки»

Авгуры – жрецы, толкователи судьбы по полету птиц.