Одинокое путешествие

…В будний зимний день 12 января 1913 года на перрон вокзала Давос-Плац вышла закутанная в меха молодая девушка, которой еще не исполнилось девятнадцати лет. На нее не обратили бы внимания, если бы не одно обстоятельство: у нее не было сопровождающих, она ехала совершенно одна, что в те времена считалось странным и не совсем приличным. Во внешности девушки не было ничего особо примечательного, кроме, пожалуй, необычного, обжигающего, пронзительного взгляда ее черных, как смоль, глаз, сверкавших на ее матовом лице с широкими славянскими скулами и высоким лбом. Этим глазам влюбленный Поль Элюар посвятил одну из своих молодых книг «Sex yeux» — страницы были полны набросков Галиных глаз. «Глаза ее поют об ее уме. Глаза ее в знойное лето прохлада. Тепло холодной зимой. Глаза ее постигают себя и смеются», — напишет Элюар… А вот строки из другого стихотворения: «Она глазами в красоте своей. Раз очень просто соблазнять. И вот ее глаза порабощают. И это я кто был порабощен». Он находит в них «свет манящий» и «отблески старого золота»… И это лишь штрихи к поэтическому портрету, который Элюар будет создавать всю жизнь… С цветом глаз гармонировали черные, густые, завитые локонами волосы, а маленький рот с узкими губами говорил о скрытности. Она казалась высокой, потому что держалась очень прямо и гордо вскидывала голову, но на самом деле это было не так.

Ее путь лежал из Москвы в высокогорный санаторий в Клаваделе, где лечили больных туберкулезом, страшной болезнью века, по статистике, уносившей семь из ста городских жителей. Чистый горный воздух, богатый кислородом, усиленное питание, включавшее мясо, молочные продукты и красное вино за каждым приемом пищи, размеренный образ жизни, полноценный сон и отдых — такое лечение предлагали пациентам знаменитые санатории Швейцарии. И эта молодая девушка была больна, но не казалась подавленной. Помолившись на дорогу и взяв с собой иконы, она очень надеялась выздороветь. Господь не допустит, чтобы ее не стало в таком юном возрасте! Но где-то в глубине ее души все же притаился страх. Ведь унес же этот смертельный недуг мать ее близких подруг Аси и Марины Цветаевых, — Марию Александровну, потрясающую пианистку, неутомимую помощницу своего мужа, университетского профессора Ивана Владимировича Цветаева, в делах создания Музея изящных искусств, который он подарил Москве! Ссоры и драки сестер, при этом у каждой был свой стиль — Марина кусалась, а Ася царапалась, — отчаянное соперничество, ревность, борьба за любовь и внимание матери прекратились, когда Марии Александровны не стало. Жарким июльским днем 1906 года молодая женщина скончалась в Тарусе. Перед смертью она сокрушалась о том, что не увидит, какими станут ее дочери… Ивана Владимировича, лишившегося жены, хватил удар, надолго приковавший его к больничной койке. Оправившись, он вновь с головой окунулся в свои бесчисленные дела. А для Аси и Марины наступило время тоскующего сиротства, душевной растерянности и глубокого внутреннего одиночества…

Да и сколько таких — красивых, молодых, талантливых, — ушедших преждевременно? Об этом Гала — а именно так девушка представлялась при знакомстве — старалась не думать… Более того, знание о том, что ей, может быть, отмерено немного, порождало у Гала страстное желание жить.

 

Семья Гала

Галой почему-то с детства звала ее мать, хотя отец, Иван Дьяконов, назвал свою дочь, родившуюся 26 августа 1894 года, Еленой. Отец был чиновником в Министерстве сельского хозяйства. Он умер в 1905 году. Мать, Антонина Деулина, происходила из купеческого рода, владевшего в Сибири золотыми приисками. Всего лишь раз семья ездила на родину матери, в Тобольск, где дети навещали бабушку. А летние каникулы они проводили в Крыму, снимая домик на берегу Черного моря. После смерти мужа Антонина, оставшись с четырьмя детьми — сыновьями Вадимом и Николаем и дочерьми Еленой (Галой) и Лидией, — вышла замуж второй раз за адвоката Димитрия Ильича Гомберга.

«Когда я в первый раз увидала отца Гали, Димитрия Ильича Гомберга, я подумала: Рудин! — вспоминала Анастасия Цветаева. — Среднего роста, крупнолицый, смуглый, длинные черные волосы, узкие, как у Гали, глаза, карие, щурящиеся, ласково-проницательные… что-то героическое. Юрист, он хорошо говорил. Увидав нас с Мариной вместе, он нас сразу заметил, отметил, стал провожать нас, по дороге говоря с нами как со взрослыми, показывая явный интерес к нам. Галя чуждалась и этого — не спорила, не участвовала. Так же мало говорила она о своем брате Вадиме — больном, умном юноше. Любила она, кровной любовью, думается, только своих младших — Колю и Лиду».

Гала (Елена Дьяконова) в молодости

Вся семья перебралась из Казани в Москву, где поселилась в Трубниковском переулке на шестом, самом верхнем, этаже дома номер 14. Шестой этаж был выбран из-за стремления к чистому воздуху, так как здоровье Гала вызывало опасение у родителей. Если дети были верующими, часто посещали храм и молились перед иконами, если Гала без конца крестилась — по поводу и без повода — и шептала молитвы (она была очень набожной), то Димитрий Ильич не разделял их взглядов на религию, что не мешало Гала любить его. Настолько, что она даже взяла его отчество — Димитриевна. Он отвечал ей тем же — среди детей именно Гала была его любимицей. Поговаривали, что Димитрий Ильич — настоящий отец Гала, что она — незаконнорожденный ребенок, но так ли это, трудно сказать. Тем более что Гала никогда не рассказывала о своем происхождении. Своим высокомерным и гордым видом она, сдержанная до холодности, немногословная, отнюдь не привлекала к себе людей и не любила откровенничать. Гала умела быть и вызывающе дерзкой, и таинственной. Оказавшись в закрытом мирке высокогорного швейцарского санатория, «фройляйн Дьяконофф», как ее называли, избегала рассказов о Москве, о России, о своей семье и, казалось, несла в себе какую-то неразрешимую загадку, жгучую тайну — происхождения ли, отношений ли в семье, — говорить о которой она запрещала. Это усиливало любопытство окружающих и желание эту тайну разгадать… Значит, ей было что скрывать? Или таким образом она оберегала свой внутренний мир от вторжения посторонних?

Казань на рубеже веков

Интересные факты о Казани сообщили авторы книги «Гала (Елена Дьяконова). История в женских портретах», выпуск № 10, 2013. Еще с ХVIII века Казань, красивая и древняя столица Казанской губернии, считалась культурным и научным центром Поволжья. Здесь открыли первую в России провинциальную гимназию. Важным событием в жизни города явилось создание в 1804 году Казанского университета, старейшего после Московского и продолжавшего его традиции. Город был театральным центром со своим профессиональным театром и многочисленными любительскими труппами. Среди уроженцев Казани знаменитый бас, великий Федор Иванович Шаляпин. Его первое выступление состоялось в семнадцатилетнем возрасте на одной из любительских сцен, за четыре года до рождения Елены Дьяконовой. По улицам города курсировала конка, работало газовое и электрическое освещение, а в самом конце века появился электрический трамвай.

Гимназия Потоцкой

(Анастасия Цветаева «Воспоминания»)

«Гимназия, куда я с третьего класса вступила, была первой моей русской школой. Мне не с чем было ее сравнить. Как я жалею теперь, что по молодости не отдавала себе ясного отчета о том месте, какое занимала либеральная гимназия Потоцкой среди московских средних учебных заведений, и не осознала всех ее особенностей для моего будущего. Из класса в класс экзаменов у нас не было, отметок не ставили, чтобы не ради них, а ради знания учились учащиеся, отметки об успеваемости учителя делали у себя. На все эти нововведения начальство косилось, и выпускные экзамены в нашей гимназии происходили в присутствии представителей учебного округа, которые к выпускницам придирались. В гимназии Потоцкой была широко развита самодеятельность — каждыйкласс в содружестве с учителями устраивал вечера: один класс — вечерДревней Греции, другой — вечерСредневековья, третий — из эпохиДревнего Египта; пьесы для этихвечеров писали учителя, ученицыразыгрывали их. Ставились отрывкииз Фонвизина, сцены из „Горя от ума“. Но, может быть, не только навыпускных экзаменах проявлялсянедоброжелательный интерес свыше — к оппозиционным настроениям нашейгимназии. Слишком резко порядки ее иобычаи отличались от другого, правительственного типа гимназий».

 

Гала и сестры Цветаевы

Гала училась в гимназии Потоцкой, где и познакомилась с Асей Цветаевой, своей ровесницей, которая поступила туда с третьего класса. Марина же Цветаева в то время посещала гимназию Алферовой.

Учеба давалась Гала легко — в ее табеле были только пятерки и четверки. Особенно увлекалась она русской словесностью. У отчима была огромная библиотека, которую он тщательно собирал и которой гордился, и Гала пристрастилась к чтению. Если выдавалось свободное время, она предпочитала проводить его, полностью погрузившись в книгу. Читала она запоем.

Особенно любила романы Толстого и Достоевского. Чтение зачастую заменяло ей реальную жизнь, реальное общение с людьми. Она жила жизнью своих любимых героев, следовала за перипетиями их судеб, радовалась, ликовала, плакала и страдала вместе с ними.

Анастасия и Марина Цветаевы, 1905 г.

Ресницы Гала

(Анастасия Цветаева. «Воспоминания»)

«В полупустой классной комнате на парте сидит тоненькая длинноногая девочка в коротком платье. Узкое лицо, русая коса с завитком на конце.

Необычные глаза: карие, узкие, чуть по-китайски поставленные. Темные густые ресницы такой длины, что на них, как утверждали потом подруги, можно рядом положить две спички.

В лице упрямство и та степень застенчивости, которая делает движения резкими».

Атмосфера высокой романтики, наполнявшей дом Цветаевых в Трехпрудном переулке, куда она любила приходить в гости, пленяла ее. А Марина, писавшая такие удивительно прекрасные стихи, вызывала у нее восхищение, смешанное с обожанием. Комната Марины, через одну от Асиной, находилась на антресолях.

Характер Гала

(Анастасия Цветаева. «Воспоминания»)

«Один из самобытнейших характеров, мною встреченных. Взгляд ее узких, поглощающих глаз, движение волевого рта — и она была милее, нужнее всех, что глядели на меня с восхищением. Темы, все, были общие. Стихи, люди, начинающиеся в вихре рождавшегося вкуса — причуды. В ней, пожалуй, сильней моего некое оттолкновение; во взлете брови вдруг вспугивающий весь пыл застенчивости короткий взрыв смеха. … Она хватала меня за руку, мы неслись».

Сидя с ногами на Маринином диване (Марина не любила кровати и всю жизнь спала на диванах), подруги лакомились душистыми вязкими ирисками, которые прилипали к языку и зубам, на ходу сочиняли разные смешные истории, рассказывали обо всем на свете, дарили друг другу кого-то из своего прошлого и беспрерывно смеялись. Гала отличалась необычайным чувством юмора — смех ее буквально захлестывал, как стихия. В такую же стихию смеха нередко погружались Марина и Ася Цветаевы. Но, как отмечала Анастасия, в Гала присутствовала несвойственная сестрам Цветаевым ланья пугливость, в которой было и интеллектуальное начало, выражаемое мгновенной судорогой смеха, который вскипал одним звуком.

Девочка в матроске

(Анастасия Цветаева. «Воспоминания»)

«Взлетали брови, все ее узенькое лицо вспыхивало, и, озираясь на кого-то, на что-то ее поразившее, отпугнувшее, она срывалась с места: не быть здесь. Так некая часть ее сущности была — в убегании, в ускальзывании от всего, что не нравилось. Не осуждая, не рассуждая, она, может быть еще не осознав, отвертывалась. Девочкой в матроске, с незаботливо заброшенной на плечи — пусть живет! — косой, кончавшейся упрямым витком. Быть занятой ее толщиной, холить? Стараться — над косами? Гордиться? Взлет бровей, короткое задыхание смеха».

Воскресные вечера в Марининой комнате, когда сгущались сумерки, были для подруг самым счастливым временем. Сестры рассказывали Гала о своем детстве в России, о годах и друзьях за границей. Детство Цветаевых прошло в Москве, в родительском доме в Трехпрудном переулке, летом — на даче в Тарусе, а потом — в Италии, Германии, Швейцарии. Их матери Марии Александровне необходимо было сменить климат и лечиться у европейских врачей: у нее обнаружили туберкулез… Марина, нежно любившая Гала, умную и талантливую, читала свои стихи, которые Гала слушала с восторгом и упоением, и Марина радовалась ее пониманию. Когда Гала восхитилась одним стихотворением Марины, та сказала ей: «Нравится? Я вам его, Галочка, посвящу». Это были стихи «Мама в саду», напечатанные в первом сборнике Марины «Вечерний альбом», увидевшем свет в 1910 году и получившем хвалебные отзывы в среде писателей и поэтов. Гала сразу распознала огромный талант в начинающей поэтессе — и не ошиблась: Марине Цветаевой был уготован путь великого русского поэта.

Вечерний альбом, первый сборник стихов Марины Цветаевой, 1910 г

Марина Цветаева, 1911 г.

В декабре 1911 года Ася Цветаева по примеру старшей сестры уехала со своим женихом Борисом Трухачевым в длительное заграничное путешествие. Тайное, разумеется. В разных поездах, чтобы родители ни о чем не догадались. Под предлогом лечения. На самом деле Ася была беременна. Варшава, Женева, Монако, Монте-Карло, Ницца… Чудесные европейские места. Наслаждение свободой, молодостью, любовью… Вдалеке от осуждавших их взрослых, делавших все, чтобы не дать Асе и Борису соединиться. А может, им было виднее? Они не думали о том, что ждет их впереди. Юные, праздные, беззаботные…

Весной на Французской Ривьере, куда Гала приехала из швейцарского санатория, состоялась неожиданная встреча гимназических подруг. Одна из них еще оставалась девчонкой, другая уже ждала ребенка и была одета как взрослая дама. «Был весенний день, — вспоминала Ася. — Мы обе страшно обрадовались! Галя была в матроске… выглядела длинным подростком. Движеньем наших насмешек над нарядами подруг в зиму тринадцатилетия в гимназии Потоцкой она тыкала смуглым длинным пальчиком в мою шляпу и в мое манто и, подымая густые брови над узкими карими китайскими глазами, давилась смехом. Я была ей „Аська“, девчонка, играющая в „даму“, и веселью не было конца!»

Подруги взахлеб вспоминали, перебивая друг друга, всякую всячину: Никитскую улицу, весну четыре года назад, косхалву, вербу, «тещин язык», и «Американского жителя», и те карамели, «прозрачные», без которых не проходили их московские встречи… Гала нужно было купить шляпу, и они с Асей отправились в магазин, где Гала приняли за Асину дочь! Они едва не упали от неудержимого приступа смеха. «Дочь» выбрала широкополую светлую шляпу с несколькими цветочными веточками, и подруги продолжили свой веселый путь меж пальм и садов…

Гала навсегда уехала из России в 1916 году. А жизнь Аси сложилась так, что она осталась одна с сыном Андрюшей в голодной послереволюционной Москве. Ее приютили… мать и отчим Гала в своей бывшей квартире в Трубниковском переулке, превращенной в коммуналку. Им удалось чудом отстоять кабинет Димитрия Ильича с колоннами, одну из комнат по коридору и маленькую комнатку. Шел 1921 год. Отопление не действовало, электричество не горело, но, к счастью, в комнатке Аси была печка. Но из сломанного окна, заткнутого бумагой, картоном, тряпками, сильно дуло, и Андрюша часто простужался. Сам Димитрий Ильич и Антонина Петровна лишь временами наезжали в Москву — они устроились работать под Москвой, в Марфино, где и обосновались. Они давно уже не были мужем и женой и сохраняли по отношению друг к другу лишь иронию…

«Нас навещает Антонина Петровна, мать Гали, постаревшая и худая, — вспоминала Анастасия Цветаева, — приносит Андрюше немножко хлеба, репку или морковки. Она рассказывает мне о Гале, ее муже, их вилле в Париже, об их дочке Сесиль (ей шесть лет) — темноглазая, круглолицая, с огромным бантом в темных волосах, с огромным мячиком или с гигантским плюшевым медведем; от фотографий веет щегольским аппаратом».

Казалось, что Гала и Ася никогда больше не увидят друг друга. Но судьба подарила им еще одну встречу, последнюю, в Париже в 1927 году. Ася выехала в Италию по приглашению Максима Горького, гостила у него в Сорренто, и ей представилась возможность побывать в Париже и увидеться с сестрой Мариной. Тоже в последний раз… Гала встретила подругу на одном из отдаленных парижских вокзалов. Они не виделись около двенадцати лет, но сразу узнали друг друга. Косы Гала сменились пушистыми подвитыми волосами, ширившими ее узкое лицо. Но голос и глаза остались прежними. Те же узкие, чуть китайские, с длиннейшими ресницами. Смеясь и задумываясь, Ася слушала рассказ Гала об их весьма необычайном браке с Полем Элюаром. Она рассказывала, что несколько лет назад муж неожиданно уехал без нее на Таити и она жила в Париже одна, а затем поехала к нему. Теперь они по-прежнему вместе. Их отношения сложные, но расставаться они не собирались — по словам Гала, они вросли друг в друга. (Всего через два года окажется, что это не так…)

«Я слушаю, смотрю вокруг — их комнаты похожи на музей: Элюар — страстный коллекционер редкостей, — вспоминала Цветаева. — Остались в памяти деревянные и каменные скульптуры: идолы, божки, статуэтка Будды да прозрачная, как хрусталь, лошадка. Я вживаюсь в эту незнакомую, через Галю уже близкую жизнь, которую я, так случайно встретив, правом двадцатилетней дружбы, завтра, может быть, навсегда покину, стараюсь понять новую, когда-то знакомую Галину жизнь. Элюар — через Галю уже родной: я о нем столько и так давно слышала, и он не может обмануть моих ожиданий».

Беседа Аси с Полем, показавшимся ей чем-то похожим на Маяковского, чей пронзительный взгляд был полон ума и печали, длилась без малого сутки. Ася вспомнила свой французский, который по мере течения беседы обретал свою прежнюю беглость. «Ваша страна в самом деле удивительна, — сказал ей Элюар. — Я никогда не мог с французскими женщинами говорить серьезно, свободно, с полным знанием, что понят. Так я говорю — из женщин — всего во второй раз в жизни. В первый раз это было с моей женой, Галей, во второй раз — с вами. И обе вы — русские!»

Эйфелева башня, Париж, 1920-е гг.

На прощание Гала нарвала подруге букет благоухающих роз из своего сада, за которым сама ухаживала, и сказала: «Мы тебя отвезем на вокзал на нашей „телеге“».

 

Малыш Жежен

…Этот тонкий, узкоплечий молодой человек с правильными чертами лица и нежным, как у ребенка, взглядом, был единственным французом среди пациентов высокогорного санатория. И единственным поэтом, правда только недавно ступившим на стезю поэтического творчества и писавшим стихи втайне от всех. Он одевался очень элегантно, носил галстук-бант, а по воскресеньям облачался в костюм-двойку. Полное имя его было Эжен Эмиль-Поль Грендель, но родители ласково называли его Жежен или малыш Жежен и обращались с ним как с восьмилетним ребенком. Они баловали его, чтобы он, в отличие от них в детстве, ни в чем не нуждался, и таким образом брали реванш за свое тяжелое и нищее прошлое. В санаторий юношу привезла его мать Жанна-Мария Грендель, брюнетка с печальным выражением глаз, которая жила с ним в одной комнате и всячески опекала и холила единственного сына. В отличие от Гала, которая рано стала самостоятельной, Эжен пока пребывал под присмотром матери и полностью ей подчинялся. Болезнь Эжена захватили в начальной стадии, она еще не зашла слишком далеко, но он, как и Гала, боялся умереть молодым.

Отец Эжена Клеман Грендель, зажиточный парижский буржуа, успешный торговец земельными участками, не одобрял увлечения сына написанием стихов, что в планы семьи не входило и расценивалось как непозволительная блажь. Разве сочинение стихов — это профессия? Денег на этом занятии не заработаешь — так рассуждал отец. Он пытался отвратить сына от пути, ведущего, по его мнению, в никуда, и не собирался расширять границы своего устоявшегося мирка. «Мой мальчуган, моя жена, я! Все остальное — пустяки!» — согласно этому девизу Клеман Грендель выстраивал свою жизнь. Сын должен унаследовать семейный бизнес, стать крепким хозяином, научиться считать и приумножать деньги. А иначе зачем отец все это создавал, пробиваясь из низов? Он начал с конторского служащего и быстро добился успеха. У сына же было совершенно другое мнение о своем предназначении. Его неудержимо притягивал к себе мир поэзии, живописи, искусства, мир возвышенных образов, о которых отец, совершенно приземленный человек, не имел понятия. На семейном совете было решено привлечь Эжена к делам отца, но он не смог начать работать из-за неожиданно обнаруженного туберкулеза.

Приехав в санаторий, Эжен сразу обратил внимание на Гала, выделявшуюся среди других обитателей Клаваделя. Загадочная, непроницаемая, погруженная в книги, с черными локонами и сверкающими глазами на строгом лице, девушка поразила воображение юного поэта, которому едва исполнилось семнадцать. В первых стихах Эжена Гала «неуловимая», «манящая», «властная», «презрительная», «бесстрашная»… В окружении взрослых, казавшихся ей старыми, Гала хотелось бы познакомиться с кем-то молодым, чтобы пошутить и посмеяться, как это было с Асей и Мариной в гимназические годы. Гала не могла пройти мимо своего сверстника, выглядевшего так романтично, непременно с книгой в руке, и бросавшего на нее заинтересованные взгляды. Им двоим разрешалось читать во время послеобеденного отдыха в застекленном зимнем саду, где рядами стояли кровати для больных. Отдых после обеда — священное время Клаваделя, этой тихой гавани на волшебной горе. Никаких разговоров, перешептываний, полный покой. Но Гала, так же как и Эжен, успокаивалась только с книгой. Читая, они уносились в другие миры, отвлекались от своей болезни и неизбежных мыслей о смерти, и на них, нарушителей строгих санаторных правил, махнули рукой.

Клавадель, Швейцария

Она была русской

«Вопреки отзывам, которые можно услышать от самых разных людей, Гала вовсе не была закрытым и неискренним человеком, она была русской, одновременно суровой и обаятельной, с непредсказуемыми перепадами настроения», — писал журналист Робер Дешарн, друг Сальвадора Дали.

…Однажды во время послеобеденного отдыха Гала несколькими штрихами, образующими треугольник, набросала на листке бумаги фиолетовым карандашом профиль этого пока незнакомого ей молодого человека и подписала по-французски: «Портрет молодого человека, поэта семнадцати лет». Внизу, чтобы посмеяться над рисунком, добавила вычурное слово, которое сама же и придумала: «Triangulisme!» (от французского triangle — треугольник). Рисунок, переданный из рук в руки за спиной медсестры, находит своего адресата — тот спокойно, ни о чем не подозревая, как всегда, читал в шезлонге. Удивленный Эжен — а может быть, он уже ожидал от этой русской девушки нечто подобное — тут же сделал приписку: «Что за молодой человек? Ответьте быстрее!» Смелая Гала ответила приглашением-приказом, не допускающим возражений: «Сегодня вечером вы будете есть со мной». И вот в столовой они уже сидят вместе за столиком на четверых, конечно же с матерью Эжена.

 

Соперница

…Мадам Грендель была вне себя. Эта русская пытается отнять ее сына, ее единственного малыша, ее Жежена! Приехала с края света, из холодной и загадочной России, предоставлена самой себе, никто ее не навещает. Слишком много читает — неприлично для молодой барышни. Ведет себя непредсказуемо. Не знаешь, чего от нее ожидать — то смеется от души, то впадает в уныние. Может, у нее расстройство психики? Не расстается с иконами, прямо идолопоклонство какое-то. И имя ее не значится в церковном календаре. Что значит Гала? Очень странно! В ее поведении проскальзывает что-то тревожное, варварское, вызывающее опасение. Не такую девушку желала бы видеть мадам Грендель рядом со своим сыном. Ему бы подошла разумная, простая хозяйка. А он ведет себя как околдованный. Никого не видит, кроме Гала. Перестал подчиняться матери, не слушается ее советов и вопреки ее запретам встречается с Гала. Они часто уединяются, выходя на прогулки в окрестностях санатория по заснеженному лесу. Подбрасывают друг другу под дверь записки, в которых назначают свидания. Даже уехали без нее в Давос, где накупили книг и шоколада. Вместе ходят в библиотеку за книгами. Смотрят друг другу в глаза, держатся за руки, беспричинно смеются. Добавляют в конце своих посланий: «Хи! Хи! Хи!», что говорит об их счастье, взаимопонимании и прекрасном настроении. Они забыли, что больны, и ведут себя беспечно. А что может быть лучшим лекарством, чем любовь, в этом коконе для обреченных? Но мадам Грендель так не думает… Эта странная русская вызывает у нее лишь неприязнь и недоверие, но сын с каждым днем привязывается к ней все больше. Оскорбленная, терзаемая ревностью к молодой сопернице в борьбе за сердце ее сына, бывшего смыслом всей ее жизни, в июне 1913 года Жанна-Мария Грендель покидает санаторий и возвращается в Париж. Будь что будет…

 

Двойники

В санатории больных старались развлекать, чтобы хоть чем-нибудь разнообразить унылые дни, подчиненные строгому распорядку. Для празднования «скоромного вторника» (последний день перед постом) затеяли костюмированный бал. Приготовления к этому празднику длились довольно долго. Кто-то выбрал себе костюм султана, кто-то — Кармен, кто-то — Клеопатры. Эжен и Гала держали свои замыслы в секрете, заговорщически перешептываясь, чтобы никто ни о чем не догадался. И вот наступил день бала. Танцевальный зал, где проходил праздник, украсили бумажными гирляндами. Влюбленные, держась за руки, плавно ступая, как две лунные тени, вошли в ярко освещенный зал вместе, в костюмах двух Пьеро. Они выбрали совершенно одинаковые костюмы — Гала не была Пьереттой, она была именно Пьеро, бледным и грустным, — и одинаковый грим. Волосы они убрали под белые круглые колпаки, лица обсыпали мукой, глаза обвели черным и нарисовали над ними черные островерхие скобки. Различить их было невозможно. Где Эжен и где Гала? Кто чей двойник? Кто кому подражает? Единственное отличие — Гала вышла с вырезанным из картона силуэтом черной кошки в правой руке. Она очень любит кошек, особенно черных, ведь это животное таинственное, ночное, связанное с оккультным миром, умеющее предсказывать…

Клавадель, Швейцария

Любила предсказывать и Гала — она всегда носила с собой карты Таро и раскладывала их, пытаясь заглянуть в будущее. И ее предсказания сбывались. Порождение этого дара предвидения — стойкий оптимизм Гала, на который всю жизнь будет опираться по природе робкий и застенчивый, несмотря на внешний эпатаж, Сальвадор Дали, ставший вторым мужем русской музы. То, что Гала читала по картам, ее удивительные видения и предсказания вдохновляли художника. Гадалка в костюме от Шанель? Почему бы и нет!

 

Особый дар Гала

У Гала, не обладавшей никакими художественными талантами — она не писала стихов, не рисовала картин, — был особый дар: распознать талант в другом человеке и сделать все, чтобы он проявился в полной мере. Этому помогали ее удивительная чуткость, прозорливость, острый ум и тонкий вкус. Гала называли «повитухой талантов», и это соответствовало истине. Она умела вдохновлять, как никто. Еще в гимназии она почувствовала безмерный дар Марины Цветаевой, которая только вступала на поэтическую стезю. Гала всегда хотелось быть похожей на Марину. А когда Эжен, смущаясь, показал ей свои стихи, она поняла, что юноша — настоящий поэт. Поэзия для Гала — высший дар, превыше красоты. Поэты казались ей небожителями, и она увидела такого небожителя в Эжене Гренделе, ставшем знаменитым поэтом Полем Элюаром. Позже она скажет: «Поль Элюар был талантом, но Сальвадор Дали был гением», и это многое объясняет в ее скоропалительном решении оставить налаженную, обеспеченную жизнь с обожавшим ее Элюаром и, начав все с нуля, уйти к Дали, который ее боготворил…

Поль Элюар

Теперь их с Эженом кровати в зимнем саду во время послеобеденного отдыха располагаются рядом, и Гала, лежа в мечтательной позе, слушает стихи, написанные для нее. Она для начинающего поэта — первый настоящий слушатель, чуткий и понимающий, разделяющий его порывы, родственная душа, которая до этого ему не встретилась, и муза, вдохновляющая его, и критик в одном лице. Пусть Гала не в совершенстве владеет французским, но она чувствует музыку стиха. Ее замечания очень точны. Не скрывая своих чувств, она говорит Эжену: «Вы станете великим поэтом!», предсказывая его будущее, в которое свято верит. Первые стихи, отправленные Эженом в Париж, переписаны ее рукой.

в порыве откровенности признается Эжен девушке, очаровавшей его. С этого момента все, им написанное, он будет посвящать Гала, в которой его привлекают сила ее характера, несгибаемость и жизнелюбие. Волнующая, своевольная, царственная, Гала неудержимо притягивает Эжена, оказавшегося в положении «любовника без обладания», своей недоступностью. Она, позволяя смелые ласки, не отдается ему до конца, не торопится расстаться с девственностью и хочет сделать это только после свадьбы. Ночами влюбленный Эжен мечтает о ней…

О том, чтобы опубликовать свои произведения, стеснительный и нерешительный Эжен даже не думал, считая себя недостойным такого шага. Это Гала настояла, чтобы он отправил их в издательство. По легенде, она даже сказала ему: «Я стану твоей, когда выйдет твой первый сборник». Вдохновленный и поддерживаемый Гала, Эжен решается отдать свои стихи в печать. В декабре 1913 года, к восемнадцатилетию поэта, в Париже выходит первая книжка стихов Эжена в сто одиннадцать страниц, которую он издал за свои деньги, так и названная им без особой фантазии: «Первые стихи». Она начинается с посвящения Гала:

Сборник подписан: «Поль-Эжен Грендель» — поэт просто поменял свои имена местами. А в том же месяце в печати появляется сонет «Святые женщины». Под ним подпись: «Поль Элюар Грендель». Элюар — фамилия бабушки Эжена по матери, умершей в нищете от истощения в тридцать семь лет. Вскоре за той же подписью выходит вторая книга поэта «Диалоги бесполезных людей», состоящая из тридцати одной страницы, на которых разместилось четырнадцать стихов в прозе. Бесполезные люди, по мысли автора, это он и Гала, предающиеся любви, мечтам и поэзии. Восхищенная поэтическим талантом Поля, Гала написала предисловие к этому сборнику — всего четырнадцать строчек, по числу стихов в сборнике.

Наверное, любовь к Полю было самым чистым и всепоглощающим чувством в жизни Гала. Через много лет, когда она уже была женой Дали, Гала не раз отправлялась в Швейцарские Альпы, когда ее охватывала тоска, словно ловила в чистом горном воздухе отзвуки былой страсти. Ее случайными спутниками были молодые инструкторы по лыжам, но как знать, возможно, мысленно она была с Полем, как в те далекие благословенные времена… А может, и нет — в своем стремлении идти вперед она не привязывалась к прошлому.

Предисловие Гала к сборнику «Диалоги бесполезных людей»

«Не следует удивляться, что женщина, более того, незнакомка представляет читателю эту книгу.

Автор был знаком со мною какое-то время, и наоборот.

Его работа мне представляется маленьким шедевром, необыкновенным проявлением души, довольно неплохо развившейся, если можно так сказать.

На этих страницах можно все найти и, следовательно, все искать.

В рифмованной форме представлены факты, которые вряд ли были поэтичными.

Я благодарю автора за чудесное ощущение, доставленное этим художественным произведением».

«Гала подписала этот прелестный наивный текст загадочным именем: Reine (по-французски — королева. — Авт.) de Paleuglnn, — сообщает биограф Гала, французская журналистка и писательница Доминик Бона. — Reine — как имя? Или Reine — как королева сердца? Что касается фамилии, то можно смело выбрать любую из существующих интерпретаций — их предостаточно. Для одних — это анаграмма из Поль-Эжен Грендель (Paul-Eugene Grindel), для других — это анаграмма из A PEG un rien d’Ellen: „Полю-Эжену Гренделю ничего от Элен“, (Элен — английская версия второго имени Гала, Елена). В любом случае это криптограмма, зашифрованная подпись, которая ни о чем не говорит. Поль и Гала тайно связали свои имена».

Поль посвятил свой сборник «Той, которая…». Теперь влюбленные уже не боялись смерти. Под воздействием любви — или поэзии? — они вылечились от страшного недуга. Над ними навис другой дамоклов меч, который страшил их куда больше, — неизбежная разлука…